Текст книги "Мятежный дом (СИ)"
Автор книги: Ольга Чигиринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 64 (всего у книги 68 страниц)
Тогда, на Паломнике, она сказала, что он должен делегировать власть, распределять ответственность. Сейчас этот совет был бесполезен.
Дик попытался каяться в том, что предал ее и Джека, но Констанс пресекла это. Да, какая-то часть ее малодушно упрекала его в том, что побег не удался. Но эта часть не имела права голоса даже внутри нее.
– Слышать ничего не хочу об этом, – сказала она. – Ты просил, чтоб тебя защищал кто-то, кто тебя любит. Я здесь.
Дик улыбнулся.
– Я знал, что Детонатор найдет способ до вас добраться. Как там Рэй и Гед?
– В определенном смысле лучше, чем ты, – честно ответила Констанс. Рэй был истерзан физически, но спокоен и тверд духом. Юный Гедеон – недостаточно целен как личность, чтобы страдать от разрушения своих границ.
Дик напомнил ей руины Минато, заснятые хронистами. В его провалившихся глазах темнела то ли клиническая депрессия, то ли черная ночь души. А впрочем, не ходят ли они рука об руку?
Дик усмехнулся одной стороной.
– Я сделал все это, чтобы нас нельзя было потихонечку запинать под ковер и затоптать. Моро предлагал захватить здание космопорта, но…
Усмешка перешла в судорогу.
– Я не знаю космопорта. Мне пришлось бы постоянно опираться на его советы и суждения. Ну и… все равно к моменту захвата поезда он был уже мертв.
– Динго?
– Да… – Дик потер нос. – Моро не удалил его допуск из систем безопасности корабля, представляете?
Здесь могла бы прозвучать какая-нибудь банальность про зло, поражающее само себя, но они оба давно выросли из таких вещей.
– Я боялся, что он будет мне сниться, – юноша начал раскачиваться на табурете, поставив его на передние ножки. – Знаете, я мог убить его. Я часто думал, почему не… И только здесь, в камере понял – я боялся, что он станет сниться… Мне никогда не снятся живые, вот в чем штука. Я должен был догадаться, что вы живы, раз вы мне ни разу не снились. Тогда я не зарезал бы найсёгуна, не убил Джориана, и кто знает, как все бы пошло, – он хохотнул, почти по-человечески. – Нет. Фунния. Бог есть чистый акт, верно?
– Дик…
– Нет, послушайте. Это важно. Это важно. Вот почему я вас позвал. Мне нужно знать, ересь это или нет. Они думают, что я сплю – а я думаю… По кругу и снова по кругу. Я свихнусь, если не получу ответа. Бог есть чистый акт, этому учит Церковь. Я же не мог ничего забыть и перепутать?
Констанс опять кивнула.
– Или мог?
Констанс покачала головой. Китайский болванчик – не самый лучший собеседник, но она опасалась, что если раскроет рот, то закричит.
– Значит, все правильно. Значит, ничто не могло быть иначе. Никаких «если бы». Только чистый акт. Только «сейчас». Или других возможностей начисто не существует – или они существуют все разом. Где-то есть мир, где Минато не сожгли и я живу там с отцом и мамой. Где-то есть мир, где Сунагиси просто не открыли. Где я не убивал Джориана. Где он не соврал мне, где вас и Джека убили. Где-то есть мир, где Падения не было. Где-то есть мир, где я сижу перед вами и качаюсь на стуле, но не так, а вот так, – он переставил табурет на задние ножки, снова хохотнул. – Где-то есть мир, где я навернулся. Но даже в этом случае у меня есть только одно «сейчас», остальные не имеют значения. Забавно думать, что ты не просто так сидишь, а плодишь реальности, но это уже сродни рукоблудию. Только одно «сейчас», вот что главное. Только чистый акт. Умоляю, скажите, еретик я или нет.
– Насколько я знаю, нет. – Констанс позволила себе выдохнуть.
– Отлично. Здорово, – Дик запрокинул голову, посидел так несколько секунд. – Вода в носу. Как это на астролате сказать? Сопли. Если ты герой и торгуешь лицом, ты можешь плакать, но без соплей. Жаль, мой нос не хочет быть героем…
И снова его лицо переменилось. Как будто замерзло.
