Текст книги "Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Иван Любенко

Соавторы: Виктор Полонский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 155 (всего у книги 178 страниц)

11

«Выездной сессией московского военно-окружного суда в Твери бывшая акушерка И. Семенцова приговорена к 20 годам каторги за участие в вооруженных нападениях во главе созданной ею банды из 7 человек. Среди самых громких дел банды – нападение на Николо-Малицкий мужской монастырь в 1908 г., когда было убито несколько монахов, и зверское убийство семьи московского врача Д. С. Федоровича в апреле прошлого года. Все нападения Семенцова совершала, переодевшись в мужской костюм. Все участники банды повиновались ей беспрекословно, поскольку боялись ее сурового нрава. Находясь под арестом, Семенцова пыталась симулировать психическое расстройство, но врачи освидетельствовали ее и признали здоровой. Ныне Семенцова передана в распоряжение петербургского военно-окружного суда, где будет судиться за другие свои преступления».

Ежедневная газета «Утро России», 28 июня 1910 года

Спаннокки объявился вскоре после отъезда Алексея – в понедельник, 28 июня. Позвонил с утра, нарвался на Клашу, назвался приказчиком из магазина Лемерсье, попросил Веру и назначил встречу в полдень на Тверском бульваре у памятника Пушкину. Вера сразу поняла, что сегодня речь пойдет о чем-то серьезном, иначе Спаннокки не стал бы встречаться на улице, то есть на бульваре. Для тайных разговоров бульвар гораздо предпочтительнее любого ресторана или трактира, пусть даже и с кабинетами. В заведениях никто не может быть уверенным в том, что его не подслушивают. А к сидящим на скамейке на бульваре незаметно приблизиться невозможно, увидят. Если разговаривать негромко, как обычно и разговаривают прилично воспитанные люди, то можно сохранить полную приватность.

Заметив в правой руке Спаннокки букетик пармских фиалок (в левой он держал всегдашний свой портфель), Вера насторожилась – уж не собирается ли господин граф «приударить» за ней? А что, с него станется. Пусть только попробует, решила Вера, отхлещу прилюдно букетом по физиономии, мало не покажется.

– Ах, Вера, вы сегодня особенно очаровательны! – притворно и громко восхитился Спаннокки, увидев Веру, и перешел на французский. – Vous êtes une femme d’ une grande beauté![413]413
  Вы очень красивая женщина! (фр.)


[Закрыть]

Чего тут особенно очаровательного. Обычное летнее платье нежно-голубого цвета и такая же обычная шляпка. Вера намеренно оделась просто, желая подчеркнуть, что встреча их носит сугубо деловой характер.

– Merci, – буркнула Вера, принимая букетик.

Окружающие украдкой бросали на них взгляды. Некоторые улыбались. Зачем Спаннокки устраивает весь этот балаган? Разве что для тех, кто может за ним следить? «Паясничай сколько вздумается! – злорадно подумала Вера. – Все равно нас не обманешь». О назначенной встрече Вера сразу же сообщила по заветному номеру телефона, данному Алексеем. Не иначе как Сильванский сейчас где-нибудь рядом, следит. Вера попыталась осторожно, не привлекая внимания, высмотреть на бульваре Сильванского, не увидела его и сообразила, что следить за ней и Спаннокки может и кто-то другой. Непременно кто-то другой, ведь Сильванский – помощник Алексея, то есть начальник, а начальники, кажется, не занимаются слежкой. Или занимаются в самых ответственных случаях, как, например, принц Родольф Герольштейнский в «Парижских тайнах»[414]414
  Персонаж романа французского писателя Эжена Сю «Парижские тайны».


[Закрыть].

Вера старалась вертеть головой незаметно, но глазастый Спаннокки все равно заметил (ничего от него, дьявола, не скроешь!), но истолковал по своему.

– Пройдемся немного, а там присядем, – сказал он, решив, что Вера высматривает свободную скамейку.

Из-за раннего для променада времени на бульваре преобладали пожилые дамы под большими старомодными зонтами (на глаза Вере попался даже один с бахромой – совершеннейший раритет) и бонны с детьми. Иногда попадались молодые влюбленные парочки. Парочки дичились, прятались в тень и вообще старались вести себя как можно незаметнее.

