Текст книги "Кого не взяли на небо (СИ)"

Автор книги: Клим Мглин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 52 страниц)

Annotation

Маленький отряд одиозных личностей, ведомый древним божеством, путешествует по опустошённому Апокалипсисом миру. Бывший воин и одержимая демонами девушка, безумный музыкант и серийный убийца, кельтские ведьмы и жестокие инквизиторы, неупокоенный фараон и его телохранители. Что ищет и какие цели преследует гордая горстка тех, кого не взяли на небо?

Кого не взяли на небо

Пролог

Глава первая. Явление

Глава вторая. Pacta sunt servanda

Глава третья. Та, что красит волосы кровью врагов

Глава четвёртая. Бодхисаттва

Глава пятая. Легенды

Глава шестая. Контракт

Глава седьмая. Никто не знает, что ты здесь застряла

Глава восьмая. О диверсантах, сверчках, роботах и японском нижнем белье

Глава девятая. Bonus Track I. Элис. Bonus Track II. Имтраута.

Глава десятая. Пересекая Стикс

Глава одиннадцатая. Санитары господа

Глава двенадцатая. Заблудшие

Глава тринадцатая. Корабль мертвецов

Глава четырнадцатая. Сука-любовь. Часть первая

Глава пятнадцатая. Bonus Track. Пророчество

Глава шестнадцатая. Сука-любовь. Часть вторая

Глава семнадцатая. Вечные и мёртвые. Часть первая

Глава восемнадцатая. Bonus Track. Апгрейд

Глава девятнадцатая. Вечные и мёртвые. Часть вторая

Глава двадцатая. Круиз

Глава двадцать первая. Conspiracy. Часть первая

Глава двадцать вторая. Bonus Track. Драгоценность, радующая ум

Глава двадцать третья. Conspiracy. Часть вторая

Эпилог

Кого не взяли на небо

Пролог

Мощный подземный толчок нарушил многовековой сон некрополя, вырубленного глубоко в сердце монолитной скалы. Не успели каменные своды унять свой плач, пролившийся струйками жёлтого песка на древние истёртые плиты, как земля снова содрогнулась. Изящная колонна, устремлённая в потолок, испещрённый странными иероглифами и пугающими рисунками, надломилась. Третий толчок чудовищного землетрясения обрушил куски чёрного мрамора на исполинский саркофаг, установленный в центре огромного зала. Багровый терракотовый гроб, повторяющий очертания громадного волка, стоящего на задних  лапах, треснул. Недра земли вновь сотряслись – ещё три строгие колонны, казавшиеся непоколебимыми, рухнули. Оскаленная волчья морда покрылась паутиной трещин, керамика осыпалась. Раздался хриплый рык, что-то ударило в стенки усыпальницы, и зловещее изваяние разлетелось шквалом мелких осколков. В кромешной тьме склепа медленно разгоралась пара тусклых огоньков, превращаясь в два огромных звериных ока, багряно-жёлтых, словно пылающая осенняя листва.

Глава первая. Явление

«В тыкве надо быть круглым, в трубе длинным». Поговорка снайперов.

Утро случилось сумрачное и промозглое. Мелкий холодный дождь лил не только с неба: все четыре проклятые стороны света прыскали противной моросью. Резкие порывы колючего ветра трепали оранжевую рыболовную палатку, растянутую на вершине небольшого, лысого, как череп, пригорка, по склонам которого стекали вниз бурые ручейки грязной воды. Откинутый палаточный полог, исторгающий густые клубы сизого дыма, являл окружающему миру пару ног, обутых в армейские берцы, щедро заляпанные грязью. К длинным ногам прилагался полутораметровый винтовочный ствол, торчащий из-под складок апельсинового брезента. Дуло покоилось на воткнутом в землю упоре для рыболовной удочки. Владельца ног, пушки и оранжевого убежища звали Монакура Пуу.

Странное имя принадлежало худому, чудовищно высокому мужчине с длинной светлой бородой, заплетённой во множество косичек, и копной густых, опускающихся ниже пояса, волос, частично скрученных в неряшливые дреды. В миндалевидных голубых глазах плескалась медитативная отрешённость. Приклад семнадцати-килограммовой снайперской винтовки бренда «Анцио» вдавил его в пляжное складное кресло, втиснутое внутрь означенной палатки. В правой руке Монакура Пуу держал чадящую самокрутку, левой сжимал блестящие бока двухлитрового алюминиевого термоса. Монакура Пуу развлекался. И немного охотился. Ожидание жертвы притупляло чувство голода, усиленного крепким самогоном и ядрёным, самосадным сортом трубочного зелья.

