Текст книги "Кого не взяли на небо (СИ)"

Автор книги: Клим Мглин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 52 страниц)

– Лежи смирно, русский солдат.

Ютта три раза выстрелила вверх. Кровь, чёрная и дымящаяся, хлынула сверху, словно из пожарного брандспойта, придав им с Траблом обличие кровожадных каннибалов. Ютта выстрелила ещё три раза. Неровно отрубленный, словно рукой пьяного мясника, всё ещё содрогающийся хвост, упал рядом. Лезвие воткнулось в пол, без труда одолев стальную пластину. Рядом плюхнулась отсечённая кисть Кусок окровавленного черепа, упавшего последним, плотно охватывал покорёженный золотой обруч.

Трабл корчился под лежащей на нём женщиной и тоненько подвывал. Ютта щёлкнула застёжками и, высвободив ноги, скатилась на пол, освобождённая от ремней переноски. Трабл перевернулся на спину, вскинув вверх ствол. Но щель, края которой щедро забрызгались красным, лишь чернела пустотой. Лифт продолжал опускаться.

– Да, русский солдат. Та, третья, родилась невоплощённой. Мои девочки разделались с ней, будто со старой, нелюбимой куклой. Я потом их очень сильно ругала, а они не могли понять, за что. Я и сама не сразу поняла, что такое эти двое. Если бы они так сильно не любили меня, то, возможно, я бы их боялась. И я скрыла правду. Скрыла от всех. Хотела сначала сама во всём разобраться. Но так и не разобралась. Кто они, русский шаман? Ты знаешь это?

Трабл пнул ногой череп с золотым венцом и покачал головой.

– Не думаю, что знаю. Но точно уверен, что ты мне врёшь. Всё ты прекрасно знаешь. Но не будем об этом, меня это мало заботит. Сейчас они ещё дети. Думаю, эти девочки ещё удивят нас. А теперьмы должны спасти Кортни. Кстати, а как эти девчонки работают? От батареек?

* * *

– Мам, разве так сложно было ответить? Я тут вся переволновалась, не знаю что и думать. Шум, выстрелы, вы с русским молчите...

– Всё правильно, моя девочка, мы стреляли и поэтому не могли ответить.

– Вам что: сложно одновременно стрелять и разговаривать? Я вот именно этим сейчас и занимаюсь. Кстати, мам, готова поспорить, никаких левых аудиопомех не слышно? Ага? Быть роботом всё-таки лучше, чем человеком.

Что-то размером с лабрадора, оснащённое брутальным гусеничным протектором и утыканное множеством разнокалиберных грозных стволов, развернулось на одном месте и ржавая, бесформенная масса, постепенно окружающая стальную фигурку плотной шевелящейся стеной, вдруг разлетелась во все стороны сочными красными ошмётками.

– Молот Тора, – пропела Элис.

– Что ты говоришь, моя сладкая?

– Не, мам, ничего. Ладно, не буду отвлекать. Попробую ещё раз набрать Кортни. Вдруг она проснулась. Вы уже на подходе? Ага. Вот и хорошо. Привет русскому. Ну, до связи.

– До связи, моя хорошая, мама любит тебя.

В трубке послышались длинные гудки. Стальная башенка развернулась на сто восемьдесят градусов и, заметив в мощном луче света своего прожектора какое-то неясное движение в пустом сумрачном коридоре, двинулась в ту же сторону. Огоньки на головёнке роботессы недобро мигали ярко алым светом.

* * *

Они приготовились. Трабл застыл у сомкнутых дверей кабинки, выставив вперёд дуло калаша, а Ютта, стоя на одном колене, прижалась щекой к прикладу штурмовой винтовки, а плечом к мосластой ноге диверсанта. Лифт качнулся, дёрнулся, и затих. Жалобно скрипнули стальные тросы. Кабинку слегка тряхануло, и входные дверцы резко разъехались в разные стороны.

Пальцы на спусковых крючках слегка подрагивали. С мокрого лба полковника по горбинке орлиного носа скатилась на пол огромная капля влаги. Проём двери клубился серебристой мглой. В глубине помещения что-то шуршало, скрипело и потрескивало. Сильно пахло горелой резиной и порохом. Трабл сделал пару медленных шагов вперёд, Ютта ковыляла следом, опираясь на колено повреждённой ноги.

