Текст книги "Кого не взяли на небо (СИ)"

Автор книги: Клим Мглин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 52 страниц)

Но Йоля удивила его. Возможно, поэтому сержант не попытался оторвать этому зомби его пустую башку. Встретившись, эти двое, Йоля и мертвец, чуть было не задушили друг друга в объятиях, потом долго толкались, потом снова обнимались и, наконец, оба заплакали.

Вы понимаете? Высоченная красноволосая женщина в миниплатье и шипастых гадах, вооружённая длиннющим мечом, стояла и плакала, уткнувшись в плечо древней, как говно мамонта, мумии, облачённой в промасленный комбинезон и красную шапочку норвежского китобоя, и мертвяк этот тоже ронял скупые слёзы на свою иссохшую грудь.

Сцена – просто ебануться. Надо отдать должное Йоле – обнимашки и сопли радости быстро закончились, лишь только предводительница заметила окровавленное тельце маленькой Сигни, лежащей на кресле.

Йоля отстранилась от мертвяка, забрала девочку и ушла. Они отсутствовали уже час.

– Ёбаныврот, – тоскливо зевнул Монакура Пуу.

Он с трудом заставлял себя не смотреть в сторону древнего существа, что расположилось точь-в-точь напротив сержанта – в таком же мягком и глубоком кресле.

Существо сидело в расслабленной позе и казалось абсолютно неживым. Ну а кем ещё мог казаться полуистлевший мертвец?

– Ты кто ваще? – спросил у существа сержант, поигрывая в руке слегка подгнившим, полуразмороженным апельсином, но ответа не получил.

Гребаная мумия даже не шелохнулась. Закрытые бледными бельмами глаза смотрели сквозь Монакуру.

– Крутой, да? – осведомился сержант. – Где ты научился так драться? Я видел, как ты орудуешь гарпуном. Может спарринг? По-быстрому: чиста, проста, пока ждём. Что скажешь?

Старик Аарон, что хлопотал возле распростёртого на полу женского тела, бормоча и жалобно причитая, поднял голову и спросил:

– Рога священного Минотавра в твою усохшую жопу, Джет. Что ты сделал с моей женщиной?

Голос, ответивший старому капитану, больше всего походил на шипение змеи, на вокал с «Filosofem», ну или на предсмертный хрип злобного воздушного шарика, но человеческого в нём не было ничего.

– Я ударил её по голове вот этим, – с этими словами зомби достал из нагрудного кармана увесистый разводной ключ.

– Хм, – паромщик недовольно нахмурился.

– А это, блядь, что? – старик ткнул пальцем в рукоятку боевого ножа, торчащего изо лба деревянной маски, изображающей синего волка.

Джет пожал плечами и вновь погрузился в вечность.

– Слышь ты, Тутанхамон хуев, я, если что, китов люблю, – Монакура, расправившийся с гнилым, но полезным фруктом, утёр сок с бороды и продолжил попытку.

Красная шапочка чутка склонилась на бок. Пугающий белый глаз слегка прищурился. Сержант обрадовался и, щёлкнув пальцами, застрелил неприятного ему мертвеца апельсиновой косточкой. Джет слегка наклонился вперёд, но тут дверь помещения капитанского мостика резко распахнулась, и пара умопомрачительных ног – длинных, голых, исцарапанных – возникла перед собравшимися, вознося свою обладательницу вверх, под самый потолок.

За одну из невозможных йолиных гач держалась маленькая Сигни – живая, невредимая, рубашка вся в крови. Девочка обвела всех собравшихся хмурым взглядом, но её глаза заблестели, лишь только наткнулись на бесчувственное тело распростёртой на полу женщины.

Сигни бросилась к лежащей, решительно оттеснила паромщика прочь, ухватила рукоятку ножа обеими руками, упёршись босой ножкой промеж синих, деревянных ушей, потянула, напряглась...

Иии... Бац!

Опрокинулась на спину, радостная донельзя. Руки сжимали вожделенное оружие, нанизанная на матовый клинок волчья рожа скалилась, а с бледного лба женщины несчастного капитана стекала тоненькая струйка чёрной крови.

Йоля, избегая укоризненного взгляда синих глаз, выжигающего дымящие, пронзительно скорбные дыры в её совершенном теле, приблизилась к девочке и требовательно протянула руку. Та посопела, помешкала, но всё же отдала клинок.

