Текст книги "Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века"

Автор книги: И. Потапчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 90 страниц)

Но я до сих пор еще не объяснил вам значения экспертизы, несмотря на то, что уже несколько раз останавливал на ней ваше внимание. Значение ее в делах, подобных настоящему, большое. Как, в самом деле, без нее могли бы мы разобраться в этой массе книг, счетов и документов? Экспертами в настоящем процессе являются лица, сведущие в области наук и практики финансовой и политико-экономической, а также в бухгалтерии. Мы слышали их выводы и должны отдать им справедливость в том, что выводы эти отличались точностью и определенностью – этими несомненными признаками истинного знания. Но достаточно ли таких внешних признаков для того, чтобы по достоинству оценить экспертизу? Какое нужно мерило, чтобы определить ее достоверность? В экспертизе следует отделить фактическую сторону от тех выводов, которые вам предлагаются и которые составляют приложение известных научных данных к обстоятельствам дела, обнаруженным на суде; обстоятельства дела устанавливаются исключительно вами и вы единственные судьи, определяющие их достоверность. Таким образом, прежде всего надо решить, действительно ли те факты, из которых эксперты черпают свои заключения, представляются доказанными и соответствуют ли их выводы тем обстоятельствам, при которых они делаются. При оценке самих выводов полезно, конечно, обсудить, имеют ли они характер бесспорных и несомненных положений научных, или же составляют только более или менее удачные предположения. Условием, можно сказать, внешним, которым определяется достоверность экспертизы, служит также и то, согласны ли эксперты в своих заключениях. Объяснения мои о значении экспертизы не должны, однако, стеснять свободное суждение ваше о ней, так как вы оцениваете ее одинаково с другими доказательствами исключительно по убеждению вашей совести; объяснения мои вообще не более как советы, которые вы вольны принять или отвергнуть. По составленным вам вопросам, касающимся обвинений в растрате и злонамеренном разрешении ссуд, мне остается еще дать одно объяснение, относящееся, говоря юридическим языком, к объекту преступления; здесь было указано на то, что оба эти преступления имели предметом своим основной капитал, из которого разрешены были ссуды и который независимо от того был растрачен; таким образом, два преступления направлены к одной и той же цели – к похищению и истощению ссудами одного и того же основного капитала. Это как бы кто сказал нам, что у кого-нибудь похищена вещь и один говорил бы, что ее украли, а другой – отняли, ограбили. Нет ли тут недоразумения? Вам надо обсудить, действительно ли растрата и неправильное разрешение ссуд имели своим предметом один и тот же капитал, поглощенный этими двумя способами в одно и то же время, и не пошел ли весь этот капитал на ссуды; тогда, конечно, нет места растрате; если же, наоборот, вы признаете, что основной капитал был растрачен, а обвинение не указало вам на то, чтоб позаимствования и ссуды разрешались из другого фонда, то, очевидно, что это последнее обвинение должно пасть, ибо не логично было бы признавать при таких условиях оба обвинения доказанными. По этим двум обвинениям привлечены к ответственности лица, входящие в состав правления: Шеньян, Синебрюхов, Лангваген, Сутугин – по обвинению в злонамеренных ссудах – и барон Фитингоф. Степень участия этих лиц, по выводам прокурорского надзора, представляется совершенно одинаковой. Такое положение подсудимых по отношению к первым трем ими и не оспаривается: они не отвергают того, что принимали деятельное участие в операциях банка, и давали по этому предмету подробные объяснения, повторять которых нет надобности. Но иное, по их словам, было положение Сутугина и Фитингофа; Сутугин не занимал такого видного положения, как они: он был исполнителем, был тем, куда его ставили, не вмешиваясь в распорядительную часть и не принимая участия в обсуждении того, насколько правильны и выгодны те предприятия, в которые вступал банк; если затем на счете Сутугина числился личный его долг банку, то объясняется это тем, что он брал взаймы на операции, в которых участвовал, а не для своих выгод.

