Текст книги "Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Иван Любенко

Соавторы: Виктор Полонский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 78 (всего у книги 178 страниц)

Расплата за мои преступления пришла слишком быстро, и Всевышний, в искупление загубленной мною человеческой жизни, забрал к себе ни в чем не повинную Агриппину, а неприкаянная душа Корнея будет еще долго бродить по окрестностям, доколе не найдут его останков и не отслужат по нему молебен. И теперь я прошу Господа, чтобы моя скорая смерть искупила злодейства мои и не обрекла мой род на вечные муки и страдания! Прости меня, Отец Небесный!

Ставрополь, 28 г. XI 17».

Ардашев на секунду замолчал, и было слышно, как в оконное стекло бьется большая черная муха.

– Но какое отношение, господа присяжные заседатели, имеют эти далекие события к сегодняшнему процессу? – задался вопросом адвокат и тут же ответил: – Самое прямое, поскольку у Соборной горы недавно были найдены останки пропавшего восемьдесят с лишним лет назад поручика Рахманова! У него как раз и оказались часы с дарственной надписью генерала Ермолова тогда еще майору Родиону Игнатьеву, а на истлевшем мундире недоставало одной, той самой, потерянной серебряной пуговицы. Но это стало ясно не только мне, но и его правнуку, волею судеб оказавшемуся в Ставрополе. Он, вероятно, понял, что полковник Игнатьев и поручик Рахманов – соучастники кражи персидского золота, так и не найденного до сих пор. И тогда он решил восстановить так называемую «справедливость» и получить все то, чем давным-давно мог завладеть его прародитель. Проведя несложный расчет, он понял, что золото находится на территории усадьбы Загорской. В этом, конечно, был свой резон, ведь в обнаруженном старинном брегете таилась подсказка: внутри вместо механизма был вложен персидский золотой туман, а стрелки показывали без четверти пять, то есть четыре сорок пять. Случайно ли это? Конечно же нет! Умирающий Рахманов оставил сообразительному потомку намек, где искать золото. Монета означала клад, а время – расстояние. Оказывается, от соляного склада до дома номер восемь по Александрийской улице ровно четыреста сорок пять шагов. Вот вам и разгадка! Будто издеваясь над своим мучителем, Корней прошел по подземным галереям четыреста сорок пять шагов и спрятал украденные ценности как раз рядом с домом полковника. Но где? С какой стороны? На какой глубине? Согласитесь, можно изрыть все подворье и ничего не найти. И тогда ваш покорный слуга обратился в местный краеведческий музей с просьбой отыскать фортификационную карту подземных сообщений и возможные документы того периода, касающиеся распоряжений командующего линией. Покойный Корзинкин передал мне две коробки документов, среди которых оказался вырванный лист из дневника генерала Эртеля. В нем говорилось, что из Петербурга в Ставрополь прибыл чиновник Третьего отделения надворный советник Самоваров с целью поиска золота, пропавшего в Ставрополе во время следования фурштата из Персии в Петербург. Естественно, после моего ухода хранитель музейных ценностей прочел этот текст, и, сопоставив мой интерес к карте, а также газетную статью о странном захоронении под Соборной горой, заядлый кладоискатель не устоял перед соблазном и похитил документы, инсценировав кражу через окно. Корзинкин понял, что где-то совсем недалеко, на территории бывшей крепости, ждут своего часа сотни золотых монет. Я допускаю, что историк собирался кому-нибудь продать эту информацию, но, скорее всего, он самолично надеялся отыскать сокровища. Как об этом стало известно злоумышленнику, я могу только догадываться. Хотя возможно допустить, что краевед просто-напросто проболтался своему палачу. И этот разговор стал для него роковым. А вот теперь, имея на руках доказательства нахождения золота на территории усадьбы Загорской, преступник мог договариваться с кем угодно. Таким компаньоном для него стал Сипягин. Торговец зерном согласился участвовать в совместном предприятии по приобретению бесценной недвижимости и даже заплатил госпоже Загорской задаток, но можно предположить, что после этого он потерял всякий интерес к своему компаньону. Этого злоумышленник ему простить не мог и потому незаметно подмешал ему в алкоголь достаточно большую дозу опия. Результат вам известен. Но стал ли душегубец ближе к сокровищам, совершив два смертоубийства? Нет. Зачем же тогда ему лишать жизни престарелую хозяйку дома, если наследником по духовному завещанию является господин Шахманский? Смысл есть только в том случае, если наследник, обвиненный в убийстве наследодателя, будет лишен прав по завещанию, и тогда это имущество перейдет к очередному наследнику – Глафире Виссарионовне Загорской. Именно она стала бы собственницей двух доходных домов, ну а вместе с ней доступ к богатству получил бы ее будущий супруг и убийца в одном лице – газетный репортер Савраскин.

