Текст книги "Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века"

Автор книги: И. Потапчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 90 страниц)

В Москве у нее появилось еще более странностей. Свидетель считал ее психически больной. Во время своего пения в комнате Гортынского перед самым выстрелом она передала свидетелю записку с просьбой передать ее «Зине». Так называли они студента Петровской академии, по фамилии Зиновьев. Эту записку свидетель положил в карман и забыл про нее, а, когда спросил эту записку судебный следователь, который узнал о ее существовании от подсудимой, то он вспомнил и нашел записку в кармане и прочитал. В записке этой она просила свидетеля позаботиться о ее брате, который находится в деревне, и в заключение говорит: «Лихом не вспоминайте». Сказав, чтобы эту записку он передал «Зине», она, по мнению свидетеля, употребила хитрость для того, чтобы он не прочитал ее раньше времени. Пение Качки показалось свидетелю особенным, его поразила пропетая ею песня: «Еду ли ночью по улице темной» и потом другая «Чем тебя я огорчила?». Первая песня была пропета задыхающимся голосом и произвела тяжелое впечатление, так что свидетель заплакал.

Врач Кочетков, приглашенный для подачи помощи Байрашевскому, сообщил, что он пришел после выстрела приблизительно через полчаса, застал Байрашевского еще живым, но в бессознательном состоянии; не прошло и двух минут, как тот умер. Рана была нанесена в висок. Он видел Качку, которая была спокойна и заявила, что она застрелила Байрашевского, но вследствие каких причин, скажет судебному следователю. Когда свидетель писал, вероятно, кто-нибудь засмеялся, потому что Качка заявила саркастическим, вполне сознательным тоном, что она этим событием, вероятно, доставила приятное зрелище, так как некоторые смеются.

Свидетель Тингинский показал, что после выстрела он увидал Качку лежащей на кровати. Большинство присутствовавших в это время вышли в волнении в коридор, кто побежал за доктором. Свидетель остался один в комнате и, боясь, чтобы Качка не выстрелила в себя, стоял между кроватью и револьвером, лежавшим на полу возле кресла, на котором продолжал сидеть Байрашевский, свесив руки. В это время Качка встала, подошла к Байрашевскому и поцеловала его, потом отошла, с какой-то блуждающей улыбкой смотрела на него и шептала: «Покой души моей».

Из показаний служанки меблированных комнат Федотовой выяснилось, что подсудимая утром того дня, в который произошло событие, сказала ей, что собирается уезжать, расплатилась за номер и подарила ей подушку, платье и белье.

Свидетель частный пристав Басманной части Ребров объяснил, что Качка содержалась несколько месяцев в части; в первое время с Качкой было несколько случаев истерических припадков, которые повторялись раза по два в день и выражались в смехе, пении, в слезах, в бессоннице. Однажды она, переодевшись монахиней, хотела бежать, но сторож ее остановил у ворот. В разговорах она высказывала желание отравиться.

Свидетельница, мать подсудимой, Битмид (по второму мужу), заявив, что во время события она находилась в Варшаве, на вопросы сторон показала, что Качка родилась в Сибири от брака с первым ее мужем, который пил запоем с редкими перерывами – недели в три – и умер от белой горячки. Когда он не пил, то был человеком смирным, весьма ограниченным, но когда напивался, делался бурным. Она вышла замуж, когда ей было 16 лет, муж был гораздо старше ее, прожила с ним одиннадцать лет. Мать ее первого мужа также пила, два брата ее мужа страдали тем же, один из них умер от удара. Одна из сестер мужа была горбатая, как и ее дочь, другая сестра была истеричная. Прасковья Качка осталась после отца 6 лет, постоянно жила с ней, матерью, и только два года тому назад они расстались. После смерти первого мужа она вышла замуж через два года за гувернера при своем старшем сыне. Второй муж был моложе ее на четыре года, был характера неустановившегося, и она с мужем расходилась во взглядах на воспитание детей. Прасковья Качка была странный ребенок: неумеренный, капризный, крайне впечатлительный, нервный, как-то неопределенно болезненный. Характер ее, когда ей было лет 10—11, также был странен: по временам она была очень добрая, по временам чрезвычайно сердитая, то она училась прекрасно, то очень плохо; поразительно было читать ее отметки: то и дело – двенадцать и ноль, двенадцать и ноль. Когда ей было 14 лет, у нее была скарлатина, затем доктора нашли у нее расстройство сердца. Кроме Прасковьи, у свидетельницы было семеро детей, двое из них умерли, мужчины были подвержены пьянству. Доктор Португалов, который лечил ее первого мужа и видел всех детей, говорил ей, что они зачаты при таких условиях и от такого мужа, что не могут быть нормальны. Свидетельница и сама страдает нервным расстройством, особенно раньше, при первом муже, страдала бессонницей, недостатком аппетита, упадком духа и болезнью сердца.