Они покинули кабинку и теперь осторожно продвигались по помещению командного центра – того самого, откуда чудом вырвались живыми всего лишь несколько часов назад. Лучи фонариков выхватывали из темноты фрагменты разрушенного интерьера; перевёрнутые столы и разбитую оргтехнику, торчащие из стен и пола связки толстых проводов, коротящие и брызгающие снопами голубых искр, пластиковые офисные контейнеры для хранения бумаг и опустевшие металлические ящики для боеприпасов.

А ещё трупы. Застывшие в разных позах, недвижные тела саранчи. Трабл остановился и что-то подобрал с пола. На окровавленном прикладе штурмовой винтовки поблёскивала глянцевая, сильно истёртая наклейка AC/DC. Горе закинул ремень найденного автомата за спину, и присел возле распростёртого у его ног тела. Голова у мертвеца отсутствовала, но осталось огромное тело, облачённое в клетчатую фланель.

Взгляд Трабла упал на толстую руку Барона, всё ещё сжимающую рукоятку винтовки. Горе с трудом разжал окоченевшую конечность мертвеца и попытался стянуть с распухшего пальца массивный серебряный перстень. Не получалось: колечко плотно вросло в слой жира. Горе воровато обернулся, и, отметив, что Ютта его не видит, резко выхватил армейский боевой нож и одним точным движением лишил безголового толстяка ещё и пальца. Палец он сунул в карман армейской куртки, и, натянув красную фланель на обрубок шеи, поспешил к своей спутнице.

Они проверили всё: живых тварей не было. Не было и мёртвых солдат. За исключением престарелых вояк, которых пристрелила Лещавая: их тела всё так же лежали аккуратной кучкой, покрытые сине-жёлтым полотнищем. Тела Упыря и Исидиси исчезли.

Не было и Кортни. Они стояли на том самом месте, где оставили умирать несчастного робота: ослеплённого, обездвиженного, и отчаявшегося. О ней напоминала лишь маленькая лужица масла, растёкшаяся по стальной пластине пола. Ютта присела, погрузила свои длинные, тонкие пальцы в вязкую жидкость, да так и застыла. Её лицо скрыли чёрные, как оперение ворона, прямые волосы, искусно остриженные в асимметричное каре.

– Элис.

Трабл прижал к пересохшим губам коробочку радиопередатчика. Тот отозвался чувственным и приятным женским голосом:

– Я вся в внимании, русский солдат.

– У нас проблемы, Элис. Тебе самой стоит взглянуть на это. Хватит спасать этот гребаный мир. Может быть, он заслужил визит божьей саранчи. Пусть катится в ад. Бросай всё и спускайся к нам. У нас есть дела поважнее. Наша девочка пропала. И, похоже, я знаю, где её искать. Что ты там говорила про этот долбаный Кладезь Бездны?

* * *

– Спасибо, Йоля, – Монакура встал и легко подхватил на руки спящую Бездну, та лишь мяукнула и плотно прижалась к телу сержанта, – Теперь мне стало спокойней. А ты знаешь, что было потом? Когда мне стоит отправиться за ними?

– Всему своё время, мой хороший, – Йоля широко зевнула, оскалив звериные клыки, – А сейчас настало время сна.

Она воззрилась на Скаидриса, спящего на спине. Парень лежал на полу.

– Третий раз упал, – подтвердила Соткен, – На том месте, где Трабл бросает Ютту одну с повреждённой ногой.

– Унесите его отсюда, – распорядилась Йоля, – Хватит с него, пусть отдыхает.

Монакура и Соткен осторожно приблизились к товарищу.

– Мне кажется, что настал мой черёд излить душу, – лив сел и обвёл товарищей трезвыми и грустными глазами, – Никто не против?

– Излить душу... – Йоля смачно перекатывала по языку новое забавное словосочетание, – Я бы послушала.

– Давай свою стори, бро, – согласилась Бездна и снова бессильно уронила голову на руки сержанта.

Монакура оценил количество бочонков, стоящих на столе и благосклонно кивнул: гигант сел, продолжая удерживать девушку на руках.

Потёртая перчатка коричневой кожи взметнулась вверх, призывая к тишине.

– Мы слушаем тебя, мой хороший. Итак...

* * *

«Уважаемые пассажиры, поезд прибыл на конечную станцию: будьте осторожны на выходе и не забывайте в вагонах свои вещи».

