Текст книги "Кого не взяли на небо (СИ)"

Автор книги: Клим Мглин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 52 страниц)

– Уверена, что семь лет назад я исполнила твоё самое заветное желание. Сделать так, как было в "Девять с половиной". Жестокая судьба разлучила нас, и ты так и не отблагодарил меня, но теперь у тебя появился шанс, – сказала она ему.

Женщина откинула прочь скомканную простыню, прикрывающую голые бёдра раненного, и, осторожно зажав в кулачке вялый член, помахала им из стороны в сторону. Потом тяжело вздохнула, выпустила срам из руки, и сунула ладонь себе за вырез платья.

На мускулистой груди, украшенной выцветшими от времени татуировками, стали появляться патроны. Соткен складывала их в ряд, аккуратно и осторожно. Ампул оказалось чертовски мало, так мало, что ряд стекляшек даже не покрыл расстояние между двумя синими ласточками, изображёнными на дельтовидных мышцах мужчины.

Соткен некоторое время смотрела пустым взглядом на выложенные склянки.

– Пятнадцать, – сипло протянула она и облизала подёргивающиеся, пересохшие губы.

Она принялась торопливо распихивать патроны обратно по чашечкам бюстгальтера. Последняя из ампул выскользнула из её трясущихся пальцев и звонко шлёпнулась на кафельный пол, разлетевшись в разные стороны серебряными брызгами.

– Четырнадцать! – взвизгнула маленькая кривая женщина и отвесила лежащему мужчине звонкую пощёчину.

Потом отвернулась от операционного стола и нервно прикурила сигарету. Снова повернулась. Погладила ладошкой его точёные скулы.

– Прости меня, милый. Я думала о тебе все эти годы. Ты снился мне. Теперь мы будем вместе. Мы проживём остаток наших дней так, как сами этого захотим. Только ты и я. Но сначала мне нужно съездить в одно место. Нужно кое-что забрать там. То, что мне сейчас необходимо. И ты мне в этом поможешь.

Соткен одёрнула цветастое платьице, нахлобучила на голову мужчине клошарскую вязанную шапочку, положила Ремингтон на его обнажённую грудь, щёлкнула блокиратором, освобождая маленькие колёсики операционного столика, и покатила тот ко входной двери.

* * *

– Я уже лет триста не пробовала настоящего, заварного чая, – мурлыкнула рыжая ведьма, втягивая носом аромат, исходящий от дымящийся кружечки, которую она манерно держала двумя костлявыми, разрисованными пальцами, тёмными, как у трубочиста.

– А мужчин у тебя, шалава рыжая, не было, наверное, лет пятьсот? – предположил старый паромщик.

Говорившая – та, что звалась Махой, приподняла густую бровь и уставилась на капитана долгим взглядом.

– Две сотни, – поправила Маха капитана, – Мужика у меня не было две сотни лет.

Морриган перестала дуть впалые щёки, и на её мертвенно-бледных скулах вспыхнул яркий, болезненный румянец.

Аарон подмигнул ей и уставился в панорамное окно. За треснутым стеклом расплывалось тусклое пятно зловещего рассвета, и первые, жалкие лучики осеннего солнца освещали палубу, что находилась перед помещением капитанского мостика. На её стальном покрытии возились двое – самозабвенно и радостно – так, как обычно играют дети. Маленькая девочка, одетая в холщовую рубаху до пят, грязную и покрытую пятнами засохшей крови, весело прыгала, размахивая огромной дохлой рыбиной, а огромный дракон, сложив за спиной кожистые крылья, неуклюже семенил рядом, и дымя, как паровоз, выказывал крайнюю степень драконьего удовольствия.

Шмяк!

На заляпанный, мокрый стол звучно шлёпнулась женская рука, затянутая в потёртую коричневую перчатку мечника. Перчатка топорщилась ржавыми шипами и заклёпками, будто старый бойцовый ёж. Устрашающая, но невозможно изящная конечность сжимала высокий оловянный кубок.

– Мои хорошие...

Язык женщины, что красит волосы кровью врагов, слегка заплетался, а в жёлто-зелёных глазах, устремлённых в окно, стояли пьяные слёзы дешёвой меланхолии.

