Текст книги "Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века"

Автор книги: И. Потапчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 90 страниц)

XIX

30 января 1873 года к проживающему в Лефортовской части, 1-го квартала, купцу Сергею Ивановичу Яфа поступил в услужение человек, назвавший себя московским мещанином Петром Михайловичем Бобком и представивший в удостоверение своей личности паспорт на это имя, выданный за № 1515 из Московской мещанской управы с отсрочкою на месяц от 31 января 1873 года и приложенною к ней печатью, а также два аттестата, выданные Бобку Толмачевым и генералом Окороковым. При поступлении на службу к Яфа Бобок сказал служащим у него Петру Васильеву и Науму Пахомову, что для получения денег на взятие из Мещанской управы вышеупомянутого паспорта он, Бобок, заложил свой фрак у купца Полиевкта Чистякова. 3 февраля рано утром назвавшийся Бобком, послав дворника господина Яфа Владимира Савельева в аптеку за лекарством под предлогом внезапной болезни Яфа и таким образом удалив Савельева от ворот, похитил из квартиры Яфа шубу, носильное платье, серебряные и разные другие вещи, всего на сумму до 600 рублей, и скрылся. 8 февраля с аттестатами на имя Бобка от Толмачева и Окорокова был задержан отставной поручик Константин Евгеньевич Голумбиевский, который и оказался тою самою личностью, которая нанялась к Яфа под именем Бобка и совершила у него кражу. Он жил по реверсу, выданному судебным следователем на месяц, по которому нельзя было найти никакого места, а к родным и знакомым он обращаться не смел; оставалось решиться на преступление. В трактире Голумбиевский прочитал объявление купца Яфа, что ему требуется лакей и в то же время садовник. «Ботанику,– говорит подсудимый,– я знал, а лакеев сам имел». На замечание Яфа, что паспорт просроченный, Голумбиевский отвечал, что он был в больнице, но что он послал в общество за отсрочкой. Яфа дал ему несколько денег на выправку отсрочки, которую Голумбиевский написал сам, принес ее к Яфа и был допущен к исполнению лакейских обязанностей. По словам потерпевшего Яфа, его новый лакей всегда говорил «ваше высокоблагородие», просил хозяина ложиться спать и выражал уверенность, что Яфа еще не успеет встать, «как он все отлично уберет». Ранним утром Голумбиевский забрал, что мог, у Яфа и вышел из квартиры. Но ворота оказались запертыми. Тогда Голумбиевский разбудил дворника и, написав на бумажке какое-то успокоительное лекарство и касторовое масло, сказал, что хозяин болен и нужно пойти в аптеку. Сторож ушел в аптеку, а Голумбиевский, приняв на себя обязанность постоять у ворот, надел на себя Яфовскую шубу, шапку, очки, взял в руки трость, вышел на улицу и скрылся.

Похищенные вещи Голумбиевский заложил, между прочим, подсудимому Чистякову от имени Бакендорфа; в двух продажных расписках, которые обыкновенно берутся у Чистякова, подсудимый расписался в одной «Бакендорф», а в другой просто «генерал», так как, по замечанию подсудимого, ему было известно, что у закладчиков главное – вес и цена, а фамилия ничего не значит.

3 февраля 1873 года, немедленно по обнаружении кражи у Яфа и исчезновении мнимого Бобка, конторщик потерпевшего Петр Васильев, узнав от Бобка о закладе им вещей у Чистякова, отправился к последнему и подал ему от себя заявление обо всех обстоятельствах кражи у Яфа с подробною описью похищенных вещей. По просьбе Васильева Чистяков обещал в случае заклада ему каких-либо из этих вещей тотчас же задержать принесшего их и дать о том знать Васильеву. Такое предупреждение Васильевым Чистякова не отвергается и этим последним, с тем лишь различием, что, по словам обвиняемого Чистякова, Васильев ему вещей, похищенных у Яфа, не описывал. 16 апреля 1873 года у купца Полиевкта Харлампиевича Чистякова были найдены и отобраны похищенные у Яфа Голумбиевским два серебряных кубка и такие же солонка и стаканчик, всего на сумму 83 рубля 60 копеек. По объяснению Чистякова, вещи эти были куплены им незаведомо крадеными у человека, назвавшегося Бакендорфом. Означенного человека Чистяков признал в Голумбиевском, причем показал, что найденные у него вещи Яфа Голумбиевский вместе с другим неизвестным лицом заложил ему за 32 рубля в самый день кражи у Яфа, а затем через неделю Голумбиевский, получив еще 3 рубля, уже продал ему эти вещи. На суде Голумбиевский во всем чистосердечно сознался.

