Текст книги "Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Иван Любенко

Соавторы: Виктор Полонский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 178 страниц)

15
Серебряная пуговица

Ночной сумрак рассеялся, и вместе с ним исчезли и непонятные, словно миражи, тени, превратившиеся незаметно в обыденные предметы: в шандал[104]104
  Шандал (уст.) – тяжелый, чаще медный подсвечник для одной свечи (прим. авт.).


[Закрыть] с оплывшей свечой, поставец[105]105
  Поставец (уст.) – шкаф для посуды (прим. авт.).


[Закрыть], чемодан, стул и кованую печную кочергу. После покушения Иван Авдеевич так и не сомкнул глаз до самого утра. Он провел в этом забытом богом городишке уже почти целую неделю, а в расследовании кражи так и не продвинулся ни на дюйм[106]106
  Дюйм – мера длины, равная 2,54 см (прим. авт.).


[Закрыть]. Хотя, конечно, задачка была не из простых! Да кто ж спорит? Оно и понятно – почти полтора месяца минуло с того дня, когда в ворота Интендантства заехал персидский обоз, и поди теперь отыщи улики… Да, он действительно многое выяснил, но все это имело лишь косвенное отношение к разгадке и скорее мешало, чем помогало делу. С первого дня надворный советник никак не мог избавиться от подсознательного чувства, что он каждый раз проходит мимо того самого заветного ключа, способного отворить эту потаенную дверцу. Ему все время казалось, что ответ покоился где-то здесь, рядом, на поверхности. «Надо только внимательно присмотреться к деталям», – сверлила мозг одна и та же уже изрядно надоевшая фраза. Он ее повторил тысячу раз – да что проку?

Большие старые часы на первом этаже протяжно зашипели, хрипло «прокашлялись» и отбили семь раз. Засуетилась кухарка, внося с кухни самовар, за ней тяжело протопал по лестнице истопник, что-то недовольно бормоча себе под нос чуть ли не под самой дверью надворного советника. Дом проснулся и стал похож на большой корабль, где каждый матрос хорошо знал свое дело.

Помолившись и приведя себя в порядок, Иван Авдеевич спустился в столовую. Полковник пил чай в одиночестве.

– Доброе утро, Иван Авдеевич! Присоединяйтесь.

– С удовольствием. Ну, и как же вчерашняя охота?

– Весь лес излазили, а лиходея так и не нашли.

– А разглядеть вам его, случаем, не удалось?

– К сожалению, нет. Но бегает быстро и, по-моему, был одет в темный сюртук. А казак, к вам приставленный, уже на улице дожидается… Эх, Иван Авдеевич, растревожили вы это осиное гнездо! – Полковник поймал на себе непонимающий взгляд Самоварова и пояснил: – Я имею в виду хозяйство полковника Безлюдского. Да и Латыгин тоже птица не без греха. Вот, говорят, у поручика Гладышева обнаружена большая недостача. Человек погиб, горе в семье, а эти господа готовы на него теперь всех собак повесить.

– Да, негоже сие дело.

– Вот и я говорю.

– А как самочувствие Агриппины Федоровны?

– Ей опять что-то нездоровится. Доктор говорит, что в ближайшие дни возможны роды, а мастера еще комнату для новорожденного так и не закончили. А вообще, местные строители – сущие прохиндеи…

– Так отчего же только местные? Они и у нас в Петербурге такие же… Вон у графа Одинцова в прошлом году умельцы фасад отделывали и для прочности добавили в штукатурку сырых опилок. Работу закончили, управляющий с ними рассчитался, а через пару месяцев дом позеленел. Над графом смеялась вся столица.

– Позеленел?

– Ну да, зацвел.

– Как это?

