Текст книги "Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Иван Любенко

Соавторы: Виктор Полонский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 178 страниц)

42
И снова купе № 8

До отхода поезда оставалось еще минут двадцать. Носильщики умело управлялись с нагруженными доверху тележками с чемоданами, саквояжами и сумками отъезжающих. Их громкие «посторонись!» были слышны в разных концах перрона. Пассажиры суетливо посматривали по сторонам, боясь потерять багаж или сесть не в тот вагон. Торговцы снедью навязчиво предлагали купить в дорогу жареного цыпленка, сушеной астраханской воблы и гигантских вареных раков. Мальчишки – разносчики газет выкрикивали самые хлесткие сенсационные новости, шныряя между людьми.

В здании вокзала, рядом с раскидистой пальмой в кадке, за столиком у окна сидел человек. Пустая кофейная чашка говорила о том, что посетитель в безукоризненном черном сюртуке, атласном темно-синем галстуке, с выбивающимся накрахмаленным белым воротником сорочки находится в зале для пассажиров первого класса как минимум четверть часа. Отсутствие на его лице модных в России усов с клиновидной бородкой или хотя бы бакенбардов придавало незнакомцу вид европейца. Казалось, он всецело увлечен чтением последнего номера «Русских ведомостей» и до всего остального ему нет никакого дела. Но неожиданно он поднялся, взял трость и, оставив на столе медную монету, вышел на перрон.

У синего вагона первого класса стоял офицер с небольшим кожаным чемоданом. Он ждал своей очереди. Проходящий мимо человек неожиданно обернулся:

– Господин штабс-ротмистр! Далеко ли собрались!

– Здравия желаю, Клим Пантелеевич! Вот вознамерился навестить родителей. А то ведь совсем позабыл, как мои старики выглядят. А вы кого-то провожаете? – Подавая проводнику левой, перебинтованной рукой серую картонку билета, Васильчиков поднял чемоданчик и уже занес ногу на железную ступеньку.

– Скажу вам по секрету, Бронислав Арнольдович, я здесь по очень важному делу, связанному с тем преступлением, в котором вас некогда подозревали. Убийца как раз в этом поезде, и его надобно обезвредить, – заговорщицки прошептал Ардашев.

– Не нужен ли вам помощник? – поднимаясь в тамбур, поинтересовался драгунский офицер.

– Не откажусь, Бронислав Арнольдович. Но сначала давайте занесем этот багаж в купе. Какое ваше?

– Восьмое.

– А вот как раз и оно. – Ардашев прошел внутрь и тяжело плюхнулся на место.

Васильчиков поставил чемодан и браво отрапортовал:

– Готов немедленно приступить к поимке злодея!

– Да, да. Сейчас пойдем. Только вот передохну немного, – устало проговорил адвокат. – Да и вы… присядьте-ка на минуту. – Офицер сел напротив. – Надо же, Бронислав Арнольдович, какое совпадение, а? – изумленно пробормотал присяжный поверенный.

– О чем вы, Клим Пантелеевич?

– Ну, купе – восьмое. И французы тоже ехали в восьмом… Помните эту трагедию? Их вначале кто-то отравил… Это потом уже залетели налетчики и открыли стрельбу.

– Да, конечно. Фаворский мне подробно рассказывал об этом чудовищном злодеянии.

– А как же вы собрались мне помогать, а сами вон с больной рукой ходите? Опасная рана или так? – участливо побеспокоился Ардашев.

– Да нет, пустяковый ожог. Ничего серьезного, – смущенно махнул больной рукой офицер.

– Скажите, Бронислав Арнольдович, а родители-то ваши, случаем, не в Варшаве живут? – покручивая в руке трость, с невинным видом спросил присяжный поверенный.

– Ну да, в Варшаве, а что?

– Да нет, я так… просто хотел уточнить, – растерянно пробормотал Ардашев. – Ну да ладно. Пора. Вот, возьмите, – Ардашев протянул Васильчикову запечатанный конверт.

– Что это?