Излишняя сексуальность, звучащая в голосе и многообещающие, развратные интонации, пробудили в сознании Скаидриса образ потасканной модели, сидящей перед веб-камерой с широко раздвинутыми ногами.

Немолодой мужчина, обладающий худощавой юношеской фигурой и татуированным лицом подростка, неторопливо поднялся со своего кресла. Ухватив рукоять кожаного гитарного кофра, он направился в тамбур.

У дверей вагона уже отиралась супружеская пара преклонных лет: пенсионеры возбуждённо тряслись в предвкушении свободы, неистово вырывая друг у друга рукоять саквояжа на колёсиках.

Следующей на выход обозначилась трёшка тинейджеров: пара тощих обрубков плотно обжимали толстуху с сине-красными волосами – та громко хрюкала и с наслаждением глотала добытые сопли, время от времени надувая своими пухлыми губами огромный жвачный пузырь.

Гигантские зрачки, затмевающие радужку и жуткая вонь, напоминающая ароматы небрежно помытой сантехники явно указывали: по венам подростков блуждает химпром опасного сорта.

Раздвижные двери за спиной Скаидриса глухо стукнули; новый тошнотворный букет отвратительных запахов распространился по тамбуру. Недельный перегар, умасленный машинными смазками, да к тому же приправленный щедрой щепотью дешёвой махорки.

«Мне даже не надо поворачиваться, чтобы узнать кто может так жутко вонять: бухой работяга возвращается с завода; в сумке – пара давленных конфет детишкам и пол-литра беленькой – себе, любимому. Благоверной же гостинцем – немытый, похмельный хуй: жутко воняет, зато стоит, как палка. Но хуже всего то, что я знаю мерзкие мысли этого выблядка. Он собирается осквернить мои роскошные, распущенные волосы».

Волна холодных мурашек пронеслась по его позвоночнику.

«Сука, он уже это сделал: отхаркнул и осторожно сплюнул, чтобы я не почувствовал».

Вагон дёрнулся и остановился; двери разъехались: в тёмном проёме исчезли пенсы, а за ними и возбуждённая трёшка.

Скаидрис нарочито замешкал, и, когда в ухе раздалось: «Ну ты, блять, чё? Выходить будешь?», а в спину упёрлось мягкое округлое брюшко, он коротко, без замаха, засадил нетерпеливому локтем поддых. Тот сипанул и сложился пополам.

Скаидрис не хотел добавлять, но рисковать было нельзя: необходимо пресечь все возможности контратаки впавшего в ярость токаря. Он развернулся: носок британского «Инвайдера» – армейского берца, укреплённого стальной пластиной, смачно вошёл в курносый нос. Станочник осел куличиком овсяного пудинга, а Скаидрис поспешил прочь.

Смеркалось: плотный туман окутал безлюдный перрон. Скаидрис спустился по шаткой лесенке и оказался в начале слабоосвещённой улочки. Тщательно ощупал и осмотрел свои волосы. Никакого плевка не было и в помине.

Лив пожал плечами и вытащил из кармана старый айфон.

– Прекрасно, – пробормотал он вслух, рассматривая зелёный квадрат карты на экране, – Мне не придётся блуждать по этому захудалому городку, чтобы достичь цели.

Пройдя метров сто вдоль асфальтовой дороги, он ещё раз сверился с телефоном, немного потоптался в зарослях густого придорожного кустарника, и вскоре нашёл искомое.

Узкая, но хорошо протоптанная тропинка уводила прочь от улицы. Кустарник сменился редким подлеском, а тот, в свою очередь, обратился потрясающим сосновым бором. Вскоре показалась и ржавая ограда.

«Всё просто замечательно – гораздо ближе, чем мне казалось».

Он перекинул через забор гитарный кофр и легко перемахнул следом. Первые могилы располагались у самой ограды.

«Так-так. Что тут у нас?»

Лицо улыбающейся молодой девушки, навечно застывшей в массиве полированного гранита.

«Ивонна».

Бледные пальцы коснулись лика, изображённого на камне.

«1995 – 2016».

Скаидрис печально вздохнул и побрёл дальше.

Его внимание привлекла скульптурная композиция из белого мрамора: на камушке, поджав под себя босые ножки, сидела худенькая девица, а над её головой печально распростёр широкие крылья плачущий ангел.

