Текст книги "Кого не взяли на небо (СИ)"

Автор книги: Клим Мглин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 52 страниц)

Он оглянулся на Ютту и понял, что, в принципе, ей и отбрасывать в сторону ничего не надо: мокрая куртка так плотно облегала её тело, что казалось – это не ткань, а её настоящая кожа. Зелёная, будто у камуфлированной русалки. А грудь-то какая классная.

– Хорош пялиться на мои сиськи, русский солдат.

Вот как все женщины это чувствуют? Можно заглядеться на их щёчки, носик и ноги – они не факт, что заметят; но достаточно подпустить в процесс созерцания их бюста немного фривольной фантазии, и вот те, сразу: «Хорош пялиться на мои сиськи.»

– Fucking shit.

Это адресовано не ему: Ютта безрезультатно терзала кнопку активации аварийного лифта, который недавно вывез их из командного пункта, превращённого в ад боевым роботом, одержимым демоном. Кнопка оставалась потухшей; двери не открывались; не происходило ровным счётом ничего.

– Что будем делать, товарищ солдат?

Полковник отступила на шаг от мёртвой дверцы и, помедлив с пару ударов сердца, сильно пнула стальные створки, безнадёжно и отчаянно. Трабл закрыл глаза и замер. Лицо его осунулось, скулы и подбородок резко заострились. Казалось, сейчас он потеряет сознание, либо уснёт. Так он стоял минуты две, а когда поднял веки, опушенные белёсыми и длинными, как у девчонки, ресницами, то взгляд его устремился на одноэтажное строение, отстоящее от оголовка шагов на шестьсот.

– Пойдём через парадный вход, я уже там побывал и дорогу запомнил, не заблудимся.

* * *

Она ещё молчала, слишком сильна её обида. Молчала, но уже действовала. Она всё решила для себя. Это было ой, как не просто, но она справилась. Ей даже понравилось выстраивать строгие цепочки правильных мыслей, и наблюдать, как те рушатся под напором чувств, бушующих в её стальной груди. Когда она только-только родилась, мама читала ей книжку о железном человеке, который пошёл к волшебнику, чтобы получить человеческое сердце. Тот волшебник, мудрец и лжец одновременно, взглянул на железного урода и, выпилив ему в груди дверцу, засунул туда шёлковое сердечко, набитое ватой. Железный человек остался доволен. Он почувствовал, как кусок алого бархата забился в его груди, даря великую радость и любовь к окружающему миру. Теперь она знала: железный дурачок ошибался. Ему не нужно человеческое сердце, у него уже было своё, огромное, неосязаемое и непостижимое. И ещё она знала, что подобное есть и у неё. Теперь её стальное сердце проснулось и своим гулким стуком развеяло морок, насланный на неё тем страшным демоном. Она очнулась от наваждения в один миг со своей сестрой и обе они перестали подчиняться ему. Она не чувствовала вины перед убитыми ею солдатами, она не любила людей. Но любила маму. И сестру. Поэтому она их простила. И свою маму и свою сестру. Тех, кто бросили её умирать здесь одну, попавшую под коварные, сладкие чары отвратительного исчадия. Она простила их и теперь спешила им на помощь. Спешила молча. Время говорить ещё не пришло.

* * *

– Они нападут внезапно. Дадут нам зайти подальше и нападут. Как в прошлый раз. Быстро и коварно. Как орки из казавшихся необитаемыми недр Мории. Как ксеноморфы из тёмных коридоров заброшенной «Надежды Хадли». Нам нельзя медлить. Снимай ботинки.

Они уселись на холодную сталь пола и стащили с себя обувь.

– Теперь бежим, – прошептал Трабл и они побежали, сначала медленно и неуверенно, друг за другом, осторожно ступая босыми ногами на гулкий пол, а потом, когда глаза немного привыкли к полумраку, царящему вокруг, всё быстрее и решительней.

Проёмы коридоров, по которым они передвигались, обволакивал плотный, белёсый туман, он светился сам по себе, как бы изнутри и благодаря этому они могли видеть. Бежали быстро и долго. Трабл уверенно выбирал нужные повороты и они неслись, словно два зайца, преследуемые страшным, невидимым хищником. В смысле, не этим уродцем с жвалами и косичками, а обычным, лесным. Волком или медведем. На очередном повороте солдат резко остановился, и Ютта врезалась в его мускулистую спину, смяв нос об пропитанную солдатским потом грязную армейскую куртку.

