Текст книги "Мятежный дом (СИ)"

Автор книги: Ольга Чигиринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 68 страниц)

– Смотри, дельфины идут впереди нас. И не устают. Знаешь, они часами так могут.

– А я не могу часами волноваться, не бросился ли ты за борт из-за того, что тебя оборжали в кают-компании.

– Ты подслушивала? – покосился на нее Дик.

– Да вся палуба слышала! Я думала, иллюминаторы вылетят, так всех разобрало. А потом ты выскочил, красный весь. И прямо сюда, на нос.

– Я часто здесь сижу, – Дик пожал плечами. – Здесь хорошо. Если боишься, что меня смоет – зря: я прикрепился к лееру. Что и тебе советую.

Шана воспользовалась советом немедленно и села рядом, поплотнее завернувшись в плащ.

– Слушай, – решилась наконец она. – А как это у тебя бывает?

– Что «это»? – не понял Дик.

– Ну… когда ты слышишь Бога. Как вот сейчас.

Юноша резко повернул голову, и ветер сорвал с него капюшон. Шана видела Дика всяким, но никогда – таким потерянным.

– Понимаешь, сейчас я… ну… скажем так: Ройе меня доконал. Если я останусь, или я его прикончу, или он меня – защищаясь. Вряд ли Бог хочет, чтобы это случилось. Так что я, в общем, не соврал.

Шана несколько раз моргнула, переваривая это сообщение. У нее на языке вертелись два вопроса, но задать можно было только один, и она выбрала:

– Что ж ты на Детонатора так взъелся-то?

Дик переплел и заломил пальцы, глядя в море.

– Если бы я сам знал, я бы, наверное, с этим справился. Но я не знаю! Я отлично понимаю, что это полная фунния – ненавижу человека, и сам не понимаю, за что. А он ведь столько добра мне сделал… Просто как смотрю на него – так мне словно кто-то коленом на печенку давит. Пауль… с ним было так хорошо, так просто…

– Пауль любил тебя.

– Да. Тебя тоже.

Море било в корпус навеги как в колокол. Если они хотят что-то успеть с гемами, нужно успевать до того, как по-настоящему разыграются весенние шторма.

– И что теперь?

– Теперь давай вернемся внутрь. Тут становится… мокро.

– Нет, я имею в виду – каков… сценарий? Ты опять будешь скитаться голодный, холодный и босой, проповедуя слово Божье?

– Вряд ли. По правде говоря, я рассчитывал твою бабушку. У нее вроде были на меня какие-то планы…

– Пойдем внутрь, – вздохнула Шана. – Тут и в самом деле мокро.

Они забрались на второй уровень надстройки и подошли к кают-компании как раз в тот момент, когда Хельга договаривала:

– …И вообще, Детонатор, раз ты не можешь без нас обойтись – имеет смысл как-то больше считаться с нашими интересами.

– Не хотелось никого огорчать, – послышался ответ Ройе. – Но я прекрасно могу без вас обойтись, и обошелся бы по возможности. Помощь вам была условием сделки между мной и Суной. Повернуть назад я уже не могу, хартия подписана, но мне бы хотелось избежать неясности в этом вопросе: если сделку расторгнете вы сами, второго предложения не последует.

– Оро, – прошептал Дик, останавливаясь у двери.

– Не «оро», а «оро-ро, пора сваливать», – Шана схватила юношу за руку и повлекла прочь, к жилым модулям.

– А ну, стоять! – грохот ботинок возвестил появление в коридоре разъяренной Хельги. – Куда собрались? Воздухом дышать? Не надышались еще, а, младший матрос Огаи?

Дик остановился и развернулся к ней.

– Может зайдешь и посмотришь в глаза людям, которых ты продал? – Хельга скрестила руки на груди.

Юноша рывком высвободил свою руку из ладони Шаны, решительно прошагал мимо Хельги в кают-компанию и громко сказал:

– Я не продавал никого! Да, условием моей сделки с Максимом Ройе была его помощь вам. Но это его обязывает, не вас. Вы вольны отказаться.

– Так вы торгуете не только гемами? – проскрипел Вальне.

– Вы осел, – сказав это, Дик испытал какое-то радостное облегчение. – И по такому случаю наплевать мне, что вы сказали. Извините, что я не пробежал пешком по водам, чтобы спросить вашего разрешения… и что я не сказал вам потом… Я просто как-то… забыл.