– Мы, в общем, уже добились большего, чем хотели. Этот их император, золотая мордашка, признал весь батальон людьми и своими подданными. Ройе и Шнайдер убедили его, что проще выполнить условие и отдать их всех под суд как людей, чем штурмовать глайдер-порт и сколько-то сотен человек положить. По правде говоря, я не знаю, чего еще мы можем добиться. Судя по закладкам в той распечатке, Ройе думал представить дело как законный мятеж.
Законный мятеж! Невероятно, но на Картаго действительно существовал этот юридический оксюморон.
– Да.
– Идея хорошая, но есть одна мелочь, Шнайдер за нее непременно уцепится. Когда они восставали, они были еще в статусе скота, даже если считать их людьми не по указу императора, а по Ледовой Хартии. А скот не имеет права на законный мятеж.
– То, что может стать человеком – уже есть человек, – напомнила Констанс.
– Ага, только это имперский закон. Не думаю, что здешний народ к нему сильно прислушается.
– Будем апеллировать к логике.
– Х-ха! Логика! Она от Картаго в двадцати прыжках! Даже Ройе начинает в этом вопросе дурака из себя клеить и делать вид, будто не понимает разницы между эмбрионом и соматической клеткой!
– Он предложил другую цепочку рассуждений. По Ледовому кодексу, Рэй Порше стал человеком в тот момент, когда ты включил его в экипаж «Паломника». А основанием для законного мятежа является увечье, заточение либо смерть, беззаконно причиненные близкому родственнику…
Дик схватывал на лету, в какой бы плохой форме ни был.
– А раз все «гераклы» – генетические братья-близнецы, то, когда Рэя начали пытать без суда и следствия, это дало морлокам право на мятеж независимо от статуса? Ведь если Рэй по Ледовому Кодексу человек, а они его точные генетические копии – они тем самым тоже люди.
– Именно.
– Хорошо бы черноносые с этим согласились.
Констанс не поняла, о чем речь.
– Черноносые, ну, в смысле, планетники, которые ходят в защитных масках, на носы похожих, – пояснил Дик. – Деревенщина по здешним понятиям. Они люди в основном честные, хорошие – но упрямые до чертиков. И я так думаю, что из них будет состоять большинство заседателей. Большинство кланов ведь не может себе позволить кого-то из важных людей на месяц-полтора устранить от дел. А простым людям это развлечение. Я почему не хотел Ройе – он уперся в свои законы и свою логику. Это хорошо работает в суде кланов или тайсёгунском суде, но тут у нас будет полтысячи человек, простых, как три сэны. И большинство из них зависит от труда гемов. Это хикоси могут крутить носом, что они без гемов совсем обойдутся, а планетарная экономика без их рук не устоит. Нужно убедить черноносых, что по-прежнему уже не будет, что если не дать гемам свободы – дело кончится взрывом. И здесь Ройе мало поможет, здесь надо обращаться не к справедливости, а к выгоде…
– Дик, – не выдержала Констанс. – Давай пока отложим этот вопрос и подумаем о тактике твоей защиты. Твоей и Рэя.
Юноша улыбнулся, снова как-то судорожно: сначала только правой половиной лица, потом к ней присоединилась левая.
– Ройе как-то сказал, что имело бы смысл подать встречный иск. В его распечатке много закладок на те законы, по которым дом Рива погрешил против нас. Он вам сказал, что нужно упирать на мой статус военнопленного, да?
– Не совсем. Сначала нужно добиться признания тебя военнопленным…
Дик мотнул головой.
– Это дело безнадежное. Закон, который мы нарушили – он даже не закон дома Рива, это общевавилонский закон, как и Клятва Анастассэ, Принцип Блудницы и прочая фунния. Военнопленный я или нет – этологическая диверсия во всех мирах Вавилона карается смертью, а уж Рэй вообще в двойной ловушке: как свободный человек, он под топор этого закона всей головой попадает, а как раба его можно хоть на фарш пустить, он имущество Дома. Нет, миледи, мы с Рэем знали, на что шли. С нами все кончено.
Он снова запрокинул голову, прищурившись в потолок.
– Хорошо бы добиться, чтоб нас казнили по-простому и без выдумок.