XX

17 ноября 1872 года дворянин Аркадий Владимирович Иванисов (ныне умерший) представил судебному следователю билет на вклад в 10 тысяч рублей Московского купеческого банка, выданный 15 октября 1871 года сроком на два года и будто бы полученный им в Московском трактире Гурина. Билет этот оказался переделанным из действительного билета меньшей стоимости. Ввиду заявления Иванисова о том, что он может открыть сбытчиков и подделывателей такого рода билетов и что ему для этого необходимо посещать арестанта, содержащегося в Московском губернском тюремном замке, Александра Тимофеевича Неофитова, и в Басманной части – Аркадия Николаевича Верещагина, ему, Иванисову, была предоставлена возможность входить в сношения с названными лицами как бы от себя, но под наблюдением назначенных для этого лиц, с целью получить банковые билеты, которые, по объяснению Иванисова, переделываются в Московском тюремном замке и оттуда сбываются. Волоколамский купеческий сын Александр Иванович Лазарев отправился вместе с Иванисовым в замок, где последний сначала познакомил его с Неофитовым под видом лица, желающего принять на себя защиту на суде кого-либо из арестантов, а затем объяснил Неофитову, что Лазарев согласен заложить полученные из замка билеты Рождественскому (лицо вымышленное). После продолжительных переговоров с Неофитовым Иванисов получил от него записку о том, чтобы он приехал в замок 4 февраля 1873 г., так как «защита готова». Вследствие этого Иванисов был отправлен в замок под наблюдением полицейского унтер-офицера Федора Чеботникова и по возвращении представил следователю полученный им от Неофитова переделанный вкладной билет Волжско-Камского коммерческого банка в 7 тысяч 300 рублей от 2 апреля 1872 года. Означенный билет Иванисов обещал передать Лазареву и добытые через него 2 тысячи рублей доставить Неофитову. 12 февраля 1873 года Иванисов и Лазарев получили в Московском тюремном замке от Неофитова и представили к следствию переделанный билет Московского купеческого банка в 60 тысяч рублей от 20 ноября 1862 года на предъявителя. Билет этот Лазарев взял у Неофитова для сбыта в контору какого-то указанного Иванисовым еврея. В обеспечение сбыта билета Иванисов выдал Неофитову расписку. Передача Неофитовым Лазареву и Иванисову вышеозначенных двух билетов в 7 тысяч 300 рублей и 60 тысяч рублей удостоверяется показаниями умершего обвиняемого Иванисова, свидетелей Лазарева и Чеботникова, а также приложенными к делу записками Неофитова к Иванисову. Из данных этих оказывается, что Неофитов, принимая Лазарева за лицо, желающее принять на себя сбыт переделанных билетов, вел с ним в присутствии Иванисова подробные переговоры об этом сбыте, причем из слов его можно было прямо заключить, что билеты подделываются и переделываются в тюремном замке, и он, Неофитов, получает их для сбыта от самих подделывателей. Неофитов между прочим предложил Лазареву поступить через его посредство на службу в один банк для того, чтобы похитить из него известную книгу и тем скрыть следы преступления. Сбывая переданные билеты ему, Неофитов, по словам Иванисова, называл их крадеными. За билет Волжско-Камского банка в 7 тысяч 300 рублей Лазарев отдал Неофитову девять купленных Иванисовым в конторе Марецкого 5-процентных банковых билетов, всего на 1 тысячу рублей. В получении билета с уплатою за него означенных 1 тысячи рублей наличными деньгами и 2 тысяч рублей впоследствии Лазарев выдал Неофитову расписку, подписанную вымышленным именем Рождественского. Все переговоры Неофитова с Иванисовым и Лазаревым и передача билетов происходили в часы свиданий арестантов с посторонними лицами, частью в комнате с решеткой, назначенной для этих свиданий, а частью в самой конторе тюремного замка. Иванисов, находившийся в то время под домашним арестом, незадолго перед тем содержался в замке и притом в одной камере с Неофитовым, который поэтому относился к нему с полным доверием и, по-видимому, в отрекомендованном ему Лазареве не подозревал намерения обнаружить сбыт переделанных билетов. 