Текст книги "Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Иван Любенко

Соавторы: Виктор Полонский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 178 страниц)

13. Король червей

Публика начала стекаться к Курзалу еще задолго до начала концерта. Любимый всей Россией король баса уже не первый раз радовал жителей и гостей Кисловодска. Город помнил его триумф, состоявшийся здесь же двенадцатью годами ранее – 19 августа 1899 года. В тот вечер, находясь в составе оперной труппы Владимира Любимова, Шаляпин исполнил поочередно несколько сольных партий из опер Даргомыжского, Мусоргского, Гуно и Леонкавалло. Но сегодня он выступал в сопровождении единственного аккомпаниатора, и тем интереснее ожидалось зрелище. Этим семистам счастливчикам улыбнулась возможность целых три часа оставаться один на один с великим певцом. Это ли не высшая награда для настоящего ценителя музыки? И хоть стоимость билетов достигла астрономических сумм (цена места в партере у спекулянтов доходила – видано ли! – до пятидесяти рублей), но свободных кресел не осталось. Да что там кресел! Не было даже возможности примоститься на стульях в проходах, поскольку их количество строго регламентировалось театральными правилами.

Ардашевы, Нижегородцевы и Варяжские уже поднялись по ступенькам Концертного корпуса и вошли в просторное фойе, украшенное полотнами русских мастеров.

– А вы не находите, Николай Петрович, что количество ступенек символично?

– Признаться, я не обратил на это внимания…

– Их тридцать три – по числу лет земной жизни Господа. А купола над центральным входом напоминают двуглавый Эльбрус.

– Надо же! – изумился доктор. – Как тщательно архитектор продумал все детали! Но, Клим Пантелеевич, – он вплотную приблизился к присяжному поверенному, – меня сейчас волнует другое: как мы можем предотвратить убийство?

– Точнее сказать, мы попытаемся это сделать, хотя, согласитесь, уследить за таким количеством людей почти невозможно. Могу предположить, что злоумышленник собирается совершить преступление в антракте. Это, пожалуй, самый удачный момент. А пока нам остается только наблюдать за обстановкой и подмечать все, что может показаться странным или подозрительным. – Ардашев повернулся к жене: – Дорогая, я покину тебя всего на пару минут.

Клим Пантелеевич направился к переходу, который вел в западное здание, где размещался ресторан с номерами. Бильярдная и комната для игры в карты были пусты, а в читальне скучала уже немолодая библиотекарша. Пройдясь по коридорам, он вернулся назад и проследовал в восточный корпус – там находилась кухня. «Найти здесь преступника – все равно что искать монету, брошенную в море: вроде бы и видел, где упала, а куда отнесла волна – одному Богу известно», – с сожалением подумал Ардашев и достал коробочку монпансье. Отправив в рот зеленую конфетку, он усмехнулся, вспомнив старую русскую пословицу: «Не ищи зайца в лесу: он на опушке сидит». «Если предположить, что орудием смертоубийства будет пистолет, то следует обратить внимание на те места, где грохот выстрела будет почти не слышен. А таковыми могут оказаться любые помещения, находящиеся на некотором отдалении от зрительного зала. Буфет или ресторация? Возможно, но все-таки маловероятно. Ведь там постоянно люди… Фойе? Вряд ли. Эхо от выстрела разнесется такое, что сюда сбежится вся публика. Ложа? Рискованно. В зале полным-полно военных; звук выстрела они легко распознают, и поднимется переполох – выходы перекроют, а зрителей начнут обыскивать. Может, тогда правое или левое крыло? Однако в таком случае труп могут обнаружить уже после концерта, и от этого эффект будет несравненно меньше. А нашему душегубу надобно побольше шуму. Остается только курдонер – внутренний дворик. Да и то, если допустить, что потерпевший захочет прогуляться или покурить. Есть, правда, еще и сценические помещения, но публика к ним не допускается… А может быть, зря я думаю, что злодей воспользуется пистолетом, и в дело пойдет холодное оружие? Но с другой стороны, 6 июня, как раз за два дня до происшествия в Цандеровском институте он нарисовал сердце, пронзенное стрелой, а за четыре дня до отравления на даче Кавериной – череп с костями – общепринятое обозначение яда. Стало быть, и перекрещенные револьверы – верный признак такого способа убийства. Интересно, какие модели он предпочитает? Наган, браунинг, дельвих, или, быть может, монтекристо?.. Что ж, пора и на концерт», – рассудил присяжный поверенный и зашагал обратно.

