Текст книги "Мятежный дом (СИ)"

Автор книги: Ольга Чигиринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 68 страниц)

– Считай как хочешь. Обманывай себя как хочешь. По крайней мере, я буду спокойна: за свои ложные надежды теперь отвечаешь только ты сам.

Лицо Дика снова исказилось как-то судорожно, а потом он хрипло сказал:

– За все свои надежды всегда отвечал только я сам. Если ты этого до сих пор не поняла, ты просто дура. Ты все мне сказала, что хотела?

– Да.

– Отлично. Я тоже сказал тебе все, что должен был. Уходи. Извини, что я тебя так подставил. Честное слово, я сам не собирался оставаться в живых.

Бет резко встала и выпрямилась. Пусть этот придурок любуется ее трусами, если охота – но не ее слезами. Слезы увидит Роланд – но это не страшно, он будет молчать. Слезы увидит Огата – ну и черт с ним.

Но первым, кто попался ей при выходе, был не Огата, а сеу Кинтана, услужливый секретарь доктора Чэна.

– Вы выглядите расстроенной, – сказал он. – Вам не понравился наш сад?

– Нет, сад великолепен. Но медитация что-то не задалась.

К тому моменту как они вышли в общий зал, слезы Бет высохли окончательно.

– Ваша клиника – изумительное место, – сказала она, подходя к директору Чэну. – И этот… внутренний сад… чудо, просто чудо.

Они обменялись еще несколькими ничего не значащими любезностями, и Бет заметила мельком, как Огата кивнул ей откуда-то из-за локтя Чэна. Словно в полусне, Бет скользила по залу, обменивалась приветствиями с врачами и гостями клиники, пока не налетела на человека, которого не заметила, как ни смешно, именно потому, что он был огромен: заученно выискивая глаза и лица собеседников, Бет просто не поднимала взгляд на высоту… почти морлочьего роста. Нет, с Роландом этот рыжий великан не мог тягаться, но морлокам класса «аякс» был вполне под стать.

– Пауль Ройе, – он протянул Бет большую ладонь. Ну и ладонь, про такие говорят «на одну положу, другой хлопну – от тебя мокрое место останется». Бет с опаской положила в его лапу свои пальчики. Впрочем, его пальцы тоже казались неестественно изящными и длинными – даже для такой ручищи

– Детский и подростковый торакальный хирург, – продолжал он.

– О, – Бет улыбнулась. Вот, почему у него такие пальцы. – А чем детский хирург отличается от взрослого?

– Со взрослыми легче, – гигант неловко повел плечом. – Больше пространства для манипуляций. Хотя в войну пришлось заниматься, конечно, взрослыми. По большей части.

– Господин Ройе великодушно забыл упомянуть, – сказал директор Чэн, как-то незаметно вырастая по правую руку Бет, – что работает здесь как волонтер, безвозмездно.

– Не пытайтесь изобразить меня святым подвижником, я это делаю только ради того, чтобы не потерять квалификацию, – Ройе улыбнулся во весь рот и снова обратился к Бет. – Без постоянной практики хирург превращается в мясника.

– Он еще и скромный, – директор Чэн доверительно склонился почти к уху Бет. – Несколько недель он оперировал почти непрерывно. И я сам слышал, как в столовой он, закончив ужин, сказал: «Теперь зашивайте и готовьте следующего».

– Это старый медицинский анекдот, не слушайте его, – оборвал рыжий. – Поверьте, на госпитальном корабле бывало много хуже, но даже там до такого не доходило.

– И тем не менее, за четыре недели в клинике доктор Ройе провел свыше шестидесяти операций…

Это по две в день, если он не давал себе выходных, прикинула Бет. А если давал – то по три.

– …И я вас уверяю, их уровень выше всяких похвал, – продолжал Чэн. – Если бы – я чисто гипотетически, безо всякой привязки к реальности – если бы я принимал решение, кому доверить в случае чего жизнь вашего августейшего жениха, я бы без колебаний выбрал доктора Ройе.

Мне что, сватают его в придворные врачи? Неужели седатив мешает не только чувствовать, но и соображать?

