Текст книги "Кого не взяли на небо (СИ)"

Автор книги: Клим Мглин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 52 страниц)

– Сейчас не время для следственных экспериментов. Ремингтон заряжен дробью. Твоя голова разлетится, как гнилая тыква. Неделю будешь коматозить. Ты опять за своё? Сегодня День мёртвых кумиров? Всё уже давным-давно известно: Дэд* стрелял себе в лоб, и у него был дробовик. Никто ему не помогал. Курт вообще в себя не стрелял. Эта обдолбаная крашенная сука* кончила его руками наёмных оголтелых торчков. Причина веская – тридцать миллионов зелёных. Это тоже все прекрасно знают и понимают её поступок. За тридцать миллионов я бы даже тебя убила. Всё, как на ладони. А красавчик Йон Нёдтвейдт* использовал для своего ритуального самоубийства автоматический пистолет. Кстати ты заметила поразительное сходство нашего любимого музыканта и этого забияки? Кстати, раз уж мы о нём заговорили... Ты чувствуешь это?

Флёр прикрыла глаза: её тело выгнулось и замерло, словно бы девушку настиг жёсткий приступ кататонии.

– Наш малыш проснулся, – медленно проговорила она.

*Примечание: Дэд – Пер Ингви Олин ака "Пелле"(1969 – 1991). Шведский музыкант и художник. Известен, как вокалист норвежского «Mayhem».

*Примечание: «обдолбаная крашенная сука» – Тащемта, Арманда имеет ввиду Кортни Лав, жену Курта Кобейна.

*Примечание: Йон Нёдтвейдт (1975 – 2006) – вокалист и лидер культовой шведской группы «Dissection».

– Верно, сестричка, – Арманда протянула ей свою руку и Флёр поднялась с пола.

Вот тут то и зазвонил долбаный мобильник, а пока я эмоционально выяснял отношения с неким вечно бухим басистом, сестрёнки слегка сменили диспозицию. Прости, дорогой читатель, теперь я снова не знаю, кто из них кто.

Кстати про басиста: этот пидор был уволен. Таким не место в нашей банде. Дело даже не в том, что он не просыхает последние два года и прогуливает репы, и не в том, что снова запутал меня с близняшками, а в том, дорогой читатель, что всеми нами уважаемый Х. и правда оказался пидором. Поганым содомитом. Представляете? Да? Какой, нахуй, Роб Хелфорд? Какой такой Гаал? Я – старый гомофоб? В метале куча пидарасов? Алисса Вайт Глаз – еврейский трансгендерный гей? Ты серьёзно? Ты меня удивил, драгоценный читатель. Ладно, проехали... Каждый останется при своём мнении. Вернёмся к нашим сестричкам.

– Как думаешь, что нам стоит предпринять? Организовать достойную встречу новорождённому мертвецу-кровососу, или спрятаться подальше – возиться с нубом у меня нет никакого желания, – спросила первая.

– Думаю, стоит его встретить, – немного поразмыслив, ответила вторая, – Первым делом этот нетерпеливый бросится на поиски своей Невенки. Ведь именно это нам и нужно. Он приведёт нас к ней. А там два этих ужасающих урода – горбатый епископ и кривая, обдолбанная ведьма. Плюс сама Невенка. Уверена, она примет сторону инвалидов. Наш малыш умрёт снова. На этот раз – окончательно и бесповоротно. Такого допустить мы не можем. Я сейчас тебе не за вампирскую солидарность прописываю, но беспокоюсь о добром имени нашего новоявленного бренда. Юрген – наше первое творение, и мы должны о нём заботиться.

– «Мы в ответе за тех, кого приручили» – согласилась первая, – Я согласна со стариной де Голлем.

– Это не он сказал, – возразила вторая.

– Он, – настаивала первая, – Я лично по телеку видела.

– Он цитировал, – утверждала вторая.

– И кого же? – осведомилась первая.

– Неважно, – отмазалась вторая, – Но, в общем и целом, ты права насчёт бренда, Невенки и тех опасных калек.

– Это твои слова, – уставилась на неё первая.

– Неважно, – вновь отмахнулась вторая, – Ты же согласна со мной, сестричка?

* * *

Слова молитвы. Свист священного хлыста. Девять кожаных узлов рвут нежную, белую кожу. Вспарывают свежие, едва зарубцевавшиеся шрамы. Обнажившаяся плоть трепещет, истекает болью.

