Текст книги "Кого не взяли на небо (СИ)"

Автор книги: Клим Мглин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 52 страниц)

Длинный палец с ногтем, залитым самым чернейшим на свете лаком, указал на приближающийся пологий берег над которым торчали остроконечные черепичные крыши, тесно прижавшиеся друг к другу, и острый шпиль кирки, вознёсшийся в утреннее сумрачное небо.

– Я хочу в наши новостройки, в те последние дома, что построили семь лет назад. Некоторые были по сорок этажей. Бетон, стекло и хром. Посидеть на крыше, свесив ноги, с сигаретой в зубах и плеером в ушах. Бля, ну на худой конец, хотя бы в родное село с шестью блочными пятиэтажками. Только не это.

– А куда мы поплывём, когда с сержантом закончим?

Скаидрис потёр замёрзшую голую руку, торчащую из кенгурушки с оторванным рукавом, об упругую и тёплую девичью грудь.

– Сюрприз, но скажу одно. Тебе точно понравится.

– Замётано.

Они уставились на полоску берега, сильно заболоченную и покрытую высокой порослью тростника и камышей: никакого намёка на пристань или причал. Никакой излучины, подходящей для якорной стоянки небольшого судна. Устье реки, непроходимые заросли болотной травы, полоса леса и холм, утыканный черепичными крышами. Вот и всё.

– Это здесь?

Скаидрис щурился на виднеющийся городок.

– Да, малыш, – раздался сзади страдающий голос.

Блядь, она опять надела долбаный алый сарафан и драный чёрный жакет с серебряным тиснением.

– Готова, сладенькая? Она ждёт нас...

Скаидрис уныло зевнул, лениво ущипнул грудь Бездны и шепнул девушке:

– Пойдём, мелкая, и покончим с этим. Может быть после этого нам дадут отоспаться.

Аглая тяжело вздохнула и нехотя вылезла из-под обнимающей её руки. Влюблённые встали, потянулись, потрясли лохматыми головами, оценивающе оглядели друг друга и остались довольны. Собрались идти вслед за кривушкой, но Соткен решительно преградила путь Скаидрису.

– Ты никуда не идёшь, сладенький. Можешь пока помыть пол в каюте своей девчонки или простирнуть её трусики.

Видя искреннее непонимание на вспыхнувшем лице лива, женщина слегка смягчила тон.

– На тебе нет их крови, малыш. Мертвецы ждут своих убийц. Пойдём, мелкая. А ты, малыш, помоги вот ему, – грязный палец ткнул куда-то в сторону кормы.

Соткен и Аглая Бездна удалились, а лив поплёлся в указанном ему направлении. На первой палубе парома, на самой корме, там, где внизу бурлила вода под лопастями судового двигателя, оставляя широкий пенный след, Скаидрис нашёл юного скальда. Тот стоял возле замотанного в одеяло недвижного тела. Лив остановился шагах в пяти, замялся, развернулся и хотел пойти прочь, но сдавленный голос викинга произнёс:

– Останься воин, если можешь уделить нам время. Мертвецам нравится, когда их провожает много людей. Вместе с тобой нас будет уже двое.

Скаидрис подошёл и встал рядом с Хельги.

– Ты и правда выучил наш язык. Наверное ты во многом талантлив.

Хельги лишь грустно улыбнулся.

– Я уже говорил – я хочу быть или живым или мёртвым. И я должен был сказать вам об этом. Поможешь мне?

Хельги указал взглядом на мертвеца.

– Помогу, – Скаидрис придвинулся ближе.

Они взялись за ткань с двух сторон.

– На счёт три, – сказал Скаидрис, и, заметив, что Хельги непонимающе смотрит на него, пояснил, – Два в воздух, потом...

И мотнул лохматой головой в сторону воды.

Скальд кивнул, они качнули раз, качнули другой...

– Подожди, – сказал Хельги и опустил свой край на палубу. Голова мертвеца гулко стукнулась о гофрированную сталь.

Скальд встал на колени возле тела и что-то нараспев пробормотал на своём певучем, гортанном языке*.

*Примечание: Хельги сказал примерно следующее:

"Твоё место на длинной скамье займёт кто-то другой.

Тебе не суждено пировать среди героев.

Боги не приметят тебя,

Никто не поднимет полный кубок в твою честь.

Ты станешь всего лишь кормом для рыб,

Убитый предателем и им же оплаканный.