* * *
«Ты шел куда-то с крестом, Раймон? Так вот, мы уже пришли».
Оглядев просторный зал, партер, где размещалась коллегия из пятисот человек и галерею для зрителей, он усмехнулся. Все эти люди, важные дамы и господа, пришли сюда, чтобы судить его, боевую скотину. Одно это было победой.
Зал тихо гудел.
«То цирк, и праздника ждут…»
Рэй посмотрел вправо – туда, где сидел Дик.
Их разделяли перепонка силового поля, жадное внимание зала и… что-то еще. Рэй не мог это «что-то» уместить в слова, увязать в связные смыслы. Он просто знал, что даже если бы им дали момент наедине, если бы он мог коснуться Дика, пожать ему руку, поговорить с ним как с другом – он все равно не пробился бы через последний защитный барьер, которым Дик сам себя окружил.
И не знал, стоит ли.
Он вспомнил, как они оказались на арене в первый раз – тогда Дик тоже был за невидимой стеной, его ограждали со всех сторон боль и предельная усталость, и Рэй не счел нужным пробиваться за эту стену. Все могло кончиться провалом, и ему казалось тогда – не стоит. Ложная надежда – еще хуже, чем никакой. Вот победим, выживем – тогда и поговорим.
Сейчас он не мог предложить надежды, но мог предложить поддержку. Ему казалось, что именно в этом Дик отчаянно нуждается.
Сам Дик, похоже, считал иначе.
Он улыбнулся при виде Рэя и вяло махнул ему рукой – а теперь сидел, упираясь локтями в барьер и склонив лоб на неплотно сжатые кулаки. Когда в зал вошли с одной стороны – Шнайдер, а с другой – леди Констанс, охраннику пришлось ткнуть юношу между лопаток, чтобы он встал.
Рэй поднялся сам. Трудно было отказать себе в удовольствии посмотреть на Шнайдера сверху вниз.
«Когда-то ты заменял мне Бога. А ведь ты всего лишь плоть и кровь, такая же, как и я».
Ноги все еще болели, но Рэй улыбнулся во весь рот.
На тайсё это не произвело никакого впечатления.
– Я, Рихард Шнайдер, от имени Дома Рива буду обвинять этих людей, – сказал он. – И я обвиняю их в захвате заложников, многочисленных убийствах, разрушении имущества Дома, этологический диверсии. Здесь, в этом зале, я не тайсё, но один из граждан Дома, говорящий от имени всех.
– Я Констанс Ван-Вальден Мак-Интайр из рода Риос-и-Риордан, государева пленница, выступаю в защиту этих людей. В этом зале я, по всей видимости, все равно Государева пленница, – леди Констанс улыбнулась, демонстрируя следящий браслет.
– Пусть обвиняемые назовут свои имена и объявят о своем подданстве, – проговорил абитр.
– Я Порше Раэмон, – сказал Рэй. – Я считаю себя гражданином дома Рива, что бы остальные об этом ни думали. Ибо я родился в Доме Рива, здесь, на Картаго, вырос и воспитывался здесь, я сражался за дом Рива против дома Кенан и против Империи. Правда, в свое время, не зная, что я могу считать себя гражданином, я принес присягу императору Брендану Риордану. Но это не меняет дела: не одного имперца вы признали гражданином, значит, и я могу считать себя таковым.
Усмехнувшись в ответ на гул из зала, он сел.
– Я Йонои Райан, которого знают здесь как Ричарда Суну, – проговорил Дик ровным голосом. – Первое имя я получил от кровных родителей, второе – от приемных. По рождению, если верить вашим законам, я ассоциат дома Рива. Наверное. Я не знаю, считается это или нет после того, как вы уничтожили Минато. Все равно я присягал Императору Брендану Риордану. Я гражданин Империи. Считать ли меня военнопленным, решайте сами. Мне как-то уже все равно.
С этими словами он сел и снова опустил голову на руки.
– Приступаем к опросу свидетелей с целью установить личности обвиняемых, – сказал невозмутимый арбитр. – Кто подтвердит, что… Порше Раэмон действительно тот, за кого себя выдает?
– Я, – раздался голос с галереи.
– Назовите себя.
– Северин Огата, глава дома Сога.