На ходу Спаннокки беззаботно помахивал портфелем и говорил о погоде да о том, как он любит лето – лучшую пору года. Вера давно заметила, что каждый человек предпочитает свое время года. Молодым больше нравится весна, людям зрелого возраста – лето, старикам – осень (в самом начале, когда еще не слякотно). Только вот зиму никто не любит. Почему? Наверное, потому, что зима – это не жизнь, а смерть. Вере весьма к месту удалось вставить суждение о том, что зима в ее представлении похожа на сказочного Румпельштильцхена. Даст немного радости в виде пушистого снега и катания на коньках, но за это с ней приходится расплачиваться унынием февральских вечеров. Вышло немного глуповато, но поэтично, и главное, что Румпельштильцхен был упомянут. Спаннокки, услышав это имя, и глазом не моргнул. Улыбнулся, сказал, что Вера совершенно права и что если где и хорош февраль, так это в благословенной Тоскане. Всякая птица свое гнездо хвалит, это естественно, но если послушать Спаннокки, то на Тоскане с его родовой колыбели Монтепульчиано прямо белый свет клином сошелся. Все хорошее, что есть на свете, собрано там, ну, может, еще Вене малая толика перепала. Слушать противно.

Наконец Спаннокки нашел скамейку по душе – в густой тени и промеж двух пустующих, и они сели. Букет Вера положила на скамейку между собой и Спаннокки. Намеренно положила, чтобы тот не вздумал придвигаться слишком близко. Спаннокки поставил свой портфель слева от себя, по другую сторону от Веры и положил на него руку, словно на подлокотник кресла.

– Знаете, Вера, в чем секрет моего успеха? – горделиво спросил Спаннокки и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Совсем не в знатности нашего рода, хотя не стану скрывать, что родство с одним из пап в определенной степени способствует моей карьере. Связи с сильными мира сего тоже помогают. Если бы вы только знали, как широко известна наша родовая колыбель Монтепульчиано… – Спаннокки на мгновение закатил глаза. – Но главное мое достоинство, мое преимущество в том, что я прекрасно разбираюсь в людях…

Вере было что съязвить по этому поводу, но она промолчала. Только глаза отвела в сторону и стала рассматривать проходящих мимо людей, потому что наблюдать за гримасами Спаннокки было неприятно.

– Каждый человек уникален. – Спаннокки сильно понизил голос, и Вера поняла, что сейчас речь пойдет о деле. – У каждого свои способности, свое предназначение. Я всегда подмечаю, кто на что способен, и стараюсь давать каждому поручение по его способностям. Какой резон использовать умелого вора для слежки, а ловкого шпиона для кражи? Никакого! Вы, Вера, – роковая обольстительница и ловкая воровка. Не спешите возмущаться и хмурить брови, ведь я говорю правду, говорю ее вам, а не кому-то еще, и, кроме того, если хмурить брови, то на лбу появляются некрасивые морщины. Я не осуждаю вас, я вообще никого никогда не осуждаю, я просто даю понять, что правильно понимаю ваше предназначение. Вы можете очаровывать, вы почти не вызываете настороженности и подозрений, разве что только у такого опытного человека, как я… Как, по-вашему, Вера, в какой момент там, у Крынкина, я заподозрил, что вы интересуетесь моей персоной?

Ах, оказывается, это случилось еще у Крынкина? Вера думала, что виной всему ее оплошность в трактире Дмитриева, когда она не заметила, что Спаннокки наблюдает за ней.

