Текст книги "Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Иван Любенко

Соавторы: Виктор Полонский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 178 страниц)

33. «Сыворотка правды»

После очередных нападок «Кавказского края» на городскую полицию у полковника Куропятникова на сердце кошки скребли. Неприятная ситуация с «картежным делом» обострилась до крайности. Перцу в уже пересоленную неудачами похлебку расследования смертоубийств добавил адвокат Ардашев, сумевший подтвердить, что в ту самую ночь, когда известный на всю страну шулер по прозвищу Синий кирасир разбился о камни Аликоновского ущелья, супруга титулярного советника Варяжского «гостила» в меблированных комнатах на Курсовой улице. Радушным «хозяином» оказался московский толстосум Самсон Бельдюгин, который, как следовало из протокола его допроса, «находясь в обществе с Аделаидой Варяжской, всю ночь пил нарзан и вкушал щелочные лепешки, обсуждая с вышеозначенной дамой сообщение Санкт-Петербургского телеграфного агентства об агрессивном демарше германского правительства, нацеленного против Франции – отправку к берегам Марокко немецкого военного судна «Пантера». Банкир – холостой жуир – хохотал взапуски и откровенно издевался над следователем. Он был богат, как Крёз, обладал солидными связями в верхах и потому не особенно церемонился с провинциальными властями. И в то же время он ни разу не позволил унизить честь соблазненной им женщины и не обмолвился ни единым словом, кроме вышеприведенного предложения. Вот поэтому-то Боголепов и был вынужден вносить в протокол явную нелепицу, которая, несмотря на очевидную издевку, сводила на нет все доводы следствия.

Очная ставка между московским ловеласом и подозреваемой также подтвердила правоту ставропольского адвоката. Банкир прибыл в следственную камеру с шикарным букетом роз. Это еще больше смутило Аделаиду, которая, несомненно, переживала собственную измену, ставшую достоянием чужих ушей, и стыдилась предстоящего свидания с обманутым мужем. Показания Бельдюгина она подтвердила, но цветы не взяла. За несколько дней нахождения в заточении молодая женщина осунулась и заметно похудела.

Не стало полицмейстеру легче и после проведенного, с участием Ардашева, новейшего вида судебно-криминалистического исследования – сличения образцов почерка. Полученный вывод ясно указывал на то обстоятельство, что записка, обнаруженная в кармане у жертвы, не могла быть написана Варяжской. Да и извозчик, указавший на нее в гостинице, во время официальной процедуры опознания в своих показаниях запутался. Все шло к тому, что подследственную надо было освобождать, но делать этого полковнику очень не хотелось, и главным образом по двум причинам: во-первых, пока жена служащего казанского губернского правления содержалась под стражей, существовала иллюзия, что преступница арестована и отдыхающая публика могла не беспокоиться за свою жизнь; а во-вторых, стоило неверной супружнице оказаться на свободе, как пресса сразу бы подняла «лай» об очередном холостом выстреле кисловодских сыщиков.

Куропятников понимал, что необходимо одним махом разрубить гордиев узел противоречий и покончить с преступником, безнаказанно устраивающим на водах смертельные игрища. И вот тогда выход Варяжской на свободу остался бы незамеченным и не имел бы такого отрицательного эффекта. «А уж там мы придумаем, как объяснить причину ее вынужденного заточения, – мысленно рассуждал Афанасий Евтропович, – мол, старались ввести в заблуждение супостата, будто поймали злодея». Однако все это будет потом. А в данный момент, к сожалению, никакого просветления на горизонте не наблюдалось.

Совещание в кабинете кисловодского полицмейстера обычно проходило по распорядку, заведенному им еще в первый год своего начальствования. Полковник предоставлял слово каждому присутствующему и уже потом высказывался сам.

Круше и Боголепов промямлили друг за другом, что дело исключительно сложное, и, по всей вероятности, здесь действует не один злоумышленник, а два или даже три. Оба с горечью признали, что с арестом Аделаиды Варяжской они поторопились. Их предложение сводилось к тому, что следует методично и последовательно проверять алиби всех лиц, внесенных в список еще в Ессентуках во время смертоубийства на даче Кавериной. Затем судебный следователь доложил, что по данным, полученным из Департамента полиции, сброшенный со скалы князь Андрей Федорович Вернигорин на самом деле был отставным поручиком Сергеем Петровичем Ветровым, но княжеский титул, как это ни странно, он действительно имел. Столичные власти также указали в телеграмме, что сей карточный жулик пользовался многочисленными поддельными документами. Был среди них и паспорт, выданный на имя графа Сергея Христофоровича Шахновского.