«2001 – 2017».

«Бедняжка. Мне всегда очень интересно, как умерли все эти девчонки».

Он подошёл ближе и попытался приподнять пальцами холодный подбородок изваяния.

«Что случилось с тобой, милая? Болезнь, несчастный случай или тебя убили? Изнасиловали и убили. А может и наоборот».

Не дождавшись ответа он побрёл прочь.

«Где же свежие могилы?»

«Стасис, Витаустас... Мужчины...»

Он набрёл на шикарную стелу.

«Илона. Две тысячи шестнадцатый год».

Скромный обелиск.

«Кристина. Две тысячи шестнадцатый год.»

– Какие красавицы, – произнёс он вслух, – Две тысячи шестнадцатый год – год мёртвых принцесс.

«Странно, что я не был здесь в две тысячи шестнадцатом году... Интересно, почему?»

Ноги сами привели его к резной готической ограде и томительные, сладостные воспоминания остро резанули прямо по сердцу.

«Как же я мог её забыть? Вампилия... Чёрная помада и накладные ресницы; ажурные чулки и кружевное платье – глухое спереди, но с глубоким вырезом на спине... Ароматы мелиссы, бургундского шардоне, ладана и формалина... Мне было так хорошо с тобой; я даже взял на память одну из твоих серёжек, изображающую оскаленного нетопыря. Ах, Вампилия...»

Скаидрис прислонился к стройному стволу сосны и прикрыл глаза, отдавшись вихрю бурных воспоминаний.

Когда он очнулся, уже совсем стемнело. Теперь он вспомнил расположение кладбища: тогда, в две тысячи шестнадцатом, на севере кладбища, у самого моря, готовили новый участок – значит сейчас ему стоит отправиться именно туда.

Он включил экран телефона и, определив направление, отправился в путь. Тусклый луч фонарика выхватывал из темноты лица мертвецов – те безмолвно наблюдали за ним с поверхности своих камней.

Его чутьё не подвело. Вот оно: горки влажного грунта, железные ограды, блестящие слоями непросохшей краски, пышные траурные венки, полные водки рюмки и стаканы, деревянные временные кресты...

И запах…

Этот неповторимый, будоражащий, пробирающей россыпью мурашек по телу запах... Не каждый способен уловить в запахах строганных сосновых досок, свежевырытой земли, в ароматах увядающих цветов, эти волшебные, приторно-сладкие нотки.

Скорбное благоухание смерти.

«Я чувствую: сегодня судьба готовит мне действительно что-то особенное. Нечто сногсшибательное».

Тусклый свет озарял лица на фотографиях: задумчивые, печальные, грустные, искрящиеся весельем.

Скаидрис болтался между могил, светя фонариком.

«Амарике... Какая красавица... Но душа молчит, а значит – это не она...»

«Эстере... 2001—2018... Хм...»

Он остановился. Посветил айфоном. На фото, оправленном в чёрную пластиковую рамку запечатлена молоденькая девчонка – десятки коротких косичек рассыпаны по узеньким плечикам, обтянутым лёгкой тканью летнего платья.

«23 ноября 2018 года».

«Сегодня двадцать седьмое ноября. Свежее не бывает».

Скаидрис поднёс к глазам фотографию, внимательно вглядываясь в черты усопшей.

«Ты нравишься мне милая... Почему бы и нет? Подожди, я скоро вернусь».

Он поставил фото на место, на маленький постамент, усыпанный лентами и цветами и побрёл прочь, оглядывая попадающиеся на его пути могилы.

Военный, врачиха, альпинист, сморщенная старуха, какой-то мудак в боксёрских перчатках...

«Пора возвращаться к маленькой Эстере; лучше он сегодня не найдёт... Не найдёт?»

Скаидрис замер, поражённый. Луч фонаря в обессилевших руках медленно скользнул назад – туда, где только-что мелькнул поразивший его лик.

«Карлина Шергинус».

«17 марта 1998 года – 24 ноября 2018 года».

Вот так подарок. Скаидрис плюхнулся в охапку траурных венков, заваливших могилу. Схватил фотографию, потянул. Та не поддавалась – изображение крепилось к перекрестью скромного деревянного креста.

С глянцевой поверхности на юношу тоскливо глядели грустные очи, щедро очерченные густым готическим макияжем.