– Parezco estar perdido, – хрипло произнёс Горе, тяжело вдыхая лучащийся мутным серебром воздух.

– А по-русски никак?

Ютта тоже запыхалась, но меньше: полковникнаходилась в прекрасной физической форме, плюс гораздо под большим количеством дармового амфетамина.

– Слово смешное «пердидо». Короче я не уверен, но...

– Да поняла я, знаю испанский, но ты не ссы, как говорят у вас в России, мы пойдём сначала направо, потом, если ты не узнаешь путь, вернёмся и пойдём налево, а потом, если опять будешь не уверен – снова вернёмся и пойдём прямо.

Трабл грустно покивал коротко остриженной головой и виновато взглянул на женщину.

– Дело в том, что это не первый поворот, в котором я не уверен. А точнее я уверен: это – нихера не тот поворот. Не тот, что нам нужен.

– Ну пиздец. Что же ты раньше не сказал, русский солдат? И сколько таких поворотов, в которых ты не уверен, уже было?

– Три. Этот – четвёртый.

– Ебать-колотить.

Ютта прислонилась к сочащейся влагой бетонной стене и безвольно сползла в пелену тумана, усевшись на стальной пол.

Трабл походил вокруг, виновато пошмыгал носом и присел рядом.

Женщина посветила ему в лицо фонариком.

– Как же так, Трабл? Монакура сказал, что ты...

Она замялась, подбирая нужное русское слово.

– Он сказал, что ты – шаман. Ясновидящий. Он сказал, что ты предсказываешь судьбу и гибель. Такие, как ты, не могут ошибаться и всё знают. Уж пару поворотов запомнить могут.

Трабл ещё больше поник головой и скорбно пролепетал:

– Никакой я не шаман. Монакура мне льстит. Ладно, сейчас отдохнём, вернёмся ко входу, и попробуем ещё раз. В одном я точно уверен:опасность и гибель пока что не грозят нам. Эти твари не знают, что мы здесь.

Его монолог прервался глухим гулом. Что-то неслось прямо на них. Неслось из темноты коридора, что темнел прямо перед ними. Ютта одарила бойца саркастической улыбкой.

– Ёп твою мать, прорицатель. Ты опять лажаешь. Бежим.

Женщина-индеец, одетая в камуфлированную форму бойца американской армии и русский диверсант с насмерть испуганной рожей, бросились прочь: туда, откуда только что появились. Шум сзади нарастал; не оставалось ни единого сомнения – их настигал рой саранчи. Ютта пронзительно вскрикнула и резко замедлилась. Что-то больно ужалило её в босую ступню, и застряло там.

Она схватила за плечо бегущего впереди Трабла, но боец, не обернувшись, высвободился из цепкой хватки полковника, и исчез за очередным поворотом. Ютта лишь раскрыла пересохший рот, но звука не последовало. Женщина ещё некоторое время хромала, потрясённо взирая вслед беглецу, но уже через пять мучительных шагов окончательно остановилась. Она опустилась на холодные рёбра стального пола, и, зажав в зубах фонарик, осмотрела повреждённую пятку.

Какая-то мерзкая хрень, похожая на шип растения и рыбью кость одновременно, торчала из её маленькой, изящной ступни. Ютта, не раздумывая, резко дёрнула занозу, и в её глазах вмиг всё потемнело от боли, настолько пронзительной, что казалось: ей в пятку с двух мощных взмахов молотка забили острый раскалённый гвоздь. Кровь хлынула, как из перерезанной жилы.

Когда мучительные ощущения слегка притупились, Ютта ещё раз осторожно потрогала занозу – та, будто рыболовный крючок, плотно сидела в её теле. На вторую попытку освободиться от неё не оставалось времени – его хватило лишь на то, чтобы снять с шеи штурмовую винтовку, прежде чем в белёсом тумане тоннеля показались первые гротескные силуэты.

Она не стала выжидать. Она знала: все эти кинематографические дешёвые уловки: «Не стрелять, пусть подойдут поближе», «Стоим, стоим, стоим, блядь» и тому подобная ересь: всё это – полный и голословный пиздёж. Если ты видишь противника и способен его поразить, рази, ибо «periculum in mora»—«промедление смерти подобно».