На вопрос эксперта Державина свидетельница рассказала, что у Прасковьи Качки бывали иногда припадки жестокости: она любила мучить животных. Случилось однажды, что она пропала, стали ее разыскивать – нашли на бойне, куда она ушла смотреть, как убивают скот.

Свидетельница Анна Качка, сестра подсудимой (горбатая) осталась после смерти отца четырех лет: сестра ее в детстве была странная и капризная: падала на пол, слепла от слез и билась головой. Она много читала книг фантастического содержания и даже философского, которые доставала из библиотеки отчима. В детстве по поводу воспитания детей происходили при детях споры между матерью и отчимом, вследствие этого был беспорядок, то они учились, то переставали учиться. Сестра ее Прасковья любила сильные ощущения, ходила, например, в грозу на кладбище.

По требованию обвинителя прочтены были показания Марии и Ольги Пресецких и Александра Качки, не явившихся по законной причине.

Из показаний Марии и Ольги Пресецких видно, что Качка, приехав в Москву из Петербурга вслед за Байрашевским, говорила Марии Пресецкой, что она любит Байрашевского и что он любит ее, а когда свидетельница, знавшая из писем от сестры своей Ольги, посылаемых ей из Петербурга, что сестра ее невеста Байрашевского и что свадьба ее с Байрашевским предполагается после каникул, дала понять это Качке, то последняя призналась, что это действительно так, что она сама заметила близость между Ольгой Пресецкой и Байрашевским, что скрывала это из самолюбия, но что она питает надежду, что Байрашевский полюбит ее, Качку, и что она уедет с ним из Москвы до приезда сестры ее, свидетельницы, из Петербурга. Еще раньше того Мария Пресецкая спрашивала Качку, как бы она поступила, если бы тот человек, которого она любит, полюбил другую; на это Качка ответила, что она убила бы себя и его для того, чтобы оставить третье лицо одной наслаждаться. Переезд Качки, остановившейся у Марии Пресецкой, в дом Квирина вызван был выяснившимися отношениями Байрашевского к Ольге Пресецкой, шероховатостью вследствие этого отношений Марии Пресецкой к Качке, неудобством для нее встречи с Ольгой, которая приехала к сестре из Петербурга утром того дня, в который произошло убийство Байрашевского. Этот последний встретил Ольгу Пресецкую на вокзале, проводил в квартиру ее сестры и пробыл там до 5 часов вечера, когда отправился к Гортынскому. От него же, Байрашевского, Качка узнала о приезде в Москву в этот день Ольги Пресецкой. В день приезда Ольги сестры, когда Байрашевский ушел к Гортынскому, порешили объясниться с Качкой при Байрашевском о том, что Ольга Пресецкая не виновата, что этот последний любит ее, а не Качку. Мария Пресецкая думает, что Качка совершила свой поступок по расстроенному состоянию, хотя не считает ее психически больным человеком.

По просьбе подсудимой было прочтено показание, данное ею на предварительном следствии, в котором она признает за писанную ею записку, представленную следователю Малышевым, которому она передала ее для «Зины», и письмо в жандармское управление. Письмо это она послала, действуя безумно, в силу своего расстроенного состояния, в надежде, что какая-либо посторонняя сила остановит ее от убийства. Далее, признает за свой револьвер и сознается, что сделала из него выстрел в Байрашевского, и по поводу прочтенных ей показаний Ольги и Марии Пресецких считает невозможным говорить что-либо по поводу их, так как находит показание Ольги Пресецкой ниже всякой критики, а показание Марии Пресецкой пристрастным как родной сестры Ольги.