– Я хочу сделать вам подарок, – сказал Ройе и снял что-то с пальца. Бет поначалу это показалось каким-то сложным сегментированным кольцом, но на ее ладони оно вдруг раскрылось и превратилось в нечто вроде укороченной сороконожки.

– Хирургический бот, – пояснил Ройе, беря странную штучку поперек «спинки». – Для операций на внутренних органах. Самый большой из набора. Он, так сказать, прокладывает путь остальным. Вот скальпели, – он отогнул переднюю «лапку» бота и развернул ее, как раскладной ножик. Лезвие было размером и формой похоже на срезанный ноготь. – Они уже притупились, иначе бы я немедленно порезался. Вот эти лапки – зажимы. Бот пережимает сосуд и отщелкивает ненужный членик. Когда сосуд нужно вернуть к действию, его сшивают и членик снова пристегивается к корпусу. То, что похоже на голову – сшиватель. Здесь же помещаются чип, двигатель и энергоблок. В брюшке – запас нити и проход для более мелких ботов, которые по сосудам входят прямо в пораженный орган и там работают. Зажимы могут, если надо, придерживать отсос или шунт. Заряда хватает на восемь минут, одновременно работают два, три или четыре бота – в зависимости от сложности операции. Хирург моего уровня может управлять пятью-семью, если на подхвате у него хороший медтех.

– Пауль, мне кажется, технические подробности неинтересны госпоже Элисабет, – с натянутой улыбкой проговорил Чэн.

– Нет-нет, мне очень интересно, – краем глаза Бет заметила, как вокруг них густеет толпа. – Продолжайте-продолжайте!

– Спасибо, сеу Элисабет. Я бы никогда не подарил вам этого бота, не будь его ресурс исчерпан полностью. Это имперская технология, сеу Элисабет. В Империи их выбрасывают после однократного использования. Если такого выброшенного бота вскрыть, можно достать из него неотработанный шовный материал, элемент питания или неиспользованные скальпели. Поэтому люди, контрабандой торгующие с Империей, иногда роются на свалках имперских больниц и привозят нам отработанных ботов. Добыть их не стоит ничего, места они занимают, как видите, мало, продаются здесь по цене новых… Жаль, спрос невелик, а то можно было бы заколачивать хорошие деньги. Мы из трех отработанных собираем одного, почти нового. Этот был в деле четыре раза. Сейчас он уже ни на что не годен. Последним, для кого он работал, был мальчик-планетник лет шестнадцати. Я протезировал ему клапаны сердца и делал пластику внутренней перегородки…

У Бет перехватило дыхание.

– Когда я исчерпаю весь наличный запас ботов, – продолжал Ройе, – то есть, когда мы исчерпаем, я ведь не один оперирую здесь… директор Чэн опять пойдет по капитанам-контрабандистам с протянутой рукой.

– Перестаньте, – одернул Ройе покрасневший директор.

– Разве дом Кимера не оплачивает лечение? – изумилась Бет.

– Дом Кимера оплачивает лечение только членов дома Кимера, – пояснил Ройе. – Остальные лечатся за свой счет или, как в данном случае, за счет благотворительности.

Ройе снова что-то сделал с ботом, тот закрылся и свернулся колечком. Бет со вздохом надела его на большой палец.

– Я непременно покажу ваш подарок моему жениху, – сказала она.

* * *

– Ты что, заснул там? – донеслось по трубе.

«Я умер там», – это, конечно, была такая глупость, что не стоило говорить ее вслух, но Дик примерно так себя чувствовал. Но это все равно не причина позволять девушке в одиночку ворочать ломиком решетку. Даже если эта девушка – синоби.

Дик пополз по дренажной трубе ногами вперед, лицом вверх. Дьявольски неудобно, но развернуться было никак. Пока он добрался до выхода в подсобку, икры свело намертво, так что люк Шана поднимала все-таки одна.

Крепкая девушка.

– Вылезай, у нас минут пятнадцать на все про все.

– Тогда не теряй их… – Дик вылез, ухватился за края люка руками и приподнял его, – на трепотню… Отпускай!

Люк упал, пазы встали на место, Шана убрала ломик.

– Душ, – бормотала она, чуть не бегом волоча Дика по коридорам служб. – Тебе нужен горячий душ. Если ты опять простудишься, Ройе меня закопает. Прямо в том садике.