3 августа 1873 года лишенный по суду всех особенных прав состояния Иосиф Карлович Матусевич, ныне умерший, представил следователю весьма неискусно переделанный билет Промышленного банка в Москве на сумму 10 тысяч рублей сроком по 20 июля 1873 года. По объяснению Матусевича, билет этот был получен им через содержащегося в Басманской части Аркадия Верещагина, который, сделав в Промышленный банк вклад в 100 рублей, полученный из Банка билет отдал ему, Матусевичу, для переделки и сбыта. В квартире Матусевича этот билет был переделан в 10 тысяч рублей неизвестным Матусевичу лицом, которого с этой целью прислал к нему Верещагин, сделавший на билете во избежание присвоения его Матусевичем собственноручную подпись. Переделкою билета Верещагин остался весьма недоволен; все старания как его, так и Матусевича сбыть билет остались безуспешными, причем Матусевич, заметив, что Верещагин собирается выдать его с билетом судебному следователю 3 участка Москвы, решился сам представить билет судебному следователю 1 участка Москвы, в производстве которого уже находилось дело о переделке таких билетов. Вследствие изъявленного Матусевичем согласия вместе с содержащимся в Городской части арестантом Леонидом Плехановым оказывать содействие к получению из Московского тюремного замка переделываемых там банковых билетов он был неоднократно отправляем в замок под наблюдением помощника надзирателя Ионина с письмами и поручениями от Плеханова, а также и прямо от себя для того, чтобы заказать в замке и затем получить какие-либо переделанные билеты. Перед одним из последних таких отправлений Матусевича в замок, 14 сентября 1873 года, у него был произведен обыск, по которому у него под поясом найден был заклеенный сверток; в свертке этом оказался билет Московской сохранной казны 1873 года с явно вытравленным означением номера, числа, месяца, заложенного предмета, его оценки и суммы, выданной в ссуду. На вытравленных местах билета остались желто-оранжевые пятна. Привлеченный уже к делу в качестве обвиняемого Матусевич объяснил, что означенный билет он получил в замке 7 сентября 1873 года от арестанта Павловского, в свою очередь, получившего его от занимающегося сбытом переделанных билетов арестанта Зильбермана. По заказу Матусевича все наиболее важные места на билете были вытравлены, и уже в таком виде он к нему был доставлен. По сведениям, доставленным к делу Московским купеческим, Волжско-Камским и Промышленным банками, оказывается: 1) билеты Купеческого банка в 60 тысяч и 10 тысяч рублей переделаны из таковых же билетов другой стоимости, но какой именно, в точности определить невозможно. В этих билетах действительны только подписки должностных лиц банка, все же остальное переделано или написано вновь по вытравленным местам, и притом рукой, во многих отношениях неумелою, без соблюдения некоторых действующих в банке приемов при надписании билетов; 2) билет Волжско-Камского банка в 7 тысяч 300 рублей переделан из билета в 100 рублей, выданного 2 декабря 1872 года на имя неизвестного; в билете этом переделано или вновь написано все, кроме подписей должностных лиц; 3) билет Промышленного банка в 10 тысяч рублей переделан из билета в 100 рублей, выданного 24 июля 1873 года на имя неизвестного; в билете этом переделано и написано вновь все, кроме подписей должностных лиц, а также обозначения книги и листа.

Осмотром книг Московского купеческого банка за 1870—1872 года, содержащих обрезки выданных из банка билетов, обнаружено, что вышеозначенные переделанные билеты как по форме обрезов, так и по другим характеристическим признакам, пятнам, росчеркам и т. д., совершенно соответствуют: билет в 60 тысяч – обрезку от билета в 100 рублей, выданного 20 ноября 1872 года, билет в 10 тысяч рублей – обрезку от билета также в 100 рублей, выданного 15 сентября 1872 года – оба на предъявителя. По химическому исследованию билетов Купеческого банка в 10 тысяч рублей, Промышленного банка в 10 тысяч рублей и Ссудной казны оказалось, что все эти билеты были подвергнуты вытравлению, причем для вытравления билета Ссудной казны была употреблена кислота. При производстве предварительного следствия обвинение в переделке и сбыте переделанных банковых билетов пало на арестантов Московского тюремного замка, уже осужденных и приговоренных к разным наказаниям,– Александра Тимофеевича Неофитова, Леонида Константиновича Плеханова, Валентина Николаевича Щукина и Андрея Макаровича Сидорова, а обвинение в одном только сбыте переделанных билетов – на арестантов Константина Карловича Зильбермана, Аркадия Николаевича Верещагина и на бывших на свободе Константина Огонь-Догановского и Александру Казимировну Щукину. Сверх обстоятельств, изложенных выше и независимо от нижеприведенных объяснений обвиняемых к изобличению их следствием, обнаружены такие данные.