На суде подсудимая продолжает утверждать, что показания Пресецких не правильны, что Ольга ошибалась, что у нее не было полного разрыва с Байрашевским, что он не выказывал к ней равнодушия.

Из прочтенного на суде показания брата подсудимой, Александра Качки, студента Горного института, оказывается, что он почти совершенно не знал своей сестры Прасковьи до 1879 года, так как по семейным обстоятельствам не жил никогда вместе. Он даже не знал, что она жила четыре месяца в Петербурге, когда в 1879 году она пришла к нему и рассказала о своих отношениях к Байрашевскому. Сестра его по развитию своему была совершенный ребенок; притом у нее был порывистый, увлекающийся характер, не сдерживаемый никем, так как около нее никого не было: мать, которая одна могла бы ей помочь и советом и любовью, бросила семью из ревности к отчиму и уехала, оставив семью. В Петербурге сестра его была одна. Байрашевский ей понравился почти с первого раза; он был для нее первым учителем, и они вместе читали, занимались, спорили, и этот взаимный обмен мыслей сближал их все более и более. Результатом всего этого со стороны его сестры явилась любовь страстная, беззаветная, и она отдалась Байрашевскому. Она считала его своим мужем, так как он говорил ей постоянно о свадьбе. Сестра просила свидетеля устроить их свадьбу, так как ни у него, ни у нее не было средств, а отчима она просить не хотела. Им нужны были деньги еще для того, чтобы вдвоем съездить в Гродно к родителям Байрашевского и упросить их согласиться на их брак, так как, по словам Байрашевского, его родители, которых он очень любил, могут лишь с большим трудом согласиться на брак его, католика, с православной. Однако Байрашевский нашел предлог и уехал в Гродно один, оставив сестру свидетеля в очень трудных обстоятельствах одну в Петербурге. По мнению свидетеля, сближение с девушкой, почти ребенком, обещание жениться и неисполнение этого обещания в продолжение трех месяцев своей связи, тогда как сделать это скорее было прямой обязанностью всякого честного человека, пользование теми небольшими средствами, которые его сестра имела через свидетеля в то время, когда она уехала от отчима и жила от отчима отдельно – факты, которые не могут не характеризовать дурно Байрашевского. Байрашевский вернулся и, хотя привез согласие на брак родителей, как говорил он, но венчаться было нельзя, так как был пост. Сознание, что она должна быть матерью и что у ее ребенка не будет отца, давило ее. Это отзывалось на ее характере, который становился все более раздражительным, порывистым и нервным, так что знакомые спрашивали у свидетеля, не помешана ли его сестра. Единственным мотивом преступления были, по мнению свидетеля, ревность и отчаяние, вызванное или нарушением обещания, или прямым разрывом со стороны Байрашевского; не могло не влиять также и психическое состояние его сестры, которое было совершенно ненормально в последнее время.

По поводу этих показаний подсудимая на вопросы председательствующего старается оправдать Байрашевского, говоря, что он был хороший человек, что, хотя фактически обман существовал, он поступил не бесчестно, мог увлекаться, сознательно бесчестного поступка он совершить не мог, совершил его под влиянием страсти и молодости и что, несмотря на то, что она его убила, она любила его так, как никого не любила, и уважает до сих пор.

По просьбе защитника было прочтено письмо подсудимой в жандармское управление и показание не явившегося свидетеля, Болеслава Перо, товарища Байрашевского по Техническому училищу, жившего с ним и Качкой на одной квартире в Москве. В этом показании свидетель описывает отношения, бывшие между подсудимой и Байрашевским, известные из предыдущего, рассказывает о событии преступления в комнате Гортынского и о ненормальном состоянии Качки после убийства Байрашевского.

В последнем показании подсудимой, прочтенном по ходатайству защитника, Качка описывает свое состояние, когда к ней в душу закралось первое сомнение в прочности привязанности к ней Байрашевского, и затем, когда она уверилась в охлаждении к ней чувств Байрашевского вследствие любви его другой женщины. Страдания заставили ее купить револьвер и решиться убить себя. Байрашевский не верил ее решению покончить с собой, смеялся над ней, смеялся вместе, как она узнала, с той женщиной, которая стала им поперек дороги.