Таково объяснение Сутугина и его защиты. Предположим, что вы согласитесь с этими доводами и не остановитесь исключительно на том положении, что коль скоро он был членом правления, то должен отвечать за все его действия. Вы, как судьи совести, без сомнения, имеете право обсуждать вопрос о виновности не с одной формальной точки зрения: для вас цель и побуждения могут иметь большое значение, и потому вам важно знать, какое было, сравнительно с другими, участие Сутугина и Фитингофа в делах банка, действительно ли они протягивали руки к банковому сундуку? Относительно Фитингофа само обвинение несколько смягчилось и не указывало вам на активное участие его в судьбах банка, а гражданский истец отказался даже от всякой к нему претензии. Сам Фитингоф, а равно и остальные члены правления говорят, что он совершенно был чужд дел банка; правда, у него тоже был личный долг в 1 тысячу 940 рублей, но как только он был поставлен ему в улику по обвинению в том, что он в ущерб интересам банка неправильно разрешал себе и другим членам правления ссуды, он поспешил заплатить свой долг и таким образом сделал все, что было в его власти, чтоб снять с себя это обвинение. Останавливая ваше внимание на этих обстоятельствах, очерчивающих положение, которое Сутутин и Фитингоф занимали в составе правления Кронштадтского банка, я уверен, что, обсудивши их, вы произнесете им совершенно правильный и справедливый приговор.

Перехожу теперь к вопросу о вкладных билетах, на котором всего больше останавливалось судебное следствие; разногласие между сторонами было по этому предмету полнейшее: одни доказывали, что билеты эти подложны, что лица, составлявшие их, виновны в подлоге, а пользовавшиеся ими – в соучастии в подлоге. С другой стороны, вы слышали совершенно противоположный взгляд: вам говорили, что билеты эти действительны, что это осуществление кредита, что вкладные билеты не более как гражданская сделка, из которой могут только возникать гражданские отношения и, наконец, что такого рода оборот разрешен правительством. Разноречие, как вы видите, коренное. Из чего же оно возникает? Из понятия о подлоге или из своеобразного взгляда на финансовые обороты? Рассмотрим вопрос с этих двух точек зрения. Что такое подлог и какие его существенные элементы? Подлогом признается извращение или искажение истины, сделанное в документе против желания или без согласия того лица, которому этот документ может нанести ущерб и притом одним из способов, который составляет предмет особого определения закона уголовного; сообразно с этим подлог может состоять или во внешних изменениях в документе, как-то: подчистке цифр, букв, подделке подписи, почерка и т. п., или в изменении внутреннего содержания документа, т. е. помещении в нем ложного удостоверения о том, что в действительности не происходило. Знает ли наш закон этот юридический вид подлога? Статья 362 Уложения, к признакам которой относит обвинительный акт составление вкладных билетов, говорит о помещении в акте или документе заведомо ложных сведений. Итак, извращение истины, на основании нашего уголовного закона, может выражаться в помещении ложных сведений в документе. Для наличности подлога нужно, чтобы такие ложные сведения были помещены с целью извлечь противозаконную выгоду, т. е. такую выгоду, которая может быть получена не иначе, как путем нанесения другому материального вреда. Но можно нанести другому вред и не принести себе никакой пользы, и это вовсе не необходимо в подлоге, ибо достаточно одного стремления извлечь для себя противозаконную выгоду, совершенно не зависимо от того, достигнута ли эта цель. Таким образом, для определения законного состава преступления вовсе не важно то, что некоторые подсудимые разорились в тех операциях, которые они вели на вкладные билеты. Иначе должен быть поставлен вопрос по отношению к наносимому другому лицу ущербу: необходимо, чтобы извращение истины нанесло бы ему действительный вред или, по крайней мере, имело бы силу его причинить; с этой точки зрения могут спросить: так как Кронштадтский коммерческий банк, выдавая вкладные подложные билеты, направлял этот подлог против самого себя, то может ли быть речь о таком ущербе? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо разграничить правление банка от самого банка. Кронштадтский банк есть компания, состоящая из лиц, владеющих акциями; правление же банка – только исполнительный его орган; все потери банка ложатся на компанию, а не на правление; обязательство уплатить вклад по выданному билету принимает банк, а не правление; следовательно, если вклад сделан не был, а обязательство на него выдано, то страдает от этого не правление, а банк – акционерная компания. Я не говорю уже о третьих лицах, получающих эти билеты в уверенности, что они по ним получат по наступлении срока вклада; вопрос о них возникал бы при обвинении в мошенничестве. Итак, наличность ущерба есть, ибо ответственным по вкладным билетам лицом является акционерная компания – банк, а не правление его, выпускавшее эти билеты.

