Текст книги "Кого не взяли на небо (СИ)"

Автор книги: Клим Мглин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 52 страниц)

– Конечно же, я доверяю тебе, милая Невенка.

Он подошёл к девушке, замедлился и нежно погладил её по шраму на лице тыльной стороной своей ладони. Потом опустил руку и продолжил метаться по комнате.

– И я верю в твои видения. Однако твои интерпретации откровений... Тут кое-что не сходится.

Он снова замер на пару ударов сердца, нахмурился, а затем кривые ноги возобновили безумную прогулку:

– Ты очень устала, сестра, да к тому же голодна.

Невенка тут же сглотнула слюни, вмиг наполнившие её рот.

– Мы все голодны, Тео. Я устала не больше и не меньше других. Ну разве что чуть-чуть побольше. Если не веришь в то, что я тебе рассказала про сестру Селести, обратись к своей интуиции, к чувству самосохранения. Это не мы охотимся на Селести. Это она выдерживает нас здесь подобно будущему шашлыку, маринующемуся в соусе из приправ. На этой базе мы подвергаемся чудовищной опасности, и чтобы выжить, нам надо немедленно убираться отсюда. Иначе мы все просто исчезнем.

Его Преосвященство опять слегка притормозил:

– Ты что же это, испугалась, дитя? Ты, Невенка Оскаала, осененная даром Господним и мечом священным перепоясанная, испугалась мерзкой ведьмы? Не верю.

Он фыркнул; напряжённое металово возобновилось.

– Я конечно не спорю – эта сука сильна, сильна во всех отношениях. И, как я уже упоминал, её меч – самая большая наша проблема.

– Не самая большая, – вяло возразила Невенка.

Теофил Рух лишь хмыкнул в ответ. Горбун мрачнел с каждым новым ударом сердца.

«Сарказм, скепсис и отеческая любовь. Вот что мешает ему меня услышать», – подумала Невенка.

– А как ты объяснишь два года скитаний? Два года мы идём по её следу. Если бы некая могущественная сущность что-либо хотела от простых смертных, то она получила бы это раньше.

– Замыслы богов мне, к сожалению, непостижимы, – ответила Невенка Оскаала.

Теофил Рух приблизился к девушке и по-отечески обнял её лицо двумя ладонями. Потом нежно поцеловал в макушку, отпустил девушку и, развернувшись, направился к входной двери. На пороге остановился и обернулся.

– Умница, что нашла эту еретичку и предателя. Единственная твоя ошибка в том, что ты путаешь нечисть с богинями. Да и богинь никаких не существует. Ведьмы, демоны, оборотни, и прочая шваль проникла в наш мир. Грязь и ересь, что изводится сталью и огнём. А богини – это просто миф.

Теофил Рух потряс головой, словно бы споря с кем-то в сознании, и взялся за дверную ручку.

– Покорми её, Юрген, – бросил епископ, переступая порог комнаты.

– Чем, Ваше будущее Святейшество? – встрепенулся тевтон. – Еда давным-давно кончилась.

– Придумай что-нибудь, – донеслось из коридора. – На крайняк, отрежь у брата Рагиро кусок его жирной жопы. Чтобы к утру сестра Оскаала была сытой. Понял?

– Яволь, – ответствовал Юрген.

Он допил остатки вина из своего стакана и пружинисто поднялся на ноги.

* * *

Хельги со стоном перевернулся на живот, подтянул колени к груди и встал на четвереньки. Вытер текущую с распухшего носа кровавую юшку и тяжело поднялся на разъезжающиеся ноги.

– Где, падла, твоя винтовка?

Свист ладони и новый удар. Теперь в ухо. Мир перевернулся вверх тормашками, подстраиваясь под летящего скальда. Бестолку. Хельги треснулся об землю так, что дух вышибло. В груди что-то хрустнуло.

– Эй! Лох чилийский! – обнажённая женская рука опустилась на сжатый кулак, размером напоминающий средний арбуз, – Убьёшь же дурака. Кем тогда командовать будешь? От нашего отряда уже и так рожки да ножки остались. Теперь ещё и броневичок спиздили.