У палатки валялось несколько громадных гильз, и большая куча чего-то, что напоминало фарш из мяса, кишек и меха. Немного раньше эта груда окровавленной плоти была двумя одичавшими собаками и сумасшедшим лосем, непонятно на кой ляд блуждавшими по этому необъятному полю. В качестве охотничьих трофеев Монакуре Пуу достались лосиные рога, и те части убиенных зверушек, что удалось найти в покрывающей поле жиже.

Да и нормально. За те годы, что провёл он в этом городке, он сам и те, кого он встретил, и оставил в живых, гурманами быть перестали. Встретил он семь человек. Семь живых людей за семь лет. Вряд ли просто совпадение. Четверых из них – трёх мужчин и бесполезную сумасшедшую старуху он пристрелил. Но пощадил двух женщин. Послушных и понятливых. Теперь они – одна из немногих услад в его нынешней жизни. Оставил в живых и маленькую девчонку, найденную на пепелище обезлюдевшего белорусского посёлка. Возможно, зря. Теперь она – его постоянная головная боль. Совсем недавно была ребёнком, а нынче расцветает, гордая и колючая, словно роза.

Монакура глубоко затянулся гигантским косяком, сделал большой глоток из термоса, вгляделся в линию горизонта и подавился.

Когда-то, в той прошлой жизни, что казалась теперь сном, он был солдатом, и неплохим. Да что там неплохим. Превосходным солдатом. Сержантом великой армии. Дурман, окутавший разум, не сильно ослабил инстинкты воина, и глаз опытного снайпера чётко уловил неясное движение далеко впереди, на расстоянии гарантированно удачного выстрела из «его девочки», как он ласково называл тяжелую снайперскую винтовку «Анцио». Бывший сержант схватил полевой армейский бинокль, посмотрел, отбросил в сторону термос, плюнул косяк и снял ствол винтовки с кронштейна. То, что двигалось прямо на его палатку, шло на двух ногах.

«Кенгуру, пингвин, страус. Кто ещё ходит на двух ногах? Человек?»

Монакура Пуу встречи с человеком не боялся. Он вообще не боялся того, что ходит по этой долбаной земле, жрёт, срёт, спит, и умирает. С последним он и его «девочка» могли помочь любому незваному гостю. Красные глаза сержанта пытались разглядеть движущийся объект, а воспарившее сознание – осознать, что же именно неторопливо направлялось прямо в его руки. Оно выглядело, как пугало и явно придерживалось выбранной цели. Целью этой твари была оранжевая рыболовная палатка.

– Обожди милая, вальнуть успеем, – сказал Монакура Пуу своей винтовке, нежно погладил длинный ствол, и приник к прицелу.

Он уже успел, обняв огромную «Анцио», скатиться с пригорка, и теперь лежал в привычной снайперской позиции, наполовину погрузившись в грязь и жижу, что покрывала поле. Бывший сержант задержал дыхание, приготовившись к стрельбе, но тут его правая рука, указательный палец которой лежал на спусковом крючке, слегка дрогнула. Очертания цели постоянно изменялись. Сейчас это был огромный волк, идущий на задних лапах. Зверь зловеще скалился – гигантские стоячие уши напоминали рога демона. Монакура Пуу отстранился от оптики и прикрыл глаза. Сосчитал до десяти. Снова уставился в прицел. Теперь объект опять напоминал пугало – к сержанту пожаловал Страшила. Долбаный мешок соломы из его самой любимой в детстве книжки. Западло валить Страшилу.

Монакура с размаху влепился красной рожей в  холодный кисель чернозёма, отсчитал про себя шестьдесят ударов сердца, вынырнул, и, стараясь не проблеваться,  отёр грязь со лба и глаз. Опять приник к прицелу. Купание помогло – дурманящий сознание марихуановый морок таял, как гонимый рассветом призрак. Теперь он чётко разглядел того, кого принял за пугало. Существо было одето в гилли, маскировочный халат снайперов.

