Текст книги "Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Иван Любенко

Соавторы: Виктор Полонский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 91 (всего у книги 178 страниц)

II

– Рад, бесконечно рад, прошу за стол, господа, присаживайтесь. Я вижу, Клим Пантелеевич, что все недоразумения, возникшие еще сегодня утром у вас и Николая Петровича, благополучно разрешились. Вот и славно, вот и хорошо. А вас, господин… а-а… капитан, как величать?

– Константин Юрьевич, – сквозь зубы процедил Мяличкин.

– Разрешите напомнить, меня зовут Ярополком Святославовичем. Я только что собирался поужинать, но, признаться, нахожусь в некотором затруднении – в меню сплошь и рядом названия кавказской кухни. А я в них не силен и потому, пользуясь присутствием Клима Пантелеевича, предоставлю ему право выбора. Позвольте на этот раз я угощу вас.

– Хорошо, – пожал плечами Ардашев и взял меню. – Давайте закажем несколько больших порций разных блюд, и каждый отведает всего понемногу. Не возражаете?

Сорокопятов, Нижегородцев и Мяличкин согласно кивнули. Рядом вырос официант.

– Чего изволите?

– Почки на вертеле под гранатовым соусом, язык на углях и шашлык из сушеной баранины, а также балкарский сыр, лаваш, зелень, соус нуры-цахтон, маринованный терен и пару бутылочек Мукузани. – Присяжный поверенный окинул взглядом присутствующих, как бы советуясь с ними. – Мне думается, что это вино особенно подойдет. Оно довольно долго выдерживается в дубовых бочках, благодаря чему приобретает мягкий привкус дуба и ягод. А учитывая заказанные мною блюда, оно придаст мясу новые, несколько неожиданные оттенки. Опять же и терен будет очень к месту. Вы не возражаете, господа?

– Поддерживаем, Клим Пантелеевич, всей душой, – ответил за всех литератор.

– Больше ничего-с? – осведомился лакей.

– Пожалуй. Но скажи мне, любезный, на углях какого дерева вы готовите?

– Третьего дня целый воз дубовых дров завезли.

– Будем считать, что успокоил, – улыбнулся Ардашев. – Только смотрите, почки не пережарьте, а то знаю я вас!

– Не извольте беспокоиться.

Лакей удалился.

– Позвольте полюбопытствовать, Клим Пантелеевич, а не все ли равно, на каких древесных углях жарить мясо? – поинтересовался писатель.

– Что вы, Ярополк Святославович, это очень важно! Допустим, ольха – она хороша для семги, индейки и курицы; вишня – для баранины, утки, гуся, перепела и фазана; яблоня – для курицы, свинины, говядины, дичи; клен – для курицы и всех видов мяса, включая свинину; только виноградная лоза и дуб подходят практически для всего. Не забывайте, что при горении выделяются древесные смолы, и они не всегда гармонируют с теми или иными продуктами. Однако и тут есть свои секреты. Допустим, мне очень нравится привкус черной смородины. Согласитесь, найти необходимое количество сухих веток для жарки очень трудно. Но я придумал выход – с помощью ниток я обвязываю уже нанизанные кусочки мяса листьями этого кустарника. Они, конечно, сгорают, но успевают передать мясу свой неповторимый аромат.

– ХитроМЃ, ничего не скажешь, – согласился сочинитель и невольно поднял глаза на Мяличкина, который все время сверлил литератора суровым взглядом.

В этот момент с подносами подоспели два официанта, и свободного пространства на столе не осталось.

– Да, – задумчиво проронил доктор, – как говаривали в старину, нажористо.

– Желаю вкусно откушать. Приятного аппетита-с… – разлив вино, прислужник поклонился и удалился.

– Предлагаю тост, господа, – капитан поднял бокал. – За скорое разоблачение вражеского лазутчика!

Нижегородцев натянул на лицо вымученную улыбку. Присяжный поверенный остался непроницаем.

– Так поддадим негоднику, что мало не покажется! – весело пробалагурил Сорокопятов. Сделав пару глотков, он добавил: – А прошлый раз, как я понимаю, вы, господин капитан, ошиблись, назвав доктора английским шпионом, верно?

– Я сделал это намеренно, чтобы затем разоблачить вас как немецкого агента.

– Меня? – писатель округлил от удивления глаза.

– Именно.

– Надо же! А я-то здесь при чем? – Он повернулся к Ардашеву. – Клим Пантелеевич, ну хоть вы объясните господину капитану, что он заблуждается.