Но ты всё же свободен, и тёмная вода

Смоет проклятие чудовищной клятвы."

– Теперь давай, как это... – сказал он поднимаясь на ноги и вновь берясь за край ткани.

– На счёт три, – подсказал Скаидрис и скальд согласно кивнул.

...Три...

Завёрнутое в тряпку и перемотанное сверху грубыми верёвками тело Рекина, сына Хромуля, плюхнулось в воду и сразу же исчезло в пенном водовороте, но через пару ударов сердца снова всплыло, шагах в тридцати от кормы парома. Потом опять исчезло в свинцовых водах. И больше не всплывало. Некоторое время они стояли и молчали.

– Это была виса? Ну то, что ты читал над телом? – спросил Скаидрис.

– Угу, – ответил ему скальд.

– Красиво звучало, – сказал Скаидрис, – А о чём там говорится?

– Да так, – Хельги слегка покраснел и вяло махнул рукой, – Ничего примечательного, сплошная безнадёга...

– Красиво звучало, – задумчиво повторил Скаидрис.

Он остановился и положил свою тощую руку, что высовывалась из оборванного рукава кенгурухи, на плечо Хельги. Тот резко вскинул голову, с вызовом глядя на лива снизу вверх, но руку не скинул.

– Красиво звучало, – снова повторил Скаидрис. – Я хочу рассказать тебе кое-что, славный Хельги, сын Хрольфа. Я хочу рассказать тебе о том, что выше всех богов, вместе взятых. О том что безгранично и везде, будто нирвана или комары. О том, что такие, как мы с тобой, называют «Métal».

* * *

Они заперлись в маленькой каюте, устроившись на полу, покрытом пыльным ковром. На высокой тумбочке громоздился допотопный ламповый телевизор, а маленький журнальный столик перед ней занимал не менее устаревший видеомагнитофон, заваленный огромной кучей кассет. Встроенные динамики телевизора трещали, сипели и фонили, но Скаидрис лишь улыбался, выкручивая ручку громкости до предела.

– Так-то лучше, – удовлетворительно кивал лохматой головой лив, рассматривая руны проступающие на мелькающем жуткими помехами экране, – Варг использовал для записи этого альбома инструменты, найденные на помойке. Однако мы с тобой немного улучшили техническую изюминку записи, пропустив её через колонки телевизора Sony тысяча девятьсот девяностого года. Что скажешь, скальд?

– Великая сага, – ответил Хельги, и отёр слюни восхищения, стекающие по нижней губе.

–«Filosofem»*, – пожал плечами лив, – Хули тут можно добавить...Тащемта, остальные творения маэстро не стоят нашего внимания: у нас не так много времени, тем паче последующие альбомы«Burzum» уже не столь хороши, а поздняя музыка автора вообще не имеет никакого отношения к мéталу. Сам же Граф из угрюмого убийцы-мизантропа превратился в доброго седого дедушку, рассеянного чудака, заслужив почётное звание интернет-мема и наплодив неимоверное количество отпрысков. Не будем более о нём.

Лив щелкнул кнопкой на панели: приёмник поднялся вверх – длинные пальцы выудили кассету и небрежно швырнули ту в угол каюты.

– Однако я вижу, что ты несколько прибился, скальд, а современное творчество твоих соплеменников погрузило тебя в сумрак, свойственный вашей северной натуре. Отведай кое-чего другого.

– А есть что-нибудь с голой тёткой, как на«Mother North»* от Satyricon? – смущённо вопросил Хельги.

– Клипов с сиськами полно, – скривился лив, – Да только музыка к ним – полный отстой. Я знакомлю тебя с андерграундом, а достойную порнушку мы посмотрим в другой раз. Тащемта, в мéтале полно девчонок, которым вовсе не обязательно светить голой грудью: их музыка изрядно навевает.

Лив щёлкнул кнопкой: на экране появилось изображение концертной сцены, залитой багровым светом. Музыканты замерли, широко расставив стройные ноги, обтянутые кожаными лосинами. Скальд вгляделся в женские лица, размалёванные зловещим чёрно-белым корпспейнтом и заявил:

– Мне знакомы эти дивы: это жрицы Уппсалы.

– Вот эта, – он ткнул пальцем в телевизор: рыжая гитаристка предсмертно хрипела в микрофон, – Обскура, правая рука Дизы, верховной владычицы храма Высокого.