– Чудьесно, – покачал головой Лапидот.

– Но я не понимаю, что плохого сделал! В смысле, когда уговорил мастера Ройе вступить в союз по поводу гемов. Почему вы на меня так смотрите?

– Потому что единственный способ быть лидером – это вести себя как лидер, – подал голос Габо. – Все-таки сговариваться о чем-то за спиной товарищей – не лучший способ стяжать их доверие. Наоборот.

– Но я же не ваш лидер, – развел руками Дик. – И никогда им не был. И никогда не хотел им быть.

– Тогда почему ты распоряжался нами?! – Хельга с горечью отвернулась.

Дик не мог отрицать, что она права. Он вспомнил день, когда заключил сделку с Ройе и сказал:

– Я не знал тогда, что останусь в живых. И потом так много всего случилось… я просто забыл, вот и все.

Ройе, скрестив на груди руки, облокотился на стену.

– Я был удивлен словами сеу Риддерстрале не меньше вашего, господа. Я полагал, что условия сделки между мной и юным… Огаи Раном не являются тут секретом ни для кого. Потому что если бы я заключил такого рода сделку, я бы постарался как можно скорее уведомить тех, кто стал ее невольным участником…

– А вы вообще молчите! – заорал Дик, разворачиваясь к нему. – Приличный человек на вашем месте помог бы людям по собственной воле, а не потому что за эту помощь удачно сторговал чью-то голову!

– Стоп, юноша! Похоже, у вас короткая память. Я предложил тебе участвовать в поединке с Ройе, это верно. Но ты был свободен отказаться, ты уже сделал все, что от тебя требовалось, уговорив Северина включиться в переворот. Ты мог вернуться сюда, к своим друзьям-христианам, но ты остался. Ты мог сам назначить цену и ты ее назначил. Я скажу больше: тебе довольно было просто попросить меня о помощи имперским пленникам. Но ты предпочел сделку. Это ты торговал головами. Не я.

Дик вцепился в рукоять флорда так, что побелели пальцы.

– Попробуйте сказать, что если бы я просто попросил о помощи, вы бы помогли! Попробуйте убедить кого-то кроме себя, усоцукэ! Вы, вавилоняне, клянетесь ничего не делать иначе как для себя, учите в школах, что кровь можно выменивать на пиво – и после этого ты говоришь, что помог бы нам, христианам, просто так, даром? Если бы я хорошенько попросил? Идите рассказывайте это снежным троллям! Нужно иметь мозги с кулак, чтобы вам поверить!

– Я не помогал бы вам даром и не обещал этого. Но в самой этой помощи содержится определенная выгода, и ради нее я был готов действовать. Эту сделку я заключил бы и без тебя: они помогают мне с транспортом, я им – с рабочими руками. Само участие Салима в делах клана Сога принесет большую выгоду. Ты мог бы спросить об этом прежде, чем заключать сделку, боя.

Дика стоял перед ним, пораженный внезапной немотой. В известных ему языках не было слов, чтоб вместить и выразить ту смесь стыда и ярости, которая сейчас пульсировала в нем, как боль в открытой ране. Он стал наемным убийцей, погубил свою душу и самую суть – а теперь Ройе заявляет, что это было никому не нужно.

– Вы хуже чем Моро, – сказал он наконец. – Моро просто спятивший клон, которого заставили верить, что он шпион и убийца. Он мучил меня, потому что верил в это. Вы хуже, чем Шнайдер: он мучил меня, чтобы спасти мне жизнь, хотя смерть я заслужил. Но они не заставили меня предать себя и то, во что я верю. А вам это удалось. А теперь вы говорите, что я сам виноват?

– Я не сказал ни слова о чьей-либо вине. Я всего лишь позволил себе заметить, что ни я, ни твои имперские друзья не требовали от тебя никаких жертвоприношений. Если ты совершил нечто в этом роде, это был твой собственный выбор. Никто тебя не заставлял предавать то, во что ты веришь. И никто, не винит тебя в этом – кроме тебя самого. И знаешь, почему ты себя винишь? Потому что ты хочешь услышать от других слова оправдания. Ты хочешь, чтобы кто-то погладил тебя по головке, но не смеешь честно признаться себе в этом. Потому что ты уже вышел из этого возраста, и прекрасно это понимаешь. И чтобы получить нужное, ты сам лезешь под нож, чтобы тебя, раненого и несчастного, пожалели. Как это делал Северин. Не знаю, как его может терпеть Баккарин, и видеть не хочу, как ты превращаешься в это. Пора взрослеть, боя. Взрослые не гладят друг друга по головке. Между взрослыми принято уважение, и если ты хочешь его получить, пора прекратить скулеж и выпрашивание награды за то, что ты никогда награды не просишь!