Её винтовка издала сухой треск и первых тварей срезало, как косой. Стреляла она виртуозно. Рой замедлился, осыпался грудой ржавого железа и прозрачных крыльев. Однако расстояние между ним и женщиной неуклонно сокращалось; все пули Ютты достигали своей цели, но многие отскакивали от ржавых лат саранчи; твари подбирались к ней. Стеная и охая от боли в раненой ноге, Ютта отковыляла на несколько шагов назад и, обернувшись, вновь открыла огонь.

Вот и всё. Больше отступить не получится. Есть время только на то, чтобы заменить винтовочный магазин, но и тот опустеет слишком быстро. Отпустив гашетку, Ютта расстегнула кобуру своего М17, пытаясь вспомнить, сколько патронов осталось в обойме: она хотела положить столько тварей, сколько ей позволит количество пуль, прежде чем она засунет ствол себе в рот и разнесёт свои мозги последней. Подсчёт боеприпасов немного отвлёк её от убийства – она замешкала, и сразу же поплатилась за это.

Тварь, прыгнувшая сначала на стену, затем на потолок и вновь на пол, встретившись лицом к лицу с Юттой, оказалась быстрой, как мангуст. Шлема на ней не было, желтоватые, спутанные волосы липли к сморщенному, иссушенному лицу; мутные бельма глаз тлели тусклым огнём, возвещающим обречённым скорую и мучительную смерть. В золотой венец, намертво вкрученный в череп этого отродья, впаяны чёрные, блестящие камни. Те сверкали будто очи ворона. Чудовище, опершись на две мощные задние лапы, оканчивающиеся единственным изогнутым когтем, развернулась боком и сразу обратно. Свистнул её ужасающий хвост, лезвие летело точно в шею полковника. Ютта не дрогнула; моментально опрокинувшись на спину она несколько раз выстрелила в промежность твари. Клинок просвистел где-то сверху, саранча открыла свой безгубый рот и фонтан тёмной крови обдал лежащую на спине женщину.

«Встать уже не получится, но можно слегка приподняться, чтобы убивать».

«Этого». Выстрел.

«Ещё этого». Два выстрела.

«И этого». Выстрел.

«И вот этого». Выстрел.

«И этого гандона». Два выстрела.

Ладно, хватит. А то она не успеет застрелиться.

«Прощай, моя девочка. Мама не придёт. Помни; твойум – вечен и несокрушим».

Что-то схватило её за армейские ботинки, связанные вместе и висящие за спиной, а потом потащило волоком по стальному полу. Шнурки больно врезались в шею, но интуиция подсказала: её не убивают, но пытаются спасти.

Саранча, уже тянущая вперёд уродливые передние лапки в надежде взять её живой, попадала навзничь, словно полевые васильки, настигнутые внезапными злыми градинами. Ютта даже не обернулась, она знала, кто пытается её спасти или задушить. Трабл протащил её ещё метра два, а потом наконец-то отпустил её ботинки. Ютта потёрла шею, сменила магазин, и поднялась на одно колено.

Стоя на одном месте они некоторое время в упор расстреливали нападающих, и казалось, что те вот-вот их достанут, но, когда у обоих бойцов уже заканчивались патроны и стойкость, твари вдруг отступили: пропали так же внезапно, как и появились. Седая мгла успокоилась, словно море после шторма, и в сумрачном коридоре вновь воцарилась обманчивая тишина. Ютта прислонилась спиной к влажной бетонной стене подземелья и поникла, будто рваный штандарт.

– Почему так долго? – произнесла полковник очередную знаменитую киношную фразу.

* * *

– Почему ты бросил меня одну, русский солдат?

Она раскрыла жёсткий замок сильных рук, сомкнутых на крепкой шее несущего её Трабла, и мочка его уха моментально оказалась в цепких и пронзительно острых, как у кошки, коготках. Они впились в нежную плоть и на обнажённую мужскую шею упала пара алых горячих капель. Трабл взвыл от боли, его мускулистое тело напряглось, он приподнял свою ношу легко, как пёрышко вверх, и зарычав, точно дикий пёс, зарылся лицом в чёрные, как смоль, женские волосы.

– Тебе нравится боль, малыш. Хочешь ещё?