«Люблю этих дурочек: наверняка её похоронный наряд таит массу щекотливых сюрпризов. Глупые бантики, вычурные подвязки, кружева и тесёмки...»

Он подтянул к себе гитарный кофр.

«Прости, Эстере, я покорён другой...»

Блестящие замки отщёлкнулись – кожаная крышка кейса откинулась в сторону. Длинные пальцы гитариста сомкнулись на рифлёной пластиковой рукоятке лопаты и вытянули инструмент.

Скаидрис установил айфон так, чтобы слабый луч освещал холмик песка под ногами, скинул куртку, и, завязав волосы в тугой пучок на затылке, воткнул стальное полотнище в мягкую, податливую землю.

«Погоди, Карлина... Я уже иду к тебе».

Но копнуть ему так и не удалось – послышался нарастающий звук двигателя, а среди стройных сосен заплясали яркие огни автомобильных фар.

Он схватил телефон и выключил фонарик. Потом распластался в проходе между могилами, скрываемый горами венков и замер, наблюдая за нежданными визитёрами.

«Полиция? Кто-то выследил его, и сейчас направляет патруль прямо на него. Глупо прятаться – следует спасаться бегством».

Он чуть было не поддался панике – приподнялся на локтях, готовясь вскочить на ноги, но выдохнул и снова улёгся на живот.

«Никто за ним не следил. Он слишком опытный в этих делах, чтобы пропустить соглядатая. Не первый год ходит по кладбищам. И не второй. Сколько уже? Лет десять? Пятнадцать?»

Огни, однако, приближались – Скаидрис лежал, борясь с искушением броситься прочь. Но вскоре автомобиль остановился и тревога улетучилась.

«Это точно не за ним. Но кто, сука, кроме таких как он, приезжает на кладбище в полночь?»

Опасения уступили место любопытству. Скаидрис аккуратно привстал, всматриваясь в темноту.

Фургон остановился метрах в пятидесяти. Двигатель заглох. Некоторое время ничего не происходило: лишь томительное ожидание стучало в висках.

Хлопнули дверцы: микроавтобус осветился ярким пятном туристического фонаря.

«Всё ясно. Пикник, блять. В среду, в полночь, на кладбище. Сейчас будут шашлыки, а после танцы. Нет, если по уму: вначале танцы, а после шашлыки. Если сперва шашлыки, то с кем потом танцевать? Может предложить им свою лопату? Один хер – сегодня она ему не понадобится: эти уроды испортили его некротур».

Лёгкое разочарование не сменилось острым раздражением – мужчину, что выглядел словно подросток, мучило жгучее любопытство. Он осторожно двинулся вперёд, прячась за могилами. Подобрался предельно близко, и, найдя укромное местечко, залёг среди вороха еловых лап, охапок пластиковых траурных венков и букетов увядших цветов. Ночные злоумышленники действовали чётко, практически не производя никакого шума. Кто-то орудовал в автомобиле, а две неясные фигуры, очертания которых скрывались под просторными, до самой земли, балахонами, помогали: осторожно принимали подаваемый груз. Продолговатый ящик, высунувшийся из грузового отсека фургона, не мог быть ничем иным, кроме гроба.

«Ёптвоюмать, это становится всё интересней...»

Следующий предмет оказался ассиметричным куском камня, и он, естественно, не мог оказаться ничем другим, кроме надгробия.

Четверо могильщиков в чёрных балахонах не медлили: скрипнули ремни и вскоре послышался приглушённый стук – гроб достиг дна ямы. Похоронная команда не отдыхала – принялась забрасывать могилу землёй, и спешно устанавливать памятник.

«Кажется, я знаю, что здесь происходит. Странные ночные похороны – это для того, чтобы избежать излишнего ажиотажа. Хоронят известную личность. Очень известную. Знаменитого актёра, журналиста или рок-звезду... Надеюсь это будет Витя Голованов – вокалист рижской хеви-метал группы "Аметист". Я всегда мечтал трахнуть в задницу этого козла. Особенно мёртвого».

Раздалось характерное щёлканье: такой звук издаёт лишь один предмет на свете – откидываемая крышка бензиновой «Зиппо». Бледным пламенем занялся фитиль и одинокий огонёк дал жизнь пятерым собратьям: фигуры в балахонах зажигали тонкие, высокие свечи – те были чёрные. Один из могильщиков что-то чертил на земле, аккурат возле могилы.