Монакура Пуу нахмурился, уставившись на изящную девичью кисть, что переместилась вверх по его предплечью. Потом разжал кулак, и отошёл прочь от поверженного скальда. Он присел возле колеи, оставленной угнанной Ньялой, и воззрился на отпечаток автомобильного протектора. Сплюнул на след, опустился на тощую задницу и устремил взгляд пустых глаз куда-то в серое небо.

Скаидрис, голый по пояс, как и его сержант, подошёл к скальду и протянул ему руку. Тот принял помощь и поднялся на ноги. В третий раз за последние пять минут.

– Где сука, твой меч?

Хельги инстинктивно отвернул голову и прикрыл глаза, ожидая нового удара. Скаидрис усмехнулся, похлопал викинга по плечу и негромко сказал:

– Пойдём, оставим сержанта одного. Не везёт ему с женщинами. Он к ним с распахнутой душой, а они... Кстати, знаешь, почему у него такое дурацкое прозвище?

Хельги понял, что больше его бить не будут. Пока что. И даже расскажут героическую сагу. Сагу про его нового конунга. Хельги был рад, что теперь у него такой конунг. Если про тебя сложили сагу, а ты всё ещё жив, значит ты, однозначно, реально и невъебенно герой. Возможно, полубог. Редко кто-нибудь из воинов, даже самых отважных воинов, удостаиваются чести, чтобы про них сложили сагу ещё при жизни. Хочешь сагу о своих подвигах – умри кроваво и героически.

Заинтригованный скальд отправился вслед за ливом, на ходу размазывая по щекам кровь из разбитых губ, носа и ушей.

Бездна же пошла прямиком к сержанту. Постояла возле, потом присела рядом. Сорвала длинную травинку и сунула в уголок губ. Вздохнула, выплюнула травинку, открыла рот, набрала воздуха. Помолчала, выдохнула, закрыла рот. Так и сидели оба, уставившись на роскошные сосновые кроны, что величественно раскачивались под напором утреннего ноябрьского ветра.

* * *

Сознание неспешно вплывало в неё, медленно, будто перегруженный кнорр, что входит в недвижные воды фьорда, управляемый до смерти усталыми гребцами. Все мыслеобразы вмиг рассеялись, лишь только малышка Сигни ощутила своё тело.

Нестерпимая боль смела остатки грёз и видений – огнём горели рассечённые жилы на запястьях и лодыжках. В пересохшем горле пылало. Тошнотворная вонь от её длиннополой рубахи, что пропитанная потом, мочой и кровью, свешивалась ей на лицо, заслоняя окружающий мир, вызвала в пустом желудке жестокие спазмы.

Девочка конвульсивно задёргалась, давясь желчью, пытаясь не захлебнуться собственной рвотой. Верёвка, на которой она висела, заелозила по суку огромного ясеня. Связанные грубой бечёвкой руки ожесточённо царапали воздух, пытаясь найти хоть какую-то опору. Задыхающаяся девочка неестественно изогнулась; на короткий миг её голова приняла вертикальное положение – из носа и рта излились потоки коричневой слизи и Сигни смогла вдохнуть. Потом снова повисла вниз головой – хрипя, булькая, но всё же жадно вдыхая омерзительный воздух.

Рубаха снова обвисла вокруг её лица вонючим колокольчиком.

Что-то сильно ударило её по щеке. Сигни разлепила воспалённые глаза: бесполезно – окружающая ткань не давала никакой возможности разглядеть что-либо.

Лишь всполохи света, тени, и ритмичные звуки странной музыки окружали подвешенную.

Шмяк!

Острая, обжигающая боль резанула её по лбу. Она почувствовала как порез мокнет, и на землю падают горячие капли крови.

Шмяк!

Снова. Теперь ударило под правый глаз.

Сигни пискнула. Синее око тут же потекло слезами и закрылось. Она ощутила стремительно набухающую гематому, заполняющую собой всю глазницу, будто бы ей в глаз воткнули раскалённый гвоздь.

«Камни», – поняла Сигни.

Кто-то кидался в неё камнями. В неё, в жертву, посвящённую Высоким, в ту, которой перерезали вены на руках и ногах, а затем подвесили вниз головой на ветвях священного ясеня, здесь в Священной роще храма Уппсалы.

Шмяк!

Камень попал ей в кончик носа. Нос взорвался, излился через обе ноздри горячими струйками крови.