Монакура ухмыльнулся. После Судного дня, что начал за здравие семь лет назад, но так и не вытянул библейской кульминацией, на Земле осталось полным-полно всякого припрятанного добра: оружия, боеприпасов, топлива и одежды. Если бы сейчас на Монакуру пёр танк, он бы и ему не удивился. Те дни ужаса, пока Ангелы трубили, пережить удалось немногим. Но если тебе посчастливилось остаться в живых на Земле, после всего, что проделали с ней Небеса, ты мог одеваться, как пожелаешь. Можешь нарядиться Бэтменом, можешь велосипедистом-пидором, или, вот полюбуйтесь, американским снайпером.

«Коллега», – подумал бывший сержант, собираясь разорвать захватчика в мелкие кровавые сопли, бронебойным, двадцати-миллиметровым «Вулканом».

Однако не спешил спустить курок. Хмурился.

«Что же за пушка у паренька? Оружие никогда не бывает лишним.»

После выстрела из «Анцио» от пухи оккупанта мог остаться лишь не поддающийся опознанию металлолом. Монакура опять уставился в прицел, пытаясь распознать вооружение противника. Но распознал другие, гораздо более важные детали.

«Ёп-твою-мать. День сюрпризов и наград.»

Грязный палец на спусковом крючке снова дрогнул, из дыры в бороде на приклад винтовки потекли слюни сосредоточения.

Маскировочное гилли, напоминающее свалявшийся, грязно-серебристый мех хищника, куда-то исчезло.

Идущий не был ни кенгурой, ни пингвином, ни снайпером-бро.

Это ваще был нипацан. Идущий был либо бабой, либо кем-то, кто выглядит, как баба.

Например, престарелым Мерилином Менсоном.

«Цель распознана». «Захват цели». «Уничтожить цель?»

«?»

«??»

«???»

Монакура бережно отложил в сторону свое, больше похожее на корабельное орудие, чем на винтовку, оружие. Откатился чуть вправо и пополз вперед, подражая движениям ящерицы, угодившей в лохань с говном. Метров через двадцать остановился, переполз влево на пару шагов, перевернулся на спину и замер. Правая рука, лежавшая на груди, сжимала удобную пластиковую рукоятку австрийского пистолета «Глок». Пуу лежал и слушал. Вскоре послышалось плюханье и чавканье – звуки больше походили на возню свиней в грязи, чем на шаги человека. Плюханье приближалось. Лёжа на спине, Монакура выгнулся дугой, оперся затылком об кочку, колени слегка подтянул.

Плюх, чавк, плюх, чавк.

Десять шагов, девять, восемь.

Бывший сержант распрямился, как плечи английского длинного лука, моментально оказался в упоре на одно колено, и, безошибочно определив положение цели, всадил Менсону две пули в ногу. Упал, перекатился. Упор на колено, готов к стрельбе.

«Что за хрень?»

Цель пропала. Артист, что должен корчиться от боли в простреленной ноге, крича и сквернословя, исчез. Монакура ошеломленно водил стволом вправо-влево, влево-вправо. Справа, из кашеобразной поверхности поля выглядывали кочки, покрытые жухлой травой и густыми зарослями невнятного кустарника. Оттуда послышался скрежет: кто-то ожесточённо терзал ручку допотопного патефона. Раздался треск песчинок, попавших под иглу проигрывателя, а затем виниловый голос озорно запел:

«Венн им фельде блицен

Бомбен унд гранатен

Вайнен ди медхен

Ум ире зольдатен», – пел красивый, как у Марлен Дитрих, голос.

Монакура непечатно выругался и всадил в кусты пять пуль.

«Цвай фарбе тюшер

Шнауцбарт унд штерне

Херцен унд кюссен

Медхен ист цу герне».

Чувственно продолжал Мерилин.

– Пидор, – скрипел зубами сержант.

Еще пара  пуль, и Монакуру охватила холодная ярость. Выхватив из чехла армейский штык-нож, отчаянный воин бросился кромсать ненавистного артиста. До кочек с кустами оставался один прыжок, и Монакура увидел поднимающуюся с земли высокую, стройную фигуру. Тут что-то втащило* ему точно в лоб, и мир погас.

«Ай варум, ай дарум.

