Текст книги "Кого не взяли на небо (СИ)"

Автор книги: Клим Мглин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 52 страниц)

– Ты же догадалась для чего служит фонтан?– поинтересовался Йонас.

– Присаживайся,– он пнул ногой стул, – Отведай горячего гибискуса: он очень помогает от жажды и жары.

Аглая Бездна послушно присела и приняла из рук египтянина огромную кружку. Горячий напиток обладал ярко выраженным травяным вкусом и безжалостно горчил. Но уже после второго глотка девушка ощутила необычайный прилив сил, а остатки сна как рукой сняло.

– Бедуинский чай, – кивнул ей Йонас, – Унция гибискуса, горсть мармареи, пара цветков мяты, и, естественно, щепотка хабака —для восхитительной бодрости и необычайного прилива сил.

– Этот старикан такую дичь гонит, – клацнул зубами Эйстейн, – Но я уже ничему не удивляюсь, хотя меня бы успокоили слова подтверждения, например твои, сучка. Это правда про Апокалипсис, случившийся семь лет назад?

– Через месяц будет восемь, – пробасил Йонас.

– Не зная насчёт Апокалипсиса, я в библии плохо разбираюсь, – ответила Бездна, – Но, несомненно, некий всепиздец всё же случился: мир, к которому мы привыкли, перестал существовать. Твоя страна, Эйстейн, как и все страны мира, в привычном нам понимании, исчезли с лица Земли, а выжившее население Норвегии примерно равно количеству посетителей твоего «Хелвете» в понедельник утром.

– Ха-ха,– обрадовался Евронимус, – Я так и знал, что это случится – победили, конечно же китайцы и теперь во всём мире коммунизм, правильно я говорю?

– Твои соплеменники-азиаты не победили, – отрезала Бездна.

– Никто не победил, – вздохнул Йонас, – Начавшаяся было война внезапно кончилась– воевать стало некому.

– Куда же все делись, если не поубивали друг-друга? – недоумевал Эйстейн.

– Умерли,– ответил Йонас, – А после – кто куда. Большинство – на небо.

Он скорчил кислую мину, задрал голову и уставился в дощатый потолок.

– А ты чего здесь делаешь? – поинтересовался Эйстейн, – Живешь в монастыре, ходишь в рясе, а эта бабка съехавшая, что драконом может обращаться, утверждает, что ты, тащемта, натуральный Иисус. Только чёрный.

– Мне больше нравится имя Йонас, – ответил тот, – А в рай я успею, мне пока и здесь неплохо.

– А ты умеешь ходить по воде и воскрешать мёртвых? – спросила Аглая.

– Ходить по воде умею, – ответил Йонас, – А вот мёртвых воскрешать – нет.

– Воскрешать мёртвых умеешь ты, Аглая Бездна, – раздался хриплый сонный голос.

На пороге комнаты Йонаса, потягиваясь, словно большая кошка, стояла Бадб. Бледное, синее от татуировок, обнажённое тело прикрывал лишь каскад смоляных волос, ниспадающий на пол.

– Ещё рано, дорогуша, – приветствовал богиню Йонас, – Петух ещё не кричал, я завёл его, как ты и просила, на пол-пятого.

Бадб нежно обвила могучую эбонитовую шею бледными точёными руками.

– Я выспалась, милый, – сказала она, – Несколько часов назад ты влил в меня потрясающий заряд бодрости.

– На вот ещё, – широко улыбнулся эфиоп, протягивая ведьме кружку с дымящимся напитком.

Бадб залпом опрокинула кипяток и обратилась к уставившимся на неё в изумлении Йонасу и Бездне.

– Ну, раз все проснулись, тогда мы не будем терять времени. Надеюсь ты хорошо отдохнула, махири, ибо сил в предстоящем деле тебе понадобится много.

– Что я должна сделать? – расширившиеся зрачки девушки чернели, будто норы в преисподнюю.

Глаза Бадб закатились, тело неестественно выгнулось. Она склонила голову набок и уставилась на Аглаю желто-зелёными звериными очами:

– Подними тех, кто спит в горе, моя хорошая, – произнесла ведьма низким бархатным голосом.

* * *

–Значит она всё-таки решилась? – грустно спросил Йонас, – И почему именно сейчас, спустя почти восемь лет после смерти этого засранца?