Участковый товарищ прокурора – мужчина средних лет с «босоногим» лицом и глазами «себе на уме» терпеливо ждал, пока все выскажутся. За почти двадцатилетнюю службу надворный советник Порфирий Васильевич Триклятов уяснил главное правило взаимоотношений с коллегами: никогда не перебивай собеседника, даже если он твой подчиненный, потому что, давая человеку высказаться, ты уже получаешь над ним явное преимущество – любому приятно, когда его слушают, и он невольно проникается к тебе симпатией. Понимая, что пора в обсуждение внести свежую струю, Триклятов неторопливо выговорил:

– До сих пор не совсем ясно, какую роль в этом деле играет безумец. Мне кажется, что информация, которой он располагает, может вывести нас прямиком к преступнику. И для этого есть одно верное средство. – Товарищ прокурора умышленно сделал паузу. В это время Куропятников, почуяв надежду, напрягся и впился в него глазами. – Как вы знаете, господа, еще в прошлом году я служил в Рязани. Тамошние жандармы получил информацию, что среди штукатуров, работающих в доме губернатора, затесался анархист, который намеревался заложить бомбу с часовым механизмом. Этого субъекта мы арестовали, но исторгнуть из него признание никак не удавалось. А все попытки самостоятельно обнаружить взрывное устройство тоже ни к чему не привели. Время шло и сколько его у нас оставалось – одному Богу было известно. И вот тогда наш судебный медик предложил во время очередного допроса использовать морфий в соединении с новейшим препаратом под названием скополамин. Его совсем недавно стали применять в больницах для облегчения страданий рожениц. Преступника привязали к стулу, и доктор сделал инъекцию. Я не буду описывать вам детали, замечу лишь, что испытуемый вошел в состояние весьма сходное с гипнотическим сном. Он, будто прилежный ученик, последовательно отвечал на все наши вопросы, благодаря чему удалось не только обезвредить «адскую машину», но и арестовать всех членов подпольной шайки. – Триклятов на секунду замолк, снова приковывая к себе внимание. – Вот я и думаю, а что нам мешает применить это средство для развязывания языка сумасшедшего?

У полицмейстера загорелись глаза. Завидев свет в конце тоннеля, он откинулся в кресле и нервно забарабанил пальцами по крышке стола.

– Что же вы раньше молчали, Порфирий Васильевич?

– Знаете, я забыл добавить, что его действие на человеческий организм еще мало изучено, хотя в данной ситуации… как бы это лучше выразиться…

– Говорите прямо, Порфирий Васильевич, без экивоков!

– Дело в том, господа, что все зависит от дозы. В нашем случае мы перестарались, и испытуемый скончался. Но тогда у нас не было иного выхода.

– А разве теперь он у нас есть? – лоб полицейского начальника собрался складками, и от переносицы вверх устремились две решительные морщины. Присутствующие молчали.

Первым тишину нарушил Боголепов:

– Хотел бы я посмотреть в глаза тому, кто согласится сделать инъекцию этому бедолаге.

– Ну, не знаю, – пожал плечами служитель прокуратуры, – есть у меня один знакомец – старший фельдшер. Живет бедно, как говорится, на живую нитку; служит в офицерском лазарете. Я поинтересуюсь…

– Вот и ладненько! Вот и нашлось решеньице! – полицмейстер потер от удовольствия руки.

– Не думаю, господа, что это хорошая идея, – проронил Круше. – Да и Стильванский не разрешит.

– Хорошая или плохая – это уже второй вопрос, – махнул рукой полицмейстер. – Главное, остановить преступника! Тут нам не до телячьих нежностей. А что касается Стильванского – вы правы. С ним так просто не договоришься. Видимо, придется подключать тяжелую артиллерию. – Куропятников посмотрел на стоящие в углу часы. – Значит так, давайте завтра, часиков этак в одиннадцать, встретимся у Хлудовской больницы. Вы уж, Порфирий Васильевич, не сочтите за труд, с фельдшером договоритесь. А Куприяна Савельевича я сам предупрежу. Вот на этом, пожалуй, совещание и закончим.