На этом я и мог бы покончить объяснения по вопросу о том, соответствуют ли вкладные билеты Кронштадтского коммерческого банка законному понятию о подлоге, но защита приглашает вас на почву бытовую, на почву финансовых предприятий, и это обязывает меня перенестись на нее. Защита утверждает, что вкладные билеты вовсе не удостоверяют того, что по ним была внесена в банк известная сумма денег государственными кредитными билетами; что за выдачей вкладного билета прячется сделка другого рода, заключающаяся в том, что, учтя в банке вексель, известное лицо не берет денег, а вносит их в кассу банка и получает вкладной билет на причитающуюся ему сумму. Защита говорит, что выпуск вкладных билетов составляет операцию, разрешенную министерством финансов, и в подтверждении этого ссылается на то, что Обществу Боровичской железной дороги дозволено было внести залоги вкладными билетами в Государственный банк в размере 50 процентов акционерного капитала, тогда как следовало внести их наличными деньгами. Давая такое разрешение, продолжает защита, министр финансов не мог сомневаться в том, что вкладные билеты выданы будут не на внесенные в банк наличные деньги, ибо, в противном случае, какая надобность была бы ходатайствовать о разрешении того, что и так дозволено. Ввиду того толкования, которому подвергается разрешение, данное министром финансов, я считаю нужным восстановить перед вами в истинном свете содержание этого документа, прочтенного на судебном следствии: оно заключает в себе разрешение Обществу Боровичской железной дороги представить 50 процентов акционерного своего капитала вкладными билетами Кронштадтского коммерческого банка. В документе этом ничего не говорится о том, что вкладные билеты могут быть выпущены Кронштадтским банком под какую-либо другую ценность, кроме наличных денег, так что все сказанное вам по этому предмету защитою должно быть отнесено в область догадок, уместность которых в отношении распоряжений высшего правительственного лица и в вопросе столь серьезном вы взвесите по достоинству. Если, однако, допустить, что разрешение министра финансов уполномочивало Кронштадтский банк выпустить вкладные билеты без наличных денег, то, казалось бы, что наименьшее требование, которое к такому разрешению могло быть предъявлено, это определить – чем же должны были быть заменены деньги? К этому вопросу относится также показание свидетеля Цимсена, бывшего директора особой канцелярии по кредитной части, отвергавшего то, что разрешен был выпуск вкладных билетов без денег, но защита полагает, что Цимсен мог этого и не знать, ибо, по ее мнению, будто не все то известно в министерстве финансов, что проектируется в финансовом мире. Наконец, вызванный защитою эксперт Сущов показал, что выпуск вкладных билетов под вексель только тогда может быть признаваем операцией терпимой, когда, во-первых, определена кредитоспособность лица, выдавшего вексель, и, во-вторых, цена выданных вкладных билетов соответствует наличности кассы в тот день, когда билеты выпущены: если выпущено на 20 тысяч рублей билетов, то вся эта сумма должна находиться в банке. Указывали вам также на то, что операция эта практикуется во всех банках и свидетельствовать об этом призван был Баранов; на предложенный ему вопрос он хотя сначала и сказал, что может отвечать только путем исключения тех банков, которые их не выдавали, но заявил потом, что стесняется более подробно говорить об этом предмете, потому что он может компрометировать тех лиц, до которых касается. Этим исчерпываются данные, на основании которых может быть признано то, что вкладные билеты выпускаемы были всеми банками без денег. Защита объясняла вам, кроме того, что вкладной билет есть простое долговое обязательство банка, такое же обязательство, как вексель, счет, сохранная расписка, и что все возникающие из этого обязательства и отношения подлежат разбирательству судом гражданским. Нет ли тут недоразумения, вытекающего из того, что обязательство по вкладному билету выдает правление, тогда как ответствует по нему банк? Во всяком случае все, что касается гражданского характера этого дела, которым, как выразился один из гражданских истцов, все пугают, составляет вопрос, не подлежащий вашему разрешению, вопрос юридический. Вам также говорили, что в этом деле возникают такие вопросы, в зависимости от разрешения которых судом гражданским находится самое возбуждение уголовного преследования. Один из подсудимых, например, князь Оболенский, сказал, что он выдал векселей на всю сумму полученных им вкладных билетов, Шеньян отвергает это, следовательно, возникает спор о достаточности обвинений, представленных по вкладным билетам, спор, которого суд уголовный разрешить не может. Имеет ли этот спор какое-нибудь значение при разрешении вопроса о подложности вкладных билетов? В основании выдачи вкладных билетов без представления наличных денег лежит предположение о таком обороте, при котором, как сказали эксперты, лица, имеющие получить под учет векселя известную сумму денег, оставляют ее в банке и получают вкладной билет; следовательно, учет должен и предшествовать получению вкладного билета, и в кассе находится та сумма, на которую он выдан. О каком же обеспечении может быть речь, когда полученные под учет векселя деньги оставлены в банке? Из чего же возникает вопрос о достаточности обеспечения, когда не векселя, а деньги лежат в кассе банка? Гражданскому или торговому суду, который, по мнению защиты, только и был бы компетентным в разрешении этих вопросов, делать тут нечего, но если бы даже и признать, что дело имеет характер исключительно гражданский, то признать это составляет обязанность нашу, вы же призваны разрешить вопрос фактический о том, доказано ли, что из Кронштадтского банка с 1876 по 1879 гг. за недостатком наличных средств выпускаемы были вкладные билеты, составленные по установленной форме, но заключавшие в себе ложное удостоверение о внесении в банк не поступавших туда денежных вкладов, взамен которых были представлены векселя, или же билеты выдавались и без векселей. Если вы утвердительно ответите на этот вопрос, защита не лишена будет права представить суду свои соображения об отсутствии в этом деянии признаков преступления, и суд должен будет войти в обсуждение этого вопроса. При разрешении вопроса, касающегося исключительно события преступления, равно как и при разрешении всякого другого вопроса, вы можете дать ограниченный ответ, выделив из него то, что вы признаете недоказанным. Так вы, быть может, найдете, что доказан только выпуск билетов под векселя, или, наоборот, без векселей, и сообразно с этим вы изложите свой ответ, прибавив к словам «да, доказано» то ограничение, которое, по вашему убеждению, будет вытекать из признанных вами доказанными обстоятельств дела.

