Текст книги "Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Иван Любенко

Соавторы: Виктор Полонский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 126 (всего у книги 178 страниц)

И весь мир будто перевернулся. Они почти не говорили. Слышался стон и обрывки сладкого, как горячий шоколад, шепота: «милый», «ты прелесть», «еще!», «о Боже!»…

Неожиданно Вероника припала губами к уху мужа и, не выпуская его из объятий, прошептала:

– Я заметила, что за нами наблюдают. У турчанки на картине живой глаз.

– Пусть завидуют, – одними губами промолвил Ардашев, покрывая поцелуями ее нежную шею.

– Да! Пусть! – выдохнула она и вновь провалилась в бездну бесконечного счастья.

Турецкий диван хоть и предназначался для совокуплений, но таких страстей не видывал давно. Он стонал, покряхтывал, точно ветхозаветный дед, ругался и грозил развалиться, если его не перестанут раскачивать. Но Вероника была бесподобна. Изобретательная, как парижская куртизанка, и старательная, как наложница, получившая, наконец, долгожданную возможность усладить султана, она не жалела ни металлические пружины, ни статского советника. Дама потеряла голову. И была прекрасна.

Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Вероника, точно гимназистка, согрешившая с преподавателем, посмотрела на мужа и зарделась. Она закуталась в простыню, как в тунику, и прошмыгнула в умывальную комнату.

Когда супруга вернулась, Ардашев, откинувшись на спинку измученного дивана, смотрел в потолок. Его лоб покрылся испариной.

– Милый, тебе плохо? – заботливо осведомилась она.

В ответ он лишь усмехнулся:

– Напротив. Так хорошо мне давно не было.

– Ты меня любишь?

– А разве можно тебя не любить?

Он налил шампанское, и они вновь выпили. Вероника отщипывала виноград и, глядя на мужа, хитро улыбалась. И в этой улыбке проскальзывало что-то знакомое, но чужое, не ее. Ардашев силился, но никак не смог понять, кого именно она ему напомнила в этот момент.

– Клим, а давай, когда кончится война, поедем в Крым, в Ялту, а? Ты говорил, там хорошо…

– Обязательно, – машинально ответил Клим Пантелеевич и тотчас вспомнил: именно так ему улыбалась Лика – его «дама с собачкой». Прошло уже три года, а он все никак не мог забыть ту раннюю ялтинскую весну 1912 года, и Ореанду, и Ай-Тодорский маяк… – Да, – согласился он, – там очень красиво. Я бы хотел посмотреть, как цветет черная магнолия.

…Дорога домой показалась короткой. Автомобиль, будто обидевшись, что о нем на время забыли, злобно урчал на поворотах, не позволяя другим машинам себя обгонять. И уже в квартире, за ужином, Вероника заметила с сожалением:

– Ой, я опять оставила в ателье свое новое платье. Оно давно готово.

– А ты позвони им, пусть доставят, – предложил Клим Пантелеевич и добавил: – Но только сделай это послезавтра, часика, этак, в четыре пополудни. Хорошо?

– Как скажешь, – пожала плечами Вероника Альбертовна и сказала: – Ты знаешь, я слышала в салоне, как ювелир Шмулевич отчитывал за нерасторопность какого-то портного. Интересно, неужели он выкупил долги у Мориса Гюстена и теперь всем заправляет? После смерти Вяземской там все перемешалось, и уже не разобрать, кто главный.

– Очень скоро все станет на свои места. По всей видимости, Супостат где-то рядом и крутится вокруг нас. Его нервы уже на пределе, и он должен ошибиться. А завтра к тому же выйдет новый номер «Нивы» с его виршами. Посмотрим, угодит ли душегуб в полицейский капкан. – Статский советник взглянул на жену и вымолвил: – Дорогая, будь, пожалуйста, осмотрительна и помни мою просьбу: если выходишь из дому, не забывай пистолет.

В ответ супруга лишь послушно моргнула ресницами и принялась сама убирать со стола (горничная Варвара отпросилась на две недели к родственникам в Ставрополь).