– А почём мне знать? – пожала плечами Бадб, – Возможно, она просто пыталась вспомнить, каково это – жить. Ты не забыл? Она же спала больше двух тысяч лет. И почему, дорогой, тебя это так печалит?

–Война меня всегда печалит, – отвечал гигант, – Особенно, если эту войну начинают боги. И конкретно особенно, если эти боги втягивают в свои дела простых смертных. За войны богов люди всегда платят слишком высокую цену. У людей, в отличии от вас, высших созданий, другого дома нет – только этот голубой шарик.

– Мы тоже здесь живём, – попробовала возразить Бадб.

– Не криви душой, дорогая, скажи честно, где твоя родина? Правильно – чудесная страна Ши, что, как думают люди, находится под странными ирландскими холмами, называемыми курганами Сида. Здесь в Асьюте, или Ликополисе, как называли его греки, как раз в этой самой горе, на вершине которой мы сидим, тоже имеются своего рода ворота – портал в другое измерение, наполненный мёртвыми сущностями. Оно является родиной Упуаут; таких миров достаточно много – это не материальные измерения, обычный человек не сможет туда проникнуть, однако некоторые из повелителей запредельных миров могут проникнуть сюда, на Землю, и вдоволь тут позабавиться.

– То есть ты против чтобы такие, как мы появлялись здесь на Земле? – чёрные глаза Бадб слегка прищурились,– А знаешь, я подумаю над твоими словами. Возможно, я устыжусь и буду сидеть у себя в Ши тихонько и спокойно. Не стану проявляться в этом мире и перестану смущать смертных. В особенности одного толстого нигера с большим...

– С большим и добрым сердцем, – закончил за неё Йонас, – Не кипятись, старушка, ты неверно меня поняла.

– Так что же, эта груда чёрного сала на самом деле человек? – вклинился в разговор Эйстейн.

– Так я уж говорил, ты ж спрашивал... Человек,– ответствовал гигант, – Мама – Ариша, отец – Мафусаил: всё, как у людей.

– А как же ты больше двух тысяч лет прожил?– не унимался Эйстейн.

– Да ничего особенного, – взгляд сына человеческого опять погрустнел, – Реализовал сокрытые сиддхи: так любой человек может. Потенциально. Сиддхи долгой жизни. Но это не бессмертие. В конце концов я тоже умру.

– Нихера себе, долгой жизни, – восхищённо протянул Эйстейн, – Я даже до тридцати не дожил, а тут на тебе – две тысячи лет топтать песочек.

– А кто это тебя так, в лоб? – Йонас указал на дыру в черепе Эйстейна.

– Да басист наш, – отмахнулся Евронимус, – Говёный басист, малолетка и позёр. Я его как-то раз ночью домой к себе пустил, пожалел – ночевать ему негде было – дверь, значится, в трусах открываю, а он мне нож в лоб – бум. Больше ничего не помню.

Эйстейн искоса глянул на Аглаю, ожидая всплеска праведного негодования, но девушка молчала; сидела на стуле, сжимая в ладонях кружку горячего напитка и смотрела в одну точку перед собой.

– Дорогой Йонас, – сказала Бадб, – Будь добр, передай мне реликвию, оставленную тебе на хранение Госпожой две тысячи лет тому назад. А ещё мне понадобится ключ от храма.

– Ах да, реликвию... Сейчас, сейчас... Куда же я её засунул, – эфиоп опустился на колени перед грубо сколоченным шкафчиком, распахнул дверцы и принялся ожесточённо греметь, копаясь в недрах мебели.

В сторону полетели кастрюли, сковородки, горшки.

– Ага, – торжествующе воскликнул гигант и поднялся с колен.

В руках он сжимал увесистый чугунный казан, закрытый крышкой.

– Хранил в целости, как обещал. Забирай, ведьма.

Он вытащил из чугунка бесформенный свёрток. Тот лёг на стол перед Бадб.

– Подойди ко мне, махири, – торжественно провозгласила ведьма, но тот продолжал сидеть на стуле, приоткрыв большой девичий рот и в оцепенении уставившись в пространство перед собой.

Оценив потерянное состояние адепта, Бадб слегка упростила ритуал:

– Теперь это твоё, Аглая Бездна. Разверни и посмотри, что внутри.