Вопль истязаемой, как призыв.

«Селести»...

Чёрная пустота, сверкающая багряными всполохами кровавых брызг.

Нет ответа. Густой мрак безмолвствует.

Девушка, половина головы которой выбрита, а другая скрыта под густой фиолетовой гривой, протяжно стонет и, выронив хлыст, в изнеможении падает с преклонённых колен на дощатый пол.

Струйки тёмной крови стекают по её белой коже и дерево впитывает их.

«Селести»... Боль и отчаяние.

Трухлявая древесина жадно поглощает тёплую кровь.

Темнота вокруг сгущается, и вскоре дрожащий огонёк единственной свечи беспомощно гаснет.

Чёрные, вращающиеся сгустки небытия.

Полая световая труба. Небесно-голубой луч, как приглашение в сознание оборотня.

Низкий голос. Нежный и бархатный.

Изумрудные кристаллы, полыхающие алым пламенем.

Глаза Волка.

Девушка глядит в них, и те превращаются в волшебные, выгнутые зеркала.

Она не видит своего отражения – лишь бескрайнее, суровое море.

И полоску суши, что вонзилась хищным серпом в холодные, свинцовые воды.

Там стоит высокая башня – круглый столп увенчан гордой чёрной короной.

Железные зубья раскаляются, голубой луч вырывается из венца и устремляется в иссиня-чёрное небо, растворяясь в серебряном мерцании далёких звёзд.

Невенка вскрикивает и всё пропадает – девушка бессильно опрокидывается навзничь и засыпает.

* * *

– Это просто пиздец какой-то, – бормотал горбун, склонившийся над распростёртой на животе полуобнажённой девушкой.

– Доведёт себя до края, вот и глючит дурашку неподетски.

Калека смачивал в воде тряпчонку и нежно, неумело отирал её иссечённую спину.

– Но ведь видит. Истину прозревает. Ещё ни разу не ошиблась.

Он отёр всю кровь и смазал раны девушки какой-то дурно пахнущей мазью. Потом прикрыл её тело простыней и устроился поудобнее.

– Такие, как мы, таких, как она – либо сразу сжигаем, либо заставляем работать на себя. Тебе повезло, Оскаала, в своё время я тебя не сжёг. Ладно, утро вечера мудренее, как говорят где-то на востоке.

Он задул свечи и тихонько свернулся клубочком.

* * *

– Зачем это? – спросил Теофил Рух, внимательно наблюдая за фейловыми попытками Невенки нацепить тёмные очки на голову женщине, надёжно зафиксированной в десантном кресле броневика. Соткен трясла лохматой головой, яростно мычала и скидывала очки с переносицы. Рот у неё был заклеен полоской скотча.

– Защита от её дурного глаза, – пояснила Оскаала, – Чтоб не прокляла и всё такое.

– Прекрати, – поморщился епископ, – Никакая он не ведьма. Ты водить умеешь? Иди за руль, а я немного потолкую с моей ненаглядной. Тем паче, что пришло время укольчика.

Он вытащил из кармана ампулу и шприц – Соткен увидела предметы и сразу же успокоилась. Невенка нахлобучила ей на лицо солнезащитные очки и смотала душки скотчем. Горбун устроился в соседнем кресле, и аккуратно засучил женщине рукав.

– Не волнуйся, моя любовь, – всё это, – он обвёл руками кресло, – Всего лишь мера предосторожности. Невенка не верит в нашу любовь, но я страстно желаю сохранить тебе жизнь. Чтобы мы были счастливы вместе. Но, если ты продолжишь ширяться в таком же темпе, то скоро умрёшь. Надо скинуть дозу. Это всё, чего я добиваюсь.

Он ловко ввёл иглу в одному ему заметную жилку, ибо глаза епископа смотрели куда угодно, но только не на Соткен, и нажал на поршень. Соткен заметно расслабилась.

– Я всё понимаю, – Его Преосвященство продолжал вешать отборную итальянскую лапшу, – Это не совсем легко. Но никто не будет ломать тебя всухую. Я всё проконтролирую. Сбросим дозу до одной ампулы в день, найдём необходимые препараты, укромное местечко, и ты сможешь окончательно расстаться с этой дурной привычкой. Согласна?

Соткен небрежно мотнула головой, её серебристые волосы хлестнули по лицу епископа. В жесте было явно больше "пошёл на хуй", чем "я согласна".