– Пройдите на место для свидетелей.
Огате подвели гравиплатформу и он спустился к барьеру.
– Кто-нибудь возражает против этого свидетеля?
Ни Шнайдер, ни леди Констанс не отозвались. Арбитр продолжил допрос.
– Как давно вы знаете Порше Раэмона? -
– Больше десяти лет.
– Он тогда назывался Порше Раэмоном?
– Нет. Он носил номер тридцать четыре в моей роте.
– Как он получил имя?
– Попал в плен одновременно со мной в бою за Андраду. Мы защищали космопорт Пелей. Нас взяла Двенадцатая десантная манипула Синдэнгуми. Ее корабль назывался «Раймон Порше». Отсюда имя.
– Откуда вам знать, что этот морлок и ваш Тридцать Четвертый – одно и то же лицо?
– Другие морлоки из моей роты живыми в плен не попали.
– Боюсь, нам нужны более веские свидетельства.
– Тридцать Четвертый на моих глазах получил разрывной в грудь. У него должны были остаться шрамы.
Рэй ничем не выдал своего удивления, хотя оно было изрядным. Он прекрасно помнил туртана Огату, прежнего хозяина Динго, и прекрасно помнил, что того ранили первым. Плазменный заряд пришелся по ногам, их отожгло по самый пах, и с трудом верилось, что в таком состоянии туртан помнил, куда ранили Рэя. Неужели он лгал? И если лгал, то зачем? А с другой стороны – всяко бывает, нехорошо обвинять человека во лжи только потому, что тебе кажется… в конце концов, он мог и запомнить…
В любом случае, Рэй упустил момент, когда можно было поймать туртана Огату на слове. Арбитр приказал засвидетельствовать след ранения, силовые кандалы с тихим гудением зафиксировали Рэя неподвижно, чтобы охранник мог расстегнуть на нем тюремную робу – и тут леди Констанс подняла руку.
– Протестую, ваша честь.
Арбитр удивленно поднял брови – в вавилонских судах такое обращение к арбитру было не принято.
– Простите?
– Нет необходимости унижать моего подзащитного, раздевая его при всех. Вот запись осмотра, сделанного медиками сразу после помещения Раэмона Порше под стражу, – леди Констанс показала мнемопатрон. – Среди свежих следов истязания упоминаются и старые шрамы, в том числе залеченный крестообразный рубец в правом нижнем квадранте груди, начинающийся под правым соском и заканчивающийся на боку, над одиннадцатым ребром, двенадцатое и тринадцатое ребра хирургически удалены полностью.
– Не скажу насчет ребер, – ввернул Огата. – Но Тридцать Четвертый словил разрывной именно туда.
Рэй встал и поднял руки, сложив их над головой.
– Сударыня, спасибо, но я не считаю это унизительным. Пусть они посмотрят.
Впрочем, и осмотр не удовлетворил арбитра.
– Вы вернулись из плена вместе?
– Нет. Меня обменяли. Морлоков не обменивают.
– Прошло, как вы сами сказали, больше десяти лет. И именно этот морлок из всех запомнился вам?
– Морлоки, может, и похожи друг на друга, – согласился Огата. – Хевронские косы уникальны.
– Поясните.
– Вместе со мной и Тридцать Четвертым в боевой машине находился хевронский кос по кличке Динго. Я подобрал его раненым на равнине Соланы во время учений. Понятия не имею, откуда он там взялся, но в бедную животинку кто-то стрелял из игольника. Тридцать Четвертый возился с ней по моему приказу больше остальных. Даже больше, чем я. Так что Динго признавал его кем-то вроде хозяина.
– И что?
– Пусть свидетельствует Ричард Суна, – сказал Огата.
– Экипаж левиафаннера «Паломник» подобрал Раэмона Порше в ночь на Пепельную Среду прошлого года в Пыльном Мешке, – не поднимаясь, отозвался Дик. – Вместе с ним в ремонтной капсуле находился хевронский кос по кличке Динго. Запись об этом есть в корабельном журнале. Если вы поднимете «Паломник» со дна моря у побережья Гэнбу…
– Не нужно, – леди Констанс достала из поясной сумки еще один мнемопатрон. – Лесан Морихэй, агент дома Рива на борту «Паломника», сделал несколько копий судового журнала. Одну из них я нашла в его маноре. Как минимум, еще одна должна быть у обвинителя, ведь это на него работал Лесан.