Девушка послушно подошла к столу и опять залипла, вперив взгляд в свёрток.

– Отринь сомнения, – голос Бадб более не напоминал скрипучее карканье старой вороны – то был голос дракона, на спине которого Бездна совершила чудесное путешествие.

Голос слегка взбодрил её – вывел из гипнотического транса. Протянув руки к свёртку она спросила:

– Если имя ведьмы – Бадб, имя ворона – Грим, то как зовут тебя, дракон?

– Моё имя – Дроттенгогенфольцет. Имя отца, что отверг меня – Стурл, а обманутую мать звали Хурла. Прими то, что оставил для тебя Упуаут.

От прикосновения её пальцев плотная ткань осыпалась пылью.

Тусклое золото, ядовитый перламутр, острые шипы и зловещие отростки. Образы постепенно, словно нехотя, складывались в единую картину. Морская раковина, лежавшая на обеденном столе, казалась нематериальной– магическим сгустком, притягательным и опасным. Аглая осторожно дотронулась до края этого чуда. И в тот же миг из устья раковины выползли чёрные дымящиеся щупальца: они крепко обвили шею Бездны. Та зашаталась и рухнула на одно колено, от приступа удушья её рот широко раскрылся. Один из дымящихся отростков устремился в распахнутую глотку и пропал там. Сжимающие шею щупальца растворились в воздухе. Аглая тяжело вздохнула и поднялась на ноги. Её широко распахнутые глаза сверкали чёрным огнём.

– Хуясе,– молвил Эйстейн, – Жить становится всё интересней.

– Благословение Госпожи, – прижмурилась Бадб.

– Последний раз этой раковины касались руки Упуаут две тысячи лет тому назад, а этот, – она указала на Йонаса, – Трогал лишь через тряпочку. Бери ракушку и пойдём наверх, нам пора.

– Теперь настало время прощаться, – кельтская богиня приблизилась к чернокожему гиганту, – Ты, уголёк, посиди здесь, обожди, пока всё закончится. И не грусти, я скоро навещу тебя опять. Лет через пятьдесят.

– Я пойду с вами, – решительно заявил Йонас, отодвигая в сторону стул, – Я не испытываю ни страха, ни вины перед теми, кто явится из недр горы. И раз уж их покой будет нарушен, я бы хотел с позволения махири пару раз ударить в колокол.

– Ты хочешь помочь нам, добрый нигер, – улыбнулась Бадб, – Но хитришь, потому как недавно пудрил нам мозги сраным христианским пацифизмом.

– Я просто хочу хорошенько звездануть по этому огромному чугунному котлу, – упрямился Йонас, – Я соскучился по его голосу, он молчит восемь лет. И, раз уж пошла такая пьянка, переоденься в это, махири.

Могучая рука чёрного Иисуса протянула Бездне тканевый свёрток. Девушка незамедлительно развернула его и не смогла сдержать восторженного вздоха.

– Мне всегда нравилась такая одежда, – промолвила Аглая, – Словно бы чувствовала, что когда– нибудь смогу примерить её.

– Ветра кармы, – улыбнулся Йонас, но затем его лицо посерьёзнело, – Люди, что встречались с теми, кто спит в скале и остались живы, носили такую одежду. Это навроде доспехов для тебя. Они проснутся очень голодными. Очень голодными и агрессивными. А тебе нужно время, чтобы найти с ними общий язык. И во время знакомства нужно остаться живой. Подними руки.

Девушка повиновалась.

Йонас помог ей облачиться в чёрный балахон, испещрённый белыми буквами и черепами. На спине и груди красовалось изображение восьмиконечного православного креста. На первый взгляд весьма просторная мантия выгодно подчёркивала её высокий рост и стройную осанку.

– Ты, типа, умерла для этого мира, девчонка,– посочувствовал ей Эйстейн.

– В смысле? – подняла бровки Махири.