Ай варум, ай дарум.»

*Примечание: «втащить» – доставить переживания, оказать сильное влияние, применить физическое воздействие.

* * *

Монакура лежал у подножия пригорка, где раньше стояла оранжевая палатка, связанный одновременно и жёстко и нежно, словно над ним поработал искушённый мастер шибари. Руки были сведены вместе, заведены за спину, и соединены со связанными лодыжками. Демонтированная палатка была расстелена рядом с ним в грязи, тут же стояло складное рыболовное кресло. На палаточном брезенте лежали мотки веревки, его винтовка, его пистолет и его штык-нож. В кресле сидел Мерилин Менсон и пристально вглядывался в Пуу.

– Очнулся? – спросил дряхлый артист бархатным и низким, чуть с хрипотцой, женским голосом, сунул себе в рот окурок огромного косяка, чиркнул извлеченной из нагрудного кармана золотой «Зиппо» и выпустил в рожу Монакуре мощную струю дыма.

Потом встал над сержантом и поднял штык-нож.

– За «пидора» ответишь, – прошипел он, и воткнул нож Монакуре в лоб.

Тот заорал и очнулся.

Он лежал, связанный буквой «О»; в его любимом розовом складном кресле сидела пленившая его дева и пырилась* на бывшего сержанта несуществующей ныне армии.

*Примечание: «пыриться» – медитативно созерцать объект, свое собственное сознание, и сам процесс созерцания.

– Очнулся, малыш? – спросила она красивым, низким, чуть с хрипотцой голосом и встала с кресла. Монакура забарахтался в луже от страха и любопытства, словно навозный жук в коровьей лепешке. Теперь он мог разглядеть своего захватчика во всей его девичьей красе.

Вся перемазана бурой грязью. Лет двадцать, двадцать пять. Неестественно высокая для женщины. Волосы, спутанные и грязные, до плеч, неровно остриженные рукой бухого в хлам цирюльника. Вздёрнутый вверх заостренный нос, как у молодой ведьмы. Из-под пушистых ресниц поблескивают жёлто-зелёные глаза. Кожаные сапоги с высокими, проклёпанными голенищами, ощетинившиеся острыми шипами. И платье. Короткое, что едва прикрывает задницу, с глубоким вырезом на спине. Чёрное, усеянное жёлтыми пятнами в виде мёртвых смайликов. При порывах ветра Монакура мог видеть её чёрные, узкие трусики. Связанный сержант завороженно таращился на тётку взглядом водяной крысы, что узрела кобру, величественно распускающую капюшон.

– Привет, Ширли, – прохрипел пленник, – Клёвый закос. Здорово стиль скопировала. Однако я угадал – фамилия той, кому ты подражаешь, действительно Менсон.

– Ты обознался, малыш, – она стояла прямо над ним, немного расставив ноги, и недоумённо улыбаясь, – Моё новое имя – Ельня.

– Ладно, пусть будет Ельня, главное не волнуйся, – сержант обеспокоенно переводил взгляд от её голых ног на расстеленную палатку, где лежало всё его оружие, и обратно на ноги.

– Ельня – очень необычное имя, тебя так родители назвали?

– Нет, – ответила она, – Прочла вчера на дорожном указателе перед сожжённым городком. Слово понравилось.

– А как звучит твоё настоящее имя?

– Упуаут, – улыбнулась девушка, – Но я хочу, чтобы ты называл меня Ельня. Мне так нравится.

Бывший сержант задрал голову и ещё раз внимательно изучил облик той, что смогла одолеть выпускника российской диверсионной школы.

«Наглухо отмороженная», – предположил он, – «Психопаты могут быть нечеловечески сильны, а быстроте их движений позавидуют искушённые мастера единоборств.»

Губы шизанутой девы растянулись ещё шире, демонстрируя жёлтые, звериные клыки.

«Ёбаный карась», – осознание прошлось по его позвоночнику ледяной волной мурашек, – «Они всё-таки не миф. Грёбаные киборги. Сраные синтетические андроиды. Значит все эти слухи о разработке секретного оружия, что будоражили армейские умы перед самым Апокалипсисом – действительно правда. Интересно, «Упуаут» – это название проекта? Тогда понятно, почему двухметровый спецназовец валяется связанный, а эта сука стоит рядом и дружелюбно лыбится. Мне надо выиграть время. Тупой робот не может взять верх над русским солдатом.»