В зале поднялся невообразимый шум. Дамы трещали без умолку, как синицы в зимнюю оттепель. Глафира закрыла лицо руками и разрыдалась; какая-то сердобольная старушка предложила ей для успокоения нюхательной соли, но классная дама заторопилась к выходу.

Клим Пантелеевич не торопясь, будто фокусник, взял со стола конверт и, выудив из него сложенный вдвое лист с отпечатанным на машинке текстом, обратился к председательствующему:

– Позвольте представить вниманию суда ответ, полученный мною только что из адресного стола города Костромы: «Г-ну Ардашеву К. П. (присяжному поверенному Ставропольского Окружного суда). На Ваш запрос от 18. VII. 1909 г. имеем честь сообщить следующее: в настоящее время в г. Костроме по адресу: ул. Покровская, дом № 8, проживает вдовствующая мещанка Васильева Степанида Корнеевна, урожденная Рахманова, 1828 года рождения. Ее дочь, Ковалева Анна Митрофановна (урожденная Васильева), 1853 года рождения, мещанского сословия, в 1872 году была обвенчана с дьяконом Савраскиным Поликарпом Алоизовичем, и в настоящее время она проживает в доме № 32 по Борисоглебской улице. От этого брака у них имеется пятеро детей. Действительно, один из них – г-н Савраскин Георгий Поликарпович, 1874 года рождения. В 1892 году г-н Савраскин Г. П. убыл в г. Санкт-Петербург, и в настоящее время в г. Костроме не проживает и местонахождение его неизвестно. С совершеннейшим почтением, помощник начальника адресного стола г. Костромы, коллежский регистратор Свербиль В. К. 25 VII 1909 г.» Теперь совершенно ясно, что найденные под Соборной горой останки принадлежат Корнею Рахманову – прадеду господина Савраскина. Этот молодой человек стремился любой ценой добраться до сокровищ, покоящихся где-то на территории усадьбы дома номер восемь по Александрийской улице. Стоит отметить, что первая попытка убийства госпожи Загорской была предпринята им еще раньше, когда он подменил больной старушке успокоительный порошок и она приняла крайне опасную дозу опия. Лишь своевременная помощь горничной и врача Лисовского тогда спасли ее. Итак, господа присяжные заседатели, разрешите перейти непосредственно к доказательствам вины корреспондента газеты «Северный Кавказ» Савраскина Георгия Поликарповича. Признаться, заподозрил его я сразу же после убийства Елизаветы Родионовны, и причиной тому были его же собственные свидетельства относительно времени его прибытия в Алафузовский сад. Вы также слышали их в судебном заседании. Помните, он утверждал, что оказался в саду приблизительно в половине седьмого? А на вопрос товарища прокурора, что он делал у пруда, газетчик ответил, что любовался распустившимися лилиями. Он еще очень сожалел, что под рукой не было редакционного аппарата, позволившего бы запечатлеть красоту кувшинок. Там же, по его словам, он видел художника Раздольского и уже затем он повстречал господина Варенцова и Изабеллу Ивановскую. Только все дело в том, что водяная лилия – это цветок-часы, и закрывается она строго в одно и то же время. Как свидетельствовал в судебном заседании Модест Раздольский, Перетягину и Шахманского он видел в пять тридцать, когда лилия сомкнула лепестки лишь наполовину, а в шесть он уже покинул сад. Стало быть, Савраскин лжет, и на самом деле в момент убийства Елизаветы Родионовны он уже находился в парке и шел от нижней аллеи – самого места происшествия – к смотровой площадке. Только двигался он по короткой диагональной дорожке, оставляя на ней следы подошвы калош фирмы «Треугольник». Известная эмблема довольно хорошо отпечаталась на песке благодаря мелкому, то и дело срывающемуся дождику. Более того, он постарался даже оставить концом своего зонта следы трости, якобы принадлежащие подсудимому. Но, учитывая, что Шахманский левша, злоумышленник переложил собранный зонт в левую руку и, не имея привычки держать в ней трость, довольно неумело имитировал его походку, то и дело оставляя пропуски. К тому же окончание трости Шахманского имеет тупой резиновый наконечник размером чуть менее копеечной монеты, а острый конец зонта оставлял глубокие и узкие отверстия. На фотографических изображениях места происшествия это довольно хорошо заметно. Но возникает вопрос: как убийца смог нанести удар в правое ухо, если он не левша? Ответ прост: душегуб развернул инвалидную коляску таким образом, чтобы жертва находилась к нему спиной и, вырвав спицу, вогнал ее в правое ухо, а затем снова поставил коляску в первоначальное положение. Именно поэтому под ней не было сухого пространства, которое должно было остаться, если бы во время дождя Загорская была на том же самом месте, где ее оставила горничная. Это тоже видно на фотографических карточках, имеющихся в материалах дела. Итак, дойдя до второй туи, преступник снял калоши, завернул их в газету и спрятал под этим вечнозеленым растением. Какие к тому у меня имеются основания? Извольте. – Ардашев подошел к столику с вещественными доказательствами. – Убеждая суд в виновности Шахманского, господин товарищ прокурора постоянно указывает на калоши с металлическими вставками внутри. Однако он даже не попытался обратить внимание на газету «Северный Кавказ», в которую они были завернуты. Простите, но меня удивляет эта потрясающая невнимательность. Господин прокурор любит приводить афоризмы древних, надеюсь, ему известно изречение In judicano criminosa est celeritas – «В сужденьях спешка – тоже преступление». Этот вечерний номер был за 25 июля. Газета поступает к своим читателям не ранее девятнадцати часов, тогда как, по заключению полицейского медика, убийство произошло в восемнадцать… А калоши в газете были принесены еще ранее, то есть примерно в семнадцать часов, когда почтальоны еще не разносят «Северный Кавказ» по домам и квартирам. Следовательно, это мог сделать только человек, имеющий непосредственное отношение к выпуску свежего номера, а именно господин Савраскин.