– Одеяние схимника, – согласился с черепом дракон, прячущийся в миниатюрной брюнетке, – Предназначено для неживых монахов. Обеты схимы невыносимы: ты всё ещё здесь, на земле, иногда спишь, иногда ешь, бывает облегчаешься, но душа твоя уже воспарила – тебе нет дела до суеты мирской. Однако я видал подвижников, по сравнению с которыми схимники – просто распущенные сластолюбцы. Был знаком лично с одним тибетским йогом. Бедняга питался лишь крапивой, что росла возле пещеры где он медитировал. За долгие десятилетия такой диеты его кожа позеленела, а волосы отросли до земли: редкие путники, забредающие в те места принимали его за кикимору. Потом он достиг реализации и вообще перестал кушать – лишь летал над заснеженными пиками Гималаев. Потом и летать перестал – просто исчез, растворился в пространстве. Сам видел – рядом летел.

– Как же эти праведные монахи уживались с чудовищами, что обитают под горой и почему те не сожрали их? – поинтересовалась Аглая

– Некоторых сожрали, – вздохнул Йонас, – Но не в буквальном смысле. Этот монастырь пустовал задолго до Апокалипсиса.

– Монахи отправились на небо?

– Нет,– расхохотался Йонас, – Те, кто был крепок в своей вере и следовал строгим обетам, достигли реализации – состояния тех, кто спит в некрополе.

– Интересно,– легкомысленно покивала головой махири.

Девушка, облачённая в чёрный балахон, ещё разок крутанулась перед начищенным до блеска медным подносом, заменяющим зеркало, подхватила подмышку Евронимуса и, откинув с красивого лица пряди каштановых волос, решительно и молча двинулась к двери.

Точёные плечи кельтской ведьмы покрыла ткань, отороченная вороновым пером; заботливый эфиоп расправил складки материи на спине любимой:

– Дроттенгогенфольцет! – громыхнул Йонас.

– Ммм, – отозвалась ведьма.

– Будь добр, лягушонок, покинь на время мою женщину: дай мне провести с ней эти печальные минуты прощания.

– Не вопрос, – ответила черноволосая женщина, – Я уже уходил.

Бадб жутко содрогнулась и, подхваченная чёрными мускулистыми руками, припала к широкой груди.

– Помойся перед нашей следующей встречей, саженька, у тебя пятьдесят лет впереди.

– Не вопрос, – ответил Йонас и, обняв подругу, направился следом за махири.

* * *

Небо на востоке уже алело, но чёрно-синий купол неба всё ещё покрывала серебряная россыпь ярких звёзд.

– Интересно, – пробормотала Бездна, задрав кверху голову, – Где-нибудь, в одной из этих галактик, творится сейчас что-нибудь подобное?

– Там ничего нет, – отрубил Эйстейн, – Ровным счётом ничего. То, что мы видим: иллюзия, красивая картинка. Красавцы ксеноморфы обитали не в далёкой галактике, а водились исключительно в голове у старины Гигера. Скажи, нигга.

– Верно, – Йонас потянулся пальцами к светлеющему небу, разминая затёкшие мышцы, – Ищи господа в сердце своём, а не в облачных чертогах.

– А те, против кого мы собираем армию, – взгляд чёрных глаз махири блуждал по звёздным россыпям, – Те, кто устроил апокалипсис – Бог-творец и его ангелы– те разве не на небе?

– Никакой он не творец, – нахмурился Йонас, – Ангелы приходят сверху, но их дом далёк от сияния реальности.

– Разве ты не должен быть рядом со своим Богом? – поинтересовался Эйнстейн, – Ты же Иисус, а он вроде как твой отец?

Чернокожий гигант сплюнул себе по ноги и растёр плевок носком ветхого сандалия:

– Не отец он мне; я уже говорил: моя мама – Арина, а отец – Мафусаил. И мой бог совсем по-другому выглядит, – чёрная, блестящая от пота рука обвила тонкую талию Бадб.

– В мире, явленном и сокрытом, существует великое множество существ, называемых богами и тех, кто им подобен, – мурлыкнула Бадб, прильнув к негру всем телом, – Бесполезно искать сверхъестественное возле далёких звёзд. Лезь на башню, уголёк, и тресни пару раз в колокол: мы начинаем.

– Я мигом, махири: уверен у нас получится отличный... – Йонас замолк, вопросительно глядя на Эйнстейна.

– Сплит,– подсказал Евронимус.

– Прощай, чёрненький, —объятия Бадб стали ещё крепче: уткнувшись носом в коричневую рясу ведьма тихонько всхлипнула.

– Ну-ну, старушка, смерти нет – есть только восхождение: оно у каждого своё, – нежно отстранив миниатюрную ведьму, чёрный Иисус направился ко входу в храм.