Полагаю, что по вопросу о событии преступления мною рассмотрены все данные, которые к нему относятся, и что вы не встретите никакого затруднения при разрешении его, тем более, что объяснения мои весьма мало прибавили к тому, что, я уверен, составляет результат ваших личных наблюдений во время судебного следствия и прений сторон.

Следующие вопросы касаются виновности лиц, которые в составе правления банка делали распоряжения о выпуске вкладных билетов. Вопросы эти так же, как и другие, касающиеся виновности подсудимых в выпуске вкладных билетов и соучастии в этом, будут подлежать разрешению вашему лишь в том случае, если вы признаете событие преступления доказанным. Лицами, которые по обвинительному акту распоряжались выпуском билетов, были Шеньян, Синебрюхов и Лангваген; они, как вы слышали, не отвергают того, что делали это, а Лангваген что и подписывал билеты в качестве директора банка, но говорят, что операция эта разрешена была министерством финансов. Таким образом, они признают факт, но отрицают его преступность и тем самым свою виновность. После тех разъяснений, которые я уже вам дал по вопросу о событии преступления, вопрос о виновности сводится к тому, сознавали ли подсудимые преступность своих распоряжений по выпуску вкладных билетов, в которые включены были заведомо для них ложные сведения о принятии наличными деньгами вклада, не только в действительности не поступавшего, но и не соответствовавшего даже наличности кассы банка в момент выдачи билета. Если, с одной стороны, нельзя не принять во внимание, что люди, посвятившие себя этим новым операциям, не могли не понимать истинного значения того порядка выпуска вкладных билетов, который практиковался в Кронштадтском банке, и отдавать себе верный отчет в том, насколько он соответствовал интересам банка и с тем вместе представлял опасность для посторонних лиц, принимавших их за действительные, рассчитывая беспрепятственно получить по ним означенный в них вклад, то с другой – необходимо также обсудить и то, действительно ли они находились в заблуждении относительно дозволенности такого оборота, в какой степени основательно было такое предположение и может ли оно быть признано таким обстоятельством, которое в ваших глазах уничтожает их ответственность. Закон уголовный карает злую волю, выразившуюся в каком-либо действии, и потому, чтобы признать подсудимых виновными, вам надо признать, что она руководила ими.