Зал наполнялся зрителями. Вероника Альбертовна о чем-то весело щебетала с Ангелиной Нижегородцевой, в то время как доктор разглядывал через одноглазку балкон. Осип Осипович внимательно читал программку, а неизменно развеселая Аделаида отчего-то тихо грустила.

Усевшись в обитое красным бархатом кресло, Клим Пантелеевич изумился богатому внутреннему убранству: стены, украшенные барельефными портретами Чайковского, Бетховена, Глинки, Верди и Моцарта, были отделаны художественной лепниной и бронзой. Особенно поражал залитый электрическим светом потолок, разделенный выпуклыми перегородками на своеобразные прямоугольные ячейки. Многочисленные колонны с римскими капителями напоминали раскрытые крылья орла и поддерживали свод. Сцену, как писали газеты, скрывал занавес работы художника Саллы. Только вот летняя жара давала о себе знать, и дамы усиленно махали раскрытыми веерами, а господа то и дело протирали носовыми платками потные лысины и густые бакенбарды. Строгие черные фраки и расшитые позументами форменные платья статских генералов, золотые эполеты драгун и невесть откуда взявшиеся белые мундиры флотских офицеров, дамские наряды всевозможных фасонов и разнообразных расцветок – все перемешалось в пестрой толпе, точно полевые цветы в свежем весеннем букете. Капельдинеры чинно стояли у аванлож, помогая зрителям занимать места.

Раздался третий звонок, и четырехламповые люстры погасли, но тотчас же вспыхнула холодным электрическим светом рампа. Зал зашелся нетерпеливыми рукоплесканиями. На сцену вышел конферансье.

– Милостивые государыни и государи! Мы искренне рады встрече с вами. Я вижу, что многие присутствующие держат в руках программу концерта. Однако позвольте предупредить вас, что Федор Иванович волен сам определять, какие произведения и в какой последовательности он будет исполнять. У вас лишь набросок его выступления – своеобразный кроки. Так что впереди масса приятных неожиданностей. И позвольте небольшую ремарку: вы меня невыразимо обяжете, если откажетесь выкрикивать названия арий из опер или романсов, которые вам бы хотелось услышать. Поверьте, неуместные возгласы с мест лишь разрушают волшебную магию представления и мешают артисту сосредоточиться. Я уверен, что мы получим взаимное удовольствие от нашей встречи. Что ж, не буду томить вас боле… Итак, прошу любить и жаловать, – ведущий развернулся вполоборота к правым кулисам. Выбросив вверх руку, он раскатисто объявил: – Король оперной сцены, Федор Шаля-апи-ин! – Зал загудел и содрогнулся от водопада аплодисментов.

На эстраду, как-то по-особенному закинув голову, вышел высокий человек в безукоризненном фраке, в белоснежной сорочке со стоячим воротником и атласной бабочкой. Он оглядел зал, и его губы тронула легкая, искрометная улыбка. Вместе с ним совсем незаметно возник аккомпаниатор и, поклонившись публике вслед за певцом, он занял место у стоявшего посередине сцены рояля. Артист поднес к глазам золотой лорнет, висевший у него на черной шелковой ленте, и стал перебирать лежавшие тут же ноты. Найдя нужные, он повернулся к музыканту и что-то тихо вымолвил. Неожиданно овации стихли, и полилась едва слышная, а потом все более громкая «Из-за острова на стрежень…». Голос певца казался видимым и струился над изумленной публикой. Он то поднимался под каменный свод, то плавно опускался вниз. И вдруг, вместе с последней фортепьянной нотой он бесследно исчез, словно утренняя дымка над Волгой. Закончив петь, Шаляпин слегка склонил голову, и волна рукоплесканий захлестнула зал.