– Запили, у тебя хорошо получается, – улыбнулась Монакуре женщина, что красит волосы кровью врагов и протянула соратнику оружие, застрявшее промеж налитых кровью волчьих глаз.

Сержант послушно забрал маску и принялся сопеть и возиться. Нож не поддавался. Монакура Пуу окинул помещение ищущим взглядом, нашёл, криво ухмыльнулся и подошёл к сидящему мертвецу.

– Подержи-ка, – сказал гигант и сунул Джету в руки маску.

Тот послушно сжал её в руках, но его иссохшее тело даже не шелохнулось.

Монакура обхватил рукоятку обеими руками, поднапрягся... Иии … Неа. Снова поднапрягся… Хрена лысого. Ещё разок… Да что же это такое…

– Кто воткнул мой нож в лоб этой скво?

Красный и толстый, будто переваренная сосиска, палец выцелил недвижное женское тело.

– Это мой нож, – чётко выговаривая русские слова, заявила Сигни. – Я сражалась.

Сержант отпустил рукоятку, сел у ног недвижного Джета и уставился на Йолю.

– Слишком много для тебя, мой хороший, – бархатный низкий голос вибрировал глумливым состраданием. – Слишком много за раз.

Монакура выдохнул и вскинул голову. Косы цвета жухлой соломы гордо взлетели вверх.

– Нормально всё. Как говорит наш капитан, нет смысла пытаться что-либо понять, если не можешь управлять этим.

Он встал.

– Держи крепко, – серьёзно сказал он замершему в кресле Джету.

Тот кивнул. Монакура схватил рукоятку обеими руками, а ногой упёрся в подлокотник кресла, которое занимал мертвец.

Иии…

Сержант летит в одну сторону, сжимая освобождённый нож, мертвец опрокидывается навзничь в своём кожаном кресле, сжимая маску деревянного волка.

– Вот и славненько, мои хорошие.

Рука, затянутая в проклёпанную перчатку мечника, протянулась к Монакуре. Тот послушно вложил в неё рукоятку клинка, но ладонь лишь наклонилась вбок, сбрасывая оружие. Потом сжалась в кулак и вновь требовательно разжалась. Монакура Пуу обхватил своей огромной лапищей истёртую кожу и вмиг оказался на ногах.

– Вы тут все, походу, конкретно могучие. Даже эта маленькая девочка. Но я так и не могу взять в толк: что, всё ж таки здесь творится?

– Завари-ка нам чайничек, мой старый друг, – произнесла Йоля, усаживаясь в кресло и озабоченно вращая красной головой в поисках места, куда можно было бы задрать свои длинные ноги. – Посидим, потрещим.

Аарон горестно взглянул на мёртвое тело своей жены, а потом выжидающе уставился на Джета, но тот уже успел вернуться в первоначальное, сидящее положение и теперь вновь постигал пространство вокруг и внутри.

– Вообще-то это я здесь капитан, – пробормотал старик и, подойдя к барной стойке, щёлкнул кнопкой электрического чайника.

* * *

– Значит, всё ж таки, никакие не боги... Что это за говно?

Бледное лицо Рыжего Туи осунулось, а под глазами залегли глубокие, чёрные тени. Он сжимал обеими руками грубую оловянную кружку. Его трясло.

– Это чай, – проговорил Рекин, подливая кипяточку в чашку ярла. – Хвала богам, ты очнулся, ярл. Теперь мы точно найдём правильное решение.

– Вознести хвалу богам – непросто, Рекин, сын Хромуля. Восславить богов – значит совершить великий подвиг, принести огромную жертву. Восславить богов – значит отдать им свою жизнь или самое дорогое, что у тебя есть.

Глаза ярла лихорадочно заблестели. Он отшвырнул прочь кружку и схватил воина за плечо своей мокрой от пота ладонью. Ярл встревоженно говорил, а его дрожащие пальцы сжимались на плече соратника.

– Я чувствовал подвох с самого начала. Слишком легко мы одержали верх над моим братцем и другими отступниками. Слишком просто решился вопрос жертвоприношения. Это – великое искушение, здесь пахнет лисьим душком пронырливого Локи. Слишком всё героически просто. Мы, типа, держали путь в священную Уппсалу, дабы совершить великий подвиг, принести драгоценную жертву, как вдруг налетел лёгкий ветерок и унёс нас в долбаный Утгард, где мы оказались в свите самой Фрейи, коей и присягнули на преданность и служение. Асти, приспешник лживого Локи, был сражён одной из валькирий, сам Хугин посетил нас в знак приветствия от Высокого.