– Вот и славненько. Отдыхай тут. И никаких сигарет, – добавил он, игнорируя её ожесточённое ёрзанье по креслу, – С этой дурной зависимостью ты уже распрощалась.

Он встал и прошёл к пассажирскому креслу. «Ньяла» мчалась по заброшенной трассе, дёргаясь и опасно виляя по обоим полосам.

– Первый раз села, если что, – пояснила Невенка, вцепившаяся в руль, – И мне, чёрт побери, нравится. Никак не вкурю со скоростями, но...

Броневик мотнуло, силовые рамы скользнули по облупленному заборчику дорожного ограждения, посыпались искры, но девушка справилась с управлением. Броневик выправился.

– Восхитительно, – похвалил Его Преосвященство, – Тренируйся. Кстати, а куда едем? Уверен, что мы без труда найдём брата Юргена – высшие вампиры – чопорные, старомодные и предсказуемые ретрограды – они стопудова в замке. Но вот где искать Селести?

– Это в принципе неважно. Всё идёт так, как предполагалось, – ответила ему безумная девушка, – Куда бы мы ни направились, теперь мы обречены с ней встретиться. Однако сегодня ночью я видела сон. Я точно знаю, куда нам ехать. И я еду туда прямо сейчас.

Горбун заметно оживился.

– Что ты видела, милая? – спросил он.

– Я видела Селести, – ответила ему Невенка, остервенело вращая руль, – Она сказала, куда нам приехать. Я надеюсь на её помощь. А окончательную, финальную разборку оставим на потом. У нас есть, что ей предложить.

Она мотнула головой, указывая полувыбритым затылком назад. Соткен, прослышав нехорошее, забилась в своих путах.

– Не забывай, – сказал Теофил Рух, нежно проводя рукой по красному шраму, рассекающему лицо Невенки, – Кто это тебе подарил.

– Я всё помню, – бросила девушка и вдавила в пол педаль газа.

Ньяла поперхнулась, а потом взревела пуще прежнего. За узенькими оконцами броневика проносились вечнозелёные ели. Их широкие лапы укутались белым покрывалом молодого пушистого снега.

* * *

– Хочу – бегу на двух ногах, – думал вслух обнажённый мужчина, несущийся по заснеженной улице полуразрушенного города.

Он явно кого-то преследовал. Улица была завалена кучами мусора и перегорожена ржавыми остовами сгнивших автомобилей.

– Хочу – на четырёх, – усмехнулся мужчина, опустившийся в процессе погони на четыре конечности и легко перепрыгнув застрявший на покарёженных рельсах обгорелый трамвай.

За трамваем обнаружились беглецы. Пара выживших. Возможно рижане. Возможно – нет. Два человека бежали прочь со всех ног. Мужчина и женщина. Продуманно одетые и неплохо экипированные. Мужчина остановился, развернулся, вскинул к щеке винтовку и выстрелил короткой очередью. Только время потерял.

Пули срезали трёх преследователей. Три чёрных тельца рухнули на мостовую, ломая перепончатые крылья и орошая белый снег брызгами алой крови.

– Хочу – лечу, – подумало существо, настигая стрелявшего.

Рой нетопырей вновь принял обличие голого человека. Он схватил жертву за волосы и приподнял. Мертвенно-белое лицо развалилось отвратительной прорехой – от уха до уха. В алой пасти белели четыре ряда кривых акульих зубов.

– Хочу – жру, – подумалось существу, когда он одним движением пальцев, увенчанных кривыми тигриными когтями, вырвал у мужчины кадык, запихнул себе в пасть и проглотил.

– Хочу – пью, – тварь припала к разорванному горлу жертвы. Громко чавкало и хлюпало.

– Нет ничего, – подумалось существу, – Ничего, что бы имело хоть какое-то значение. Ничего, кроме дымящейся, свежей крови. И податливой, трепещущей плоти. И их никогда не будет достаточно.

Он отшвырнул прочь сморщенный труп, и посмотрел вслед удаляющейся фигуре.

Женщина не останавливалась. Даже не обернулась. Старалась не терять времени. Хотела выжить. Бежала к развалинам.

– Иди к папочке, – прошептал окровавленный рот, черты которого медленно пропадали в клубящихся сгустках призрачного тумана.