– Не забывайте о еде, господа, – накладывая жаренные почки, порекомендовал адвокат. – Действительно, господин капитан не прав, и я уже один раз об этом ему говорил: никакой вы не немецкий агент…

– Вот-вот, послушайте умного человека! – закивал Сорокопятов и погрозил капитану пальцем.

– Вы – австро-венгерский резидент, ну, я подозреваю, где-то в чине полковника.

– Послушайте, вы меня разыгрываете?

– Вовсе нет! – сурово выговорил Нижегородцев. – Вы подлый и бессовестный человек! Воспользовавшись моей доверчивостью, вызнали у меня все обстоятельства расследования убийства полковника Левицкого!

– Ну уж нет! С меня хватит! – литератор выдернул из воротника салфетку и, покраснев, попытался встать, но рука Мяличкина резко опустилась ему на плечо.

– Без фокусов! А то пристрелю, – негромко выговорил офицер.

– Вы кушайте, Ярополк Святославович, – примирительно посоветовал Ардашев. – Как знать, быть может, это ваш последний ужин на воле. Двадцать лет каторги вы вряд ли перенесете. – Он указал на соус. – Почки лучше с цахтоном. Изумительно, не правда ли? И вино не забывайте.

– Какой цинизм! – покачал головой литературный критик. – И этими людьми я совсем недавно восхищался? Господи, – он поднял к небу глаза, – прости меня за то, что я так наивен, простодушен и доверчив!

– Вы меня умиляете, Сорокопятов, – отрезая ножом кусочек мяса, усмехнулся Клим Пантелеевич. – Если бы я лично знал господина Станиславского, то непременно порекомендовал бы ему принять вас в труппу. У вас отличная мимика, быстрое перевоплощение – словом, артист. Да и самообладание – не грех поучиться. Только вы сильно переценили свои возможности и в результате угодили в простецкую ловушку. Это как в шахматах, знаете, когда на четвертом ходу опытный игрок получает мат слоном и ферзем. Он так и называется – детский. Так и вы. Проглотили заброшенную мною наживку – поверили разыгранной перед вами сцене ареста доктора. – Он досадливо поморщился. – Вы не находите, господа, что язык явно не досолен? А почему? Потому что хотели быстрее выполнить заказ. А ведь надо было во время жарки смазывать его водным раствором соли. Был бы совсем иной вкус. Но куда там! Поспешили. Вот и вы, Сорокопятов, поторопились сообщить вашему помощнику, что чертеж аппарата перекоса геликоптера спрятан в картине. А в разведке главное оглядеться, все взвесить и только потом принимать решение. И еще: ваш так называемый глухонемой, который так мастерски владеет сапожным шилом, уже дает показания судебному следователю. Так что вполне возможно, что и двадцатью годами нерчинской каторги вы не обойдетесь. Шпионство, организация преступлений, равно и участие в них, а речь идет о трех смертоубийствах, тянет на пеньковую веревку с осиновой перекладиной.

– Да, Клим Пантелеевич, недооценил я вас, – тряхнул головой писатель и налил вина. – Вы – мастер уголовного рассказа.

– Благодарю покорнейше, – парировал Ардашев. – К сожалению, о вас я этого сказать не могу – в вашей легенде полно неувязок. Как, например, называлась та самая кисловодская гостиница, в которой вы поселились вместе с Чеховым в 1896 году?

– «Гранд-отель». Однако я могу и ошибиться. Прошло столько времени!

– В том-то и дело, что вы обязательно ошибетесь, потому что никогда вы с Чеховым знакомы не были. А в «Гранд-отеле» мы отдыхали с доктором в прошлом году. Эта гостиница начала строиться только в 1903 году. И лишь в июне 1905-го она стала казенной, то есть ее передали Управлению вод, а по предложению министра Ермолова она получила сие громкое название – «Гранд-отель». На самом деле Чехов, как следует из его записных книжек, приехал в Кисловодск 24 августа 1896 года и остановился в гостинице наследников Зипалова, расположенной как раз напротив галереи «Нарзан».

– Очень даже может быть, – согласился писатель. – Я бы даже сказал, что именно так и есть. Да, я вспомнил. Точно. Мы жили с ним в гостинице Зипалова. Я это подтверждаю.