– Мхом покрылся…

– Чем? – всплеснул руками в удивлении полковник и зашелся диким, необузданным хохотом. – Ну это ж надо! А? Кому скажешь – не поверят! Вот это фокусники! Дом позеленел! – раскрасневшийся обер-квартирмейстер хлопал в ладоши и по-детски топотал ногами. – Ух, Иван Авдеевич, уморили на славу! – вытирая платком выступившие от смеха слезы, Игнатьев посмотрел на Самоварова. Надворный советник сидел не шевелясь, словно каменное изваяние, и с отрешенным видом смотрел в пол. – Что с вами, Иван Авдеевич?

– Да как же это я раньше не догадался? – сокрушенно развел руками следователь.

– Вы о чем? – непонимающе спросил полковник.

– О мхе…

– О каком?

Самоваров оставил вопрос без ответа и поднялся:

– Родион Спиридонович, надобно безотлагательно осмотреть соляной склад. Не могли бы вы сопроводить меня?

– Прямо сейчас?

– Сию минуту.

– Ну хорошо, только прежде я хотел бы вам подарить новую треуголку. К тому же все ранее прибывавшие к нам инспектора Главного штаба обычно носили форменные головные уборы. И хотя это правило, видимо, на вас не распространяется, все же мой подарок вам подойдет больше, нежели новомодный, но простреленный цилиндр, – усмехнулся в усы полковник.

– Вы совершенно правы, к упомянутому военному ведомству я прямого касательства не имею. Да это теперь и не важно. Однако не будем тратить попусту время.

За парадной дверью Самоварова встретил исполин огромного, на все двенадцать вершков[107]107
  Вершок – русская мера длины, равная 4,4 см. При определении роста человека счет на вершки шел после двух аршин, т. е. примерно после 1,5 м (прим. авт.).


[Закрыть], роста. Из-за черной овчинной папахи, надвинутой на самые глаза, казак выглядел настоящим головорезом. Пышные, слегка обвислые черные усы, тяжелый свинцовый подбородок и широкие скулы дополняли первоначальное впечатление. Длинный синий полукафтан был подбит лисьим мехом, а шаровары упрятаны в согнутые гармошкой юфтевые сапоги. Висевшая на левом боку сабля в деревянных, кожаных ножнах доставала великану лишь до колена и от этого казалась игрушечной. Глядя сверху вниз на Самоварова, гигант приложил к виску широкую, с воронье крыло ладонь и пробасил:

– Иван Побединцев. Прибыл для охраны ваш-бла-родия.

– Что ж, любезный, следуй за нами, – повелел надворный советник и вслед за полковником направился в здание Интендантства, расположенное в ста саженях[108]108
  Сажень – русская мера длины, равная 2,1336 м (прим. авт.).


[Закрыть] от дома обер-квартирмейстера. Ничего не понимающий дремавший на стуле штабс-капитан Рыжиков вытянулся в струнку, когда в комнату вошла столь представительная делегация.

– Штабс-капитан, попрошу вскрыть соляной склад, – повелел следователь.

Прихватив большую связку ключей и накинув шинель, Рыжиков, словно старая тягловая лошадь, годами следовавшая одним и тем же маршрутом, послушно потрусил к цейхгаузам.

Дверь хранилища отворили, и узкая полоса слабого солнечного света едва достигла двух саженей. Провиантмейстер Навагинского полка зажег свечу на блюдце и передал ее Ивану Авдеевичу, тот прошел в дальний левый угол подвального помещения и приказал своему новоиспеченному ординарцу оттащить в сторону несколько наваленных друг на друга мешков с солью.

Сняв перчатки, столичный посланник опустился на четвереньки и с особым тщанием принялся водить ладонями по каменным плитам. Дюйм за дюймом он изучал серый щербатый пол, освещаемый неспокойным пламенем свечи. Офицеры молча переглядывались и только удивленно пожимали плечами. Но вдруг Самоваров остановился и подобранным здесь же ржавым гвоздем начал снимать серый, высохший между плитами мох. А затем поднялся, отряхнул колени и приказал охраннику:

– А принеси-ка мне, мил человек, водицы попить… ведра два.

– Слушаюсь, ваш-бла-родь.

Вскоре появился казак с полными, обтянутыми кожей, деревянными ведрами. В одном из них плавал фигурный ковш.