34. Крик птицы

Толпа у стен Хлудовской больницы росла с каждым днем, и это обстоятельство стало действовать на нервы даже всегда выдержанному доктору Стильванскому. Недавно к нему заявились два ходатая разбойничьего вида и потребовали разрешить «паломникам» посещение «Святого Афанасия». За это ушлые «коммерсанты» предложили врачу двадцать процентов от выручки, получаемой ими от продажи «билетов». Он тут же вызвал надзирателей и приказал вышвырнуть наглецов за ворота.

Опытный психиатр стоял у окна кабинета и смотрел на два старых дуба, закрывших ветвями добрую четверть двора. «Скорее всего, их не стали вырубать, еще когда строили больницу, – предположил доктор. – А вообще-то у старых деревьев, как и у людей, есть собственное выражение лица. Не верю я, что они бездушны. Просто мы пока не в силах распознать их язык».

Странное ощущение близкой беды вновь поселилось в душе Стильванского. А тут еще непонятный звонок полицмейстера и просьба подготовить Фартушина к осмотру. «О каком осмотре может идти речь? – терзался сомнениями психиатр. – Видимо, на этот раз они опять что-то придумали. Вот же деятели! Вместо того чтобы мучить больного, лучше бы преступников ловили. Хорошо хоть я успел Ардашева с Нижегородцевым предупредить. С ними как-то спокойнее. Кстати сказать, Клим Пантелеевич обещал назвать имя настоящего убийцы уже на этой неделе. А задержанная дама, по его словам, абсолютно ни при чем». – По коридору послышались шаги, и в дверном проеме, как в багетной рамке, возник Куропятников.

– Позволите?

– Да, пожалуйста.

Небольшая комната казалась еще меньше от вошедших в нее людей: Круше, Боголепов, Триклятов и какой-то незнакомый человек с узкими рыжими бакенбардами, длинный, как сколопендра. Вежливо кланяясь, он заискивающе протянул руку:

– Старший фельдшер Хвостов, Егор Яковлевич.

Ответив на рукопожатие, доктор предложил гостям сесть. И в этот самый момент петли вновь заголосили скрипучим фальцетом, и на пороге появился Ардашев; у него из-за спины выглядывал Нижегородцев. На лицах полицейских застыло немое удивление.

– Клим Пантелеевич? – хозяин кабинета наигранно вскинул обе руки. – Ба! И Николай Петрович с вами? Надо же, какое совпадение! Одну минутку, у нас, по-моему, опять стульев не хватает. – Прямо из коридора он внес две облезлые табуретки.

– Итак, господа, я весь к вашим услугам, – психиатр повернулся к полковнику.

– Прежде мы хотели бы узнать, в каком состоянии находится наш больной?

– Почти неделю молчит. Странности в его поведении начались еще в тот самый день, когда к нам доставили князя, найденного у подножия Замка коварства и любви. Фартушина обнаружили в морге. Как он туда попал – уму непостижимо. Он сидел у гроба и что-то нашептывал. Насилу в комнату водворили. А потом два дня простоял у окна, словно ждал кого-то. От еды отказался. И нам ничего не оставалось, как прибегнуть к солевой клизме, а затем и к питательной. Но и это не помогло. И тогда, на четвертый день, мы были вынуждены начать кормление через зонд. Сейчас больной находится в некоторой прострации. А к чему, собственно, вы ведете?

– Видите ли, какое дело, – начал издалека Куропятников. – Второго дня мне телефонировал директор Вод. На всех группах отмечается повальный отъезд курортников. И это в самый сезон! Причина известна всем. – Полковник пригладил усы и продолжил: – Да, у нас есть подозреваемая, но не скрою, что имеются некоторые сомнения в ее виновности. И вот именно ради этой женщины, которая, возможно, безвинно содержится в тюрьме, ради спасения еще одной, пока не загубленной человеческой жизни, во имя спокойствия всех отдыхающих мы просим у вас, уважаемый Куприян Савельевич, дозволения на проведение небольшого эксперимента для установления истины по уголовному делу о смертоубийствах.

– Что вы имеете в виду? – насторожился врач.