Сержант уже нашёл слабое место в узлах связывающей его веревке. Теперь надо немного напрячь мышцы здесь, расслабить там...

– Никакой я не робот, – обиженно произнесла Ельня; с уголка её приоткрытого рта стекла струйка вязкой слюны.

Спорить было недосуг: правая рука Монакуры была уже свободна, а больше ему ничего и не требовалось.

«Ёбну её головой вон об тот булыжник», – приметил Пуу подходящую под его цели каменюку, – «Дурной пластиковый череп, набитый электроникой, разлетится в брызги.»

Сержант исполнил молниеносный бросок, но кончики его ногтей лишь чиркнули по женской обнажённой ноге, и тут же носок стрёмного сапожища влетел ему прямо в рот, разбивая губы и кроша передние, коричневые от дыма и крупные, как у жеребца, зубы. Монакура всхрапнул и забулькал. Грязная борода окрасилась красным. Он стал похож на людоеда из книжки-раскраски для детей.

Ельня морщилась, взирая на глубокую, кровоточащую царапину на своей ноге.

«Нихуя не киборг», – грустно подметил Монакура, – «Но я не могу с ней справиться. Позор тебе, сержант.»

– Я же сказала, что не робот. Будешь ещё пытаться? – Она слегка склонила голову к плечу и напоминала сейчас лохматую немецкую овчарку, внимательно ожидающую приказа.

– Буду,– прорычал сержант, отплевываясь сгустками крови и кусочками зубов.

Он уже частично избавился от своих пут – стоял на четвереньках. Распрямляться вверх – на все свои два метра десять сантиметров – не было ни времени, ни терпения.

Он бросился вперёд в убийственной кабаньей атаке.

И снова поймал пустоту.

Носок клёпанного кожаного сапога, что вошел ему в лоб, наверняка был укреплён металлической пластиной.

Потом Монакуру некоторое время методично били. Но не очень сильно. Просто, чтобы немного успокоить.

– Ладно, твои попытки закончены, – Ельня присела над ним; одной рукой ухватила копну дредов и приподняла его голову, – Расклад такой. Называй меня Ельней. Я говорю – ты выполняешь. Говоришь, когда я разрешу. На трусы мои пялиться можно. Понял?

– Не понял, – в щеке Монакуры зияла дырка, оттуда пузырились и текли слюни, перемешанные с кровью.

Молниеносный удар свернул его длинный нос на бок, что-то отвратительно хрустнуло и второй удар зафиксировал его новое положение на физиономии сержанта. Красное, измазанное грязью и кровью, лицо, моментально побелело, сам он обмяк и повис, намотанный за косицы на руку кровожадной суки.

– Я буду звать тебя Йолей, – слабо пролепетал Пуу, теряя сознание, – Ельня – реально дурацкое имя.

* * *

Когда он снова пришел в себя, ноги его оказались свободны, а руки скованы спереди вполне себе комфортными полицейскими наручниками. Боль в голове, сломанном носе и разбитом рту изрядно доставляла: похоже, он пытался проглотить гранату, но не успел. Йоля что-то протянула ему.

– Возьми, попей, – её рука, покрытая густым рыжим пушком и россыпью веснушек сжимала термос с диким пойлом из липового чая и самогона.

Монакура потянулся вперед скованными руками и она вложила в них сосуд. Отрава выливалась через дырку в щеке. Пуу посмотрел на девушку, как обиженный щенок. Йоля понимающе моргнула и ладонью зажала рану. Сержант пил, и с каждым глотком наступало облегчение. Нежная ладонь мягко забрала бутылку и разбитых губ сержанта коснулся фильтр прикуренной сигареты.

– Сейчас я буду тебя спрашивать, попытайся отвечать. Не надо оскорблений и бесполезных ругательств, – она подмигнула ему, – Понял?

Монакура закивал головой вверх-вниз, как китайский болванчик.

– Кто-нибудь ждёт тебя?

Кивание.

– Сколько их?

Моргнул три раза.

– Придут тебя искать?

Мотание.

– Воины?

Мотание.

– Где они?

Мотнул головой в сторону болота.

– Вы там живете?

Йоля внимательно посмотрела ему в глаза.