– Я не просматривал всего, что приложил к отчету Лесан, – отозвался Шнайдер. – Но думаю, копия судового журнала там найдется. В любом случае, я не оспариваю подлинность вашего свидетельства. Я согласен считать, что этот человек – Порше Раэмон, некогда Тридцать Четвертый из десантного полка Сога. В таком случае, к своим обвинениям я присоединяю еще и обвинения в дезертирстве.
Огата занял место на скамье свидетелей.
Арбитр повернулся к залу.
– Желает ли кто-нибудь еще поставить под сомнение личность обвиняемого?
У одного из кресел загорелся световой маяк и арбитр своим жезлом поднял кресло над другими. Занявший его «черноносый» от неожиданности вздрогнул и вцепился в подлокотники обеими руками. Но когда кресло остановилось, он набрался храбрости и, оглядев всех сверху вниз, спросил:
– Так я, это, не понял. Это же морлок!
– Несомненно, – отозвался арбитр.
– Так чего вы тут говорите, что он, мол, человек? Это морлок же! Какой он человек? Если я чего не понимаю, так вы это мне объясните, пожалуйста. Вот.
Шнайдер вздохнул.
– Государевым указом, – сказал он. – Все морлоки, принявшие участие в мятеже на базе Ануннаки, признаны людьми и мы судим их как людей. Желаете оспорить решение Государя?
– Нет, – черноносый сделал жест от сглаза. – Это же измена получается, Государево решение оспаривать. Я никогда. Если такой Государев указ, чтобы его судить как человека – тогда оно да. Я думал, другое что… Вы это, седушку мне опустите! Чего это вы меня на верхотуру подняли? Я же просто так, спросить хотел, ничего больше.
Под тихие смешки соседей его кресло опустили.
– Чтобы окончательно прояснить вопрос, – Шнайдер оперся о свою трибуну обеими руками, – обратитесь к своим сантор-терминалам. Они содержат необходимые своды законов. В одном из старейших, Кодексе Ледового Братства, говорится, что любой хикоси считается человеком, а любой, кто хоть раз выполнял какую-то работу на корабле, считается хикоси. Именно поэтому мы не привлекаем гемов к работам на кораблях. Но имперцы об этом законе не знают и на их кораблях работают гемы. Морлок Раэмон работал навигатором на левиафаннере «Паломник», и по нашим собственным законам он – человек. Даже не будь этого императорского указа, мы должны считать его человеком, ибо так велит наш собственный Кодекс. Всем все ясно?
– Так бы сразу! – отозвался давешний черноносый. По залу опять прошелестел ветерок сдержанных смешков.
– По поводу личности второго обвиняемого у обвинения нет вопросов, – сказал Шнайдер. – Я узнаю его. Это Ричард Суна, пленник Морихэя Лесана, убийца моей сестры. Поскольку за это преступление он уже был казнен, остаются только подстрекательство к мятежу, многочисленные убийства, этологическая диверсия. Обвинение готово предоставить необходимые свидетельства и доказательства этих преступлений. Статус обвиняемого как военнопленного, по его же собственным словам, значения не имеет – так что обвинение не признает его военнопленным.
– Защита возражает, – голос леди Констанс звучал глубоко и звонко, как храмовый колокол. – Я хочу спросить самого обвинителя, уже не как обвинителя – но как тайсё: был ли подписан между Империей и домом Рива мирный договор? Был ли заключен хотя бы сепаратный мир между домом Рива и доминионами Ван-Вальден и Мак-Интайр?
– Нет, – отозвался Шнайдер.
– В таком случае я не понимаю, каким образом получается, что я, мой брат Августин и мой сын Иаков считаются Государевыми пленниками, а остальные подданные Империи, захваченные вместе с нами на «Паломнике» – нет? Где четверо техников из расы тэка – Батлер, Остин, Актеон, Томас? По вашим же законам они были на момент захвата корабля свободными людьми. Как вы посмели продать их в рабство? Вы скажете, что это сделали рейдеры – но кто стал покупателем у рейдеров? Почему обвинение признает пленной меня и не признает капитана имперского корабля?