Расстроенное ее воображение рисовало ей картины смерти ее и Байрашевского среди вьюги, когда над их молчаливыми могилами ветер поет свои заунывные песни. Страдания достигли своего апогея, и она, обезумевшая, убила безгранично ею любимого человека.

Затем был прочтен журнал наблюдений старшего врача тюремных больниц в Москве господина Булыгинского, произведенных в Московской тюремной больнице, который заканчивался так: «Во время пребывания Прасковьи Качки в больнице не только не замечено в ней никаких признаков расстройства умственных способностей, но даже не было со стороны ее организма никаких объективных явлений, из которых можно было бы заключить о существовании ненормальной раздражительности или слабости нервной системы; субъективные же болезненные явления (жалобы на чрезмерную чувствительность и бессонницу) были так незначительны, что при употреблении средств, умеряющих кровообращение, в незначительных дозах быстро прекращались. Странное же спокойное отношение Качки к совершенному ею преступлению и к своей участи достаточно объясняется замеченным в ней вообще легкомыслием и односторонним материалистическим направлением строя ее мыслей и чувств, необходимо выработавшимися при самообразовании посредством вышеупомянутых (сочинения Спенсера, «Логика» Милля, «Опыты статистических исследований» Янсона, «Капитал» Маркса, «Исследование позитивной философии» Канта, Лесевича и др.) книг, которые она с увлечением читала и изучала, не получив нравственного воспитания и предварительной систематической подготовки к правильному уразумению того, что в них изложено».

Из прочтенного на суде акта освидетельствования в умственных способностях подсудимой в Московском окружном суде, подписанного начальником врачебного управления Кетчером, непременным членом врачебного управления доктором Добровым и врачом Пятницкой части доктором Гиляровым, причем с заключением врачей, изложенным в нем, вполне согласился окружной суд, видно, что врачи, согласно с Булыгинским, нашли, что подсудимая здорова и во время совершения ею убийства не была лишена сознательной воли, хотя все предшествовавшее: дурное воспитание, неправильная жизнь, спутанность понятий вследствие чтения без всякого разбора книг философского и социалистического содержания без достаточной к тому научной подготовки и угнетающая страсть ревности – не могли не иметь влияния на ослабление и неправильное направление ее воли.

По ходатайству защитника суд постановил прочесть заключение Державина, исправлявшего должность главного врача Преображенской больницы для душевнобольных, который во время предварительного следствия был в качестве свидетеля. По мнению Державина, Качка получила в наследство от своих родителей порочную организацию нервной системы, ибо еще в детстве начала страдать по временам сердцебиением и обнаруживала наклонность к истерии. В период развития половых инстинктов при отсутствии правильного постороннего надзора за ней, при недостаточности образования, да еще при любовном ухаживании за ней отчима потребность рефлектировать на раздражение извне у Качки усилилась; она избрала самостоятельную жизнь и сделалась рабой своих ощущений. Появление в период развития половых инстинктов на истерической почве тоски, припадки которой при действительном поводе к страданию легко разрослись и довели Качку до конвульсивного взрыва,– все это служит достаточным доказательством, что Качка совершила свой поступок в припадке умоисступления, обусловленном поражением центральной нервной системы. После же убийства и до настоящего времени она находится, по мнению Державина, в тоскливо-возбужденном настроении духа с наклонностью к самоубийству (Hystero-melanholia).

По заявлению одного из экспертов, Левенштейна, суд постановил удовлетворить ходатайство эксперта об освидетельствовании сердца подсудимой в особой комнате в присутствии остальных экспертов.

Затем экспертами были высказаны заключения о состоянии умственных способностей подсудимой в момент совершения ею преступления.

Державин, главный врач Преображенской больницы, указав на наследственное предрасположение к болезни, которое Качка получила от своих родителей, рассмотрел всю ее жизнь с детства и пришел к заключению, что она совершила убийство под влиянием болезненного аффекта или, приближаясь к выражению закона, в припадке умоисступления, обусловленном болезненным расстройством нервной системы.