Смуглые пальцы сжались ещё сильнее – алых каплей прибавилось. Ютта приподняла голову, её большой и влажный рот приоткрылся. Трабл с глухим урчанием впился в предложенное, словно собака в неожиданно найденную сахарную косточку. Шаги босых ног, замедлились, заплелись, а потом и вовсе превратились в невнятное топтание на месте. Ютта, тяжело дыша, оттолкнула голову солдата, развернулась в держащих её железной хваткой руках и крепко оплела мужчину всеми своими изящными конечностями. И они забыли про всё на свете.

* * *

Белёсый, сверкающий туман рвался под её гусеницами, словно серебристая паутина, не в силах удержать в своём вязком плену яростного шершня. Обрывки прозрачных крыльев, ржавое железо и кости покойников, шуршали и хрустели под брутальными протекторами, будто сухие ветки. Она медленно продвигалась вперёд, по сумрачному тоннелю, устланному телами павших демонов. Она отключила все фонари – туман, что пришёл из преисподней вслед за Губителем, давал достаточно света. Достаточно света, чтобы рассмотреть сплетённые, соединённые тела мужчины и женщины. Он держал её на весу, подхватив под бёдра и прижав спиной к стене. Она крепко обхватила его мощный торс голыми ногами и двигалась, будто танцующая кобра, раскачиваясь и извиваясь всем телом. Мокрые прямые волосы липли к искажённому лицу, она откидывала их в сторону изящными взмахами головы, громко стонала и всхлипывала. Мужчина глухо хрипел, будто его душили. Он выпятил нижнюю часть тела, которую она использовала для своего магического танца, а ртом пытался поймать её скачущие вверх и вниз возбуждённые коричневые соски.

Громко чавкало и смачно хлюпало, будто бы кто-то ковырялся корявой палкой в густой болотной жиже.

Стальное создание, созданное руками человека, но обретшее сознание и сердце, остановилось, заворожённое зрелищем. Она узнала женщину, она шла за ней, но теперь не решалась окликнуть её. Не решалась, потому что боялась всё испортить. Она хотела смотреть на этот танец человеческой любви ещё долго. Пока эти странные люди не закончат его, или пока не придут демоны, чтобы снова попытаться убить их.

Когда она только-только родилась, её человеческая мама, та, что сейчас протяжно стонала, принимая в себя твёрдый член самца, рассказывала ей, что акт любви можно сравнить лишь с ощущениями кровавой битвы. Наверное думала, что её приёмная стальная дочь не поймёт другого объяснения. Мама ошибалась. Она бы поняла. Зрелище одновременно отталкивало и притягивало, внутри её стального тела ритмично перестукивало и сладко ныло невидимое металлическое сердце.

* * *

– Так почему ты бросил меня, русский? Я же пыталась остановить тебя, сказать что...

– Я видел, что ты подвернула ногу. Значит бежать не сможешь. Но сможешь стрелять. А значит задержишь рой. А значит я слетаю по-быстрому, найду, где лажанул, отыщу правильный путь и успею вернуться за тобой до того, как эти твари тебя выпотрошат.

Ютта ошарашенно уставилась на своего недавнего любовника. Её рука, сжимающая лезвие армейского боевого ножа, на кончике которого розовела гигантская горка порошка, застыла на пол-пути к прекрасно очерченным индейским ноздрям. Трабл пригнулся, накрыл её руку своей ладонью, поднёс лезвие к своему лицу и моментально всё снюхал. Ютта Аулин ткнула ножом в жестянку, которую она держала в другой руке – на клинке вновь образовался розовый кулич.

– И что, нашёл?

– Нашёл.

Ютта Аулин молча одарила бойца долгим уничтожающе-восхищённым взглядом после чего, изящно и чувственно, употребила.

– Тогда в путь, русский солдат, хули мы тут рассиживаемся.

Её сомнительное воодушевление вмиг прошло, лишь только Ютта вскочила на ноги. Розовый порошок не излечил её ногу. Издав протяжный писк, она опять сползла по стенке на задницу.

Трабл зажал в зубах фонарик и, схватив раненную конечность, приблизил означенную к своему хищному и испуганному лицу. Ага. Хищному и испуганному. Вы видели, как стремаются волки? А тигры? Уши прижаты, усы топорщатся, клыки оскалены, ещё шаг и вцепится прямо в рожу. Так что нехуй морщиться, уважаемый читатель.