«Готовятся к ритуалу», – осознал Скаидрис, – «Интересно-интересно: что это за сектанты? Свидетели Иеговы? Кришнаиты? Дьяволопоклонники? Лютые последователи ЧуЧхе?»

«Устраивайтесь поудобнее, господа: сейчас вы станете свидетелями невъебенно тайного обряда, несущего неумолимый пиздец всем очевидцам».

«И разверзлись врата Ада...»

Могильщики расставили свечи на земле и, окружив надгробие, взялись за руки.

Несколько строк глухого, невнятного речитатива– вот и весь ритуал.

Сатанисты запинали тлеющие огарки и, погрузившись в фургон, в спешке укатили.

«Вот те раз...» – обломался Скаидрис, – «Это, блять, чё ваще было?»

Он осторожно выбрался из своего убежища, и, вооружившись лопатой, осторожно приблизился к свежей могиле.

«Всё ж таки сатанисты...» – Скаидрис осветил лучом фонарика наспех затёртые канавки, обозначающие лучи пентаграммы, – «Какие-нибудь идиоты, навроде «Мизантропический Орден Люцифера», «Великий Зверь 666» или «Алхимическая секта Трансмутации». Ха-ха. Клёвые названия. Реально, блять, дебилы. Может похоронили своего адепта или, там, жреца—какого-нибудь значимого дятла, ну или ещё какого-нибудь мудаёба».

Он ещё раз посветил на надгробие.

На чёрном граните вырезана латинская буква «I», окаймлённая орнаментом – скованной в круг цепью. И всё: больше никаких надписей, ни дат.

Заинтригованный лив опустил руку и лучик света отразился от поверхности маленькой фотографии, заключённой в траурную рамку. Портрет прислонили к надгробию. Скаидрис взял изображение и внимательно рассмотрел. Жгучее любопытство, разбуженное ночным приключением, угасло, уступив место раздражению и едкому сарказму.

С фото на Скаидриса таращился молодой дерзкий перец в военной куртке. Пустые глаза, квадратный подбородок, длинная чёлка, выбритые виски. На шее видна татуировка – узор из перевитых скандинавских рун. Воинствующий отморозок: нацист-сатанист и, в общем и целом, полный кретин.

«Теперь всё понятно: эти долбоёбы со всего мира сейчас вагонами мрут где-то на востоке Украины под русскими снарядами и пулями».

Скаидрис откашлялся и смачно сплюнул в рожу уроду, что испортил своими похоронами такую превосходную ночь. Потом поставил фотографию на место.

«Уже слишком поздно, чтобы вернуться к Карлине Шергинус – скоро рассвет и надо убираться прочь с кладбища. Преступление мне совершить не удалось, а значит нет причин таиться: вызову такси и поеду домой с комфортом– там меня ждёт тёплый душ, сытный ужин и любимые пластинки».

Прежде чем уйти он ещё раз посветил на надгробие.

И замер.

Шею свела судорога, голова резко дёрнулась в сторону, а рука, держащая айфон, занялась мелкой дрожью.

На запотевшей в предутренней росе поверхности чёрного камня медленно проступали буквы, как если бы кто-то невидимый прямо сейчас писал их пальцем.

Скаидрис подавил приступ паники и продолжил следить за появляющимися словами. Их было два.

«Помоги мне».

Вот что просил мертвец.

Рука продолжала трястись, подбородок дёргался, однако паника сменилась воодушевлением.

«Вот оно, вот оно, вот оно. Я всегда знал, что рано или поздно столкнусь с чем-нибудь таким-этаким – типа, мистическим. Знал, что все эти россказни про параллельные миры, загробную жизнь, магию и всякую прочую подобную пугающую хуйню – не просто детские страшилки – всё это существует на самом деле. Теперь это коснулось меня и другого такого шанса встретиться с чем-то неведомым больше никогда не представится. Я не отступлю, чем бы это всё не закончилось».

– Я помогу тебе, – вслух пообещал Скаидрис куску гранита и взялся за лопату.

Свежая земля легко поддавалась напору германской высококачественной стали. Предвкушение грандиозного, самого ужасного события в его жизни, придавало ливу силы, и очень скоро штык лопаты с глухим стуком врубился в крышку гроба.