Дик, покорный, как сомнамбула, позволил впихнуть себя в душевую.

– Ты что, ждешь, что я тебя и раздевать начну? – Шана уперла руки в боки.

– Нет, я… – Дик махнул рукой и начал ковырять пальцами застежку.

– Да что с тобой? Оэ-оэ! – девушка помахала рукой перед его носом. – Что она тебе сказала такого, что у тебя один глаз на север, другой на юг?

– Странно, – Дик сумел расправиться с одной застежкой и перешел ко второй. – Ведь ничего такого, чего я… сам не знал.

– Тогда чего ты такой, каким тебя с операции привезли?

– Не знаю, – Дик сглотнул. – Послушай, Шана… оставь меня одного.

– Не оставлю. У тебя глаза нехорошие. Я выйду, а ты повесишься, – она покосилась на ряд душевых кабинок, – или утопишься.

– Да ладно… – Дик сбросил комбо до пояса, провел рукой по волосам и тут же ругнулся, увидев оставшуюся на руке грязь. – …Это все ваша ведьма старая. Все она, я что, по-вашему, не понимаю, что Бет в жизни такого бы не придумала… Шана, выйди! Не буду я вешаться, не дождутся!

– М-м… Ладно, выйду. Такой настрой мне больше по душе. Только ты быстрее.

– Спасибо.

Больничная одежда лежала там, где Дик ее оставил. Грязный комбо и зеркалку юноша увязал в узел, из которого взял. Узел запихал в машинку, включил. Забрался в кабинку и открыл воду. Подумал немного и включил режим «пар».

Шане он сказал чистую правду: он и раньше знал, что Бет не может изменить ход событий, что ей придется выйти за этого… живот свело при одной мысли. Дик яростно намылил голову, пустил воду, начал смывать пену… Ему хотелось кричать, орать, надрывая глотку. Ладно, старуха настропалила Бет наговорить гадостей. А уж он-то что ей наговорил, ох, стыд-то какой… Она же ни в чем не виновата, на нее давит эта чертова семейка, и никак, никак нельзя обернуться так, чтобы разрешить все дело до истечения срока траура… Вода отключилась, а Дик все продолжал глотать пар, обхватив себя за плечи, раскачиваясь вперед и назад.

Какая-то его часть почти спокойно, почти холодно удивлялась – почему он все это переживает так остро? Мир был несправедлив к нему и раньше, но пока Бет не произнесла то, что она произнесла, он не чувствовал себя преданным даже когда его предавали. Он мог умереть, но не мог проиграть. Но сейчас… мир словно сдвинулся – вот он сейчас протянет руку, а стена или стиральная машина или сложенная на ней одежда окажутся не тем, чем были…

Нет, одежда оказалась одеждой и машина машиной. Дик завязал штаны и собрался влезть в тунику – но едва поднял руки над головой, как в глазах потемнело и пришлось опуститься возле стиралки на колени.

То, что толкалось изнутри острыми гранями в грудь и в горло, прорвалось наконец.

– Я же никогда и ничего не просил для себя, – выдавил он сквозь зубы. – Я же хотел так мало. Живым себя отдать хотел… Ты не взял. Мертвым – не взял. Тебе что надо-то? Что за фунния?

В памяти всплыл день казни, окутанная белыми шелками золотоликая фигура на пьедестале гравиплатформы.

Керет. Мало того, что он не знал никогда никакого горя, мало того что он жил в неге и роскоши, под неусыпной охраной, которая и чихнуть на него никому бы не позволила – ему еще и должна была достаться Бет. Просто так. Без всяких усилий. Моро отправился в Империю, внедрился на «Паломник», изломал жизни стольких людей, убил Нейгала – лишь для того, чтобы преподнести ему Бет как подарок ко дню рожденья. Дик вспомнил, каких мук ему стоило короткое счастье с ней. А этот недоносок получит в сто, в тысячу раз больше – и ему даже пальцем для этого шевельнуть не придется. Нет, это невыносимо.

– Я убью его, – сказал он вслух.

