Текст книги "Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Иван Любенко

Соавторы: Виктор Полонский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 178 страниц)

10
Трагедия на вокзале

Газета «Северный Кавказ»

№ 72

18 июля 1909 года.

«Новости. Происшествия. Находки».

«В Ставрополе выступает всемирно известный цирк Труцци. Программа изобилует новыми номерами. Заслуживают быть отмеченными гг. Виторио и Жоржетто, из которых один впрягается в экипаж с четырьмя пассажирами и возит его, передвигаясь на руках, а затем великолепно дерется со своим противником боксом – ногами, танцует кек-уок на руках и проч., и проч. Хороши воздушные гимнасты трио Губерт. Не пропустите представлений!»

«В летнем театре «Варьете» в концертном отделении со вчерашнего дня выступают подражательницы Дункан, шесть босоножек-американок, которые, кроме танцев, еще и поют. Оригинальный и интересный номер имеет большой успех у публики».

«Вчера на городском железнодорожном вокзале случилось ужасное происшествие. Известный в губернии купец Капитон Игнатьевич Сипягин совершил самоубийство – шагнул с перрона под колеса маневрирующего пассажирского состава. Трагедия произошла на глазах провожающей и отъезжающей публики. Со слов полиции стало известно, что за день до этого несчастья он оплатил задаток на подписание купчей по приобретению доходного дома г-жи Загорской. Напомним читателю, что неделю назад в этом злополучном особняке произошло смертоубийство музейного хранителя Корзинкина. Супруга погибшего негоцианта находится в сильной ажитации и никого не принимает».

Клим Пантелеевич отложил газету и стал собираться. Следовало безотлагательно навестить Елизавету Родионовну, и присяжный поверенный вскоре вышел на Николаевский проспект.

Всю последнюю неделю он был занят участием в заседаниях уголовного отделения Окружного суда по делу об убийстве коллежского регистратора Виктора Нагирного. Дочь известного в городе купца Вероника Завьялова собрала гостей, среди которых был и Нагирный. После веселого и шумного застолья компания стала расходиться. Последним вышел коллежский регистратор. Надевая пальто, он достал из кармана револьвер и попросил Веронику его подержать. Девушка поинтересовалась, не заряжен ли он. Виктор ответил, что нет, можете стрелять. Посмеиваясь, барышня нажала на курок. Прогремел оглушительный выстрел. Молодой человек пошатнулся и стал медленно оседать на пол. Через минуту он скончался. Ценой огромных усилий Ардашев добился прекращения судебного производства в отношении подзащитной и передачи дела в Кавказскую духовную консисторию. Последняя, на основании 1470 статьи Уложения о наказаниях, определила предать Веронику Завьялову четырехлетней епитимье[114]114
  Епитимья – церковное наказание, налагаемое духовником (посты, длительные молитвы) (прим. авт.).


[Закрыть] под надзор ее духовного отца протоирея Власия Доброва.

У доходного дома стояла пролетка доктора Лисовского. Прислуга, завидев адвоката, встретила его у самого входа. С ее слов стало понятно, что сегодня ночью у старушки вновь случилось кошмарное виденье. Накануне вечером ей стали слышаться заупокойные голоса умерших родственников, а из противоположной стены на нее будто бы смотрели чьи-то глаза. Всю ночь горничная дежурила подле нее, а утром послали за доктором.

Пройдя смежные покои, адвокат вошел в спальню Загорской. Елизавета Родионовна полулежала в кровати. Рядом суетился врач.

– Вот и Клим Пантелеевич! – радостно приветствовала вошедшего хозяйка. – Пока вас не было, эти полицейские аспиды совсем замучили меня своими досужими расспросами.

– Полицейские?

– Ну да, приходил тут вместе с городовым один противный коротышка… Фамилию запамятовала…

– Уж не Каширин ли?