– Восхождение случается только с такими, как ты, – шепнула ему вслед Бадб, – Обычно смерть сопровождается низвержением.

* * *

Пробудившийся колокол подал голос, породив тревожную вибрацию воздуха, что усиливалась с каждым последующим ударом – величественным, похоронным. Пространство вокруг гудело монотонными нотами отчаяния: им вторила сама земля. Недра горы на которой стоял монастырь, содрогнулись, будто бы там, в глубине, просыпался спящий вулкан.

– Ты справишься, махири.

Бадб раскинула в стороны руки, чёрная ткань сползла вниз, обнажив бледную, испещрённую татуировками и шрамами, кожу. Длинные пальцы дрогнули, обратившись перьями на кончиках огромных крыльев.

– Ты не должна колебаться – тебе не простят ошибку. Делай то, что нужно. А что именно нужно – тебе подскажет твой безграничный ум.

Гигантский ворон взмахнул крыльями; с протяжным клёкотом птица облетела колокольню и исчезла в разгорающихся небесах.

– Эта коварная сука нас бросила, – от ужаса и восторга челюсти Евронимуса выдавали воистину зубодробительные бласт-битные очереди, – Давай девочка, покажи всем на что ты способна.

Бездна поднесла к губам морскую раковину, но дуть не торопилась:

– Я вовсе не чувствую себя великим некромантом и уж тем более никаким таким махири, – рука девушки, держащая раковину, дрожала.

– Отринь сомнения, как сказала тебе старуха, – воззвал Эйстейн, – Это чувство мне знакомо и вполне преодолимо. Думаешь, выходя на сцену перед сотнями своих поклонников я чувствовал себя великим музыкантом? У меня тряслись коленки и руки, я ощущал себя посредственным гитаристом – недомерком с большой азиатской харей. Но после первых же риффов это чувство неполноценности пропадало бесследно. А наш первый вокалист – Дэд – нюхал мёртвых ворон для того чтобы войти в образ и побороть этот самый мандраж. Ты тоже чем-то закинулась: я видел дымок, что вылез из этой ракушки и отправился прямиком в твою глотку: ты явно под допингом. Так что давай, девочка, не дрейфь: пусть эта вагина дентале явит свой голос, а там посмотрим, что будет дальше. Тащемта, я всё ещё с тобой.

Ободрённая словами мёртвого родоначальника норвежского блэка, Аглая Бездна набрала полные лёгкие воздуха и что есть мочи дунула в сморщенный, словно задница, кончик перламутровой раковины.

И та явила свой глас – не вопль, но зов. Вой северных боевых рогов причудливо сплетался с низким гулом тибетских дунгченов, рождая холодные, суровые звуки.

Призыв пронзил монолит скалы под монастырём – грохот в недрах усилился. Исполинские камни, заслоняющие проходы вглубь горы, треснули и разлетелись мелкими осколками. И те, кто спал, ответили на зов. Смрад, вырвавшийся наружу сквозь зияющие чернотой норы, обрёл форму: клубящийся, едкий, ядовито-изумрудный дым рассеялся, явив взору призрачные, охваченные зелёным свечением фигуры. Восставшие устремились вверх по ступенькам лестницы, вырубленным в теле скалы, и вот они уже здесь: массивные ворота распахнулись, призванные окружали Аглаю плотным кольцом. Глубокие капюшоны истлевших монашеских ряс не могли полностью скрыть вытянутые волчьи морды: из-под драных подолов торчали выгнутые назад звериные лапы. С обнажившихся жёлтых клыков стекали тягучие нити слюны.

Колокол на башне смолк.

– Идущие путём луча явились на твой зов, немёртвый махири.

Голоса шелестели, трещали, будто рвущаяся материя.

– Я не звала вас, пробуждённые, – твёрдо произнесла бледная, как мел девушка, – Я жду детей Упуаут.

– Мы здесь по собственной воле, – шептали голоса вокруг, – Неживые оборотни всегда расчищают путь для отпрысков Вепвавет. И мы спрашиваем тебя, немёртвый махири: ты приготовила щедрое подношение для серебряных волков, что явятся следом за нами?

Аглая Бездна задумчиво глянула на колокольню, где виднелся силуэт Йонаса: гигант замер, намотав на руки канат колокольного языка.