– Там написано имя преступника, которого я с вашей помощью должен буду сейчас арестовать. Там же указан вагон и номер его купе. Знаете ли, дело это опасное, всякое может случиться, поэтому лучше уж заранее представлять, с кем придется иметь дело.

Офицер нервным движением надорвал край конверта и вытащил сложенный вдвое лист бумаги. Развернув его, он прочитал: «Вагон первого класса. Купе № 8. Бронислав Арнольдович Васильчиков». Штабс-ротмистр на мгновенье замер, а потом зашелся в надрывном, неестественном хохоте. Успокоившись, он попытался резко встать, но опешил – прямо в лоб ему смотрело вороненое дуло браунинга.

– Сядьте, Васильчиков, сядьте! И попрошу без глупостей! Я-то ведь привык вначале стрелять, а потом уже предупреждать. Так что ведите себя прилежно, – не убирая оружие, спокойным тоном предупредил присяжный поверенный. Открыв дверь, адвокат окликнул проводника. Увидев офицера под прицелом пистолета, служащий слегка растерялся.

– А пригласи-ка сюда, любезный, вон тех господ, – показывая в окно на двух покуривающих и лениво развалившихся на скамейке носильщиков, распорядился Ардашев. В одном из них легко угадывался маленький и толстый Каширин. Вагоновожатый тотчас же бросился выполнять приказание.

– Честно говоря, Клим Пантелеевич, я не ожидал, что все так произойдет. И как это вы догадались? – опуская руку под скатерть, наигранно удивился Васильчиков.

– Руки на стол! – резко скомандовал Ардашев, красноречиво сопроводив слова поднятым на уровень глаз противника пистолетом. Васильчиков подчинился.

– Не беспокойтесь, Клим Пантелеевич, вам не придется стрелять. Я умею достойно проигрывать.

– Одного понять не могу. Ради чего вы столько людей загубили? Да и зачем вам все это?

– Скучно, знаете ли, жить без риска. А ведь любой риск требует вознаграждения. Вот я и придумал себе некий денежно-брильянтовый приз. Согласитесь, деньги – есть степень свободы и независимости от идиотов, а таковых, как вы знаете, в русской армии хоть отбавляй. А люди? Да нет, мне их совсем не жалко. Ведь каждый из них готов из черной зависти спалить усадьбу ближнего или поднять на вилы более трудолюбивого соседа только лишь за то, что он богаче, – глядя в окно, рассуждал Васильчиков.

– Удобная теория для душегубства. Казненный на днях фанатик-эсер, наверное, тоже прикрывался каким-нибудь учением… По-моему, эти революционеры молятся на некоего прусского коммуниста-утописта Маркса, прославлявшего так называемую диктатуру пролетариата, или, если хотите, узурпацию власти узким кругом лиц. Ну а вы, со своим циничным эгоизмом, тоже не особенно далеко от них ушли. Боюсь, штабс-ротмистр, и вас ждет все та же петля, что и Евсеева.

– Лучше уж быть повешенным, чем закончить жизнь никому не нужным, больным стариком в какой-нибудь нищей богадельне. А впрочем, Клим Пантелеевич, доказать мою вину вам будет совсем не просто. Да и улик, насколько я понимаю, у вас нет, – отпустил ядовитую усмешку офицер.

– Здесь позволю себе с вами согласиться. И в самом деле, у меня лично улик маловато, потому как главные доказательства находятся на вас самих. Вот взять хотя бы обожженную соляной кислотой вашу левую руку или высыпавшиеся из пузырька кусочки разноцветного обработанного стекла – прекрасно выполненная господином Дорштом имитация драгоценных камней, которые, как вам кажется, надежно спрятаны в тайнике. Чем не доказательства?

– Так, значит, понимая, что дни провизора сочтены, вы заранее оставили эти стекляшки в его квартире? Выходит, на живца ловили? – Васильчиков начал медленно привставать, и от негодования на скулах у него заходили ходуном желваки, а правый глаз стал бить нервный тик.