– Точно, он самый. Все выспрашивал, почему это вдруг я решила дом Сипягину продать. А я ему в ответ: «Было бы много лучше, ежели бы господа полицейские сами потрудились узнать, отчего этот купец ни с того ни с сего захотел мой дом приобресть. Я его к себе не зазывала и дом продавать не намеревалась». А то ведь приходит ко мне третьего дня и заявляет, что имеет виды на мою недвижимость: «Очень, Елизавета Родионовна, мне ваше усадебное место по душе». Но я-то ни сном ни духом, понять ничего не могу! Да и зачем мне доходного дома лишаться? А он опять: «Хочу купить особняк, дайте только цену!» Ну, я и назвала выше некуда, прости господи, – перекрестилась старушка, – аж самой стыдно стало! А зерноторговец как ни в чем не бывало попросил подать перо и чернильницу, достал чековую книжку и сказал: «Готов передать задаток в размере одной десятой от оговоренной суммы». Я, конечно, от неожиданности растерялась, а потом и рассудила: а что в этом плохого? Да ведь на такие деньжищи можно не один, а целых три дома возвести!

– А когда же он собирался произвести полный расчет? – осведомился присяжный поверенный.

– Через неделю. Так и сказал, сердечный: «Вернусь из Москвы и рассчитаюсь». Да ведь кто знал, что такое с ним приключиться может? А? Вот и меня, Клим Пантелеевич, смертушка моя караулит. Вчера ночью открываю глаза – а в комнате люди стоят, и все в монашеском облачении, только лица скрыты под черными капюшонами. Растянули они надо мной простыню, а на ней, как на большом холсте, мама моя, кою я никогда не видела, а с ней папа, муж, дети… Смотрят они на меня сверху и плачут горькими слезами. Вдруг входит главный монах и говорит: «Рано пришли. Ей еще три дня отведено». И тут же комната опустела. Я свечу зажгла и вижу, со стены кто-то на меня так внимательно смотрит. Страшно стало, я и давай звать прислугу. Нюра прибежала и начала меня теплым молоком отпаивать. – Загорская достала из-под подушки платок и смахнула набежавшие слезы.

– А скажите, Елизавета Родионовна, какие лекарства вы перед этим принимали? – справился адвокат.

– Порошки, что доктор прописал.

– А где они?

Старушка потянулась рукой к тумбочке и взяла пакетик:

– Вот, извольте.

– Что это за снадобья, Викентий Станиславович? – осведомился присяжный поверенный.

– Успокоительные средства общего свойства – смесь номер один.

– А точнее?

– Может быть, вы хотите, чтобы я написал вам его химический состав? – нервно задвигал усами Лисовский.

– Был бы вам крайне признателен.

– Но я не провизор, – раздраженно вымолвил эскулап.

– Хорошо. – И уже обращаясь к Загорской, Ардашев спросил: – Елизавета Родионовна, в какой аптеке вам купили эти лекарства?

– Их мне принес Викентий Станиславович.

– Видите ли, Клим Пантелеевич, так получилось, что у меня в саквояже как раз оказались нужные препараты, вот я их и передал, – стал оправдываться врач.

– Где вы их взяли?

– В Красной аптеке, на Николаевском… Клим Пантелеевич, скажите честно, вы мне не доверяете?

– Я просто хочу выяснить, могут ли эти лекарства вызвать галлюцинации.

– Никогда! Поверьте, это решительно невозможно!

– А вы не могли случайно перепутать эти порошки с какими-нибудь другими, тоже находившимися в вашем медицинском несессере?

– Позвольте-с, я практикую около двадцати лет и за это время ни разу не…

– И все-таки я бы хотел, чтобы в течение нескольких дней Елизавета Родионовна ничего не принимала, – перебил Лисовского Ардашев, нисколько не обращая внимания на его обиженный вид.

Кивнув, медик неохотно согласился.

– Вот и прекрасно, – адвокат незаметно опустил в карман пакетик с успокоительной смесью и метнул взгляд на дверь. Мягко ступая с пятки на носок, Клим Пантелеевич в два шага оказался у входных портьер и резко рванул на себя ручку. Перед ним возникло испуганное лицо камеристки со стаканом на подносе.

– Я ппри-несс-ла трав-вяной отвар, – заикаясь от неожиданного появления присяжного поверенного, едва выговорила прислуга.

11
Четыреста сорок пять шагов

Перед Ардашевым открылась черная пустота старого соляного хранилища. Из глубины подвала повеяло затхлой вековой сыростью. Само помещение очень походило на средневековые пыточные застенки, описанные во французских романах начала прошлого века. Стены, пол и потолок срослись воедино и, казалось, совсем не отличались друг от друга. Согласно ранее изученному плану крепости, соляной склад был единственным помещением, под которым проходили подземные коммуникации, отмеченные штрихом. В дальнем левом углу, почти у самой стены, каменные плиты несколько просели, образуя небольшое, но заметное углубление. Постояв некоторое время в этом месте, Клим Пантелеевич поблагодарил дежурного штабс-капитана и, пройдя через двор, вышел за ворота. Получить разрешение на осмотр помещения Интендантства было бы невозможно, если бы не помощь знакомого полковника – командира расквартированного в Ставрополе Самурского пехотного полка.