Теперь уже лив несказанно удивился:

– Охуеть! – молвил тру-мéтал, обратив к викингу перекошенное лицо.

– Это действительно Ханна ван ден Берг* по прозвищу «Obscura»... Ну-ка, погоди-ка...

Лив порылся в куче кассет: вытащил одну, заменил и спросил настороженно:

– Узнаёшь?

– Узнаю, – кивнул головой Хельги, – Это она: Диза* – верховная жрица святилища Повешенных в Уппсале.

– Вот, блять... – лив недоуменно почесал макушку, – Ну как такое может быть? Здесь эти женщины являются гениальными музыкантами и поэтами, а в прошлом они – жрицы языческого культа.

– Ну как? – пожал плечами Хельги, – Есть одно объяснение. Я учил ваш язык с помощью нескольких книжек, что нашлись в моей каюте. Так вот: в этих сагах описывается сдвиг реальности – времени и пространства – примерно то, что произошло с нашим драккаром.

– И что там в этих книжках? – поинтересовался Скаидрис.

– Один великий воин из вашего времени шёл как-то по улице, – ответил Хельги, – Где его приложило чем-то тяжёлым и прямо по голове: то ли кирпичом с крыши, то ли пустой пивной бутылкой, вылетевшей из подворотни. Открывает, значит, он глаза, а вокруг всё другое. Бородатые люди в доспехах со щитами и мечами, или люди в камзолах, треуголках и с саблями, или вообще – с дубинами и в шкурах. Ничуть не растерявшись, наш бравый перчик насувал самому крутому; занял его место: организовал успешную охоту на гигантского мамонта, или построил неприступный замок, или, возглавив единственный трухлявый драккар, разбил в пух и прах флот противника. За что стал искренне любим народом, а принцесса, она же дочь вождя племени, или пиратская капитанша, впечатлённая подвигом и неотразимой харизмой, тут же дала этому проходимцу. И вот, на пике славы, наш герой выходит из таверны, пещеры или спускается по трапу корабля и вдруг сверху, неотвратимо и по канонам, прилетает каменюка, глиняная кружка, полная эля, или ломается прогнившая доска сходней. Злая шутка судьбы: наш герой вновь оказывается в своей однокомнатной квартирке, с пустым холодильником, ржавым водопроводным краном и одноглазым голодным котом.

– Ага, – согласился Скаидрис, – Базара нет: путешествия во времени – явление необъяснимое и бессмысленное. Реально нонсенс.

– А это «Konvent»*, – подсказал он скальду: тот восхищённо разглядывал четверых толстушек, оголтело размахивающих длинными хаерами, – Такой ортодоксальный дум нынче редкость.

– Люблю полненьких, – зарделся юный викинг.

– Вопрос тебе, бро, – Скаидрис снова сменил кассету, – А её ты не встречал в ваших храмах, святилищах, или, на крайняк, в мрачной хижине на краю языческого погоста?

Скальд внимательно вгляделся в изображение одутловатой женщины с длинными, до земли, волосами, отвислыми грудями и окровавленной рожей.

– Ты чего? – лив толкнул в плечо побледневшего скальда.

– Кто эта валькирия? – спросил юноша.

– Ивонна Вильчинска*, – ответил лив, – Исполняет свой знаменитый «Nocturnal March».

– Кажется, я влюбился, – прошептал Хельги, отматывая плёнку в самое начало.

*Примечание: «Filosofem» – альбом "Burzum" 1996-го года.

*Примечание: «Mother North» – видеоклип на одноимённую композицию норвежской группы «Satyricon».

*Примечание: «Ханна ван ден Берг, по прозвищу «Obscura» – лидер нидерландской женской блэк-мéтал группы «Asagraum».

*Примечание: «Диза»: Disa – шведская мультиинструменталистка, известная своим проектом «Turdus Merula», особенно культовым альбомом 2010 года «Herbarium».

*Примечание: «Konvent» – датская женская дет/дум мéтал банда.

*Примечание: «Ивонна Вильчинска» – она же Onielar, вокалистка и гитаристка немецкого великого и ужасного «Darkened Nocturn Slaughtercult».

– Хорош уже, скальд, стопари, – взмолился Скаидрис, осознав что Хельги, пересмотрев запись десять раз, не собирается на этом останавливаться.