– У нас имеется специальный препарат, так называемая «сыворотка правды», которая быстро развяжет язык Фартушину. Он назовет имя преступника, и на этом все закончится.

– Что это за состав?

Полковник кивнул старшему фельдшеру, и тот угодливо пояснил:

– Это своего рода наркоз. Он состоит из морфия и скополамина. Вы, вероятно, о нем слышали.

– Довелось. А вы представляете, какая должна быть лошадиная доза, чтобы разговорить сумасшедшего, почти неделю находящегося в ступоре? Да она убьет его! Я в этом нисколько не сомневаюсь. Сердце не выдержит нагрузки и остановится. К тому же не забывайте, что его рассудок помутился, и на ваши, вполне логичные вопросы, могут последовать глупые, идиотские ответы. Нет, господа, я положительно не могу с этим согласиться!

– Поймите, Фартушин – единственный, кто знает имя преступника! – вмешался Боголепов. – Только он один может предотвратить новую беду.

– Ценой своей жизни? – возмутился Нижегородцев. – А вы для чего?

– Что?! – Азарий Саввич подскочил, будто ему в стул пустили ток. – Вы не батюшка, чтобы мне Нагорную проповедь читать! Гуманничать вздумали? А может, вам трупов недостает?

– Фартушин – больной человек, а не кролик подопытный. И вы не имеете права проводить над ним эксперименты, которые к тому же могут закончиться летальным исходом, – поддержал приятеля Ардашев.

– Хорошо, господин присяжный поверенный, – ехидно заметил прокурорский чиновник, – тогда, может быть, вам известно, как кличут душегуба?

– Потерпите несколько дней, и я лично познакомлю вас с преступником.

Куропятников передернулся.

– Несколько дней?! – закипел он, багровея и дрожа всем телом. – А если нет у нас ни дней, ни часов, ни даже минут?! Что тогда? Да как вы не понимаете! – Он шагнул к столу, без разрешения снял телефонную трубку и, дождавшись ответа, почти прокричал в нее: – 1-01, барышня! – Послышался треск. – Алло, Владимир Всеволодович? – вымолвил он уже мягким, как миндальное масло, голосом, – здравия желаю! Да-да… ни в какую… Я уже пытался. Нет. Будьте любезны, объясните, – и протянул трубку Стильванскому. – Вас… директор Вод-с.

– Здравствуйте… нет, решительно невозможно… Вы поймите – это безрассудно!.. Нет, не могу согласиться!.. Остается только сожалеть… Вы не можете мне приказывать быть соучастником преступления!.. Хорошо… но я сегодня же покидаю больницу! – Врач швырнул трубку на рычаг и, повернувшись к изумленным полицейским, рассерженно выговорил: – Вижу, господин полковник, вы заранее подсуетились. Что ж, я уволен, и теперь не могу вам помешать. Но я врач, и останусь здесь только для того, чтобы попытаться спасти больного… Что ж, прошу за мной.

Процессия проследовала по коридору и вошла в помещение с табличкой «хирургическая». Прямо посередине располагался стол, отливающий холодным металлическим блеском. У окна – кушетка, оббитая коричневой клеенкой, рядом – медицинский шкаф и два белых табурета. Весь пол и стены примерно на аршин были выложены плиткой молочного цвета. Углов, как и предписывали санитарные циркуляры, не было вовсе, и потому комната, словно корабельная каюта, казалась овальной.

Стильванский исчез куда-то, но вскоре вернулся. Позади него вели Фартушина. Завидев Ардашева, сумасшедший оживился, и на его лице заиграла наивная улыбка. Он медленно огляделся по сторонам, радуясь чему-то, потом внимательно посмотрел на окружающих, столпившихся вокруг.

– Афанасий Милентьевич, ложитесь сюда, – психиатр подвел его к операционному столу, на который уже набросили белое покрывало.

– Вы будете меня убивать? – спросил он, так и не переставая улыбаться.

Доктор опешил, чувствуя, как комок подкатывается к горлу. Взяв себя в руки, он выговорил дрожащим голосом:

– Да что вы, любезный… не бойтесь. Все будет хорошо.

– Значит, граф был прав, – чуть слышно выговорил Фартушин, продолжая безропотно укладываться.

– Какой граф? – переспросил Круше.