Старый Аарон вмиг оставил свою непрерывную возню с бесконечными чашечками и чайничками, и плеснул в опустевший кубок немного зелёной жидкости из пузатой изумрудной бутылки. Маха тотчас же встрепенулась; её длинный нос пришёл в движение, будто у голодной лисицы, почуявшей близкого кролика. Женская рука, сжимающая кубок, двинулась в обратный путь – к приоткрытым губам, обнажившим длинные, жёлтые клыки.

– Одну минуту, Великий Волк, – рука, испещрённая синими татуировками и покрытая рыжим пушком, предостерегающе нежно обвила шипастое запястье.

Волчьи глаза, зелёные, словно у сонной кошки, лишь на миг полыхнули красным, но сразу же потухли.

– Слушаю тебя, негодница, – с трудом выговорила Йоля, удивлённо уставившись на конечность рыжей ведьмы, что сомкнулась на её перчатке.

– Позволь, – Маха изъяла оловянный кубок из рук Госпожи с ловкостью ярмарочного карманника.

– Я постараюсь немного улучшить напиток, – ведьма выглядела совершенно уверенно в себе, решительно сжимая в руках отжатую кружку.

– Эй, старик, – небрежно бросила она Аарону, что застыл возле йолиного плеча с предусмотрительно открытой бутылкой, – Сахар тащи. Кусковой.

Старик оценил вес пузатого сосуда, горлышко которого сжимали его узловатые тощие пальцы, и ярко-синий луч яростного взгляда выжег мишень посередине заросшего рыжим волосом лба младшенькой.

– Не умничай, пизда конопатая. Эту дрянь можно и так – чистоганом. Вставляет нормально. Тем паче, что нет у меня ложки с дырками. Нет даже банальной шумовки. Так что отдавай взад бухлишко и не командуй на моём судне.

Маха скорчила кислую мину и, взяв со стола чайную ложечку, поднесла ту к своему алому рту. Потом оскалила верхнюю губу, напоминая болотную гадюку, изготовившуюся к атаке, и плюнула. Брызги слюны зашипели, встретившись с серебром столового прибора. Маха потрясла в воздухе дымящейся ложкой, и, отерев ту рукавом своего платья, приставила к своему глазу на манер монокля, оценивающе оглядывая рассерженного капитана. Око цвета жухлой соломы глядело на старика сквозь маленькие дырочки.

– Сахар тащи, я сказала. И не смей называть древних богинь паскудными словами, ибо ты – всего лишь тупой и жадный водила. Дряхлое гребло. Ленивый труповоз и алчный мздоимец. Хоть и весьма древний.

Рыжая Маха аккуратно расположила дырявую ложку сверху наполненного бокала, водрузила на неё слегка смоченный напитком кусочек сахара, и щёлкнула в воздухе длинными пальцами. На конце указательного перста затрепетал яркий огонёк, и вскоре сахар в ложке оплавился под пламенем, сползая густыми сопливыми струйками в мятый кубок.

– Прошу тебя, Великий Упуаут, – опушенная рыжими волосиками рука почтительно протянула Йоле стакан.

Та взяла, побулькала содержимым и решительно проглотила.

Три пары глаз уставились на неё – единым тревожно-ожидающим взглядом.

Она оглядела озабоченные рожи и, рассмеявшись, треснула кубком о стол.

– Ещё, – возвестил собравшимся Великий Волк.

Трое облегчённо выдохнули и расслабились. Рыжая Маха двинула старого Аарона локтем под рёбра, и паромщик поспешил смочить зелёной влагой следующий кусочек сахара.

– Всем! – великодушно объявила Йоля и задрала на стол свои роскошные ноги – их розовую кожу покрывало бесчисленное количество веснушек, ссадин, царапин и кровоподтёков.

Хищные шипы её корсарских ботфорт вонзились в сталь столешницы, будто консервный нож в жестяную банку. Трое участников этого затянувшегося ночного чаепития заметно оживились. Аарон бросился переворачивать содержимое маленького, встроенного в стену бара в поиске недостающих бокалов, Маха же плевала в ложки, прожигая в серебре, которого так боятся всевозможные оборотни и прочая нечисть, аккуратные дырочки.