Сигни заскрипела зубами от бессильной ярости. Девочка набрала полные лёгкие вонючего воздуха и дико заверещала, дёргаясь на своей верёвке, как поехавший головой паук, терзающий собственную паутину. Связанные руки уцепились за рубаху, обвисшую вокруг её головы и резко рванули в сторону. Одновременно девочка впилась зубами в ненавистную тряпку и, рыча, дёрнула. Рубаха разорвалась, в лицо подвешенной ударил свет, и она зажмурила свой единственный зрячий глаз. Поморгала, открыла.

Расплывчатый туман, размытый блёр.

Снова зажмурилась.

Шмяк!

Прилетел ещё один камень. Щека тут же онемела от удара. Что-то хрустнуло во рту. Сигни провела кончиком языка по обломанному клыку и выплюнула осколок. Рыча, она открыла глаза.

Внизу, на коричневой от крови жертв земле, корчились и извивались три фигуры.

Три женские фигуры исполняли какой-то хаотичный, первобытный танец.

Мерзкое зрелище, от которого невозможно оторвать взгляд.

Фигуры танцевали, поднимая снопы искр, танцевали прямо в огне разожжённых под ясенем огромных костров. Монотонная музыка звучала ниоткуда, из пустоты, из пространства вокруг.

Взметнулись вверх чёрные блестящие локоны, сливаясь с чернильным небом, и в густых волосах расцвело серебро далёких звёзд.

Рыжая грива шумела пожаром, горела ярким пламенем, смешиваясь с яростными огнями полыхающих костров.

Каскад вороньих перьев наполнял бушующие вокруг столбы вихрящегося, раскалённого воздуха.

Три пары голых женских рук, синие от татуировок, причудливо извивались, словно бледные змеи, стремящиеся взлететь к сверкающему всполохами серебряных зарниц, чёрному небу.

А потом фигуры исчезли, а костры потухли. Тёмное небо посветлело, а пожарища исторгли клубы белого, словно молоко тумана.

Стройная фигура вышла из белёсой мглы. Высокий лоб, охваченный золотым обручем. Толстая коса, ниспадающая на крепкую грудь. Гордое, скуластое лицо. Дивное, облегающее платье до земли, расшитое узором древних рун.

Сигни затихла, медленно раскачиваясь на своей верёвке. Сильные, мускулистые руки простёрлись к девочке.

– Иди ко мне, моя девочка.

Сигни крепко зажмурилась, а когда открыла свой единственный глаз, он брызнул во все стороны фонтаном едких слёз.

– Иду, мама!

Окровавленные верёвки, глубоко вонзившиеся в её конечности, лопнули и малышка Сигни полетела вниз – на размякшую от её собственной крови землю священной рощи храма Уппсалы.

* * *

Первую ночь они провели в лесу. Когда короткий ноябрьский день, промозглый и холодный уже сменялся сумраком осеннего вечера, Соткен приметила лесную дорогу, уходящую в густой лес, съехала с трассы и долго катила вперёд, выискивая подходящее место. Наконец заросшая грунтовая дорога постепенно превратилась в еле различимую тропинку, а мгла плотно окутала лес вокруг. Соткен загнала бронемашину в густой кустарник и заглушила двигатель. Она включила свет в салоне и достала из бардачка огромный рулон – тактическую карту Монакуры Пуу, пожелтевшую от времени и расчерченную многочисленными пометками, сделанными красным, химическим карандашом. Подхватила это сокровище подмышку и направилась к операционному столику, укреплённому в салоне десанта с помощью запутанной комбинации из верёвок, пристяжных кресельных ремней и скотча. Мужчина, распластанный на столике, полностью разделял судьбу своего ложа. Его руки и ноги были пристёгнуты к стальному каркасу крепкими кожаными ремнями, ещё два опоясывали его тело на манер пулемётных лент. Несчастный не мог даже пошевелиться. Его залепила широкая полоса скотча, а на глаза надвинута серая вязаная шапочка, из тех, что по каким-то неизвестным нам причинам так сильно обожают клошары, бомжи и бездомные всей этой гребаной планеты.

Соткен сдвинула вверх край шапчонки. Опухшие, потемневшие веки затрепетали и одно из них вскоре распахнулось. На женщину глянуло покрасневшее карие око. Раненный приветствовал её осознанным взглядом: гремучим коктейлем из узнавания, ужаса, страдания и ненависти.