Дик прижался лбом к холодному железу гудящей стиралки – и на запотевшем стекле окошечка вывел знак «синоби». Терпение. Где-то он слышал, что по-настоящему решительному убийце не помешает никакая охрана – если он обладает достаточным запасом терпения и умения. А, да – он слышал это от Шаны. Один из основных принципов синоби – не бывает неприступных крепостей, неуязвимых систем обороны и безупречной охраны. В системах безопасности всегда есть дырка. Всегда.

– Останови меня, – снова вслух сказал он. – Давай, останови, если хочешь. Ты же устроил все так, что одним все, а другим ничего. Ты…

Это было невероятно трудно сказать. Все равно что плюнуть в лицо коммандеру Сагаре, отцу Ариме или капитану Хару.

– …ты предал меня. Теперь делай что хочешь – я сам по себе.

«Никто не бывает сам по себе» – ответил голос внутренней сволочи. – «Кто не с Ним – тот со мной».

– Нет, сука. Я сам по себе, но я и не твой. Я ничей. Пока жив хотя бы…

– Эй, ты с кем там? – Шана просунулась в дверь. – Боги мои, что ты возишься? Надевай рубашку, поднимайся… Или тебе опять плохо?

– Нет, я в порядке.

– Тогда пошли. А вот это, – она заметила знак на стекле стиральной машины – совсем лишнее. Незачем людей пугать.

Проскользнув в душевую, она стерла рукавом знак на стекле.

– Идем.

– Шана, – он удержал ее за руку. – Шана… поцелуй меня.

– Что, прямо сейчас?

– Да.

Шана, прищурившись, посмотрела ему в лицо.

– Может, и дать тебе прямо сейчас?

– Если хочешь.

– Ладно, – Шана усмехнулась и прижалась губам к его губам.

Ее поцелуй обещал все то же самое. «Нравлюсь ли я ей, или это задание – какая разница? У нее замечательная грудь, и ей все равно, убийца я или нет…»

– Это тебе от меня лично, – прошептала Шана, прерывая поцелуй. Сделала шаг назад. – А это – просто от женщины, которую ты попытался использовать для мести другой юбке!

Конец фразы Дику расслышать было трудно, потому что от сильной пощечины звенело в голове. Девица на занятиях по рукопашному бою явно времени зря не теряла.

– За что?! – заорал на нее Дик. – Могла бы просто сказать «нет»!

– А за то, что ты на навеге все время воротил от меня нос из-за того, что я синоби! Что, как получил отлуп от своей шнайдерки – так и синоби сделалась хороша, да? Свинья ты, вот!

– А что так уж сильно изменилось после навеги, где ты на меня вешалась? Почему я вдруг сейчас стал свиньей, а?

– Потому что ты по-прежнему мне не веришь! Ты все еще думаешь, что я на задании – но теперь тебе это уже без разницы, тебе все равно, с кем, и ты… ты ничем не лучше тех, кто ходил ко мне в «Горячее поле».

– А с чего это я должен быть лучше? Это же, по-вашему, нормально – не любить женщину и спать с ней, не брать на себя никаких обязательств – и спать, просто потому что хочется с кем-то переспать! Почему я должен быть лучше?!

– А зачем тебе тогда я?! Найди себе гемку из обслуги больницы! Да тебе любая из них даст, ты же Апос…

Конец ее фразы оборвался пощечиной, не менее сильной, чем она отвесила Дику. Отшатнувшись, Шана молча смотрела на юношу, а тот – на свою правую руку, так, словно не мог решить, куда ее теперь девать.

– Я… извини, я… – он запнулся. – Сам не знаю, как это вышло…

– Ну хоть флорда при тебе не было, и то хлеб, – Шана потерла щеку.

Флорд-то на самом деле был, Дик с ним не расставался никогда, но в самом деле, не такой же он дурак, чтобы…

– Ты меня первая ударила.

Шана посмотрела на него и вдруг засмеялась.

– А хороши мы с тобой! Посмотри на себя! Нет, ты только посмотри!

Она подтащила юношу к зеркалу, протерла запотевшее стекло. Несколько секунд они смотрели на себя – оба взъерошенные, мокрые, с красными пятнами на лицах. Дик попытался унять судороги диафрагмы, которые заменяли ему смех – не получилось.

– Надо… приложить… холод… – давясь, сказал он.

– Или врезать… друг другу… еще по разу. Для симметрии, – сквозь смех предложила она.