– Полноте стоять, господин офицер. Вы бы сели… Я сказал сесть, Васильчиков! – спокойным, но твердым голосом приказал Ардашев и для большей убедительности снова приставил ко лбу противника дуло пистолета. Офицер подчинился. – Я долго уговаривал Савелова вернуть драгоценности и предупреждал его об опасности… Да все напрасно, он меня не послушал. А что касается настоящих алмазов, то аптекарь все-таки вас обманул… Не досмотрели вы как следует его комнату, – говорил Ардашев, опуская браунинг.

– А где же они были? – сиплым голосом спросил штабс-ротмистр.

– В детском калейдоскопе. – Бывший поручик молча смотрел в окно. Клим Пантелеевич продолжал: – Скажите, Бронислав Арнольдович, а для чего было устраивать это изуверское харакири несчастному провизору? Или у вас уже жиганский форс появился? А может, вы вырабатывали свой фирменный садисткий почерк? Русский Джек-потрошитель?

– Он не верил, что я смогу его убить, и просто насмехался надо мной. Кто бы мог подумать, что в этом тщедушном человечке набралось столько безрассудной отваги?! Вот я и не выдержал.

– Ну да, конечно! Жих, стало быть, вас не раздражал, и за это вы его не очень больно придушили и отправили на тот свет. А что до французов – то они вообще были очень милые люди, и поэтому им, по сравнению с другими, невероятным образом повезло: их отравили сладким шоколадом, с ядовитой начинкой из тисового дерева. Вот уж знал бы господин Новак – главный городской садовник, что, сажая в Воронцовском саду тисовую аллею, он заранее обрекает отца и сына Делавинь на смерть. Но если откровенно посмотреть правде в глаза, то вы, Васильчиков, – самый заурядный уголовник! И не надо строить из себя этакого борца с несправедливо устроенным миром! Не надо! Да, согласен, вы храбрый и далеко не глупый человек, но, к сожалению, это, как говорят юристы, есть полный и исчерпывающий перечень всех ваших достоинств.

По коридору раздались спешные шаги, и в дверь просунулась голова одного из «носильщиков». Первым начал говорить адвокат:

– Насколько я понимаю, Антон Филаретович, вы следили за мной, но почему-то посчитали для себя необязательным проследовать за объектом наблюдения до конца… Ну да ладно, чего уж там… Как вы помните, второго дня я обещал, что передам в руки полиции злоумышленника, совершившего все четыре убийства. Вот, соблаговолите принять под белые рученьки – штабс-ротмистр драгунского полка Бронислав Арнольдович Васильчиков. – Потрясенный Каширин оцепенел, не сумев вымолвить ни слова. Тем временем присяжный поверенный продолжал: – Этот человек представляет серьезную угрозу, и потому, господа полицейские, при его конвоировании проявляйте особую бдительность и осторожность. – Убрав под сюртук пистолет, Ардашев направился на выход.

Придя в себя, Каширин сомкнул на запястьях штабс-ротмистра малые ручные цепочки и достал служебный «смит энд вессон».

– Давай! П-шел, п-шел! – рявкнул на офицера сыщик, ткнув его в спину дулом пистолета. Васильчиков остановился и окинул полицейского таким пристально-холодным взглядом, каким обычно смотрит удав на несчастного кролика. Каширин втянул голову в плечи и, взведя от страха курок, направил револьвер на задержанного. Не обращая внимания на угрозу, штабс-ротмистр развернулся и сам пошел на выход. – Стоять! Я сказал, стоять! – истерично завопил полицейский, несясь по коридору за арестованным. Позади с чемоданом молча следовал второй филер.

Раздался удар колокола станционного смотрителя, и перрон стал пустеть. Лоточники неторопливо складывали товар в баулы и перебирались на новое место. Свободные носильщики стайкой курили у ограды, подсчитывая заработок. Накачав себя паром, поезд стал медленно разгоняться и, набрав скорость, скрылся из виду, оставив бесконечно прямую параллель стальных рельсов да незатейливую поперечность шпал.