– Как только вы вошли! – Спаннокки явно наслаждался замешательством Веры. – Когда вы увидели меня, у вас на мгновение стало такое лицо, словно вы выиграли в карты пятьсот тысяч. Всего на мгновение, но я заметил. Меня провести невозможно…

«Поживем – увидим», – подумала Вера и решила, что надо тренировать умение владеть собой в любых ситуациях. Как? А хотя бы так – встать перед зеркалом и попросить Клашу кричать ей на ухо или громко хлопать крышками от кастрюль. Главное, чтобы внезапно. И наблюдать за своей мимикой и вообще за собой, добиваясь полного спокойствия. Если Клаша поинтересуется, зачем это надо (а она обязательно поинтересуется, потому что очень любопытная), можно соврать, что это такая особая тренировка для актеров. Уж то, что Вера мечтает стать актрисой, ни для кого не секрет, поверят все – и Клаша, и Владимир. А то и Владимира можно попросить. А Спаннокки-то каков? Заметил интерес и сам подошел знакомиться. Ушлый субъект, явно прошел огонь, воду и медные трубы, да не раз.

– У меня есть один конкурент, Вера, – Спаннокки придвинулся ближе, но рамок приличия не переходил. – Точнее, их у меня много, но этот сейчас интересует меня больше всего. Я говорю «конкурент», потому что речь идет о французском военном атташе. Слово «коллега» здесь было бы не вполне уместно. Зовут его месье Декассе, месье Теофиль Декассе, или полковник Декассе. Кстати, он обожает, когда женщины в минуты близости называют его «mon colonel»[415]415
  Мой полковник (фр.).


[Закрыть]…

Вера почувствовала, что у нее загорелись щеки и уши. Зачем ей знать такие подробности? Уж не воображает ли Спаннокки…

– Учтите на всякий случай, вдруг пригодится, – деловито продолжал Спаннокки, и эта его деловитость подействовала на Веру успокаивающе. – Декассе любит разыгрывать из себя покровителя. Он щедр, галантен, недурен собой, хоть уже и в годах. Вот, убедитесь сами.

Спаннокки достал из внутреннего кармана пиджака фотографическую карточку и протянул ее Вере. Декассе был сфотографирован в красивой военной форме (наверное, в парадной, решила Вера). На вид ему было лет пятьдесят. Высокий лоб, властный взгляд из-под густых бровей, галльский нос, задиристо торчащие в стороны усы, красиво очерченный подбородок, обрамленный короткой бородкой. Истинный галл, ни отнять, ни прибавить. Не красавец, нос слегка портит впечатление, но и не урод.

– Фотографу не под силу передать все обаяние Декассе. – Решив, что с Веры довольно, Спаннокки забрал у нее карточку. – Вот если бы его нарисовал художник… Впрочем, зачем вам портреты, если вы завтра же увидите оригинал.

– Где? – вырвалось у Веры, хотя на самом деле она хотела спросить «зачем мне его видеть?».

– На приеме у графини Олсуфьевой. Знаете, наверное, ее кривобокий особняк на Поварской?

– Почему кривобокий? – удивилась Вера.

– Потому что без симметрии, – ответил Спаннокки. – Красота в гармонии, а гармония в симметрии. Но не будем отвлекаться. Вот вам приглашение…

Из того же кармана Спаннокки достал голубой конверт с вытисненным на нем гербом, показавшимся Вере чрезвычайно пышным. Не заглядывая в конверт, Вера убрала его в сумочку и стала ждать дальнейших инструкций.

– Имя впишете сами, но можно и не вписывать, потому что никто в него заглядывать не станет, достаточно будет показать конверт. Супруга советую оставить дома. – Спаннокки оскалил зубы в улыбке, давая понять, что он шутит. – Я с удовольствием составил бы вам компанию, но не могу. Увы! Стоит только Декассе увидеть вас в моем обществе, и он не подойдет к вам даже на пушечный выстрел. Нет, все должно быть естественно. Вы скучаете, ваш кавалер не смог прийти… Ну, вы знаете, что говорить, не мне вас учить. Учтите, что Декассе – охотник и, как все охотники, не любит скорых побед. Распалите его как следует, прежде чем уступить. Не бойтесь, с крючка он у вас не сорвется, не тот человек…

Соображала Вера быстро. Пока Спаннокки говорил, она уже успела сделать два вывода. Если Декассе – конкурент Спаннокки, то нам он должен быть другом. Враг нашего врага – наш друг, разве не так? И вообще с Францией у России, кажется, хорошие отношения, даже конвенция есть, подписанная покойным императором Александром Третьим. Следовательно, никого Вере обольщать не придется, Алексей свяжется с Декассе, и они сообща решат, какие фальшивые документы подсунуть Спаннокки. Чем-чем, а честью Вере точно не придется поступаться.