По обыску у арестанта Андрея Макаровича Сидорова в камере его и столе с его вещами были найдены: 1) коробка с сандараком и тряпочкой; 2) маленький пузырек с бесцветной жидкостью и белым осадком; 3) пустой пузырек с сильным запахом хлора; 4) два пузырька с неизвестными жидкостями; 5) горшок с разведенным рыбьим клеем; 6) кусок такого же клея; 7) записки и счеты, в которых упоминается о хлористой извести, рыбьем клее, едком кали, английском мыле и стальных опилках, а также о составе из этих веществ. По обыску у обвиняемого Матусевича в его квартире найдена была склянка с хлоровою водой и кисточка. По заключению медицинской конторы, в предметах, найденных у Сидорова, оказались остатки или признаки: хлористой извести, щавелевой кислоты и селитряной кислоты – веществ, употребляемых для вытравления написанного на бумаге чернилами. Из того же заключения видно: а) что сандарак, между прочим, употребляется для натирания тех мест бумаги, с которых написанное соскоблено, с целью предупредить расплывание вновь написанного; б) что рыбьим клеем намазывают вытравленные на бумаге места, также для того, чтобы вновь написанное не расплывалось. По обыску в камере арестанта Неофитова под церковью в Московском тюремном замке между бумагами его найдены были упомянутые выше расписки, выданные ему при получении от него билетов,– две Иванисовым и одна Лазаревым от имени Рождественского. Из приложенных к делу фотографических снимков с тайной переписки между арестантами Неофитовым, Иванисовым и Верещагиным, а также с писем Неофитова к Верещагину и Верещагина к Шпейеру и Жеребцовой видно, что между тремя первыми происходили переговоры о предприятии, которое должно было доставить им деньги. К делу приложено письмо за подписью К. З., написанное к Матусевичу, по его словам, Зильберманом. В этом письме Зильберман просит деньги передать ему в чае, а билет обещает передать в грязном белье. По сличении почерков, которыми написаны билеты Купеческого банка в 60 тысяч рублей и 10 тысяч рублей, Волжско-Камского банка в 7 тысяч 300 рублей и Промышленного банка в 10 тысяч рублей как между собою, так и с почерками обвиняемых, эксперты пришли к заключению: 1) что все билеты в означении прописью суммы писаны одной рукою; 2) что почерк этой руки имеет сходство с почерком Сидорова. Спрошенные при следствии в качестве свидетелей арестанты, содержавшиеся в Московском тюремном замке и при частных домах в период обнаружения переделки билетов, показали: Василий Яковлевич Самохвалов, что переделкой билетов в тюремном замке занимались Неофитов, Плеханов и Щукин, о чем последний сам говорил свидетелю и даже показывал ему два переделанных билета Волжско-Камского банка в 60 тысяч рублей и 40 тысяч рублей. Билеты эти Щукин передал жене своей Александре Казимировой, приходившей к нему в замок. Один из переделанных билетов Неофитов, Плеханов и Щукин сообща сбыли кому-то перед самым обнаружением переделки. Узнав о ней, Неофитов и Плеханов стали требовать со Щукина 700 рублей за то, чтобы устранить его от дела, но Щукин денег этих им не дал и о предложении их тогда же заявил многим лицам в замке. Кроме поименованных лиц, билеты переделывал и Андрей Сидоров, чему свидетель был очевидцем. Для переделки Сидоров сначала намазывал места, назначенные для вытравления, кислотой с сандараком, затем смачивал их водой и тер хлористою известью, после чего на билете не оставалось никаких следов чернил; потом билет просушивался, вытравленные места покрывались рыбьим клеем и по ним уже Сидоров вписывал новый текст билета.