– Держите его! – закричал Габо.

Ройе отреагировал секундой раньше. Заметив то ли движение руки Дика под плащом, то ли что-то в глазах юноши, он выхватил флорд как раз вовремя, чтобы отразить удар. И хотя Габо уже толкнул Дика, и нацеленное в живот Ройе лезвие пошло мимо, удар был достаточно сильным, чтобы пробить бедро, если бы Ройе не парировал.

В следующий момент флорд выпал из руки Дика и покатился по полу, с резким шелестом сворачиваясь, а Дик пропал из виду под завалом из Габо, Хельги, Шаны и Лапидота. Несколько секунд он бешено вырывался, а потом с громким, долгим хриплым стоном обмяк. Тело била крупная дрожь, голова со стуком упала на пол.

– Свяжите его, ради Пресвятой Девы, – сказал Торвальд, бросая Хельге свой пояс. – И дайте ему что-то, чтобы прийти в себя, хотя бы швайнехунда. Ох, йавлар, я знал, что дело плохо, но не думал, что настолько плохо.

Он поднял флорд и положил его в карман Грегора, который закинул Дика через плечо и понес его прочь из кают-компании.

– Он сильно нуждается в починке головы, – сказала Хельга. – А вашу голову, мастер Ройе, кажется, уже поздно чинить.

– Не вы ли только что изволили на него орать?

– По его больным местам смачно оттоптались именно вы, – тихо ответил за Хельгу Дельгадо. – Моя вина, сеу Ройе, я должен был понять, к чему идет, и пресечь это сразу. Вы человек рассудка, но когда дело касается эмоций, вы, простите меня, просто обезьяна в оружейной.

– Я всего лишь сказал правду.

– Да, и на удивление бесполезную. Психические травмы не проходят по команде «соберись!».

– Но и слова «ох, бедный мальчик» их тоже не излечивают!

– По крайней мере, за такие слова тебе не выпустят кишки, – мрачно сказала Кендра.

– Ваш юный мессия показал свое настоящее лицо, – Вальне встал. – Капитан Нордстрем, вы поняли теперь, какой ошибкой было брать его на борт? Вы не верили, что он в дьявольской прелести – а теперь мы наблюдали самое настоящее беснование. Я бы советовал…

– Ох, да заткнитесь вы, Бога ради, – сказал Торвальд.

– Заткнись, та миг фан! – рявкнула Хельга.

– Умолкните, старый дурак, – повернулся к Вальне Детонатор.

Поскольку все трое высказались одновременно, Вальне нечего было противопоставить такому единодушию, и он опять сел.

– Тор, сделай мне любезность, – попросила Хельга. – Не хочу видеть этого засранца на борту моего корабля.

– Тебе придется потерпеть, пока с «Фаэтона» пришлют глайдер. Тем более, нам нужен господин Бадрис. И… может, мне стоит забрать юношу?

– У тебя на борту гемы, – напомнила Хельга. – Они не поймут, если парень начнет от них шарахаться.

– Тоже верно. Но оставлять его на борту с господином Ройе, пожалуй, опасно.

– Не волнуйтесь, я не дам себя прирезать, – усмехнулся Детонатор.

– Обезьяна в оружейной, – проговорил Габо.

– Да чего вы от меня хотите!? Чтобы я прижал его к груди, поцеловал в лобик и спел колыбельную? Я не могу собственного сына обнять! Я должен был отречься от своей плоти и крови, чтобы сохранить своих детей в безопасности! Я предал своего друга, чтобы спасти жизнь его жене! Я должен был вести себя как последняя мразь, чтобы Нуарэ и его прихвостни мне поверили! Если кто здесь и отрекался от своей совести и сути, то это был я! И я не требую жалости за это! И не говорю, что сделал это ради кого-то, кроме себя! Да, это я хотел остановить сползание Сога в дерьмо! Это я хочу вытащить Дом Рива из ямы! Если кто и понимает, как чувствует себя этот щенок – так это я!