– Все трое женщины?

Кивок и вздох.

– За болотом город, верно?

Кивок.

– Хорошо. Успеем до темноты?

Кивок.

– Хорошо, малыш. Скажи теперь, как меня зовут?

Монакура тяжело засопел, сплюнул под ноги кровавый комок, открыл рот и опять закрыл.

– Быстро, падла, произнес моё имя. Моё настоящее имя. Правильно, по буквам.

Она придвинулась ближе. Избитый сержант непроизвольно зажмурился и услышал тихий, постепенно удаляющийся смех. Монакура выдохнул, открыл глаза и забулькал. Он тоже смеялся.

* * *

Они шли уже второй час. Обычно от дома, где он жил со своими женщинами, до мест охоты Монакура добирался  за час. Иногда, в самые голодные для зверья последние месяцы зимы и первые месяцы весны, одичавшие собаки, лоси и даже медведи забредали в город, чем сильно упрощали жизнь добытчику. Сам городок уже давно был начисто обобран своим властелином, хотя иногда преподносил неожиданные сюрпризы. Обследуя захламлённые улочки, опустевшие дворики, дома, чердаки и подвалы, сержант иногда натыкался на поразительные находки. К примеру во дворе одного облупленного дома, выглядевшего словно вертеп каннибалов, сержант обнаружил заросшую высоким бурьяном асфальтированную вертолётную площадку, на которой, поникнув обугленными винтами, стоял обгоревший остов небольшого двухместного летательного аппарата. А не так давно, Монакура нашёл тщательно замаскированный люк в полу уже много раз обследованного дома. Внизу было много чего удивительного, например прекрасно оборудованная комната пыток со множеством соответствующих приспособлений. Сержанту особенно понравилось кожаное кресло со множеством тугих ремней, стоящее посередине комнатёнки под прицелом трёх видеокамер. Некоторое время он мечтал усадить туда одну из своих женщин, да только как то не сложилось. Кроме всего прочего, сержант нашёл там несколько упаковок консервов. Вполне себе годных. Монакура сглотнул голодные слюни.

«Как он вообще теперь будет есть? И дышать?»

Нос, сломанный в нескольких местах, заложило напрочь, а из дырявого хлебала вываливались питьё и еда.

«Откуда ты взялась такая жёсткая?», – подумал сержант, – «Скоро я это узнаю. Неужели ты думаешь, что можешь справиться с бывшим российским диверсантом, тупая ты пилотка?».

Йоля, идущая впереди и несущая на плече ствол громадной винтовки, вдруг остановилась, сбросила его на пол и, на развороте, разрядила в подбородок сержанта тщательно подготовленный оверхенд. Монакура, который был огромным, хотя и весьма худым мужчиной, брыкнулся, как подкошенный, приклад гигантского оружия придавил его к земле.

«Идешь, хуйню про меня всякую думаешь. Эта сука умеет читать мои мысли. Хорошо, что до носа не дотянулась – третьего перелома я бы не выдержал.»

– Да, я умею читать твои мысли, – улыбнулась ему Йоля, – Ещё раз назовешь меня сукой...

Монакура ясно представил себе эту высоченную девчонку в том прекрасном кресле из тайного подвала. Йоля улыбнулась, подошла и помогла ему встать, ухватив под руку. Он хотел обхватить её точёную талию, повалить, а затем откусить этот красивый носик, но женская очаровательная улыбка просто обезоруживала. Бывший сержант тяжело вздохнул и стал покорно подыматься на ноги.

* * *

Шли друг за другом и несли на плечах семнадцати-килограммовую «Анцио» – Йоля впереди, Монакура сзади; сержант был прикован наручниками к прикладу чудовищной винтовки и, когда надо было менять направление, делать поворот, или обходить препятствие, Пуу слегка поворачивал в нужном направлении огромное оружие, и девушка сразу предпринимала нужный маневр.

«Как собака на поводке», – подумалось сержанту, однако этот дерзкий ментальный посыл ничуть не расстроил девушку.

«В этой бабе есть что-то псиное – поразительное сочетание грации и неуклюжести».

Оценка понравилась – попа продолжала невозмутимо вилять.

Монакура рассматривал мускулистые женские ягодицы, обтянутые мокрым, грязным платьем – это слегка отвлекало его от боли и позора побеждённого воина.