– И опять вы лжете! Дело в том, что уже в то время Антон Павлович был популярен, и хозяин гостиницы в память о его пребывании распорядился сохранить книгу постояльцев. Как следует из телеграммы, которая на днях получена из Кисловодска, господин Сорокопятов Ярополк Святославович, учитель гимназии из Костромы, в данной гостинице никогда не останавливался. – Адвокат, точно факир, вынул распечатанный конверт и положил на стол. – Извольте убедиться, милейший. – Литератор молчал. – Но и это далеко не все, – продолжил Ардашев, – бесследно пропавший два с лишним года тому назад учитель костромской гимназии очень любил фотографироваться. А в фотографических салонах, как вам хорошо известно, хранят негативы. По моей просьбе местная полиция попросила своих коллег из Костромы проверить, не осталось ли где-либо негативов с его фотографией. И представьте себе – нам повезло. – Присяжный поверенный вновь выудил три разных снимка и бросил на стол. – Полюбуйтесь. Это и есть настоящий Ярополк Святославович Сорокопятов. Кроме страсти фотографирования была у него и еще одна чисто русская пагубная привычка – любил выпить. Где и как вам удалось раздобыть его документы и какое отношение вы имеете к исчезновению этого господина, вы расскажете судебному следователю, герр оберст… как вас там?..

– Людвиг фон Бокль, – устало выговорил он. – Господа, вы правы – я являюсь полковником Австро-Венгерского генерального штаба. И прошу обходиться со мной так, как подобает вести себя с офицером моего звания.

– На этот счет можете не беспокоиться, – заверил Мяличкин.

Полковник внимательно посмотрел на Ардашева и спросил:

– Скажите, Клим Пантелеевич, неужели ошибка с «Гранд-отелем» позволила вам заподозрить во мне австрийского агента?

– Не только. Кроме нее вы допустили еще несколько непростительных оплошностей. Первая произошла в позапрошлую субботу – двадцать четвертого марта. Помните? Вы возвращались от башмачника и под мышкой держали газетный сверток, из которого случайно вывалилась туфля?

– И?..

– Эта коричневая пара была на два размера больше тех, в которых вы были обуты. Следовательно, подумал я, вы несли их для отвода глаз. И, вероятно, вам дал их обувщик. Позже, осматривая место совершения двойного смертоубийства, я обнаружил на правой лакированной туфле замученного фотографа небольшой – примерно с дюйм длиной – кусок сапожной дратвы. Никакого отношения к его собственной обуви она иметь не могла, так как была другого цвета. Да и туфли его были совсем новые. Выходит, этот вощеный кусок суровой нитки кто-то занес. И скорее всего, сапожник.

О том, что он не глухонемой, я понял в минувшую пятницу, когда мы с доктором пришли в его мастерскую. Стоило мне завести разговор о чертежах, стук молотка прекращался. Едва я замолкал – он слышался вновь. Желая окончательно в этом убедиться, я намеренно предложил доктору встретиться в полдень следующего дня у Дерекойского моста, якобы с тем, чтобы обсудить, где же находится недостающий чертеж Левицкого. Так называемый глухонемой башмачник добросовестно передал вам суть разговора. И, не успели мы сесть за стол, как перед нами появились вы. Вот тут-то все окончательно и стало на свои места. Я понял, что турок, убивший шилом полковника, – ваш пособник… Ну и еще одна мелочь. В прошлое воскресенье я встретил вас вместе с Николаем Петровичем в фойе гостиницы, где вы пили чай. Вы еще рассказывали забавную историю, услышанную от Синани, про одного рассерженного отца семейства из Одессы, написавшего Чехову письмо по поводу его целомудренной дочери. Помните? – Сорокопятов неуверенно кивнул. – Так вот, я обратил внимание, что, откушав достаточно чаю, вы, желая показать, что больше пить не хотите, оставили в стакане чайную ложку. Русский лакей, не знакомый с малоизвестной тонкостью австрийского этикета, остановился в растерянности с чайной парой в руках. Вы же, когда он спросил у вас, надо ли вам еще, смотрели на него как на болвана. Но тут же опомнились, поблагодарили и отказались.

– И все-таки я настаиваю на том, что ни к одному из перечисленных вами смертоубийств я никакого отношения не имею. Действительно, сапожник оказывал мне мелкие услуги – информировал о разговорах, которые вели его клиенты, и только. Он, как я понимаю, являлся турецким агентом. Все убийства, о которых здесь было сказано, совершены им в интересах Османской империи, – тоном судебного защитника провещал фон Бокль. – А в рассуждении ваших предположений относительно пропажи некоего Сорокопятова, то я об этом ничего не знаю, поскольку этот «вид» я купил на нижегородской ярмарке у одного забулдыги.

– А вот это вы уже расскажете следователю, – прервал молчание Мяличкин. – Но только не местному, а столичному. На этом, я думаю, ужин закончен. Вас, господин фон Бокль, я попрошу встать.