– Нет, спасибо…. У меня до сих пор… в ухе звон.

Они одновременно протянули руки к крану, их пальцы встретились, и Дик тут же отдернул ладонь. Шана покачала головой.

– Смешной ты все-таки.

Она открыла кран, и несколько минут оба умывались холодной водой. За спиной у них открылась дверь, пожилая тэка привезла на тележке еще несколько тюков белья, развязала их и невозмутимо принялась сортировать – простыни отдельно, наволочки отдельно, пижамы отдельно, халаты врачей отдельно. Карманы пижам и халатов она тщательно просматривала, чтобы в машину не попали посторонние предметы, когда что-то находила – складывала в специальный синий ящичек. Интересно, подумал Дик, если бы она застала нас в позе «достань огонек с того берега речки», что бы она сделала? Ушла за дверь, осмелилась бы заметить, что здесь неподходящее место или спокойно начала сортировать белье? Наверное, последнее… Ну вот, можно уже и не умываться – рожа равномерно красная.

– Все, пошли отсюда, – Шана вновь потащила его за рукав к двери. – Если к обходу нас не окажется на месте, Ройе меня сожрет.

– Чего ты его так боишься? Он же добрый мужик, мухи не обидит.

– Мухи, может, и не обидит – но я-то не муха, а он такой здоровый!

Они поднялись на четвертый этаж и скользнули в седьмую палату.

– Уф! – Шана упала в кресло. – Хлопотный был денек.

– Да, – согласился Дик, растягиваясь на кровати. Душа по-прежнему болела, но это уже было похоже не на пытку, а на состояние после пытки.

– Знаешь, мы с ней поцеловались в первый раз тоже в душевой, возле стиралки. На «Паломнике».

– На-цу-ка-сии! – протянула Шана.

Это слово, подумал, Дик, записывается иероглифом «грудь». На астролат переводится как «ностальгия» то есть – «возвращение боли»… Туда, в грудь…

– Она выходила со мной в межпространство. Ты же в курсе, что она пилот, да? Так вот, она ходила со мной вторым номером, ведомым. Знаешь, сколько смелости для этого нужно? Она очень смелая, Шана. И она… там, в межпространстве, человек… настоящий. Ничего нельзя скрыть. И если человек там прекрасен, это значит, что он… в общем, тогда-то я и влюбился в нее. По-настоящему.

Шана молча теребила промокший рукав. Потом спросила:

– Это правда, что идти парой в межпространстве – лучше всякого секса?

– У меня не так много опыта, – Дик покусал губы. Так уж сложилась его судьба, что целых два человека делили с ним и межпространство, и постель. Пусть даже половина этого опыта была кошмаром – он не переставал быть опытом. Возлюбленная и в межпространстве оставалась возлюбленной. Насильник – насильником.

– Ощущения совсем другие, – сказал он наконец, – не знаю даже, можно ли сравнивать.

– Жаль, я не пилот.

– Да, – вздохнул Дик, который искренне жалел всех, кто не обладал пилотским даром.

* * *

Жизнь Дику спасла вредная привычка. Ройе не запретил ему курить совсем, велел только ограничиться двумя сигаретами в день. Дик выкуривал половину сигареты утром, вторую половину – после обеда, перед сном задувал целую – и ему хватало до утра.

Стоя на подоконнике, юноша курил в форточку, когда услышал шаги на лестнице. Дик всегда прислушивался к шагам в коридоре, когда курил – в отличие от Пауля Ройе, заведующая отделением не одобряла курения совсем, и вечно норовила подловить Дика на горячем. Так что он вслушивался – и услышал, как по коридору идут несколько человек, судя по звуку – взрослых мужчин.

Дик не мог себе представить благовидной цели, с которой взрослые мужчины могли бы красться во втором часу третьей смены по больничному коридору. Он быстро высунул руку в форточку и загасил окурок о стену снаружи, задернул занавеску и стал ждать, пока откроется дверь.

Флорд был у него в руках, Дик не расставался с оружием. Он понимал, что это переросло из привычки в манию, но ничего не мог с собой поделать: без оружия чувствовал себя совершенно беззащитным. И разве привычка эта не спасала его и раньше? Ну да, псих. Зато живой.