– Мне кажется, это был Мунин, – робко вставил Рекин.

– Никакая это, блядь, не ворона, – ответил ему ярл. – Ты чешую на его лапах видел? Слишком всё просто, не находишь, старина? Зачем лишаться самого драгоценного, зачем жертва, зачем боль и страдания? Мы, типа, избраны богами и поэтому получили всё нахаляву, за красивые глаза. Хитро.

Рекин поморщился, и высвободил своё плечо.

– А почему Хмурый Асти обличил йотунов и даже погиб в бою с ними, если он, Асти, изначально был на ихней, йотуновской стороне?

Рыжий Туи отмахнулся.

– Да Хель его знает, почему. Но скажу тебе так, славный Рекин: Хмурый Асти всегда был лишь сам за себя. Он спал и видел, как одевает на шею цепь ярла, – Туи выпростал из под ворота грязной рубахи массивную цепу с чудовищно уродливым молотом Тора и потряс ей в воздухе.

– Сигни ему нужна была лишь для своих, хмурых делишек. Предсказывать, направлять, оберегать, защищать. Он всегда её хотел лишь как волшебную игрушку. Если бы Асти был велик в своей вере в высоких богов и любил свою единственную, чудесную племянницу, он бы поддержал меня. Он бы поддержал моё решение – принести малышку Сигни в дар Великим.

Ярл закашлялся, его лицо потемнело, глаза налились кровью. Он в изнеможении откинулся на койку. Хрипло дыша, поманил к себе рукой своих товарищей. Четверо викингов, сгрудившиеся вокруг постели вождя, придвинулись ближе.

– Мы должны совершить это. Мы должны сделать это как можно скорее. Мы должны подвесить нашу драгоценность, мою чудесную дочь, мою малышку Сигни во славу Высоких. Только так мы спасёмся и вернём расположение богов. Только так мы избежим мрака ужасного Хельхейма.

– Ёп твою мать, – прошептала Соткен.

Она отлепила ухо от двери каюты, где совещались викинги и, тихонько, на цыпочках, поспешила прочь.

Сержант прав: подслушивать – полезно.

* * *

Соткен немного выждала, сжимая позеленевшую от времени бронзовую ручку, прислушалась, а потом, храня на лице сардоническую ухмылку, резко распахнула дверь. Но её ожидания не оправдались – она не увидела ни ритмичных движений голой задницы тощего лива, ни выпученных глаз девушки, обжимающей своими пухлыми губками раскалённый и кривой мальчишеский член.

Оба недоросля находились в строгом, безупречном образе – никто из них не сделает первого, примирительного шага навстречу другому. Скорее уж небеса рухнут им на голову. Скаидрис вертел в руках синий флакончик; смачивая кусок тряпки перекисью водорода, юноша отирал кровь с глубокой ссадины на обнажённом предплечье.

Аглая Бездна, уткнувшись своим распухшим носом, с торчащими из ноздрей кусочками ваты, в стекло иллюминатора, выпятила в сторону соратника и бывшего друга свою аппетитную жопку, обтянутую лишь коротким подолом футболки. Но труъ-мéтал и не думал на неё смотреть. Ну может лишь изредка.

– Мы, школота, не тех пацанов покрошили...

И кривоватая, тщедушная женщина, одетая в драный этнический сарафан и мужскую армейскую майку, что никак не сдерживала порывы её шикарного бюста, выложила бойцам всё, что успела подслушать возле дверей каюты викингов.

– Ёп твою мать, – в унисон прозвучали голоса влюблённых.

В голосах этих – высоких и ломающихся – слышался недюжинный вокальный потенциал – ещё пара лет, и неподражаемая Ханна ван ден Берг, ровно как и старина Эрик Гардефорс смогут спокойно вздохнуть и отправиться на заслуженный отдых, зная, что боевой штандарт передан в надёжные руки.

А вот удивления, возмущения или сострадания в голосах этих не прозвучало. Лишь глубокая усталость.