– Нет, вы не понимаете, – ответил Дельгадо. – Подумайте вот о чем, мастер Ройе. Родители этого мальчика умерли страшной смертью на Сунагиси. Его усыновил экипаж Синдэнского корабля, но им пришлось оставить его на Мауи в сиротском приюте. Затем его усыновил капитан «Паломника», и этот человек погиб у него на глазах. Его опекуншу тоже забрали от него, и он долго думал, что она мертва. Он встретил Нейгала, и Нейгала убили. Наконец, он привязался к вашему брату… и вы знаете остальное. Он настолько часто терял тех, кого любит, что приучил себя заранее ожидать потери. Иначе он сошел бы с ума. Вот почему он не сказал нам ни слова. И вот почему он не попросил вас о помощи, а предпочел пойти на сделку. Он боялся доверять нам, боялся доверять вам – он как бы заклинал себя от потери.

Ройе какое-то время молчал, и наконец тихо произнес:

– Вы не можете требовать, чтоб я заменил ему отца. Всех отцов, которых он потерял.

– Боже сохраньи вас обоих от этого! – воскликнул Лапидот.

– Нет, – сказал Дельгадо. – Но я могу требовать – и буду! – чтобы вы помнили: эмоциональная сфера этого мальчика – оружейная. Не лучшее место, чтобы нажимать на все, что торчит и дергать за все, что свисает. Взорванный Детонатор – чертовски мрачная ирония.

– Одно я знаю точно, – сказал Торвальд. – Он был прав, оставаться с нами он не может.

– Нужно, чтобы Сильвер порылась у него в черепушке, Или ты, Габо, можешь сделать это? Ты только что говорил как форменный сайк. Ты из них?

– Нет, я получил только основы. Сильвер справится лучше.

– Так кто ты все-таки? – спросил Грегор, который вернулся с минуту назад и все это время молча стоял у двери.

Габо задумчиво огляделся, потом отзеркалил вопрос:

– И кто же я, по-вашему? Новые версии? Ставки повышаются?

– Это что-то вроде игры? – Ройе выглядел озадаченным.

– Да, – кивнул Лапидот. – Он дурачьит нас с того дня как появилься на Острове Прокаженных. Никогда не говорил, кто он был на гражданке. Он дурачьил вашу разведку тожье, притворялся офьицером Имперской разведки.

– Я все еще думаю, что не притворялся, – сказал Торвальд.

– А я все еще польщен, – Габо улыбнулся.

– Я держусь за свое: ты из наших, – сказал Грегор. – Ты шпаришь на рыжике как будто отмотал срок.

– Он думает, я бандит, – пояснил Габо для Ройе.

– А я думаю, ты актер, – сказала Хельга. – Потому и прикидываешься так ловко.

– Ты говорила, что бард.

– Я передумала.

– Что ставишь?

– Еще четыре тысячи сэн сверху.

– Чтобы угадывать второй раз, нужно подньимать ставку – объяснил Лапидот.

– И когда намечается шоудаун?

– Когда желающих сделать попытку уже не будет.

– И весь выигрыш достанется Дельгадо?

– Я поделюсь с тем, кто попадет ближе всего, – сказал Габо. – Пока что это Торвальд.

– Можно мне?

– Денежки на бочку, – оскалился Грегор.

Ройе полез за воротник и добыл платиновую цепочку.

– Не интересно, – сказал Габо. – Можно, я предложу ставку?

– Если я найду ее неподходящей, я откажусь.

– Если вы проиграете, вы извинитесь перед Диком. Именно в тех выражениях, которые я вам напишу.

– А какую ставку сделаете вы, мастер Дельгадо?

– Сто имперских дрейков.

– Не интересно. В случае моей победы вы должны будете оказать мне услугу.

– Какого рода?

– Ваше достоинство не пострадает.

– Согласен.

– Барабанная дробь, – прошептала Хельга.

– Вы – культурный антрополог, – сказал Ройе.

Дельгадо потер шею.

– Вы знали.

– Не совсем. У вас распространенное имя. Я читал когда-то статью о субкультуре свободных гемов на Парадизо, написанную неким Габриэлем Дельгадо, но пока ваши друзья не начали обсуждать вашу гражданскую профессию, я не думал, что это можете быть вы.