– Ты реально залип на этой бабище, но представь себе, как бы вы смотрелись рядом? Она с меня ростом, то бишь выше тебя на голову, недомерок, а веса в ней – три твоих.

– Я мог бы спрятаться за ударной установкой, – предположил скальд.

– О! – осенило лива, – На вот, держи.

Он протянул викингу пивную банку.

– Позаимствовал у капитана из холодильника, специально для угарной части моего ликбеза. И не переживай: тему женщин в метале мы ещё не исчерпали. Вот полюбуйся.

Он вытащил кассету с «Darkened Nocturn Slaughtercult» и сунул носитель подальше – в складки драного матраса.

Всунув новую коробку, лив нажал на пуск: колонки старенького Sony поперхнулись, но тру-метал приложил телевизор кулаком и помехи пропали.

– Я не любитель оголтелого дета, – провозгласил Скаидрис, – Однако эти дамы – просто что-то с чем-то. Особенно она.

За ударной установкой сидела худенькая девушка. Лицо барабанщицы выражало крайнюю степень тоски. В мускулистых руках мелькали барабанные палочки, сливаясь в размытый росчерк, неуловимый человеческому глазу.

– Луана Даметто, – в голосе лива звучал восторг, – Наш сержант, что знает толк в ударных, нервно кусает ногти, глядя на её игру.

*Примечание: Луана Даметто – барабанщица женской группы «Crypta».

Дверь каюты сотряс мощный удар.

– Открывайте, блять, – раздался голос Монакуры Пуу.

– Опять подслушивал, – сокрушённо помотал головой лив и поплёлся отпирать.

* * *

– За Луану, – бесстрастные глаза Бодхисаттвы блестели кусочками льда: барабанщик воздел вверх пластиковый стаканчик.

Собутыльники – рыжий юнец и худой мрачный тип – ткнули в означенный своими наполненными сосудами – края плеснули желтоватой влагой.

– Ни чета вашему дрянному элю, – подмигнул скальду лив, небрежно опрокинув стакан в глотку.

Скальд не отвечал – белёсые ресницы хлопали растущим удивление, соразмерно жару, возникающему в юной груди.

– Ром, – сержант похлопал викинга по плечу, – Сорок пять градусов: я немного пошарил в капитанском буфете —вы не поверите, что этот старый чёрт там прячет...

Сержант осёкся, внимая зрелищу: скальд Хельги порывисто встал, сделал пару нетвёрдых шагов и, протянув руки к куче кассет на видеомагнитофоне, театрально рухнул лицом вниз.

– Что там у тебя, бро, на кассетах? – вяло спросил Монакура, разливая напиток по стаканам.

* * *

Малышка Сигни проснулась, будто вынырнула из воды тёмного, волшебного омута. Там было сыро, тягуче липко и невыносимо приятно. Ей что-то снилось. Что-то приятное. Она досмотрит этот сон потом. Потом, когда пописает... Когда пописает и вернётся в тёплые объятия той, что красит волосы кровью врагов.

Она тихонько выскользнула из под обнимающей её руки, и опустила босые ступни на холодный металл пола. На ощупь нашла волшебную пимпочку и нажала её. Лампочка загорелась мутным зелёным светом, и малышка Сигни довольно кивнула сама себе. Отодвинув дверь каюты, девочка осторожно вышла в коридор, стараясь громко не шлёпать по волосатому болоту, в которое превратилась коридорная ковровая дорожка.

– Возвращайся скорее, малышка, – прозвучал в её голове низкий бархатный голос. – У меня есть для тебя новые сказки.

– Хорошо, Волк.

Она задвинула дверь. Её ступни ощутили холодную слизь; стало зябко и противно. Но идти осталось совсем чуть-чуть. Она хорошо запомнила, где находится дверь комнаты с ночным горшком. Дверь туалета находится напротив. Напротив той дверцы, за которой прячется узкий проход, ведущий вниз. Туда, где в огромном зале, освещённым красными волшебными свечами, глухо ворочается огромное стальное сердце корабля. Туда, где вокруг странных механизмов неторопливо копошатся мрачные драугры. Туда, где страшно настолько, что больше никогда не хочется покидать это место.