Скаидрис хмыкнул, плеснул жидкости на окровавленную тряпицу и, подойдя к маленькой, кривой женщине, стёр полосу засохшей крови с её ключицы. Капли перекиси стекли вниз, на шикарные холмы, но юноша вытер и там.

– Чё ты так взбудоражилась, мамочка? Не поверю, что тебе есть хоть какое-то дело до этой сопливой девчонки, если, конечно, ты не возжелала нарезать из её кожи кровавые ремни с помощью твоего любимого канцелярского ножа.

Скаидрис поднял рукой густой локон волос со лба женщины и прилепил кровавый тампон прямиком на огромный синяк, что буйно рос и уже темнел, зацветая.

Точёная задница Бездны качнулась вправо, затем влево и вновь вправо.

– Наверное, она мокнет при виде одного из этих дикарей, а теперь, походу, придётся их всех убить, вот она и расстроилась.

«Ага, вот он, вот он, тот самый подпиздон, ага, тот самый.»

Скаидрис торжествующе уставился на вихляющую у окна жопу.

«Ты первая не выдержала, сучка».

– Я хочу их всех, детишки, причём одновременно, – Соткен, переваливаясь с короткой ноги на ту, что подлиннее, проковыляла к столу и задумчиво опёрлась локтями о столешницу, явив Скаидрису все свои невозможные прелести.

– Но, по правде говоря, это к делу не относится. Чё мы делать-то будем?

Голая рука Бездны скользнула под короткую футболку и почесала скрытую подолом ягодицу. Скосившему глаза Скаидрису на миг показалось, что он видит очертания розовой свиньи на труселях своей боевой подруги и труъ-мéтал лихорадочно потряс волосатой головой, отгоняя наваждение.

Рука одернула ткань – свинья пропала.

– Монакуру будем ждать. Или тётечку. Мне всё это не нравится, но я, честно сказать, от службы подустала. Хольмганги эти бляцкие, совести мучительные выборы, не говоря уж о банальных коридорных махачах, порядком извели бедную девушку. У меня скоро день рождения. Это мой обещанный круиз. Первый подарок за семь лет. Вот вернётся сержант, мы ему весь расклад и поясним. И пусть они с Йолей сами с этим всем говном и разъёбываются. А я устала.

Дверь каюты широко распахнулась, и в помещение вошёл согбенный Монакура – спина сутулилась, лицо потемнело. Задница у окна развернулась и оказалась действительно усталой и сильно израненной девушкой. Аглая Бездна, опершись спиной о стену, сползла на пол и вяло помахала вошедшему рукой. Она открыла было рот, но Скаидрис...

«Вот оно, вот оно! Сломался, сучёнок!»

...Но Скаидрис предупредительно затараторил, избавляя измученную подругу от долгого, неприятного монолога.

– Монакура, тут такое дело... Мы, короче, не тех пацанов вальнули... А теперь эти отморозки собрались девчонку свою значит того – пожертвовать... И это... Прикинь... Они собираются её подвесить...

Смуглая рука, сгиб локтя которой украшала татуировка алой розы, распустившейся на шрамах от бесчисленных внутривенных уколов, легла на плечо ливу, и тот послушно замолк.

– Наш сержант в курсе, – сказала Соткен, – Не утруждай себя.

– Ты же нас подслушивал? – серая сталь её взгляда бесследно растворилась в медитативном льде миндалевидных глаз.

Монакура утвердительно кивнул и сел на койку. Лист железа заскрипел, затрещал, но выдержал. Гигант сложил на коленях свои красивые, покрытые рыжей шерстью огромные руки и, тяжело вздохнув, безвольно уронил сверху львиную голову. Чёрные глаза Бездны расширились; тьма, плещущаяся в её зрачках, клубилась пугающими сгустками мрака, грозя выпустить в мир всех обитателей преисподней. Огромный женский рот скривился, лицо умирающего на её футболке господина освежила тоненькая струйка прозрачной слюны.

– Ты в порядке, бро? – девушка сделала слабую попытку подняться на ноги, но те не слушались, натруженные.

– Думаю, что убивать маленьких девочек – неправильно. Уверен я и в том, что воскрешать маленьких мёртвых девочек – неправильно вдвойне. А уж воскрешённые мёртвые девочки и те, кто разделил их печальную судьбу – это вообще пиздец, – голос бывшего барабанщика звучал неуверенно и печально, сержантом овладела чёрная хандра.