Следующие три вопроса касаются подсудимых Ланге, Бреме и Емельянова и также имеют предметом обвинения выпуск вкладных билетов, которые они подписывали: первый в качестве бухгалтера, второй – кассира и третий – контролера; от обвинения последнего отказался прокурор, мотивируя свой отказ тем, что Емельянов хотя и подписывал билеты как контролер, но обязанностей этих в действительности не нес, а был тем же бухгалтером, занимаясь ведением известных порученных ему книг банка. Отказ прокурора от обвинения Емельянова не избавляет суд от обязанности поставить нам вопрос о нем, а вас – разрешить его. Обсуждая вопрос о виновности Бреме и Ланге, вам придется установить разницу, которая существовала в служебном положении этих лиц и Емельянова; они объяснили, что хотя вкладные билеты и были ими подписываемы, но они считали себя обязанными делать это, так как за неисполнение отданного им распоряжения они могли подвергнуться удалению от должностей, представлявших для них единственное средство существования. Вы, господа присяжные заседатели, на основании житейского своего опыта не только рассудком, но и сердцем оцените объяснения подсудимых, обсудите это состояние зависимости подсудимых в связи с тем положением закона, что приказание никого не обязывает совершать преступления; вы также зададитесь и тем вопросом: какие противозаконные выгоды извлекли они из своего деяния; признать таковыми можно разве только то жалованье, которое они хотели сохранить и которое, впрочем, при истощении кассы, не особенно исправно уплачивалось им; указаний же на стремление достигнуть других выгод сделано не было.

Вопросы 17 и 18 относятся к подсудимым князю Оболенскому и Суздальцеву, степень участия которых в выпуске подложных вкладных билетов представляется, по выводам обвинения, одинаковой. По принятой системе я не буду перечислять вам все те улики, которые против них выставлены обвинением, а также сделанные на них защитой возражения, но на моей обязанности лежит остановить ваше внимание на том, что в улику князю Оболенскому приведено много такого, что может быть признано вами не имеющим отношения к предмету обвинения; поэтому, прежде чем разрешить вопрос о его виновности, вам необходимо определить, какой материал из судебного следствия может быть для этого пригоден, и затем отскоблить от него все те наросты, которые прямого отношения к делу не имеют. Таков, например, эпизод с риго-тукумскими акциями, которого нельзя было миновать на судебном следствии, ибо о нем упомянуто в обвинительном акте и для выяснения его вызываемы были свидетели; и если оборот с этими акциями был таков, как представляет его прокурор, то почему же князь Оболенский не привлечен к ответственности по обвинению в растрате вверенного ему для известного употребления имущества? Обвинение это, однако, не предъявлено, а между тем обстоятельства, относящиеся к нему, приводятся по настоящему делу. Но не для того ли это сделано, чтобы очертить перед вами нравственную физиономию подсудимого? Едва ли такая задача была бы правильна, так как она бы ставила подсудимого в необходимость защищаться от такого обвинения, за которое он суду не предан. Я приглашаю вас, господа присяжные заседатели, обсудить, имеет ли этот эпизод какое-нибудь отношение к выпуску заведомо подложных вкладных билетов, и если вы признаете, что нет, отбросьте его из числа предъявленных обвинением доказательств. Вам также сделаны были невыгодные для Оболенского намеки, инсинуации насчет способа выполнения им принятых на себя сухарных подрядов. Так, указывали вам на одно его письмо, в котором он говорит, что нечего думать доставлять сухари в Варшаву, где привыкли чуть ли не к пшеничным; приводили две его депеши, где он жалуется на то, что какой-то военный приемщик для него «слишком дорог», а о другом просит похлопотать, чтобы его произвели в следующий чин; ссылались на другую еще телеграмму князя Оболенского, в которой он извещал Шеньяна о том, что узнал, какие секретные цены назначены в артиллерийском управлении на ружья, и предлагал взять этот подряд, обещая на каждое ружье 6 рублей барыша; в заключение, по показанию свидетеля Зарина рассматривали те побуждения, по которым князь Оболенский вступил в сухарные подряды: вытекали ли они из чувства патриотизма или исключительно из стремления к наживе, как у всякого интендантского подрядчика. Правда, все это вытекало из разных документов, оглашенных на судебном следствии, в тех, впрочем, видах, чтобы определить отношения князя Оболенского к Шеньяну, так как отношениями этими должна была быть выяснена прикосновенность князя Оболенского к делам Кронштадтского банка. Теперь же из них сделано другое употребление: они приводятся как бы для того, чтобы обличить князя Оболенского в недобросовестном исполнении подряда, в подкупе приемщиков сухарей и т. п. Снова возникает вопрос: относится ли это к обвинению в соучастии в выпуске заведомо подложных вкладных билетов? Если вы разрешите его отрицательно, то отнесетесь к этим обстоятельствам так же точно, как и к риго-тукумским акциям. По отношению к Суздальцеву, насколько помню, таких данных приводимо не было, если, впрочем, не считать ими все то, что касалось цели сооружения Боровичской железной дороги и той пользы, сомнительной, по словам обвинения, которую принесла она краю.