43
Finita la comedia

Весть о том, что главным злоумышленником является драгунский офицер Васильчиков, мгновенно разнеслась по полицейскому управлению, но комичность ситуации заключалась в том, что никаких доказательств, кроме слов присяжного поверенного, у полиции не было. Штабс-ротмистра поместили в камеру для временно задержанных и даже попытались один раз допросить. Но ни следователь, ни Фен-Раевский, ни даже сам многоопытный Поляничко – никто не мог добиться от Васильчикова каких-либо признаний. Офицер откровенно посмеивался над всеми, делая вид, что ему не понятно, в чем его подозревают, и грозил «гнусным полицейским ищейкам» страшным судом и небесными карами.

Героя русско-японской войны обыскали с ног до головы и ничего компрометирующего не обнаружили. Наличествующих вещей в чемодане было немного: трофейный японский пистолет, карты, несколько трубок, две пачки табаку фабрики «Габай», два полотенца и нижнее белье; из кармана изъяли перочинный нож, пару серых перчаток и двести тридцать рублей наличными. И все. К тому же, как назло, куда-то запропастился Ардашев. Домой он не заезжал и в полиции не показывался. На поиски присяжного поверенного отрядили Каширина с двумя городовыми.

Учитывая важность текущего момента, Фен-Раевский созвал совещание. Пред светлыми очами главного полицейского начальника губернии предстали: старший судебный следователь Кошкидько, следователь Чебышев, начальник сыска Поляничко и жандармский ротмистр Фаворский. Но не успели чиновники занять свои места, как в дверь робко постучали. На пороге появился Каширин. С видимым подобострастием он обратился к полицмейстеру:

– Разрешите доложить, ваше превосходительство?

– Да бросьте вы эти свои чинопочитания, Каширин, говорите же скорее, – нервно постукивая карандашом о крышку стола, торопил подчиненного Фен-Раевский.

– Адвокат скоро будет. Он, оказывается, опять участвует в процессе по делу этого писателя… ну как его? Кургучева! – обрадованно вспомнил полицейский.

Действительно, ждать пришлось недолго, и в комнату свежим вихрем влетел обрадованный Ардашев.

– Что ж, господа, прошу извинить, что заставил вас ждать, но я не мог пропустить судебное заседание. Слава богу, мой клиент выиграл дело!

– Насколько я понял, Клим Пантелеевич, вы считаете, что именно господин офицер и есть тот самый дерзкий и безжалостный преступник? – не обращая внимания на сообщение об очередном успехе присяжного поверенного в суде, с некоторым сомнением в голосе спросил Фаворский.

– Мне очень жаль, но такова действительность.

– Мы были бы вам весьма признательны, если бы вы поделились с нами вашими соображениями, – проговорил полицмейстер.

– Извольте. Но прежде я бы хотел выяснить, что вам удалось обнаружить при личном обыске? – осведомился Ардашев.

– Ничего подозрительного мы, к сожалению, не нашли.

– А где его вещи и оружие?

– Одежда находится у меня, а пистолет и шашка – в несгораемом шкафу комнаты дежурного офицера, – пояснил Каширин.

– А позволительно ли будет мне взглянуть на них?

– Конечно. Антон Филаретович, не сочтите за труд, принесите-ка сюда чемодан и оружие Васильчикова, – попросил полицмейстер. Исполненный холопьего раболепства, Каширин стукнул каблуками, дважды кивнул и поспешно вышел, чтобы уже через несколько секунд появиться вновь. Он принес кожаный чемодан небольших размеров, открыл его и, отступив назад, потерялся в тени громоздкого шкафа.

Ардашев внимательно осмотрел вещи задержанного. Его внимание привлекла почтовая квитанция, пара перчаток и складной перочинный кавалерийский нож. К трофейному револьверу присяжный поверенный интереса не проявил, но шашку рассматривал довольно пристально. Вытащив клинок, он положил его на стул и обратился к Фаворскому:

– Будьте добры, Владимир Карлович, одолжите-ка мне на время ваш меч-кладенец. – Ротмистр с готовностью отстегнул холодное оружие и протянул Ардашеву. Рядом с ножнами драгунского офицера он разместил ножны жандармского ротмистра – они совпали. Затем присяжный поверенный совместил клинок Фаворского и Васильчикова, клинок последнего оказался короче примерно на полвершка.