Они минули болото и теперь выходили по грязной проселочной дороге на трассу. Скоро будет мост через реку, а за ним и окраина города. Через пару лет река затопит этот мост. С каждым годом воды в ней все прибывало. Почему, сержант не знал. Наверное Арктика тает. Они подошли к мосту, и некоторое время брели по пояс в воде, прежде чем ступили на твёрдый асфальтовый горб. Длинные, стройные женские ноги омылись водой, грязь слегка отступила. Мокрое платье еще сильнее облепила крепкий зад. Монакура представил, как он задирает это платье и...

И, спохватившись слишком поздно, перестал грезить. Но ничего не случилось – его не ударили. Йоля продолжала, сладко виляя задницей, невозмутимо идти вперёд.

«Ей нравится», – понял сержант и заулыбался.

На дырке в щеке надулся и лопнул огромный кровавый пузырь.

Через минут десять они подошли к окраине городка. Окраина была окраиной лишь  потому, что тут стояли последние дома. Их архитектура и внешний вид были точно такими же, как у домов в центре городка. Строениями являлись в основном одноэтажные деревянные дома, обложенные неряшливой штукатуркой. Изредка попадались каменные пятиэтажки, тоскливо глядевшие черными проемами окон на подобных себе страдальцев. Стены построек были измазаны чем-то нехорошим, что не смылось и бурями Апокалипсиса.

Девушка в миниплатье и бывший сержант канувшей в небытие армии, соединенные вместе крупнокалиберной снайперской винтовкой, брели по городской улице, обходя горы мусора и ржавых чудовищ, бывших некогда автомобилями.

Совсем недавно здесь хозяйничали, сбившиеся в стаи, потомки одичавших собак, ранее бывшие домашними питомцами жителей городка. Доапокалиптических собак в городке было очень много, и Судный день не сильно затронул популяцию зверушек, ибо небесам не было дела до тварей неразумных – в те дни судили людей. Потом все человечки умерли, а их питомцы одичали, жрали себе подобных и спаривались с такими же, как они. Результаты были устрашающими. Когда Монакура Пуу появился здесь впервые, ему пришлось выдержать небольшую войну с этими существами, уже слабо напоминающими собак. Монакура выжил и победил, но сильный укус одной твари принес ему тяжелую болезнь. Он целый месяц бегал  голый, на четвереньках, по городу – рычал, лаял, дрался с другими кобелями за еду и сучек. Потом попустило. Пуу продолжил убивать тварей, и наконец оставшиеся в живых покинули город и его нового властелина. Кстати, эти монстры были вполне съедобны и даже вкусны, особенно если ты владеешь парой рецептов корейской кухни. Монакура владел. И, хотя его женщины поначалу нос воротили от такой кулинарии, неодобрение это было быстро из них выбито.

Дорогу им преградил огромный грузовик. Даже проржавевший и стоящий на спущенных колесах, пятьсот двадцать пятый МАЗ Минского автозавода выглядел грандиозно. Грузовик занимал всю дорогу, и пришлось пробираться по грязи и кучам мусора, чтобы обойти его. Пуу подскользнулся и затанцевал на месте, пытаясь удержаться. Йоля противно хихикнула и спихнула со своего плеча ствол винтовки. Снайпер полетел в грязную придорожную канаву. Он лежал в глубокой луже, и вид имел оскорбленный.

«До замка меньше километра», – подумал Пуу.

– Тогда вставай, – девушка подняла свой конец винтовки.

Помимо того, что он был прикован к Анцио, на спине он тащил свой походный рюкзак с массивной стальной рамой, а на груди – небольшой, но плотно набитый тактический рюкзак Йоли, явно натовского происхождения. Она же была обременена лишь концом ствола винтовки, кобурой с его Глоком на талии и ещё...

Еще она несла меч. Да, чёрт побери, у неё был меч.