Материалом, из которого почерпнуты против князя Оболенского и Суздальцева улики, являются те же экспертиза и вещественные доказательства, о значении которых я вам уже говорил, и, сверх того, показания свидетелей, относительно достоверности коих возникли оживленные между сторонами прения; разномыслие касалось исключительно отсутствующих Вейденгаммера, Пергамент и Стародубского, показания которых были прочтены. По этому поводу я должен вам объяснить», что условиями, обеспечивающими на суде правдивость свидетеля, служит присяга и перекрестный допрос, которому он подвергается. Прочтенные показания даны были без присяги; точно так же мы, за неявкой этих свидетелей, лишены были возможности обсудить, до какой степени они точны и последовательны в своих показаниях и насколько вообще как по развитию, так и по нравственному складу своему заслуживают доверия.

Подсудимые князь Оболенский и Суздальцев обвиняются в соучастии в подлоге. Соучастием называется совпадение нескольких лиц в одном преступлении, причем предполагается не только наличность преступного умысла во всех действующих лицах, но и однородное направление злой их воли. Вот именно обвинение и доказывает, что князь Оболенский и Суздальцев были такими лицами, которые согласились с остальными лицами выпускать из Кронштадтского банка заведомо подложные для них вкладные билеты и, получая их, сбывали для своих выгод другим лицам. Признаки преступления те же, как и по отношению к другим подсудимым за исключением, впрочем, элемента служебного, должностного; этот признак отпадает, ибо князь Оболенский и Суздальцев обвиняются как частные лица. Защитой вам, между прочим, указано было на то, что подсудимые эти не могут быть преследуемы за соучастие в подлоге должностном, так как то, что составляет подлог для лица, облеченного известными служебными полномочиями, не преступно для частного лица. Заключение это основательно только, пока оно касается нарушения служебных обязанностей, которые не заключают в себе еще и общего преступления, как, например, подлога. Кроме того, вам говорили, что если князь Оболенский и Суздальцев будут признаны вами виновными, то суд за отсутствием определенного уголовного закона, предусматривающего их деяния, должен будет приискать к ним статью по аналогии. Но я вам уже достаточно выяснил понятия и о подлоге, и о соучастии в нем, чтобы дальше не останавливаться на этом; замечу вам снова, что все это вопросы юридические, которые своевременно могут подлежать, разрешению судом, а не вами, так как вы призваны разрешать одни вопросы фактические.