– Это было нечестно, – сказал Грегор. – Я, мать его, даже не знаю, что такое «антрополог».

– Это ученый, и вроде как врач, – сказала Хельга. – Ну, вот есть гинеколог, который насчет женщин, а антрополог – он наоборот, насчет ваших мужских штук. Габо, чего ты ржешь?

– Ты промахнулась парсека на три, – сказал Торвальд.

– Ой, нет, всего лишь на половину человечества, – возразил Дельгадо.

– И на верхнюю половьину этой половьины, – заключил Лапидот.

– Именно. Хельга, врач, который занимается репр дуктивным здоровьем мужчин, называется андрологом. А мои научные интересы относятся ко всему человечеству в целом. Обычаи, традиции, культуры, власть, иерархии, религии, суеверия…

– А для чего это нужно?

– Предполагается, что для лучшего понимания между людьми, – Торвальд вздохнул. – Вот почему я думал, что ты разведчик. Дело в твоем взгляде. В твоем… молчаливом внимании…

– Благодарствую, – Габо поклонился ему. – Итак, господин Ройе, чего бы вы от меня хотели?

– Будьте моим советником по делам пленных имперцев. Я нужен на Биакко, я не могу мотаться все время между Шораном, Лагашем и навегами. Кто-то должен делать эту часть работы. Я думал о другом кандидате, но, кажется, он потерян.

– Победивший наследует все, – Габо пожал плечами. Но это нужно сначала уладить с Хельгой. Мой сезонный контракт принадлежит ей.

– Ему, – поправила Хельга, кивая на Торвальда. – Потому что перед вашим законом у меня нет никаких прав. Я не гражданка и я пленница.

– Это тоже можно уладить, сказал Ройе.

– Как, йавлар?

– В идеале все три навеги должны управляться гражданами Рива, это упростит задачу. Сеу Нордстрем уже гражданин, но он принадлежит клану Сэйта. Для баланса мне нужен человек клана Сога, и единственный способ получить гражданство с нужной быстротой – это брак с гражданином. Поскольку брак должен быть чисто фиктивным, для меня нет разницы, будет ли это капитан Риддерстрале или капитан Гория, но…

– Черта с два! – прорычал Грегор.

– Но я известен как твердый гетеросексуал, а вы, имперцы, известны своими предрассудками в отношении гомосексуальности. Оба эти фактора делают наш брак с капитаном Гория слишком подозрительным, а значит, невозможным. Что возвращает нас к сеу Риддерстрале.

– Черта с два, – мотнула головой Хельга.

– Почему?

– У вас свои законы, у нас свои. По нашим законам я все еще замужем за капитаном Нордстремом, пока церковный суд не признает наш брак недействительным.

– Я не могу понять вас, сеу Риддерстрале. Брак, сказал я, должен быть сугубо фиктивным. Ваш церковный суд не имеет к этому никакого отношения. Тем более, что господин Нордстрем уже женат, а вы… вы спали с моим братом.

– С кем я сплю – одно дело, а брак – совсем другое. Если бы… если бы Пауль сделал мне предложение, он услышал бы то же самое: любовь любовью, а жениться можно будет только тогда, когда отменят брак с Тором.

– Мой брат хотел бы настоящего брака, и в этом случае, возможно, препятствие могло бы стать серьезным. Но как может недействительный брак помешать фиктивному?

– Ну, может, у меня есть христианские и имперские предрассудки насчет фиктивных браков. Я все еще верю в Бога, если вам это не мешает.

– Не больше, чем ваши предрассудки помешали вам спать с Паулем. А последний человек, который здесь сослался на Бога, получил от вас весьма едкий комментарий. Насколько я помню, вы поинтересовались, не ударился ли он головой.

– Слушайте, вы, всезнайка, – голос Хельги был сух, как песок во время прохождения Картаго между солнцами. – Я знаю, что вы, вавилоняне, всех нас называете безумцами. Но вот что я вам скажу: я нормальная, и с головой у меня все в порядке. Однако есть и такие люди, которые на вере действительно свихнулись. И я испугалась, что Рики тоже соскочил с катушек – это после всего-то, что он пережил. Вот почему я сказала то, что сказала. Не потому что сама изверилась. Я могу отличить веру от настоящего безумия. И я не хочу, чтобы мальчик дошел до разговоров с ангелами.