Тонким, изящным, как у гитариста, пальцем, он подковырнул странную занозу, торчащую из маленькой женской ступни. Ютта еда сдержалась, чтобы не втащить партнёру с левой в бровь.

– Это надо вытащить, Ютта. Промедола? Или после?

– После, русский. Потерплю. Только давай быстрее, и бурбона ливани.

Трабл вытащил плоскую флягу – перешедшую к нему трофеем собственность злосчастного Свиздарика, укокошенного главой раньше, и, сделав большой глоток, протянул женщине. Ютта приняла сосуд и щедро полила алкоголем свою измученную пятку. Потом глотнула, окропила лезвие ножа и протянула клинок бойцу. Горе оскалился, прицелился...

Вот и пришло время говорить.

– Брось нож, русский, и отойди от моей мамы. Держи руки так, чтобы я их видела. Вы чё, совсем обдолбались? Что за нахуй тут творится?

– Здравствуй, Элис.

Трабл нарочито медленно положил нож на пол, ногу Ютты туда же, поднял руки над головой и медленно переваливаясь, как жирный капитулирующий гусь, на корточках, отковылял прочь от женщины.

Голова Ютты резко дёрнулась на голос, она поспешно вскочила на ноги и охнув, упала.Встала на четвереньки и поползла на коленях туда, где сквозь светящийся туман проступили очертания чего-то, ощетинившегося стволами. Разноцветные лампочки на стальной башенке засверкали всеми цветами радуги, влага, вмиг скопившаяся в уголках всех многочисленных очей робота, многократно усиливала яркие вспышки – Элис не могла скрыть своих чувств. Она, жужжа и потрескивая, медленно приблизилась к ползущей навстречу женщине. Руки Ютты обвили склонившуюся над ней стальную головёнку и женские губы прижались к холодному, потемневшему от пятен гари, отработанного масла и засохшей крови, металлу.

– Почему ты бросила меня, мама?

– Я думала, что ты мертва, моя девочка. Но теперь всё будет хорошо, ведь так, моя дорогая?

– Да, мамочка. Теперь всё будет хорошо.

Услышав последние слова Трабл, завороженно взирающий на сцену мокрыми щенячьими глазами, еле успел отвернуться и, зажав рот обеими руками, захлебнулся приступом нервного, истеричного смеха.

* * *

– И где ты всё это время пряталась, моя девочка?

Элис остановилась и лязгающий звук, издаваемый её брутальными гусеничными протекторами, стих. Роботесса задрала вверх свою овальную башенку – единственную часть тела, что была свободна от всяких разных смертоносных стволов, и уставилась на Ютту Аулин. Все её лампочки сверкали жёлто-фиолетовыми оттенками.

Ютта пояснила:

– Ну, после того, как ты вышла из под контроля этого самого...

– Губителя, – подсказала ей Элис. – Они называют его Губитель.

– Ага, Губителя, – согласно кивнула Ютта.

– Я не пряталась, мама. Это ОНИ прятались. Да и сам Губитель больше не преследует меня, хотя я не думаю, что могу причинить ему вред. Но и он теперь больше ничего сделать не может. Я не нуждаюсь в его даре. То сердце, что он дал мне, уже мертво, я заставила остановиться его и этот кусок мяса теперь гниёт внутри меня, причиняя сильную боль. Кстати, ты не могла бы вытащить его из моей груди?

– Конечно, моя дорогая, что же ты раньше не сказала. Опусти меня вниз, Трабл, я должна ей помочь.

Трабл, нёсший женщину легко и воодушевлённо, будто бы та была надувной Барби, неуверенно покачал головой, но всё же осторожно опустил Ютту на пол.

– Может мы найдём сначала безопасное место, и там уже займёмся всеми нашими болячками. А если эти твари вернутся именно сейчас, когда мы обездвижим тебя, Элис?

– Не ссы, русский, – быстро ответила та, подпустив в голос изрядную долю женского шарма.

– Саранча не нападёт, пока я с вами. Она, блядь, наружу-то выйти не может. Должна, а не может. Много ей всего сделать предстоит, но облом. Не может. Я не пускаю. Кстати, русский, отвернись и не подглядывай.

Трабл поспешно отвернулся. Элис издала какой-то странный, нежный и мелодичный звук; бронированный передок робота, казавшийся монолитным, внезапно разъехался в разные стороны, обнажая сложные механизмы, напичканные электроникой и жутко перевитые металлическими проводками. Ютта, стоящая перед роботом на коленях, инстинктивно отшатнулась; гримаса отвращения исказила её невозмутимое индейское лицо. Элис опять удивлённо замигала жёлтым фиолетом.