Бездна скрипнула зубами и кряхтя поднялась на ноги. На трусиках, что на долю секунды мелькнули перед глазами Скаидриса, юноше вновь померещились пугающие розовые силуэты. Спёртый воздух каюты посвежел, что-то громыхнуло, серебряный всполох резанул пространство и ударил прямо в пол всего в паре сантиметров от гигантских голых ступней сорок восьмого размера. Но именно в тот момент, когда очищающий хаос готовился обрушиться на груду кос, в дверь каюты неуверенно постучали.

Вернее будет сказать: звук, раздавшийся с той стороны двери, больше походил на скрежет когтей измученной кошки, ломящийся в запертый сортир, чем на настойчивую просьбу войти.

Монакура Пуу вскочил на ноги – синдром Портоса отпустил его.

Аглая Бездна, так и не разразившаяся грозой, резко развернулась и, выхватив Глок из кобуры, взяла дверь под прицел.

Скаидрис потянул на себя приклад штурмовой винтовки, но та не поддалась – маленькая женщина в алом сарафане тянула ствол оружия в противоположное направление.

Сержант легко встал с кушетки и вот уже дверь резко отлетает в сторону, огромная рука, поросшая рыжей шерстью, мелькает словно удар тигриной лапы, и хватает незваного гостя за шиворот.

Дверь захлопывается, гость уложен мордой в пол. Посмотрим, что за птица к нам пожаловала.

Сержант пнул гостя ногой и тот послушно перевернулся на спину, слегка приподняв руки в жесте покорности.

– Я всё слышал, – кривился испуганный Хельги, и его русский звучал идеально, – Я жить хочу...

* * *

– Устала, моя хорошая?

Красная лохматая голова приблизилась к её лицу, зелёные глаза лучились добротой. Малышка Сигни не удержалась: отшвырнув в сторону армейский нож, она бросилась склонившейся над ней женщине на шею, зарылась лицом в густые, сальные волосы, обхватила тоненькими ножками и ручками ту, которой ей так не хватало. Так сильно не хватало. Она уже не пыталась сдержать слёзы – те хлынули из глаз, смывая кровь с волос той, что обнимала её. Но она всё ещё пыталась удержать в себе звук, пыталась не рыдать в голос, обойтись сопливым хрюканьем. Поэтому ещё сильнее прижалась к мускулистому, но такому нежному на ощупь телу.

Она не видела, как вспыхнули зелёные глаза, разгораясь багряным пожаром, не видела, как сидевший в кресле неупокоенный фараон смахнул одинокую слезу, выкатившуюся из слепого глаза, закрытого отвратительным бельмом, не видела, как обеспокоенный капитан прекратил возню возле неподвижного женского тела, распростёртого на полу и поднял на госпожу обжигающие синие глаза. Малышка Сигни хрипела в голос, но всё ещё сопротивлялась горестному вою, рвущемуся с её искусанных губ. А потом она услышала этот звук. Почувствовала его. Звук зарождался внутри той, кто держал её на руках, прижимая к себе.

Вначале она подумала, что Волк дразнит её – хрипит, подражая ей, пытаясь отвлечь, развеселить. Однако очень скоро она поняла: держащий её на руках зверь рычал. Рычание звучало угрожающе потусторонне; малышка Сигни перестала давиться горькими комками скорби и вся похолодела от восторга. Сигни ещё сильнее прижалась к плоской груди держащей её женщины, восхищённо впитывая глухие вибрации.

«Отчего рычат собаки? Оттого, что видят врага; оттого, что у них отнимают еду; оттого, что их бьют палкой; оттого, что бьют палкой их хозяина; оттого, что не хочу я идти писать-какать под этот проливной дождь в полдвенадцатого вечера, когда все нормальные псы уже спокойно спят. Оттого, что жизнь – собачья. Отчего рычит эта собака?»

– Ты в порядке, госпожа? – прозвучал взволнованный старческий голос.

Голос, ответивший ему, осыпался горсткой остывающего пепла. Так звучал бы песок на старом виниле, если бы граммофонподключили через гитарный усилитель бренда «Marshall».

– Убивать маленьких девочек – неправильно. Но воскрешать тех, кто уже почил... – корил себя древний бог.

Другой голос, прервавший это ужасное хрипение, вообще не имел ничего общего с теми звуками, которые человеческое ухо может воспринять без содрогания. Так шипит королевская кобра, вернувшаяся с охоты домой и заставшая все свои драгоценные яички с будущими змеёнышами разбитыми.