Дверь, ведущая на палубу, широко распахнулась: кто-то со всей дури втопил по ней ногой. Маленькая Сигни, запыхавшаяся, раскрасневшаяся и безумно довольная, ступила на порог, подталкиваемая сзади огромной головой ящера, увенчанной тремя парами рогов. Из ноздрей чудища валил густой дым с вкраплениями мельчайших, ярко-красных искр.

– Хочу чая. И спать, – заявила Сигни и оценивающе оглядела всех собравшихся.

– Иди сюда, – произнесла Морриган, протягивая к ней свои руки.

Широкие рукава её алого платья сползли к локтям; затейливая вязь кельтских узоров оплетала её кожу, будто кривые древесные корни. Девочка забралась ей на колени и прижалась щекой к глубокому вырезу платья.

– А ты, глупая ворона, прими нормальный, человеческий вид, и заходи, если пожелаешь, – костлявый перст ведьмы указал на страшную морду, застрявшую в дверном проёме, ибо дальше в помещение Грим протиснуться не мог, – Или закрой дверь с той стороны, потому как не май месяц, а сквозняки здесь просто чудовищные.

Грим пренебрежительно фыркнул: Морриган пришлось поджать свои босые, перемазанные грязью ноги, чтобы избежать раскалённых угольков, вырвавшихся из ноздрей ящера и разлетевшихся по полу помещения капитанского мостика. Дракон убрал голову и дверь захлопнулась. Аарон принёс чашку дымящегося напитка и склонился над Сигни, протягивая ей угощение, но девочка не пошевелилась – уткнувшись носом в грудь Морриган, она уже крепко спала. Держащая её на своих коленях ведьма улыбнулась, ласково погладила малышку по сальным, нечёсаным локонам, а потом приняла кружку из рук паромщика и опрокинула содержимое себе в глотку. Паромщик забрал у неё пустой сосуд, а взамен протянул высокий бокал, где плескалась ядовитая зелень. Морриган кивнула ему, но пить не стала – она подозрительно оглядела остальных двоих. Йоля раскинулась в глубоком кресле – её ноги возлежали на столе, треугольник чёрных трусиков постыдно выглядывал из-под задравшегося платья, а слюнявый рот приоткрылся. Рыжая Маха взгромоздилась на высокий барный табурет и раскачивалась на нём. Колдунья что-то тихонько напевала, а табуретка непонятным образом держалась на узкой грани одной единственной ножки – остальные три парили в воздухе.

– Кстати, Госпожа... – прошелестел вкрадчивый шёпот Морриган, – Сейчас самое время. Время будить нашу надежду.

Она нежно перехватила спящую девочку и поднялась вместе с ней на ноги. Сонный глаз Госпожи с трудом разлепился – радужка, обычно невозмутимо жёлто-зелёная, либо яростно-багровая, сейчас синела весенним небом.

– Придётся идти наружу, – пояснила Морриган, направляясь к входной двери, – Мне понадобятся они обе – и змея и ворона. А ворона, видишь ли, в образе, и выйти из него не может... Как и войти в эту гребаную дверь...

Рука, затянутая в проклёпанную перчатку средневекового мечника лишь слабо дёрнулась в сторону панорамного окна, и Морриган, прервав свои объяснения, вывалилась прочь из капитанских апартаментов, неся на руках спящую Сигни.

Рыжая Маха последовала за старшенькой.

Опустевшая барная табуретка продолжала раскачиваться, опираясь о пол одной ножкой.