– Я уже здесь, бро, – объявил Скаидрис краю ящика, выглянувшего из-под слоя чёрной земли.

Ещё несколько взмахов и вот она – крышка. Ящик не имел обивочной ткани, однако грубые, не строганные доски плотно прилегали друг к другу.

«Наверное, стоит перекреститься», – хихикнул Скаидрис и ухватился за деревяшку.

Крышка, однако, не сдвинулась с места.

– Погоди ещё немного, дружище, – попросил лив мертвеца в запертом ящике,– И не стремайся: я не собираюсь менять ориентацию – мужчины меня не интересуют. Ни мёртвые ни живые.

Он ободряюще похлопал ладонью по доскам и прислушался. Тишина. Как в могиле. Он постучал ещё раз. Тишина. Лив пожал плечами и сплюнул сквозь щель в передних зубах. И тут раздался ответный стук. Скаидриса подняла в воздух та же сила, что подкидывает вверх перепуганных насмерть котов.

Лив схватил лопату и обкопал гроб со всех сторон. Уставился на саркофаг и зловеще улыбнулся. На мощных петлях, врезанных в грубые доски обнаружились массивные замки.

Ничего необычного – Скаидрис не удивился: ему много раз встречались гробы с замками. Многие люди запирают на ключ своих мертвецов. Опасаются за сохранность драгоценностей, тел, а может, боятся, что вышеозначенные тела вернутся домой. Он много раз сталкивался с навесными и даже врезными замками. Ему пришлось в совершенстве овладеть искусством взломщика.

Придётся немного повозиться.

Скаидрис снова зажёг фонарик, устроился поудобней, достал из кармана джинсов связку отмычек и приступил к делу.

– Потерпи ещё немного, бро, – обратился он к мертвецу в ящике, – Сейчас я тебя открою: мы посидим, поговорим; ты расскажешь мне о войне, о тех русских, что пали от твоей руки, о своём сатанинском ордене, о злыднях, что под покровом ночи тайно похоронили тебя... Я же поведаю тебе самое тайное: расскажу как болтаюсь по ночам по кладбищам и снимаю мёртвых девиц.

Щелчок: душки первого замка откинулись.

– Мы могли бы подружиться. Я не очень лажу с живыми, так может найду общий язык с мертвецом?

Ещё щелчок – лив отбросил прочь второй замок.

– Я открываю, бро, – Скаидрис вцепился в крышку, – Хочу тебя предупредить: не уподобляйся тупым зомбакам из дешёвых фильмов; а если ты всё же позаришься на мой воспалённый мозг – то я тот час же отсеку своей германской лопатой твою тупую мёртвую бошку.

Он глубоко вдохнул и медленно поднял крышку.

Но, ещё до того, как та упала в сторону, явив стенки, покрытые драными лоскутьями алого бархата, лив знал: никакого зомби-нациста внутри нет.

Но есть она – заветная.

Он не ошибся: она оказалась именно той – единственной, к встрече с которой он шёл всю свою жизнь.

Тощая, растрепанная девчонка с покрасневшими от рыданий глазами и сорванными в кровь ногтями. Живая.

– Как тебя зовут? – спросил он, протягивая к ней руки.

– Имтраута, – всхлипнула та.

– Я помогу тебе, Имтраута: иди ко мне, нам пора выбираться отсюда. Какое же волшебное имя – Имтраута.

* * *

На белом потолке спальни сидела жирная зелёная муха. А на журнальном столике возле кровати стояли два недопитых бокала игристого. Скаидрис протянул руку, взял один и сделал несколько жадных глотков. Сморщился: за ночь вино выдохлось.

Неважно: там, в холодильнике, есть ещё бутылка, а в магазине, на первом этаже этого многоквартирного дома, можно купить целый ящик вполне сносного пойла.

Он откинулся на подушки и снова уставился в потолок.

Муха сидела на прежнем месте. Надо поставить на окна сетку. Совсем недавно эта тварь ползала по огромной куче говна в сельском сортире, а теперь облюбовала его потолок. Он собрал вязкую мокроту в горле в тугой комок и плюнул вверх. Плевок не долетел до изумрудного насекомого. Достигнув наивысшей точки восхождения, увесистая харча шлёпнулась обратно: лив едва успел отдёрнуть голову. Жёлтый сгусток плюхнулся рядом на свежую наволочку.