Привычно выбрасывая вперед трость, присяжный поверенный не спеша достиг дома Загорской, затем развернулся и зашагал в обратном направлении. В его поведении не было бы ничего примечательного, если бы он двигался так же, как все остальные прохожие, но Клим Пантелеевич шел по прямой линии, пересекая тротуар, цветочные клумбы и проезжую часть дороги, невзирая на недовольные взгляды извозчиков и удивленных обывателей.

У самых интендантских ворот он устало опустился на лавочку, достал коробочку любимого монпансье «Георг Ландрин» и полакомился маленькой красной конфеткой. Прикрыв глаза, Ардашев, казалось, полностью растворился в звуках и запахах лета, наслаждаясь пением птиц, теплым дуновением слабого восточного ветра и ароматом большого розового куста, раскинувшего неподалеку головки бордовых красавиц. «Четыреста сорок пять шагов, – мысленно повторил он, – четыреста сорок пять шагов в одну сторону…»

– Доброго дня, Клим Пантелеевич! Разрешите?

Над адвокатом нависла фигура начальника сыска.

– А-а, Ефим Андреевич! Как хорошо, что мы встретились! А то ведь я к вам собирался.

Поляничко сел рядом и, расправив усы, осведомился:

– А что стряслось?

– Да я хотел расспросить вас об обстоятельствах смерти господина Сипягина.

– Да, случай, конечно, странный, но никаким убийством здесь не пахнет. Мы опросили около десяти человек, и все как один подтверждают, что купец вышел на перрон в прекрасном расположении духа, здоровался и раскланивался со знакомыми, а потом с довольной улыбочкой… шагнул под колеса поезда.

– Вы сказали – «вышел на перрон». А позвольте узнать, где он был до этого?

– В ресторане. Пил «Смирновскую», закусывал черной икрой, а уходя, оставил половому на чай – сколько б вы думали?

– Неужели красненькую? – вскинув в изумлении брови, предположил адвокат.

– Ее, родимую! Десять рубликов! Где это видано, а?

– Он что же, один водочкой причащался?

– Нет, конечно… Сидел с ним какой-то господин. Он, кстати, вместе с Сипягиным прошел к вагонам, но потом, после того как тот бросился под поезд, куда-то исчез. Его внешность никто не запомнил.

– Жаль… А вскрытие не производили?

– Помилуйте, Клим Пантелеевич, так зачем же самоубийце вскрытие? Тут и так все понятно, – развел руками полицейский.

– А когда похороны?

– Завтра.

– В таком случае, Ефим Андреевич, попросите у вдовы разрешение на вскрытие, поскольку уверен, что Сипягин был убит. Да и родственникам от этого хоть небольшое, но все-таки облегчение: если окажется, что имело место смертоубийство, то они смогут отпеть его в церкви и похоронить рядом с предками, а не на отшибе погоста вместе с самоубийцами. Да и духовное завещание, если оно есть, сохранит свою силу.

– Но это невозможно… его же поезд пополам переехал.

– Надобно обязательно взять пробы содержимого его желудка. Я уверен, что ему подсыпали большую дозу опия, которая в совокупности с алкоголем и привела к появлению галлюцинаций. В тот же день злоумышленник подмешал опий в лекарства госпожи Загорской, и у нее тоже начались виденья. Нет никаких сомнений в том, что действовало одно и то же лицо.

– Но для чего нужна была вся эта заумная катавасия? Проще же отравить…

– Преступник пытался расстроить предстоящую сделку по продаже доходного дома. Использование яда легко бы обнаружилось при вскрытии, а употребление наркотика, да еще и усиленного алкоголем, приводит к странностям в поведении потерпевшего, который, как в случае с Сипягиным, сам накладывает на себя руки. Для Елизаветы Родионовны, с постигшими ее ударами и расстроенной психикой, любой ночной кошмар мог оказаться последним. Но она вовремя проснулась, позвала на помощь горничную, и, слава богу, ее отпоили теплым молоком, нейтрализующим разрушительное действие наркотика. Я обратился к Байгеру, и Иван Генрихович исследовал так называемое «лекарство», коим потчевали Загорскую. Заключение простое: чистый опий. Вот, взгляните, у меня имеется справка, – присяжный поверенный достал из внутреннего кармана пиджака свернутый втрое лист и протянул Поляничко.