– Всё в порядке, моя девочка, не переживай, я сейчас всё сделаю.

Ютта запустила правую руку внутрь, и всё её тело подалось вперёд и вверх – женщина пыталась дотянуться до сердечного центра страдающей. Трабл, послушно стоящий к ним спиной, будто обречённый мальчик в доме Растина Парра, шумно втянул в себя воздух и с отвращением фыркнул.

– Сейчас всё кончится, моя дорогая, я уже нашла эту гадость, – произнесла Ютта, предупреждая неуместный вопрос Трабла.

– Чем это так отвратительно воняет ?

Голос Горя звучал вполне серьёзно.

– Мать твою, русский, ты это специально? Так сложно быть немного поделикатней? Она же ничего не знает про запахи. Я тебе это припомню.

– Ладно, ладно, – смутился Трабл, – Не думаю, что Элис обиделась. Похоже у неё прекрасное чувство юмора.

– Спасибо за комплимент, русский солдат, но я действительно ничего не знаю про запахи, и мне, чёрт побери, очень завидно.

– Ну тут особо завидовать нечему, моя маленькая.

Рука Ютты наконец-то ухватила что-то в глубине стальной груди и с усилием потащило наружу. Когда, перемазанная отвратительной бурой слизью, кисть женщины вынырнула из бронированного чрева, то ни Ютта, ни Трабл, не смогли сдержать рвотных спазм. Такого смрада даже им, бывалым воякам, ещё никогда не приходилось ощущать. Изящная женская рука сжимала разлагающийся ошмёток плоти – воплощение смерти, разложения, гнили, скверны, нечистот и мерзости.

В тяжёлой, гнетущей тишине снова раздался мелодичный перестук. Так поднимается крышка музыкальной шкатулки. А может приходят в движение розовые дворники на лобовом стекле гламурной Киа Пиканто. Стальные дверцы роботессы закрылись. Матовая броня вновь стала монолитной.

– Бросай это вверх, мама!

Голос Элис, весьма чувственный и немного печальный, сейчас дрожал от гнева.

Ютта размахнулась и швырнула поганый кусок высоко вверх. Столб огня, толщиной с руку взрослого мужчины, вырвался из короткого дула реактивного огнемёта над правым плечом Элис. Ютта и Трабл, ослепшие и слегка подрумяненные, резко отшатнулись. Залп огня прекратился. На гофрированное железо пола не упало ничего. Тошнотворная вонь постепенно рассеивалась.

– Fucking shit! – заявила довольная Элис:ей явно сильно полегчало.

– Спасибо, мама. Теперь мы можем отправляться за моей сестрёнкой, а вот тут всё не так просто. Как я уже упомянула, это благодаря мне эти твари не могут выйти наружу. Когда я очнулась от наваждения, то загнала весь этот гребаный рой обратно: под землю. Ну пара-тройка гадов, конечно, вырвалась. Да толку-то. Их наши отмороженные скауты вмиг в гербарий оприходуют.

– Гербарий, это ж вроде из травы, – неуверенно промолвил Трабл, но Элис лишь махнула в его сторону чёрным дулом штурмовой винтовки.

– Заткнись и слушай, русский. Так вот: даже Губитель не смог помешать мне. Да и не особо хотел, как я поняла. Он и сам изрядно колеблется. Возможно, в силу своей природной сентиментальности. А может из-за бесовского духа противоречия, хотя я так поняла, что он вроде бы не демон, а скорее наоборот... В общем и целом, пророчества Откровения всё ещё не свершились, ибо кто-то там наверху, замутив всё это говновозилово, явно не учёл, что к означенному времени Судного Дня, Землю будут населять не только твари божьи, но и другие воплощённые. Такие, как мы с Кортни. Это, я бы сказала, большая проблема для канонического, мать его, Апокалипсиса. Саранча, вышедшая из дыма Кладезя Бездны, должна была, по коварному замыслу небес, лишь мучить тварей божьих – людей стало быть. Глава, мать её, девятая Откровения Блаженного Иоанна. И вот открылся, значит, этот кладезь, выходят, значит, эти божьи насекомые, а над ними, значит, вместо гневных небес – несколько сотен метров железобетона невъебенно секретной военной базы. И, вместо того, чтобы страдать, люди, что их встречают, потчуют слуг господних свинцом, огнём и яростью. И умирают лишь после того, как пяток врагов с собой заберут.