Вера немного поспешила с выводами. Оказалось, что Спаннокки нужны не документы, а ключи.

– В рабочем кабинете Декассе есть несгораемый металлический шкаф, в котором он хранит наиболее важные документы. Интересное обстоятельство, Вера, посольство Франции находится на Французской набережной, тогда как ни Австрийской набережной, ни Австрийской площади, ни Австрийской улицы в Петербурге нет. И это несмотря на все то, что связывает наши империи. Удивительная политика! Российскому государю французские смутьяны ближе, чем наш император!

Спаннокки выдержал небольшую паузу, словно желая услышать Верино мнение, но Вера молчала, и ему пришлось продолжить.

– Ключи от шкафа Декассе всегда носит при себе, не доверяет их никому. Этот хитрый лис не верит в новомодные цифровые замки, потому что код можно узнать на слух по щелчкам. Я им, к слову будь сказано, тоже не доверяю, предпочитаю надежные замки, к которым трудно подобрать ключи. У шкафа Декассе целых два ключа, и мне очень нужны их копии. Причем снятые тайно, иначе затея не имеет смысла, потому что, заподозрив неладное, Декассе сменит замки на новые…

Леночка Мармаженская, с которой Вера пять лет просидела за одной партой (потом Леночкиного отца перевели служить в Петербург), утверждала, что все в мире бесконечно повторяется, идет по кругу, словно карусель. Леночка вообще была странной, увлекалась спиритизмом, оккультизмом, астрологией и еще много чем таким. Когда-то Вера над ней потешалась, а теперь поняла, что Леночка была права. Действительно все повторяется. С незначительной разницей. То к австрийскому военному атташе в портфель заглянуть надо, то к французскому в карман.

– Вот специальная глина. – Спаннокки снова полез правой рукой за пазуху и протянул Вере плоскую металлическую коробочку, наподобие портсигара, только немного больше. – Открывать не надо – высохнет. Откроете только тогда, когда ключи будут у вас в руках. Вдавите первый ключ в глину с одной стороны, затем с другой и то же самое сделаете со вторым ключом. Глубоко вдавливать не надо, и следите, чтобы отпечаток был четким. После протрите ключи, потому что глина сверху присыпана тальком…

Вера слушала заинтересованно. Ей еще никогда не приходилось снимать слепки с ключей. Она подумала, что, наверное, и не придется. Скорее всего, Алексей или Сильванский заберут коробочку и вернут с отпечатками. Только не с настоящими, а с другими. Пусть тайный агент Спаннокки во французском посольстве (ясно же, что у него там кто-то есть) попробует открыть ими шкаф!

– Да спрячьте же наконец! – раздраженно сказал Спаннокки. – Не привлекайте внимания.

Вера спохватилась и убрала коробочку, оказавшуюся весьма увесистой (глина же), в сумочку.

– Только на этот раз обойдитесь без снотворного! – строго предупредил Спаннокки. – Снотворное – грубый прием. Лучше используйте вина и коньяк, тем более что Декассе большой любитель выпить. В вашем обществе он непременно расслабится, будет чувствовать себя вольно, и вам не составит труда хорошенько его подпоить. Особенно если вы станете провозглашать тосты за Францию, за французов, за великую французскую культуру. – На губах Спаннокки мелькнула саркастическая усмешка. – За Наполеона Бонапарта тоже выпейте, ведь все французы бонапартисты. Только сами, смотрите, не напейтесь…

– Не напьюсь, – пообещала Вера. – Нет такой привычки.