22
Визит Люцифера

Всю ночь меня мучили кошмары. Серая крыса пыталась залезть под одеяло. Старая беззубая тварь карабкалась по кроватной ножке и тыкалась острым носом в мою коленку. Я пытался кричать, но не мог, – горло хрипело и булькало, точно его перерезали. Совсем рядом раздался чей-то металлический смех.

От страха я проснулся.

Напротив сидел он.

Теперь дьявол закутался в темный плащ времен Римской империи, а на ногах виднелись башмаки из мягкой красной кожи (такие в те годы носили сенаторы).

Я перевел дух, смахнул рукавом пижамы капли пота со лба и уселся на край кровати. Она закачалась и скрипнула, точно так, как только что пищало это мерзкое существо.

– Что же вы, милейший, уже и с крысой справиться не в состоянии? – усмехнувшись, спросил Люцифер. – Я ведь нарочно ее к вам прислал, чтобы вы полюбовались на эту старую уродину. Хотите знать, кто это был?

– Кто? – прохрипел я.

– Эта бывшая помещица. В своем доме она любила устраивать оргии. Развратница скончалась почти пятьдесят лет назад. Именно она была воспета в романсе «Пара гнедых». Помнится, второго дня вы мечтали перерезать ее «дряблую аорточку». Вот я и решил сделать вам подарок и предоставил такую возможность. Да и она, признаться, была не против. Ее душе давно уже надоело быть крысой. Вот потому-то старая блудница и полезла к вам под одеяло. А вы, любезный, испугались и голосили, точно институтка при родах.

– Так, значит, мне это не приснилось? Выходит, это приключилось на самом деле?

– Конечно! Я велел ей убраться.

– Вы хотите сказать, что все происходящее во сне – реально?

– Безусловно. Уж вам-то пора знать, что сон – выход души на прогулку. Во сне каждый человек проживает сотни тысяч других жизней. Это еще раз доказывает, что в природе не существует такого понятия, как время. И вам, если хотите знать, сейчас совсем не столько лет, сколько указано в ваших метриках, а много больше.

– И сколько же?

– Не знаю, этого никто не знает, кроме него…

– Кроме Бога? – просипел я.

Он брезгливо поморщился.

– Да. Но не произносите больше при мне это слово. Я же предупреждал вас!

– Виноват. Не извольте гневаться.

– Ладно, чего уж там! – Он махнул рукой. – Я не в обиде. Тем более что последнее время вы ведете себя молодцом. Так мастерски прикончили камергера! Сработали вчистую! Как говорится, комар носа не подточит, и пчелка хоботок не повредит. – Он повел глазами и заметил самодовольно: – Если хотите знать, Чертоногов – не последняя жертва этой «плохой» комнаты (кстати, уже сутки его душа мается и ждет решения Небесного Суда). Через десять лет – в декабре 1925-го – в этом же пятом номере «Интернационала» (так новые власти переименуют «Англетер») обнаружат труп поэта Есенина. Он покончит с собой – удавится на трубе центрального отопления.

– Есенин, которого недавно печатал журнал «Друг народа», совершит самоубийство? – изумился я.

– А чему вы удивляетесь? А еще через пять лет за ним последует известный вам Маяковский. Только он, в отличие от предшественника, застрелится.

Искуситель замолчал. Он выставил перед собой правую руку, на которой красовался золотой перстень, увенчанный огромным брильянтом. Попав в лунный свет, пробивавшийся сквозь тяжелые шторы, камень, точно живой, заиграл тысячами бликов.

– Сударь, я поведал вам об этих сочинителях не случайно, – менторским тоном продолжил сатана. – Вы, как я вижу, уже мните себя гениальным поэтом. Но при этом забываете, что большинство из них очень плохо кончили.

– А разве «Метресса» – плохие стихи? – робко осведомился я. – До гениальности мне, конечно, далеко, но все же разве они так неудачны?

– Ой-ой-ой! Эка вы куда хватили! О гениальности заговорили! На этот счет могу заявить вам с полной ответственностью: все писатели и поэты, сошедшие с ума, продолжают считать себя великими! И это не удивительно: людям свойственно путать гениальность с безумием. – Он тяжело вздохнул и изрек: – Насколько я знаю, сегодня в новом номере «Нивы» выйдет ваше новое творение.