Переделанные таким образом билеты Сидоров сбывал вместе с Зильберманом, причем последний жаловался, что тот мало платит ему за работу. После возбуждения настоящего дела Щукин через посланного неизвестного человека убеждал свидетеля отказаться от данных им показаний, а Александра Щукина уговаривала арестанта Дмитрия Михеева дать благоприятное для мужа ее показание, за что и заплатила ему в присутствии свидетеля. По указаниям, сделанным Самохваловым, в камере Андрея Макаровича Сидорова произведен был обыск. Николай Филиппович Угольников: летом 1873 г. Сидоров показывал ему бумагу, похожую на билет, и говорил, что если это они пропьют, то и «еще будет». Михаил Иванович Муравлев и Кузьма Иванович Говоров: в декабре 1872 года Щукин показывал Муравлеву банковый билет в 60 тысяч рублей и предлагал ему купить его или принять в залог. Константин Евгеньевич Голумбиевский: слышал от Щукина, что у него во время обыска в замке был зашит в подушке отлично сделанный фальшивый банковый билет в 24 тысячи рублей. Арон Машкович: в конце августа 1873 года Плеханов, переведенный из тюремного замка и содержавшийся вместе со свидетелем в Городской части, показывал ему поддельный банковый билет в 7 тысяч 300 рублей и просил его найти купца еврея, которому можно было бы сбыть этот билет. Николай Михайлович Страхов: в октябре 1872 года, когда по тюремному замку прошел слух, что смотритель будет делать в замке обыск, Зильберман прибежал к свидетелю во дворянскую камеру (в которой обыкновенно обыска не производили) и, отдавая ему сложенную и завернутую бумагу, просил ее спрятать. Бумага эта, как в этом удостоверился свидетель, возвративший ее Зильберману после обыска, оказалась билетом Волжско-Камского банка в 7 тысяч 300 рублей. Григорий Николаевич Анненский: в 1873 году, во время содержания его при Арбатской части вместе с Верещагиным и Щукиным, между последними происходил слышанный свидетелем разговор, во время которого Щукин просил Верещагина помочь ему прикончить дело, для чего найти лицо, согласное за недорогую цену взять на себя подделку и переделку банковых билетов. Михаил Михайлович Энгельгардт и Алексей Иванович Бурмистров: в тюремном замке в конце 1872 года и в начале 1873 года ходили общие слухи о том, что Неофитов и Щукин занимаются подделкой и переделкой банковых билетов, а Плеханов и Зильбермаи по сбыту этих билетов состоят сводчиками. Свидетелю Бурмистрову арестант Муравлев говорил о том, что Щукин предлагал ему купить поддельный банковый билет в 60 тысяч рублей, сам же Щукин говорил свидетелю, что Неофитов требует с него, Щукина, 800 рублей и в случае отказа грозит припутать его к делу о билетах. Василий Ильич Топорков: осенью 1872 года, вскоре по освобождении его из тюремного замка, он стал посещать содержавшегося там Верещагина, который рассказал ему о том, что в замке искусно подделываются и переделываются всякого рода банковые билеты, акции, облигации и другие документы, удобные для сбыта через посетителей, предложил ему, Топоркову, получить фальшивый банковый билет в 10 тысяч рублей, а по этому билету деньги из Козловского банка. Желая обнаружить сбыт таких билетов, Топорков продолжал переговоры с Верещагиным, который вскоре заболел и, отправляясь в больницу, поручил переговоры с Топорковым Плеханову. Последний также сообщал Топоркову сведения о подделке билетов в тюремном замке. Дмитрий Васильевич Макеев: в декабре 1872 года он видел у Щукина банковый билет в 24 тысячи рублей. Щукин часто бывал у Неофитова в камере его под церковью. Там они в присутствии свидетеля рассматривали какие-то банковые билеты, причем говорили ему, Макееву, чтобы он о виденном им никому не сообщал. Банковый билет в 60 тысяч рублей свидетель видел у Неофитова. В феврале 1873 года Плеханов сказал свидетелю, что с банковым билетом в 60 тысяч рублей кто-то попался и просил Макеева принять на себя всю вину в переделке банковых билетов, заявив при этом следователю, что билет в 60 тысяч рублей он подделал сам, а билет Волжско-Камского банка в 7 тысяч 300 рублей передал Плеханову не за подделанный, а за похищенный. За принятие на себя означенной ответственности Плеханов обещал Макееву денег и хотел дать ему один билет для того, чтобы его нашли при обыске. На предложение Плеханова Макеев сначала согласился, так как он приговорен за подстрекательство на убийство к ссылке в каторжные работы и ему безразлично взять на себя подделку билетов. Александра Казимирова-Щукина, встретив свидетеля в канцелярии следователя, просила его не показывать на ее мужа, за что обещала ему денег и тут же дала ему 1 рубль. Иван Семенович Лайшевцев со слов Макеева подтвердил приведенное показание его о подговоре его, Макеева, Плехановым принять на себя ответственность за подделку банковых билетов.