* * *

Туманиться ему понравилось больше всего. Был только один минус – растворялось не только тело, но и сознание. Никак нельзя злоупотреблять такой энергоформой – можно напрочь забыть, что ты не смесь капелек и кристалликов, а новоявленный мёртвый вампир. Он вновь приобрёл человеческое обличие и застыл, стоя на полуобвалившейся крыше, крытой красной, потрескавшейся черепицей. Его добыча – та испуганная брюнетка – куда-то подевалась. Он глубоко вдохнул воздух, пытаясь уловить след.

– Ты это ищешь?

Он резко развернулся. Возле одинокой каминной трубы стояла худенькая девушка. Его добыча – та, которая искала спасения в этих развалинах – стояла рядом на коленях, её голова была запрокинута – тощая девчонка удерживала её волосы своей ручонкой, увенчанной тигриными когтями.

Он глухо зарычал и двинулся вперёд. Но не очень быстро. Где-то должна быть вторая. Надо чаще оглядываться.

– Вполне предсказуемое зрелище, – заявила девчонка, – Новорожденный мертвец-кровосос. Голодный, борзый и глупый. Но, вместо того, чтобы посюсюкать или сунуть тебе в рот сиську, твои мамочки обязаны преподать тебе пару уроков выживания. Для твоего же собственного блага.

Она обворожительно улыбнулась голому мужчине.

– Урок первый. Еду можно отнять, – её лицо развалилось на две зубастые половинки и те моментально сомкнулись вокруг шеи брюнетки.

Миг спустя откушенная голова уже катилась к босым ступням мужчины, а девчонка с наслаждением вкушала от красного фонтана, бьющего из рассечённых артерий.

Он тотчас же атаковал, намереваясь разорвать обидчицу в клочья. Его руки вытянулись вперёд и коричневые кривые когти уже тянулись к худосочному телу воришки, когда из-за каминной трубы – совсем не оттуда, откуда он ожидал – выступила вторая. Она, естественно, была точной копией первой. Сверкнуло, громыхнуло и голого мужчину резко откинуло назад – шага на три. Он изумлённо барахтался на кривой черепице, безуспешно пытаясь встать, а в его груди зияла дыра, оставленная зарядом девятимиллиметровой ружейной картечи. Вторая подошла ближе и подняла ствол, целясь мужчине в ногу.

– Не стоит, Флёр, регенерация конечностей – это слишком продвинутые уроки, мы же начнём с азов. Иди, глотни, сестричка.

Арманда оттолкнула безголовое тело и то повалилось на бок. Флёр закинула за спину Ремингтон и устремилась к трупу. Арманда приблизилась к поверженному.

– Ты не дал мне договорить. Итак, урок первый. Еду можно отнять, если только ты сильнее. Понял?

Мужчина кивнул. Его лицо исказила жестокая гримаса страдания.

– Ты скоро привыкнешь к боли, – сказала Арманда, – Прежде, чем мы перейдём к техническим вопросам, – она ткнула тигриным когтем в сторону его развороченной грудины, – Нам нужно дать тебе новое имя. Какое ты хочешь выбрать?

– Моё, – тяжко прохрипел мужчина, – Мне нравится моё имя.

Из его рта лились потоки чёрной крови.

– Исключено, – покачала головой Арманда, – Категорически исключено. Имя должно быть новым. И, несомненно, достойным. А твоё больше подходит немецкому бюргеру, чем высшему вампиру.

– Всё это враньё, – мужчина, прямой, как гладильная доска, величественно поднимался из лужи собственной крови.

Арманда вопросительно выгнула брови и уставилась на дохлого тевтона.

– Никакие мы не высшие вампиры, – решительно заявил голый мужчина.

Чёрные дуги тонких бровей не выдержали – треснули; глянцевый антрацит нечеловеческих глаз угрожающе блеснул.

Мужчина поднялся в вертикал, и беззлобно махнул сёстрам рукой:

– Не переживайте, я никому не скажу. То, что мы есть – намного круче высших вампиров. Вы же расскажете мне, кто мы есть на самом деле?

Две сестрёнки приблизились вплотную к нему. Белые, гротескно изменённые физиономии трёх существ мало напоминали человеческие лица.

– Откуда знаешь? – угрожающе спросила первая – вероятно Арманда.

– Я же говорил, что уже схлёстывался с высшими вампирами, и мой меч принёс мне победу, – потупился мужчина, – Так что я кое-что знаю об этих чудовищах. Мы – не совсем такие. Вернее – совсем не такие.

– Ничего такого ты нам не рассказывал, – заявила вторая, скорее всего Флёр.