* * *

Он брёл по коридору, свесив вниз голову и тяжело передвигая усталые ноги. Очень болел разбитый лоб, гудела голова и жутко хотелось где-нибудь прилечь. Он смертельно устал, и эта усталость опустошала его, лишая чувств и желаний. Уютное местечко, где можно бы было свернуться клубочком – вот предел его нынешних мечтаний. Надо немного поспать, и отдых отгонит эту хандру, вновь даст силы чего-либо желать и получать желаемое. Хотя насчёт последнего он не был совершенно уверен. Получать – всё же намного проще, чем разгребать последствия. Сегодня ему повезло – его боевой вождь чудесным образом не заметил шикарных рогов, выросших на его лохматой башке, и благодаря этой преступной невнимательности, он, скальд Хельги, всё-ещё жив. Но наряд на всю ночь он всё же получил. Непонятно за что. Надменный лив уже оклемался и вполне способен держать в руках меч. Нет, эту, как её... Пушку, во. Неважно – его старший братишка мог бы и подменить своего друга, так, как это сделал сегодня он, мудрый Хельги, скальд и герой. Сегодня он великодушно подменил эту напыщенную девчонку, предложив отдать вместо неё свою кровь безумному старику, что рассекал по тайному коридору на коньках с колёсиками и развлекался, сбивая бойцов с ног ударами своей стальной дубинки. За что и был подстрелен. А потом его братья по оружию распознали в этом дурачке воплощение какого-то героя своего безумного времени, и, вместо того, чтобы подвесить нахала за ноги и веселиться, наблюдая, как седовласый безумец истечёт кровью, они начали его лечить. И, Хель их дери, похоже вылечили. Вылечили его, скальда Хельги, драгоценной кровушкой. А потом все отправились дрыхнуть, а его, спасителя этого отмороженного старикана, вновь отправили в наряд – шарахаться ночью по тёмным коридорам. Ну да ладно. Он, Хельги, сын Хрольфа, слишком великодушен, чтобы сожалеть о своих благородных поступках. Он просто немного отдохнёт, ибо заслужил пару часов хорошего сна. Кстати вот этот диванчик выглядит весьма удобным. Хельги прислонил автоматическую винтовку к стене, бросил на диван свой меч, замотанный в козью шкуру, сладко зевнул, и...

Что-то пронеслось мимо него, монотонно жужжа и позвякивая. Хельги проводил взглядом удаляющийся операционный столик, которым ловко управляла она. Она – та самая престарелая обольстительница, кривая и невозможно желанная. На столике возлежал тот самый безумный седовласый старикан.

Хельги открыл было рот, но не издал ни звука. В последнее время, он, испытывая разную степень душевного потрясения, на некоторое время напрочь забывал этот новый для него язык. Когда же он наконец-то вспомнил, что нужно сказать, и снова открыл рот, маленькая женщина и её груз бесследно исчезли за поворотом. Похоже, Соткен даже не заметила его. Или сделала вид, что не заметила.

«Интересно, куда это они?»

Примерно такая мысль возникла в голове у юного путешественника во времени, и Хельги проводил её безучастно. Его мало это волновало.

Волновало его совсем другое.

Тут что-то было не так.

Возникло то самое чувство скрытой опасности – чувство, которое возникает подсознательно, когда ты возвращаешься на корабль – пьяный от вина и крови, нагруженный богатой добычей. Вроде бы всё хорошо: деревня, подвергшаяся набегу – ограблена и сожжена, женщины – изнасилованы и убиты, мужчины – убиты и изнасилованы, драконы моря уже поднимают свои полосатые паруса, готовые улепётывать, как только викинги ступят на их палубу. Всё пучком – надо лишь миновать ту небольшую рощицу на морском берегу. И тут ты, ещё никого не видя, уже знаешь абсолютно точно – твои корабли лежат на дне с пробитым днищем, а роща наполнена вооружёнными воинами, злыми и готовыми отдать свои жизни, лишь бы отомстить.

Вот и сейчас внутри Хельги ворочалось именно такое чувство – ноющее ощущение грядущей подставы. Он с сожалением глянул на маленький диванчик, взял свой меч, подхватил пушку и двинулся вслед за маленькой ведьмой. Погоня долго не продлилась. Он настиг их в огромном холле перед запертыми входными дверями. Соткен даже глазом не моргнула, увидав его. Она отворила настежь тяжёлые створки а потом невозмутимо уставилась на Хельги блестящим взглядом маслянистых глаз.

– Ты невероятно вовремя, скальд. Помоги мне.

Она ухватила операционный столик со стороны ног и нетерпеливым кивком головы предложила Хельги исполнить то же телодвижение, но только со стороны изголовья. Скальд положил на раненного свой меч, свою винтовку и послушно ухватился за край столика.

– На счёт три, – радостно возвестил он, и маленькая ведьма посмотрела на него, как на полного идиота.

– Тащи, недомерок, – сипло возвестила она, и нетерпеливо потянула свой край столика, превращённого теперь в носилки.