– Позвольте расплатиться.

И в ту же секунду вместо портмоне в руке Сорокопятова сверкнуло длинное лезвие, устремившееся к горлу Мяличкина. Ардашев тотчас же откинулся назад и под столом нанес сокрушительный удар правой подошвой ноги по голени лжеписателя. Нападавший качнулся и рухнул на спину, успев, однако, задеть кончиком ножа лоб капитана. Послышался испуганный женский крик. Подняться фон Бокль не успел – адвокат оказался проворнее. Перехватив трость за конец, точно клюшку для гольфа, он нанес костяной ручкой хлесткий удар по голове австрийца. И тот потерял сознание.

Вскоре появились дежурившие неподалеку филеры. Несмотря на то что кровь заливала Мяличкину лицо, он лично набросил на кисти рук лазутчика малые ручные цепочки.

– Возьмите, капитан, – Ардашев протянул белоснежный платок.

– Благодарю вас.

– А за стол, господа, я расплачусь, – пробормотал Нижегородцев. – Должна же быть от меня хоть какая-то польза.

– Вы, доктор, себя недооцениваете, – улыбнулся присяжный поверенный. – Если бы не ваши доверительные отношения с этим субъектом, мне бы вряд ли удалось обвести его вокруг пальца.

– То есть вы хотите сказать, что намеренно потчевали меня информацией именно для того, чтобы она дошла до Сорокопятова?

– В разведке, дорогой Николай Петрович, это называется «использовать объект втемную». Простите, но это нужно было для дела. К тому же вы и сами были излишне разговорчивы. Впрочем, давайте об этом забудем. Лучше посмотрите, каков у нас улов, а? Целый австрийский полковник! Он, кажется, начинает проявлять признаки жизни.

Фон Бокль между тем открыл глаза. Придерживая у лба мокрый от крови платок, Мяличкин помог ему встать.

– Позвольте, я осмотрю вашу рану? – предложил Нижегородцев. Он отнял ото лба платок. – У вас глубокий порез. Останется шрам.

– Константин Юрьевич, передайте шпиона полиции. Вам надобно срочно наложить повязку.

– Нет уж, Клим Пантелеевич, пока я лично не захлопну его клетку, я не успокоюсь.

– Да, – усмехнулся присяжный поверенный, – узнаю себя в молодости.

В нарушение всех правил полицейская коляска подъехала к центральной площадке городского сада. Мяличкин сел рядом с австрийцем. Филер, выполнявший роль извозчика, тронул экипаж. Конские копыта мерно застучали по каменным плитам аллеи.

Проводив взглядом удаляющийся фиакр, Ардашев повернулся к Нижегородцеву и сказал:

– А знаете, доктор, мне совсем расхотелось покупать здесь дачу.

– Но почему? Летом, когда откроется купальный сезон, здесь будет замечательно.

– Не сомневаюсь. Но находясь здесь, мы будем обречены на бесконечные воспоминания о жестоких убийствах. И, как бы там ни было, одно из них – дело моих рук.

– Но вы же защищались…

– Это так, но на душе все равно тоскливо. Старею, наверное.

– А что мы скажем нашим женам? Мы пробыли здесь две недели, и все впустую?

– Послушайте, Николай Петрович, вы целый год усердно трудились. И неужели вы не можете себе позволить шестнадцать дней отдыха? Вы вполне заслуженно любовались красотой окрестных гор, наблюдали живописные восходы и закаты; слушали пение птиц и наслаждались ароматом южных цветущих деревьев. Разве это плохо?

– А еще меня арестовали на глазах всей ялтинской публики и будто беглого каторжника доставили в участок. А потом бросили в каком-то сыром клоповнике, в то время как сами умчались, так ничего и не объяснив. Если бы вы знали, Клим Пантелеевич, чего я там только не передумал и какой страшной участи для себя не нафантазировал, глядя на толстые решетки камеры!

– К сожалению, мой друг, мы не могли поступить иначе. А если бы среди полицейских был сообщник Сорокопятова? Вы думаете, он бы послал турка в пансион?

– Пожалуй, вы правы, – в сердцах махнул рукой врач, – не надо нам никаких дач в Крыму. Поедемте сегодня в Севастополь. А оттуда – домой.

– А я предлагаю морем. В десять утра отходит пароход. С корабельной палубы открываются неповторимые красоты. Я видел их, когда провожал… – Не докончив фразы, адвокат заметно погрустнел, и это не укрылось от внимания Нижегородцева.

– Вы часто о ней вспоминаете? – чуть слышно спросил он.

– Иногда.