Маленькая Сигни потянула дверь и та послушно отъехала в сторону, явив девочке чудесное убранство комнаты с ночным горшком. Туалета, во. Чудесное убранство туалета. Как же тут удобно. Сигни оглядела ночное белое корыто с дыркой посередине, большой ржавый таз, куда можно было набрать воду и лечь. Посмотрела на кран, который достаточно лишь хорошенько пнуть, чтобы получить струю тёплой воды.

«Как же всё-таки удобно», – думала маленькая Сигни, закрывая дверь и разворачиваясь в противоположном направлении, – «Странное всё-таки волшебство у этих йотунов. Как бы это сказать... Смешное, ненастоящее. Какое-то детское.»

Малышка Сигни взялась за ручку дверцы и потянула в сторону. Дверца исчезла в стене, открыв стальной проход, залитый багровым светом и уходящий глубоко вниз. Она снова чуть не задохнулась от восторга.

«Одним глазком. Ведь теперь ей ничего не грозит. Посмотрит, как там эти драугры, и как там сердце, и бегом назад. Досматривать чудесные сны. Ага».

* * *

Память играла с ним. Он не помнил своего имени, но знал, как зовут тех двоих, что были скованы с ним длинной, ржавой цепью. Он не знал, зачем он здесь сейчас, но знал, что будет делать потом. Он больше не понимал человеческие слова, но некоторые из них продолжали вертеться у него в голове.

Он помнил слова клятвы. Он сам теперь и был этой клятвой.

Мертвец гордо выпрямился навстречу приближающейся фигуре, высохшую голову которой прикрывала красная вязаная шапочка. Фигура остановилась в трёх шагах от мертвеца и опустила вниз длинный плетёный хлыст.

– Отлично, – прошелестел тихий голос. – Твоё поведение похвально, ярл. Я думаю, что скоро можно будет избавить тебя от оков, а грязную швабру, что у тебя сейчас в руках, заменить на меч. Тебя ждут великие подвиги, воин. Великие ратные подвиги.

Скупая слеза радости выкатилась из глазницы ярла, закрытой отвратительным мутным бельмом и скатилась вниз, попав точно в нагрудный кармашек промасленного комбинезона. Он что-то промычал, потом воодушевлённо потряс метлой и продолжил уборку, раздражённо дёргая цепи своих ленивых напарников.

В десяти шагах от него, за огромным железным ящиком, сжалась в комочек испуганная девочка. Она горько плакала, закрыв лицо маленькими розовыми ладошками.

Глава четырнадцатая. Сука-любовь. Часть первая

С моря пришёл сильный ветер и разогнал рой мошкары, облепивший лицо умирающей. От этого холодного и влажного дуновения веки девочки затрепетали и она открыла глаза. В последний раз. Она это знала. Маленькая Сигни знала: она открыла глаза последний раз в своей жизни. Голова уже не болела, а во рту пересохло так, что распухший язык не мог шевельнутся. Земля внизу сменила цвет с багряного на грязно-бурый. Глубокие порезы на лодыжках и запястьях запеклись и больше не кровоточили: жрец плохо выполнил свою работу. Она не умерла быстро.

Ветер усилился: подвешенные на ветвях огромного дерева люди раскачивались из стороны в сторону, их верёвки скрипели. Сытым вóронам, устроившимся на сучьях гигантского ясеня не нравилась буря; птицы жались поближе друг к другу, и противно каркали.

А Сигни не тревожило приближение бури. Если бы девочка знала, что такое маятник, она бы сравнила себя, висящую вниз головой, именно с ним. Она раскачивалась, как маятник больших часов, отмеряющий последние минуты её жизни. От этого монотонного движения глаза девочки закрылись и сознание Сигни снова унеслось прочь.

* * *

– Пусти, мерзкий!

Сигни опять висела вниз головой, её несли, небрежно перекинув через плечо. Она даже знала, кто её нёс. При каждом его шаге её маленький носик пребольно тыкался в противную, холодную спину мужчины, пахнущую машинным маслом и дизельным топливом. Она замолотила кулачками по этой спине, перекрещенной двумя полосами лямок рабочего комбинезона.

– Джет! Опусти меня вниз.

Драугр, заслышав своё имя, резко остановился, словно послушный ослик. Он бережно обхватил Сигни двумя руками, снял со своего широкого плеча и поставил в вертикальное положение прямо перед собой. Сигни надула губки и посмотрела на свои ручонки. Они были пусты – она забыла свой нож в каюте и теперь ей нечем проучить зазнавшегося мертвеца.