– Таким образом, господа, вы видите, что две одинаковые шашки имеют разную длину клинков. Это говорит о том, что клинок штабс-ротмистра укорочен, а пустое пространство ножен закрыто изнутри для того, чтобы им можно было воспользоваться в качестве контейнера. Минуту терпения. – Адвокат взял изъятый перочинный нож и, легко разогнув клепки, надрезал кожу на ножнах, а затем разъединил две деревянные половинки, так что получилась щель, из которой на стол высыпалось три бордовых и множество прозрачных, похожих на брильянты, камней. Клим Пантелеевич их внимательно пересчитал и разделил по цвету на две кучки.

– И как изволите это понимать? – барабаня по столу пальцами, пробормотал Кошкидько.

– Я думаю, этот вопрос было бы лучше адресовать лично штабс-ротмистру. Мне кажется, его как раз и не хватает, – ответил Ардашев.

Задержанного привели почти сразу. Судя по заспанному лицу, с нервами у кавалериста было все в порядке. Городовой усадил его на табурет и вышел. Первым начал полицмейстер:

– Штабс-ротмистр Васильчиков, признаете ли вы себя виновным в убийстве Соломона Жиха, господ Делавинь и аптекаря Савелова?

– Что за вздор! Сдается мне, что господин Ардашев уже успел заразить вас чумой своих болезненных предположений, – обнажив здоровые зубы, нагло улыбнулся офицер.

– Ну, Клим Пантелеевич, вам и карты в руки, – махнул в сторону Васильчикова Фен-Раевский.

– Откровенно говоря, я даже не считаю нужным вообще вести какую-либо полемику с этим человеком. Его вина в каждом злодеянии подтверждается огромным количеством улик, а посему нет нужды в покаянных исповедях злоумышленника. К тому же он хорошо понимает, что его ждет, и поэтому признаваться ему нет никакого резона. Итак, если позволите, я изложу детали. – Скрестив руки на груди, адвокат стоял перед открытым настежь окном и, казалось, сосредоточил все внимание на двух старых липах, давно посаженных чьей-то неопытной рукой слишком близко. За десятилетия их коряжистые ветки сплелись воедино, образуя густую и прочную сеть зарослей. Холодные осенние северо-западные ветра сбросили с них значительную часть наряда, оголив темные, изрезанные глубокими морщинами стволы, и от этого деревья напоминали немолодых, обнаженных дам, стыдливо прикрывающих уродливую старушечью наготу остатками бурой, полуживой листвы. – Находясь в любовной связи с Кларой Жих, тогдашний поручик узнал о том, что Соломон Моисеевич собирался закупить довольно значительную партию драгоценных камней, большая часть из них, как нам теперь известно, предназначалась для господина Расстегаева. Заранее имея информацию о времени прибытия курьеров в Ставрополь, Васильчиков выехал в Харьков, чтобы с тамошней станции сесть на проходящий кавказский поезд. И, конечно же, переодевшись в платье священника, было намного легче втереться в доверие к двум иностранцам, перевозившим драгоценные камни на довольно значительную сумму. Батюшка угостил ничего не подозревавших французов конфетами с гремучей смесью из снотворного и ядовитого семени тисового дерева и, дождавшись, пока отец и сын Делавинь уснут, проник в их купе с целью завладения драгоценностями.

– Неужели это растение настолько ядовито? – не сдержал удивления полицмейстер.