Внимательно прочитав текст, полицейский сказал:

– Что ж, в таком случае не стоит терять время, и я попробую уговорить вдову на проведение вскрытия. Да, чуть не забыл. – Сыщик достал из кармана серый казенный конверт и протянул Ардашеву: – Полюбопытствуйте, Клим Пантелеевич. Сегодня получили. Пришло скорой почтой.

Адресом отправителя значился: Санкт-Петербург, Набережная реки Фонтанки, дом № 16. Департамент полиции. Присяжный поверенный прочел:

1909 VII 18

№ 347

Ставрополь.

Полицейское управление.

«В ответ на Ваш запрос сообщаем следующее:

В 1828 году в Санкт-Петербург прибыл один из военных обозов, состоящий из шести повозок с ценностями, выплаченными Персией в качестве контрибуции по Туркманчайскому мирному договору. В сундуке под № 8 была выявлена пропажа золотых монет в количестве 4500 штук. Для отыскания пропажи в Ставрополь был командирован чиновник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии надворный советник И. А. Самоваров. Принятые меры оказались безрезультатными. До настоящего времени похищенное золото не найдено.

Штабс-ротмистр Овчинников Я. С.»

– Что ж, Ефим Андреевич, теперь многое проясняется. Только у нас остается все меньше времени, чтобы найти клад и обезвредить преступника. А посему буду вам крайне признателен, если вы сможете уведомить меня о результатах сегодняшнего вскрытия.

– Непременно, Клим Пантелеевич. Я вам обязательно протелефонирую.

– И еще. Если наше предположение подтвердится, пожалуйста, держите эти сведения подальше от газетчиков.

– Безусловно…

Откланявшись, Клим Пантелеевич зашагал в сторону почты. Купив конверт, он что-то долго писал на листке почтовой бумаги, затем запечатал письмо и, указав в графе адрес получателя: г. Кострома, Адресный стол, попросил отправить заказным.

Спустя несколько часов, когда вечерняя прохлада уже остудила раскаленные стены домов, Варвара – прислуга Ардашевых – пригласила адвоката к телефону. Сквозь треск и шум на линии он разобрал знакомый, слегка хрипловатый голос:

– Вы были совершенно правы, Клим Пантелеевич. Действительно, этот Сипягин был просто накачан опием… Леечкин уже завел дело… только чувствую, что отыскать злодея будет непросто. Да ведь это и не человек, а прямо нетопырь какой-то…

– К сожалению, это так. Но на каждую летучую мышь найдется своя белая простыня…

– Дай-то бог!

– Благодарю за известие, Ефим Андреевич.

Присяжный поверенный положил трубку и подошел к открытому в сад окну. Супруга накрывала ужин в летней беседке и то и дело поглядывала на круглые дамские часики, украшавшие пояс ее платья. «Без четверти пять, – вспомнил Ардашев время на застывшем циферблате старого брегета. – Почему же все-таки без четверти пять?»

12
Убийство в Алафузовском садуI

Среди множества ухоженных парков и зеленых дубрав особое место в городе занимал Алафузовский сад, прозванный в честь своего основателя – купца первой гильдии Ивана Антоновича Алафузова, прибывшего в Ставрополь еще в далеком 1827 году. Его многочисленные сыновья в память об отце разбили по всему плоскогорью от теперешней Гулиевской мельницы на западе до объездной дороги на востоке сад, поражавший своей красотой и редкой изысканностью фруктов. Весь южный склон занимали груши, персики, абрикосы, яблони, сливы и грецкие орехи. По периметру тянулись виноградники, отгороженные высокой, в полторы сажени, стеной из пиленого ракушечника. Снаружи камни были настолько плотно подогнаны друг к другу и так отшлифованы, что охотников забраться по ним не находилось. К ним примыкала вторая, теперь уже живая изгородь из подстриженных кустов желтой акации. Попасть в сад можно было только с центрального въезда, от Старомарьевской булыжной дороги. Входной билет стоил одну копейку, но с гимназистов и солдат плата и вовсе не взималась.