– Потому что он был захвачен не в ходе боевых действий.
– Что? – леди Констанс, прищурившись, чуть подалась вперед. – Я была там. Ваша племянница и будущая императрица была там. Мы помним стрельбу, взрывы и парализующий газ. Все это чертовски напоминало боевые действия. Прямо скажем: если это не было боевыми действиями, то я уж и не знаю, чем оно было.
– Бандитским нападением на гражданских. И вы не должны путать статус военнопленного со статусом Государева пленника, леди. Кого объявить своим пленником, решает только сам Государь. Никто не может требовать от него этого статуса. Вам он был дарован, как доминатриссе, равной по положению главе любого из Великих Домов.
– Я настаиваю на том, чтобы Ричард Суна был признан военнопленным, – отрезала леди Констанс. – В соответствии с нормами Галактического права. Он не является ни наемником, ни шпионом. Он был одет в доспех крестоносца и выполнял приказы сюзерена, мои приказы. Он был захвачен с оружием в руках. В то время как наши государства находятся в состоянии войны.
– Возможно, для вас это так и выглядело. С моей же точки зрения это выглядело следующим образом: данного юношу доставил во дворец Лесан Морихэй, написавший в своем отчете, что выкупил Ричарда Суну, имперского пилота, у рейдера Владимира Джориана. Где, кем и как Ричард Суна был захвачен, я не имею представления. Мне довольно было того, что он убил мою сестру.
– Что ж, я охотно расскажу вам, что Ричард Суна был захвачен в маноре Эктора Нейгала, которому мы все добровольно сдались в плен. Я расскажу, как рейдеры штурмовали манор Нейгала, и какое участие во всем этом деле принимал Лесан. Я расскажу, как подло был убит герой войны и как его убийца прикрылся Красной картой, полученной от Государя.
– И кто же подтвердит ваши слова?
– Я, – сказал Рэй. – И ваша будущая императрица. И Ричард Суна…
По залу снова прокатился смешок.
Рэй посмотрел на Дика впервые с начала поединка между леди Констанс и Шнайдером – и увидел, что тот, склонив голову на сложенные руки, крепко спит…
* * *
Дик ничего не мог с собой поделать. Он старался изо всех сил, щипал себя за руки и повторял наизусть псалмы, заставлял себя сидеть ровно и не свешивать голову, но если его подолгу не поднимали для перекрестного допроса, мозг тонул в монотонном журчании человеческой речи, и Дик отключался. В любой позе и даже с открытыми глазами иногда. Если арбитр замечал это, он, конечно, будил юношу – но как только Дик начал отключаться с прямой спиной и открытыми глазами, арбитр перестал это замечать. Или просто оставлял без внимания.
От леди Констанс Дик узнал, что вавилоняне в зале принимают это за проявление какой-то неслыханной дерзости. А когда леди сказала, что тюремщики полагают, будто он нарочно не спит ночью и делает отжимания и ката, чтобы не давать себе спать, он разозлился чуть ли не до крика.
– Да ну их в… трубу, дураков этих! Я для того это делаю, чтобы измотать себя и заснуть наконец, а они… понапридумывают.
– А ты знаешь, что во время упражнений твое тело вырабатывает кортизол, который и не дает тебе уснуть?
Дик не знал. И по размышлении решил не отказываться от ночных упражнений. Они позволяли чувствовать себя живым хоть какое-то время. А что там себе думают вавилоняне – не наплевать ли?
И кроме того, он сказал леди Констанс правду, но не всю правду до конца. Ему снились ребята. Ему снились юные морлоки с базы Ануннаки, снилось, как они стоят вокруг живой стеной, стреляют и падают один за другим. Ни один не упал после первой же пули – и поэтому, когда Дика вытащили из вагона, он весь был покрыт их кровью…
Во время перекрестных допросов он старался отвечать как можно односложней. Его раздражало внимание всех этих людей, собравшихся здесь, что бы он ни говорил леди Констанс. Да, у себя дома они могли быть славными людьми – добрыми, честными, хорошими… Но здесь они были просто Рива, которые в очередной раз какого-то хрена решили, что вправе распоряжаться его жизнью. Он не хотел их развлекать. Не хотел, чтобы история его потерь, поражений и страданий вызывала у них хоть какие-то чувства; стремился быть не более чем вещью, мнепопатроном, воспроизводящим события последнего года.