Следователь зачерпнул воды, сделал несколько больших глотков и, довольно крякнув, спросил:

– Не желаете, господа? А то ведь не достанется! – Офицеры отрицательно покачали головами. – Ну, тогда не обессудьте! – изрек Иван Авдеевич и, положив черпак на пол, старательно вылил содержимое ведра на пол.

Между неправильными кусками выбитого камня вода просачивалась вниз, и на ее месте вздувались и лопались воздушные пузыри. Точно такая же участь постигла и второе ведро. Влажная поверхность холодного пола почти не напоминала о том, что здесь недавно разлили целое море.

– А ну-ка, братец, возьми-ка в углу лом и сдвинь эту плиту, – распорядился надворный советник.

Действуя ломом как рычагом, казак сместил каменный пласт примерно на восемь вершков. Снизу потянуло застарелой плесневелой сыростью.

– Дальше невозможно, ваш-бла-родь. Выступ не пущает, – утирая с лица пот, объяснил он.

Иван Авдеевич стал на колени и опустил в открывшуюся темную бездну руку со свечой. Тусклый свет горящего фитиля выхватил из темноты сводчатый потолок и стены подземного хода, выложенного желтым ракушечником, за многие десятилетия покрывшимся серым налетом. Оглядев присутствующих, следователь понял, что ни один из них не сумеет протиснуться в столь узкий лаз.

– Николай Карпович, а не могли бы вы найти солдатика подходящей комплекции, кой смог бы опуститься в сие подземное царство? – попросил Рыжикова следователь, явно находившийся в приподнятом настроении.

– Да, конечно, – офицер вышел из склада.

Самоваров достал кисет, трубку, неторопливо набил ее табаком и закурил.

– Ума не приложу, Иван Авдеевич, как вы догадались о наличии здесь подземного хода? – изумился Игнатьев.

– Да все очень просто, Родион Спиридонович. Осматривая это помещение еще в день моего приезда, я заметил, что каменный пол во многих местах был усыпан крупной солью, и лишь в самом углу между плитами виднелся серый мох. Тут же по стене ползли куски местами оторванной неприхотливой зеленоватой растительности. Тогда я не придал этому особенного значения. Но сегодня, рассказывая историю о графе Одинцове, я наконец понял, почему на полу мох был серого цвета, а на стене зеленого. А дело в том, что кто-то оторвал куски зеленого мха со стены и расположил их лентой между каменных плит. Однако соль быстро убила его, и, высохнув, он принял серый оттенок. Возникает вопрос: для чего нужно было это делать? Ответ ясен: чтобы скрыть пространство между плитами, за коими, видимо, что-то находится. Вылитая на пол водица лишь подтвердила мое предположение о наличии подземного помещения. Давно замечено, что жидкость, просачиваясь в недавно образованные полости, образует на поверхности воздушные пузырьки, свидетельствующие о том, что в этом месте относительно недавно копали либо сдвигали камни.

– Ну, теперь уж точно вижу, что к Главному штабу вы никого касательства не имеете.

– Ваша правда, Родион Спиридонович, я следователь Третьего отделения Канцелярии Его Величества.

– Так, собственно, я и предполагал.

Рыжиков вернулся в сопровождении невысокого и настолько худого рекрута, что казалось, он мог бы пролезть и в печное поддувало. Взяв свечу, маломерок осенил себя крестным знаменьем и, придерживаясь за край ямы, осторожно спустился вниз.

– Тут, ваш-благородь, проход завален. Дальше идти никак не можно, – послышалось снизу.

– А что там?

– Мешок с камнями да пуговица охвицерская!

– Давай все наверх.

– Одному мне тяжко будет. Может, веревку опустите? Или лестницу? – жалобно проскулил коротышка.

– Не беспокойтесь, ваш-бла-родь, сейчас исполним, – казак лег на живот перед лазом и прокричал: – Ну, пехота, подавай мешок!