– Понимаю. И признаю, что у вас есть религиозные принципы – но они не мешают вам, когда речь идет об удовольствиях. Они мешают только когда речь идет о благе товарищей. Весьма… по-христиански.

– Даже не пытайся разыгрывать эту карту, Детонатор, – выдавила Хельга. – Я любила твоего брата, понятно? Любила его, сукин ты кот. Если бы речь шла не о тебе, я бы и вашу сраную клятву Анастассэ дала, не напрягаясь. Но какой бы фиктивный ни был брак, в глазах людей он будет настоящим. Люди будут думать, что я делю с тобой постель и все такое. Меня от этого с души воротит.

– Поверьте, сеу Риддерстрале, я испытываю сходные ощущения. И именно взаимность нашего чувства делает наш фиктивный брак по-настоящему фиктивным, а значит – безопасным. Подумайте об этом.

Он зашагал к выходу, но на пороге развернулся.

– Если бы Пауль был жив, я бы с удовольствием уладил вашу женитьбу. Но иногда у нас просто нет возможности сочетать удовольствие и необходимость. Приходится делать то, что нужно. Подумайте об этом тоже.

* * *

Единственное, чего Дик хотел – это исчезнуть. Не умереть – потому что смерть всего лишь другая форма существования – но исчезнуть полностью, никогда не рождаться, быть стертым из прошлого и настоящего, вместе с душой и телом.

Или, по меньшей мере, потерять сознание. Хотя бы уснуть – и на время забыть о том, что он сделал. Какой дрянью стал.

Шана великодушно избавила его от нотаций и утешений и вообще оставила одного. Любая попытка утешить только погрузила бы его еще глубже в раскаленное пекло стыда. Привязанный к койке за руки и за ноги, безразличный ко всему, он мог только переживать этот невыразимый позор, который сам навлек на свою голову, и ждать, пока предательские слезы высохнут, а качка сделает свое дело, погрузив его в сон.

Дверь открылась, Дик притворился спящим.

– Он так и лежит, как я его оставил, – сказал голос Грегора. – А мог бы уже развязаться. Худо.

– Ладно, развяжем его, – сказал Дельгадо. – Хельга, давай.

Дик не шевелился, пока руки Хельги развязывали и разматывали простыни.

– Он как будто… Габо, ты должен знать это слово, похоже на «какофолия».

– Кататония, – сказал Габо. – Нет, это не оно. Оставим его так, ему или придется держаться за койку, или его выбросит. Или он должен будет пойти помочиться.

– Он уже так отмочил, что ну его нафиг, – сказал Грегор.

– Тянет на самую тупую шутку года, – Хельга села на койку рядом. – Давай стаканы.

Скрип откидного стола, щелчок креплений в пазах, звон стаканов. Потом – запах копченой рыбы и резкий дух швайнехунда.

– Проснись и пой, мастер Суна! – позвала Хельга. – Или хотя бы проснись. Не заставляй меня заставлять тебя. Выпей с нами на прощанье, раз уж намылился покинуть борт.

Дик раздумывал какое-то время. Похоже, ему оставили небогатый выбор: или так и валяться, служа мишенью все более тупых шуток со стороны Грегора, или сесть, выпить свою долю лекарства и вскорости нырнуть в благословенное забытье. Похоже, это даже и не выбор.

Он сел на койке и взял свой стакан. Картагоская стекольная работа, смесь дичайших цветов, которую порождают только здешние пески.

– Кампай, – сказал он, осушил стакан в один глоток, вдохнул через нос и выдохнул пары.

– Хорошо, – Грегор сунул ему кусок сушеного тунца. Дик с радостью впился в рыбу зубами: швайнехунд был не из тех напитков, что пьются легко.

– Ты куда? – спросил Грегор, когда Дик поднялся.

– Пойду отолью. Или вы думаете, мне нужен вооруженный конвой?

– Не знаю, – Грегор глянул исподлобья. – Ты скажи.

– Не нужен.

– Тогда давай быстрее. Не пропусти третий заход.

– А второй?

– Не собираемся тебя ждать, – ответила Хельга, отвинчивая флягу. – По правде говоря, ты задал нам мороки, и я хочу это запить.