– Да. Это действительно так, Ипполит Константинович. Самое опасное действующее вещество – алкалоид токсин содержится почти во всех частях дерева, а особенно в семенах и хвое. Токсин поражает нервную систему и органы пищеварения. Еще Юлий Цезарь в своих сочинениях упоминал о его смертоносном свойстве. Конечно, проще было бы воспользоваться, например, цианистым калием. Но для этого пришлось бы зарегистрироваться в аптечном журнале продажи ядовитых препаратов. Этого, по понятным причинам, Васильчиков сделать не мог. Естественно, алкалоид токсин по сравнению с цианидом более слабое вещество, но в комбинации со снотворным эта коварная отрава завоевывает человеческий организм очень быстро. О странном священнике нам, если помните, рассказывал и начальник акцизного управления Гайваронский, и Пейхович, и господин Доршт. Наблюдательный немец, будучи превосходным ювелиром, подметил одну очень важную деталь – у батюшки на груди висел не наперсный крест, а панагия. Из этого следовало, что он не простой приходской священник, а самый настоящий архиерей, и это вполне обоснованно вызвало подозрения. Во-первых, для такого сана он был слишком молод; во-вторых, несмотря на строжайший пост, столовался в вагоне-ресторане, прилюдно нарушая православный запрет; ну и, в-третьих, священнослужителя такого уровня на вокзале после прибытия поезда никто не встречал, что, согласитесь, очень странно. А когда на съемной квартире убитого актера мы нашли весь этот гардероб, то все стало на свои места.

– Позвольте, Клим Пантелеевич, но ведь мы считали, что именно Абрашкин и был тем самым переодетым батюшкой. При чем здесь Васильчиков? – задал вполне закономерный вопрос Чебышев.

– В самом деле, такой вывод напрашивался сам собой, если бы не ряд других обстоятельств, полностью исключающих данную версию. Если вы помните, сам артист был уже далеко не молодой человек, и в таком случае его возраст по отношению к церковному сану не вызвал бы недоумения ни у Гайваронского, ни у Доршта. Не забывайте также, что по средам Абрашкин исполнял роль Добчинского в «Ревизоре». Нападение на поезд имело место как раз в среду, так что участвовать в театральной постановке и одновременно оказаться в том злосчастном поезде он попросту не мог. Знаете, меня насторожил запомнившийся всем большой кожаный чемодан, с которым вояжировал церковнослужитель. Согласитесь, мало кому приходилось видеть владыку с громоздкой ношей. Ведь для этого у него всегда найдутся помощники… Да и почему-то он не сдал его в багажное отделение, а оставил в купе. Некоторое время я не мог найти логичного объяснения этому факту, но, встретив сегодня на вокзале штабс-ротмистра в форме и со скромным чемоданчиком, я все понял. Его большой собрат был необходим для того, чтобы уместить в нем военную форму с ее обязательным атрибутом – драгунской шашкой. Туда же можно было при необходимости спрятать и украденный саквояж французских курьеров. В любой момент события могли развернуться таким образом, что Васильчикову пришлось бы поменять обличье, и вот тогда из купе вместо церковного сановника вышел бы бравый офицер 15-го драгунского Переяславского полка. Брильянты могли легко поместиться в потайном отделении ножен, а саквояж, в случае опасности, можно было просто выбросить в окно. Но в дело вмешался «его величество случай» – на поезд был совершен налет, и грабители тем самым отвели подозрения от пассажиров кавказского скорого. Теперь из материалов следствия нам известно, что Полина Воротынцева также ехала в одном из вагонов и сорвала тормоз Вестингауза на условленном участке дороги, чем помогла сообщникам проникнуть в купе № 8. Да только они опоздали и остались ни с чем. «Наводка» господина Расстегаева не помогла. Еще в поезде, сразу после налета Евсеева и Тавлоева, Васильчикову стало ясно, что при таких обстоятельствах не имеет смысла уничтожать саквояж и сопроводительную бумагу торгового дома «Бушерон», адресованную Соломону Моисеевичу, а также своеобразный пароль – письмо господина Жиха, посланное в Париж некоторое время назад. Они могли ему очень пригодиться. Поручик ясно понимал, что продажа такого количества ценностей вряд ли будет возможна, особенно после того, как о разбойном нападении раструбят во всех газетах, да и значительной прибыли эта сделка уже не принесет. И только один человек мог заплатить за них хорошую цену – тот, кому они предназначались, – Соломон Моисеевич Жих. Вот тогда и возник у Бронислава Арнольдовича дерзкий план с использованием давнего приятеля из Варшавского театра, находившегося в Ставрополе на гастролях – Апполона Абрашкина. Кстати, именно он ранее и одолжил Васильчикову театральный костюм священника. Выполняя указание поручика, артист, представившись французом и курьером Торгового дома «Бушерон», продал господину Жиху украденные драгоценности, получив за это от Васильчикова небольшое вознаграждение в виде ювелирного украшения – известной вам бабочки и еще некоторого количества камней. Деньги поручик отправил посылкой в Варшаву на центральный почтамт с указанием «до востребования» на свое имя. Об этом свидетельствует запись в почтовой книге, откуда я и переписал номер квитанции с любезного согласия господина Расстегаева – нашего недавнего почтмейстера. Я думаю, господа полицейские, вам будет не сложно телеграфировать в Варшаву, с тем чтобы содержимое упомянутой посылки было проверено. И если там окажутся наличные деньги, то вы немедленно получите еще одно неопровержимое доказательство вины штабс-ротмистра в убийстве двух курьеров Торгового дома «Бушерон». Хотя не исключаю, что вместо денег вы можете обнаружить там старые журналы или подшивку давнишних газет. Кто знает?