– Приготовила,– вздохнула девушка.

– Вот как? – скрипел воздух вокруг, – Тогда зови мёртвых детей Великого Волка: они восстанут, когда раковина пропоёт им три раза.

Эйнстейн оказался прав: стоило лишь начать, войти в образ. Отчаяние и безнадёга полностью овладели Бездной, вытеснив все тревоги и надежды. Теперь она точно знала, что надо делать.

Чувственный рот приоткрылся, с кончика острого язычка слетали неведомые слова – те рождались где-то в глубине, прямо под сердцем. Она не знала, что означают произносимые звуки, но понимала смысл. И теперь она прекрасно знала, что происходит.

Закончив первый круг заклинания, махири поднесла к губам раковину. Та запела в одиночестве – колокол молчал. Второй круг ритуального заклятия дался ей гораздо легче: Бездна вошла в раж. Она откинула разрисованный костьми капюшон прочь; несмотря на безветрие вокруг, её волосы развевались, подхваченные магическими вихрями энергий. Евронимус визжал от восторга:

– Если бы у меня был член, – хрипел череп, – То я бы сейчас дрочил, глядя на тебя, махири.

Третий круг речитатива закончился слишком быстро: раковина взвыла в последний раз, и наступила тишина.

Они проснулись.

И снова появился дым. На этот раз седой, словно запылённая паутина. Матовая кисея окутала зияющие чернотой норы, и те кто спал, явились в сиянии серебряных всполохов.

Мёртвые волки, дети Вепвавет.

Распахнутые в жутком оскале пасти; свалявшаяся шерсть, колтунами свисающая с обнажившихся рёбер; терпкий смрад древней могилы и яростный голод, горящий красными углями в пустых глазницах. Толпа оборотней, стоящих тесным кольцом вокруг Бездны, преклонила колени. Семеро исчадий, воплощения абсолютного ужаса, приблизились к девушке в одеянии схимника. Та стояла широко расставив ноги: в одной руке чудесная раковина, в другой – полуистлевшая голова мертвеца.

– Мы пришли на твой зов, немёртвый махири, – воздух шелестел палой листвой, – Мы признаём тебя голосом Великого Волка. Ты поведёшь нас в бой. Но мы слишком голодны, чтобы сражаться. Ты приготовила нам ритуальное подношение?

– Как насчёт сочного куска чёрного сала? – пискнул череп.

Махири молча воздела руку, сжимающую раковину, в небеса. Перламутровые шипы блеснули в лучах всходящего солнца, указывая на колокольню.

Семеро подняли оскаленные пасти, полные вязкой коричневой слюны и шумно втянули воздух сквозь чёрные влажные ноздри. Потом бросились к распахнутым дверям храма.

Аглая Бездна бросила раковину наземь, оборотень в монашеской рясе заботливо поднял её. Девушка щёлкнула освободившимися пальцами: раздал треск – пространство наполнилось мельчайшими серебряными разрядами, а красное небо пронзил ослепительно яркий луч голубого сияния.

– Исполни своё восхождение, Йонас! – крикнула махири, – Смело ступай вперёд, уголёк!

– Не вопрос! – раздался сверху густой баритон.

В полый световой тоннель ринулся негр, закутанный в монашескую рясу, а следом, щёлкая кривыми клыками, устремились семеро призванных мертвецов.

– Перекусите в бою, мои хорошие, – девушка отёрла капельки пота со лба, – Отведаете белых ангелов. Чем не щедрое угощение?

– Вы с нами? – чёрные брови девушки вопросительно изогнулись.

– Мы пойдём туда, куда поведут нас мёртвые волки, махири Госпожи и чёрный Иисус, – ответствовали оборотни.

Девушка, облачённая в одежды схимника, гордо прошествовала к дверям храма, сопровождаемая толпой волколаков, наряженных в монашеские рясы. Кротко сложенные под высокой грудью женские руки удерживали полуистлевший человеческий череп. Створки церковных дверей захлопнулись за ними с глухим стуком: так опускается крышка гроба, навсегда отсекая мертвеца от оставленного им мира.

– Хик! – взвизгнул сильный женский голос и голубой луч взорвался ослепительной вспышкой, что вскоре потухла, поглощённая багровым небом Города Волков.