– Рассказывал, – настаивал голый мужчина, – Просто не вслух. Кстати, а мы сейчас как разговариваем?

– По-немецки, – ответила Флёр, – её чудовищная пасть осталась совершенно неподвижной.

– Ха! – возликовал мужчина, – Я и про высших вампиров вам точно так же рассказывал – у себя в голове. Значит вы, девчонки, лажанули со своей телепатией.

– Погоди, сестрёнка, – Арманда пресекла разгоревшийся спор, – А ты прекрати нам врать. Не говорил про вампиров? – она уставилась своими глазищами – чёрными от края до края – в глаза мужчины – точно такие же, но слегка виноватые.

Тот потупился. Прореха на его лице стянулась, приняв образ человеческого рта.

– Не говорил, – вяло отмахнулся он, – Мне никто никогда не верил. Никто. Никогда.

– А тем не менее, это правда, – улыбнулась Арманда. – Ты, засранец, и правда некогда ушатал одного из этих ублюдков.

– Было дело, – приободрился мужчина. – И, скажу вам, милые дамы, начистоту – сходство и различие между высшими вампирами и нами примерно такое же, как между суровым монахом аскетичной Тхеравады и диким йогином мистической Ваджраяны.

– А про этих пацанов откуда знаешь? – от сарказма Флёр не осталось и следа.

– Нуу, – снова потупился кровосос, явно польщённый.

– И этих ушатал, – Флёр уважительно уставилась на его голый, зеленоватый член, обвисший, будто палка несвежей ливерной колбасы. И залипла.

Арманда толкнула её в бок и вампиресса, очнувшись, объявила:

– Да, ты прав. Мы – не высшие вампиры, но, несомненно, родственные им твари.

– Ага, – усмехнулся мужчина, – Мы и высшие вампиры – это будто разные породы собак...

– Три злобных голодных ротвейлера, оказавшихся в стае золотистых ретриверов, – сравнила за него Арманда.

Флёр протестующе подняла вверх обе ладони.

– Я хотела сказать, что некоторые правила – и для нас – правила. Так ведь, сестрёнка?

– Типа того, – согласилась Арманда, – А о чём собственно, мы вообще разговаривали?

– Мы учили вот этого, – кривой, жёлтый когтище ткнул мужчину в простреленную насквозь грудь, – Уму – разуму, а он, походу, выкупил нас. И ещё он желает оставить себе своё прежнее имя. А оно – дурацкое.

– Ага, – вдуплила Арманда. – И чё?

– Я нашла выход, – задрала подбородок Флёр, – Его имя останется прежним и, в то же время, станет другим. Словно высшие вампиры и мы.

Коготь ещё глубже погрузился в рваную рану, оставленную армейской картечью.

– Добро пожаловать в семью, брат Йорген, – торжественно возвестила вампиресса.

Голый мужчина радостно оскалился. Его рот опять разорвался в безгубую пасть.

– Ты умница, – сказал он и чувственно ткнулся своей страшной рожей в бледную девичью щёчку.

– Именно такое имя я всегда хотел. Но, всё же, объясните мне, милые дамы – кто мы такие есть?

– Долгая история, – ответили обе в унисон и переглянулись.

– Надо было тебя убить, – сказала первая, – Меньше было бы возни.

– Вот, что бывает, когда думаешь не головой, а дыркой, – согласилась вторая, – В любом случае, ты это узнаешь, любимый Йорген. Но для начала ты должен узнать другие важные сведения. К примеру, как отрастить отрубленную руку или ногу. Как пришпиндорить назад отсечённую в бою голову, особенно, если та скатилась в реку и её отнесло мили на три вниз по течению. Что делать, если тебя привязали к жерлу пушки, а потом из неё выстрелили. Как быть, если сначала сожгли, а из пушки выстрелили уже пеплом. Как охмурять светских красавиц и отжимать у них деньги по-хорошему. Что делать, если по-хорошему не выходит. Почему нужно спать в гробу. В общем – сначала курс арифметики и чистописания, а потом уже история, философия и естествознание. Понял?

– Понял, – невесело ухмыльнулся Йорген.

– А на сегодня урок закончен, давайте убираться с этой сраной крыши, – Флёр пнула черепичинку.

Та метнулась со скоростью арбалетного болта и сорвалась вниз, увлекая вниз лавину своих багряных товарок.