Ступени были мокры и круты. Вокруг стояла кромешная темнота, вдобавок Хельги передвигался спиной вперёд, а свет маленького армейского фонарика, зажатого в зубах Соткен, скорее мешал, чем помогал ему. Пару раз его босые ступни оскальзывались на мокром камне, и он был уверен, что опозорится перед ведьмой ещё раз – упав сам и уронив ещё двоих. Но на этот раз позор его минул – они всё же добрались до конца лестницы.

– Хочешь с нами? – спросила его Соткен, и в её тоне телефонного дружелюбия ясно послышались презрительные нотки.

– Я так и думала, – сказала ему маленькая женщина, не дожидаясь ответа, – Да и ты нам нахер впёрся.

Внутри Хельги вдруг поднялась горячая волна ярости. Так раненный кашалот, подбитый множеством гарпунов, истекающий кровью и уже умирающий, вдруг выныривает на поверхность в приступе предсмертной ярости и обрушивает всю свою мощь на судно своих убийц. Он восторгался этой женщиной, этой старой, коварной ведьмой, которая ему годилась в матери. Это она, перекрытая каким-то возбуждающим колдовским зельем, подло овладела его телом, одурманив его сознание силой своих тёмных чар. Он доверял этой женщине, и эта ведьма вертела им, как сама того хотела. Вот, что бывает, когда думаешь хером. Но он вовремя прозрел. Он, великий скальд – а значит зрит суть слов и вещей. Хельги откинул с лица длинные волосы и уставился на ведьму сощуренными, звериными глазами.

– Плохой щенок, – вздохнула Соткен.

Их руки одновременно метнулись к оружию, покоившемуся на голой груди старика. Ладонь Хельги сжалась на удобной рукоятке скандинавского меча, но, прежде, чем юноша гипотетически взмахнул клинком, рассекая лицо предательницы, укороченный приклад штурмовой винтовки впечатался ему в лоб – аккурат в то самое место, куда некоторое время назад приложил его бейсбольный хит дива исполненный с помощью бронзовой ножки ночного светильника.

Дикую боль он всё же успел почувствовать. Но, слава Высокому, это мучение длилось недолго.

* * *

Моросил осенний, промозглый дождик. Капли воды разлетались серебром, разбиваясь о сверкающие кресты, нашитые на потёртую кожу полудоспеха. Влага стекала стальными ручейками с изогнутой гарды полуторного меча, прямо за воротник бригантины. Было щекотно, но приятно. Его выцветшие, слегка выпученные, рыбьи глаза уставились сквозь звенья металлической ограды на раскисшую подъездную дорогу, ведущую к их логову. Дорога пустовала. В его желудке раздалось отвратительное урчание. Там тоже было пусто. А слева, в груди, что-то тянуло и кололо. Лучше бы и там было пусто.

"Pater noster, qui es in caelis;

Sanctificetur nomen tuum;

Adveniat regnum tuum..."

Юрген прервался и замолчал.

Глаза тоскующего окуня вновь уставились на пустую дорогу.

" Невенка..."

Вот, что теперь стало его молитвой.

Он помотал головой; мокрые волосы, связанные на затылке в тугой хвост, хлестнули по щеке. Он сплюнул себе под ноги и поплёлся прочь от ворот – в направлении двухэтажного домика, крытого красной черепицей, который вот уже несколько месяцев служил им прибежищем. Его высокие сапоги увязали по щиколотку в размякшей от воды земле. Он миновал три высоких эшафота, с установленными на них одиночными виселицами классического типа – столб и горизонтальная балка. На двух из них болтались полуразложившиеся трупы, третья всё-ещё ожидала. Повешенными были те, кто эти самые виселицы установил. Их вздёрнули они – инквизиторы, подручные Его Преосвященства Теофила Руха. Они пришли сюда по следу предателя, оборотня и ведьмы. Той, что прикончила самого Папу, а потом сбежала. Пришли, и вот уже несколько месяцев остаются здесь – на старой военной базе. Остаются, потому что не знают, куда идти. След потерян и их поиски зашли в тупик.

Юрген задрал вверх голову и глянул в истлевшее лицо висельника – оно скалилось на воина злобной улыбкой безгубого рта и пустых глазниц. Если бы инквизиторы знали, что задержатся здесь надолго – вряд ли повесили бы этих несчастных. Еды катастрофически не хватало.

Почему же Невенка потеряла след? Невенка...