Девушка, лежащая на боку, перевернулась на спину и сладко потянулась. Веки с длинными ресницами затрепетали. Скаидрис схватил заплёванную подушку и швырнул ту в дальний угол комнаты.

Она улыбнулась, не открывая глаз.

– Здравствуй, мой спаситель.

– Доброе утро, Имтраута.

– Жарко,– она откинула прочь лёгкую простыню.

Тощие, покрытые татуировками руки потянулись к прекрасному телу.

– Этой ночью мы занимались любовью пять раз,– сказала она, скидывая прочь жадную ладонь со своей груди, – И прошлой пять. Я счастлива.

Её миниатюрные пальчики с перебинтованными ногтями нежно прошлись по впалой груди лива.

– Но теперь мне нужен отдых. Я хочу кофе со сливками и мороженое с вишнёвым джемом.

Она натянула простыню на грудь. Тонкая ткань прикрыла крупные, торчащие соски.

Скаидрис нахмурился и откинул волосы с лица:

– Ты так и не рассказала мне… Кто были твои палачи и почему они похоронили тебя заживо?

Она грустно улыбнулась и подтянула простыню под самый подбородок.

– Я не знаю, кем были эти люди, но мне прекрасно известно о ритуале, что они провели. Он весьма сложен и состоит из нескольких этапов. Такое действо под силу лишь могущественным чёрным магам. Похороны живой ведьмы – лишь одна ступенька этой сложной мистерии.

Скаидрис внимательно посмотрел в зелёные глаза, лучащиеся озорной дерзостью и провёл ладонью по бледной щеке девушки:

– Тебе придётся немного подождать: минут пятнадцать. Я мигом.

Он сунул ноги в штанины рваных джинсов, затем в кеды и, натянув футболку, вышел прочь из спальни, не оборачиваясь.

* * *

Двери магазина встретили его радостным переливом электронного колокольчика и писклявый голос фальшиво пожелал ему приятных покупок. За прилавком скучала средних лет девица. Скаидриса привлёк рокот, издаваемый её мобильником. Лив прошёлся вдоль прилавков и, найдя искомые продукты, оказался возле кассы.

Дива оценила набор покупателя: две бутылки игристого, брикет мороженного и баночка жутко дорогого вишнёвого джема. В женских, густо подведённых, глазах мелькнула томительная тень одиночества. Её телефон продолжал издавать жуткие звуки.

– Девяносто пятая Анафема. Сайлент Энигма. Годный альбом, у меня на виниле есть, – он бросил скомканные купюры на прилавок, – Сдачи не надо.

Сопровождаемый восхищённым взглядом печальных очей он вышел прочь, гордо обвисая распущенными волосами.

* * *

В ванной шумел душ. Скаидрис сунул брикеты мороженого в морозилку, достал турку и сыпанул туда пару щедрых ложек ароматного кофе.

Потом замер, прислушиваясь к струйкам воды. Его рука, держащая кувшин с водой, дрогнула – ручеёк не попал в кофеварку

Щелчок: синие язычки газа потухли.

Последний на земле лив прошёл в спальню, и, наполнив свой бокал, сел на кровать. Простыня всё ещё хранила её тепло. Он выпил вино, налил ещё и снова выпил. Потом встал и зашёл в ванную. Выключил воду. Задёрнул шторки пустующей кабинки. И вышел прочь.

* * *

– Твоя смена скоро заканчивается? Хочешь мороженого с вишнёвым джемом, кофе и много-много игристого вина?

Печальные женские глаза скользнули по роскошным волосам и татуированному лицу юноши.

– Девяносто пятая Анафема на виниле?

Голос у дивы был густой, с хрипотцой – закалённая, тренированная глотка.

– Девяносто пятая Анафема на виниле, – подтвердил Скаидрис, не открывая рта.

Из уголка его крепко стиснутых губ выползла алая гибкая змейка, и, обратившись багровыми каплями, разбилась об землю.

* * *

Лив умолк. Наступила тишина. Спустя минуту молчания в воздухе мелькнули длинные волосы, затем жёлтые подошвы кед; раздался грохот, табурет Скаидриса вновь опрокинулся назад.

– Грустная история, – буркнул Монакура, – Однако же причём тут первый день Апокалипсиса?