– Неужели «Незнакомка»? – Я чуть не задохнулся от счастья. – Ее… ее все-таки напечатают?

– Уже напечатали. Еще второго дня. А вчера журнал привезли из типографии, и сегодня утром он поступит в продажу. На той же странице будет объявление: вас попросят зайти в редакцию, якобы для получения гонорара. Так вот, не вздумайте ловиться на этот крючок. Полиция знает, что автор «Метрессы» и «Незнакомки» – одно и то же лицо.

Но я будто не слышал его. Меня переполняла радость. И я воскликнул:

– Пройдет немного времени, и моя слава затмит и Блока, и Бальмонта!

Он скривился и спросил:

– А вы им завидуете? Блок, воспевший революцию, разочаруется в новой власти и всего через шесть лет умрет. А Бальмонт хоть и проживет шестьдесят три года, но сойдет с ума. Так что граница между безумием и гениальностью весьма размыта… Пожалуй, хватит о пустяках. Поговорим о деле. Как я понимаю, вы уже наметили новую жертву?

– Да! Но на этот раз я хотел бы с ней сначала поразвлечься. Что она только не вытворяла! Мессалина по сравнению с ней – католическая монашка. Эти прелюбодейки все заслуживают страданий. Все! Но сладострастие перед смертью – высшее блаженство. Ох, и повеселюсь я с ней! Пусть порадуется перед смертью. А она будет ужасной!

– Ну-ну, посмотрим, – поднявшись со стула, вымолвил он и с полным безразличием пропустил мои слова. А потом, будто вспомнив что-то, добавил: – Третьего дня, на Сенной площади, вы чуть было не купили мерзкого блохастого котенка. Помните?

– Верно. Его держала на руках гимназистка с косичками…

– И хорошо, что не купили. Если у вас появится кот, то мне придется извести его. Звери видят меня. Особенно кошки. Они мне неприятны. Я едва выдержал нахождение в квартире на Васильевском острове во время последнего сеанса. – Он наморщил лоб, словно припоминая детали. – Так вот, с Сенной площади вы прошагали за этой юной цыпочкой целых три квартала. Девчонка вас заметила. Она испугалась и забежала в подъезд. Обратно она уже вышла с дворником. А теперь скажите мне: зачем вы за ней увязались?

– Она была так невинна! – пробормотал я. – И прекрасна, как маленькое облачко на чистом небе! Я хотел посвятить ей новые стихи!

– Нет, вы и в самом деле становитесь похожим на безумца! Так дело не пойдет! Либо вы слушаетесь меня и выполняете мои указания, либо посыпьте голову пеплом и идите сдаваться в полицию. Сыскари будут вам «рады». – Он посмотрел на меня, горько вздохнул и провещал: – Должен вам открыть одну весьма неприятную вещь: у вас очень серьезный противник. И я ничего не могу с ним поделать. Он заручился Его помощью. Все теперь зависит только от вас. Еще раз напоминаю: не вздумайте явиться в редакцию журнала. Там будет полно шпиков. К тому же мальчишка продаст вас всего за три рубля. По его следу пойдут фараоны. Всё. Спешу откланяться. Я тороплюсь. Меня ждут на берегах Тибра!

Он удалился, вернее, вошел в стену и исчез, как растворяется в сумраке тень. А я так и не сомкнул глаз. Все лежал и смотрел в потолок, все ждал, когда наступит утро, откроется газетный киоск, и я увижу новые стихи – мою «Незнакомку»!

23
Кровавый понедельник

Агент Игнатьев не спал уже вторые сутки. Да и как тут заснешь, когда круг подозреваемых в убийстве Чертоногова не уменьшался, как это обычно бывает при расследовании, а, наоборот, увеличивался.

Выяснилось, что у покойного врагов и завистников было хоть пруд пруди. И все это из-за его донжуанства. Камергер умудрился переспать чуть ли не со всеми женами своих подчиненных. Оказывается, он давненько ввел традицию, согласно которой каждый новый служащий обязан был накрывать стол и приглашать начальника к себе домой. А дальше все уже зависело от того, насколько будущая пассия нравилась действительному статскому советнику. Если дама соглашалась на весьма откровенные намеки, то Эразм Львович чаще всего отправлял мужа в неотложную командировку либо загружал его работой так, что бедолага задерживался на службе до поздней ночи. Собственно говоря, библейская заповедь «не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего» в Бозе почившему статскому генералу была чужда.