На двери, сделанной из полупрозрачного пластика, четко обозначились два силуэта. Дик видел их в просвет между занавесью и откосом: сутулые гориллоподобные фигуры. Боевые морлоки класса «Аякс».

Дверь приоткрылась. Дик мельком пожалел, что не сформировал из одеяла и матраса подобие лежащей фигуры. Морлок бросил только взгляд на его пустую постель, и шепнул товарищу на морлочьем диалекте чиби:

– Нет здесь. Только что был. Табак.

– Здесь, – возразил другой. – Прячется.

Дик поморщился с досады. Слишком умный для «аякса», сержант, наверное.

Умный «аякс» бесшумно открыл дверь и вошел в палату. Господи, подумал Дик, только бы и второй вошел. Только бы не остался загораживать двери… Лучше всего было бы, конечно, если бы первый поверил второму и просто ушел искать Дика где-нибудь в другом месте, но что уж теперь…

В комнате было три места, где можно спрятаться: одежный шкаф, туалетная кабинка и оконная ниша, в которой он как раз и стоял. Дик успел порадоваться, что выбрал окно и форточку, а не унитаз и вентиляцию. Как выбираться из туалетной кабинки, в которую ломится морлок, он представления не имел.

Оба морлока достали оружие, и по силуэту Дик определил, что это пуккху. Силовой импульс выбрасывал из ствола пучок клейких нитей биомодификата, опутывающих и обездвиживающих цель. Чем больше жертва сопротивлялась, тем сильней сеть пуккху сжимала «хватку», образуя почти сплошной тугой кокон. Пуккху невозможно было снять, только смыть.

Значит, приказ брать живым.

Дик усмехнувшись, приготовился к удару и к прыжку. Ему не хотелось лишний раз убивать морлоков и превращать эту милую комнатку в кровавую баню, так что морлока, почти вплотную подошедшего к окну, он ударил по глазам плашмя, прямо сквозь занавеску, затем одним движением срезал ткань и в прыжке поймал на этот импровизированный плащ весь заряд пуккху. Приземлился он на кровать-каталку, и ее тут же понесло в сторону двери. Дик снова прыгнул, резким усилием надавив на быльце – и поднявшаяся дыбом кровать приняла второй заряд пуккху. Кроме того, она повалилась на преследователей, загородив двери и выигрывая ему несколько секунд.

Прыжок вынес Дика в коридор, и если бы юноша не ушел в перекат сразу, он бы поймал третий заряд пуккху. Стрелял морлок, караулящий парадную лестницу.

Тут уже не было никакой возможности щадить противника. Была только одна возможность бежать, и ее блокировал морлок.

Дик ударил флордом прямо перед собой, и лезвие рассекло очередную порцию биомодификата. Два клочка живой паутины шлепнулись на плечи юноши, и через несколько секунд оплели бы его тело как смирительная рубашка, но их действие замедлил поток влаги, окатившей Дика от макушки до пояса.

Кровь морлока. Прямой удар флорда рассек ему шею, и кровь из артерий брызнула тугой струей, пока он оседал на колени, как жертвенный бык в обряде посвящения Митре.

Парадная лестница больничного комплекса была колодцем, к которому сходились все четыре крыла. На дне этого колодца, в фойе первого этажа, был устроен фонтан: искусно модулированные силовые поля придавали бьющим вверх струям вид заботливо поднятых кверху ладоней. Дик знал, что эти «ладони» не помогут при падении с восемнадцати метров, и отыграл четыре метра за счет флорда, захлестнутого резким ударом о колонну этажом ниже. Прыгая через балюстраду, он получил в спину еще два заряда пуккху, но это было уже неважно. Флорд перенес его «маятником» через два этажа и расцепился. Дик не сумел ухватиться за балюстраду на четвертом этаже, он просто больно об нее ударился, и дальше летел вниз, просто раскинувшись «жабкой». Последнее, что он увидел – как морлок-преследователь прыгает через весь «колодец», повторяя тот же трюк, для которого Дику понадобился флорд. Надо ли говорить, что у морлока все прекрасно прошло и без флорда – еще два таких прыжка, и он будет внизу… Тут Дик шмякнулся в фонтан, и за взбаламученной водой и подернувшей взгляд красной дымкой больше уже ничего не видел.