Это преследовало его и днём и ночью. Может стоит пойти к ней сегодня вечером и высказать всё, что накопилось у него на душе? Поведать о своих чувствах. Наверное не сегодня. Она то же очень голодна. Как и все остальные братья и сёстры. Их осталось всего шестеро. Он сам, епископ Рух, Невенка Оскаала, брат Рагиро, сестра Милена и брат Трой. Было семеро, но чёртов повар, в которого вселился сам дьявол, убил одного из них. Невенка вела их по следу и они ворвались на эту базу, полагая её лёгкой добычей, а себя – непобедимыми. Чёртов повар убил брата Оскара – прекрасного мечника и непоколебимого в своей вере инквизитора. Одержимый толстяк чуть не убил и Невенку, ей просто повезло. Если бы не Его Преосвященство, была бы сейчас Оскаала одесную Господа.

Юргена передёрнуло. Он шумно выдохнул и наполнился решимостью. Держаться больше нету сил. Он пойдёт к ней сейчас.

Инквизитор пнул ногой створки дверей казармы и вошёл внутрь. Устремился по коридору в сторону комнатёнки, что занимала она. Но, проходя мимо помещения, где обосновался Его Преосвященство, Юрген услышал недвусмысленные женские стоны.

Тевтон побледнел, словно мраморная статуя и остановился, как вкопанный. Его руки тряслись. Не отдавая себе отчёт в том, что делает, инквизитор стянул с плеч перевязь и сжал в ладони рукоятку меча. Потом толкнул неплотно закрытую дверь и переступил порог.

И остолбенел, не сразу осознав, что видит.

Возле перевёрнутой тумбочки, превращённой епископом в подобие молельного алтаря двигалось что-то белое. Нечто ритмично хлюпало и чавкало. Сознание Юргена наконец-то идентифицировало бледное пятно.

Это была задница. Белая задница, разделённая пополам чёрной отвратительной прорехой. Тощая жопа, покрытая редкими курчавыми волосками. Она фрикционно перемещалась, слегка замедляясь на пике возвратного движения, дабы накопить наибольшее количество энергии для последующего поступательного. Чудовищный горб колыхался в такт толчкам.

Хлюп, чавк, хлюп, чавк.

Теофил Рух проигнорировал грубый окрик тевтона, но еле слышимый шелест клинка, вынимаемого из ножен, подействовал на Его Преосвященство. Он нехотя остановился, извлёк член и отшатнулся от стонущей женщины, распростёртой на импровизированном алтаре. Епископ повернул к Юргену потное лицо, с налипшими на высокий лоб непослушными вьющимися волосами и мягко улыбнулся. Одной рукой он пытался заправить распухший, но уже обмякший елдак за распущенную шнуровку гульфика, вторая рука тянулась к рукоятке меча, лежащего возле него на полу.

– Неважно, брат Юрген, что ты думаешь обо всём этом. Ты ворвался ко мне в комнаты и обнажил оружие. Имеет значение лишь то, что через пятнадцать ударов твоего мятежного сердца, ты либо умрешь, либо останешься жить. Останешься жив и будешь верен своей клятве, Богу, Папе и Святой Инквизиции. Прими правильное решение.

Ему наконец-то удалось заправить вялый, похожий на дохлого ужа, член в шнуровку штанов, и горбун встал с колен. По-кошачьи мягко он двинулся к белокурому тевтону, перехватывая рукоятку меча двуручным хватом.

Три удара сердца. Четыре. Семь.

Женщина поднялась с колен и развернулась лицом к тевтону.

Сестра Милена.

Чёрт!

Она виновато улыбнулась ему и принялась натягивать спущенные до колен узкие кожаные штаны.

Десять ударов сердца. Одиннадцать.

Юрген вложил клинок в ножны, и припал на одно колено.

– Правильное решение, забияка, – Теофил Рух подошёл к нему на предпоследнем, четырнадцатом ударе непокорного тевтонского сердца.

Перед лицом мятежного инквизитора замаячила огромная кисть; Юрген схватил её обеими руками и припал поцелуем к перстню епископа. Гигантская ладонь объяла его подбородок и потянула вверх. Разноцветные глаза Теофила Руха смотрели куда угодно, но только не в лицо коленопреклонённого инквизитора.