Как я уже говорил, обвенчавшись с Глафирой Виссарионовной Загорской, преступник стал бы одним из собственников доходного дома. А если бы господин Варенцов попытался претендовать на половину наследства, то, я думаю, было бы нетрудно предсказать его дальнейшую судьбу. Да и будущее самой Глафиры Виссарионовны тоже оставалось бы под большим вопросом. Но, слава богу, Савраскин находится в полицейском участке, и я надеюсь, скоро предстанет перед судом. А сейчас, господа присяжные заседатели, я прошу вас принять справедливое решение и освободить невиновного. Простите, если мое выступление заняло слишком много времени.

Прокурор был заметно фраппирован речью Ардашева и, пытаясь скрыть досаду, принялся зевать, придавая лицу скучающее выражение, но от этого выходила только лживая и натянутая гримаса. Репортеры горячо обсуждали выступление адвоката и шуршали редакционными блокнотами.

Выдержав паузу, Кондратюк призвал публику к тишине и даже пригрозил удалить из судебного присутствия чересчур экзальтированных особ. Удовлетворенный наведенным порядком, он предоставил слово подсудимому.

Аркадий Викторович, видимо, еще не осознающий своего спасения, невнятно пробормотал, что он никого не убивал, а в тюрьме на него было совершено нападение и ему пришлось защищаться. Никакой вины за ним нет, перед людьми и Богом он чист.

После напутственного слова судьи двенадцать присяжных заседателей скрылись за дверью совещательной комнаты. Был объявлен короткий перерыв. И хотя результат, казалось, был предопределен, но в поведении людей и самой обстановке сохранялась некоторая нервозность, предшествующая обычно ожиданию скорой грозы или близкого шторма. Напряжение нарастало, и вскоре зазвонил колокольчик. Публика расселась по местам.

Появились присяжные, и вперед вышел старшина. Все встали. Председатель начал зачитывать вопросы:

– Виновен ли подсудимый в преднамеренном смертоубийстве Сипягина Капитона Игнатьевича?

– Не виновен, – ответил высокий седовласый отставной штабс-капитан Сунженского полка.

– Виновен ли подсудимый в убийстве Корзинкина Назара Филипповича?

– Не виновен.

– Виновен ли подсудимый в убийстве Загорской Елизаветы Родионовны?

– Не виновен.

– Виновен ли подсудимый в преднамеренном смертоубийстве Беспутько Якова Егоровича?