Некоторое время они шли молча. Вскоре показалась сверкающая огнями набережная.

– Послушайте, Николай Петрович, – вдруг встрепенулся Ардашев. – А мы так и не посетили дачу Чехова. Хотелось хоть несколько минут постоять в его кабинете, посмотреть, какой вид открывается из окна… А давайте прямо сейчас туда отправимся, а?

– Уже поздно. Неудобно людей беспокоить.

– Вы правы. Но ведь посмотреть на дом хотя бы со стороны мы можем?

– Думаю, да.

Адвокат махнул проезжающему извозчику, и тот остановился.

– В Аутку, к чеховской даче.

– Домчу, ваше благородие, не сомневайтесь! Только темень там непроглядная.

– Ничего, – Клим Пантелеевич кивнул на притороченную к облучку «летучую мышь», – мы твоим фонарем посветим.

– Дык это завсегда пожалуйста!

Фиакр развернулся, и старая рыжая лошадка потрусила в гору. В богатых каменных домах сиял электрический свет, а в белых окраинных мазанках мерцали керосинки. Хозяева на ночь затворяли ставни. Курортная Ялта, как уставшая за день хозяйка, неспешно готовилась ко сну.

31
На пристани

Утреннее солнце, словно развеселая шансонетка, искрилось, сверкало, играло лучами и смеялось, разбрасывая по воде блики и лучи. У мола толпился народ. Последние пассажиры поднимались по сходням небольшого пароходика. Нижегородцев на палубе расплачивался с носильщиком.

Мяличкин в форме, но с перебинтованной головой благодарно тряс руку Ардашеву.

– Спасибо за помощь, Клим Пантелеевич. Несколько дней совместной работы с вами дорогого стоят.

– Удачи вам, капитан. И будьте осторожнее. А не то пропорол бы вам австрияк горло. Кстати, когда вы отбываете?

– Завтра утром на военном катере прибудет жандармский конвой из Севастополя. Вот я с ними и отправлюсь. А там поездом до Петербурга.

– А как поживает наш святой старец? Жив ли?

– Он в столице. Снова чудит: рестораны, дамы, скандалы…

– Да, – вздохнул присяжный поверенный. – Позорит Гришка Государя, позорит… Ну, пора.

– Позвольте еще минуту, Клим Пантелеевич?

– Да, я вас слушаю.

– Вчера у меня состоялся телефонный разговор с моим начальником – полковником Ладыженским. Он просил передать вам следующее: в ближайшие месяцы при военных округах будут сформированы разведочные отделы. Им предстоит не только собирать сведения о вероятном противнике на приграничной территории, но и создавать агентурную сеть за рубежом. Некоторые ваши бывшие коллеги из Министерства иностранных дел уже изъявили согласие надеть погоны и перейти к нам на службу. Ваша кандидатура как нельзя лучше походит для руководства ближневосточным направлением. Как вы смотрите на это предложение?

– Знаете, капитан, по крайней мере еще год Россия точно проживет в мире, а если повезет, то и два. Но если начнется кровавая мясорубка, то я незамедлительно, в тот же самый день, как только объявят царский манифест о войне, приму любые ваши предложения. И вот тогда, поверьте, мне будет совершенно неважно, на какой участок борьбы меня направят. А пока я еще не устал жуировать жизнью.

Раздался последний гудок. Ардашев обернулся. Нижегородцев, стоя у правого борта, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, всем видом показывая Климу Пантелеевичу, что пора подниматься.

– По-моему, мы с вами задерживаем отплытие… Да, а про воздушный шар ничего не слышно?

– Сегодня утром пришло сообщение из Одесского жандармского управления. Следственная комиссия засвидетельствовала, что он упал на линию электрических проводов. Ротмистр Берг сгорел. Труп опознан.

– Туда ему и дорога.

– И все-таки интересно: куда же полковник спрятал подлинник чертежа автомата перекоса?

– Боюсь, этого мы уже никогда не узнаем.

– Слава богу, мы отыскали копию… вернее, вы…

– Бросьте. А то совсем меня захвалите. Ну, прощайте, капитан.

– Честь имею, – козырнул офицер.

Адвокат поднялся на палубу и, подойдя к доктору, проронил:

– Ялта с моря еще прекраснее.

– Вы правы. Вроде бы еще вчера тянуло домой, а уплываем, и отчего-то тоскливо на душе становится.

– Так бывает всегда, когда расстаешься с красотой, – грустно заметил Ардашев и добавил: – Жаль, что мы так и не увидели, как цветет черная магнолия – самое загадочное дерево Крыма.