– За что ты бил моего папу плёткой, и почему мой папа теперь тоже драугр?

Голос фараона просыпался сухим песком. Он смеялся.

– Я не бил твоего папу плёткой, дочь ярла, только собирался. И, кстати, что значит «тоже драугр»? Ярл Туи теперь безусловно драугр; я же – неупокоенный, то бишь всё-ещё немного живой. Понимаешь разницу, маленькая ярлица?

– Нет, не понимаю, – девочка надула теперь и щёчки, – Но я убью тебя своим ножом, или расскажу Волку, что ты сделал с Туи Рыжим и Зверь схватит тебя за шиворот и отволочёт Гарму.

Джет издал пару сухих хлопков.

– Нет, маленькая ярлица, всё будет не так. Это я расскажу Волку, где ты опять лазала ночью и это тебя он отнесёт Гарму. А такие, как я, псу не интересны. Он любит свежее мясо.

Маленькая дочь ярла крепко призадумалась. Потом она протянула руку и подёргала неупокоенного за иссохшую руку.

Великий Фараон присел на корты и обратил к девочке своё древнее лицо.

– Ладно, Джет, – примирительно протянула та. – Давай так: я никуда не ходила ночью, а ты не бил моего папу хлыстом, идёт?

– Так я и так не бил его, маленькая хитрющая ярлица.

– Может и не бил, – девочка вновь обиженно надула губы, – Но Волк то об этом не знает. А я возьму и скажу, что бил.

Джет задумчиво пошелестел себе под нос, а потом опять подхватил Сигни и перекинул через плечо.

– А ты коварная, как и подобает ярлице. Но вот тебе мой совет. Никогда не пытайся обмануть Волка. Он всё равно узнает правду, и, если тебе очень-очень повезёт, то, возможно, ты потеряешь лишь его расположение. Хотя, насколько я помню, лжецы обыкновенно лишались каких-либо конечностей. И языка.

Сигни перестала молотить кулачками по спине, перемазанной мазутом, и притихла.

Они поднимались по стальному коридору, освещённому жутковатым мигающим светом красных аварийных фонарей.

Высокий мужчина, босой, в грязном рабочем комбинезоне и красной вязаной шапочке китобоя, подозрительно напоминал усохшую мумию. На его широком плече, головой вниз, висела маленькая девочка в длиннополой рубахе, обильно покрытой засохшими пятнами крови. Раздутые от обиды щёчки делали её похожей на обожравшегося хомяка.

* * *

– Прикинь, дружище: сейчас я переебу тебе веслом по роже, заберу твою огненную трубу, самого тебя выкину в море, а потом поплыву прочь, с оружием и едой.

Хельги пнул сеть, валяющуюся на дне шлюпки. Сеть была набита рыбой под завязку. Скаидрис усмехнулся, поправил кренящийся набок ствол калаша, приставленного к скамье, и спросил:

– А с ним ты чё делать будешь?

Измазанный рыбной слизью с прилипшими к нему кусочками кровавых потрохов палец вперился в небо.

Хельги поднял глаза и притворно вздохнул. Над шлюпкой пронеслась чёрная тень: реально чернее самой чёрной черноты.

Когда Грим проносился мимо, Скаидрис изловчился и подкинул вверх огромную серебристую рыбину, которую только-что выпотрошил. Ворон лишь слегка склонил вбок свою чудовищную голову, щёлкнул блестящим клювом и угощение бесследно исчезло.

– Этот трюк называется «Рыбы дай», – сообщил труъ-мéтал с неподдельной гордостью.

– Никакая это не ворона, – пробормотал себе под нос Хельги.

Скаидрис озабоченно повертел головой по сторонам.

– Где последняя сетка, не помнишь?

– Там, бро, – палец скальда вперился в заросли тростника, подступающего к самой воде.

– Тогда поплыли, снимем, а потом на корабль. Предвкушаю свежую, наваристую уху.

– Чё? – не понял молодой викинг.

– Бля, ну как тебе объяснить... Берёшь всю эту хуйню, – Скаидрис пнул вторую сеть, что содержала рыбу помельче, – Кидаешь в котёл и...

– И варишь с самого утра, пока солнце не встанет прямо над твоей головой, – подхватил Хельги.

– Exactly, – обрадовался лив. – Ну с полднем ты переборщил, достаточно и пары часов.