– Не виновен, – эхом раздавались слова и терялись под высокими сводами отделанного дорогой лепниной потолка.

– Подсудимый Шахманский Аркадий Викторович признается оправданным и немедленно освобождается из-под стражи, – громогласно объявил вершитель правосудия.

Зал взорвался овациями. Шахманский робко вышел из-за ограждения и принялся горячо трясти руку Климу Пантелеевичу. Его глаза были полны слез и неподдельной благодарности. Отовсюду слышались восторженные возгласы, и многие считали своим долгом лично поздравить Ардашева с блистательной победой. А Филаретов тем временем с деланым безразличием собирал со стола бумаги, ставшие теперь уже ненужными.

Незаметно публика потянулась к выходу, и там, у самой двери, светилось счастьем заплаканное лицо Анны Перетягиной. Ей навстречу радостно торопился ее преданный и теперь уже оправданный поклонник.

26
…без заглавия

Утренний луч теплого солнца медленно и неохотно пробирался сквозь тюремную решетку и остановился на лице узника, будто пытаясь его приободрить.

Арестованный накануне Савраскин всю прошедшую ночь не спал и представлял собой жалкое зрелище: глаза превратились в узкие щелочки, руки тряслись мелкой дрожью паралитика, а противный непроглатываемый комок то и дело подкатывал к горлу, мешая дышать. Во рту чувствовался горький привкус желчи, а в душе недавнего балагура и весельчака, как в чулане, царила темень. Оно и понятно – на горизонте маячила виселица. Жизнь, полная ярких цветов, веселого птичьего пения и беззаботного женского смеха, теперь не для него. Смердящая деревянная бадья, именуемая парашей, да надоедливые красные, разжиревшие на человеческой крови клопы – вот и вся его среда обитания. Но и это продлится не долго. Скорый суд, неутешительный вердикт присяжных, смертный приговор, прошение о помиловании, несколько месяцев томительного ожидания – и все. Полная и мрачная безысходность.

Неминуемо настанет день казни, и сырым, промозглым утром застучат плотницкие молотки, сооружая в тюремном дворе место для экзекуции. Скрипучие ступеньки эшафота, пеньковая веревка, пахнущая бараньим жиром, очерченный квадрат западни, дикие голуби на тюремной крыше – последние ощущения живого человека. А дальше – пустота, черная, пугающая и безмолвная. На счастливую загробную жизнь отчаянному охотнику за персидскими сокровищами надеяться бессмысленно. Господь не простит ему три загубленных души… никогда.

Натужно заскрипели несмазанные петли, охранник отворил дверь, впустив в камеру господина с тростью.

– Здравствуйте, Георгий Поликарпович.

– А, Клим Пантелеевич… – Узник поднялся с нар.

– Вы, наверное, удивлены моим визитом?

– Признаться, не очень… Смею высказать предположение, что вас интересует судьба фортификационной карты?

– Не более чем музейный документ, представляющий лишь историческую ценность.

– Выходит, вам известно, где спрятаны сокровища?

Адвокат молча кивнул.

– Интересно, на каких условиях вы расскажете об этом Шахманскому? Вероятно, затребуете не меньше половины?

– Персидское золото за эти годы унесло немало жизней, и я совсем не хочу, чтобы этот скорбный список увеличился. Пусть лежит там, где его оставил ваш прадед.

– Как? Вы добровольно отказываетесь от такого богатства?

Не вознаградив любопытство собеседника ответом, Ардашев спросил:

– У меня к вам, Георгий Поликарпович, всего один вопрос: скажите, вы намеренно прибыли в Ставрополь для поиска сокровищ, либо все эти события – лишь цепь случайностей?

– Насколько я понимаю, это единственный вопрос, на который вы не нашли ответа. М-да, теперь мне понятна цель вашего визита. – Арестант тяжело вздохнул. – Ну что ж, слушайте… Давным-давно, когда была жива еще моя прабабка, я впервые услышал трагическую историю об исчезновении ее мужа и увидел серебряную офицерскую пуговицу от его мундира. Рассказ стал легендой и со временем все более походил на сказку. Поговаривали и о сокровищах, которые искали во дворе старой крепости, и много еще о чем, но я жил в Костроме и о Ставрополе имел смутное представление. Позже жизнь заставила меня покинуть столицу и искать нового пристанища, и вот тут я вспомнил все эти семейные предания… Одним словом, я оказался здесь. Мне надо было как-то устраивать свою жизнь, и наилучшим для этого решением была женитьба на богатой наследнице. И таковая нашлась… Так бы, наверное, все и произошло, если бы не это самое захоронение… А уж когда я разгадал тайну его остроумного послания, многое прояснилось, и мне вдруг стало чертовски обидно – за себя, за прадеда, за мать… Естественно, я был полон решимости добиться справедливости, а тут вы…

– Своеобразное у вас, молодой человек, понятие о справедливости и о средствах ее достижения. Однако не вижу смысла докучать вам моралями. Одного понять только не могу: неужели вы в самом деле думали, что за образами в комнате Елизаветы Родионовны спрятан клад?