На этом я могу покончить с вопросами 17 и 18. Повторять вам все соображения pro и contra, приведенные сторонами, было бы излишним; вы, без сомнения, умели уже усвоить и оценить их. Мне остается рассмотреть обвинение в растрате вкладов на хранение и подложном составлении книг, отчетов и свидетельства за № 321, выданного товариществу пароходного сообщения между Кронштадтом и Ораниенбаумом. Признаки этих преступлений те же, как и по предшествующим вопросам. Предметом растраты были вклады на хранение, составлявшие, как вы слышали, неприкосновенный фонд банка, за целостью которого призвано было блюсти правление банка; лица, входившие в его состав, за исключением Сутугина, не отвергают своей виновности. Сутугин же объясняет, что в последнее время, к которому относится эта растрата, он вовсе даже не ездил в Кронштадт и, таким образом, ничего о ней не знал. Ланге и Бреме, о которых поставлены 23 и 24 вопросы, говорят, что они закладывали по поручению членов правления эти вклады, и опять приводят те же объяснения, какие мы прежде слышали, о зависимом их положении. Что касается обвинения в подложном составлении книг и отчетов, составляющих предмет вопросов от 25 до 29, то, кроме указания на выводы экспертизы, доставившей материал для суждения об этом предмете, мне, казалось бы, нечего было бы и сказать вам, но защита указала на то, что обвинение это не может быть самостоятельно предъявлено, так как оно составляет лишь необходимое последствие обвинений в растрате. Нельзя, говорит защита, требовать от людей, чтобы, растратив вклады на хранение, они отметили в книгах, что такой-то вклад украден! Но дело в том, что обвинение в подложном ведении книг и составлении отчетов вытекает из других фактов, как, например, из указанных прокурором записей 20 января и 3 февраля 1879 года, когда было проведено по книгам банка на два миллиона вкладных билетов, выпущенных гораздо ранее. Обвинение обращало внимание ваше и на то, что помещением таких сведений в балансах подсудимые скрывали от акционеров истинное положение дел банка; то же самое можно сказать и о балансе, на основании которого перед самым закрытием банка депутация просила правительство о субсидии. По этому обвинению привлечены Шеньян, Синебрюхов, Лангваген, Сутугин, Фитингоф, Ланге и Бреме; при обсуждении виновности их, вы снова столкнетесь с теми вопросами, которые возникли раньше, о том, насколько деятельно было участие каждого из них в судьбах банка: вопросы неизбежные, как только вы захотите определить разницу между формальной и жизненной правдой. Последнее, наконец, обвинение в подложном составлении свидетельства за № 321 было так тщательно выяснено на суде, что говорить о нем уж не приходится: вспомните показание свидетеля Ясюковича и Безрадецкого и заключение к этому предмету экспертов, законные же признаки подлога были ранее мною объяснены. Вот все те объяснения, которые я считал необходимым вам изложить, господа присяжные заседатели, в них я старался дать вам ясное понятие о составе рассмотренных преступлений, указать вам на относящиеся к ним данные судебного следствия, а также на значение представленных доказательств. Разъяснения мои не должны стеснять свободного суждения вашего о доказанности преступления и виновности. Вы произносите ваш приговор по внутреннему своему убеждению, сложившемуся на основании всей совокупности обстоятельств, обнаруженных на суде. Разрешив вопрос о виновности по отношению к кому-либо из подсудимых утвердительно, вы войдите затем в обсуждение того, не вызывают ли они к себе вашего снисхождения; здесь уместно будет оценить те отзывы, словесные и письменные, которые даны были о большинстве подсудимых и которые говорят об их прошлом. Едва ли справедливо заподазривать правдивость и искренность этих отзывов, когда мы не имеем данных сомневаться в том, что подсудимые, до привлечения их к настоящему делу, ничем себя не запятнали.

Вердиктом присяжных заседателей Сутугин, барон Фитингоф, Ланге, Бреме, Емельянов, князь Оболенский и Суздальцев признаны невиновными.

Признанны виновными: Шеньян и Лангваген – в неправильных и злонамеренных действиях при производстве ссуд и в растрате вкладов на хранение, а Синебрюхов – только в последнем, приговорены судом к лишению всех особых прав и преимуществ и к ссылке на житье: Шеньян – в Тобольскую, Синебрюхов – в Архангельскую губернии и Лангваген – к заключению в рабочем доме на два с половиной года. Вкладные билеты признаны недействительными. С осужденных постановлено взыскать за круговой друг за друга порукой в пользу несостоятельного Кронштадтского банка 163 тысячи рублей. Иск конкурса признан подлежащим удовлетворению с Шеньяна и Синебрюхова. В остальных исках отказано.