– Я, например, всем доволен. И не загоняйся, дружище. Иди сюда, давай лучше обнимемся.

И они обнялись. Высокая женщина, в звериных очах которой полыхал яростный пожар, левой, обнажённой рукой ещё сильнее прижала к себе хрупкое тельце маленькой девочки, облачённой в окровавленное рубище. Её правая ладонь, затянутая в истёртую кожу, легла на широкую спину древнего фараона. Из под проклёпанной перчатки свисали лоскутки истлевшей человеческой кожи и промасленные помочи рабочего комбинезона. Два синих луча вмиг пронзили все три сплетённых тела; лица мёртвых колобков накрыла дрожащая рука, и фараон уткнулся ввалившимся носом в пропахшую потом и старостью шерсть домотканного свитера. Момент истинной реальности снизошёл на всех четверых, связав воедино и богов и тех, кто уже почти как боги.

* * *

– Подслушивать – полезно!

Хмурое лицо Монакуры просветлело, сержант нагнулся и рывком поставил юного скальда на ноги.

– Смирна, боец!

Хельги послушно вытянулся по струнке – башка задрана, подбородок – вперёд.

– Постой пока что, малыш, твой сержант сейчас решит, какая судьба тебя ждёт.

Лист ржавого железа, затянутый вонючим шерстяным одеялом, снова затрещал под костлявой задницей, упрятанной под камуфлированную ткань.

– Когда ты выучил наш язык? Во сне?

Монакура слегка приподнял верхнюю губу, обнажая несуществующие клыки. Пародия настолько удалась, что Аглая Бездна прыснула и опустила нацеленный на викинга пистолет.

– Гораздо быстрее, сержант.

Хельги ни разу не улыбался, более того, скальд выглядел испуганным.

– Как только понял, что хочу остаться в живых.

Ржавое железо одобрительно хрустнуло.

– У тебя хорошие способности, солдат. Согласен со мной, щенок?

Скаидрис выпустил из рук ремень штурмовой винтовки, которой в тот же момент завладела раскрасневшаяся от борьбы за оружие Соткен, и недобро, исподлобья, взглянул на попаданца.

– Не люблю предателей, – презрительно процедил труъ-мéтал.

Хруст железа.

– Какой же он предатель, малыш. Он клятву дал. Клятву госпоже лейтенанту. Хм... Будем называть вещи своими именами. Он дал клятву нашей госпоже. Все вы прекрасно понимаете, кто она нам, так ведь?

Бездонные голубые глаза обвели взглядом всех бойцов, туша и замораживая слабые очаги возгорания умирающего бахвальства. Потом снова уставились на скальда.

– Ты же не боишься смерти, верно, викинг? Я сам видел – не боишься. Что же тебя так напугало, Хельги, сын Хрольфа?

Задранный вверх подбородок, на котором росло три волосины – две рыжих и одна белая – непроизвольно затрясся.

Лист железа нетерпеливо хрустнул.

– Я же сказал тебе, воин. Я сказал правду. Я хочу жить.

Монакура Пуу пристально вгляделся во влажные глаза юноши и кивнул.

– У тебя хорошие способности, солдат. И отличная интуиция. Ты прав, смерть – ещё не повод нарушить клятву, данную нашей Госпоже. Смерть – смертью, а службу никто не отменял. Лучше нести её, будучи живым. Вольно, малыш. Слушай мой первый приказ.

* * *

«Как всё же здесь странно,» – подумал Рекин, вглядываясь в мутную поверхность зеркала.

«Но, как же, Хель его дери, удобно...»

«Может заплести косички, как у этого странного йотуна...»

Викинг наклонился поближе к зеркалу и его пальцы сомкнулись на головке жёлтого перезревшего прыща, что разросся буйным грибом на носу воина.

Прыщ прыснул, забрызгав поверхность зеркала склизким сгустком. Рекин удовлетворительно хмыкнул, смазал жидкость со стекла и понюхал.

Дверь в сортир отворилась, зеленоватый свет, сочащийся из коридора, осветил силуэт худенькой фигурки, что бочком протиснулась в образовавшуюся щель.