– Ну, если не клад, то какая-нибудь подсказка о его местонахождении, – пожал плечами Савраскин. – А вообще-то моя ошибка в том, что я слишком переоценил свои способности, хотя мне тоже не совсем понятно, как вы докажете мою причастность к убийству Сипягина и Корзинкина. Ведь у вас нет никаких улик…

– Собирать доказательства – удел следователя. Я адвокат и провожу расследование лишь постольку, поскольку это касается интересов моих клиентов. Погубленная вами Елизавета Родионовна была моей доверительницей, и потому найти злодея, оборвавшего ее жизнь, оставалось для меня вопросом чести. Защита Шахманского – лишь дополнительное бремя, возникшее в процессе работы по основному делу. Что же до вашей участи – то вам, сударь, с лихвой хватит доказательств по убийству Загорской, так что бессрочной каторги вам не миновать. А там одному богу известно, что лучше: быстрая смерть на виселице или заточение в Сахалинской кандальной тюрьме. Так что молитесь, Савраскин, молитесь.

– Не я первый, не я последний. Господь добрый, он все простит…

Ардашев вышел из камеры, но эхо, заключенное под узкими сводами тюремного коридора, еще долго доносило до Савраскина звук удаляющихся шагов.

Полицейский переулок, как и другие улицы города в эту летнюю пору, утопал в зелени абрикосов и яблонь, разнося по окрестностям аромат спелых фруктов. Поравнявшись с Интендантством, Клим Пантелеевич заметил, что непроизвольно высчитывает шаги. «Надо же, – усмехнулся он, – скоро так я весь город обмерю». Незаметно адвокат дошел до дома Загорской. Калитка была приоткрыта, где-то внутри двора суетились рабочие, усердно бурившие землю. Шахманский и Нюра что-то оживленно обсуждали, но, увидев присяжного поверенного, заметно растерялись.

– Вот, Клим Пантелеевич, пытаемся найти клад, да пока безуспешно, – смутился Аркадий Викторович. – А вы к нам?

– Шел мимо – дай, думаю, загляну, водички попью…

– Это я мигом, – Шахманский приблизился к колодцу, бросил вниз ведро, но характерного шлепка о воду так и не услышал. Он заглянул вниз и удивленно пробормотал: – Вот незадача – вода убавляется. Говорят, если колодец полностью опустеет – быть беде…

– В этом нет ничего удивительного, Аркадий Викторович, вы все подворье изрыли и, видимо, где-то нарушили природный источник.

– Что же теперь делать?

– Да махните вы рукой на эти поиски и живите счастливо. У вас для этого все есть, – адвокат недвусмысленно посмотрел на Нюру.

– Ну да, – согласился коллежский секретарь и тут же засуетился: – Подождите, я сейчас принесу попить…

– Не беспокойтесь, Аркадий Викторович, я, пожалуй, пойду.

«Надо же, – подумал присяжный поверенный, – как изменили человека выпавшие на его долю испытания. И воистину: нет худа без добра».

Привычно выбрасывая вперед трость, присяжный поверенный направился вниз по Николаевскому проспекту. «Что ж, мой расчет верен, – мысленно рассуждал Ардашев, – подземная галерея проходит рядом с колодцем, и вода, размыв за десятилетия камень, постепенно просачивается в пустоту. А значит, добраться в подземелье можно только через его северную стену, которая, должно быть, едва держится. Ну а там до персидского золота не более десяти шагов и… столько поломанных судеб! Нет, пусть уж лучше эти богом проклятые сокровища навсегда останутся под землей!»

Довольный принятым решением, Клим Пантелеевич не заметил, как оказался у своей парадной двери. А утром следующего дня от вернувшейся с базара экономки он узнал, что в доходном доме по Александрийской улице стряслось невиданное – из колодца ушла вода…