– Оно и к лучшему, – одобрил Спаннокки. – Декассе пробудет в Москве до одиннадцатого июля. Он любит Москву и всегда остается в ней подолгу. Я уезжаю днем позже. Как только снимете слепки, дайте мне знать. Я остановился в «Лейпциге». Спрашивайте Франца Даукшу-Юркевича, коммерсанта. Не застанете, так оставьте записку. Подпишите своим именем, без фамилии, и напишите, что ваше желание исполнилось. Увидев эти слова, я буду знать, что слепки у вас, и свяжусь с вами по телефону. Ну и запомните на всякий случай, что по средам и субботам я бываю у Крынкина. Начиная с восьми часов меня наверняка можно застать там. Если я буду не один, то подходить не надо. Пройдите мимо, чтобы я вас увидел, и сядьте за свободный стол. Я подойду к вам сам. Пятьсот рублей аванса вы уже получили, в обмен на слепки получите еще пятьсот. Не вижу радости на вашем лице. Разве мало тысячи рублей за такой пустяк? Да вдобавок вам и от Декассе что-то перепадет…

– Не забывайтесь! – возмутилась Вера. – Что значит «перепадет»? Если вы воспользовались моими обстоятельствами и вынудили меня… То это не дает вам права… Это неблагородно… Я вам не публичная девка…

Возмущение было искренним только наполовину. Что толку возмущаться, когда имеешь дело с негодяем? Но Вера почувствовала, что возмущение пришлось бы весьма кстати, и решила разыграть его в полной мере. Так увлеклась, что в самом деле голос задрожал и глаза повлажнели.

– Как можно! – ужаснулся Спаннокки. – Вы – и публичная девка? Что за сравнения? Если уж сравнивать, то лучше с la Dame aux Camélias[416]416
  Дама с камелиями (фр.).


[Закрыть]! Вы читали этот роман?

«Хрен редьки не слаще», – вспомнила Вера грубоватое простонародное присловье.

– Читала, но не могу понять, что общего между мной и la Dame aux Camйlias? – с оттенком сварливости поинтересовалась Вера. – Она, кажется, была содержанкой…

– Она была благородной женщиной! – ловко вывернулся Спаннокки. – Так же, как и вы…

Наговорив Вере целую кучу комплиментов, Спаннокки вдруг заторопился и ушел в сторону Тверской. На этот раз портфелем не махал и шел быстрым, а не променадным шагом. Вера тоже поторопилась уйти, потому что сидеть на бульваре одной, даже без книги, было совсем неловко. Только пошла не к Тверской, а к Никитским Воротам. Букет намеренно забыла на скамейке, ну его. У Никитских Ворот она села на извозчика и поехала домой.

Вечером того же дня у Веры состоялась еще одна встреча, на этот раз с Сильванским, в Александровском саду. Сильванский сильно удивил. Во-первых, тем, что выслушал Веру совершенно спокойно, без каких-либо эмоций. Вера уже успела привыкнуть к участию, которое проявлял Алексей, и подобное отношение показалось ей обидным. В голове тут же зароились мысли о том, что она никому ничем не обязана и помогает Алексею, то есть старается на благо России исключительно по собственной воле и оттого заслуживает особого отношения, но Вера прогнала их, как неуместные и даже вредные. Помогаешь, так помогай, и нечего обижаться. Алексей – близкий родственник, а Сильванский – совершенно посторонний человек. Разумеется, и отношение к ней у каждого свое. У одного родственное, у другого – исключительно деловое. Иначе и быть не может.

Второму удивившему ее обстоятельству Вера не смогла найти объяснения, поэтому ограничилась неопределенным «наверное, так надо». Вера ожидала, что Сильванский заберет у нее коробочку с глиной и скажет что-нибудь вроде «не беспокойтесь, я все устрою», но он вместо этого сказал, что хотел бы получить слепки на пару часов прежде того, как они будут отданы Спаннокки. Сказано это было таким тоном, который полностью исключал сомнения в том, что Вере придется выполнить поручение Спаннокки.

Отказываться от сотрудничества было неловко, даже стыдно. Это означало не исполнить своего долга, подвести Алексея и потерять самоуважение. И в какой-то мере скучно, потому что Вере уже начинала нравиться такая жизнь, пусть и непростая, но интересная. Взыграло ретивое, как сказал поэт, проснулся доселе спавший авантюризм, короче говоря, коготок увяз, и увяз крепко. Как бы теперь всей птичке не пропасть.