«Руки» фонтана тянулись вверх на пять метров, до половины второго этажа. Еще четыре Дик выиграл в прыжке. Энергии силовых полей, формирующих фонтан, хватило, чтобы юноша упал, не убившись и даже не сломав костей, но девять метров – это девять метров. Дик чувствовал себя как после того бичевания – кожа горела, легкие не слушались. Вестибулярный аппарат объявил, что он не готов к такому издевательству и будет бастовать. Дик перевалился через борт фонтана, с трудом соображая, куда бежать дальше, и тут в фонтан сверзился морлок.

«Аяксы» все-таки не очень умны. Морлок тоже решил срезать путь с четвертого этажа, но не рассчитал, что Дик легче как минимум вдвое. «Геркулес» бы так не попался. Кажется, морлок переломал ноги. Дик не стал выяснять подробности – он уже сориентировался в пространстве и, хромая, побежал в сторону пульмонологии. Именно там были службы, где находился указанный Шаной вход в канализацию.

Сворачивая за угол, он услышал, как в фонтан шлепнулся второй морлок – но в пульмонологию вела дверь, и ее можно было запереть. Коридор здесь раздваивался, хотя что в этом проку, если погоню не обманешь: за Диком оставались мокрые следы. Запирая за собой следующую дверь, он как раз успел увидеть, как падает под ударом морлока первая.

Коридор служб. Вот прачечная, где они с Шаной поцеловались и подрались. Вот вход в каморку, где мусоропровод и канализация. Дик шатнулся в эту дверь, закрыл ее за собой – и, найдя ломик, подцепил люк…

Заползая в ливневую канализацию, он услышал раздосадованный рык морлока. Тот сумел-таки втиснуться в люк, но не никак мог запихнуться в лаз, предназначенный для тэка, и сейчас его желтые глаза с бессильной яростью провожали уходящую добычу. Ему не хватало даже места, чтобы достать пуккху.

– Кто послал тебя? – спросил Дик на чиби.

Морлок снова зарычал, его губы искривились, показывая клыки.

– Брось изображать обезьяну, ты же человек, – Дик вздохнул. – Мне очень жаль, что твои братья погибли. Не надо было ходить за мной. Скажи тому, кто тебя послал – не надо за мной ходить, понял?

И, не дожидаясь ответа, юноша скользнул в боковой проход к общей канализации.

С полчаса спустя он выбрался на поверхность в районе западных доков. Босой, в больничной пижаме, пропахшей канализацией, с флордом за пазухой. Без каких-либо документов, без единой сэны денег и в очередной раз преследуемый властями.

В случае непредвиденных обстоятельств, наставлял его Ройе, нужно двигаться в восточный район города, к резиденции Сога. Дик знал, где эта резиденция, он хорошо изучил план города, пока лежал в больнице, и было еще одно место, названное Шаной – небольшая квартирка, снятая синоби для своих надобностей. Но и резиденция, и конспиративная квартира синоби находись довольно далеко от западных доков. Двенадцать или шестнадцать километров. Нечего было и думать пройти их босиком, мокрым, в больничной пижаме – когда вдобавок вот-вот начнется облава.

Кстати, насчет облавы, подумал он – где сейчас Шана? И что с ней? И Пауль Ройе – в резиденции Сога ему ничего бы не грозило, но до нее все-таки далеко, и доктор часто ночевал в гостинице при больнице, а то и оставался на ночное дежурство.

Дик обхватил себя руками, растирая плечи, чтобы не замерзнуть. Может, лучше всего было бы позволить морлокам себя схватить? Это разом решило бы все проблемы – и его, и Бет. Перетерпел бы что они там удумали для него, да и умер как положено. А Бет вышла бы себе замуж за этого… Может, это был знак, может, Бог хотел именно этого?

Дик ткнулся лбом в стену какого-то склада, под которой спасался от ветра. Доктора Ройе жалко, вот что. Месяц человек уродовался, оперировал не разгибаясь, чтобы Дика разрешили положить в этот центр. А тут все труды – морлоку под хвост. Хотя – «аяксы» ведь бесхвостые…

Он поднял голову к небу и зло сказал сквозь зубы:

– Обойдешься. Я еще поживу, цхао ни ма.