Андрей Иванович Кудрин, осужденный по делу о скопцах Кудриных и др.: в 1871 году в Московском тюремном замке в камере Неофитова часто собирались Плеханов, Верещагин и Иванисов, занимаясь какими-то бумагами, похожими на банковые билеты. В замке происходила переделка билетов, которые оттуда сбывались разными путями. Перед Политехническою выставкой 1872 года в замке были устроены мастерские, которыми заведовал Иванисов; в мастерских этих и происходила переделка билетов посредством щавелевой кислоты, едкого кали и рыбьего клея. Банковые билеты свидетель видел и у Неофитова и у Иванисова. Летом 1873 года, во время содержания свидетеля вместе с Верещагиным в Басманной части, к Верещагину приходил Матусевич, и они вместе устраивали переделку билета в 100 рублей в билет на 10 тысяч рублей. С этой целью Верещагин взял у свидетеля 100 рублей и внес их в Промышленный банк, а полученный оттуда билет передал Матусевичу, который принес этот билет уже переделанным. Посредством этого билета Верещагин и Матусевич хотели обмануть следователей, доставив им этот билет под видом обнаружения подделки, и получить за это деньги. Пафнутий Пафнутьевич Тюрин (оговоренный Плехановым и Матусевичем в подделке банковых билетов, но освобожденный от преследования за недостатком улик): Щукин говорил ему, что Неофитов и Плеханов требуют с него 700 рублей за устранение его от дела об этой подделке. Макеев же подробно рассказывал свидетелю о подговоре его Неофитовым и Плехановым к принятию на себя виновности в подделке. Плеханов вел с Тюриным и Зильберманом переговоры о переделке билетов, для чего он хотел добыть от арестанта Судзиловского находившийся у него билет Купеческого банка в 100 рублей, который и переделать. Сверх изложенного, переделка банковых билетов и сбыт их разъясняются следующими показаниями посторонних свидетелей (не арестантов). Из показаний помощника квартального надзирателя Александра Николаевича Ионина видно, что он сопровождал в тюремный замок Матусевича, который взялся получить из замка переделанные билеты и представить их надлежащей власти. Матусевич имел свидания, между прочим, с Зильберманом и говорил, что получил от него билет Ссудной казны. По удостоверению помощника смотрителя тюремного замка Алексея Мудрова, в 1873 году Неофитов был не особенно близок с арестантами Макеевым и Зильберманом. Из показаний купца Дмитрия Ивановича Калинина видно, что в марте 1874 года Андрей Сидоров, уже освобожденный из тюремного замка, предлагал ему доставить для сбыта подделанные банковые билеты. Причетник церкви Московского тюремного замка Михаил Иванович Озерецковский показал, что зимою 1873 года арестант Плеханов просил его разменять принадлежавшие ему, Плеханову, 5-процентные банковые билеты – два по 150 рублей и три по 100 рублей. Билеты эти свидетель разменял в конторе Волкова и полученные за них деньги отдал Плеханову.

Из показания свидетеля Лазарева, счета из конторы Марецкого на имя Иванова и сведений, доставленных к делу конторою Волкова, оказывается, что билеты, размененные Озерецковским по поручению Плеханова, те самые, которые были куплены Ивановым в конторе Марецкого и которыми они, Иванов и Лазарев, заплатили Неофитову за полученный от него переделанный билет Волжско-Камского банка в 7 тысяч 300 рублей. Из показания арестанта Тюрина, между прочим, видно, что Неофитова и Щукина в замке посещал Огонь-Догановский, который даже был шафером на свадьбе Щукина, совершившейся в церкви замка. Дворянин Владимир Васильевич Михайлов, служивший в конторе Огонь-Догановского по коннозаводству, объяснил, что зимою 1872 и 1873 года (по первому показанию Михайлова – до Рождества Христова 1872 года, а по второму – в январе 1873 года) Щукин письмом пригласил Огонь-Догановского к себе в замок, куда тот и ездил два раза вместе со свидетелем, остававшимся при лошади. В последнее из этих посещений Огонь-Догановский вышел из ворот замка вместе с Александрою Щукиной, с которою