Воин уставился в зеркало, вглядываясь в отражение вошедшего. Потом широко улыбнулся, но не развернулся к гостю – вид переднего гнилого зуба стёр довольную гримасу с рожи старого пирата. Приподняв верхнюю губу, Рекин облизал грязный ноготь на мизинце, с помощью которого и приступил к очищению зубной эмали.

– Принёс?

– Принёс, – ответил ему Хельги, сын Хрольфа.

Удивлённый Рекин прекратил ковыряться у себя в пасти и порывисто развернулся. Его наилучшие ожидания оправдались – Хельги стоял в дверях сортира, сжимая в ладони рукоятку автоматического пистолета «Глок».

– Хель тебя дери, мой мальчик, как тебе удалось добыть это у них... Покажи мне, как работает это волшебство.

– Как пожелаешь, славный Рекин.

Грохнуло так, что у старого воина заложило оба уха. Он больше ничего не слышал. И не понимал. Он просто стоял, смотрел на скальда и улыбался. В заросшем рыжим волосом лбу пузырилась кипящей кровью маленькая, аккуратная дырка. За его спиной, по разбитому зеркалу сползали на пол кровавые сгустки, перемешанные с раздробленными костями его черепа.

Хельги сделал пару быстрых шагов навстречу оседающему на пол телу и подхватил улыбающегося воина. Он бережно опустил викинга на пожелтевший кафель, и надвинул веки на хитрые, глумящиеся глаза.

– Прости, брат, но всё, что я смог для тебя сделать – это подарить тебе свободу. Отныне ты, славный Рекин, сын Хромуля, свободен от этой проклятой клятвы.

* * *

– Ты реально такой зашитый? Ты о чём-нибудь другом, ну хоть о чём нибудь, кроме этих вот мечей и этих своих растреклятых богов вообще думаешь? Хотя бы иногда?

Аглая Бездна отодвинула ржавый меч стволом своей винтовки на самый краешек стола. Ярл Туи проследил взглядом движение, облизал пересохшие губы, да так и залип, целясь светлыми, безумными глазами в перекрестие гарды.

– О чём ты думаешь, ярл? Вот прямо сейчас? Может о своей несчастной дочурке, которую хотел подвесить за ноги на трухлявое дерево рядышком с её мёртвой мамашей, которую ты подвесил туда пару лет назад?

Ярл облизывался, гипнотизируя меч. Бездна коротко размахнулась и ствол штурмовой винтовки врезался в лицо викинга, разбивая в кровь губы и кроша передние зубы. Рыжий Туи очнулся и, сплюнув кровавую пену на стол, прямо перед собой, неторопливо ответил:

– Я жду когда ты отвернёшься, Дева Меча. Ну или хотя бы замешкаешь.

Дрожащие пальцы ярла вновь поползли по столу к лежащему на нём ржавому клинку.

– Я с детства ненавижу викингов.

Ярл поднял на девушку непонимающие глаза.

– Мой папа был похож на тебя – лохматый, рыжий и больной. Он твердил мне про метал, мечи, атмосферу, и еловые леса. Хотел вызвать всех на бой, но лежал потом в больнице, со сломанным носом. Он очень сильно меня любил. Так сильно, что как-то ночью перепутал меня с мамой. Я убила его. Если ты знаешь хоть одну молитву, прочти её, ярл.

– Дай мне хотя бы сжать рукоять, воительница.

Аглая Бездна тяжело вздохнула, отступила на шаг и щёлкнула предохранителем на винтовке.

– Никакая Вальхалла тебе не светит, отморозок. Свою ржавую железяку ты ещё вдоволь полапаешь. Кстати, наша тётечка не любит, когда оружие содержится в таком вот скверном состоянии.

Ярл, проявив необычайную ловкость для тяжело раненного, плюхнулся брюхом на стол, протягивая вперёд руки, но его отчаянный бросок остановили три пули, с грохотом покинувшие дуло канадского автомата. Грязные пальцы викинга судорожно дёрнулись и сомкнулись в паре сантиметров от рукояти меча. Сомкнулись вокруг обглоданного рыбного хребта.

– И рыбку съесть, и на хуй сесть, – прокомментила Аглая героическую смерть викинга и, сплюнув в лужу тёмной крови, растекающейся по столу, вышла прочь.

* * *

– Я нервничаю, что-то тут нечисто...

Асмус выплюнул на пол огрызок яблока и посмотрел в окно. Чёрная тень, что пронеслась в окне иллюминатора, напоминала ворона.