Прогулочная территория представляла собой правильный прямоугольник, состоящий из двух больших квадратов, разбитых посередине центральной аллеей. По обе стороны от главного входа симметрично раскинулись два пруда каплевидной формы с цветущими белыми лилиями. Вдоль прогулочных дорожек, покрытых красной кирпичной крошкой, стояли лавочки с коваными причудливыми спинками. Второстепенные тропинки, посыпанные белым речным песком, почти по диагонали разрезали квадраты парковой зоны, проходя по противоположным берегам прудов, закрытых от глаз частоколом вечнозеленых туй. Вокруг порхали большекрылые бабочки, пестрели темно-лиловые петунии и благоухали роскошные розы. На смену одним цветам распускались другие, и так продолжалось до глубокой осени.

В самой высокой точке сада возвышалась каменная беседка с голубым куполом – своего рода смотровая площадка, открывавшая взору не только бескрайние ставропольские степи, но и величественный Эльбрус. Рядом, под легкой брезентовой крышей, разместилось летнее Cafe, в котором можно было не только хорошо отдохнуть, но и отведать сочных розовых персиков и крупных золотистых абрикосов.

Парк работал лишь два дня в неделю, и потому в субботу всегда было людно. В основном это были влюбленные молодые парочки, ищущие тихого уединения, либо пожилые, умудренные жизнью люди, понимающие быстротечность времени. И те, и другие с удовольствием созерцали багровый солнечный закат и любовались застывшими в голубом пространстве барашками-облаками.

В этот июльский вечер небо слегка хмурилось, и по всему было видно, что не миновать дождя. Его первые редкие капли уже успели сорваться вниз и простучать горошинами по крышам и брезентовым козырькам продуктовых лавок. Ветер нагонял морщинки на воду, и от этого фальшивого завывания испуганная лилия пряталась в розовато-белое лепестковое платье.

Невзирая на легкую небесную хмарь, у пруда творил художник. Он торопился запечатлеть раскрытую красоту цветка и старательно переносил на мольберт короткими отточенными движениями игру солнечного света на зеленых листьях кувшинки.

С недавних пор Елизавета Родионовна очень полюбила этот живописный уголок и старалась навещать его как можно чаще. Доктор Лисовский всячески приветствовал это начинание старушки и не без основания подчеркивал полезность пребывания на свежем воздухе. Не имея возможности передвигаться самостоятельно, Загорская была вынуждена отправляться в Алафузовский сад не только в компании камеристки, но и в сопровождении остальных наследников. Варенцов с Шахманским пересаживали бабушку с инвалидной коляски в кресло экипажа и потом обратно. По аллеям хозяйка доходного дома передвигалась с помощью горничной. Но чаще всего она сидела одна в тени высокого куста плетущейся розы или душистого барбариса и вязала какой-нибудь зимний шарфик или кофточку, ожидая, когда прислуга принесет стакан горячего чая с ее любимым миланским пирожным или безе. Так было и сегодня.

Родственники тоже не скучали и весело проводили время за круглыми столиками Cafe. Вот и сейчас, не обращая внимания на мелкий дождик, Глафира ждала появления Савраскина, а Варенцов с актрисой Ивановской отправились любоваться местными красотами. Вернувшийся с прогулки Шахманский рассказывал семейной чете Катарских свежие анекдоты далеко не пуританского содержания из последнего номера журнала «Тайны жизни». Альбина Леонидовна заразительно хохотала, а отставной гражданский генерал покрывался стыдливыми пунцовыми пятнами. Тем временем два пехотных офицера за соседним столиком с интересом разглядывали смешливую привлекательную даму, совершенно не удостаивая вниманием ее престарелого мужа.

Скоро в компании Ивановской и Варенцова появился Савраскин. Размахивая газетой, он о чем-то оживленно беседовал с Изабеллой Юрьевной. Аполлинарий Никанорович шел рядом и тихо посмеивался.

Глафира окатила Ивановскую ревнивым, негодующим взглядом, но тут же мысленно успокоила себя, рассудив, что прокуренная табаком нищая актриска, давно разменявшая четвертый десяток, вряд ли может составить ей конкуренцию.