– Ты должен прикрыть своё мёртвое тело. И выбрать себе титул. У нас у всех есть титул. У тех, кто труъ, и у тех, кто такие, как мы, – подмигнула Арманда.

– Я – баронесса, – заявила Флёр.

– А она, – ноготь, что был уже не тигриным когтем, а обыкновенным – детским и обкусанным – ткнул сестру в плечо, – Она – графиня.

– Я буду шевалье, – безапеляционно заявил Йорген, и сёстры моментально склонили прелестные головки, присев в лёгком реверансе.

– Отправимся в замок, шевалье, там наверняка найдётся что-то, что может оказаться достойным прикрыть вашу дохлую пипиську.

Обнажённый мужчина взял за руки обеих близняшек. Одна из них сжимала укороченный штурмовой вариант армейской винтовки, а вторая трепетно прижимала к груди воронёную сталь самозарядного ружья. Троица слегка разбежалась, а затем сиганула с крыши вниз – на заваленную мусором и свежим снегом узенькую улочку постапокалиптической Риги.

* * *

Соткен плакала. Она плакала и её солёные слёзы стекали на ремень, плотно стискивающий её шикарную грудь. Она плакала и думала о Харли, разбитой мечте, её несостоявшейся половинке, негоднике, что сбежал от неё, бросил одну. Мысли о нём помогали ей грызть плотную материю. Осознавание того, что кому то уже удалось совладать с подобными путами, придавало ей силы. И эластичная тряпка поддавалась. Соткен материлась, плакала и грызла мокрый от слёз ремень.

Броневик жутко трясло и мотало из стороны в сторону. Казалось, что его колёса сражаются с ярыми заносами песчаной пустыни. Ньяла дёрнулась и замерла. Соткен прекратила терзать свои путы и подняла зарёванное лицо, пытаясь разглядеть что-либо сквозь узкое боковое стекло. Но тёмные очки, примотанные скотчем к её голове, и спутанные сальные космы, свисающие вниз, делали обзор окрестностей невозможным.

– Stupefacente! Восхитительно! – раздался приятный итальянский баритон со стороны пассажирского кресла.

– Прекрасное место, чтобы умереть, – продолжил епископ, любуясь окрестностями через опущенное стекло.

На этот раз из грязных уст Его Преосвященства звучала чистая правда.

Брутальный протектор «Ньялы» увяз в белом песке – вековой смеси ракушек, камушков, рыбьих экскрементов и прочих окаменелостей, что, возможно, когда-то тоже были живыми существами. Песчаная полоса рассекала свинцовую водную гладь кривым белёсым рубцом, а на самом кончике острой косы вздымалась вверх гордая чёрно-белая башня, увенчанная зубчатым железным венцом. Пара невысоких, крепеньких зданий, с потемневшими от ветра и соли стенами, крепко прижимались к круглому стволу, устремлённому вверх, в сумрачное балтийское небо.

– Извечная, неистовая, лингамная мощь, – восхищённо бормотал горбун, вставая со своего кресла и направляясь в сторону кресел десанта, – Mio cuore, любимая, ты прекрасно держишься, и теперь настало время отдохновения.

Его огромная ладонь пошарила за пазухой проклёпанной бригантины и на свет появился шприц и стеклянная ампула. Шприц забулькал, наполняясь.

– А после мы пойдём прогуляемся – осмотрим эту красоту, и найдём место для надёжной засады.

Горбун склонился над Соткен, ласково приподнял свисающие волосы и кривушка вызывающе вскинула голову. На Теофила Руха в упор смотрели два красных зарёванных ока – сталь окрасилась кровью. С уголков рта женщины свисали полоски прогрызенного изнутри скотча, по подбородку текли слюни, а к губам прилипли измочаленные кусочки ткани. Разноцветные глаза епископа вмиг сфокусировались на прелестном личике, но это ему не помогло. У Соткен было два варианта: первый – высказать всё накопившиеся прямо в лицо этому предателю – высказать это на любимом немецком, и в самых излюбленных выражениях. Но она предпочла второй вариант.

Невенку Оскаала подбросила в воздух та же мистическая сила, что поднимает над землёй котов, застигнутых врасплох. Она метнулась вглубь салона, где ошалевший от боли, истошно визжащий калека прикладывал огромным кулаком худенькую женщину, привязанную к десантному креслу. Кровь летела во все стороны сочными, вязкими брызгами. Соткен хрипела, булькала, но челюстей, плотно сомкнутых вокруг епископских пальцев, не разжимала. Её тело вздрагивало при каждом ударе – горбун явно обезумел от боли. Наконец кривушка конвульсивно содрогнулась и обмякла. Горбун, тоненько пища, сполз на пол рядом с креслом. Его рука всё ещё оставалась во рту у женщины.