В довершение ко всему, одними этими открытиями дело по поиску маниака не ограничивалось. Наследство – салон «Мадам Дюклэ» – убиенной госпожи Вяземской все еще было под вопросом. А желающих его заполучить – хоть отбавляй. И все они – за исключением разве что племянницы Пелагеи да закройщика Шнеерзона – посещали спиритические сеансы и, стало быть, хорошо знали Чертоногова. По мнению сыскного агента, в смерти Вяземской могли быть заинтересованы лица, непосредственно упомянутые в завещании, а именно: графиня Анна Павловна Брунн (она же любовница медиума) и косвенно ее муж, Герман Аристархович; следующей шла семья, носившая баронский титул, – Екатерина Калистратовна и Протасий Христофорович Четихины. Да и Шмулевич с Морисом Гюстеном кружили вокруг этой пока еще неприкаянной собственности, как осы над патокой. Справедливости ради стоит отметить, что французу, как главному кредитору салона «Мадам Дюклэ», смерть Вяземской совсем была не нужна. Доказательством этого являлась сегодняшняя ситуация: вопрос о возврате долга галантерейному магазину «Парижский свет» завис на неопределенное время.

Вот и сидел губернский секретарь Петр Михайлович Игнатьев все в той же комнате редакции «Нивы» по адресу улица Гоголя, дом № 22. Сыскной агент пил чай и без всякого интереса листал новый номер журнала. Напротив него, после воскресного чрезмерного возливания страдал журналист Феофил Синюхин.

Полицейский зевал, тер виски и втайне надеялся, что маниак, прочитав известное объявление, под каким-нибудь соусом все-таки заглянет к редактору. Да ведь не зря же он расставил на всех этажах и у входа филеров. О появлении подозрительного лица его сразу же должны были информировать. Но час проходил за часом, и ничего не менялось. Только солнце за окном уже перебралось на другую сторону неба, да пошел снег.

Ближе к вечеру в дверях возник репортер из «Петроградского листка». И он появился не с пустыми руками, а с бутылкой отменного кизлярского коньяка Тамазова, коробкой шоколадных конфет фабрики Абрикосова и свежим, пахнущим летом лимоном. Синюхин сразу повеселел, воспрянул духом и побежал мыть чайные стаканы. Посветлело лицо и у Игнатьева.

Закурив папиросу, он спросил Померанцева:

– Как думаете, Аристарх Виссарионович, злоумышленник сам пожалует или нет?

– Сам, я думаю, побоится. Вероятнее всего, он захочет устроить проверку и опять кого-нибудь пришлет, – разливая коньяк, рассудил журналист.

– Знать бы, когда это случится. А то ведь и до второго пришествия Христа просидеть можно.

– Нет-нет! Не беспокойтесь! – вмешался в разговор Синюхин. – Сегодня! Все произойдет именно сегодня!

– А откуда, позвольте полюбопытствовать, у вас такая уверенность? – недоверчиво глядя на хозяина кабинета, осведомился сыщик.

Репортер улыбнулся и сказал:

– Сразу видно человека, который никогда не занимался сочинительством. Вы только представьте себе: стихи новичка попадают в самый престижный литературный журнал страны. Да разве это не есть заветная мечта каждого начинающего поэта! Бьюсь с вами об заклад – автор не мог дождаться, когда откроется первый газетный киоск. И глазам своим не верил, журнальчик перелистывал, смотрел, кого напечатали на соседней странице, а кого на предыдущей, нюхал, как пахнет типографская краска, – все читал, перечитывал и наверняка улыбался. Он был бы и рад знакомым похвастаться: вот, мол, смотрите, перед вами настоящий поэт, возможно, новая гордость России! Но нельзя, опасно. А тут – ну разве можно такое представить – ему предлагают сразу же получить гонорар! Такое случается нечасто.