Васильчиков вскинул на присяжного поверенного удивленный взгляд.

– Как прикажете понимать ваше сомнение, Клим Пантелеевич? – спросил полицмейстер.

– А где гарантия, что, допустим, покойный Тюлькин или Расстегаев не вскрыли посылку еще здесь? – парировал Ардашев. – Итак, все складывалось по разработанному преступником плану, но опять в стройный ряд запланированных событий вмешался слепой случай – в театре Соломон Моисеевич узнал в актере мнимого француза, накануне продавшего ему камни. Аполлон Абрашкин сообщает о неприятном разговоре поручику, после чего тот и принимает дерзкое решение – вторично завладеть драгоценностями. Осуществить этот план можно было только при одном условии – убрать Жиха, другого выбора и не могло быть.

– Выходит, если бы Жих тогда не побоялся и обратился бы в полицию, поведав нам об артисте, то он остался бы цел? – расправляя напомаженные усы, спросил Поляничко.

– Несомненно! Более того, он тем самым спас бы и Абрашкина. Ведь в операции по устранению коммерсанта он играл роль наживки, и ему в дальнейшем была уготована та же печальная участь, что и Соломону Моисеевичу, поскольку артист – единственная ниточка, ведущая к преступнику. И если бы впоследствии актера не убили бандиты, то его обязательно прикончил бы Васильчиков. А полиция, найдя церковное облачение на его квартире, приняла бы Абрашкина за главаря шайки. Если бы, конечно, смогла определить, что французы были мертвы задолго до вооруженного налета, – разъяснил присяжный поверенный.

– Складно излагаете, Клим Пантелеевич. Вам бы романы писать, а не сутяжничеством заниматься. Правда, намудрили несколько, но сюжетец, скажу я вам, занятный получился, – иронизировал штабс-ротмистр.