– Встань, сын мой.

Голос епископа звучал по-отечески заботливо. Его Преосвященство мягко обошёл вокруг Юргена.

– Я знаю, что движет тобой. И знаю, куда ты шёл. Я всё знаю про тебя. А теперь иди к ней. Но не вламывайся, постучись сначала. Она немного занята. Она ищет Селести. Ищет и не может найти. Может быть ты вдохнёшь в неё новые силы.

Епископ нежно подтолкнул Юргена ко входной двери.

– Иди уже. Нам с сестрой Миленой не терпится продолжить увлекательный диспут, так досадно тобой прерванный. Пошёл прочь.

Юрген слегка поклонился, и вывалился из помещения. В его висках всё ещё стучала дробь отступающей ярости, но душа парила, обезболенная и лёгкая.

* * *

Ещё один нестерпимый    удар и снова резкое озарение взорвало сознание, распыляя его в мельчайшие частицы, что устремились во все стороны света, заполняя собой пространство и время.

"Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto.

Sicut erat in principio, et nunc et semper,

Et in saecula saeculorum.

Amen."

Боль обнажала реальность, молитва пробуждала видение.

Снова свист священного хлыста; онемевшая кожа взрывается брызгами крови, её капли летят в лицо Сына Божьего, что висит напротив, распятый, на искупительном кресте. Он страдает и улыбается. Божий сын улыбается. Его губы красны, как уста портовой шлюхи.

Свист. Девять кожаных узлов врезаются в обнажённую спину и терзают белую кожу. Улыбка Иисуса всё краснее.

Бесконечные воплощённые миры. Чёрные, вращающиеся сгустки небытия.

Полая световая труба. Небесно-голубой луч, как приглашение в сознание оборотня.

Низкий голос. Нежный и бархатный. Глаза зверя. Изумрудные кристаллы, полыхающие алым пламенем.

Свист плети. Брызги крови на лице распятого. Красная улыбка становится всё шире и шире. Алый потоп заливает полыхающие изумруды.

"Credo in Deum,

Patrem omnipotentem,

Creatorem caeli et terrae"

Видение оборвалось.

Рука, судорожно сжимающая оплетённую рукоятку хлыста, вдруг расслабилась, кисть обмякла и плеть выскользнула из ослабевших пальцев.

Невенка, стоящая на коленях перед деревянным распятием, издала протяжный стон и повалилась на бок. Иисус мрачно взирал на неё со своего креста. Его лицо покрывали брызги крови.

Она что-то видела.

Невенка укусила себя за большой палец, пытаясь сконцентрироваться на переживании, но то постепенно растворялось, превращаясь в смутные, необъяснимые образы.

Тук-тук. Тук-тук.

"Проклятье, я же просила меня не беспокоить."

– Открыто, – простонала девушка, сгребая в кучу части одежды, валяющихся рядом с ней на полу.

Она прижала тряпки к своей обнажённой груди и приподняла голову, прислушиваясь к мягким шагам вошедшего. Она узнала гостя по этой осторожной, кошачьей походке. Её красивые, чувственные губы, тронула скупая улыбка, но лишь на пару ударов сердца.

Юрген подошёл, встал рядом с Невенкой Оскаала, лежащей на обшарпанном, грязном полу и преклонил колени. Он склонил голову перед деревянным Иисусом, который кривил свои окровавленные губы и быстро произнёс короткую молитву. Потом встал, прошёл к небольшому столику, недолго шарился там, чем-то трещал, чем-то звенел, что-то ронял. Потом вернулся, сжимая в руке огрызок тряпки. Тряпка сочилась влагой. Высокий тевтон вновь опустился на пол возле Невенки. Проворные и прозрачные ручейки воды побежали по истерзанной девичьей спине, становясь мутно багровыми, тягучими. Невенка морщилась и жмурилась, словно большая кошка, которой и самой не понятно – приятны ли ей прикосновения или стоит хорошенько засадить когтями по ласкающей её руке. Она приподнялась с пола, и села перед Юргеном – спиной к воину, лицом к Христу. Юрген промокал рассечённую кожу, останавливаясь лишь затем, чтобы выжать на пол кусок материи, вобравшей в себя слишком много крови.

– Довольно.