Глава двадцать первая. Conspiracy. Часть первая

Когда божественное сияние погасло, затухло и пламя семи золотых светильников: небесный чертог погрузился в серую мглу. Скорбную тишину, царящую под чудесными сводами дворца небожителей, нарушали лишь протяжные стенания Престолов – те страдали от смрада разлагающегося тела, изнывали под тяжестью мёртвого Бога на своих плечах. Серафимы продолжали исправно закрывать крыльями лица: ужас, что внушал им Божий лик при жизни, сейчас сменился отвращением.

– Бесполезно ждать чуда, он гниёт уже почти восемь лет. Мы должны похоронить его, Микаэль.

Произнесшее эти слова существо протянуло вперёд изящную руку и погладило белоснежные перья, что светились молочно-белым сиянием.

Названный Микаэлем поднял голову: высокий лоб прорезали морщины тягостных размышлений, прекрасное лицо осунулось от непрестанных душевных мук.

– Я не знаю, как провожают в последний путь Богов, Габриэль, – ответил архангел,– Но ты прав: не стоит больше ждать чудес – мы похороним его, но...

Он поднял вверх безукоризненный перст:

– Лишь после того, как разрешим наше досадное недоразумение.

– Великий Волк... – покачал головой Габриэль, – Ты прав Архистратиг: мы разберёмся с непокорным, а после займёмся Отцом. Ну а потом...

В огромных лучезарных глазах мелькнул свет надежды:

– Когда всё закончится, ты по праву займёшь опустевший трон, Микаэль.

Габриэль подошёл к стрельчатому окну и легко взмахнул кистью руки. Воздушная кисея прозрачных гардин приподнялась: створки тихо распахнулись.

– Медлить более нельзя, Микаэль. Посмотри, – совершенная ладонь обвела пространство внизу.

У подножия чертога колыхалось море призрачных силуэтов. Сотни тысяч, миллионы расплывчатых человеческих фигур застыли недвижно и безмолвно.

– Восемь лет они ждут Страшного Суда, но Судии всё нет. Чары Иеговы спадают: скоро все они найдут себе новое воплощение и новую религию. Стадо покинет своих пастырей.

Микаэль распрямился во весь рост: светились не только перья его великолепных крыльев, всё тело архангела мерцало подобно тысяче бриллиантов.

– Наш посетитель уже прибыл?

– Он здесь, ожидает внизу, – ответил Габриэль.

– Мы спустимся к нему вдвоём: я выслушаю изгнанника, но разговаривать будешь ты.

Габриэль покорно склонил голову, увенчанную золотым венцом.

– И будь с ним поласковей, Вестник. Из уст этого отверженного некогда истекала не ложь, но мудрость.

Архангелы сделали шаг вперёд и вмиг оказались за пределами небесного чертога, у самых врат Эдема. Изумрудная травка под ногами пожухла, листва райских древ усохла и пала: голые ветви тянулись к архангелам в немой мольбе. Пахло болотной трясиной и гниющей плотью.

Ломая ветви густого кустарника, на полянку выскочила грациозная лань: рыжий бок алела глубокой раной. Вскоре показался и преследователь: огромный тигр припал к земле, изготовившись к прыжку. Но в этот миг мелькнула гигантская чёрная тень: натиск обезумевшего от ярости носорога откинул тигра в сторону: полосатое тело взметнулось в воздух и пало, а чудовище бросилось топтать поверженного противника, но остановилось, привлечённое белыми фигурами архангелов. Маленькие красные глазки наполнились бешенством. Пригнув рогатую морду к земле, монстр ринулся в атаку, забыв о тигре. Габриэль вышел вперёд, но крепкая рука Микаэля остранила его в сторону. В руках архангела появилось копьё. Одно неуловимое движение и носорог завалился набок с торчащим из мощной груди оружием.

– Ты прав, Габриэль, – Микаэль резко дёрнул древко копья: из раны хлынула струя чёрной крови, – Эдему необходим новый садовник.

Они направились к высоченной, уходящей в синий космос небес, ограде.

– За многие тысячелетия, проведённые на Земле, – рассуждал Габриэль, – Потомки Адама и Евы приобрели некоторые странные черты восприятия окружающей реальности, и надо признаться, эти черты вовсе не характерны ни для Творца, ни для нас. Более того, многие из этих мироощущений мне вовсе не понятны, хотя я несколько продвинулся вперёд в попытках понимания сих явлений. Надо заметить, что наш гость преуспел в этом гораздо более. Вынужден признать: Князь умело использует приёмы этого тайного мировосприятия.