– Здравствуй, здравствуй, сладенький.

Она полностью стащила шапку с головы мужчины и нежно пригладила его спутанные седые волосы.

– Извини, – Соткен скорчила виноватую гримасу и погладила полосу скотча, – Это я снять не могу. Смотри, что ты утром наделал.

Она продемонстрировала своё левое предплечье, обмотанное набухшими кровью бинтами. Наклонилась к мужскому рту и поцеловала заклеенные губы.

– Кусил меня, зубастенький. Больно кусил. Грязно обзывался. Ну да ладно. Полежи, охлонись, а потом, глядишь, и поговорим с тобой. А сейчас давай посмотрим, что там у нас. Как там наши раны.

Смуглая рука стащила с мужчины рваное шерстяное одеяло. Осмотрело простреленное бедро, понюхала заскорузлые бинты и удовлетворённо кивнула.

– Согласись, я – великий хирург. Виртуоз. Семь лет назад вернула тебе твоё лицо, а сейчас спасла от смерти. Согласен? Ну?

Её растрепанная голова склонилась к бледному мужскому лицу. Брови, обозначенные двумя тонкими чёрточками перманентного макияжа, нетерпеливо взметнулись вверх. Мужчина слабо кивнул и зажмурился. Она хлестнула его ладонью по щеке.

– Открой глаза и смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Кусочки пены вылетали из её рта вместе со словами. Раненый открыл глаза и попытался пошевелить запечатанными губами. Соткен приложила палец к его рту.

– Потерпи, сладенький, ещё наговоримся. Тем более, что мне нужно промыть твою рану и перевязать тебя, а тебе наверняка захочется покричать, а кричать, милый мой, сейчас ну никак нельзя. Поэтому полежи пока-что с заклеенным хлебалом, а потом посмотрим. Ты уж извини, обезболивающего для тебя нету. Самой, пиздец, как мало. Так что потерпи, будь мужчиной.

Она приготовила бутылку антисептика. Потом вспорола запекшийся слой бинтов на бедре мужчины с помощью армейского ножа а остатки, намертво прилипшие к ране, сорвала резким движением. Мужчина дико выпучил глаза и выгнулся так, что затрещали и ремни, сдерживающие его тело, и сами его кости. Соткен возилась меж его разведённых ног.

– Всё, – объявила она, лепя на рану полоски пластыря. – Отдыхай теперь. А я расскажу, что мы с тобой собираемся дальше делать. Пить хочешь?

Мужчина затряс головой. По его щекам катились крупные слёзы отступивший боли.

– Хорошо, сладенький, – в смуглой руке появилась плоская армейская фляга.

– Сейчас попьешь, малыш, но давай сразу договоримся – веди себя хорошо. Ну?

Седая голова согласно покивала.

Соткен рванула скотч с его лица и вмиг заткнула открывшийся рот горлышком фляги. Раненый жадно пил; ручейки воды стекали по седой щетине, покрывающей щеки и подбородок.

– Ну, всё, довольно.

Фляга исчезла, новая полоса скотча моментально затолкала обратно в глотку рвущиеся с пересохших губ слова.

– Теперь мы с тобой должны проверить, держим ли мы правильный курс и всё ли у нас под контролем. Помоги мне. Придержи-ка эту сторону.

Соткен подсунула край тактической карты Монакуры Пуу мужчине под подбородок и тот послушно прижал её. Женщина раскатала рулон прямо на обнажённой груди. Длины той хватило, чтобы полностью скрыть тело раненого. Наружу торчали лишь босые ступни с жёлтыми, изъеденными грибком, ногтями.

– Так, так.

Длинный пальчик виртуозного хирурга, начал своё путешествие из маленького городка на балтийском побережье Германии, продвигаясь в сторону Латвии. Карие мужские глаза внимательно следили за хищным и обломанным, словно акулий клык, ногтем. На границе Польши и Литвы палец замер. Соткен удовлетворённо хмыкнула.

– Мы уже почти у цели, сладенький. Осталось часов пять. Пять часов неторопливой езды.

Карие глаза прищурились, интересуясь: "Are you serious?"

– Да, сладенький. Всего-ничего. Сраных пять часов. Да ты не переживай так, смотри вот, я покажу тебе наглядно.