– По-моему, есть всего трое великих русских: Пушкин, Лермонтов и Шаляпин, – наклонившись к Нижегородцеву, тихо проговорил Ардашев.

– А как же Толстой и Чехов?

– Я имею в виду неповторимых гениев – символов России. Смотрите, сколько уже минуло после смерти этих двух поэтов, а ведь так и не родился третий, который бы сочинительствовал на их уровне. Так и Федор Иванович – единственный на всем белом свете. Его и сравнить-то не с кем. Наверняка у него какое-то уникальное строение гортани, потрясающая музыкальность, неповторимый артистизм и что-то еще… Это трудно объяснить, да, пожалуй, и невозможно. Занятие бессмысленное – все равно, что пытаться угадать, в каком месте на небе появится радуга. Позвольте ваш бинокль, доктор…

– Да, пожалуйста. А что вы думаете по поводу планируемого убийства? – прошептал доктор.

– В данный момент я как раз пытаюсь отыскать возможную жертву, – поднося к глазам театральный бинокль, объяснил адвокат.

– Неужели она вам известна? – встрепенулся Нижегородцев.

– Давайте оставим разговор, а то, боюсь, нам начнут делать замечания.

Аплодисменты наконец смолкли. Артист как-то рассеянно посмотрел по сторонам, сгорбился и чуть-чуть согнул колени. На его лице возникла гримаса страха. Со сцены послышалось:

 
Он был титулярный советник…
 

Испуганное лицо певца вдруг резко изменилось на волевое, и кажется, что перед зрителями уже предстала надменная аристократка:

 
Она – генеральская дочь…
В любви он ей объяснился,
Она прогнала его прочь.
 

И вновь чудилась высокомерная дама высшего света; а в ее глазах читалось возмущение и брезгливость.

Прозвучало еще несколько куплетов, и романс закончился. В зале на миг воцарилась тишина. Потрясенные слушатели молчали. Но чье-то робкое «браво», словно неосторожное эхо, разбудившее заснеженные склоны гор, обрушило лавину оваций.

Ардашев не отрывал от глаз театральный бинокль. И вдруг присяжный поверенный резко встал и заторопился к выходу. Нижегородцев поспешил за ним. Вероника Альбертовна проводила мужа недоумевающим взглядом, и только Ангелина, увлеченная волшебным пением оперного гения, не обратила внимания на уход мужа.

– Быстрее! – бросил на ходу Ардашев и, выйдя в коридор, побежал к первой ложе. Не обращая внимания на удивленных капельдинеров он дернул на себя дверь, и, сделав два шага, остановился.

– Не успели! – удрученно обронил он. – Не успели!

Нижегородцев выглянул из-за спины адвоката и увидел на стуле человека с бритым лицом, уткнувшегося лбом в перегородку. За правым ухом у него зияло аккуратное, будто высверленное металлическим буравчиком отверстие, из которого струилась кровь. Она стекала по шее и терялась где-то за белоснежным воротником. Красная бархатная обивка стула впитывала коричневую субстанцию, словно губка, и потому ковер все еще оставался чистым. Левая рука несчастного лежала на колене, а правая болталась безжизненной плетью. Приблизившись, доктор взял ее за запястье и тотчас же проронил:

– Он мертв. Мне кажется, что я уже где-то видел этого господина, – неуверенно пробормотал врач.

– Это Ананий Парамонович Заславский – редактор санкт-петербургских «Биржевых новостей». Помните? Ему чрезвычайно «везло» в тот вечер, когда случилось убийство на даче у Кавериной в Ессентуках. Сдается мне, что на самом деле это очередной «доктор азартных игр». Но, как бы там ни было, мне не удалось уберечь его от гибели. Я и представить себе не мог, что убийца решится на столь дерзкий и рискованный шаг – стрелять во время концерта. Выстрел из обычного пистолета непременно привлек бы к себе внимание, а здесь, судя по всему, очень малый калибр. И хлопок просто утонул в шуме аплодисментов. Такого рода оружие серийно не производят, его изготавливают на заказ…

Адвокат задернул портьеры, и теперь ложа оказалась полностью скрытой от взоров публики. А тем временем со сцены неслось:

 
Во Францию два гренадера
Из русского плена брели…
 

Клим Пантелеевич вдруг почувствовал тонкий запах дорогих духов.