Простившись с Сильванским, Вера отправилась на Моховую, в аптеку товарищества «Виснер и Эльгас», где за семьдесят пять копеек приобрела пузырек с новейшим патентованным снотворным средством «Бромогер».

– Всего дюжина капель, и сладкий десятичасовой сон вам обеспечен! – сказал седенький улыбчивый аптекарь, передавая Вере покупку, вложенную в бумажный пакетик с буквами «В» и «Э». – Действует почти сразу, «Отче наш» не успеете прочесть, как заснете. И что самое приятное, утром не будете испытывать ни головной боли, ни других неприятных ощущений. Последнее достижение фармацевтической науки…

Пузырек был маленьким, если не сказать – крошечным. «За семьдесят пять копеек могли бы и побольше наливать», – подумала Вера, но тут же сообразила, что пузырек такого размера можно легко спрятать даже в ее кулачке, а стало быть, и управляться с ним можно незаметнее.

Не хотелось дважды наступать на одни и те же грабли и еще больше не хотелось доводить общение с полковником Декассе до чего-то такого, непоправимого, о чем впоследствии пришлось бы жалеть. Долг долгом, а честь честью. С пузырьком патентованного снотворного средства «Бромогер» Вере было как-то спокойнее. Если Декассе, как сказал Спаннокки, любит выпить, то он не догадается, что заснул от снотворного, подумает, что просто хватил лишку.

12

«Талантливый композитор А. Н. Скрябин, музыка которого за последние годы приобрела чрезвычайную популярность, окончательно переселился в Москву из Бельгии, где жил долгое время. Лето композитор проводит в Подмосковье».

* * *

«В Малый театр к молодой актрисе Непрядвиной вчера днем явился ее бывший сожитель – распорядитель ресторана «Славянский базар» Сахно с намерением добиться восстановления между ними прежних отношений. Непрядвина ответила отказом и попросила Сахно удалиться, дабы не мешать репетиции. Тогда Сахно вытащил из кармана бутылку с серной кислотой, откупорил ее и плеснул кислотой в лицо Непрядвиной, а сам вслед за тем выпил оставшееся. Оба несчастных были доставлены в Екатерининскую больницу. Непрядвина лишилась зрения, но осталась жива, а Сахно умер».

Ежедневная газета «Русское слово», 30 июня 1910 года

Утром неожиданно позвонил Сильванский. Да еще так рано, в девятом часу. Вера только что проводила Владимира и вертелась перед зеркалом, прикидывая, что ей можно надеть сегодня вечером. Прием у графини Олсуфьевой – это не шутка. Великосветское общество. Ну, может, не совсем великосветское, раз Спаннокки добыл приглашение на две персоны, да еще и не заполненное, без указания имени. Впрочем, Спаннокки-то у нас аристократ, граф, да еще и с одним из римских пап в родстве. Ему такое приглашение достать нетрудно. Да и авантюрист он тот еще, вполне мог за рубль или, скажем, за три купить несколько приглашений в типографии, где графиня Олсуфьева их печатает.

Вечерние наряды у Веры имелись, были среди них и довольно неплохие, эффектные, взять хотя бы то платье, в котором она знакомилась со Спаннокки, но на прием к графине Олсуфьевой хотелось явиться в чем-то этаком. И непременно – в новом. Алексей упоминал о магазине Старобельского на Кузнецком Мосту и особом конфекционном счете их делопроизводства, но Алексея не было в Москве, а обращаться к Сильванскому с таким вопросом Вере было неловко. Но у нее было пятьсот рублей, полученных от Спаннокки в качестве аванса. А рублей за двести у тех же братьев Альшванг можно приобрести прекрасное платье, новейший образец парижской моды… Это же справедливо, если деньги, полученные от Спаннокки, будут потрачены на выполнение его поручения? Справедливо. А Владимиру можно будет сказать, что платье обошлось рублей в пятьдесят, он поверит. Владимир может отличить модное платье от немодного, но цену на глаз ни за что не определит. Нехорошо обманывать мужа, но это же делается не ради каких-то низменных целей и потом впоследствии Вера все ему расскажет. У мужчин такая интересная жизнь, они могут заниматься всем, чем им захочется, а как женщинам сделать свою жизнь интересной? Если не в актрисы, то хотя бы в секретные агенты. Это занятие тоже сродни актерскому, хотя актерство все же лучше. Ах, может быть, когда-нибудь еще удастся выйти на сцену и услышать аплодисменты. Нет, аплодисменты не главное, главное – быть актрисой! Создавать образы, покорять сердца зрителей! Счастье в том, чтобы заниматься тем, чем тебе очень хочется, а аплодисменты – дело десятое…