Кряхтя и охая, вояка приподнял поклажу, и сильная казачья рука вмиг вытянула ее на землю. – Пожалте, ваш-благородь. – Следом вылез солдат и протянул надворному советнику посеребренную пуговицу с черными нитками на ножке.

– А как же это ты, служивый, выбраться-то сумел? – прошипел ему на ухо казак.

– А по ступенькам, – хитро улыбнулся тот.

– У, шельма! – пригрозил рядовому великан. – Мог бы и сам вынести!

Самоваров пару раз потянул трубку, но она, так и не ответив ему взаимностью, погасла. Крякнув от досады, он сунул ее в боковой карман и, глядя на полкового интенданта, раздраженно спросил:

– Что скажете?

– Поверьте, ни сном ни духом!

– А у меня, господин Рыжиков, имеется понятие совсем другого рода. А посему вы арестованы. Сдайте оружие.

– Да кто вы такой? Вы даже не имеете права приказывать мне, а не то что арестовывать! – возмутился офицер.

– Имеет, Николай Карпович, имеет. Вы уж мне поверьте, – грустно произнес полковник, и, уже обращаясь к солдату, скомандовал: – Вызовите наряд.

Штабс-капитан снял шпагу и в сопровождении конвоя был помещен в кордегардию[109]109
  Кордегардия (уст.) – 1) гауптвахта; 2) военный пост при въезде в город (прим. авт.).


[Закрыть].

А в соляном хранилище кипела работа. По указанию надворного советника в помещении установили факелы, и солдаты безостановочно разбирали завал. Им удалось пробиться на целых пять саженей.

Тем временем следователь провел обыск в кабинете арестованного. Под выдвинутой половой доской был обнаружен пистолет, который, как выяснилось, никому не принадлежал. Судя по свежему запаху и следам пороха на стволе, из него совсем недавно производили выстрел. Калибр его полностью совпадал с пулей, со вчерашнего дня покоившейся на дне кармана самоваровского плаща. Найденные в мешке камни имели точно такую же фактуру и серый налет, как и те, что привез с собой надворный советник.

Но вскоре раскопки пришлось остановить – путь преградила тяжелая глыба. В полдень приезжал командующий и, поинтересовавшись успехами, уехал. До наступления темноты оставалось мало времени, и, чтобы успеть засветло, под камень подложили мощный пороховой заряд. Но случилось непредвиденное: от сильного взрыва сдвинулась горизонтальная гранитная скала и заняла место предыдущей, перекрыв подземелье более чем на двадцать саженей. Это выяснилось уже поздно ночью, когда Самоваров приказал делать вертикальные шурфы. Кованые буры выбивали снопы искр и как щепки ломались о твердый гранит. А в довершение ко всем злоключениям на задней стене проявилась глубокая диагональная трещина, угрожавшая несущим стенам. Словно старческая морщина на молодом лице, она уродовала здание. Прекратив работы, уставший и продрогший на пронизывающем ветру следователь отправился к игнатьевскому дому. У самой калитки его окликнули. Повернувшись, он узнал жену Рахманова.

Судя по промокшей насквозь одежде, она давно караулила надворного советника. Дрожа и заикаясь от холода, Катерина вымолвила:

– Люди говорят, будто в соляном с-складе нашли какое-то п-подземелье. Это п-правда, Иван Авдеевич?

Следователь достал из кармана какой-то предмет и передал даме:

– Скажите, Екатерина Петровна, вам знакомо это?

Она поднесла к глазам серебристую офицерскую пуговицу, сжала ее в руке и тихо заплакала. Глотая слезы, вдова еле слышно ответила:

– Это от его мундира… она едва держалась, и Корней попросил ее пришить. Дома не оказалось серых ниток, и я аккуратно, чтобы не было заметно, обмотала ножку пуговицы черными. Я могу оставить ее себе?

– Безусловно. – Чтобы как-то утешить убитую горем женщину, Самоваров сказал: – Генерал пообещал выплатить вам жалованье мужа за истекший месяц.

– Спасибо, Иван Авдеевич. Храни вас бог.