– Прошу прощения, господа, а что здесь происходит? – послышался сзади женский голос. Перед адвокатом возникла аккуратная головка с милым, почти ангельским личиком.

– А вы кто будете покойному? – поспешил с вопросом доктор. И вот тут-то дама и увидела труп. Она сделала шаг назад, закрыла ладонями лицо, пошатнулась, и наверняка бы рухнула на пол, если бы не ловкость присяжного поверенного. Развернувшись к Нижегородцеву, Ардашев попросил:

– Позовите капельдинера и раздобудьте где-нибудь нюхательной соли, а еще лучше нашатыря. По-моему, мадам в глубоком обмороке.

Доктор вышел. Внимание присяжного поверенного привлекло светлое пятно под стулом жертвы. Усадив «спящую красавицу» на свободное место, он нагнулся и аккуратно, держа за срез, поднял с пола глазетную карту.

– Червовый король, – едва слышно выговорил Клим Пантелеевич.

14. Редкий пистолет

Весть об убийстве в Курзале застала Круше на пути в гостиницу. Возвращаясь от Хлудовской больницы к центру города, полицейский услышал неприятную новость от встречного возницы. Извозчики – главные распространители свежих слухов – зачастую первыми узнавали о любых происшествиях и словно сороки разносили вести по окрестностям. Вот потому-то в маленьком курортном городе любое мало-мальское событие становилось достоянием публики еще до выхода утренних газет. Сыщик тотчас же приказал ехать к концертному залу.

У входа в храм Муз толпился народ. Широко распахнулись тяжелые дубовые двери, и показались два дюжих санитара. Они с трудом несли к медицинской карете укрытое простынею тело. Бросив кучеру несколько медяков, капитан шагнул к носилкам. Путь преградил городовой.

– Я из полиции! – доставая карточку, объяснил Круше. Медики послушно замерли на месте. Отвернув край материи, офицер внимательно всмотрелся в застывшее лицо покойника.

– Какими судьбами, Вениамин Янович? – раздался за спиной чей-то голос. Развернувшись, он увидел начальника кисловодской полиции полковника Куропятникова и незнакомца в темно-синем мундире.

– Да вот, господа, – он вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист. – Я командирован Терским управлением, расследую убийства шулеров. Думал, придется ограничиться одними Ессентуками, но теперь, видимо, придется задержаться и в Кисловодске.

– Вижу, полномочиями вас наделили серьезными, – возвращая назад бумагу, резюмировал полковник. – А это Илья Евгеньевич Протасов – наш судебный следователь.

Приветственно кивнув, тот с серьезным видом изрек:

– Позвольте осведомиться, а откуда вам известно, что убитый – картежник?

– Мне довелось сидеть с ним за зеленым сукном. Если я не ошибаюсь, фамилия его Заславский. Он представлялся редактором столичных «Биржевых ведомостей» и совершенно не проигрывал.

– Вы правы, по документам он – Ананий Парамонович Заславский, – заметил начальник полиции.

– Скажите, Вениамин Янович, – Протасов пригладил широкие бакенбарды, – а господа Ардашев и Нижегородцев с вами в тот вечер не понтировали?

– Да, – недоуменно ответил капитан. – А они здесь при чем?

– А дело в том, – заложив руки за спину, объяснил въедливый чиновник, – что этот самый ставропольский адвокат и обнаружил в ложе труп редактора. Он же нашел и червового короля.

– Ну вот, – огорчился полицейский, – мои предчувствия подтвердились! И теперь мы имеем продолжение той самой цепи убийств, которая началась еще в Ессентуках.