Она приподняла край карты, что покрывала ноги мужчины, и принялась тыкать пальцем в запутанные хитросплетения трасс и автобанов. Настороженный взгляд мужчины прояснился, кожица в уголках прищуренных глаз пошла морщинками. Он улыбался.

Соткен перехватила его взгляд и поняла, что раненый вовсе не следит за её пояснениями. Мужчина с интересом рассматривал рисунки, украшавшие тактическую карту.

В её правом углу расположились огромные красные сиськи, но на диаметрально противоположном кончике полотнища масштаб изображения слегка изменили: теперь кровавые сиськи принадлежали женщине, лежавшей на спине с широко раздвинутыми ногами, а место между её бёдер закрывала пятиконечная звёздочка с чёрной надписью «Censored». По просторам Тирренского моря, затмевая Сардинию точёными бёдрами, разгуливала высокая девушка. Из одежды на ней имелась лишь перевязь с мечом.  Расстояние от побережья Туниса и до берега Сицилии покрывала старательно исполненная готическим шрифтом надпись: «Йоля – пизда».

Соткен грустно улыбнулась. Потом сказала:

– Монакура рисовал. Такой дурашка. Наверное, я могла бы полюбить его. Но зачем? Я уже давно влюблена в тебя. Где-то в глубине души я всегда знала, что мы с тобой ещё встретимся. Я смогла полностью воссоздать твоё лицо – культовую рожу, на которую дрочили тысячи девчонок девяностых. Слепила её из обрезков твоих же ушей, и кусков кожи, снятых с твоей задницы. Сделала это, потому что любила тебя. Теперь и ты меня любишь.

Чёрточки перманентного макияжа вновь поползли вверх на лоб и раненый поспешно закивал головой. Соткен зарделась и счастливо похлопала длинными ресницами.

– Вот и славненько. Давай я поцелую тебя на ночь, и будем спать. Если захочешь писать – не стесняйся, писай, утром подотру. Всё, любовь моя. Спокойной ночи.

Она чмокнула мужчину в лоб, напялила ему на голову вязаную шапочку, скрыв настороженные карие глаза, скатала карту и накрыла голое тело рваным одеялом. Потом прошла к передним креслам и долго возилась там, звеня, булькая и чертыхаясь. Потом затихла. Десантный отсек заполнился сигаретным дымом. Потом всё стихло.

* * *

Рига казалась обезлюдевшей. Пикап долго колесил по узким, запутанным улочкам, не встретив на своём пути ни единой живой души. С трудом вырвавшись из тесного лабиринта старинных домиков, автомобиль покатил к тёмной громаде замка. Разъярённая Даугава вышла из берегов и яростно билась в крепкие стены, требуя признать своё господство. Длинноволосый бледный блондин покинул кабину: инквизитору захотелось получше рассмотреть скорбную панораму покинутого города.

Он взирал на острые шпили и башенки, хищно устремлённые в темнеющее осеннее небо, и не мог отвести взгляда.

«Тут гораздо лучше себя чувствуешь, чем на опостылевшей военной базе», – подумал инквизитор, – «Я бы сказал здесь просто восхитительно: ничуть не хуже, чем в Ватикане. Вот поселиться бы в этом замке...»

Сумрачная германская фантазия незамедлительно явила красочный мыслеобраз: посреди просторной рыцарской зале возвышается массивное кресло с высокой резной спинкой, окружённое полными латными доспехами и ростовыми щитами. На удобном сидении расслабленно расположился он – Юрген, повелитель Риги, с высоким кубком красного вина в бледной руке. Печальный взгляд его рыбьих глаз мечтательно устремлён на пляшущее пламя камина. Стрельчатые окна, украшенные мрачными витражами, распахнуты, впуская внутрь затхлого помещения холодный ноябрьский воздух...

Звук камушка, попавшего под подошву чьего-то башмака, вернул его к реальности. Он обернулся и заметил тень, скользнувшую в темноту подворотни.

« Вот оно! Наконец-то! Добыча!».

Юрген щёлкнул предохранителем пистолета-пулемёта и решительно бросился следом.

Минув проход узкой арки, Юрген оказался в маленьком тесном дворике. Скособоченные каменные балкончики потрескавшегося фасада здания поддерживало несколько крылатых младенцев. Заходящее солнце наполнило запылённые стёкла дома голодным красным свечением. Высокие ботфорты Юргена утонули по щиколотку в мягком ковре из увядших стеблей сорняка и травы.