– Возможно, – кивнул скальд. – Потом эту кашу процеживаешь, кладешь соль, корешки и вот этих красавиц, – босая нога викинга упёрлась в сетку, набитую крупной выпотрошенной треской, – И луковицу.

– Можно ещё чёрного перчика и пару картофелин, – добавил Скаидрис, но сразу же поправился, – Извини я забыл, что ты не в курсах про картоху, Америку ведь ещё не открыли.

– Чё, бля? – презрительно приподнял брови Хельги, – Да я в пятнадцать лет уже добыл свой первый скальп. Тот скрелинг был высокий и здоровый. И вот такая бородища, – Хельги похлопал себя по груди, обозначая размер.

– Не пизди, – добродушно пожурил его Скаидрис, – У скрелингов не растёт бороды.

Смущённый скальд слегка покраснел и некоторое время они гребли молча.

Мутное солнце встало над полосой воды на востоке, придав низкому небу светло-серые свинцовые оттенки. Ветер усиливался, гоняя по тревожным небесам рвань тёмных, набухших дождём облаков.

Шлюпка ткнулась носом в заросли усохшего тростника, где вскоре и нашёлся оранжевый поплавок сети. Когда Скаидрис попытался подцепить его веслом, где-то на берегу сухо треснул винтовочный выстрел, и гребная лопасть разлетелась в мелкую щепу.

Бойцы Волчьего Сквада повалились на дно лодки, прямо на скользкие сети, доверху набитые рыбой. С берега выстрелили ещё раз. И ещё. И ещё.

Скаидрис, извиваясь, словно один из угрей в их сетях, выпростался из-под скальда, сеток и рыбы. Схватив свою винтовку, он дал в сторону берега длинную очередь. Одиночные выстрелы затихли, и вскоре заросли тростника на берегу загрохотали ответными злющими очередями.

Пули пробили стену лодки на расстоянии двух пальцев от тел бойцов, валяющихся на дне, в грязной воде, среди дохлых рыбёшек.

– Прыгаем, – криво оскалился Хельги, – На счёт три.

Пуля разнесла борт над его левым плечом, пропорола холщовую ткань и кожу под ней. Хельги поморщился.

– Раз, два, – скальд потянулся к краю шлюпки.

– Погоди, – хмуро пробормотал лив, и, выстрелив пару раз в заросли, мрачно пробормотал:

– Я плавать не умею.

Хельги прищурился, вытащил из ножен меч, и сказал:

– Сейчас стреляешь. Стреляешь десять ударов сердца. Потом не стреляешь. Понял?

Скаидрис кивнул.

– Понял, прикрою.

Высунув ствол за борт, он дал вслепую ещё одну длинную очередь. Хельги скользнул в воду, будто змея – ловко и бесшумно. Скаидрис проворно сменил магазин, и, пока считал до десяти, винтовочные очереди срезали заросли сухого тростника, будто мотокоса. Интуитивно он направил огонь именно в ту, правильную сторону, и, похоже, накрыл противника. Во всяком случае, кого то из них. Уроды, прячущиеся в камышах стрелять стали реже.

Пять, шесть... Дуло калаша изрыгало пламя.

Увлёкшись, паренёк привстал на одно колено.

Семь, восемь...

Ответная очередь хлестнула по тощей груди. Скаидрис, прижав к рассечённой пулями кенгурухе свою винтовку, повалился на спину, на дно шлюпки, где и барахтался некоторое время, с посиневшим лицом, тщетно пытаясь вдохнуть. Когда он простился с жизнью и приготовился умереть, его лёгкие всё же впустили внутрь себя немного воздуха. Лив лежал на спине, хрипя открытым ртом и слушал пронзительные вопли, раздающиеся со стороны камышей.

Там кого-то резали или насиловали.

Скаидрис наморщился как старый гриб, положил винтовку в лужу, и, опершись рукой о борт шлюпки, с трудом принял сидячее положение. Он стащил через голову кенгуруху от «Cult of Fire», свою многострадальную, верную боевую спутницу, с оторванным рукавом и изображённым на груди простреленным портретом полуразложившегося Бедржиха Сме́таны. Очень бережно затоптал одёжку под скамейку. Проверил кевларовые щитки, плотно прилегающие к телу.

Дырки три-четыре. Повезло. Пара рёбер наверняка сломана, но это уже мелочи.