– По-моему я убил её, – простонал епископ, – Будь я проклят.

– Наконец-то, – облегчённо выдохнула подоспевшая Невенка.

Она заботливо склонилась над двумя инвалидами, но хлёсткая пощёчина заставила её отшатнуться. Невенка с трудом устояла на ногах – горбун обладал поистине чудовищной силой. Она громко засопела, держась за разбитую скулу.

– Прости, но я действительно её люблю, дурочка, – извинился епископ, – Принеси что-нибудь острое.

– Никого ты не любишь, Твоё Преосвященство, – обиженно заявила Оскаала, – А если и любишь, то грешен безмерно. Ибо таким, как ты – Теофил Рух, будущий великий понтифик – любить можно лишь Бога.

– Иди, дурная, за ножом, много ты знаешь про любовь, – отмахнулся горбун и снова жалобно застонал. Но явно не от боли.

«Знаю побольше вашего», – подумала Невенка – «Это чувство всегда было со мной. Просто я совсем недавно осознала, кого именно люблю. И это явно не бедный мученик в терновом венце. Природа этого создания – действительно божественна».

Она вернулась к креслу, сжимая в руке свой полуторный меч.

– Бля, ну ты чё – вообще наглухо ебанутая? – осведомился у девушки обессиленный епископ, вяло наблюдая её манипуляции с оружием, – Я не имел ввиду отрезать ей голову, я хочу, чтобы ты разжала ей зубы.

– Не ссы, Тео, всё под контролем, – ответила та и принялась ковыряться длинным лезвием во рту у бесчувственной Соткен.

– Осторожно. Будь нежной и внимательной, – испуганно бормотал горбун, глядя, как изо рта женщины текут ручейки крови, – Не повреди ей что-нибудь. Вдруг она всё ещё жива.

Невенка не отвечала. Ей меч ворочался во рту у женщины, голова которой была надёжно зафиксирована между подлокотником сидения и коленом, затянутым в коричневую кожу.

– Готово, – заявила дурашка, тряхнув распущенными волосами, – Вам, Ваше Преосвященство, бесконечно повезло в том, что вы левша.

Горбун поднёс к побелевшему лицу кисть правой руки. Безымянный палец отсутствовал – на его месте красовался обрубок, увенчанный обгрызенным кусочком кости. Мизинец же свисал на истерзанных лоскутках кожи, будто сосиска, оторванная от основной гирлянды.

Он прикрыл глаза и, с видимым трудом, сглотнул. Его длинная рука пошарила по полу и наткнулась на искомое. Закусив губу, Его Преосвященство воткнул себе шприц в тощую ляжку и нажал на поршень.

– Что ты там ещё творишь? – поинтересовался он внезапно упавшим голоcом у соратницы, продолжающей копаться во рту у женщины.

– Ищу ваш перстень. Перстень епископа, – бесстрастно ответила Невенка Оскаала.

* * *

– Я бы хотела что-нибудь такое же надёжное, и, в то же время, удобное и лёгкое – такое, что не стесняло бы движений.

Худенькая девичья ручонка постучала по тусклой стали выпуклой кирасы, защищающей грудь шевалье.

– Посмотри на это, милый Йорген, – одна из сестёр задрала вверх свою футболку, демонстрируя кавалеру свой волнующий бюст, покрытый паутиной алых шрамов, – Мы бы не стали подвергать тебя таким испытаниям, которые бы сами не испытали на своей шкуре.

– So eine scheisse! Кто это тебя так? – бледная мужская рука потянулась к аккуратным грудкам; в хриплом голосе явственно проступили нотки сострадания.

Арманда прикрыла торчащие соски и привстав на цыпочки, что-то шепнула в ухо шевалье. Тот осознал услышанное и недоуменно воззрился на девушку.

– Звучит, как бред, – заметил он, – И что вы с ним за это сделали? Убили?

– Да, – грустно ответила Флёр, – Сердце ангела остановилось навсегда.

– Хм, старикан отжёг перед смертью, – уважительно произнёс Йорген и все трое церемониально выждали скорбную минутку тишины.

– Нам нужны бронежилеты, – хлопнул себя по лбу шевалье.

Он воодушевлённо уставился на сестричек.

– Раз уж мы оказались в современных реалиях, давайте оставим весь этот снобический хлам прошлых столетий позади.

Пузатая кираса полетела в холодный очаг, подняв столб серого пепла. Расшитый кафтан с манжетами и кружевным жабо последовал туда же. Шевалье остался лишь в обтягивающих трико и пожелтевшей от времени мужской сорочки – всё, что нашлось в пыльных шкафах музейной экспозиции Рижского замка.

– Мои любимые дамы, вы не возражаете, если мы слетаем до базы, заберём армор, мой любимый автомобиль, а потом организуем небольшой шоппинг-тур? – спросил Йорген у близняшек, и те быстро переглянулись между собой, хлопая длинными ресничками.

Вампирессы повеселели, улыбнулись, прижались, и одновременно чмокнули мужчину в его серо-матовые, напрочь мёртвые, щёки.

Йорген распахнул створки узкого оконца, ведущего на единственный балкон неприступного донжона замка, и, галантно придерживая истлевшую от древности портьеру, пропустил милых дам вперёд. Те важно прошествовали на покосившийся карниз, откуда незамедлительно прыгнули вниз, прямо в беснующиеся воды Даугавы. Шевалье последовал за ними. Не долетев до реки пары дюймов, троица разорвалась в чёрные брызги, обратившись роем нетопырей, что безмолвно устремился в полёт над неспокойной водой.

* * *

Опять пошёл снег. Ветра не было – пушистые снежинки торжественно падали на землю – так медленно, что можно было любоваться чудесным узором этих огромных кристаллов. Одна из них величественно опустилась на ввалившийся нос мертвеца, висящего на лохматой, распущенной веревке, и шевалье залип, втыкая в причудливое мерцание волшебных граней, но постепенно его вниманием вернулось к высохшему лицу, застывшему в немом оскале. Чёрные – от края до края – глаза вампира уставились в пустые глазницы висельника, но Йорген знал – мертвец видит его.

– Ты делаешь большие успехи, mon cheri, – заметила возникшая рядом близняшка, видимо Арманда, – Ты чувствуешь их, потому что вы – одной природы. Хочешь поговорить с ним?

Она нежно толкнула тело и то принялось раскачиваться, заунывно скрипя своей верёвкой.

– Попробую, – ответствовал Йорген.

Арманда спустилась с эшафота и направилась в казарму – оттуда уже доносились звуки грабежа – Флёр поспела к добыче раньше всех.

Йорген погрузился в пустоту мёртвых глазниц, и ему не пришлось первым начинать это странный диалог. Мертвецу надоело качаться – он вмиг откликнулся на приглашение вампира. Ему уже давно хотелось поговорить ещё с кем-нибудь, кроме нескольких своих приятелей, что болтались на соседних виселицах. Йорген закрыл глаза и сразу же увидел то, чем желал поделиться мертвец. Желала. Это полуразложившееся тело когда-то было женщиной.

Мыслеобразы мертвеца воспринимались, словно размытое фото – статичные картинки, будто мутные отражения в ржавой воде. Мертвец транслировал в сознание Йоргена всего два образа, и первый из них действительно являлся старой фотографией. Винтажными мазками бурой сепии был обозначен некий пейзаж. В коричневой мгле угадывались очертания сельского дома и высоких детских качелей. На них устроилась девочка-подросток в длинном летнем платье и громоздких ботинках. Тонкие белые руки сжимали массивные цепи, свисающие с перекладины.

Йорген вгляделся в лицо ребёнка – статика и безмолвие прекратились. Ему послышались металлический скрежет раскачиваемых качелей, шелест павшей листвы, потревоженной девичьими ногами и приглушённые женские всхлипы, а черты детского лица начали непрерывно изменяться. Девичья кожа покрылась россыпью чудовищных волдырей и язв. Они надувались и лопались, словно болотные пузыри, сочась густой слизью, а на их месте возникала паутинка шрамов, постепенно трансформируясь в сетки глубоких трещин. Кожа на лице девушки обвисла рваными лоскутьями, обнажая пожелтевший баритаж фотобумаги. Цепи качелей скрипели, силуэт девушки, сидящей на узкой скамеечке, раскачивался в двумерном пространстве, оставаясь при этом совершенно неподвижным. Неподвижными оставались и её глаза. Широко распахнутые, они смотрели вглубь себя, заполненные отчаянной пустотой.