– Ах, Глаша, ты только посмотри, – репортер повесил на спинку стула зонт и раскрыл газету. Увидев, что на него обращают внимание, он приосанился и, придав лицу некоторую вальяжность, начал громко читать:

«Извозчик-мститель!

Вчера в 12 часов дня на углу Александровской и Театральной улиц многочисленные прохожие явились свидетелями не совсем обычного происшествия: вопреки установившейся печальной традиции не автомобиль налетел на извозчика, а извозчик на автомобиль, который поворачивал с Александровской на Театральную улицу. Удар лихого возницы был настолько силен, что в моторном экипаже вдребезги разлетелись стекла и были повреждены шины. Извозчик отделался легким испугом: он сам и его пролетка находятся в полном благополучии и никоим образом не пострадали. На месте аварии собралась толпа зевак. В адрес нерасторопного авто летели язвительные остроты и злые шутки.

И тут, видя дружную поддержку любопытствующих прохожих, в неожиданный восторг пришел сам виновник происшествия:

– Ну, вот и поквитался! Не только вам нашего брата давить!

Кто-то прокричал:

– Извозчик-мститель!

Поспешивший к месту аварии городовой записал номера извозчика и автомобиля. Униженный водитель с трудом завел мотор, и пыхтящее чудовище под смех толпы скрылось за поворотом».

– Уж не ваша ли статья, Георгий Поликарпович? – закинув ногу за ногу, поинтересовался Шахманский.

– Моя, – с удовольствием признался газетчик.

– А вообще-то, господа, позволю выразить мнение, что от этих самоходных экипажей один только вред. Недавно купец Меснянкин на своем «Рено» чуть не сбил гласного городской думы Огрызко. Так он даже не соблаговолил извиниться! А просто швырнул упавшему народному избраннику сотенную и помчался дальше! Вот так-то! – Варенцов недовольно скривил рот.

– Возмутительно-с! – затряс от негодования головой Акинфий Иванович. – Безобразие-с!

– Да бог с ними, с купцами. Предлагаю выпить за здоровье и красоту присутствующих здесь дам, господа! – Шахманский поднял бокал.

– А вы, Аркадий, оказывается, левша? – весело поинтересовалась Альбина.

– Ну да, с самого детства. А что?

– Говорят, что все левши очень влюбчивы, а вы отчего-то до сих пор не женаты…

– Видимо, слишком часто влюбляется, – хохотнул Савраскин. – Итак, за вас, милые красавицы!

Но едва бокалы оторвались от стола, как из глубины аллеи раздался отчаянный женский вопль:

– Хозяйку убили!

Отдыхающие тотчас же повскакивали с мест и увидели выбежавшую из-за деревьев камеристку Загорской.

– Елизавету Родионовну… убили! – с надрывом прокричала она.

За столиками возникло замешательство. Первым пришел в себя Шахманский:

– Необходимо срочно перекрыть выход и послать за полицией!

– Это мы возьмем на себя! – Офицер поднялся из-за столика и вместе с сослуживцем бросился к выходу.

– Да что полиция… Тут нужен Клим Пантелеевич! – предложил Савраскин и крикнул вдогонку военным: – Господа! Николаевский проспект, тридцать восемь! Присяжный поверенный Ардашев…

Нюра, сотрясаясь в горьких рыданиях, бежала вниз по дорожке, а за ней под моросящим дождем, словно цыплята за квочкой, едва поспевали родственники. Первым начал отставать бывший действительный статский советник, а потом и Варенцов с Ивановской. Аллея казалась нескончаемой, и лишь Савраскин с Глафирой в компании Шахманского и Альбины Катарской поспевали за горничной. Минут через пять они наконец достигли поворота и увидели мокрую от дождя аллею и сидящую в инвалидном кресле Елизавету Родионовну. Старушка закрыла глаза и склонила голову набок. В ее правом ухе торчала окровавленная вязальная спица. На лице застыла каменная маска ужаса. Из носа сочилась кровяная струйка. Мокрая прядь седых волос выбилась из-под шляпки и прилипла к щеке. В руках она держала недоконченный шарфик. Шерстяной клубок, будто испугавшись нагрянувшей беды, укатился в траву. Загорская была мертва.

Глафира разрыдалась, и вместе с ней, казалось, плакал печальный, поникший под внезапным дождем Алафузовский сад.