– Несомненно, – кивнул следователь и продолжил прерванный рассказ, – мы чуть было этого присяжного поверенного не арестовали, но потом выяснилось, что он довольно знаменитая личность и широко известен целой серией сенсационных расследований. И хоть частный сыск в России не разрешен, он нашел дырку в законодательстве и действует от имени клиента по какому-нибудь близкому к происшествию гражданскому делу. Но чаще всего Ардашев отыскивает истинного злодея, защищая подсудимого в уголовном суде. Об этом нам рассказали по телефону коллеги из Ставрополя. По всему видно, что ему многое известно, однако он отказывается что-либо пояснять. А задерживать его мы не имеем права, так что под арестом пока только одна мадам Зи-зи.

– Кто, простите?

– Некая француженка. Представляется бывшей танцовщицей из «Мулен Руж», а на самом деле – девица легкого поведения из салона Грановской-Калмыковой. Правда, выступает с танцевальными номерами в «Мавритании». По-русски говорит с акцентом. Убеждает, что к самому преступлению не имеет никакого отношения; с Заславским познакомилась только вчера. Плачет и клянется, что когда она выходила, то ее кавалер был жив и здоров. Вернувшись, она застала там двух мужчин. Ими оказались Ардашев и Нижегородцев. Капельдинер, кстати, тоже это подтверждает. Но ведь она могла сначала застрелить Заславского, а потом выйти и возвратиться лишь для того, чтобы отвести от себя любые подозрения. А для пущей убедительности грохнулась на руки адвокату.

– Резонно. Но тогда был бы слышен звук выстрела.

– Здесь использовался патрон совсем небольшого калибра. Шум от выстрела минимальный. Убить им можно лишь в том случае, если выстрелить в уязвимое место, например, за мочку уха, или, допустим в глаз… В нашем случае пуля застряла в черепе. Вообще, столь миниатюрное оружие мне встречать не приходилось, – откровенно признался Илья Евгеньевич.

– А вот господину Ардашеву приходилось, – недовольно пробурчал полицмейстер. – Представляете, этот самый присяжный поверенный заявил, что, скорее всего, здесь применялся весьма редкий шпилечный патрон Лефоше, который используется в револьверах Дельвиха. Вот вам, в недавнем прошлом армейскому офицеру, известен этот самый «дельвих»?

Круше отрицательно покачал головой.

– Вот и я об этом, – вздохнул полковник. – Кстати, вы в какой гостинице остановились?

– Пока еще ни в какой. Но собирался найти что-нибудь подешевле. На командировочные, знаете ли, не особенно разгуляешься.

Полицмейстер на миг задумался, а потом сказал:

– Вам надобно обязательно поселиться рядом с Ардашевым. Я поспешествую, чтобы вас разместили в «Гранд-отеле».

– Спасибо, Афанасий Евтропович.

– Да, чего уж там, – махнул рукой Куропятников. – Мне не составит труда протелефонировать в гостиницу с Курзала. А какие у вас планы на завтра?

– Собирался встретиться с газетчиками – народ успокоить, а затем наведаться в Хлудовскую больницу – есть там у меня одно дельце.

– Хорошо. Тогда подъезжайте ко мне… ну, скажем, часа в два. Возможно, и появится какая-нибудь новая зацепка. Я приказал агентам землю рыть…

– Буду непременно. Честь имею, господа.

15. Сашка Лещ

Александр Елагин по метрическим свидетельствам считался еще относительно молодым человеком – на прошлой неделе ему минуло тридцать шесть лет. На окружающих он производил весьма отталкивающее впечатление. И виной тому было его лицо: узкий лоб, приплюснутый нос, вечно прищуренные маленькие поросячьи глазки и надорванная, будто пойманная на рыбацкий крючок, верхняя губа, из-за которой, собственно, он и получил свое прозвище.

Прошлое его было мало кому известно. Разве что вороны да филины Муромских лесов ведали обо всех его кровавых проделках. Поговаривали, что еще лет двадцать назад он обирал карманы пьяных извозчиков да артельщиков, нашедших пристанище под жидким забором трактира, который принадлежал его отцу. Юнцу все сходило с рук, пока городовой не поймал воришку с поличным. В участке разъяренный пристав рассек мальчишке перстнем губу. Родитель, еще недавно собиравшийся открыть второе заведение, немало поиздержался, выплатив «контрибуции» пьянчужкам-потерпевшим и щедро отблагодарив полицейских за согласие замять случившееся «недоразуменьице».