У него все-таки язык не повернулся сказать настоящее богохульство, и тона он выговорил так, что получилось «лошадка травяной грязи».

Послышались шаги, и Дик забился в тень. Мимо, громко разговаривая и жестикулируя, прошли два мужика, явно навеселе. Ветер донес музыку и смех, запах спирта и жарящихся бустерных чипсов… Где-то там был бар, а если бар – то и пьяные, а пьяные – легкая добыча.

Бар располагался на набережной – заведение в полуподвале, откуда слышались голоса, музыка и смех. Дик продрожал за углом почти целый час, когда наконец дождался подходящего пьяного – одиночку, пересекшего набережную и начавшего самозабвенно блевать через парапет. Мужик был, что называется, в хламину.

Дик бегом пересек освещенную набережную и перегнулся через парапет рядом с пьяным. До песка внизу было не больше полутора метров, и сам песок не обещал жесткой посадки.

– П…ривер… привет, – сказал пьяный, длинноволосый парень на вид не старше двадцати. – Ты кто?

Дик не был расположен отвечать. Он подхватил пьяного под колени, толкнул через парапет и сам прыгнул следом.

– Ты что-о?! – возмутился пьяный, и у юноши отлегло от сердца: шею он несчастному не свернул. Выхватив флорд, он выдвинул клинок на длину танто и коснулся горла лежащей на песке жертвы.

– Разувайся.

Пьяный поморгал, потом очень серьезно спросил:

– А чего ты в пижаме?

– Н-не твое дело! Разувайся.

– Ладно, – пьяный миролюбиво пожал плечами, сел и нога об ногу стряхнул ботинки.

– Носки тоже, – безжалостно сказал Дик.

– Ты что, я же замерзну, – заспорил пьяный. Дику захотелось его треснуть.

– Нет, ты не замерзнешь! Ты вернешься в свою тошниловку, там согреешься и свистнешь в полицию! Снимай носки!

Пьяный стащил носки.

– И куртку, – сказал Дик.

Пьяный посопел и предположил:

– Я все равно в тошниловке согреюсь, да?

– Именно.

Пьяный снял куртку. Дик мгновенно набросил ее на плечи, наслаждаясь теплом чужого тела. Просунул в рукав левую руку, переложил флорд, надел куртку на правое плечо. Блаженство. Он снова перехватил флорд правой, левой обшарил карманы. В одном был бумажник, в другом – перчатки и комм. И – о, счастье! – сигареты! Непочатая пачка! И зажигалка!

Из бумажника Дик достал двести сэн и визитную карточку. Распечатал пачку, вынул три сигареты, одну сразу взял в зубы и запалил, две сунул за ухо.

– Я заберу это, и больше ничего, – сказал он.

– Что ты за грабитель такой? – удивился пьяный.

– Какой есть, – Дик осторожно положил перчатки, комм, сигареты, зажигалку и бумажник на песок, взял ботинки и носки и направился к лестнице на набережную – сначала отступал задом, но наверху развернулся и побежал в спасительную темноту.

Ботинки оказались на размер меньше, чем нужно. Дик выругался, но выбирать не приходилось. Кое-как срастив застежки, юноша быстро зашагал в сторону северных жилых кварталов.

Он шагал весь остаток ночи, стараясь держаться в виду линии монорельса – нужный ему дом располагался как раз в квартале от станции «Звездный мост». Быстрая ходьба согрела, но оттаявшие ноги начали чувствовать боль. Дик напевал под нос то синдэновские гимны, то полюбившееся из репертуара Баккарин, то песни навегарес. Так было легче. Две сигареты он выкурил подряд, прикуривая одну от другой, третью сохранил на утро.

Раза два мимо проезжала патрульная машина. Дик, не позволяя себе паниковать, сворачивал в ближайший проулок и пережидал. Свое местонахождение он сверял по уличным терминалам. Несколько раз он буквально хватал себя за руку, чтобы не бросить сообщение Ройе или Шане – даже если их не схватили, то комм-линии контролируют наверняка, и даже если их не контролируют – то лучше побыть параноиком. А если горло саднит от неизвестности – что с этими людьми, как они? – то лучше опять же потерпеть…