– Как ты встретился с Эктором Нейгалом?
– Он мне в затылок упер свой игольник. Или револьвер. Не помню.
– И дальше что?
– Я сдался ему в плен.
– Ты знал кто он такой?
– Нет, я же стоял к нему спиной.
– А когда ты узнал, кто он?
– Когда он сказал мне.
– И что ты почувствовал?
– Я не помню.
– Он сказал тебе, что уничтожил всю твою семью, твой мир, – голос Шнайдера опустился почти до шепота, – и ты не помнишь, что ты чувствовал?
– Это неважно, – Дик пожал плечом. Даже так: обозначил движение. – Давайте говорить о том, как я нарушал ваши законы. Это интереснее.
– Хорошо. Ты крестил хотя бы одного гема в его доме?
– Да.
– Зачем?
– Когда рейдеры напали, было понятно, что нам не выстоять. И гемы попросили меня сделать это, чтобы… чтобы последовать за Эктором Нейгалом даже если им промоют мозги и заставят забыть. Чтобы найти его на том свете.
– Давай уточним: согласно вашей доктрине, грешники отправляются в ад. Эктор Нейгал по всем параметрам вашего вероучения – грешник. Хватило бы одного того, что он вавилонянин и отвергает веру в вашего Бога. Но он, ко всему прочему, еще и убийца, предавший мучительной смерти десятки тысяч человек.
– Вам видней, вы отдавали ему приказ.
– Речь о Нейгале. Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, ты должен верить, что его место в аду. А крещеные люди, тем паче, гемы, чья возможность грешить сильно ограничена, должны, по идее, попасть в рай. И получается, что ты обманул их. Они не найдут на том свете своего господина.
– Найдут, если захотят, – вяло огрызнулся Дик. – Просто вам про Божье милосердие толковать – все равно, что обезьяне про навигацию.
Зал загудел. Вот опять. Наверное, сейчас снова решат, что он нарочно надерзил Шнайдеру, а ведь нет, он просто… просто надоело все…
– У обвинения нет вопросов.
– Защита?
Леди Констанс шагнула на подиум.
– Ричард, Эктор Нейгал был хорошим человеком?
– Да.
– Его гемы любили его?
– Да. Он хорошо с ними обращался и они его любили.
– В тот момент ты верил, что их любовь может спасти его душу?
– Не помню.
– А сейчас?
Зачем все это, с тоской подумал Дик. Ведь для них это совершенно не имеет значения. Закон есть закон, он запрещает проповедовать гемам и крестить их, неважно из каких соображений.
– Не знаю.
– Я не спрашиваю, знаешь ли. Я спрашиваю, веришь ли.
Дик попытался собрать слова во что-то осмысленное, и получилось:
– Я заставляю себя верить.
– Эктор Нейгал дал согласие на крещение своих рабов?
– Да.
– Кто это может подтвердить? – вмешался Шнайдер.
– Я, – Рэй поднялся. – Расспросите меня. Позвольте мне говорить.
– Порше Раэмон, – сказала леди Констанс. – Разъясните затруднение обвинителя.
Рэй поднялся.
– Мы любим вас, – сказал он. – Это удивительно, но если вы не переходите меры крайней жестокости, мы вас любим. Даже если переходите, любим, если вы даете нам хоть малейшую возможность. Это в нашей природе. И это не вами заложено, потому что вы тоже любите своих родителей, даже если это из рук вон плохие родители. Вы наши родители, других у нас нет. Разве что у тэка, но вы и их разлучаете, так что никого, кроме вас, у нас не остается. А когда любишь кого-то и видишь, что ему грозит опасность – хватаешься за соломинку. Господин тайсё изволит задавать хитрые богословские вопросы, потому что он, видно, книжку прочитал, а там все по полочкам разложено. Но любовь не раскладывается по полочкам. Я помню Ионатана и Давида. Я помню, как они любили Нейгала. Вы уж поверьте, даже если Нейгал по заслугам своим загремел в ад, эти двое туда спустились, всех там отпинали и забрали его с собой на небо. Я помню Эстер. Она сопротивлялась программированию, потому что не хотела стирать из памяти Нейгала. Ее убили за это. Вы думаете, она могла отступиться? Такая упрямая дзё могла отступиться? Они все крестились потому, что любили Нейгала. И, видя их любовь, капитан не мог отказать.