Дворик оказался пуст. Человек, забежавший сюда мгновением раньше, исчез.

Что-то хрустнуло за его спиной. Инквизитор моментально развернулся и, не раздумывая нажал на курок. Пули тоскливо взвизгнули, угодив в стену, оплетённую усохшими побегами плюща.

– Не стреляй, красавчик, – мелодичный голосок прозвучал за спиной тевтона.

Высокий блондин благоразумно внял предупреждению и снова повернулся: на этот раз медленно, опустив ствол вниз.

Миниатюрная девчонка, тинейджер, коих во времена своей буйной юности Юргену довелось перевидеть великое множество, сидела на каменной ограде цветочного садика, закинув одну худенькую ножку на другую – такую же худенькую.

Высокие конверсы, розовая футболка с истёртым принтом, рваные джинсы; из прорех выглядывают острые коленки.

Девушка тряхнула головой, откидывая с лица пряди запущенного каре и кисло улыбнулась инквизитору. Её акульи глаз, лишённые радужки, чёрные – от края до края – застыли, не моргая, на фигуре инквизитора.

– Я Флёр, – сказала она.

Холодок ужаса пробежал по позвоночнику инквизитора.

– Guten Tag, – обречённо откликнулся Юрген.

Он опустил ствол бесполезного автомата: подобные глаза уже встречались ему. Он медленно стянул с себя перевязь с мечом и обнажил клинок. Его рука скользнула в карман проклёпанной крестами бригантины и выудила небольшой пузырёк с прозрачной жидкостью. На лезвие полуторного меча пролилась струйка кристально чистой, освящённой воды. Девушка невозмутимо наблюдала за приготовлениями.

– Значит ты хотел бы жить в замке? – её губы еле заметно двинулись, – Таращиться на пламя, мечи и витражи, заливая готическую тоску отборным вином?

– Ага, – кивнул тевтон.

Девушка поднялась с ограды и оказалась совсем малюсенькой – ниже него на полторы головы.

– А почему в твоих фантазиях не нашлось места для твоей возлюбленной – дурашки с синими глазами?

– Она не дурашка, – Юрген сплюнул под ноги, – Она – блаженная. И, если ты внимательно подглядывала за моими мечтаниями, то наверняка должна знать: появлению Невенки помешала именно ты. Я погнался за тобой и все мечты разбились.

– И что же ты надеялся здесь увидеть? – Флёр сделала маленький шажок вперёд и Юрген отступил назад, увеличивая расстояние между ними.

– Добычу, – пожал он плечами, – Я голоден.

– Так ты хищник? – раздалось у него за спиной.

Вторая девушка, похожая на первую, как две капли воды, появилась в арочном проходе. Она держала за руку толстяка: тот стоял безмолвно и покорно, словно овца. Приглядевшись, Юрген заметил петлю, накинутую на жирную шею. Конец верёвки сжимали тонюсенькие женские ручки.

– Каннибал, – ответила вместо Юргена Флёр, – Хищники не едят себе подобных.

– Значит мой подарок придётся абсолютно к месту, – обрадовалась вторая, – Прости моё невежество, инквизитор: я забыла представиться – меня зовут Арманда; я старшая сестра вот этой злючки.

– Сёстры-близняшки, – выпалил тевтон, – То есть Юрген. Вы вампирессы?

Те молчали. Юрген недоуменно ткнул пальцем в небо, указывая на предсмертные лучи мутного ноябрьского солнца.

– Высшие вампирессы? – предположил он с уважением в голосе.

– Мы круче, – ответила Флёр, – Хочешь подраться со мной?

– Нет, – тут же согласился Юрген.

– Познакомишь нас со своей возлюбленной? – вкрадчиво спросила Арманда, дёргая верёвку.

Толстяк помотал свисающими щеками и тройным подбородком и сделал шаг вперёд.

– Это для твоей женщины, – она бросила инквизитору конец верёвки, – Сам ты здесь ничего не поймаешь. Это наша территория. Все местные овцы – наши. Мы здесь обретаемся больше двух сотен лет. Мы и есть настоящие повелители Риги.