заходил в дом Клюгиной. Возвратившись оттуда к свидетелю, ожидавшему на улице, Догановский показал ему вышеозначенный билет Московского купеческого банка в 60 тысяч рублей, сказав, что получил его от Щукина, который просил его, Догановского, билет этот разменять или заложить, причем из вырученных денег удержать должные Щукиным Догановскому 5 тысяч рублей. Рассмотрев вместе с Михайловым этот билет и высчитав по нему проценты, Догановский нашел, что таковых накопилось на сумму более 20 тысяч рублей. Заподозрив, что билет этот краденый, Догановский не захотел оставлять его у себя и разменивать, а отдал его Александре Казимировой-Щукиной. Показаниями свидетелей, служивших в учрежденной Огонь-Догановским конторе по коннозаводству, Ивана Арсентьевича Благовещенского, Петра Никитина, отца его Никиты Петрова, Ивана Алексеевича Загонова, Александра Алексеева, жены его Прасковьи Ульяновой, Фаустина Михайлова, Оттмар-Штейна и Глеба Павлова удостоверяется, что в начале 1873 года Огонь-Догановский с целью успокоить служащих своей конторы, которые требовали у него жалованья, и, усматривая в действиях его все признаки обмана, беспокоились о внесенных ему залогах, показывал им билет Московского купеческого банка в 60 тысяч рублей, утверждая, что билет этот действительный, и предлагал разменять его. Губернский секретарь Сергей Сергеевич Ловейко, служивший в конторе Долгорукова, объяснил, что Огонь-Догановский показывал ему банковый билет в 60 тысяч рублей и говорил, что билет этот у него в залоге до июля и что за безвестным отсутствием залогодателя он билет разменять не может. Обвиняемые Александр Тимофеевич Неофитов, Леонид Константинович Плеханов, Аркадий Николаевич Верещагин и Валентин Николаевич Щукин, не сознаваясь в переделке и сбыте переделанных банковых билетов, взаимно оговаривая друг друга, в своих пространных, нередко противоречивых показаниях, объяснили: Неофитов: Верещагин неоднократно предлагал ему заняться сбытом переделанных в замке банковых билетов, но он, Неофитов, зная Верещагина за человека крайне не трезвого поведения, никогда бы не согласился вступить с ним в какое бы то ни было серьезное дело. Затем по предложению Иванисова он, Неофитов, взял на себя содействие к обнаружению переделки билетов в замке, для чего добытые им такого рода билеты передал Иванисову и Лазареву, зная, что они явились к нему по поручению следователя. Из этих билетов билет Волжско-Камского банка в 7 тысяч 300 рублей он получил от Плеханова, который добыл его от арестантов Тюрина и Сушкина также с целью способствовать открытию преступления. Другой же билет Купеческого банка в 60 тысяч рублей он, Неофитов, получил от Щукина для залога, причем Щукин билет этот выдал не за переделанный, а за похищенный. На первом допросе Неофитов показал, что оба вышеозначенных билета он получил от Плеханова. Плеханов на первых допросах: билет Волжско-Камского банка он получил для сбыта от Тюрина не за переделанный, а за похищенный, и затем билет этот передал Неофитову, с которого и получил деньги. На последующих допросах до конца следствия Плеханов утверждал, что приведенное показание им ложно и дано им по просьбе и указаниям Неофитова, который имел на него, Плеханова, так же как и на Верещагина и Щукина и некоторых других арестантов весьма сильное влияние. Никакого билета он, Плеханов, от Тюрина не получал и Неофитову не передавал. Вскоре после возбуждения настоящего дела Неофитов рассказал ему, что два находившихся у него подложных банковых билета попали в руки следователя, и он, Неофитов, должен быть привлечен к возникающему следствию. Для устранения такого своего привлечения Неофитов упросил его, Плеханова, во-первых, уговорить Дмитрия Макеева принять на себя переделку и сбыт билета в 60 тысяч рублей; во-вторых, ложно сознаться следователю в сбыте другого билета в 7 тысяч 300 рублей, причем сказать, что он, Плеханов, получил этот билет от Тюрина не за поддельный, а за похищенный.

