Текст книги "Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Иван Любенко

Соавторы: Виктор Полонский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 118 (всего у книги 178 страниц)

5
Статский советник

Клим Пантелеевич Ардашев к столице относился без почтения. Серый, холодный город с влажным и нездоровым климатом производил на него удручающее впечатление, и даже тогда, когда он возвращался из бесчисленных заграничных командировок.

Выстроенные на болоте и человеческих костях дома, мосты, площади, улицы и храмы заметно отличались по своей архитектуре от истинного русского простого и понятного стиля, которому издревле следовали зодчие Москвы, Нижнего Новгорода или Ярославля. Желание царя-реформатора возвести в устье Невы европейский город осуществилось. И раскроенный на широкие прямолинейные проспекты, завершающиеся громадными шпилеобразными башнями, изрезанный каналами и соединенный мостами, Петербург стал гордостью России. Правда, наряду с этим он лишился некоего общего духовного начала, пуповины, исходящей от Москвы-матушки, которая связывала между собой все русские города, питала и делала их похожими друг на друга. И ополоумевший дьячок Троицкой церкви, встретивший ночью кикимору, и обезумевший городовой, который два столетия спустя узрел черта, правившего пролеткой на Васильевском острове, все они, как заговоренные, твердили одну и ту же, разлетевшуюся потом фразу: «Быть Петербургу пусту!»

«А что практически это предсказание может означать? – сидя в экипаже, размышлял Клим Пантелеевич. – Пожар, наводнение? Нет. Все это уже случалось. Тогда что?» Статский советник снял перчатку, достал из кармана коробочку с надписью «Георг Ландрин» и, выудив желтый леденец, положил под язык. «Смута, – мысленно ответил Ардашев. – Именно смута, как в 1905 году. Ни одно стихийное бедствие не сравнится с ней. Она рождает голод, эпидемии, пожары и массовые смертоубийства. От нее невозможно спрятаться, трудно спастись. Опасность грозит отовсюду. Богобоязненный крестьянин, исправно посещавший воскресную службу в деревенском храме, мастеровой, бывший на хорошем счету, или благодушный студент, дающий уроки купеческим детям, в один миг превращаются в полную свою противоположность, в умственно изуродованных революционной проповедью людей. Но отчего происходит эта метаморфоза? Как так случается, что пороки, скрытые и загнанные на самое дно человеческого сознания, вдруг выплывают на поверхность и покрывают маслянистым пятном еще недавно светлую душу? Но самое страшное заключается в том, что это превращение происходит с сотнями тысяч людей одновременно. И они, точно и не было у них ни родителей, ни церкви, ни гимназических преподавателей, неожиданно уподобляются бешеному стаду, уничтожающему все на своем пути. Они, точно ведомые бесом, готовы на самые отвратительные поступки. С каждым днем бесчинствующая толпа растет и множится в геометрической прогрессии. А впереди вожаки – люди, которые давно перешагнули внутри себя запретную нравственную черту: недавние бомбисты, грабители, убийцы губернаторов и жандармов».

Утонув в поднятом бобровом воротнике, в теплой боярке, бывший присяжный поверенный Ставропольского Окружного суда, а ныне чиновник по особым поручениям Министерства иностранных дел, рассеянно глазел по сторонам, погруженный в невеселые раздумья. Мимо пролетали нервные таксомоторы, скрипел колесами трамвай, на тротуаре лотошницы зазывали отведать пирогов с зайчатиной, и в свежем морозном воздухе пахло арбузами. Где-то впереди, прямо между домов, мелькнул и скрылся багровый сгусток солнца.

«Да, – с сожалением подумал Ардашев, – если случится смута, то все начнется отсюда, с Петербурга, и только потом беспорядки перекинутся дальше, в провинцию. Но ведь хаос не может длиться вечно. Рано или поздно люди устанут от анархии. И снова захотят порядка и спокойной жизни. Им понадобятся работающие магазины, действующие больницы, безопасные улицы, полиция и суды, наконец. Следственно, явится сила, которая и положит конец беззаконию. Только остается открытым вопрос, какая это будет власть? Добра или зла? Вот и может случиться, что слова, сказанные замученным в «Тайной канцелярии» дьячком, окажутся пророческими. Тогда и впрямь: «Быть Петербургу пусту!»

Последнее время философское настроение все чаще посещало чиновника по особым поручениям ближневосточного отдела МИДа. Иногда к этим размышлениям примешивалось и разочарование, вызванное тем, что многие ожидания так и не сбылись. К примеру, Осведомительный Отдел, о котором перед недавней поездкой в Персию говорил князь Мирский, так и не был образован. Император не решился на создание политической разведки. Война требовала все больших ассигнований. На фронте не хватало снарядов и винтовок. И Государю казалось, что создание нового гражданского разведочного ведомства в дополнение к уже существующему военному в данный момент совсем неуместно. С таким мнением, конечно же, ни Мирский, ни Ардашев согласиться не могли. Ведь даже непосвященному в тайны межгосударственных интриг человеку понятно, что, выведывая секреты противника, разведка сохраняла тысячи жизней своих солдат и офицеров. Засим Климу Пантелеевичу не оставалось ничего другого, как в одиночку продолжать выполнять сугубо секретные миссии МИДа. Правда, на данный момент командировка в Персию оказалась его последней заграничной поездкой. Так уж случилось, что ценные сведения он черпал теперь в Петрограде, совсем неподалеку от Певческого моста[280]280
  Так называли МИД по месту нахождения здания (прим. авт.).


[Закрыть].

Зерно успеха было посеяно статским советником еще пятнадцать лет назад. В то время он занимался созданием агентурной сети в Британской Ост-Индии (на Цейлоне, в Карачи, Бомбее и Хайдарабаде). Особенной удачей оказалась вербовка высокопоставленного чиновника английской колониальной администрации в Дели. Мистер Баркли делился с тайным русским посланником ценными сведениями, а взамен получал неплохое вознаграждение. Словом, механизм был отлажен, и агент вошел во вкус. Так продолжалось до тех пор, пока, в то время еще коллежский советник, Ардашев, выполнив операцию по перехвату личного послания премьер-министра Великобритании Артура Бальфура представителю Соединенного Королевства на ожидаемых российско-английских консультациях по разграничению сфер влияния в Персии, не получил свинцовый «подарок» от британцев в виде сквозного ранения обеих ног. Тогда Ардашева в беспамятстве, охваченного еще и тяжелой формой тропической лихорадки, доставили в Одессу на борту утлого суденышка под греческим флагом с документами на имя австро-венгерского подданного. Позже, когда стало известно, что «рыцарю плаща и кинжала» придется навсегда расстаться с тайными миссиями за рубежом, князь Мирский послал к Баркли другого куратора. Но Баркли исчез, отыскать его не удалось, и связь с ним считалась потерянной.

Выйдя в отставку, Клим Пантелеевич поселился в Ставрополе, где и прожил последние семь лет. Занимаясь адвокатской практикой, он провел целый ряд сенсационных расследований, о чем не раз писали российские и иностранные газеты. Но летом прошлого года, узнав о покушении на наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда и его морганатическую супругу герцогиню Гогенберг, присяжный поверенный прибыл в Петербург. Понимая, что в ближайшее время разразится война, он сдержал данное ранее слово и вернулся на прежнее место службы. Почти сразу дипломата командировали в Персию для выяснения обстоятельств гибели коллежского советника Раппа – второго секретаря российского посольства. Покойный, так же как и когда-то Ардашев, выполнял секретные поручения Певческого моста. И вот там, в Тегеране, общаясь с британскими коллегами-союзниками, он случайно выяснил, что в 1905 году мистер Уильям Баркли неожиданно подал в отставку и поселился в Австралии, в Мельбурне, где очень скоро получил неплохую должность при тамошнем генерал-губернаторе. Но его старший сын числился на дипломатической службе Соединенного Королевства. А в конце декабря прошлого года на Певческий мост прилетела новость, что на Дворцовую набережную, д.4[281]281
  По этому адресу в 1915 году располагалось посольство Великобритании (прим. авт.).


[Закрыть] со дня на день заявится господин Сэмюэл Баркли, назначенный на должность третьего секретаря посольства. После всесторонней проверки выяснилось, что вновь прибывший британец – родной сын «потерявшегося» агента из Дели.

Ну а дальше Ардашев «случайно» познакомился с Самюэлем в «Даноне» и вскоре пришел к выводу, что «объект» вполне пригоден для вербовки: тщеславен, не выдержан, склонен к пьянству, да и карьерист к тому же. Словом, «Like father, like son»[282]282
  Like father, like son – англ. посл., «Каков отец, таков и сын»; эквивалентно русскому варианту: «Яблоко от яблони недалеко падает» (прим. авт.).


[Закрыть]. Только вот руководство до последнего момента никак не решалось дать добро на вербовочную беседу. «А вдруг сорвется, вдруг не получится, – нервно покусывая ус, осторожничал князь Мирский. – Англичане – наши союзники, и неудача с Баркли-младшим неминуемо приведет к скандалу…» Однако обстоятельства чрезвычайного характера заставили принять предложение статского советника и пойти на риск.

Катализатором такого решения явилось то, что всю зиму 1914 года между Россией, Францией и Британией шли весьма сложные консультации по послевоенному устройству мира. Россия все еще не могла прийти в себя от прорыва германских военных кораблей под турецким флагом в Черное море и чудовищного обстрела Севастополя, Одессы, Новороссийска и Феодосии, от потоплений пассажирских пароходов «Великий князь Александр», «Ялта», «Казбек» и «Шура». Именно поэтому она и поставила перед странами Согласия вопрос о будущей передаче под свою юрисдикцию проливов Босфор и Дарданеллы. И было вполне логичным, что следующим на повестке дня будет вопрос о передаче России Константинополя. Сейчас, как никогда ранее, могла осуществиться многовековая мечта русских императоров о превращении византийской столицы в Царьград и установлении над Святой Софией православного креста. Петроград мог, наконец, получить достойную компенсацию за поражение в Крымской войне. Но как поведет себя Англия – страна, издавна считающая себя хозяйкой в этом регионе? И до каких пределов в отстаивании собственной позиции можно дойти в переговорах с британцами, чтобы не нанести ущерб коалиции? Война-то была в самом разгаре. Стало понятно, что нужен свежий источник, имеющий доступ к рекомендациям, поступающим из Лондона на Дворцовую набережную, д.4. И вот тут вспомнили о предложении Ардашева.

Вербовочную беседу Клим Пантелеевич построил на карьерных амбициях молодого дипломата. Он поведал Самюэлю о тайной деятельности его отца, предъявив копии двух листов собственноручных донесений Уильяма Баркли. Англичанин долго пялился на знакомый почерк родителя и нервно тряс под столом коленкой. Нетрудно было понять, что в случае обнародования этих документов на дипломатической карьере Баркли-младшего можно было поставить жирный крест. Да и всю оставшуюся жизнь его папаша наверняка провел бы за решеткой. Естественно, статский советник пообещал, что их сотрудничество прекратится сразу же после окончания переговоров о послевоенном положении Турции. А как же без этого? В разведке не бывает лжи, в разведке бывает игра. И как водится, во время второй встречи, получив от третьего секретаря посольства нужные сведения, Ардашев одарил Баркли-младшего солидной суммой. И тот – поспешно и молчаливо – затолкал ее в карман. А вчера свежеиспеченный агент не только сообщил о готовности англичан пойти на уступки в отношении передачи России Босфора и Дарданелл, но и по собственной инициативе рассказал о планируемой британцами тайной операции по уничтожению германских кораблей, стоящих в портах под защитой береговой артиллерии. По вполне понятной причине его соотечественники не торопились делиться своими планами с Петроградом. Их замысел строился на идее американского инженера Саймона Лэка – хорошо известного в России своими подводными лодками класса Protector. (Еще одиннадцать лет назад четыре субмарины, работающие на бензиновом двигателе, были куплены российским морским агентом в США и в разобранном виде тайно вывезены в Либаву.)

Подлодки Лэка обладали весьма интересными особенностями. Наличие особой камеры позволяло выпускать водолаза для работы на дне, а небольшие полые чугунные колеса, выдвигающиеся из специальных ниш с помощью гидравлических механизмов, давали возможность передвигаться по дну (даже на предельной глубине погружения), не подвергаясь влиянию подводных течений. Кроме того, имелись особые отводы, благодаря которым лодка могла самостоятельно приподнимать для прохода сеть, защищающую рейд с неприятельскими судами. Ко всему прочему последние модификации субмарин оснащались усовершенствованными приборами, с большой точностью определяющими пройденное по дну расстояние и глубину погружения. Эти данные, с учетом показаний компаса и подробной карты района боевых действий, позволяли безошибочно вычислять местоположение лодки и заданный курс следования без всплытия на поверхность.

В итоге планировалось миновать все системы заграждения в немецких портах и выпустить водолаза, который, расставив мины под днищами кораблей, должен вернуться на лодку. После отхода субмарины на безопасное расстояние смертоносные заряды приводились в действие посредством провода.

Однако было совсем непонятно, почему этот замысел держался в строжайшем секрете от России. Возможно, союзники боялись нежелательной утечки информации. По крайней мере, в это хотелось верить. Но, как бы там ни было, именно благодаря Ардашеву Петроград получил весьма ценного английского агента.

Между тем экипаж добрался до места назначения – модного салона «Мадам Дюклэ», где Клим Пантелеевич договорился встретиться со своей супругой и отправиться в театр «Пассаж» на французскую комедию. От лошади валил пар, точно ее обдали кипятком. Кучер натянул вожжи, осклабился и бросил через плечо:

– На чаек не обидьте, барин!

Щедро расплатившись с возницей, статский советник сошел с пролетки. Разбитной мальчишка в ушанке, размахивая газетами, громко кричал о потоплении немецкой подводной лодкой «У–16» французского парохода «Вильделим». Купив «Петроградский листок», Ардашев потянул на себя ручку двери модного ателье.

Вероники Альбертовны нигде не было видно. «Вероятно, в примерочной», – подумал Клим Пантелеевич. Сдав верхнюю одежду в гардеробную, он остался в вестибюле. Свежая газета еще пахла типографской краской, и Ардашев, расположившись в кресле, с удовольствием погрузился в чтение.

Военные сводки за 4 февраля сообщали об ожесточенных боях в Галиции. В районе Лубны и Студенны наши войска перешли в контрнаступление и взяли в плен 10 офицеров и 1400 солдат австрийской армии, захватили три пулемета. Немцы продолжали атаковать по всем фронтам. И если от Кюзовки до Вышковского перевала наступление противника было отбито, то в Буковине русские части отошли за Прут.

Короткая заметка раскрывала подробности подвига минного офицера Рогульского: «Исполняя свой долг при встрече транспорта «Прут» с германским крейсером «Гебен», в целях недопущения захвата судна более сильным врагом, лейтенант Рогульский бросился в пороховой погреб и взорвал корабль, погибнув геройской смертью».

Тут же имелось короткое сообщение штаба Кавказской армии о столкновениях с турками в Зачорахском крае.

Колонка «Иностранных известий» рассказывала о бомбардировке Цетинье австрийским аэропланом, сбросившим на город четыре бомбы. И хоть из трех взорвалась всего одна, в результате налета погибли две женщины и трое детей. «Король Николай немедленно прибыл на место, чтобы утешить пострадавших»…

Раздался чей-то смех. Статский советник оторвался от газеты и увидел симпатичную шатенку, выпорхнувшую из дальней примерочной комнаты. За ней показался улыбающийся поручик. Веселая парочка прошествовала мимо. Скрипнула тяжелая входная дверь, и на пороге появился высокий человек в драповом пальто с поднятым воротником и в котелке («Одет не по сезону», – невольно отметил статский советник). Он осмотрел вестибюль и бросил взгляд на Ардашева. Дождавшись, пока поручик со спутницей покинут ателье, незнакомец сдал одежду и принялся о чем-то разговаривать с гардеробщиком. Погладив лысину и расправив усы, он стал перед массивным трюмо с высоким зеркалом из бемского стекла. В отражении посетитель продолжал наблюдать за Климом Пантелеевичем. Затем он прошествовал к комнате со стеклянной дверью и табличкой «Прием и выдача заказов» и что-то сказал. Не прошло и минуты, как туда же вошла роскошная брюнетка и увела визитера за собой. «Жандарм или полицейский? – задался вопросом Ардашев. – Скорее всего, полицейский. И пришел он сюда явно не костюм заказывать, а по служебной надобности – у него-то и свой совсем новый. Выясняет что-то… Да-с, – вздохнул дипломат, пробегая глазами по газетным строчкам, – работы у них хватает. Во время войны столько всякой нечисти набежало – не сосчитать, точно тараканов в кухмистерской».

Взгляд зацепился за небольшую заметку в колонке «Городские происшествия». В ней сообщалось, что «четвертого февраля в беспамятстве обнаружена белошвейка И-ва. Удивляет характер нанесенных увечий: глаза были выжжены серной кислотой, а на лбу и щеках выбиты три перевернутых креста. Несчастную доставили в Лечебную глазную больницу. По мнению врачей, зрение восстановить не удастся. У потерпевшей на иждивении находится слепая мать», – писала газета. «Сколько же на земле еще сосредоточено зла! – с горечью подумал Ардашев. – Каким нужно быть изувером, чтобы ослепить девушку, содержащую незрячую мать? Что за ирод сподобился на такой поступок?»

Клим Пантелеевич достал из кармана золотой «Мозер» и нажал на репетир, – часы отбили четверть седьмого. До начала представления в театре Сабурова оставалось три четверти часа.

Послышался знакомый стук каблучков. Ардашев повернул голову – из ближней примерочной вышла Вероника Альбертовна. Она была бледна.

– С тобой все в порядке?

– Да, только я очень расстроилась. Представляешь, тут работала замечательная модистка – Анечка Извозова. Молодая, красивая… А на днях ее нашли на Болотной с выжженными глазами и какими-то жуткими крестами на лице. Об этом мне только что поведала Фаина Мелентьевна. После недавней примерки я хотела еще раз зайти к ней, чтобы узнать, как помочь бедной девочке, но мне сказали, что к хозяйке только что явился полицейский.

«Ага, значит, я не ошибся», – отметил Клим Пантелеевич. Он потянулся за портмоне и сказал:

– Но давай хотя бы оставим для нее деньги.

– Нет, – покачала головой супруга, – так не пойдет. – Она задумалась на миг и предложила: – А что, если мы прямо к ней наведаемся? Я могу узнать, куда ее доставили.

– Не стоит. – Клим Пантелеевич указал на газету. – Она в Лечебной глазной больнице. Здесь есть сообщение об этом происшествии…

– Так ты уже все знаешь?

– Совсем немного.

– Тогда едем?

– А как же Сабуров и «мадам русская Режан»? А твоя любимая Грановская?

– Никуда они не денутся. Сходим в другой раз. Пойми, я не смогу смотреть комедию, смеяться, аплодировать, когда знаю, что с Анечкой стряслось такое горе… А билеты, билеты я подарю… хозяйке, Фаине Мелентьевне. Она дама свободная, может, и найдет время. Хорошо?

– Как скажешь, дорогая. – Ардашев достал из кармана две синих бумажки с отштампованными местами в партере и протянул жене. – Пусть только поторопится. Времени осталось не так много.

– Спасибо, я мигом. А ты возьми пока мою шубу, ладно?

– Конечно. Но не спеши. Теперь в этом нет надобности.

Вероника Альбертовна вернулась быстро. Свободный экипаж ожидал неподалеку. Но до больницы ехать пришлось долго. Старая лошаденка шлепала расхлябанной подковой и еле плелась, несмотря на угрожающие крики возницы. Она, видимо, давно знала добрый характер хозяина и совсем не боялась плетки. И в очередной раз не ошиблась.

На мосту подул ветер. С Невы потянуло холодом. На город опустился сумрак, но фонари еще не зажгли. На голых кленовых деревьях сидела стайка воробьев. Прыгая с ветки на ветку, птицы сбивались в кучу от холода и с опаской следили за двухместной каретой, подъезжающей к больнице. Извозчик натянул вожжи и остановил экипаж.

– Дождитесь нас, любезный, – помогая супруге сойти с подножки, велел Ардашев.

Привратник, сметавший со ступенек снег, придержал дверь и кого-то окликнул. Тотчас же появилась сестра милосердия. Это была женщина с морщинистым и уставшим от жизни лицом. Узнав цель визита, она попросила оставить одежду на вешалке и облачиться в белые халаты. Не проронив больше ни слова, смотрительница повела Ардашевых по длинному арочному коридору и остановилась у палаты № 11. Открыв дверь, указала рукой на дальнюю койку.

У самого окна лежала девушка с повязкой на глазах. Рядом, на тумбочке, виднелась простенькая керамическая ваза с дивными белыми лилиями. Кровати стояли в три ряда, по четыре в каждом. Углов, как и предписывали санитарные циркуляры, не было вовсе, и потому комната, словно корабельная каюта, казалась овальной. Пахло кислыми щами и кашей. Ардашевы подошли ближе, и Вероника Альбертовна, увидев глубокие, намазанные йодом раны на знакомом лице, не смогла сдержать слез и невольно всхлипнула.

– Анечка, здравствуй, это я, Ардашева. Вот, пришли с мужем тебя навестить. Я как узнала о случившемся, так сразу к тебе…

– Здравствуйте, Вероника Альбертовна. Спасибо вам, – дрожащим голосом вымолвила девушка. – Мне, право, неудобно, что я в таком виде…

– Ничего-ничего. Ты, главное, не беспокойся.

– Позволите, Анна, вопрос? – осведомился Клим Пантелеевич. – Может, вы что-нибудь запомнили? Запах одеколона нападавшего? Или слышали его голос?

– Ничего такого не могу сказать. Я шла, и все было спокойно. Помню, оглянулась саженей за сто до дома – никого не было. Но через несколько шагов позади меня заскрипел снег. Я припустила быстрей – и он тоже. А потом пахнуло в лицо чем-то сладким. И я будто поплыла куда-то на лодке и заснула. Об этом я уже рассказывала господину полицейскому. Он приходил недавно. – Она перевела дух и добавила горько: – Говорят, мне лицо изуродовали. Я чувствую, что оно болит, а в зеркало поглядеть не могу. Даже не представляю, какая я теперь страшная.

– Все образуется, Аня. Заживет личико. А я буду тебя навещать. Я помогу. Для тебя и для мамы наймем сиделку…

– Мамы больше нет. Она вчера, как только узнала про меня, сразу отравилась уксусной кислотой. Ее сегодня схоронили. Ко мне наш дворник приходил, Шлыков Архип Никанорович. И я жить не хочу. Вот отправят домой – уйду к маме.

– Господи, девочка моя, да что же ты говоришь? Да как можно?

Клим Пантелеевич нежно обнял жену, шепнул ей что-то на ухо и покинул комнату. Первый раз за много лет статский советник пожалел, что бросил курить.

Вероника Альбертовна присела на край кровати и, утирая слезы, кружевным, надушенным платочком гладила Анину руку и боялась разрыдаться. Совсем не хотелось говорить. Любые утешения казались неуместными, ненастоящими, сказанными лишь для вида. Не было на свете слов, которые смогли бы унять черное, как болотный омут, горе. «Но почему же, Господи, ты обрушил на это юное создание свой вселенский гнев? В чем провинилось это дитя?» – спрашивала себя Вероника Альбертовна и не могла найти ответа. Она пробыла в палате еще какое-то время, но, будучи не в силах наблюдать трагедию, вскоре попрощалась и вышла.

Первым в экипаже заговорил Клим Пантелеевич:

– Как думаешь, милая, а не пошить ли мне фрачную пару?

– Еще одну? – Она пожала плечами. – Как хочешь.

– На этот раз, пожалуй, я закажу ее в ателье «Мадам Дюклэ».

Вероника Альбертовна воззрилась на мужа и неуверенно спросила:

– Ты собираешься взяться за это дело?

– Попробую.

– А как же твоя работа в МИДе? Она не пострадает?

– Думаю, нет.

– Но ты же видел, что стало с Аней. Преступник не остановится ни перед чем. Он очень опасен.

– Не волнуйся, дорогая. У него хватило смелости напасть на слабую девушку сзади, да еще и с хлороформом. Анна сказала, что почувствовала непонятный сладкий привкус и потеряла сознание – это верный признак применения усыпляющего вещества. Он и зверствовал, понимая, что жертва отключилась и не закричит от боли.

– Ты считаешь, что злодеем является кто-то из работников ателье?

– Пока трудно сказать, но с чего-то начинать надо. – Клим Пантелеевич вынул из кармана коробочку леденцов с надписью «Георг Ландрин». – Скажи мне, Вероника, хозяйка ателье знает, что ты замужем?

– Да.

– А что ты рассказывала ей обо мне?

– Говорила, что ты работаешь в МИДе.

– И все?

– Да.

– А про мои бывшие расследования ей что-нибудь известно?

– Нет.

– Фотографию мою, надеюсь, ты ей не показывала?

– Нет, а зачем?

– То есть меня в качестве твоего мужа она никогда не встречала?

– Нет. А почему ты меня обо всем этом спрашиваешь?

На вопрос жены Ардашев не ответил. Он открыл жестяную коробочку, выбрал красную конфетку и, положив ее в рот, заметил с сожалением:

– Жаль только, что приемщица сегодня видела нас вместе. И будет глупо после этого притворяться, что мы не знаем друг друга. – Помолчав немного, он добавил: – Но это неплохо. Пусть думает, что мы любовники.

– Любовники? – удивленно вскинула брови супруга.

– Не волнуйся, все будет хорошо, – улыбнулся Клим Пантелеевич.

– Как можно допустить, чтобы обо мне складывалось такое мнение? – обиженно возмутилась Вероника Альбертовна.

– Ради торжества справедливости и поимки преступника тебе придется временно пожертвовать частью своей безукоризненной репутации. К тому же, – он хитро улыбнулся, – ты можешь вполне обоснованно ссылаться на частые отлучки мужа, на его заграничные командировки, на недостаток внимания и прочее. В общем, жалуйся на все, чем обычно оправдывают женскую измену во французских романах.

– Измену? О чем ты, Клим? – изумленно раскрыв глаза, вопросила благоверная. – Надеюсь, ты не предлагаешь мне совершить этот грех?

– Успокойся, дорогая. Нет, конечно же, нет. Я не настолько люблю людей, чтобы ради их безопасности жертвовать семейным благополучием. – Он повертел в руках коробочку монпансье и сказал: – Но зато потом, когда я изловлю преступника и всем откроется наш маленький секрет, представляешь, какой это произведет фурор! Госпожа Ардашева находилась в любовной связи с… собственным мужем! Вот будет сенсация!

Вероника Альбертовна неуверенно вымолвила:

– Ну, если ты считаешь, что так надо…

– Да, милая, отнесись к этому как к маленькой невинной игре. Поверь, эта уловка позволит нам наблюдать за развитием событий с разных сторон и независимо друг от друга. Хорошо?

– Ладно, – с некоторой долей обреченности согласилась она.

– Вот и славно! И, пожалуйста, постарайся стать «настоящей» подругой этой, как ее….

– Фаины Мелентьевны.

– Да. Сходи к ней в гости, посмотри, как она живет, с кем встречается. А я тем временем наведаюсь в ателье. Вероятно, завтра, после семи я как раз туда заеду. Так что постарайся со мной там не встретиться, договорились?

– Хорошо, давай попробуем, только боюсь, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет.

– Но и хуже не станет. Нападавший действовал весьма предусмотрительно и достаточно хладнокровно. Возможно, это дело рук маниака. Если это так, то Анна Извозова – первая и далеко не последняя жертва.

– Господи! – одними губами прошептала Ардашева.

– Да, хотелось бы, чтобы мои предположения не сбылись.

Между тем извозчичья лошаденка с натугой вытащила против ветра экипаж и остановилась у доходного дома на Васильевском острове, между шестой и седьмой линиями Большого проспекта. Именно здесь, по солнечной стороне, в семикомнатной квартире третьего этажа и проживали Ардашевы.

Получив целковый, довольный возница зацокал языком, и послушная рыжая спутница, все так же шлепая подковой, неспешно потрусила обратно.

На ржавом карнизе сидели замерзшие голуби. Сонным взглядом они проводили и отъезжавшую пролетку, и немолодую пару, входившую в дом.

С гулким стуком затворилась тяжелая дверь. Птицы заворковали пугливо, но вскоре притихли, легкомысленно надеясь, что до утра их уже никто не потревожит.