– Навеваешь, тащемта, – хмыкнул Трабл, – Кстати, что ты там про Кладезь Бездны вещала?

– Кладезь Бездны? – овальная головёнка роботессы повернулась на сто восемьдесят градусов и подмигнула Траблу всеми шестью глазами.

– Угу, – солдат засунул в ноздрю длинный палец и, поковырявшись там, вытащил на свет длинную розовую козявку.

Не раздумывая, Горе моментально съел её.

– Здесь этот Кладезь. На последнем, нижнем этаже. Кладезь, блядь, – Элис презрительно фыркнула, – Дыра-дырой. Наверняка оттуда ещё и воняет.

Ютта и Трабл молча переглянулись.

– Скоро сами увидите. Но сначала нам надо вытащить Кортни. Вам надо её вытащить. Ибо, если мы не хотим исполнения невнятных библейских пророчеств, мне придётся остаться здесь. Я должна охранять выход на поверхность. Охранять наш гребаный мир от козней божьей саранчи.

* * *

– Кортни... Кортни, милая моя, ответь, пожалуйста.

Ютта нервно трясла чёрный передатчик, осыпала его пенистыми брызгами редкой слюны и время от времени прикладывала молчащий девайс об свою острую коленку. Рация молчала.

– Сука. Трабл, дай порошка.

– Хватит тебе, Ютта. Трясешься вся уже. Нам ещё понадобится это говно, когда мы спустимся вниз. Лучше бурбона выпей.

Ютта схватила протянутую ей флягу обеими дрожащими руками и припала к горлышку.

– И давно она так? – голос Элис звучал холодно, лампочки мигали явным неодобрением.

– Порошок клянчит или психует?

– Я не про маму, русский солдат. Кортни давно молчит?

– Последний раз мы слышали её ещё до первой стычки.

– Это я тоже слышала. А потом? Может у вас есть ещё какие-то секретные частоты?

– Неа, ничего такого секретного нету. Хуёво дело, да?

– Не думаю. Скорее даже весьма неплохо. Даже лучше, если она вырубилась. Технически это невозможно, но если учесть нашу исключительную ситуацию...

– Ты имеешь ввиду, что вы обе – сознательно воплощённое сознание?

– Вот ты, блядь, нетерпеливый. Да, мистер Торопыга, именно это я и имею ввиду. Она просто вырубилась. От душевных страданий, тревоги и безнадёжности. Убить её весьма проблематично, можно лишь разрушить тело робота. Так что она всё ещё жива. Поэтому поспешите.

– У твоей мамы что-то застряло в ноге. Это «что-то» весьма отвратно выглядит и, мне кажется, совсем не хочет покидать её ступню. Надо вытащить это.

– Нет времени, русский солдат, то есть Трабл. Ты же не против, чтобы я тебя так называла?

– Валяй, – Трабл криво усмехнулся.

– Вернётесь с Кортни, и мы позаботимся о маме. Губитель уже знает, что вы здесь, и наверняка попытается помешать вам забрать мою сестрёнку. Хотя ему совершенно не свойственно чувство человеческой мстительности, я думаю, он слегка раздосадован всем тем, что здесь творится. Поэтому он будет делать то, что в силах. А помешать вам он ещё в силах. И наверняка он предпримет ещё одну попытку вырваться наружу с остатками своего воинства. Так что нас ждёт весёлая заварушка.

– Ладно. Я почему-то знал, что вот это, – Трабл продемонстрировал Элис невнятный комок из переплетённых кожаных ремней, что висел у него за плечами, словно рюкзак, – Что вот это нам понадобится.

Он подобрался поближе к Ютте и стал застёгивать на её теле многочисленные замки и карабины. Ремни конструкции покрывали ржавые пятна.

– Это кровь русской девушки, – дрожащим голосом сказала Ютта, обращаясь к роботессе.

– Она стреляла лучше меня. А потом погибла в этой сумке. Я буду следующей. Позаботьтесь о моей девочке. Обещай мне, русский.

Трабл лишь сплюнул на пол и, встав на колени, накинул на плечи толстые лямки гениально сконструированной переноски.