– Насколько хорошо ты знаком с христианским учением, Раэмон? – спросил Шнайдер.
– Я читал Евангелие. А еще капитан подарил мне свой бревиарий.
– Значит, ты не богослов, у тебя нет никакого образования, ты даже не читал богословской литературы – ты даже не изучил толком, что именно проповедуешь.
– Я проповедую Христа, распятого и воскресшего. И я очень хорошо Его знаю.
– Когда же вы успели познакомиться?
– При Андраде, когда меня ранили. Я увидел воинов Синдэна, они отдавали свою жизнь за братьев. И много раз потом. В одной женщине на Джебел-Кум. В леди Констанс. В семье гемов Аквилас. В Ионатане и Давиде. В капитане. В ребятах с базы Аннунаки. Во всех, кто умеет любить. Если подумать – довольно часто видел.
– Ты понимаешь, что ты – еретик? Людей, которые полагаются на свою интуицию, а не на догматы, в Империи отлучают от церкви. В старые времена, до Эбера, таких людей пытали и казнили.
– Как хорошо, что мы в Вавилоне, где никому не придет в голову меня за мою веру пытать и казнить.
По залу снова пробежал смешок.
Дик подумал: все как тогда – я полутруп, а Рэй пляшет на арене, чтобы меня вытащить. Нужно помочь ему. Нужно сделать хоть какое-то усилие, если не ради своего спасения, то ради него и леди Констанс…
Но эта мысль пришла и ушла – он не сделал ничего.
* * *
Гедеон знал, что его ждет мученичество.
Он это с самого начала знал, с того, как Идущий По Небу дал ему имя и объяснил, что это имя вождя, который восстал и победил.
Гедеон никогда не был отмечен как альфа. Он не думал, что может стать вожаком или кем-то вроде. Но Идущий По Небу дал ему имя вождя, а это что-то наверняка значило. Он не мог стать альфой – но мог стать вровень с Идущим и Рэем. Он был горд тем, что его судят вместе с ними. Был горд тем, что их вместе убьют. Готовил себя к этому, хотел показать большую смелость.
Он ожидал быстрой и кровавой расправы в стиле госпожи Джар. Или долгих мучений в стиле госпожи Джар. Но вместо этого его поселили в очень чистой и удобной комнате, начали кормить хорошо, и пытать не пытали, а только водили на допросы. Расспрашивали тайсё и добрая Госпожа. Может, тайсё ему и дал бы раза, но Госпожи он, наверное, сам побаивался. Несколько раз на допросы приводили Рэя или Идущего, и вроде как пытались поймать на вранье то их, то его. Вот это раздражало: да разве они не знают, что морлоки не лгут?
Потом начался суд. Привели в зал, где сидело множество народу, и начались допросы по второму кругу, как будто с первого раза люди-господа не сумели понять, о чем он толкует. А он-то считал себя много глупее их, ну надо же!
Потом Госпожа разъяснила, что в первый раз они допрашивали обвиняемых для себя, а во второй раз – для суда. Но почему в первый раз нельзя было созвать суд?
Его не часто вызывали поначалу. Тайсё иногда спрашивал, чему успел научить Гедеона Идущий, чему – Рэй. Иногда ответам Гедеона люди в зале смеялись. Не так, как смеялись шуткам Рэя, а так, как смеются над нелепостью. Он не обижался. Когда-то его приучили считать себя ниже любой обиды со стороны человека. Теперь он сам научился считать себя выше, и старая привычка тут помогала. Смейтесь, смейтесь. Я знаю, что там, в глубинах ваших душ, живет страх передо мной. Перед всеми нами.
Иногда его вызывала Госпожа, властная и красивая женщина. Примерно так по словам Идущего он представлял себе матерь Господа. Она говорила с Гедом как с человеком – но как будто слегка… раненым. Не так, как говорила с Рэем, скорее – как с Идущим.