– Мы пришли сюда с армией великого французского императора,– подтвердила Флёр, – Но дальше, в Россию, не пошли, интуитивно предчувствуя крах его кампании.

– К тому же, – кивнула головой Арманда, – Этот городок очаровал нас, как и тебя. Верно, инквизитор?

– Верно, – согласился Юрген, – Но провести больше двух столетий в одном и том же городке, каким бы тот не был чудесным, по мне так немного скучновато.

– Мы не сидели на одном месте, – Флёр не оставляла попыток подобраться к нему поближе.

Юрген отшатнулся в тень пухлых ангелочков, изнывающих под тяжестью балкона.

– Не бойся, красавчик, твоей жизни ничто не угрожает. Пока что. Мне просто захотелось ощутить запах живого брутального мужчины. И убери свой меч, раз не хочешь драться.

Юрген некоторое время раздумывал, переводя внимательный взгляд с одного женского лица на второе, абсолютное идентичное первому, потом решился. Стиснул зубы, крепко сжал гарду датского меча и...

Спрятал клинок в потёртые, видавшие виды, ножны.

Флёр подошла и прильнула худеньким тельцем к его мускулистому торсу: совсем как те голодные девчонки, с которыми он знакомился в музыкальных клубах своей далёкой молодости.

– Так чем же вы занимались и почему за пару прошедших веков Рига не вымерла? Вы не убивали жителей?

– Мы выгодно отличаемся от канонических, ортодоксальных кровососов-душегубов, – ответила Арманда, – Безусловно, мы – кошмарные чудовища, гораздо ужаснее упырей, вурдалаков и высших вампиров из модных книжек.

– Всех вместе взятых, – подтвердила Флёр.

– Наша жажда минимальна, а маскарад столь изощрён, что позволяет нам обретаться среди людей, не привлекая к себе пристального внимания. Нам не пришлось скрываться две сотни лет на заброшенном кладбище, в каком-нибудь полуразрушенном склепе, – пояснила Арманда, – Мы поселились в прекрасном особняке в самом центре старой Риги. Скрыть наш вечно юный возраст не составило особых проблем. Мы нашли себе достойное занятие, приносящее ощутимый доход. И продолжаем этим заниматься до сих пор, невзирая на чудовищную шутку, что сотворили с землёй добрые ангелы.

Она хитро подмигнула щекастым карапузам над головой Юргена.

Тот слегка улыбнулся. Он внезапно ощутил, что тревога и предчувствие неизбежной гибели исчезли, уступив место искреннему интересу, любопытству и ещё какому-то странному, необъяснимому чувству: ему просто нравилось вот так стоять и запросто болтать с двумя харизматичными вампирессами.

– Мы стали детективами, сыщиками, охотниками за головами, – продолжила свой рассказ Арманда.

– Соглядатаями, шпионками, наёмными убийцами, – подтвердила Флёр, – И сейчас мы, как бы, при исполнении. Можем поджарить тебе пятки, или отрезать орешки – выпытать всю информацию, интересующую нас.

– Однако мы с сестрёнкой предпочитаем цивилизованный подход, – успокоила тевтона Арманда, – Расскажи нам о своей возлюбленной, о Невенке Оскаала.

– Если вы выбрали цивилизованный подход, – надул впалые щёки Юрген, – Объясните мне: зачем вам Невенка и что я получу взамен?

– Еду и наше расположение, – ответила Арманда.

Толстячок с петлёй на шее радостно кивнул.

– Мы могли бы познакомиться поближе, – согласилась Флёр, ещё крепче прижимаясь к нему, – Однако есть кое-что интересное и, надеюсь, тебя это заинтересует.

Она подняла вверх голову.

Пугающие зрачки исчезли; на мужчину смотрели чувственные синие глаза. Юрген вздрогнул. Он заметил поразительное сходство только сейчас. Тот же нос с изящной горбинкой, острые скулы, волевой подбородок с ямочкой.

– Не может быть, – прошептал изумлённый тевтон.

– Мы и сами слегка удивились, – сказала Арманда, – Она наша родственница.

– Далёкий потомок, – возразила Флёр.

– Вы же сами дети, – недоумевал Юрген.

– Наш отец, блестящий фехтовальщик и искусный похититель дамских сердец... – молвила Арманда.

– Развязный дуэлянт и похотливый жиголо...– вторила ей Флёр.