«Спасибо, сержант. Твой совет "никогда не снимать бронежилет" – работает. Интересно, почему же ты сам всегда гол по пояс».

Снова схватил автомат и направил ствол в сторону берега.

– Хельги, – попытался крикнуть он, но смог издать лишь глухое шипение.

На берегу наступила тишина, как и полагается заброшенному морскому берегу.

На раскрошенный пулями борт шлюпки легли две бледные руки, перевитые стеблями зелёных водорослей, и Скаидрис инстинктивно приготовился въебать прикладом по харе, что, по всем правилам мироздания, должна нарисоваться следующей, но остановился, очарованный мокрой башкой чудовища, что скалилось, сжимая в зубах лезвие длинного, закруглённого на конце меча.

Скальд перегнулся через борт и повалился на дно лодки. Из дырки в его могучем бицепсе текла кровь.

– Блядь, – Скаидрис с ненавистью посмотрел на викинга и, вытащив из-под скамьи свою драгоценность, решительно рванул уцелевший рукав.

Он схватил кусок материи и жёстко перетянул предплечье юноши.

Бледный лицом Хельги улыбался своей фирменной, волчьей улыбкой.

– Поплыли к берегу, – отплёвываясь водой и кусочками бурой тины, заявил викинг, – Заберём огненные трубки.

– Пушки, – поправил его Скаидрис.

– Пушки, – послушно повторил Хельги и волчий оскал стал ещё шире: ему понравилось слово.

– Ты всех положил? Никто из клоунов не съебал за подмогой?

Скаидрис немного подождал ответа и попробовал ещё раз:

– Ты всех грохнул?

– Ага, грохнул, – радостно закивал викинг.

Ему понравилось и это слово.

Они сели на одну скамью, и каждый взялся за одно весло, грести парой пацаны были не в состоянии.

С трудом ворочая обломанной пулями деревяшкой, Хельги вопросительно глянул на дырки в бронежилете лива. Из-под нижнего края на рваные джинсы юноши обильно стекала кровь, окрашивая в багровый оттенок всю область бикини. Скаидрис перехватил взгляд викинга и моментально подсел на измену. Бросив весло, рванул застёжки и отбросил в сторону армор, спасший ему жизнь. Он удивлённо потрогал круглое отверстие чуть пониже пупка. Оттуда полилось ещё сильнее.

– Извини, бро, – сказал лив Бедржиху Сме́тане, что невозмутимо пырился на юношу мёртвыми глазами и рванул шиворот своей любимой одёжки.

Оторвав длинную полосу ткани, он наложил на брюхо подобие перевязки, а потом снова взялся за рукоятку весла. Шлюпка достигла зарослей и сухие стебли тростника сомкнулись за её кормой.

* * *

Её наконец-то перевернули вверх головой и опустили на пол. Малышка Сигни оценила обстановку, и быстро, как мангуст, атакующий королевскую кобру, бросилась под стол, но длинная, роскошная, грязная, жутко расцарапанная нога соскользнула с этого самого стола и преградила ей путь. Девочка повисла на этой невозможной гаче, подобно мотоциклисту, повстречавшему на своём пути внезапный шлагбаум.

Нога взмыла в воздух, Сигни пискнула, и, чтобы избежать полёта на потолок, вцепилась в стальные шипы голенища.

– Плохо, не то, что ты ослушалась меня, моя хорошая, и опять пошла туда, куда нельзя. Я уверена, что со временем твоя дерзость трансформируется в стойкость и непреклонность. Плохо то, что ты забыла своё оружие. Никогда и никуда не ходи без оружия, даже в туалет на корабле старого друга.

Бархатный голос назидательно и ласково мурлыкал: Йоля напоминала ручную тигрицу из цирка, что отчитывает своего подросшего отпрыска за пару-тройку растерзанных трупов глупых дрессировщиков, что решили поиграть с «полосатым котёнком».

– Хорошо, Волк, – сопливо и виновато просипела Сигни и в то же мгновение божественная нога милостиво опустилась на пол.

Маленькая девочка вытерла носик маленькой ладошкой, а ту вытерла о рубашку, подошла к женщине, развалившейся в глубоком кресле, и приняла из рук, затянутых в коричневую проклёпанную кожу, свой нож.

– Джет почистил и наточил клинок, – мурлыкнул бархатный голос, – Всегда содержи своё оружие в порядке.