– Да, Клим Пантелеевич тоже такого мнения. Он сказал, что, скорее всего, убийца проявит себя сегодня. Но вероятность появления самого Супостата равна нулю. Вместо него придет кто-то другой. Кстати, господа, угощение сие куплено на деньги господина Ардашева. Он и велел мне взять бутылочку хорошего коньяка. Все, говорит, приятнее будет время коротать.

– Вот что значит порядочный человек! Ну, за его здоровье, – выговорил Феофил Евсеевич и махом осушил стакан.

– Порядочный, никто не спорит, и умный, – сделав маленький глоток, произнес полицейский. Помолчав, он заметил: – Только не хотел бы оказаться я с этим умным и порядочным по разные стороны дуэльного барьера. Ведь прикончит и глазом не моргнет. А через минуту и вовсе обо всем забудет. Такие, как он, либо служат Государю, либо становятся дерзкими преступниками. Тут уж как Господь распорядится. – Он поднял глаза на Померанцева. – А вы давно его знаете?

– Мы встретились всего несколько дней назад. Клим Пантелеевич пришел осмотреть место убийства госпожи Вяземской, а я там был по заданию «Петроградского листка». Разговорились, познакомились. Я много слышал о расследованиях бывшего присяжного поверенного из Ставрополя и всегда мечтал подготовить репортаж по ходу дознания, как это делал когда-то писатель Кургучев, но мне никак не удавалось его отыскать. А тут повезло…

– Вот поймаем маниака, и напишете, – тряхнул шевелюрой Синюхин.

– Надеюсь…

Не успел газетчик договорить слово, как отворилась дверь и вошел какой-то серый, совсем неприметный человек. Игнатьев поднялся. Незнакомец шагнул к окну, отодвинул легкую кисейную занавеску и сообщил:

– Заявился тот самый сорванец, который ранее сунул редактору под дверь стихи. Оборванец сказал, чтобы деньги отдали ему, но, естественно, получил отказ. Ему пояснили, что для этого нужна хотя бы записка от автора. За три целковых он согласился показать господина, который его послал. По пятам за ним следуют два моих человека. А нас ожидает пролетка.

– Так не будем терять время, – одеваясь, проговорил Игнатьев и вместе со старшим филером направился к двери. За ними поспешил и Померанцев.

На улице репортеру посчастливилось нанять извозчика. Его коляска следовала за той, в которой сидели полицейские.

Проехав всего один квартал, Игнатьев и его помощник оставили экипаж и вошли в подворотню доходного дома. Журналист уже догнал их и шагал рядом.

В пустом дворе кружил и метался ветер. За каретным сараем, у снеготаялки, спиной к проходу стояли два человека – это были тайные полицейские агенты. Заслышав шаги, они обернулись, и в этот момент Померанцев разглядел лежащее на снегу тело мальчика. Парнишка был еще жив, но это были его последние вздохи. У несчастного было перерезано горло, и прямо из шеи текла и булькала теплая, уже растопившая снег кровь. Он вдруг захрипел, повел головой и замер, уставившись на людей немигающим взглядом. В правой руке у мальца были зажаты три целковых, а из левого кулачка выглядывала записка. Игнатьев вынул ее, развернул и прочел вслух:

 
Холодный морок изведет порок,
Густая мгла рассеется под вечер,
Изменнику я преподал урок,
А три рубля – на пумин вам, на свечи.
 

Супостат

Он повернулся к подчиненным и со сталью в голосе спросил:

– Как вы могли это допустить?

– Сами понять не можем, – виновато пробубнил один из соглядатаев. – Хлопчик юркнул в сарай. И больше не выходил. Мы ждали, пока кто-нибудь появится. Потом из подъезда показался дворник. Он спросил, кто мы такие и что нам тут нужно. Мы представились, сказали, что ищем человека, и стали ждать. А он пошел проверить сарай. И почти сразу начал кричать, что мальца убили. Мы бросились туда. А тут такое дело… кровь… Мы все углы там обшарили. Но никого не нашли.

– А где сейчас этот дворник? – осведомился старший филер.

– За доктором понесся, сказал, что врач в соседнем доме живет. Да чего уж там, – махнул рукой полицейский, – поздно уже!