– Вполне мог основать потайную ветвь нашего родословного древа, – продолжила Арманда.

Вампиресса приблизилась и обняла инквизитора с другой стороны.

– Зачать пару-тройку бастардов, о существовании которых мы даже не подозревали, – пояснила Флёр.

Юрген нахмурил белёсые брови.

– Поправьте меня, если я ошибусь, – сказал он.

Близняшки, обвившие его талию, согласно кивнули.

– Две французские мигрантки, обратившиеся во что-то жуткое, отправились в поход с Наполеоном Бонапартом, но, предчувствуя финальный результат, осели в Риге, где от души развлекались последние две сотни с хвостиком лет, пока весь мир не постиг Апокалипсис.

– Всё так, – подтвердили сёстры.

– И тут случилось нечто странное, – продолжил инквизитор, – На военной базе, что расположена в пятидесяти милях от города, появляется странная девушка – гипотетическая родственница кровососок. А следом некий работодатель...

– Клиент, – поправила блондина одна из сестёр.

– Коварное чудовище, жутко могущественная тварь, – поддакнула вторая.

– Ага, таинственный заказчик, —поправился Юрген, – Появляется таинственный заказчик и, выложив дамам тайну о существовании их потомка, настоятельно просит оного разыскать.

– Типа того, – сказал кто-то из девушек.

Трое замолкли, осмысливая озвученный абсурд.

– Вам это всё зачем? – спросил тевтон, —Каково обещанное вознаграждение и что будет, когда вы встретитесь с Невенкой? Что вы хотите от меня?

– Ты мне нравишься, инквизитор, —сказала девушка, нехотя разжимая объятия, —Я была бы не против продолжить знакомство с тобой.

– Не знаю, что будет после нашей встречи с Невенкой, – продолжила вторая, – Но теперь ты наверняка уверен, что ей не грозит опасность. Её добрые тётушки не причинят родной кровушке никакого вреда.

– А в награду нам обещали много свежей крови, – хихикнула первая.

– Не местной, жидкой и послушной; нам обещали кипящую и терпкую кровь воинов святого официума, – облизнулась вторая, – Так ты поможешь нам, милый Юрген или предпочтёшь стать бутылкой?

* * *

Соткен даже не попыталась остановить автомобиль. Всё, что она успела – это немного скинуть скорость и высунуть голову в крохотное боковое оконце броневика. Пока её рвало, пристальный взгляд серых глаз ни на миг не отрывался от шоссе, и оно оставалось абсолютно пустым. Никаких постапокалиптических встречек. Когда первый, нестерпимый приступ прошёл, Соткен плавно нажала на педаль тормоза. Ньяла поехала совсем медленно. Женщина отерла с губ и щёк брызги собственной рвоты. Её жутко трясло – кидало то в жар, то в холод. Перед глазами пульсировали чёрно-красные круги. Дыхание стало прерывистым и хриплым. Из носа лило, а в горле першило, как при гриппе. Желудочные спазмы сводили с ума; ей срочно требовался нужник.

"У меня есть последний патрон. Живой не дамся".

Кривушка сжала чашечку бюстгальтера на левой груди: там, где сердце. Оно бешено молотило. Ампула была на месте.

Вот и подходящий съезд – очередная грунтовая и заросшая дорога, уводящая в небольшой сосновый лесок. Ньяла свернула и, поползла, преодолевая глубокие ухабы, заполненные вязкой, коричневой жижей.

Вот и подходящие кусты.

Соткен заглушила двигатель. Трясущимися руками принялась шарить в бардачке. Ничего подходящего не было.

«Чёрт лохматый. Я оставила всю бумагу возле этого засранца».

Женщина поморщилась, внимая резким болям, терзающим её горящий живот и поплелась вглубь десантного отсека, к операционному столику. В нос ударила тошнотворная вонь человеческих экскрементов и мочи.

Человеку, что страдал, распростёртый на стальной поверхности своего ложа мучений, каким-то чудесным образом удалось освободить кисть правой руки от кожаного ремня, которым был укомплектован операционный столик, и толстых слоёв скотча. Его трясущиеся пальцы сжимались и разжимались, будто пытаясь поймать что-то невидимое в окружающем его спёртом воздухе, полном тошнотворных миазм. У Соткен болезненно сжалось сердце.