– Шахновский, – смиренно повторил больной, щурясь от солнечного света, слепившего его глаза через неприкрытые оконные занавески. – И Леночка больше не придет, – изрек он, – я знаю. – Из правого глаза безумца выкатилась слеза и, сбежав по щеке, упала на простынь.

– Леночка? – снова осведомился Круше. – Кто она?

– Моя жена.

– Она же умерла!

– Нет-нет, гроб был пустой!

– Кто вас учил рисовать карты? Кто? Скажите! Пожалуйста! – взмолился Круше. – Ну же! Я прошу вас!

Фартушин отвернулся от полицейского и тихо попросил Стильванского:

– Вы только голубей не забывайте кормить, ладно?

– Не беспокойтесь, – еле слышно пообещал психиатр и отошел к медицинскому шкафу, где начал возиться с какими-то препаратами.

Надзиратели, привязав ремни, вышли.

– Все, пора начинать, – скомандовал Куропятников. – Егор Яковлевич, приступайте.

Фельдшер понимающе кивнул, открыл медицинский несессер, достал металлическую коробку, извлек шприц, вставил иглу и принялся набирать бесцветную жидкость сначала из одного пузырька, потом из другого.

– Надеюсь, уважаемый, игла стерильна? – недоверчиво покосился Нижегородцев.

– Игла-то? А как же! – медик стрельнул недобрым взглядом. – А вы на меня не серчайте! Я ведь не из корысти, я так, по доброте душевной. А за визиты я денег не беру-с, хоть и жалованье невелико. Но если предлагают – не отказываюсь. Вот сейчас, например, времечко свое личное трачу, а я сегодня, между прочим, после ночного дежурства…

– Я же сказал, вам заплатят, – процедил сквозь зубы полицмейстер.

– Вот и ладненько, вот и ладненько! – Хвостов принялся насвистывать что-то веселое.

– Господи, – прошептал Нижегородцев, – это не человек, это похоронные дроги, поставленные вертикально!

Фельдшер смочил спиртом кусок ваты, торопливо помазал внутреннюю часть локтевого сгиба больного, спрыснул шприц и умело ввел иглу в вену.

Нервно прокашлявшись, полицмейстер спросил у Хомякова:

– Мы уже можем работать?

– Думаю, да.

– Приступайте, Вениамин Янович!

– Вы слышите меня? – склонившись над самым ухом сумасшедшего, спросил Круше.

– Да, – каким-то ясным и звонким, почти детским голосом ответил безумец.

– Откуда вы знали, что будут убийства?

– Мне сказала Лена.

– Это вы нарисовали червового туза?

– Нет.

– А кто?

– Наверное, граф. Он мучил Леночку, долго-долго, всю ночь…

– А почему ваши руки были испачканы углем?

– Это она…

– А где живет Лена?

– Вы тоже будете издеваться над ней?

– Нет, конечно нет, милейший. Вы только скажите!

– Она живет… на облаке, она… там… она… там… она… там… – бормотал он бессвязно.

Стильванский не выдержал и негодующе воскликнул:

– Видите, я же предупреждал вас, что это бессмысленно! Бессмысленно! Вы это понимаете?!

– Не мешайте работать! – огрызнулся полковник. – Завели граммофон! Уйдите!

– Что?! Да как вы смеете! – задыхаясь от гнева выкрикнул доктор, и у него на лбу шнурком вздулась толстая багровая вена. – Да ведь это вы… вы – безумец!

– Смотрите! Смотрите! Его надо спасать! – забеспокоился Нижегородцев.

Расширенные зрачки больного стали закатываться, лоб покрылся липким потом, лицо стало синеть. Он продолжал бормотать бессвязный набор каких-то слов, из которых слышалось только: «Лена, Леночка… Ленуся…» Несчастный задыхался. Стильванский бросился к шкафу, схватил с полки заранее заготовленный шприц и ввел содержимое в вену.

– Глюкоза, – единственное, что у меня есть, – в сердцах выговорил врач. – Принесите лед! – крикнул он надзирателям и начал делать массаж сердца.

Ардашев, Нижегородцев и полицейские напряженно вглядывались в каменное лицо, как им казалось, еще живого человека. Доктор старался изо всех сил, и вскоре ему на смену пришел Нижегородцев.