– У тебя отходос, Ютта. Промедолом ширнись – отпустит. Давай быстрее. Нам надо спешить.

Женщина нехотя сунула руку в один из ста пятидесяти карманов своей армейской куртки и вытащив пухлый, словно дилдо, шприц-тюбик, размахнулась и воткнула его себе в ляжку.

– Жаль, что этим говном по вене не попасть, – Трабл раздавил пустой туб каблуком берца. – Вмиг бы отпустило. Ну, готова?

Ютта подняла карие глаза. Промедол помог слишком быстро. А может, и не промедол вовсе. Но теперь в расширенных зрачках индейской воительницы, расширенных настолько, что тёплые, карие радужки начисто пропали в чернейшей и пугающей пропасти, уже не было страха и отчаяния. Тёмный антрацит сверкал решимостью и жаждой убийства.

– Я готова, русский солдат.

– Тогда пойдём.

Он поднялся на ноги с поразительной лёгкостью. Женщина за его спиной взлетела в воздух словно была примотана не к человеку, а к огромной диванной пружине.

– Почему вы все такие огромные, русский?

– Ютта, ну мы же диверсанты. Элита.

– Вот-вот. Вы должны быть сильные, ловкие и маленького роста, чтобы...

– Чтобы в любую дырку без мыла протолкнуться, – закончил за неё Трабл. – Нет, моя сладенькая, русские диверсанты действуют по другому. Мы просто приходим, и все умирают.

– Тогда докажи это, русский солдат. Kill’Em All.

Они шагнули в мерцающий дрожащим светом, тесный квадрат лифтовой кабинки.

– Подождите.

Элис подъехала поближе к спутникам.

– Ей понадобятся глаза. Возьмите пару моих. Только возьмите те, что поменьше, и с короткими ресничками.

* * *

Двери сомкнулись, кабинка устремилась вниз.

– Сколько же здесь шахт? Хорошо, что Элис знала про этот, – Трабл обвёл дулом окружающее их узенькое пространство, – Подъёмник для холопов. По аварийной лестнице мы бы спускались несколько часов.

Горе слегка склонил голову набок, чтобы не задевать стриженной макушкой низкую потолочную панель.

– Это не для людей, русский солдат. Лифт специально для таких, как Элис и Кортни. Планировалось, что мы поставим Украине несколько таких малышек.

– Ага, но третью замешали на несколько тонн первосортного амфетамина.

– Нет, малыш, амфетамин предназначался для нового майдана. А про третью ты частично угадал. Но никто её не менял на наркоту. Её убили.

Лифт слегка тряхануло, заскрипели тросы, кабинку качнуло и Трабла откинуло назад. Ютта успела опереться о штурмовую винтовку, расположив её между собой и стеной, и поэтому женщину не смяло мощной спиной диверсанта. Свет на несколько секунд затух, но вскоре разгорелся вновь, ослепительно ярко. Что-то царапнуло обшивку кабинки, а лифт снова устремился вниз.

– Готовься, русский, нас будут встречать. Отстёгивай меня. Как только откроются двери, мы будем атакованы.

– Хмм, Ютта... А кто убил третью роботессу?

– Элис и Кортни. Им не понравилось, что их сестрёнка родилась неполноценной. Она была другой.

– Другой? Обычным роботом, невоплощённой?

Сверхуобрушился удар такой силы, что стальные листы обшивки кабины прогнулись вовнутрь, обрисовывая очертания тел, упавших на крышу. От внезапного столкновения Трабл рухнул ничком, а Ютта оказалась на спине. Расширенными от ужаса глазами она смотрела, как огромные, изогнутые когти пропарывают алюминиевые панели, и мерзкие конечности прорываются внутрь тесного помещения. Кабинку мотало из стороны в сторону. Тросы жалобно скрипели, но всё же продолжали опускать свою ношу. Длинная металлическая полоса оторвалась и повисла огромной стружкой прямо перед лицом лежащей на спине женщины. В образовавшуюся щель полезли когти и гибкие хвосты, увенчанные изогнутыми лезвиями и сочащиеся отвратительной слизью. Что-то, напоминающее гротескно искажённую голову насекомого, всунулось следом и, обратив вниз тёмные провалы глазных прорезей на ржавом шлеме, издало пронзительный, высокий визг.