– А дальше будет еще интересней, Бронислав Арнольдович… Итак, следует заметить, что Жих был очень осторожным человеком, но пойти в полицию по понятным причинам не мог и поэтому был вынужден сам отправиться на встречу. Тем ранним утром он навестил меня, изъяснялся туманно и казался очень обеспокоенным. – Ардашев повернулся к присутствующим, достал коробочку монпансье, открыл ее и продолжил: – Кстати, я предложил ему угоститься вот такими же конфетками, он отказался, заявив, что бережет зубы. Понятно, что я был несказанно удивлен, когда узнал от вдовы, что ей передали монпансье «Георг Ландрин», найденное у ее мужа. А лоточница, обнаружившая убитого, как вы помните, также свидетельствовала, что покойный купил у нее леденцы «Москва» в круглой коробке. Их у него не нашли. Как позже удалось установить, Соломон Моисеевич пришел на встречу, имея во внутреннем кармане сюртука одну коробочку монпансье «Георг Ландрин», где драгоценные камни, все, кроме брильянтов, были залиты карамелью и по внешнему виду почти не отличались от настоящих леденцов. А в купленную у торговки перед встречей круглую коробку монпансье «Москва» он положил всего три аналогично замаскированных рубина. Абрашкин, подойдя к Жиху, видимо, поинтересовался наличием камней. Можно предположить, что осторожный Жих достал из саквояжа монпансье «Москва» и передал ему как раз эту круглую коробку, сказав, что в ней все драгоценности залиты карамелью. А в доказательство своих слов он указал на эти три рубина, облитые уже застывшим сиропом. Затем, скорее всего, он убрал леденцы в саквояж. Вполне возможно, что после этого Абрашкин ушел якобы за деньгами, а на самом деле рассказал Васильчикову, что в саквояже Жиха под видом монпансье находятся драгоценные камни. Поручик подкрался сзади и, накинув удавку, задушил несчастного негоцианта, после чего забрал круглую коробку леденцов, наивно полагая, что она полна драгоценностей. Это потом Бронислав Арнольдович понял, что его жестоко обманули и ему досталось лишь три рубина, но было уже поздно. На следующее утро он был препровожден в острог по подозрению в убийстве мужа своей любовницы. Полицию ничуть не насторожило наличие в кармане трупа пузырька с каплями от головной боли, на котором сохранился ярлычок «Красной аптеки» – ближайшей от места роковой встречи. Согласитесь, учитывая, что Жих имел собственные аптеки, приобретать микстуру в чужом заведении было, по меньшей мере, странно. Да и почему он не положил их в саквояж, а оставил в сюртуке? Но загадка, как вам уже известно, объяснялась просто. Соломон Моисеевич, зная, что алмазы в бесцветной прозрачной жидкости становятся невидимыми, наполнил водой пузырек с брильянтами и закупорил его. Драгоценности стали прозрачными и незаметными для человеческого глаза. Позднее, зайдя в аптеку, он купил микстуру в такой же точно бутылочке и, подменив ее, попросил провизора оставить «лекарство» у него, поскольку он якобы собирался на деловую встречу и держать эту склянку при себе ему было неудобно. Итак, алмазы остались в «Красной аптеке». Их позднее обнаружит Савелов, не подозревая, что эта находка станет для него роковой. Забегая вперед, скажу, что на его квартире я оставил пузырек с мнимыми брильянтами из горного хрусталя, искусно выполненные по моей просьбе господином Дорштом. Но вместо воды я залил туда слабый раствор соляной кислоты. Мой расчет оправдался – преступник после убийства Савелова открыл «Капли от мигрени» и, ничего не опасаясь, вылил в руку содержимое вместе со стекляшками. Кислота обожгла ему левую руку. – Ардашев указал на штабс-ротмистра. – Приняв подделку за настоящие драгоценности, он добавил к ним и те три камня, которые были в круглой коробочке монпансье. Так что среди двадцати девяти стеклянных «брильянтов» вы найдете и три настоящих рубина. На столе я их отделил от кусочков горного хрусталя. – Присяжный поверенный тяжело опустился на свободный стул.

– Да, но как Васильчиков узнал, что Жих заходил в «Красную аптеку»? Как ему удалось выйти на Савелова? – недоумевал Поляничко.

– Видите ли, поручик, еще находясь под стражей, уже вызвал у меня подозрение, но точных доказательств его вины у меня не было. И тогда, как раз перед его освобождением, я умышленно рассказал вдове, что кроме уже найденных драгоценностей осталась не обнаруженной ее самая ценная часть – брильянты редкой огранки. Вскользь упомянул и об аптеке. Видимо, случайно она поведала об этом Васильчикову… А он, надев партикулярное платье, направился к аптекарю и попытался получить от него камни. Провизор, понятное дело, не признался, что завладел сокровищами. Когда же я навестил Савелова, то он и рассказал мне об этом визите. Правда, описать внешность незнакомца он так и не смог, упомянув только про усы. Мне же было понятно, что злоумышленник еще раз захочет наведаться к нему. Об этом я его предупредил и посоветовал, пока не поздно, вернуть брильянты вдове, но он отказался. Тогда мне ничего не оставалось, как уйти, оставив в шкафу эту ловушку, надеясь в дальнейшем по ожогу определить преступника. Что, собственно, и произошло.