Должно быть, где-то там, в горних заоблачных высях, чья-то бесстрастная рука записала в этот миг в книге Вериной судьбы: «аплодисменты не нужны».

К зазвонившему телефону замечтавшаяся Вера бросилась стремглав, даже уронила на пол платье, которое держала в руках. Успела раньше Клаши, которая прибирала в спальне. Рывком сняла трубку и услышала голос Сильванского. Телефон существенно искажал голоса, делая их какими-то неживыми. Однако если у тебя острый слух, то некоторые особенности голосов можно улавливать и по телефону. Во всяком случае, Вере всегда или почти всегда удавалось узнать собеседника уже по первому произнесенному им слову.

Сильванский попросил Веру срочно приехать на Воронью улицу в двухэтажный особняк, который находится напротив фармацевтической фабрики Кёлера. Слово «срочно» Сильванский повторил трижды, о том, чтобы Вера никому не рассказывала, куда она едет, напомнил дважды и вообще говорил взволнованно, торопливо и с не свойственной ему резкостью. Упомянул и о том, что их срочная встреча имеет отношение к сегодняшнему делу. Вера подумала, уж не приготовил ли ей Сильванский модный вечерний туалет, но тут же отбросила эту мысль как глупую. В таком случае он бы не стал вызывать Веру куда-то к черту на кулички, а отправил бы к Старобельскому на Кузнецкий Мост или в какой другой магазин платья или к портному. Нет, к портному уже поздно, времени мало осталось.

Уже с порога Вера вернулась в спальню и взяла с собой триста рублей из аванса Спаннокки. От Сильванского можно будет сразу проехать на Петровку, купить платье и все, что к нему полагается – шляпку, перчатки, туфли, ридикюль. Вера рассудила, что трехсот рублей ей с лихвой хватит на все и про все. Сердце сладко заныло – еще никогда Вере не приходилось совершать столь дорогие покупки. Вера подумала о том, как приятно иметь много денег, и сразу же устыдилась своей мысли, вспомнив о матери, сестрах и бабушке. Как бы им пригодились лишние двести или триста рублей! Но, к сожалению, им и пятидесяти дать нельзя, потому что неизбежно начнутся расспросы – откуда, мол, деньги. Чего доброго, решат, что Вера тайком запускает руку в кошелек к мужу. Ох…

На Вороньей улице Вере еще никогда не приходилось бывать. Она только краем уха слышала, что есть, мол, такая в Москве, в Рогожской части. Но ничего, благодаря тому, что извозчик знал фабрику Кёлера, плутать не пришлось. Небольшой особнячок, притаившийся в густой тени деревьев, Вере понравился – красивый, с пилястрами, и весь какой-то уютный. Внутри, впрочем, впечатление слегка изменилось, потому что ничего уютного в особняке не было – канцелярия канцелярией. У входа Веру встретил хмурый коренастый мужчина в черной тройке, совершенно не похожий на привратника. Узнав, что она пришла к Сильванскому, мужчина попросил обождать, нажал кнопку на стене и уселся на стул, потеряв к Вере всяческий интерес. Стул, на который он сел, был единственным, поэтому Вере пришлось ходить взад-вперед по круглому, похожему на арену вестибюлю несколько минут, до тех пор, пока по лестнице со второго этажа не спустилась женщина лет тридцати – тридцати пяти в темно-синем платье строгого фасона. Смотрела женщина строго, голову держала высоко, походка у нее была решительная. «Настоящая классная дама», – подумала Вера, еще не успевшая отвыкнуть от гимназических реалий.