Накинув капюшон, Рахманова удалилась.

Спустя четверть часа надворный советник провалился в мягкую, невесомую бездну сна и уже не слышал, как в окна стучался проливной ноябрьский дождь и бесцеремонный степной ветер пытался распахнуть парадные двери. Не найдя пристанища в домах обывателей, стихия вымещала злобу на случайных прохожих и гарнизонных часовых, тихо дремавших в полосатых будках.

16
ОтъездI

Ливень шел не переставая второй день. Самоваров смотрел на летящие потоки воды сквозь стекла генеральского дома, ожидая окончания военного совета и личной аудиенции командующего.

Оказалось, что третьего дня, когда на город опустился густой туман, горцы совершили дерзкий набег на разбросанные под самым Ставрополем богатые Надеждинские хутора. Перед рассветом хаты запылали, и теперь лишь трубы печей свидетельствовали о том, что там еще совсем недавно жили люди. Четверо крестьян, оказавших сопротивление, были убиты, а двенадцать захвачены в плен. Имущество разграблено, скот угнан. На следующий день неприятель сжег дотла поселение отставного казака Рыбалкина, а ночью абрекам даже удалось увести большой табун Хоперского полка, ходивший по берегам реки Калаус. От лояльного к России ногайского султана Саламат-Гирея стало известно, что его сосед, султан Саго, готовит нападение на Рогачевские хутора, расположенные вблизи станицы Казанской.

Дверь открылась, и штаб-офицеры один за другим покинули генеральский кабинет; адъютант кивком пригласил надворного советника. С бюваром в левой руке Самоваров вошел в кабинет.

– Заходите, заходите, Иван Авдеевич, – барон поднялся из-за стола и вышел навстречу. Пожав руку следователю, он усадил его напротив. – Ну, дорогой мой, рассказывайте: быть может, у вас есть хорошие новости?

– Боюсь, ваше превосходительство, мне нечем вас обрадовать. Найденная в подземелье пуговица, как выяснилось, принадлежала поручику Рахманову. Камни, положенные в сундук вместо золота, судя по всему, отколоты от той же самой породы ракушечника, что и найденные в мешке. К тому же пролезть в образовавшееся отверстие мог только достаточно худой человек небольшого роста, коим и был поручик. Следовательно, можно предположить, что Корней Рахманов принимал участие в краже. Но совершенно ясно, что он не мог этого сделать в одиночку. Его соумышленник, обладая значительной силой, заранее сдвинул плиту и опустил в яму орудия преступления: свечу, копии печатей, сургуч, пустые мешки. Очевидно, как только прибыл фурштат, один из преступников вытащил ось в колесе телеги, и начальник обоза, понимая, что для устранения поломки необходимо время, решил заночевать в Ставрополе. Сообщник Рахманова успел поменять ключ на связке начальника обоза, привесив туда другой – от полковой кассы поручика Гладышева. Правда, для вящего подобия на нем выцарапал восьмерку. Это было сделать нетрудно, так как полковник Карпинский сдал ключи в комнату дежурного, куда, как вы понимаете, мог зайти любой из офицеров. По случайному совпадению именно Гладышев был ответственным по Навагинскому пехотному полку в ту ночь. Обоз, как выяснилось, охранял лишь один часовой, а все остальные со страху разбежались – в это время из лазарета выносили трупы холерных солдат. Видимо, тогда Рахманов и его сообщник тайно открыли соляной склад, и поручик спустился в подземелье. Его напарник замаскировал отверстие и запер снаружи ворота. Позже, когда было принято решение о ночлеге, четыре сундука с ценностями снесли в тот самый подвал, о чем свидетельствует учетная запись, сделанная штабс-капитанов Рыжиковым. Ночью поручик вылез из укрытия, вскрыл восьмой сундук и, подменив золото камнями, имевшимися в подземелье, опечатал сургучом пломбы. Дожидаясь рассвета, он снова спустился вниз, не забыв закрыть лаз мешковиной. Утром, когда обоз покинул двор Интендантства, подручный Рахманова выпустил его. Потом они задвинули плиту на прежнее место, а напольные щели замаскировали мхом. Больше поручик не появлялся.