Габриэль указал на приоткрытую створку призрачных ворот, сотканных из дымчатых облаков, за которой важно разгуливал огромный чёрный козёл.

– Какое неуважение, – нахмурился Микаэль.

– Они называют это юмор, – согласился Габриэль.

Заслышав возмущённые голоса архангелов, скотина немедленно обратилась гигантским змеем.

– Так лучше? – осведомился Искуситель.

Архистратиги застыли, выжидая, и гад обернулся высоким худощавым мужчиной в простом охотничьем костюме старинного покроя. Длинные волосы зачёсаны назад и собраны в хвост; мочки слегка заострённых ушей оттягивают массивные серебряные серьги; в руках – изящная трость с белым набалдашником в виде головы сатира.

Архангелы приблизились к приоткрытой створке.

– Мы пришли выслушать тебя, Люцифер. Говори, но не моли о покаянии, ибо нынче некому снять с тебя твои смертные грехи.

– Не дождётесь, – усмехнулся мужчина и пригладил безупречно подстриженную бородку, – Я здесь не за этим. Явился, как ни странно, вам помочь, мои вероломные братья. Скажу вам прямо: мы с вами враги, но, тем не менее, находимся по одну сторону баррикады. Я, как вы знаете, родом из этих самых врат, и не отринул мысль вернуться домой, но не на ваших условиях. Мы с вами – одного поля ягоды и наше противостояние, так сказать, своего рода гражданская война. Однако существует некто, отрицающий наше с вами божественное превосходство. Он претендует и на мир явленный и на нашу небесную вотчину, ради которой мы грызём друг другу глотки не первую тысячу лет. Вам известно о ком я говорю?

Архангелы благосклонно кивнули.

– Я предлагаю расправиться с Великим Волком сообща, ибо сейчас самое время: Упуаут в ловушке, я заманил его в зачарованное место, где он лишится своих сил.

Архистратиги молчали, но Макаэль слегка склонил голову к плечу.

– В чём наша совместная выгода? – спросил Габриэль.

– Мы уничтожим Волка, и после никто не помешает мне расправится с вами, братцы, – ответствовал Князь мира сего, – И напротив, убив Упуаута, вы лишаете меня сильного союзника и избавляетесь от сильного врага.

– А если ты уже в союзе с ним, Денница? И теперь просто заманиваешь нас в ловушку? – настаивал Габриэль.

– Я помогу вам: мы ударим с двух сторон, – прищурился Сатана, – Мой отборный легион придёт с суши, вы же атакуете с неба.

Микаэль сухо кивнул и, развернувшись, шагнул назад. Фигура ангела растворилась в пространстве. Габриэль поднял с облачка под ногами белое пёрышко и нежно прижал к впалой груди.

– Мы согласны, – кивнул архангел.

* * *

– Маловато гнёздышко, – сержант, ровно наполовину торчащий из люка башенки Леопарда Два А Шесть, передал бинокль Скаидрису.

Лив оценил песчаную косу, хищным полумесяцем рассекающую морскую гладь и гордую стрелу маяка, что вознесла коронованную главу к свинцовым небесам, опустил оптику и крикнул вниз:

– Глуши двигло, скальд, и вылазь к нам.

Юркий белобрысый паренёк вмиг оказался на танковой броне: оглядев суровый пейзаж, Хельги важно и обречённо покивал головой.

– Это здесь. Это и есть то место, где обитают драконы. Скоро тут случится великая битва: все мы примем героическую смерть и вознесёмся в Вальхаллу.

– За себя говори, щенок, – нахмурился Монакура.

– Особенность скальдов в том, что они способны прорицать собственную судьбу, – вздохнул лив.

– Был у меня такой в отряде: исправно пророчил гибель, – погрустнел бывший сержант диверсионной группы, – Так что же это будет за сражение, щенок?

Хельги широко расставил ноги и, подняв к небесам обнажённый штык-нож, торжественно продекламировал на чистейшим русском языке:

«Серп жатвы сеч сёк вежи с плеч,

А ран рогач лил красный плач,