– Я… мне очень жаль, – Дик показал на стакан. – Я хотел бы выпить по второй и пропустить третий.

– Молоток, – Грегор разлил самогон по стаканам.

Третий круг Дик пропустил, а после четвертого достиг должного отупения чувств, и на вопрос Габо:

– Ты знаешь, что с тобой случилось?

Ответил:

– Я не смог вынести правды.

– Хорошо, – сказал Габо. – Но почему ты не смог ее вынести?

– Потому что это правда. Потому что я слабый. Жалкий. И хотокэгусай. Я врал себе и вам. И даже не решаюсь просить прощения за…

– Ой, да просто заглохни, – сказала Хельга. – Ты чуть не устроил у меня на корабле смертоубийство, так что мне нужно выпить просто до черта самогонки, чтобы простить тебя. Заткнись и помогай мне в этом деле, если не хочешь, чтобы я разозлилась еще сильней.

Дику ничего не осталось, кроме как подчиниться.

– А теперь послушай меня, – сказал Габо. – Каждый человек время от времени бывает слаб, жалок, врет себе и другим. Ты не исключение. Но мы не пытаемся прикончить кого-то за знание этой неприятной правды.

– Это не значит, что совсем не пытаемся, – ввернул Грегор. – Но по уважительным причинам.

– Значит, я намного хуже вас, вот и все.

Хельга хрюкнула от смеха, Грегор захохотал ревом.

– Нет, – сказал Габо. – Это значит, что ты перенес сильную травму. Ройе сказал банальность, которую можно сказать о каждом. Но только ты воспринял ее так, словно она разрушает самое твое существо.

Дик промолчал, потому что Габо попал в точку: слова Ройе обладали удивительной силой разрушать все хорошее, что он знал о себе. Все оказалось ложью: он был не лучше любого вавилонянина, он думал, что отдает себя другим – но в глубине души думал при этом только о себе. И где-то в той же глубине он знал это, он всегда это знал – потому-то и давались так трудно разговоры с гемами, потому-то он и не чувствовал себя вправе проповедовать: он делал это не для них, а для себя.

– Да, – продолжал Габо, – ты вел себя эгоистично и глупо. И что из этого? Я добавлю к словам Детонатора еще одну банальность, которую ты знаешь не хуже меня: тебе шестнадцать. В этом возрасте естественно быть себялюбцем и дураком.

– Когда мне было шестнадцать, я мог думать только о двух вещах, – Грегор сделал паузу, которая ему, наверное, казалась интригующей: – О сиськах.

– Чем больше ты пьешь, тем сильнее хромают твои шутки, – Хельга подняла стакан: – Скооль!

– Вы говорите так, словно думать только о себе – это хорошо, – сказал Дик, продышавшись после выпивки. – Говорите как… вавилонянин.

– Я не говорил, что это хорошо и не говорил слова «только». Замечаешь, сколько натяжек тебе нужно, чтобы отстаивать свою позицию?

– Давайте. Я уже знаю, что я лжец.

– Нет. Тебе просто шестнадцать, как и сказал Габо, – глаза Хельги в полумраке каюты казались до зловещести бледными. – Ты не просто эгоистичен – ты собой просто одержим. Как любой подросток.

– Ты до сих пор собой одержима, – хмыкнул Грегор.

– Пошел ты! – Хельга ткнула его локтем в бок.

– Но вся штука в том, чтоб не быть таким же, как остальные подростки, верно? – Габо прищурился.

– А что если я скажу «да»? – оскалился Дик. – Это тоже будет естественно, нэ?

– Абсолютно. Безумного вида прически, танцы, музыка, игры, спорт, татуировки – только назови… Ты, надо сказать, отличился: немногие выбирают святость. Но в целом… стремиться к необыкновенности достаточно обыкновенно.

Дик почувствовал, как внутри опять набирает разгон гнев. Он знал, что уже пьян, и выпивка тормозила этот разгон, но… но ставить его на одну доску с придурками, которые делали себе дырки в носах и красили волосы светящейся краской? Да за кого Габо его принимает?!

– Вы смеетесь надо мной, – проговорил он.

Габо подался вперед.

– Поверь, твоя способность пластать людей как селедку охладила бы меня даже если бы я и в самом деле хотел над тобой посмеяться. Но я хочу, чтобы ты отметил: кто-то говорит, что ты хочешь того же, что и все подростки – и тебя это бесит.