Невенка скрипнула зубами и поднялась на ноги. Она, обнажённая по пояс, неторопливо направилась в дальний угол комнаты – там, возле узкой армейской кровати расположился стальной шкафчик. Нижняя сорочка, оказавшаяся в руках девушки, была белоснежной, словно оперение аиста. Но недолго. Тонкая ткань моментально прилипла к спине, на белой материи проступили кровавые кляксы. Изящная женская головка, что несла на себе груз фиолетовой гривы, достающей девушке до пояса, повернулась в сторону Юргена, явив тевтону точёный горбоносый профиль – с выступающим вперёд подбородком и жёстко очерченными скулами. Ярко-синие, словно майское небо, отрешённо-безумные глаза уставились на воина.

– Где Тео?

Юрген соединил на левой руке большой и указательный пальцы, а безымянным пальцем правой руки несколько раз потыкал в образовавшуюся дырку.

– Пойдём, он мне нужен.

Тевтон легко поднялся:

– Ты её нашла? Ты нашла Селести?

Невенка остановилась и обернулась к нему. Толстый шрам, рассекающий её гордое лицо от кончика правого уха до самого уголка рта, побагровел.

– Никакая это не Селести. Нам надо убираться отсюда. Пойдём к епископу.

* * *

Его Преосвященство слушал внимательно, не перебивал и не задавал вопросов. Вскоре провидица умолкла; девушка тяжело дышала и облизывала пересохшие губы.

– Брат Юрген, – горбун махнул в сторону шкафчика.

Инквизитор метнулся в указанном направлении и вскоре вернулся, держа в одной руке три запылённых стакана, а в другой – пузатую бутылку вина. Итальянского вина. Он выбил пробку, ощутил знакомый аромат и зажмурился от удовольствия, всецело отдаваясь приступу ностальгии. Пахло Римом. Городом, ставшим его домом. Захотелось оказаться в прохладных, полутёмных коридорах Ватикана, пройтись по просторным лестницам и пустынным залам Апостольского дворца, бездумно постоять возле запылённого окна, выходящего на площадь св. Петра...

Щелчок пальцев Его Преосвященства вернул тевтона к действительности.

Никакой это не Рим – дикий восток, почти Русь. Бога душу мать. Юрген разлил вино по стаканам и раздал всем присутствующим. Невенка залпом опорожнила стакан, Теофил Рух лишь слегка пригубил напиток.

Забрав пустой сосуд из рук девушки он уставился ей прямо в лицо. Разноцветные глаза горбуна проживали собственную жизнь. Правый, изумрудный глаз слезился и смотрел в пол. Левый же: карий и широко распахнутый – блестел, восторженно уставясь на стакан вина, зажатый в узкой, неестественно удлинённой ладони.

– Продолжай, милая.

Его Преосвященство отобрал у Юргена бутыль, налил пустой стакан до краёв и протянул притихшей девушке.

– Я всё сказала, Тео. Мы в опасности. Это была ошибка. Спонтанное желание глупой, детской мести. Она хотела, чтобы мы шли за ней. Ей нужна не только я. Я думаю, что ей нужны мы все. Иначе она бы просто забрала меня с собой, там в катакомбах, два года назад. Утащила бы за шиворот, как котёнка. Она что-то затевает.

Теофил Рух помотал головой: сальные, вьющиеся волосы прилипли к худому, измождённому лицу. Он убрал с физиономии непослушные пряди и постарался поудобнее устроиться на складном армейском стуле. Это оказалось непросто. Огромный, словно у верблюда, горб невозможно мешал ему. Невенка устремила на калеку взгляд безумных глаз.

– Вы мне не больше не доверяете, Ваше Преосвященство? Не верите моим видениям?

Епископ ещё раз потёрся о спинку стула, пытаясь втиснуть горб меж складок материи. Бесполезно, тот не помещался. Рух нарочито медленно поднялся с сидения, пытаясь сохранять видимое спокойствие. Носок проклёпанного сапога поддел никчёмную мебель под седалище и следующим движением Его Преосвященство ловко послал снаряд, метясь в верхнюю девятку скособоченной оконной рамы.

Стекло брызнуло во все стороны. Горбун грустно улыбнулся, заложил руки за спину и принялся мерить помещение размашистыми шагами: