Текст книги "Кого не взяли на небо (СИ)"

Автор книги: Клим Мглин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 52 страниц)

– Ты останься.

Узловатый палец старика упёрся ей в грудь, и словно кол, воткнутый в сердце вампира, вмиг развеял в прах все её тревоги и недомогания. Аглая бросила взгляд на старшую, как бы спрашивая, должно ли послушаться паромщика, но дверь за Йолей уже закрывалась с тоскливым скрипом.

Палец старика прошелся вверх по ложбинке между её грудей, больно царапая нежную кожу длинным желтым ногтем, прочертил глубокую борозду на шее и воткнулся    в подбородок, приподнимая голову. Сумасшедший огонь во взгляде Аарона чуть не выжег ей глаза.

– Собери волосы, – произнёс старик.

Аглая Бездна, собрав свои роскошные каштановые волосы в пучок, приподняла его обеими руками над головой. Её шею обхватила короткая цепочка и старик защёлкнул застёжку.

– Мой тебе подарочек за помощь, госпожа молодой адепт, – проскрипел старый паромщик, – Доволен я твоим рвением и талант в тебе чувствую. Посему желаю тебе успехов в постижении нашего искусства. Один раз я отвезу тебя обратно, – сказал старик и легонько пнул её коленом под зад в сторону двери.

Оказавшись в коридоре под тусклой лампой, Аглая Бездна попыталась снять цепочку, чтобы внимательно рассмотреть «подарочек», но замок не поддавался. Длины цепочки едва хватало чтобы рассмотреть кулон без помощи зеркала. Золотой кулон изображал какое-то растение: с листьями и шипами, но без цветов.

– Мне надо выпить и немного поплакать, – скрипнула зубами девушка и бросилась на поиски широкой груди Монакуры.

* * *

Скаидрис сидел в треснувшем пластмассовом кресле на корме парома и, глядя на закат, что поднимал занавес своего кровавого представления, жалел, что под рукой нет гитары или хотя бы какой-нибудь завалящей дудочки.

Он запустил руку в жестяное ведро и, выудив оттуда огромную рыбину, подбросил в воздух. Огромный клюв слегка приоткрылся: Грим, сидящий рядом на ржавых перилах ограждения, проглотил угощение и снова замер: лив и ворон продолжали восхищённо внимать.

– Аглая – клёвая, – поделился своими мыслями мужчина, что выглядел подростком, – Она такая чувственная и эмоциональная. Такая...

– Живая, – подсказал ворон.

– А? – Скаидрис приподнялся в кресле и потряс головой, отгоняя звуковые галлюцинации.

– Устал, поспать надо, – сообщил он птице, – Слышится всякое, хотя я был бы не против поболтать с тобой.

Кровавый диск луны уже наполовину погрузился в свинцовую бездну воды; вокруг сгущалась темнота.

– С ней хорошо, – вздохнул лив.

–"Но ты мечтаешь оказаться с Йолей", – тут же прокаркал он, подражая голосу проницательного ворона.

– Да, – лив печально покачал головой и запустил руку в ведро.

Мелькнула серебристая рыбёшка, щёлкнул клюв.

–"Она необычная, наша госпожа лейтенант", – каркнул Скаидрис, возобновляя воображаемый разговор, – "Я много о ней знаю, и могу рассказать тебе. Помогу найти подход. Ты – классный перец, Скай".

– Но вороны не умеют разговаривать, – снова вздохнул он и замолк.

– Как сюда попасть? – раздался с причала хриплый голос.

Скаидрис вгляделся в сумрак, опустившийся на причал. У поднятых сходней отирался скособоченный силуэт женщины с большой грудью.

– Выбесилась? – беззлобно спросил лив.

– Угу, – Соткен отёрла рукой лицо, покрытое коркой засохшей крови, – Жрать хочу.

– Рад тебя видеть, мамочка, – лив толкнул трап: Соткен вскарабкалась на борт, – Надеюсь ты что-нибудь приготовишь на ужин.

– Еды полно, – нога, обутая в драный кед, пнула ведро, – Да только вся сырая, а готовить никто не умеет.

– Ладно, – кривушку слегка покачивало, – Где кухня?

– Камбуз, – поправил женщину лив, – Наверх, вторая палуба. Потом налево.

Он проводил взглядом грациозно покачивающиеся бёдра и сообщил ворону:

– Она просто атомная сучка, но этот уровень я уже прошёл и теперь не успокоюсь, пока не перетрахаю всех баб на этом корабле. Даже если они являются воплощениями богинь. Знаешь, как затащить в постель эту длинную рыжую пизду?

– Знаю, – ответил Грим, – Рыбы дай.

Скаидрис отпрыгнул назад от перил, где сидел ворон. Жестяное ведро перевернулось, задетое тощей ногой. Лив поскользнулся на рыбёшке и грохнулся на палубу. Потом вскочил и бросился прочь – наверх по лестнице, подальше от чудовища – туда, где тепло, светло и скоро будет готов тёплый ужин.

* * *

Смеркалось, закат уже отгорел, лишь полоса горизонта всё ещё слабо алела. Небо зажглось огнями многих звёзд, стоял полный штиль, паром замер в водах залива, словно в тёмном зеркале. Монакура Пуу стрельнул дымящимся бычком в надвигающуюся ночь, и, ухватившись за стальные поручни, начал спускаться по узкой лестнице. Та вела вниз, вглубь судна. Предыдущие четыре поднимали сержанта вверх, но он так и не достиг своей цели – Монакура не нашёл ни одну живую душу на этом огромном корабле.

Бывший барабанщик повис в воздухе: лестница кончилась, когда до твёрдой опоры под ногами оставалось ещё метра два. Так казалось в сумраке, что разгонял лишь слабый красный свет мерцающих аварийных лампочек. Сержант разжал руки но гофрированная сталь палубы встретила его весьма жёстко. Монакура поднялся, отряхнул задницу и, прихрамывая, обошёл помещение, где оказался. И нашёл Ньялу: броневик стоял посредине абсолютно пустого зала. Чуть поодаль виднелась овальная дверь: значок, намалёванный на ржавой поверхности, изображал чёрного человечка, запрещённого красным косым росчерком. Откуда-то снизу доносился гул работающих механизмов. Машинное отделение, последний уровень. Монакура погладил бок автомобиля и потянул дверную ручку.

Переступив порог, Монакура оказался на металлическом балкончике, и вниз, в самое чрево корабля вела, естественно, узкая стальная лесенка. Внизу ворочался и скрипел двигатель судна, слышались гулкие удары, и бывший барабанщик замер, наслаждаясь монотонным ритмом стального сердца. Сигарет в пачке Кента, что презентовал ему капитан Аарон день назад, когда они прибыли на борт, оставалось всего три, но Пуу прикурил одну и не двинулся с места, пока не оплавился фильтр. Потом стал осторожно спускаться. Его лоб полнился свежими шишками воспоминаний о коварных трубах и непонятных рейках, встречающихся на пути исследователя.

Спуск кончился, башмаки пехотинца ступили на листы стальной обшивки. Там, под ними, таилась бездонная пропасть. Пуу поёжился: сержант не любил море, но уважал людей, что отважились залезть в этот стальной гроб, не имея никаких путей к отступлению в случае внезапного форс-мажора. Тащемта их, этих сумасшедших, он и искал.

Он направился по коридору, образованному непонятными кожухами и причудливо перевитыми сварными трубами. Там впереди что-то ухало, громко и печально, будто расстроенный горный тролль. Подошвы берцев хлюпали по лужам, скрипели на рельефном узоре обшивки.

«Похоже на огромную котельную», – подумал сержант, – «Но где-же команда?»

Словно в ответ на немой вопрос, впереди показался тёмный силуэт человеческой фигуры: машинист в рабочем комбинезоне застыл, поджидая непрошеного гостя. Сержант поднял вверх ладони, обозначая приветствие и добрые намерения. Затем осторожно приблизился.

Отблески вращающихся мигалок осветили лицо моряка, обтянутое высохшей кожей. Глаза, затянутые мутной дымкой бельма, внимательно уставились на пришельца. Из-под залихватски заломленной красной шапочки норвежского китобоя выбивались космы длинных седых волос. В правой руке ходячий труп сжимал разводной ключ, левая тискала блестящую от масла тряпочку.

– Я осматривался и немного заблудился, – поведал сержант мертвецу, не опуская рук, – Мы ваши новые пассажиры.

Безгубый рот обнажил ряд крупных, коричневых зубов: машинист понимающе улыбнулся. Затем поднёс к ввалившемуся носу кусок ткани и с наслаждением понюхал.

Справа и слева послышались скрежещущие шаги.

«Мне знаком этот звук, – вспомнил сержант, – Я слышал его там, в подземном бункере, где познакомился с малышкой Кортни. Этот скрежет издавали когти саранчи, царапая стальную обшивку пола».

Из тёмных проёмов появились тощие фигуры, одетые в рабочие комбинезоны.

Монакура Пуу опустил глаза и уставился на голые ступни машиниста и его подручных: неимоверно отросшие ногти на ногах моряков свернулись спиралью.

– Вы, братцы, продолжайте заниматься своими делами, – сержант пятился задом с поднятыми над головой руками, – Я уже ухожу".

Ему никто не препятствовал; сержант Волчьего Сквада добрался до основания спасительной лесенки и только тогда опустил ладони. Затем отёр со лба холодный пот ужаса и с наслаждением выругался.

* * *

– Сука, я уже был в этом коридоре, – произнёс вслух Скаидрис и остановился возле очередной запертой двери.

Честно говоря, лив не был уверен, что уже проходил здесь. Узкие холлы освещались тусклым зеленоватым светом бра, висящих под потолком, а следующее ответвление гребаного тоннеля походило на предыдущий, как две капли воды. Никаких номеров над каютами, лишь однообразные двери с одинаковыми бронзовыми ручками. Унылые обои, свисающие со стен отслаивающимися лоскутами. Попробуй тут сориентироваться.

Он развернулся и подёргал ручку двери напротив. Заперто.

Лив понятия не имел, куда идти и где искать остальных. Долбанная говорящая птица просто ошарашила его. Напрочь выкосила. Крикнуть что-ли?

Скаидрис набрал воздуха в лёгкие; запертая дверь распахнулась: мускулистая рука зажала ему рот, вторая стиснула замерзшие яйца.

– Ты же меня ищешь, не так ли, мой хороший?

Его втащили внутрь каюты: он узнал комнату – здесь он ночевал прошлой ночью. Внутри горело зелёное бра, покрытое пылью десятилетий. На полу валялся пожелтевший матрас: весь в дырах, откуда торчали куски ваты. От бледной, растрёпанной Йоли резко пахло потом, алкоголем и скисшей сметаной.

– Значит, хочешь меня? – шепнула предводительница, – Хорошо: будет тебе адюльтер, трупоёб.

Она стащила своё влажное платье через голову и, стянув трусики, легла на матрас, широко раздвинув длинные ноги. Скаидрис бросился на неё, как бешеный шакал на полумертвого льва, на ходу срывая с себя одежду.

– Портки оставь, потом подрочишь, – сильная рука поймала его за волосы и, намотав их на кулак, потянула вниз.

– Вниз и лижи, – приказал низкий осипший голос.

Скаидрис дёрнулся, пытаясь высвободиться, но почувствовал, как трещат корни волос, и более не сопротивлялся.

– Не стесняйся, – сказала Йоля, – Я буду лежать недвижно, как и все твои любимые дохлые сучки.

И он расслабился. Обхватив руками крепкие бёдра, лив впился страстным поцелуем в мокрые губы.

* * *

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, – гигантский палец Монакуры перемещался от табурета к табурету.

– Шесть посадочных мест, – осклабился сержант, – Я так и думал: команда столоваться не приглашена.

Он уселся на одно из сидений и вопросительно уставился на Скаидриса и Аглаю, что ожидали чего-то стоя.

– Подними свою задницу, сержант, – мурлыкнула Йоля, развалившаяся в шикарном кожаном кресле, стоящем во главе обеденного стола.

Дверцы распахнулись: в помещение кубрика вошёл капитан. Наряд из шерстяного свитера и рыболовных штанов дополняла белоснежная адмиральская фуражка с высокой тульей.

Аарон слегка поклонился Йоле и воззрился на сержанта. Монакура Пуу нехотя поднялся с табуретки. Нахлобучив головной убор на маленький глобус, капитан поплевал на руки и пригладил седые космы волос. Затем молча сел, приглашающе взмахнув рукой.

– Посмотрим, что вы состряпали из моих продуктов, – произнёс старик с лёгкой угрозой в голосе.

– Мой хороший, – взгляд жёлто-зелёных глаз скользнул по могучим рукам сержанта; Йоля кивнула в сторону двери камбуза.

– Мне кто-нибудь поможет? – раздался оттуда.

Спустя несколько ударов сердца Монакура и Соткен водрузили на стол внушительный закопчённый казан; тот продолжал булькать и жутко дымил.

Из густого рыжего соуса торчали рёбра, кости и растопыренные пальцы куриных лап. На поверхности блюда, покрытой толстой плёнкой жира, плавали кустики грубо порубленной зелени, увязая в островках подрумяненного белого хлеба.

– Айнтопф! – обрадовался капитан, удивлённо подняв брови.

Соткен благосклонно улыбнулась старику: первый половник варева опрокинулся в его миску.

– Косточку положи, – небрежно заметила Йоля, – Вот ту положи.

Она показала какую. Соткен положила. Капитан Аарон почтительно поставил полную миску перед женщиной, сидящей в его кресле.

– Добро пожаловать на борт моего корабля! Теперь откушаем, – торопливо произнёс старик и, дождавшись своей порции, принялся уплетать дымящуюся еду.

Гости последовали примеру капитана, но более осмотрительней: варево всё-ещё кипело.

– Чё эта? – спросила Аглая, крутя в пальцах толстую разваренную макаронину.

– Грибы, – улыбнулся Скаидрис: на ложке паренька красовалась бурая шляпка подосиновика, – Люблю грибы.

– А я – сосиски, – довольный Монакура угрызал кусок копчёной колбаски.

– Ты положила брюкву и чечевицу? – строго спросил капитан, обращаясь к Соткен.

Та утвердительно кивнула головой, продемонстрировав старику кусок чего-то невнятного на своей ложке.

– Meine Hexe! —воздушный поцелуй расцвёл на щеке кривушки, а челюсти старика с хрустом одолели кривую свиную косточку.

Первым отвалился тощий лив.

– Шедевр, – пролепетал Скаидрис, сползая с табурета.

Он разместился на полу, туда же последовала и Аглая:

– Я объелась. А что это за блюдо?

– Клёва, – подтвердил сержант, вылавливая из котла очередную колбаску.

– Будет, чем завтра блевать, – согласилась со всеми Йоля: её миска стояла нетронутой; пальцы женщины сжимали малюсенькую куриную косточку.

Четыре пары глаз подозрительно уставились на предводительницу.

– Морская болезнь, – ехидно хмыкнул капитан, подталкивая к Соткен свою опустевшую миску.

– Проложим курс, – повысила голос Йоля, – И уберите отсюда это говно.

Она кивнула в сторону казана.

* * *

– МНК, – заявил капитан, водружая на освобождённый стол рулон, напоминающий свёрнутый персидский ковёр.

Заинтересованный Монакура принялся помогать старику, разворачивая полотнище.

– Морская Навигационная Карта, – пояснил сержант своим недоумевающим бойцам.

– Покажи, где находится твоя клиника, – сказала Йоля.

Соткен склонилась над картой и выискивала цель, стараясь разобраться в странных символах и обозначениях. Её палец неуверенно водил по испещрённому ручными пометками холсту. Капитан старательно и терпеливо следил. Он запомнил все хитросплетения серебряного узора на тесном чёрном жакете.

Получив достаточно информации, старик поднял руку, останавливая тягучее объяснение Соткен, важно покряхтел и объявил:

– Достаточно, многоуважаемая фрау. Цель понятна, я могу проложить курс.

– Разве это не обязанности штурмана? – спросил Монакура, – Где твой штурман, старик? Бьюсь об заклад, сейчас ты скажешь, что твой штурман занят и ты сам проложишь маршрут.

– Мой штурман занят, – Аарон повернул к сержанту лысеющую голову; сейчас капитан напоминал старого льва, – И я сам проложу маршрут. Но прежде, Монакура Пуу и остальные славные воины нашей великой Госпожи, я кое-что скажу вам всем. И зарубите это себе на носу. Первое – это моё судно, я здесь капитан, то бишь тиран и сумасброд. Мои действия не обсуждаются, не критикуются, и не нуждаются в корректировке. Второе – на моём судне все мои приказы исполняются безоговорочно. Кстати вот первый: заткнуться нахрен, когда говорит капитан.

Аарон скупым движение ладони сымитировал закрывающийся птичий клюв.

Аглая Бездна послушно захлопнула свой огромный рот.

– Второй. Ты, – тощий палец паромщика уткнулся в лоб сидящего у его ног Скаидриса, – Пойдёшь на мостик, там открыто, возьмёшь со стола синий пенал, и принесёшь сюда. Обычно я работаю исключительно на мостике, но из уважения к Госпоже, курс будет проложен немедленно и проложен прямо здесь. Две минуты. Пошёл.

Юноша оторопело открыл рот, вопросительно глядя на предводительницу, но та лишь снисходительно улыбалась.

«Пошёл», – мурлыкнул в его сознании бархатный низкий голос.

Пластиковые подошвы кед скользили по загаженному полу кубрика.

– Лимонада прихвати, щенок, – донёсся до спешащего лива глухой голос насытившегося сержанта.

– Ладно, старик, – поморщился Монакура, – А что с командой-то, почему жрать не пришли? А?

– Третье, – паромщик проигнорировал слова сержанта, но глаз от его наглой рожи не отвёл.

– Все ходят, где хотят, за исключением машинного отделения и моих личных покоев. На мостик входить, предварительно постучавшись. Кто будет совать свой любопытный нос, куда не следует, тому уже никакая пластика не поможет, усекли? И, кстати, обращаться ко мне, пока мы на судне, следует «капитан». «Кэп», в принципе, тоже сойдёт. Усекли? Кто назовёт меня «стариком» пусть пеняет на себя.

– Мы всё поняли и осознали, Аарон, – подтвердила госпожа лейтенант и паромщик почтенно склонил вниз растрёпанную голову.

Выждав несколько мгновений он многозначительно посмотрел на дверь. В тот же миг та распахнулась и внутрь ввалился запыхавшийся лив, бережно прижимающий к груди продолговатый синий пенал. В сержанта полетела бутылка Колы. Паромщик постучал ногтем по циферблату воображаемых часов, которых и в помине не было на его тощем запястье.

– Две минуты, четыре секунды, боец. Ты опоздал.

Красный, отдувающийся Скаидрис побагровел ещё больше, но Аарон вдруг ободряюще улыбнулся:

– Неплохо, боец, для первого раза, но запомни: четыре секунды иногда могут спасти жизнь, или отнять её. Разве твой сержант не объяснил тебе этого? Ну да ладно, давай сюда пенал. Кстати, сержант, бутылке этой лет восемь, побереги желудок.

Старик порылся в синем пенале; на потрёпанную поверхность карты аккуратно возлегли: прозрачная линейка, транспортир, чертёжный циркуль, блестящий хромированный измеритель, карандаш и затёртый кусочек ластика. Монакура, которому препирательства со стариком доставляли изрядную долю удовольствия, про потеху забыл, привлечённый магическими пассами, совершаемыми старым моряком над полотнищем МНК.

Остальных бойцов сквада эта процедура ничем не очаровала: Аглая и Скаидрис тискались в углу, обливаясь отжатым у Пуу лимонадом, Соткен ковыряла в носу, внимательно рассматривая каждую выуженную оттуда козявку, а Йоля дремала в кожаном кресле капитана.

– Три дня, если считать с завтрашнего, – паромщик обвёл всех собравшихся плотоядным взглядом и потёр руки, покрытые тёмными старческими пятнами.

– Когда в круиз, тёть? – капризно поинтересовалась Аглая.

– Операция и реабилитация займут пару-тройку дней, – подсказала Соткен.

– Неделя, – вздохнула Бездна.

Губы предводительницы тронула лёгкая улыбка, она резко встала.

Паромщик отшатнулся от столика и уважительно согнул спину. Неведомый порыв заставил Соткен выплюнуть недожеванные козявки, Скаидрис вытащил руку из-под кенгурухи Бездны, Монакура утёр восхищённые слюни и отлип от навигационной карты. Бойцы замерли, опустив вниз глаза. Никто не увидел ни ярких багровых всполохов, превративших зрачки предводительницы в два осенних костра, ни хищного оскала, обратившего её лицо в морду дикого зверя. В морду исполинского волка с огромными остроконечными ушами.

– Спасибо тебе, Аарон. Ты всегда был и остаёшься моим преданным другом. Ужин окончен. Как там это говорится, сержант?

– Отбой! – в один голос грянул Волчий Сквад.

Тремя палубами ниже, в машинном зале, освещённым лишь тревожным красным светом, мертвец, чью истлевшую лысину прикрывала красная вязаная шапочка китобоя, вздрогнул от неожиданности и выронил из рук ржавый разводной ключ.

* * *

Когда сытые бойцы разбрелись по каютам и осветительные лампочки корабля потухли, на балконе капитанского мостика показались три силуэта: два человека и гигантский ворон.

– Пора, Вольдемар, – произнесла высокая женщина.

В пятистах метрах от судна, сутулый худой человек замер возле блока панели управления. Услышав приказ, он вздрогнул: смуглая рука пощёлкала многочисленными выключателями и нажала красную кнопку. Заработали генераторы энергии: башня старинного маяка вспыхнула, освещая бухту.

– Теперь ты свободен, Вольдемар, – произнесла Йоля.

– Отправляйся в ад, – каркнул ворон.

Смуглый человек одел на шею веревочную петлю и оттолкнулся от края табуретки.

Предводительница вытянула вверх руку – рыжий пушок топорщился, будто мех хищника – и щёлкнула пальцами.

Тусклый свет маяка превратился в ослепительный голубой луч, бьющий точно в паром.

Йоля повернула лицо к капитану. Старик стоял на мостике, крепко сжимая штурвал.

– Я готов, госпожа, – кивнул Аарон, – Мы можем отправляться.

Та, что красит волосы кровью, вновь щёлкнула пальцами.

Красавец паром, что покачивался на мягких волнах посередине тихой бухты, бесследно исчез. Голубой луч вспыхнул и рассыпался миллиардами сверкающих кристаллов. Умирающий мир снова погрузился в темноту.

Глава одиннадцатая. Санитары господа

Якоб Крюк пробудился от собственного крика. Он сбежал из страшного сна за миг до того, как лезвие длинного меча, что сжимала в руках красноволосая сука, рассекло ему лицо. Толстяк откинулся на мокрые подушки, жадно вдыхая спёртый воздух. Жарко натопленная комнатёнка смердела потом, перегаром, дерьмом и бог весть чем ещё, но это была его комната, а значит он в безопасности.

Старый повар пошарил рукой возле себя, но нащупал лишь скомканные простыни: Ильзе куда-то вышла. И вышла давно: её половина кровати уже успела остыть. А жаль – знатный стояк пропадает. Он потрогал свой вздыбленный член: вот она, польза ночных кошмаров; в последнее время такое с ним случалось только от сильных потрясений.

Внизу, на первом этаже, что-то взвизгнуло, хрустнуло, булькнуло. Будто свинью зарубили. Потом послышался звук волочащегося тела: тушу тащили на разделочный стол. Якоб приподнялся на локте:

– Ильзе!

Тишина. Волочить перестали.

– Ильзе, твою мать! Что ты там творишь? Иди сюда, не пожалеешь.

Никто не ответил; Ильзе не отозвалась на брачный призыв.

– Сука, – толстяк сдвинул вбок жирную задницу и свесил вниз слоновьи ноги: вставать всё же придётся; эрекция стремительно опадала и мочевой пузырь уже пульсировал первыми жёсткими спазмами.

Повар привычными движениями бодро преодолел лестничный проём; теперь, когда он постарел, за ночь приходилось вставать по нескольку раз. Надо бы завести ночной горшок: поставить под кроватью и не бегать каждые два часа до отхожего места.

Босые ступни оттолкнулись от последней ступеньки; руки отпустили перила.

«Хороший прыжок для старого жирдяя», – подумал Якоб, – «Я всё ещё в отличной форме».

Его ноги коснулись пола и разъехались, угодив в липкую лужу. Повар рухнул вниз лицом, сильно ударившись грудью о бетонный пол. Глаза закатились, зубы лязгнули, старик лишился чувств. Из распахнувшегося рта, будто ядро из жерла пушки, вылетел чёрный комочек. Паучок распустил мохнатые ножки и бросился в тёмный угол.

Тело Якоба содрогнулось и повар очнулся.

Пыхтя и хрюкая от усилий, толстяк встал на четвереньки, а затем попытался подняться на ноги. Колени и ладони заскользили, разъехались в разные стороны и Якоб снова повалился на огромное пузо, беспомощно трепыхаясь, словно пьяный тюлень.

Но следующая попытка удалась: упорный повар встал раком. Он поднёс к лицу перепачканную ладонь. Долго размышлять не пришлось.

Кровь, блядь!

На четвереньках он бросился вперёд, по кровавой тропе, словно свинья, почуявшая аромат трюфелей. Вскоре он достиг цели: недвижное тело лежало на спине, широко раскинув руки и ноги.

Зелёное с синим платье, что так нравилось ему. Ильзе.

– Твари, – хрипнул повар, скрепя зубами от ярости и принялся подыматься, опираясь руками о свою мёртвую женщину.

Не вышло: рифлёная подошва громоздкого ботинка упёрлась в его покатый лоб. Затем последовал толчок: Якоб опрокинулся на спину, словно навозный жук. На этот раз он не стал разлёживаться – быстро принял кабанью стойку и бросился вправо, к выходу из казармы.

Он уже почти достиг заветной двери, как вдруг путь преградили широко расставленные ноги. Стройные, мускулистые ноги, обутые в высоченные кожаные сапоги с проклёпанными голенищами.

Острие длинного меча подцепило один из болтающихся подбородков и потянуло вверх, вынуждая повара подняться на ноги.

Это оказалось нелегко: измазанные кровью Ильзе ноги старика разъезжались, путаясь в длинном подоле обоссанной ночнушки.

Крепкая рука подхватила его подмышку, помогая встать.

Он оказался лицом к лицу с владелицей шикарных ног – молодой девушкой лет двадцати.

– Ты что за пизда? – вопросил старик, – Ты убила Ильзе?

Девчушка склонила набок голову; грива фиолетовых волос упала на плечо, обнажая чисто выбритый висок. От правого уха к уголку чувственного рта тянулась алая ленточка уродливого шрама, сильно портящего её лицо. Небесно-голубые, будто весеннее небо, абсолютно безумные глаза выражали полное непонимание.

Она обиженно поджала губы и ударила Якоба лбом. Хрустнул нос: старик отшатнулся, брызгая юшкой. Согнулся, утираясь.

– Сюда его, Невенка! – раздался властный голос.

Та, что назвали Невенкой, и кто-то ещё подхватили толстяка под руки и подтащили к стулу. К его любимому кухонному стулу: высокому с резной готической спинкой.

Сейчас на этом невозможно удобном сидении развалился какой-то клоун. Якоб сплюнул под ноги сгустки крови, маленькие свиные глазки в упор разглядывали оккупанта. Незнакомец приветственно поднялся на ноги.

Это был горбун.

Тонкие кривые ноги заканчивались ступнями огромного размера; длинные, достающие почти до коленей, руки завершались громадными ладонями.

Одеждой уроду служили потёртая средневековая бригантина, кожаные штаны с гульфиком на шнуровке и высокие облегающие ботфорты. Откинув непослушные вьющиеся волосы, незнакомец явил  худое лицо:  горбоносое, с узкой полоской тонкогубого рта, искривлённого в презрительно скучающей гримасе.  Правый, изумрудно-зелёный глаз смотрел влево и вверх, в то время как левое, карие око глядело строго вправо и вниз.

Якоб не смог сдержать приступ грубого смеха: кровавые слюни брызнули на лицо незнакомца. Тот поморщился и сунул руку за отворот куртки.

– Расскажи всё, что знаешь о ней, – голос горбуна оказался мягкий и приятный на слух, – И тогда я убью тебя быстро, а может и вовсе отпущу: всё зависит от того, насколько ты будешь мне полезен.

Перед расквашенным носом повара замаячила фотография.

Высокая женщина с роскошной гривой густых волос находилась в движении, когда объектив фотоаппарата поймал её. Поэтому фото получилось размазанным и нечётким, но даже на этом чёрно-белом, потрёпанном снимке, старый повар сразу узнал новую госпожу группировки.

Старик устремил глаза на свой стул с готической спинкой. Горбун перехватил его взгляд и подхватил с сидения длинный меч в истёртых ножнах. Потом ласково потрепал толстяка по седой щеке:

– Ты не сказал ни слова, но уже набираешь баллы. Неплохо. Продолжай в том же духе.

– Откуда... – начал толстяк, но горбун шлёпнул его по губам:

– Прежде чем спрашивать кого-то, зассыха, задай вопрос себе. Ну?

Якоб удручённо глянул на мокрый низ своей ночной рубашки и согласился:

– Ты прав, урод – это не её меч. Но он тебе нужен.

– Меч, меч, – задумчиво повторил горбун, устремив свой взгляд в две абсолютно противоположные стороны света.

– Мда, меч, – вздохнул он и сокрушённо покачал головой, обращаясь к толстяку:

– Это, к сожалению, самая большая проблема для нас, этот её меч.

Он приблизился к повару и вежливо спросил:

– Что ещё знаешь?

Разноцветные глаза смотрели куда угодно, только не в лицо Якоба.

Старик вновь рассмеялся, но поперхнулся кашлем. Прочистив горло, он накопил достаточно мокроты и смачно плюнул в рожу калеки.

Тот смешно отпрянул, брезгливо отираясь.

– Подвесьте его, – обиженно попросил горбун.

Рёбра старика хрустнули: кулак третьего захватчика – седого мужлана с косичкой и располосованной рожей – вышиб из повара дыхание. Его больше не поддерживали: Якоб медленно оседал на пол бесформенной медузой, но отдохнуть ему не дали.

Остриё железного крюка возилось повару глубоко под лопатку; другое подцепило рёбра.

Скрежетали ржавые цепи, поднимая вверх тучное тело: на помощь отмороженной диве и геральту пришла ещё пара меченосцев – все, как один, в кожаных проклёпанных полудоспехах.

Ускользающее сознание Якоба зацепилось за эти заклёпки: то были малюсенькие серебряные крестики.

Лязгнули ограничители: повар висел, словно туша зарезанной свиньи, поливая керамическую плитку пола ручьями алой крови.

Можно было задавать вопросы.

Горбун приблизился, двигаясь мягко и осторожно, словно кот. Кончик длинного меча приподнял отвислую сиську повара.

– Что ещё знаешь? – повторил калека.

Повар молча сопел: с каждым выдохом пухлые губы пузырились кровавой пеной.

Горбун надавил на рукоять: плоть толстяка разошлась в глубоком разрезе, словно кусок масла под нагретым ножом. Хлынул поток крови. Якоб угрожающе зарычал.

– Брат Оскар, – поторопил горбун седовласого рубаку; тот возился возле пылающего очага.

– Уже иду, Ваше Преосвященство, – раскалённый докрасна половник впечатался в рану, брызгая по сторонам кипящими кровью и жиром.

Якоб подавился криком, а горбун легко взмахнул мечом, будто живописец кистью. Оплывший мужской сосок исчез: красный пятачок потёк красным. Истязатель отступил на шаг, словно любуясь полотнищем.

– Расскажи мне, упрямец, – Его Преосвященство снова потрепал щёку Якоба, – Всё расскажи.

Повар слегка шевельнул губами; поток крови из сломанного носа превращал слова в бульканье.

Горбун схватил грязное полотенце и отёр лицо старика.

– Зачем ты ищешь с ней встречи, если знаком с её мечом? – хрипло спросил Якоб.

Его Преосвященство ласково улыбнулся.

– Это мой долг, вонючка. Долг перед богом и церковью. А кому должен ты?

Якоб раскачивался на цепях; грузное тело подрагивало.

– Она убила мою дочь. Мою приёмную дочь. Наверное ты прав: я должен Герте. Но знаю я немного.

– Вот и хорошо, – кивнул горбун, – Ты – разумный человек, хотя и писаешь в штаны. Повиси тут, соберись с мыслями, а я пойду задам пару вопросов твоим друзьям. Кстати, а что вы здесь праздновали? Мы перерезали часовых, а всех остальных связали тёпленькими, во сне.

– Воцарение госпожи, – ответил Якоб.

* * *

Два года назад. Предместья Рима. Вилла Андриана.

«Жизнь издевается над человеком до самой смерти. Ты находишься на краю гибели и почти смирился с её неизбежностью, как вдруг тебе даётся шанс на спасение: заведомо провальный, но всё же...» – думал каменный ангел, наблюдая за беглецами, – «Даётся лишь затем, чтобы ещё раз хлестнуть тебя наотмашь плетьми разочарования».

Мужчина и женщина спешили по краю небольшого водоёма, затянутого зелёным слоем ряски, ловко лавируя между полуразрушенных колонн и одиноких изуродованных статуй, безмолвно стоящих у пруда, словно призраки римлян, живших здесь много веков назад.

Они укрылись за пьедесталом, на котором стоял ангел: этот кусок гранита выглядел намного крепче остальных постаментов – его установили на несколько тысячелетий позже других статуй.