– Хватит, Николай Петрович, – Стильванский сокрушенно мотнул головой, – пульс не прощупывается. Он мертв.

Фартушин смотрел в потолок широко раскрытыми глазами. В комнате стало тихо, и было слышно, как на соседней кровле плачет и надрывается сыч.

35. Встреча

Солнце, как жеманная барышня, пряталось под флером облаков. Откуда-то издалека прилетел бродяга-ветер и принялся уговаривать красавицу выйти прогуляться. Мило согласившись, оно выбралось наружу и согрело теплом людей, снующих взад и вперед со своими очень неотложными, как им казалось, делами.

У каменного забора полицейского дома стоял седой сутулый старик в сюртучной паре ветхозаветного покроя, котелке и с тросточкой. В этом опрятно одетом пожилом господине с трудом угадывался титулярный советник Варяжский. За те восемь дней, что Аделаида провела в камере для временно-задержанных, он сильно осунулся и заметно сдал. Чувствовалось, что последние события состарили его лет на десять. Но мало кто из его знакомых мог ожидать от исполнительного служащего казанского губернского правления той смелой юношеской запальчивости, с которой Осип Осипович ринулся защищать поруганную честь его любимой женщины. И теперь на него смотрели не столько с сожалением, сколько с искренним уважением, ведь не каждый обыватель мог отважиться на столь дерзкий и продуманный поступок.

Вскоре показались два полицейских. Не успели они закурить, как мимо них проследовала очаровательная, но отчего-то грустная дама без головного убора и с небольшим узелком в руках. Стражи порядка тут же стали перешептываться, провожая недавнюю арестантку липкими взглядами.

Подойдя к мужу, она остановилась, не зная, как себя вести. Лицо старика вдруг посветлело и озарилось теплой улыбкой. Он взял Аделаиду за руку, приложил ее холодные пальцы к изрезанной морщинами щеке и проронил:

– Ну вот, милая, все позади. Пойдем домой.

На глазах женщины заблестели слезы. Чуть шевельнув губами, она проронила:

– Прости, – и тихо расплакалась у него на плече.

– Ну что ты, перестань – все хорошо, – вымолвил он, поглаживая волосы любимой женщины, пахнущие какой-то несвежей сыростью. «Это, наверное, и есть запах неволи», – подумал про себя старик. – А я стол накрыл и «Колинет» купил.

– Мой любимый французский торт! – еще всхлипывая, но уже по-детски радостно воскликнула она.

– Представь себе, насилу отыскал.

– Ты съехал с гостиницы?

– Да. Теперь мы живем несколько дальше от центра, но зато еще ближе к природе.

– Я бы хотела, чтобы мы как можно скорее уехали в Казань, но следователь сказал, что, по крайней мере, до конца месяца я должна находиться в городе и никуда не отлучаться без разрешения.

– Подождем, ничего не поделаешь.

– Наверное, у нас совсем кончились деньги?

– Не волнуйся, третьего дня я послал телеграмму Варваре и вчера получил от нее перевод. Так что на пару недель хватит.

– Хорошая у тебя сестра, да только меня всегда недолюбливала, а теперь и вовсе возненавидит. И поделом, – снова всхлипнула Аделаида.

– То, что произошло между нами, касается только нас двоих и больше никого. Верно? А мы с тобой договорились никогда не вспоминать об этом. Хорошо?

– Спасибо, Осип.

– А как там наши приятели?

– Ардашевы очень за тебя переживают, да и Николай Петрович тоже.

– Только Ангелина небось злорадствует…

– Забудь про нее.

– Скажи, а зачем ты надел этот старый сюртук? Я была уверена, что он остался дома.

– Я положил его в свой чемодан в последний момент. Знаешь, он – счастливый.

– Ну ладно, – утирая посеревшим платочком слезы, согласилась Аделаида. – Поедем?

Варяжский окликнул извозчика, и двуконный экипаж покатил по мостовым курортного города к самой его окраине, на Чернышевскую улицу.

А кокетливое солнце бесстыдно разгуливало по небосклону в обнимку с ветреным избранником. Оно смеялось, разбрасывая вокруг себя золотистый свет, дурачилось, ослепляя прохожих, и пылало страстью к легкомысленному повесе, обжигая огненными лучами еще зеленую листву молодых, но еще не окрепших деревьев.