– Здравствуйте. Извольте следовать за мной.

«Классная дама» провела Веру на второй этаж. Пройдя через круглую комнату, в которой за расставленными в два ряда столами сидело пять или шесть человек (кто-то писал, кто-то читал газеты), они прошли по короткому, устланному ковровой дорожкой коридору и уперлись в обитую черной кожей дверь. Женщина открыла ее, не стучась, отступила в сторону и жестом попросила Веру войти внутрь, а сама входить не стала, закрыла за Верой дверь и ушла.

В небольшом и каком-то голом (стол, три стула вдоль стены, невысокий книжный шкаф) кабинете Вера увидела Сильванского.

– Как вы скоро! – обрадовался он, выходя из-за стола. – Очень, очень хорошо! Садитесь, прошу вас…

Вера села.

– Я вчера сразу и не сообразил, как можно облегчить вашу задачу, – Сильванский постучал себя пальцем по лбу, словно досадуя на собственное тугодумство. – Это же ваше первое поручение от графа Спаннокки, первое испытание. От того, как вы его выполните, будет зависеть многое. Первое впечатление, оно, знаете ли, самое сильное. Вот я и подумал…

Сильванский открыл ящик стола, вытащил оттуда желтый конверт, точь-в-точь такой же, который Вера получила от Алексея, и положил его на стол. Вера взяла конверт в руки. Он был запечатан, но не надписан.

– Здесь данные Комиссии о новых железных дорогах, касающиеся обсуждения проектов рельсовых путей в южной части Сибири, – пояснил Сильванский. – Данные эти не столь важны для французского правительства, сколько для самого Декассе. Он обладает некоторыми капиталами и предпочитает вкладывать их в проекты, сулящие большую прибыль. В частности, он вел дела с фон Мекком и Ададуровым…

О фон Мекках Вера от кого-то слышала. Напрягши память, она припомнила, что от Владимира. Фон Мекки, старший и младший, были такими же страстными автомобилистами, как и Верин муж.

– Декассе непременно заинтересуется этими сведениями. Не передавайте их сегодня, у Олсуфьевой, договоритесь о встрече тет-а-тет завтра или послезавтра…

Вера тотчас же оценила преимущества. Замечательно – не надо ждать, чтобы Декассе обратил на нее внимание (обратит ли вообще?). Можно подойти самой, сказать, что у нее есть сведения…

– Что здесь? – переспросила Вера.

– Данные Комиссии о новых железных дорогах, касающиеся обсуждения проектов рельсовых путей в южной части Сибири, – повторил Сильванский и добавил: – Конфиденциальные данные. Просите за них три тысячи рублей, а то и все пять. Они того стоят.

«Как хорошо!» – подумала Вера, проникаясь симпатией к Сильванскому. Можно сказать, совершенно посторонний человек, а проявил столько участия. Впрочем, почему посторонний? Совсем не посторонний. Коллега, можно сказать, товарищ. Вера спрятала конверт в сумочку и посмотрела на Сильванского в ожидании дальнейших инструкций, но никаких инструкций не получила.

– Жду хороших известий. – Сильванский улыбнулся и сунул правую руку под стол.

Должно быть, там у него была кнопка, потому что очень скоро дверь открылась, и Вера увидела женщину в синем платье.

– Проводите, – коротко распорядился Сильванский. – До свидания, Вера Васильевна…

Извозчика Вера ждала долго, с четверть часа, не меньше. Но зато попался такой бойкий, что в считаные минуты домчал ее на Петровку. В магазине братьев Альшванг Вера провела около полутора часов. Перемерила семь платьев, пока не остановилась на роскошном черном шелковом платье, отделанном шелковым же, плотной вязки, гипюром и только-только входившей в моду бахромой на корсаже. Войдя в раж, Вера приобрела комплект бордового белья. Кто выдумал, что цветное белье могут носить только распутницы? Это же так красиво! Разве любимый муж не заслуживает красивого зрелища? Платье и белье обошлись Вере в восемьдесят четыре рубля. Цена не главное, главное, чтобы вещи были к лицу.