– Значит, это гордыня, – Дик заставил себя выдохнуть и стер пот со лба. – Это грех, ладно, спасибо, что помогли его раскрыть. Я его придушу. Избавлюсь от него. Что еще?

Хельга влепила ему такого щелчка в лоб, что он шатнулся назад.

– Извини, не удержалась, – женщина потерла палец. – Может, ты и лучше Ройе, но ненамного. Такой же твердолобый.

– Дик, в том, чтоб быть как все, нет ничего плохого. И в том, чтобы хотеть не быть как все, нет ничего плохого. И в том, чтобы думать о себе, нет ничего плохого – плохо лишь пренебрегать другими, в чем ты, слава Богу, не замечен. Но плохо и пренебрегать собой. Плохо отвергать себя, разве что обстоятельства отчаянно требуют самоотверженности. Понимаешь, о чем я? Тот, кто не обращает внимания на свои нужды, перестает понимать нужды других. И тогда его самоотверженность превращается в лицемерное медленное самоубийство.

– Так… – Дик готов был закричать, лишь бы прекратить этот бесплодный разговор, – чего вы от меня хотите?

– Я хочу, чтобы ты собрал все свое мужество и признал тот факт, что ты движешься к саморазрушению и довольно далеко по этой дорожке зашел. Есть что-то, за что ты не можешь простить себя, и я знаю, за что. Ты выжил. Умом ты понимаешь, насколько глупо упрекать себя за это, но когда доходит до дела, ум уходит в отпуск. Ты чувствуешь себя виноватым перед всеми, кто погиб рядом с тобой. Ты хочешь искупить это хоть как-то, и взваливаешь на себя ношу за ношей, уже далеко за пределами того, что может вынести не только мальчик твоих лет, но и взрослый мужчина. Но чем больше ты на себя берешь, тем медленней движешься и больше падаешь, и упрекаешь себя за это и за новые падения, а чтобы искупить новые вины – берешь новый груз. Ты похож на героев эпохи конца сёгуната, чья жизненная программа состояла в том, чтобы наделать как можно больше героических глупостей, и не менее героически вспороть себе брюхо.

– Нет, – жжение поднялось по горлу Дика, обосновалось в носу и где-то позади скул. – Никогда. Я не собираюсь кончать с собой. Вы неправы.

– Извини, но полчаса назад я не заметил разницы между желанием покончить с собой и желанием быть убитым. Ты ведь не хотел убивать Ройе. Ты хотел умереть от его руки.

– Я не… я… – Дик задохнулся. – Я просто хотел, чтобы это прекратилось… Как-нибудь.

– Ты не наврал нам, что ты не сайк, Габо? – спросила Хельга. – Потому что выражаешься ты по-сайковски.

– Я не врал. Просто случай уж больно ясный. ПТСР как из учебника.

– Что как из учебника? – не понял Грегор.

– Пост-травматическое стрессовое расстройство, – сказал Дик, вертя стакан в пальцах. – Вы ошиблись, мастер Дельгадо. Они меня лечили. Гипноз, таблетки, все такое. Картинки я им рисовал… Вылечили. Никто бы не дал мне лицензии ученика-пилота, если бы меня не вылечили.

– И после этого ничего не случилось, да? – Габо отобрал его стакан, чтобы налить самогона. – Ни смертей, ни пыток, ни… тяжелых испытаний вообще говоря?

Дик молчал, свесив голову так низко, что Хельга видела позвонки на его шее, выступающие, как костяшки сжатого кулака.

Затем он вскинулся и, запрокинувшись, почти упав назад, осушил стакан и ударил им о стол. Почти сражу же его повело вперед, но он удержал равновесие и хрипло сказал:

– У меня есть лекарство. Лучше не бывает.

– Вот что делали люди, когда прапрапрадедушка Фрейда еще и не заглядывался на его прапрапрабабушку. Спасибо старику Ною за то, что придумал пойло! – вдох, глоток, выдох. Грегор потянулся за сушеной рыбой и увидел на глазах Дика слезы.

– Я не про пойло.

– Это вера, да? – прищурилась Хельга.

– Со дэс, – кивнул Дик. – Когда… когда терпеть уже невозможно, это все, что остается. Верить, что все не зря. Что никто не… исчез так просто… И ничья боль не была напрасной…