– Ёпт, лучше бы пошёл в поход с Харальдом – были бы сейчас и деньги и женщины.

Грол тяжело вздохнул.

– Моя Ута на седьмом... А мы тут в месте, которого даже на старых картах нет...

Дверь каюты скрипнула и отворилась.

Полуобнажённая и забавно скрюченная женщина, с торчащими в разные стороны роскошными сиськами, вошла в каюту и смахнула со стола объедки и прочий хлам.

– Вы, в общем и целом, неплохие ребята. Поэтому перед началом вашей тяжёлой, но героической боевой службы, я хочу преподнести вам небольшой подарочек.

– Ты, – грязный палец с обкусанным ногтем вперился в грудь Асмуса, – Ты, малыш, скидывай портки и ложись вот сюда, – миниатюрная ладошка похлопала стальную столешницу.

Опешивший Асмус однако не заставил себя долго упрашивать. Да и портков у него тупо не было. Повалившись на спину, викинг блаженно оскалился в предвкушении, мосластые руки задрали вверх подол грязной рубахи, явив взорам окружающих пунцовый колышек. Уже готовый малюсенький колышек. Соткен разочарованно хихикнула и, задрав в свою очередь свой треклятый алый сарафан, прыгнула сверху, попав точно и прямо туда.

Глаза Асмуса налились кровью и он вцепился руками в огромные сиськи. Соткен презрительно посмотрела на лысого недомерка, лапающего её прекрасную грудь, но всё же позволила. Попрыгала, поёрзала, но недолго. Уже через пару-тройку ударов сердца её охватило злобное раздражение.

– Ни черта не чувствую. Эй, ты!

Недоумок Грол, благоговейно наблюдающий сакральное действо, очнулся и вопросительно уставился на женщину, вяло ёрзающую на члене его товарища.

– Подойди ка сюда, и достань своего дружка.

– Ого! Теперь вставь мне его в задницу!

– Ого! Вот это совсем другое дело! Ах, это определённо другое дело! Ох! Scheisse!

Прилипший ухом к двери каюты Скаидрис, некоторое время слышал лишь хриплое дыхание двух самцов и женские пронзительные визги на каком-то малоизвестном германском диалекте. Потом вопли утихли, лишь хрипели мужики, что-то булькало, смачно хлюпало и густо чавкало.

«Пора», – решил юноша и, припав щекой к прикладу калаша, пнул ногой дверь.

– Ты не вовремя, малыш...

«Эта сука пила кровь. Бля буду: когда я вошёл, она склонилась над перерезанной шеей одного из этих несчастных и лакала. Жадно, как кошка.»

Соткен, кряхтя и охая, слезла с распростёртого на столе тела Асмуса и комично одёрнула свой драный сарафан.

Её сиськи, рожу и шею щедро покрывали потёки крови.

Шею бедняги Асмуса рассекал глубокий чёрный разрез, что тянулся от одного, поросшего седым волосом уха к другому – такому же безнадёжно лохматому. Дешёвый канцелярский нож для резки бумаг торчал у него из груди, погружённый на всю длину выдвижного лезвия.

Вторая жертва серийной убийцы валялась на полу, задрав к потолку окровавленный кадык и блаженно закатив глаза. Правая рука Грола всё ещё слабо подёргивалась. Как и его воистину огромедный пенис – размеры инструмента ужасали даже сейчас, когда он упал замертво – распухший и безвольный. Скаидрис недоверчиво осмотрел поразительный орган и обеспокоенно уставился на маленькую тётю. Соткен слегка зарделась и, подойдя ближе, вкрадчиво и виновато спросила:

– Как давно ты не делал того, что тебе действительно хочется, малыш?

Скаидрис поёжился, потом ненадолго задумался и его передёрнула судорога томительных воспоминаний.

– Целую грёбаную вечность, мамочка, – ответствовал труъ-метал.

* * *

Они сидели в удобных пластмассовых креслах, расположенных в огромном обзорном зале на самом носу парома. Свежий морской ветер врывался внутрь помещения, шевелил длинные волосы, приятно освежал опухшие после тяжкой ночи лица и мозги. Аглая Бездна поёрзала головёнкой по впалой мужской груди, устраиваясь поудобнее.

– Меня уже тошнит от всего этого.