Вечером он устроил отпрыску жесточайшую порку. Отлежавшись пару дней, Сашка сбежал из дома и начал скитаться по Волге. Судьба занесла его в Царицын. Несколько лет «оталец»[79]79
  Оталец (уст., жарг.) – вор-подросток.


[Закрыть] промышлял воровством, переходя из одной шайки в другую. Сильный духом и крепкий физически, он рано стал пользоваться авторитетом у собратьев по преступному ремеслу. Пришло время, когда «старшие» взяли его на настоящее «мокрое» дело.

В тот вечер они тихо пробрались в купеческий дом на окраине города. Бывшая служанка – любовница их вожака – рассказала, что совсем недавно хозяин продал несколько крупных наделов земли.

Первое время Сашке долго снились молящие о пощаде глаза десятилетней девочки, а потом и это прошло. Трупы сложили в бане и подожгли. На следующий день газеты неистово кричали о невиданной трагедии города на Волге. К розыску душегубов подключили даже жандармов. И результат не заставил себя ждать – все члены банды оказались в руках правосудия. И хоть Елагину светила каторга, на допросах он вел себя с достоинством, а чтобы не сболтнуть лишнего – проколол язык булавкой и девять дней ничего не ел. Искусственное препятствие во рту мешало говорить и заставляло задумываться над вопросами судебного следователя. Привычка контролировать каждое слово осталась на всю жизнь.

Заунывная кандальная музыка и холодный острог недолго сопровождали Леща. При первой же возможности он бежал. Потом таких побегов было еще три. Его арестантские приключения закончились, когда он пристал к берегу Дяди Проши. Матушкин сразу оценил холодный, леденящий взгляд убийцы, от которого у многих начиналось заикание и судорогой сводило скулы. Пятый год служил Сашка у Прокофия Ниловича и за это время всякое случалось. Бывало, Лещ в ожидании жертвы сколь угодно долго просиживал в кустах под проливным дождем. Но уж потом он давал себе волю – все найденные полицией тела были страшно изуродованы, и, как устанавливали судебные медики, несчастных еще при жизни подвергали нечеловеческим пыткам.

О существовании маньяка полиция догадывалась, но отыскать его не могла. Да и как его поймаешь, если убивец совершал злодейства редко и бессистемно? Например, за 1911 год «Кавказский край» лишь дважды поведал об изуродованных трупах. Один – с отрезанными ушами – был найден в Кисловодске в доме на улице графа Граббе (убитым оказался ювелир Шварцман), а другой – на Померанцевской (в каретном сарае нашли подвешенного за ноги купца Сивухина). Страдальца прежде высекли ногайкой, а потом нещадно, словно кабана, осмолили факелом.

Но было у Сашки две слабости: он благоговел перед всякой живностью – кошки и собаки чувствовали в его хате себя полными хозяевами – и мог часами удить карасей в каком-нибудь пруду или мелкой речушке.

Все его излюбленные места были хорошо известны, и потому совсем скоро Лещ предстал перед Дядей Прошей. Оставив снасти во дворе, он прошел в ресторан с черного хода. В дальней комнате за круглым столом сидело человек семь. В правом углу, почти у самого буфета, сияли золотом образа. Пахло ладаном. Посередине возвышался мельхиоровый самовар и медный заварной чайник. Все пили чай вприкуску и слушали восседавшего в кресле Прокофия Ниловича. Заметив Леща, он сострил:

– А вот и рыбачок пожаловал. Небось много лещей наудил? – За его спиной послышалось сдержанное хихиканье, больше напоминающее кашель. – Ссориться с Сашкой никто не хотел, да и небезопасно было иметь такого врага. – Ты чайком угощайся и покамест на ус мотай. – В ответ Елагин лишь пожал плечами и скромно примостился на крайний стул. – Так вот, други мои, – продолжил Матушкин, – какая диковинная картинка вырисовывается: повадился злодей неизвестный смертопреступничать и уже трех гастролеров на суд Божий отправил. – Старик тяжело вздохнул и перекрестился, – спаси, Господи, их души грешные. А ведь они за свое спокойствие нам оброк сполна заплатили… Выходит, кто-то желает нам вред учинить. А что, ежели завтра ему одних варшавских светухов мало покажется? И он, упаси Боже, за нас примется?.. Так что надобно безотлагательно отыскать изувера. И чем быстрей – тем лучше. Слыхал я, что «пауки»[80]80
  Паук (уст., жарг.) – полицейский.


[Закрыть] тоже за дело взялись, но не верю я их продажным душам. Да и недосуг нам ждать, пока их сыскари раскачаются. А вы, ребятушки, тоже баклуши не бейте – к гостям повнимательнее присмотритесь. Чую, сидит грешник с нами за одним столом и картишки перебирает. А как возьмете изувера на примету – сразу ко мне. Всем ясно? – послышался легкий гул одобрения. – Ну, с богом! – Народ стал покидать комнату. Матушкин повернулся к Лещу: – А ты, Сашенька, не торопись. Останься. Потолковать надо.

Лещ врезался в Дядю Прошу ледяным взглядом, и тот, отведя глаза, недовольно процедил сквозь зубы:

– Ну что целишься на меня зенками, будто дулом водишь?

– Да я, Прокофий Нилыч, просто так посмотрел, не со зла… взгляд у меня с детства такой, – виновато пробубнил Сашка. – Мне матушка покойница еще об этом говорила…

– Да кабы знала бедная женщина, какого упыря на свет породила – в колыбели бы задушила! Ты зачем «аршина»[81]81
  Аршин – (уст., жарг.) – купец.


[Закрыть] за ноги подвесил и огнем жег? Разве ж я об этом тебя просил?

– Он сам виноват – разревелся как баба. Не по-мужски это. Я и разозлился. Ну, думаю, хлюпик, сейчас я покажу тебе небо с овчинку!

– Вот и дурак! А вздернул бы его на стропиле, как я учил, так никто бы и не сообразил, что смертоубийство было! А тут на тебе – заходят в сарай, а на перекладине вниз головой копченый Сивухин болтается. Тут уж любому понятно, что самоубийством не пахнет.

– Виноват, Прокофий Нилыч, перестарался маленько, – теребя в руках картуз, пробормотал Лещ.

– Ну что поделаешь: коли выпустил конскую гриву, нечего за хвост цепляться… Ладно. Слушай меня внимательно. В Кисловодске появился Синий кирасир. Этот «мастак» вселился в отель к Ганешину; живет в двенадцатом номере. Пора с ним кончать. Но смотри не своевольничай! Никаких пыток! Как только умертвишь злыдня, оставь рядом вот это, – старик протянул почтовый конверт. – Да смотри пальцами не касайся содержимого. Вынь аккуратно и брось рядом с трупом. А конвертик-то сожги…

– Как прикажете: пристрелить или финкой?

– А это уж сам смотри. Мне главное убрать Стрюцкого с дороги. Уразумел? – доставая из коробки гавану, «вожалый» стрельнул недобрым взглядом в сторону собеседника. Отрезав кончик, он понюхал сигару, чиркнул спичкой и с наслаждением закурил.

– Да чего уж непонятного! – криво усмехнулся варнак. – Сделаем!

– Корешей моих – Витьку и Лешку – он заморил!

– Псякря паршивая! – Лещ от злости проскрежетал зубами.

– И по сторонам поглядывать не забывай, а то прошляпишь и отправят тебя на казенный кошт полярную географию изучать. Ну, не мне тебя, старого сидельца, уму-разуму учить.

– Не сумлевайтесь, Прокофий Нилыч, я свои гимназии давно прошел.

– Ну, ступай, Саша, ступай, – махнул рукой Матушкин и выпустил густой сигарный дым. «Этому палец в рот не клади, – подумал он, глядя вслед Елагину, – откусит по самую руку».