Монакура Пуу готов был биться об заклад, и в заклад бы внёс свою бессмертную душу, что раньше, да хоть бы минут пять назад, никакого меча за спиной этой длинной сучки не было. Он уже больше часа тащился сзади, навстречу своей судьбе, обречённый, словно раб, идущий в штольню рудника, чтобы спуститься вниз и больше никогда не увидеть солнечного света. И, чтобы хоть как-то отвлечься от скорбных мыслей, отчаяния и стыда, он всё это время пырился на обтянутую мокрой тканью умопомрачительную задницу, виляющую впереди него на расстоянии каких-то полутора шагов. А сейчас по этим невозможно совершенным ягодицам в такт мягким и грациозным шагам, шлёпают видавшие виды, потёртые кожаные ножны, висящие на широкой, проклёпанной перевязи.

Из устья древних ножен виднелась длинная рукоятка. Загнутая полумесяцем гарда. Навершие в виде перевёрнутой груши. Узкие ножны, длиной чуть больше метра.

– Нихера себе, – воодушевлённо просипел сержант, и побряцал скованными ручищами, инстинктивно пытаясь протянуть их вперёд, где, окромя аппетитной жопы, теперь появился ещё один объект жгучего желания.

– Но откуда...

– Он всегда был со мной, – прервал его вопрос бархатный голос девушки, – Просто ты его не замечал. Как и многого другого. Понимание и прозрение будут приходить к тебе небольшими, безопасными дозами.

– Так называемый датский меч, – прохрипел Монакура, – Скорее полуторник, нежели двуручник. Рикассо в треть длины самого клинка. Как и рукоять.

Йоля остановилась и медленно обернулась. Девушка улыбалась.

– Всё верно, солдат. Наверное хочешь взять его в руки?

Монакура кивнул – надежда прошлась по коже лютым ознобом.

– Ты считаешь меня сумасшедшей, Монакура Пуу, – грустно произнесла Йоля.

Сержант вздохнул.

– Ладно, я покажу его тебе, только не сейчас. Пошли быстрее, у тебя тёплая вода есть?

Идти оставалось недолго. Поворот, триста шагов по прямой и конец пути. Пейзаж вокруг не менялся. Одноэтажные разваливающиеся дома, блочные пятиэтажки, груды мусора и ржавые остовы автомобилей. Все это заросло буйным кустарником, гиганским борщевиком и имело серый, нездоровый оттенок.

«По всем канонам», – подумал Монакура, окидывая окрестности одобрительным взглядом, – «Постапокалиптика, ёпт».

Пришли наконец-то. Вот он, замок – бывшая лютеранская кирха. Толстые каменные стены, окна-бойницы и глубокий подвал – настоящее подземелье с потайным выходом. Замок располагался на маленькой лужайке, окружённой густыми джунглями бывшего доапокалиптический сквера. Спутники остановились. Захватчица замерла – звериные жёлто-зелёные глаза изучали кирху.

«Ну вот, походу, и всё. Она убьет меня или сейчас, или после того, как я откажусь провести её в здание. Можно попробовать крикнуть, предупредить. Спасайтесь, бегите, типа, мне тут пиздюлей вломили, так что не обессудьте – ничем помочь не могу. А может призвать мелкую к оружию? Девка – прекрасный стрелок. Из окна положит эту суку, как два пальца об асфальт. Жалко всё ж ребёнка. Попить бы сначала. Чтобы кричалось громко.»

Монакура набрал полные лёгкие воздуха, но носок свирепого ботинка вонзился ему под рёбра. Пуу поперхнулся и проглотил слова. Йоля посмотрела на сержанта и снисходительно улыбнулась.

– Не печалься, – сказала она своим бархатным низким голосом, – Все хуйня, кроме пчел. Да и пчелы тоже хуйня, в сущности. Так говорят в ваших землях, когда отчаяние одерживает верх над волей?

Подошла, присела рядом на корточки, широко расставив свои красивые голые ноги. Достала из мокрого рюкзачка, что в начале пути повесила на грудь сержанту, флягу и напоила Пуу  из своих рук, как хомячка.

– Рассказывай. Знаешь что. Не станешь говорить – распорю твой живот и выволоку кишки на землю. Будешь молить о смерти, но скоро не умрёшь. Говори.

И застыла овчаркой, склонив лохматую голову на бок.

Сержант молчал.

– Я не убью твою приёмную дочку. Обещаю.

На этот раз бархатный голос звучал прямо в его голове, и противиться ему не было никакой возможности.

Монакура побулькал, похрипел, и, пустив несколько кровавых пузырей из дырявой щеки, прошелестел, медленно, но вполне внятно: