Текст книги "Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Иван Любенко

Соавторы: Виктор Полонский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 98 (всего у книги 178 страниц)

11
Вещий сон

I

Титулярный советник Поликарп Спиридонович Маевский жил безмятежной и размеренной жизнью старого холостяка. Небольшая квартира хоть и располагалась на втором этаже гостиницы, но числилась в его собственности. Лет двадцать назад, когда еще здравствовал отец, семья снимала это жилище у местного домовладельца Кургучева. Но так уж случилось, что хозяину доходного дома срочно понадобилась весьма значительная сумма, и Маевские, узнав об этом, предложили ему выкупить свое жилье. Недолго думая, тот согласился. К несчастью, глава семьи вскоре умер, и Поликарп остался с матерью. Женой скромный служащий Казенной палаты так и не обзавелся. Виной всему была его застенчивость, и даже робость, перед прекрасным полом. Пять или шесть раз маменька пробовала сосватать сына, но каждый раз такая попытка претерпевала неудачу. Да и будущие невестки, узнав сумму жалованья возможного жениха, теряли к нему всяческий интерес. А вот с матушкой они жили в согласии, душа в душу. Особенно приятны были зимние вечера, когда маленькая, но дружная семья усаживалась в креслах вокруг большой печи. Мать вязала, а Поликарп читал книгу. Такое тихое и мирное существование продолжалось довольно долго, но закончилось неожиданно: весной прошлого года праведная старушка упокоилась во сне. И хоть ее чистая и светлая душа давно вознеслась к Господу, но многое здесь еще напоминало о ней: и киот с уставленными образами, и лампадка из разноцветного стекла, и белоснежные, вышитые узором салфетки, и старый столик с покоробившейся крышкой из палисандрового дерева, за которым она любила чаевничать вечерами, и даже купленный почти перед самой смертью мраморный умывальник с педалью – все создавало иллюзию ее собственного присутствия. Казалось, заскрипят половицы, и пройдет матушка из одной комнаты в другую.

А сегодня Поликарпу Спиридоновичу пригрезился дурной сон: родительница, в том же старомодном чепце, просила у сына прощения, что не смогла уберечь от злого человека. Она плакала и причитала. Из-за жалости к самому себе разрыдался и Маевский.

Услышав собственные всхлипывания, сорокадвухлетний мужчина неожиданно проснулся и зажег лампу. Часы показывали пять с четвертью. За окном стояла непроглядная темень, и с улицы тянуло промозглым осенним холодом. Топленная с вечера печь почти совсем остыла, но возиться с дровами не хотелось. Он промокнул рукавом пижамы холодную испарину на лбу, сунул ноги в успевшие остыть тапки и прошлепал на кухню. Зачерпнув медным ковшиком студеной воды из ведра, Поликарп сделал несколько больших глотков и вернулся в спальню. Спать оставалось еще полтора часа. Он натянул на голову одеяло и, как в детстве, стал согревать себя дыханием.

Утро пришло вместе с настойчивым стрекотанием будильника, напоминающим механический стук заводного дятла – любимой игрушки, подаренной когда-то отцом.

Сборы на службу занимали чуть больше часа. Холостяцкий завтрак особенным разнообразием не отличался: яичница с салом на примусе и стакан спитого чая с баранками.

Дорога в Казенную палату отнимала у титулярного советника минут пятнадцать-двадцать. Да и то если идти не спеша, любуясь золотистой осенью и редкими, торопившимися куда-то барышнями. Так что можно было сэкономить двугривенный и вполне обойтись без извозчика.

Ступая по коридору своего ведомства, Поликарп Спиридонович вежливо кивал старшим бухгалтерам, почтительно сторонился начальников отделений и заискивающе расшаркивался перед чиновниками по особым поручениям. А если случалось встретиться – о Милостивец! – с действительным статским советником Чертопановым, – Маевский прилипал к стенке и, уронив голову на подбородок, лепетал что-то невнятное – то ли читал молитву, то ли просил за что-то прощения. В такие минуты управляющий Палатой, дабы не смущать подчиненного, ускорял шаг.

И только натянув штафирки и юркнув за конторку, титулярный советник чувствовал себя уютно и покойно, словно мышка в норке. Тут, как говорится, он был царь и бог, потому что ни один из коллег не мог удержать в голове такого количества артикулов, циркуляров и полузабытых, но еще действующих распоряжений. Он же ухитрялся помнить не только их номера и даты выхода, но и цитировал важнейшие положения. Это была ходячая справочная книга. Обладая воистину уникальной памятью, Поликарп Спиридонович в трудные дни отчетов выручал не только свое третье отделение, но и соседнее второе. За помощью и разъяснениями к нему частенько обращались и податной инспектор города Макарьевский, и даже старший фабричный инспектор губернии надворный советник Чечин. Поэтому в Казенной палате искренне обрадовались известию об оправдании Маевского Окружным судом и с удовольствием приняли ценного сотрудника обратно, под родную чиновничью крышу.

Домой Поликарп Спиридонович возвращался неторопливо. По дороге он заглядывал в «Читальный город». Рылся на полках, пытаясь отыскать полезные для него материалы по истории Византии. Последнее время он особенно интересовался Македонской династией. Недавний разговор с подполковником Фаворским и статья в «Епархиальных ведомостях» только подлили масла в огонь его давешнего увлечения: поиска исчезнувшей еще в XIII веке переписки византийского патриарха Николая Мистика и архиепископа Алании Петра. Все косвенные свидетельства вроде бы уже выстроились в довольно стройный ряд. И где-то совсем близко показалась удача, но потом опять скрылась за густым туманом неизвестности. Не хватало всего одного звена – самого главного. Без него никак не удавалось замкнуть в единую цепь не связанные между собой на первый взгляд обстоятельства. Подсказка должна была прийти сама, как ненароком вспоминается забытое вдруг слово. «Здесь нужна иная область знаний, не историческая», – мысленно рассуждал титулярный советник.

И ответ пришел сам собой, когда с верхней полки книжного магазина свалился ветхозаветный, с потрепанной обложкой, «Краткий курс геометрии З.Б. Вулиха», изданный в Санкт-Петербурге еще в 1873 году. Оставив на прилавке несколько медных монет, покупатель выскочил из магазина. Ноги сами несли его домой.

Вбежав по ступенькам, он принялся жадно читать раздел, описывающий принцип отражения света, описанный еще Героном Александрийским. И вдруг, словно завороженный, он уставился в стену. Оцепенение длилось несколько минут, но потом оно сменилось торопливым письмом.

Поликарп лихорадочно макал перо в чернильницу, пытаясь каждый раз начать сначала, но что-то ему мешало: то буквы бежали криво, то появлялась клякса, то шли подряд однокоренные слова. Он комкал бумагу и, сердясь, швырял под стол. И тут ему вдруг показалось, что это все неспроста, что кто-то оттуда, из невидимого человеку мира, подает ему знаки. Но кто? И зачем? Отмахнувшись от внезапно пришедшей мысли, титулярный советник дописал письмо, запечатал конверт и сугубо старательно вывел адрес. Поразмыслив с минуту, он достал еще один лист, и опять забегало по чистой поверхности скрипучее стальное перо. Текст удался с первого раза… только отчего-то тряслась рука, а под правым глазом забилась маленькая нервная жилка.

Будто сбросив вериги, Маевский тяжело откинулся назад.

– Вот и все, – устало выдохнул он.

II

– Добрый вечер!

– Господи! Вы? Рад, что удостоили вниманием.

– Да бросьте вы это чинопочитание, не на службе. Войти позволите?

– Всенепременно-с. Простите за беспорядок… не ожидал-с.

– Полноте. Вам извинительно, вы человек холостой.

– Точно так-с, холостой-с.

– Письмишко ваше получил. Спасибо. Вот пришел поговорить. Сами понимаете, дело предстоит серьезное. Вы уж поведайте подробнее, где находятся эти самые манускрипты и почему надобно до них добраться.

– С превеликим удовольствием-с.

– Вот и славно!

– Чайку не изволите?

– Не откажусь, знает ли, не откажусь.

– Все началось давно, еще в X веке, в Византии. Тогда на епископскую кафедру Константинополя был избран Николай по прозвищу Мистик. Человек высокого полета. Умный и принципиальный. За время своего патриаршества он распространил христианство повсюду, куда только проникали его посланники. Многие из миссионеров пали жертвой воинствующих магометан, но некоторые все-таки смогли донести слово Божье до самых дальних уголков земли. Приняли христианство и в Аланском царстве, на Северном Кавказе. Высочайшего расцвета эта страна достигла в X веке. Тогда аланы и стали обращать в христианскую веру все народности, которые в то время населяли здешние края. Противился только Дербент, к тому времени уже завоеванный арабами. Но, как бы там ни было, архиепископ Алании стремился отсечь от ислама как можно больше горцев. И это ему удалось: их крестили тысячами. Господу нашему поклонялись целые племена. Вот об этом Петр и сообщал в Византию. Эта переписка велась регулярно и бережно хранилась. Однако в XIII веке, во время набега татар, монахи спрятали ее в горах. И с тех пор ее не могут найти.

– А какую ценность она представляет?

– Практически бесценна.

– С чего это вы взяли?

– Турецкий султан заплатил бы любые деньги, чтобы получить эти свитки. Но, завладев ими, он бы сей факт, естественно, скрыл. И тогда бы у России не было никаких доказательств, что горцы первоначально приняли христианскую веру, а не магометанство. Османские проповедники и сейчас говорят, что именно ислам принес язычникам Кавказа культуру. Мол, благодаря Аллаху невежественные племена приобщились к цивилизации. Если манускрипты попадут к ним, то, вне всякого сомнения, их исламская политика на Кавказе станет еще более агрессивной.

– А вы, как я понимаю, точно знаете, где находится эта переписка?

– Да-с!

– А может, вам это только кажется? Мы потратим солидные деньги, а на поверку выйдет, что вам это все почудилось, а? Фантазии, знаете ли, воспаленного ума.

– Никак нет-с. У меня точный расчет имеется.

– Так соблаговолите, милостивый государь, предъявить его!

– Сию минуту-с, только возьму бумагу и перо… Итак, я предлагаю решить задачу по поиску переписки аланского архиепископа и византийского патриарха. Условия таковы. Нам известно: 1) некоторое время назад в горах была зверски замучена и убита сестра Спасо-Преображенского монастыря. Рядом с ней нашли кожаный футляр, на котором читалось «έπαρχία ’Αλανίας» – «Аланская епархия»; 2) несколькими днями позже казаки застрелили абрека, у которого на шее обнаружили дуа.

– Простите?

– Это магометанский амулет. В него зашивают молитвы из Корана. Но самое интересное, что он был из пергамента.

– Из гимназического курса я помню, что пергаментом называют кожу особой выделки, да?

– Совершенно верно. Это кожа молодого – обычно шестинедельного – теленка, козленка или барашка.

– А вы точно уверены, что это пергамент?

– Безусловно. Мне показывали его. У него одна сторона (мясная) светлее другой (волосяной). Это происходит из-за специфики обработки кожи, которую целых шесть суток размачивают в речной воде, после чего бросают в сырую яму с золенной известью. Она лежит там до трех недель. В течение этого времени шерсть разрыхляется и довольно легко снимается. Затем ее проквашивают в пшеничных или овсяных отрубях. Избыток извести удаляется с помощью дубильных веществ с использованием растительных экстрактов. Материал становится мягким и податливым. Неровности убираются. Поверхность посыпают мелом и натирают пемзой.

– Надо же, как сложно!

– Труд кропотливый, но стоит того. Пергамент намного прочнее папируса и тем более бумаги.

– Позвольте, а откуда вам стало это известно?

– Мне рассказал об этом подполковник Фаворский, жандарм. Он приходил ко мне проконсультироваться и показывал тот самый кусок пергамента.

– Продолжайте.

– Так вот вернемся к нашей задаче. Как я сказал, второе условие касалось дуа. На нем темно-синей краской было выведено три греческих слова. Я прочел их без труда: «…о крещении сарацинских пленни…». Ясно, что речь идет именно о «пленниках». Так?

– Бесспорно.

– А кому еще, если не византийскому патриарху, сообщать о сем важном событии?

– Вы положительно правы!

– Третьим известным условием задачи является тот факт, что ровно неделю назад, в прошлую пятницу, вышли «Епархиальные ведомости». А в них написали о нерукотворном лике Спасителя. Его взор обращен на Восток – на Средний храм, в котором аланы крестили иноверцев. Там же было вскользь упомянуто о землетрясении, помните?

– Да, что-то было…

– А теперь надобно ответить на вопрос: где спрятана переписка византийского патриарха Николая Мистика и архиепископа Алании Петра?

– И?

– Манускрипты находятся в углублении той самой скалы, где проявился Нерукотворный лик!

– Но право, это невозможно определить! Как вы узнали?

– Мне помог Герон Александрийский!

– Кто?

– Греческий ученый-математик, живший в середине первого века. Он вывел формулу площади правильного многогранника, объяснил алгоритм извлечения квадратных и кубических корней, рассчитал площадь треугольника по длинам его сторон и даже придумал паровую турбину! Но для нас интерес представляет другое открытие гения – оно вам наверняка известно: «угол падения равен углу отражения». Речь, как вы помните, идет о свете.

– Ах да! Кто этого не знает?

– Так вот, я считаю, что если мысленно провести линию от переносицы Священного лика до середины стены Среднего храма, а потом, отразив ее под тем же углом, разделить пополам, то прямая, поделившая угол, точно укажет на тайник. И он, очевидно, будет на высоте, доступной для человека.

– Постойте-постойте! Но даже если подняться на самый верх, то как определить, куда смотрит лик? Его взгляд может быть устремлен на верхнюю часть стены, а может и ровно в центр, или вниз, разве угадаешь?

– Я совершенно уверен в том, что забираться на скалу не надо. Достаточно стать у стены Среднего храма и встретиться с Ним взглядом. Фактически ваш затылок и укажет на нужную точку. Теперь, если мысленно провести прямую, которая делит искомый угол пополам, то она укажет на тайник.

– Хорошо, а при чем здесь землетрясение и убитая монахиня?

– Судя по всему, во время земных толчков часть камней обвалилась, и вместе с ними выпал один из свитков. Его-то и подобрала сестра Спасо-Преображенского монастыря. Но, заслышав конский топот, она, видимо, вынула пергамент и спрятала в свое облачение. Футляр бросила тут же. Но абреки, совершившие насилие, нашли пергамент. Позже один из разбойников смастерил из куска кожи дуа и надел на шею. Именно этот талисман и попал в руки господина Фаворского.

– Но если следовать вашим рассуждениям, то получается, что изображение Христа на самом деле рукотворно? Его тоже монахи написали?

– Конечно! По-другому и быть не может! Это обычная икона; только вместо доски – полированная ветром и дождем скала.

– Надо же! Шарада какая! А вы никому об этом не рассказывали?

– Ну что вы?! Нешто можно-с?!

– Вот и ладно, вот и слава Богу… Что-то пить захотелось. Вы мне чайку не плеснете? Да и ваша чашечка, смотрю, давно опустела.

– Сию минутку, только примус зажгу.

– Да вы не суетитесь, не велик, знаете ли, гость.

– Не скажите!

– А чайничек быстренько закипел! Вас всего минутку не было.

– Это все благодаря новому немецкому примусу. Надоело скопидомничать. Живем один раз. И не замечаем, что вся жизнь складывается из мелочей. Вот я и решил разориться – купил новый. Вам покрепче?

– Да, люблю, знаете ли, чтобы по-настоящему!

– И я тоже…

– И как это вы догадались? Долго потеть пришлось?

– Само собой получилось: то одно известие, то другое… А мне нравятся всякие головоломности.

– Ох вы и умница! А все в титулярных ходите. «Станислава» имеете?

– Никак нет-с.

– Непорядок.

– Вы позволите, я окно открою? Что-то мне дурственно.

– Зачем же спрашивать – это ваш дом. А может, я пойду?

– Нет, ну что вы! Мы ведь еще не договорили.

– Не волнуйтесь, ваш вопрос решится положительно. На днях, знаете ли, все устроится. Ой, да я смотрю, вам совсем худо. Послать за доктором?

– Нет-нет. Сейчас пройдет, наверное…

– Дорогой мой! Не жалеете вы себя. Горячее, видать, редко кушаете. Оно и понятно – холостяк: сухомятка, еда наспех, молоко несвежее. Так и заворот кишок получить можно. Или того хуже – язвенную болезнь. Без супружницы в вашем возрасте никак нельзя. Нет! А что это вы, сударь, в лице изменились? Позеленели? Вы прилягте – лучше будет. Вот подушечку я вам под головку… Вот так… Сейчас боль пройдет, отпустит… и поговорим. Вы глубже, глубже дышите! Может, водички? Я мигом… Пейте… Еще глоточек. Вот и умница, вот и хорошо! Вы на бок повернитесь, а то вдруг заплохеет – захлебнетесь ненароком. Это колики желудочные. Вы не волнуйтесь, скоро отпустит. А во всем виновата бесшабашная молодость! Теперь вот приходится расплачиваться. Да разве студент о здоровье помышляет? Куда там! А что за еда в кухмистерской? Форменный обман! Да и повара, по правде сказать, плуты и скаредники, с одной на всех физиономией личности, которая ни в одну рамку не влезет. Да куда же вы ползете! Мил-чек! Вам нельзя! Покой нужен! Потерпите немного. Боже милостивый! Никак судороги начались? Говорят иголкой колоть надобно. Где у вас иголку-то найти? А? Верно, в комоде? Любе-езный! Вы меня слышите? Эй! Очнитесь! Неужели преставился? Да как же это? Упокой, Господи, душу грешную!

12
Убийства по пятницам

Слухи в заштатных городах распространяются быстро. Известие о том, что хозяин собственной квартиры в «Калужском подворье» наложил на себя руки, облетело Ставрополь со скоростью шаровой молнии. Особую двусмысленность новости придавал тот факт, что покойный являлся фигурантом недавнего громкого дела о карточном мошенничестве. Титулярный советник Маевский стал второй жертвой из числа лиц, коротавших время в Коммерческом клубе за ломберным столом поздним мартовским вечером 1913 года. И если «самоубийство» – а поговаривали, что, возможно, и душегубство! – купца Тер-Погосяна (основного владельца паев прогоревшего «Ставропольского товарищества по исследованию недр земли») поддавалось хоть какому-то объяснению, то суицид оправданного в Окружном суде и восстановленного на службе чиновника был неясен. Да и смерть его была какой-то жуткой.

Труп служащего Казенной палаты обнаружили утром. Снимавшие нижний номер супруги проснулись оттого, что с потолка на них что-то капало. Зажегши лампу, испуганные постояльцы поняли, что это кровь. Когда разбуженный портье отворил дверь, перед присутствующими возникла страшная картина: Поликарп Спиридонович Маевский лежал на диване, свесив левую, изрезанную в трех местах руку в кровавую лужу.

Начальник Сыскного отделения в тот день захворал и потому на место происшествия не выехал. Понимая, что злые языки не преминут воспользоваться произошедшей трагедией и вновь попытаются бросить тень на Ардашева, Поляничко, несмотря на ранний час, не постеснялся протелефонировать присяжному поверенному и сообщить о случившемся. Клим Пантелеевич тотчас же оделся и отправился к «Калужскому подворью», бывшему когда-то доходным домом.

На углу Хоперской и Армянской улиц виднелись две полицейские пролетки и толпились обыватели. Суббота – базарный день, и множество людей, шедших на расположенный через дорогу Нижний рынок, невольно задерживались, спрашивая, что произошло. И от этого число любопытствующих росло как на дрожжах.

Путь адвокату преградил городовой, но встретившийся на входе полицейский врач Наливайко помог пройти внутрь.

В небольшой комнате за столом сидел судебный следователь Леечкин и что-то сосредоточено писал. Напротив, развалившись в кресле и закинув ногу за ногу, дымил папиросой помощник начальника Сыскного отделения Каширин. Фотограф, по обыкновению, жег магний в медной воронке и, накидывая на себя черное покрывало, время от времени щелкал затвором Кодака. Эксперт, видимо, свою работу уже сделал и потому со скучающим видом собирал несессер.

– Позволите войти, господа? – с порога осведомился Ардашев.

– Клим Пантелеевич? Вы? – Леечкин удивленно вскинул голову и перестал писать.

– Он и есть. Самый дорогой адвокат губернии. Гонорары уже девать некуда, вот и строит приходские школы и храмы. Видать, на душе нечисто, а? – выпустив сизое облачко дыма, нагло хохотнул Каширин.

– Ох, Антон Филаретович, ну что ж вы за человек такой? Мы с вами уже шесть лет знакомы, а вы все не меняетесь. И откуда у вас столько злобы? Вот если бы ваши слова произнес юноша, гимназист желторотый, который колкостью и дерзостью пытался бы самоутвердиться, я бы понял. Но вы-то – птица иного полета – при должности, властью облечены, медаль за храбрость заслужили, а все успокоиться не можете. Вот, помню, вояжировали мы с вами на «Королеве Ольге» – милейшим человеком были. Но стоило сойти на берег, и на тебе! – случилась метаморфоза. Вас не узнать!.. Ну да господь с вами, – махнул рукой Клим Пантелеевич, – считайте, что на первый раз вам повезло: сказанное я пропустил мимо ушей.

– Угрожаете?! Мне? При исполнении?! При свидетелях?! – поднимаясь, прошипел Каширин и, будто молодой бычок, затряс от негодования головой.

– Вы уж простите меня, Антон Филаретович, – вмешался Леечкин, – но о каких свидетелях идет речь? Ни я, ни кто-либо из присутствующих ничего предосудительного со стороны господина Ардашева не слышали. Не так ли, господа?

– Готов подтвердить, что Клим Пантелеевич вел себя очень тактично, – согласился судебный эксперт Святославский.

– Я присоединяюсь, – негромко вымолвил Наливайко. – Все было весьма пристойно.

Фотограф немного помедлил и тоже согласно кивнул.

– Ладно, посмотрим еще, – процедил сквозь зубы Каширин. Затушив папиросу в цветочном горшке, он плюхнулся в кресло и обиженно отвернулся.

Ардашев тем временем внимательно осматривал квартиру. Он прошел на кухню, заглянул в спальню и вернулся в залу. У самого окна, под занавеской, валялся скомканный лист бумаги. Адвокат поднял его и развернул: на нем значились лишь три прописные буквы: ЕВР. Он сунул находку в карман. Затем внимательно исследовал левую руку трупа, на которой имелось несколько поперечных порезов. Правая, со следами синей мастики, лежала вдоль туловища. Обернувшись к доктору, присяжный поверенный спросил:

– Когда наступила смерть, Анатолий Францевич?

– Часов восемь-десять назад.

– Артерия повреждена?

– Нет, только вены.

– И каково ваше заключение?

Наливайко пожал плечами:

– Суицид, вероятно.

– Вероятно? Выходит, сомневаетесь?

– Да что тут сомневаться! Чистой воды самоубийство! Другого вывода и быть не может, – встрял в разговор Каширин. – Дознание закончено! Дело будет направлено участковому товарищу прокурора на утверждение о прекращении. Так ведь, Цезарь Аполлинарьевич?

– Позвольте полюбопытствовать, – обратился адвокат к следователю, не обращая внимания на реплики полицейского, – а нет ли предсмертного послания?

– Нет, ничего нет.

– Тогда на каком основании вы делаете вывод о самоубийстве?

– Так это вы не у меня, вы у доктора спрашивайте, – открестился Леечкин.

– Позвольте, господа! – подскочив с кресла, вскричал Каширин. – Вот бритва, вот рука изрезанная, вот кровища! Чего еще не хватает?

Пропустив мимо ушей возмущение полицейского, Ардашев спросил негромко:

– А ключ нашли?

– Какой еще ключ? О чем вы? – Каширин окинул присяжного поверенного недобрым взглядом.

– Насколько мне известно, входная дверь была заперта, и ее пришлось открывать снаружи. Так? Стало быть, если мы говорим о самоубийстве, ключ должен был находиться внутри. Вот я и спрашиваю, нашли вы его или нет.

– А что вы командуете?! – сыщик взмахнул руками. – Мы и без вас знаем, что делать.

Адвокат вновь обратился к доктору:

– Послушайте, Анатолий Францевич, вы же видите, что самоубийством здесь и не пахнет. Почему вы идете на поводу у господина Каширина? Да и вы тоже, – Ардашев посмотрел на Леечкина, – махнули на все рукой и отдали осмотр на откуп недобросовестному полицейскому, хотя с первого взгляда понятно, что здесь совершено самое что ни на есть настоящее смертоубийство. Жертву сначала отравили, а уж потом, чтобы утаить содеянное, вскрыли вены еще не остывшему трупу.

– Я попрошу меня не оскорблять! – Каширин потряс в воздухе кулаками. – Я вам не половой в трактире!

Не обращая внимания на возмущения помощника начальника Сыскного отделения, судебный следователь поправил на носу очки и спросил:

– Но позвольте, Клим Пантелеевич, отчего это вы так решили?

– А может, прежде дадим слово доктору? – предложил присяжный поверенный.

– Если только в рассуждении практических, так сказать, аспектов… – неуверенно вымолвил Наливайко и пожевал губами. – Не буду скрывать, у меня с самого начала зародилось сомнение относительно произошедшего. Как видите, жертва потеряла большое количество крови. Так много, что она даже протекла на первый этаж. Однако при таких поперечных разрезах это маловероятно, ведь кровь на воздухе имеет обыкновение свертываться. Вот потому-то теплая ванна – непременный атрибут вскрытия вен. Вода препятствует образованию тромбов…

– Но она, тем не менее, вытекла! – выкрикнул сыщик.

– Да, – замялся врач, – меня это и смутило.

В комнате возникло неловкое молчание. Понимая, что все версии исчерпаны, адвокат пояснил:

– А произошло это оттого, что был применен яд. Некоторые виды ядов, в том числе и цианид, препятствуют свертываемости крови. А другие, допустим крапчатый болиголов, наоборот, способствуют. Убийца подсыпал в чай Маевского смертельную дозу отравы, затем подождал, пока жертва потеряет сознание – верный признак того, что губительная субстанция попала в кровь, – и надрезал бедолаге вены. Сдается мне, что злодей был слабо знаком с медициной. В противном случае он бы сделал продольные разрезы на венах или в крайнем случае постарался бы повредить артерию. Но этого, как мы видим, не произошло.

– Но ведь мы не обнаружили ни одного чужого отпечатка пальца, – с сомнением вымолвил эксперт.

– Чтобы не сомневаться в отношении яда – проведите вскрытие.

– Да, конечно. Мы так и поступим, – согласился Леечкин.

– Но неужели, Цезарь Аполлинарьевич, это происшествие вам ничего не напоминает? – хитро сощурился Клим Пантелеевич.

– То есть вы хотите сказать, что убийство Тер-Погосяна и смерть Маевского связаны между собой?

– По крайней мере, в обоих случаях преступник пытался выдать за самоубийство собственное злодеяние.

– Возможно. Если представить, что вы правы, то возникает вопрос: зачем кому-то понадобилось расправляться с этим беззащитным человеком? – следователь недоуменно потер переносицу.

– У меня есть предчувствие, что эта тайна откроется совсем скоро. Однако, господа, честь имею кланяться. – Ардашев направился к выходу.

Дождавшись, пока хлопнет дверь, Каширин воскликнул:

– Если этот заносчивый адвокатишка опять окажется прав, то будь проклято это «Калужское подворье»! У меня на нем уже висит одно нераскрытое дело.

– Вы имеете в виду ограбление Софьи Петровны Кургучевой? Матери писателя? – уточнил судебный следователь.

– Угу. Только удивительное совпадение получается: Тер-Погосяна порешили 13-го, в позапрошлую пятницу, и этот «зяблик» преставился вчера, а вчера тоже была пятница.

– Да, действительно странно, – задумчиво протянул Леечкин.

– Ой, да все здесь понятно! – махнул рукой сыщик. – Все беды из-за нефти!

– Это как? – озадачился эксперт.

– Старики недаром поговаривают, что подземными бурениями мы растревожили Чистилище, вот черти нам и мстят.

– Помилуйте, батенька! Так могут рассуждать только темные, малообразованные люди! – вымолвил доктор. Он почти проглотил последние слова, с досадным опозданием поняв, что его реплика может привести к ссоре.

– Это кто темный? Я? – Каширин приблизился к Наливайко.

– Я не вас имел в виду-с, – отступая назад, виновато пробубнил врач.

– Ах ты, трубка клистирная! Ты бы лучше за женой своей приглядывал, чтобы она к Вартану в лавку не бегала, пока ты в портерной пиво дуешь.

– Да как… как вы смеете! – робко возмутился Анатолий Францевич.

– Смотрите, какой Ломоносов выискался! – хохотнул Каширин. – Скоро со всей Армянской улицей породнится, а туда же – жизни учить. Интеллигенция «многообразованная»! Ладно, некогда мне тут с вами. – Полицейский развернулся и шагнул в переднюю.

Гулким коридорным стуком отдались в тишине нервные торопливые шаги. Неловкое молчание нарушил фотограф:

– Прав был Ардашев, с ним действительно произошла метаморфоза – человеческая плоть превратилась в сгусток зла. Только случилось это давно – в день его рождения.

– Нет. До Сатаны он не дотягивает – мелок больно, – глядя в окно, задумчиво проронил следователь. – А вон и санитарный экипаж прибыл. Я вас попрошу, – он повернулся к доктору, – присутствовать на вскрытии и безотлагательно ознакомить меня с результатами. Честь имею, господа.