По словам Неофитова, наказание за означенное преступление не может превышать того, к которому Плеханов уже приговорен судом. К исполнению своей просьбы Неофитов побудил его, Плеханова, главным образом обещанием устроить ему освобождение из-под стражи как лицу, сознавшемуся в сбыте интересующих судебную власть билетов и могущему обнаружить их подделывателей. Билет Купеческого банка в 60 тысяч рублей Плеханов видел у Щукина, который часто запирался с Неофитовым в его камере; Верещагин участвовал в сбыте переделанных билетов; десятитысячный билет Промышленного банка, переделанный им через Матусевича из билета в 100 рублей, Верещагин хотел подделать под один из билетов, похищенных у генерала Фролова, и сбыть его за деньги для новых розысков потерпевшему Фролову и судебному следователю Победимову. Тюрин занимался подделкою билетов в замке, а Зильберман комиссионерствовал по этому делу. Тюрину он, Плеханов, заказал переделать билет из 100-рублевого банкового билета, находившегося у арестанта Судзиловского. На приобретение этого последнего билета Плеханов дал Зильберману 45 рублей, но билета не получил. 5-процентные банковые билеты, данные им, Плехановым, для размена Озерецковскому, были получены от Неофитова, но не за сбытый билет, а просто с просьбою устроить размен их через кого-либо из знакомых. Щукин лично занимался подделкою и переделкою билетов, которые сбывал через посещавших его жену Александру Казимирову и Огонь-Догановского. Жидкости и вообще снадобья, необходимые для вытравления и переделки билетов, Щукину доставляла его жена. Он отдал ей билет Купеческого банка в 60 тысяч рублей в присутствии Плеханова. Вообще, все показания Плеханова представляют прямой оговор в переделке и сбыте переделанных банковых билетов Неофитова, Верещагина, Тюрина, Щукиных, Зильбермана и некоторых других. Верещагин: во время содержания своего в Басманной части в 1873 г. действительно по уговору с Иванисовым и Матусевичем устроил переделку принадлежащего ему 100-рублевого билета Промышленного банка в билет на 10 тысяч рублей с целью подделать один из билетов, похищенных у генерала Фролова, и тем ввести в заблуждение как потерпевшего, так и судебного следователя Победимова, с которых и получить деньги. В Московском тюремном замке по мысли и указаниям Неофитова и под его непосредственным руководством были правильно организованы подделка, переделка и сбыт подделанных и переделанных банковых билетов. В преступлениях этих принимали участие, кроме Неофитова, в качестве главного деятеля, Щукин, Тюрин и Андрей Сидоров – в качестве подделывателей, Плеханов и Зильберман (в замке), а Щукина и Огонь-Догановский (вне его) – в качестве сбытчиков-комиссионеров. Он, Верещагин, сам принимал участие в переговорах и распоряжениях о переделке и сбыте билетов и по совету Иванисова хотел исходатайствовать себе освобождение из-под стражи под денежное обеспечение, внесши таковое переделанными банковыми билетами, добытыми от Неофитова. Затем на основании хотя и чрезвычайно подробных, но местами сбивчивых объяснений Верещагина, оказывается совершенно невозможным точно определить не только степень участия каждого из вышепоименованных членов общества, организованного Неофитовым для переделки и сбыта банковых билетов, но и отделить обстоятельства, лично известные Верещагину, от тех, о которых он показывает по слухам и собственным своим соображениям. Тем не менее, в общем рассказ Верещагина представляется оговором всех обвиняемых, согласным с вышеприведенными данными, обнаруженными следствием. Из показаний Верещагина, между прочим, видно, что Неофитов в Московском тюремном замке в 1872 году пользовался исключительным положением и чрезвычайно сильным влиянием на окружавшую его среду арестантов. Он представлял центр, вокруг которого группировались Верещагин, Плеханов, Щукин, Иванисов и многие другие. В кружке, составившемся таким образом при Неофитове, происходили под его руководством постоянные разговоры и совещания о совершении разнообразнейших преступлений для приобретения денег. Неофитовым на этих совещаниях был даже выработан и изложен план целого преступного общества, учрежденного на началах промышленной ассоциации для добывания денег посредством преступлений. Общество это, управляемое советом из председателя и трех членов, должно было руководить преступною деятельностью своих членов, указывать им наилучшие способы для совершения преступлений и всячески при совершении их содействовать, для чего снабжать членов своих деньгами из основного складочного капитала общества. Прибыль, выручаемая членами такой шайки посредством преступлений, должна была частью делиться между ними, частью идти на увеличение основного капитала. Одним из главных средств общества имело быть помещение на должности и места, важные при совершении преступлений и сокрытии их следов, членов общества, снабженных всевозможными подложными документами. Мысль о таком преступном обществе, правильно, твердо и широко организованном, должна была осуществиться прежде всего в Московском тюремном замке и выразиться в сбыте кружком арестантов, с Неофитовым во главе, поддельных, переделанных и похищенных ценных бумаг.