– Стало быть, Рыжиков и есть тот второй злодей?

– Похоже. Он сознался во многих темных делах: уличил в казнокрадстве полковника Безлюдского и обер-комиссара Латыгина, но свое участие в краже золота, равно как и в покушении на меня, штабс-капитан полностью отрицает. Считает, что пистолет, найденный в его кабинете, кем-то подброшен. – Надворный советник протянул командующему папку: – Вот материалы его допроса.

Барон углубился в чтение. По брезгливому выражению лица генерала было заметно, насколько тяготило его чтение. Оторвав взгляд от бумаг, он с видимым сожалением произнес:

– Что ж, сейчас же распоряжусь отстранить этих негодяев от дел и назначу следственную комиссию. Одно непонятно: откуда они могли знать, что сундуки отнесут именно в это помещение?

– Смею предположить, что злодеи готовились к совершению кражи загодя – еще со времени первого фурштата из Персии, поэтому поступающие грузы, амуницию, продукты и даже соль они намеренно размещали в других хранилищах, оставляя этот склад почти пустым. Судя по всему, уже тогда, используя гипс, преступники изготовили матрицы печатей полков, шедших в охранении.

– Как я понял, кроме найденного пистолета, других улик против Рыжикова нет?

– Нет.

– А что, если этот пистолет ему и впрямь подбросили?

– Конечно, полковой интендант – очень удобная фигура для того, чтобы записать его в сообщники Рахманова: ведь когда исчез поручик, складами заведовал именно он. Но, признаться, мне не понятно: почему же тогда он до сих пор не сбежал? Как бы там ни было, но в настоящий момент других обвинений, кроме казнокрадства, мы штабс-капитану предъявить не можем.

– Поверьте, Иван Авдеевич, этого ему до конца жизни хватит.

– Откровенно говоря, и вина исчезнувшего поручика Рахманова чисто условная, и все обвинение строится лишь на одной-единственной пуговице. А что, если он оказался невольным свидетелем кражи и поэтому его убили, труп скрыли, а пуговицу подбросили или даже она сама оборвалась?

– Не исключено. И все-таки загадок, к сожалению, меньше не становится. И что же еще вы собираетесь предпринять?

– Видите ли, ваше превосходительство, есть у меня еще одна мыслишка, но для того чтобы ее проверить, мне необходимо получить план подземных коммуникаций старой крепости, а также ваше дозволение на производство еще как минимум пяти шурфов вокруг здания Интендантства.

– А вот этого разрешить никак не могу. После учиненного вами взрыва стена и так треснула. Весь двор и даже плац изрыли. Убытку-то сколько! Не обессудьте, Иван Авдеевич, это выше моих сил. Да и не до этого мне сейчас. Неспокойно опять становится: ногайцы зашевелились, а банда Аджи-мурзы грабит казачьи хутора. В ближайшие дни я собираюсь отрядить в горы экспедицию и учинить в его родовом ауле репрессалии. Это необходимо сделать именно сейчас, пока перевалы не засыпало снегом. А у меня сабель не хватает, на постах выставить некого, не говоря уж о патрулях, пикетах да казачьих разъездах!

– Ну, тогда мое пребывание в Ставрополе теряет всякий смысл, и я сегодня же отправлюсь домой.

– Соскучились, поди, по цивилизации? А?

– Семью давно не видел, детишек…

– А сколько их у вас?

– Трое: Анечка, Танечка и Алеша.

– Я прикажу, чтобы вам дали четверку лучших лошадей. С божьей помощью доберетесь без происшествий.

– Благодарю вас, ваше превосходительство. Рад буду встретиться с вами в столице. Желаю здравствовать.

– Надеюсь.

Мысли о скором отъезде настолько овладели надворным советником, что он шлепал по глубоким лужам, не замечая ни проливного дождя, ни бесполезного собранного зонта.