– Остолопы! Мать вашу! – не удержался Игнатьев. – Он такой же дворник, как я Николай Чудотворец! Это и был Супостат!

Не сговариваясь, оба филера бросились назад, под арку. Им навстречу двигался человек с тросточкой.

– А вот и господин Ардашев пожаловал, – вполголоса проговорил Игнатьев, указывая глазами на статского советника.

Кивнув присутствующим, Клим Пантелеевич приблизился к мальчику и, осмотрев труп, сказал с горечью:

– Вот и я не успел. На службе было много дел.

– А как вы нас нашли? – поинтересовался Померанцев.

– Ваш коллега, господин Синюхин, сказал, что был посланец от Супостата и все отправились за ним. Я посчитал, что он должен свернуть на Гороховую. Дойдя до арки, понял, что это самое подходящее место, которое мог выбрать маниак. Здесь легче всего затеряться. А тут смотрю, мне навстречу шагают двое знакомых соглядатаев. Ну, думаю, значит, не ошибся.

– Эти два ротозея умудрились упустить душегуба. Вон, поглядите на них! – Игнатьев кивнул на приближавшихся полицейских, которые уже возвращались. – Идут, остолопы! Не догадались, что убийца переоделся в дворника. – Он повернулся к старшему филеру и спросил: – А где настоящий дворник? Почему он до сих пор к нам не пожаловал?

– Разберемся, – ответил тот и зашагал к дворницкой. Но минуты через три вернулся и доложил: – Спит пьяный. На столе всего одна недопитая бутылка водки. Но для такого детины это сущий пустяк. Скорее всего, его опоили снотворным или подмешали кокаина.

– Я так и думал. Ипполит Савельевич, прошу вас остаться до прихода судебного следователя, врача и эксперта. – И, бросив недовольный взгляд на агентов, распорядился: – А вы, господа, – прямиком в сыскное, рапорта писать и ждать вызова к начальству. Эта смерть ляжет позорным пятном не только на вас лично, но и в первую очередь на меня как на руководителя операции. Дожились! Четвертое преступление за две недели! А ведь могли остановить эту смертельную карусель прямо сейчас. Но нет. Упустили ирода из-под самого носа. Все старания коту под хвост. Попробуй, сыщи его теперь!

– Надеюсь, господа, это было последнее злодеяние Супостата. Если все пойдет так, как я рассчитываю, то уже завтра, до захода солнца, я доставлю вам его живым и невредимым. А сейчас простите, мне надобно поторопиться и закончить кой-какие приготовления, – вымолвил Ардашев.

– Вы серьезно? – сдвинув на затылок котелок, недоверчиво проговорил Игнатьев.

– Вполне. Как только капкан захлопнется, я тут же дам вам знать.

– А как же я? – разочарованно осведомился Померанцев. – Неужто, патрон, вы обойдетесь без меня? Кстати, у меня еще остались ваши деньги. По-моему, пять рублей с медью, – будто оправдываясь, газетчик полез в карман.

– Нет-нет! Мне ничего не нужно. Оставьте себе. А что касается вашего участия в завершающем акте столь затянувшейся пьесы, то будет лучше, если его поимкой я займусь самолично. Не волнуйтесь, Аристарх Виссарионович, вы будете первым журналистом, который оповестит публику о поимке душегуба.

– Удачи вам, Клим Пантелеевич! – рассеянно выговорил репортер и протянул руку.

– Благодарю вас. Я бы не прочь обвенчаться с этой капризной госпожой и прожить в браке хотя бы пару дней, – ответив на рукопожатие, усмехнулся дипломат. – Честь имею, господа.

– Честь имею, – попрощался Игнатьев.

Дождавшись, когда статский советник скроется под аркой, сыщик покачал головой и сказал:

– Ох и фрукт этот ваш бывший присяжный поверенный! Набрался в своем Ставрополе фанаберий и теперь не общается с нами, а одними загадками разговаривает. Что они, эти провинциалы, все такие?..

Померанцев ничего не ответил, а лишь неуверенно пожал плечами.

– Ладно, – заключил полицейский, – подождем до завтра. Посмотрим, насколько его слова не расходятся с делом…