Булыгинский, старший врач Московской тюремной больницы, заметил, что он наблюдал Качку в сентябре, стало быть, долго спустя после совершения ею убийства, так что не может точно определить, в каком настроении она была в момент совершения преступления. Приняв в соображение все то, что ему известно из судебного следствия, можно прийти к убеждению, что в самой Качке патологических явлений, таких, которые бы можно считать за существенные признаки психических изменений, не было, но взявши в расчет самое преступление, совершенное на основании разъясненных поводов, а равно и обстановку преступления, он находит, что самое преступление говорит за поступок человека, находившегося в ненормальном состоянии, что причина поступка патологическая и что причина эта лежит не в самой Качке, а в тех условиях, при которых пришлось ей существовать, начиная чуть ли не с десяти лет.

Эксперт Добров, сославшись на прочтенный на суде акт освидетельствования Качки, в котором он принимал участие и который им подписан, прослушав судебное следствие, не находил обстоятельств, которые бы заставили изменить его прежнее мнение, и признавал Качку действовавшей во время убийства сознательно. Качка субъект совершенно здоровый. Наследственное предрасположение, на которое указывают, представляет слишком мало данных для суждения по этому предмету, так что не представляется несомненных данных признать это предрасположение в семействе, у членов которого не замечается развития нервных или душевных болезней. Напротив, родственники Качки одарены хорошими умственными способностями. Мотив преступления самый обыкновенный и не заключает в себе ненормальных явлений. Если бы у подсудимой была меланхолия или вообще расстройство умственных способностей, то она совершила бы преступление в самый разгар своих страстей, когда стала убеждаться в измене Байрашевского. Последовавшее за убийством состояние подсудимой представляет собой сильное нервное состояние. Положим, что тут была истерика, но это доказывает, что она, Качка, нормальна: ненормальный человек не имел бы этого. Даже закоренелые злодеи – и те всегда бывают в расстроенном состоянии после убийства. Если эксперт не может назвать подсудимую больной, то признает ее настолько нравственно пострадавшей, что она заслуживает снисхождения и сожаления.

Эксперт Гиляров сказал, что ни в обстоятельствах дела, ни в объяснениях, данных Качкой при предварительном освидетельствовании в окружном суде, он не находит данных для предположения о ненормальном состоянии ее умственных способностей.

Эксперт Левенштейн, психиатр, директор лечебницы для душевнобольных, находил имеющими громадное значение показания свидетелей о происхождении Качки от отца, страдавшего запоем, покушавшегося на самоубийство и умершего от белой горячки, и от матери – женщины нервной до истерики. Для передачи наследственного предрасположения не нужно крупных фактов, для этого достаточно весьма немного. От родителей детям передается так называемый зародыш болезни, который может при хороших условиях жизни развиваться только до известной степени, затем на долгое время оставаться без всяких изменений, но при благоприятных условиях он может быстро развиться до громадных размеров. Самый могущественный момент для произведения психической болезни, как справедливо говорит Гризингер, есть наследственное предрасположение. В данном случае не мудрено, что при воспитании, при котором не было противовеса, ребенок оказался болезненным. Особенности характера Качки, на которые ссылаются свидетели, указывают на глубоко брошенное семя в ее психическую сферу; эти особенности суть важные этиологические моменты для воспроизведения весьма серьезных душевных болезней. Записка в жандармское управление в глазах эксперта имеет большое значение, потому что в науке есть много указаний и доводов, что больные, у которых страсти сильно бушуют, часто прибегают к ложным доносам на себя; у них не хватает силы воли покончить с собой; они предпочитают более страшное преступление – убить другого – для того только, чтобы не умереть от своей руки, а от руки палача на эшафоте. 15 марта Качка узнает, что приехала Ольга Пресецкая и приехала именно за тем, чтобы оторвать от ее сердца любимого человека, и вот в ней начинается последняя борьба, при которой душевные терзания должны быть сильнейшими. Качка автоматически берет револьвер, отправляется на квартиру Гортынского, начинает там петь, причем голос ее дрожит, обрывается, слышится рыдание, являются судорожные движения, она тяжело дышит и еле-еле держится на ногах, вдруг, не кончивши романса, остановилась, начинается замешательство ума, уничтожается свобода воли, останавливается течение идеи, теряется сознание... аффект, рефлекс, рефлекторные движения, выстрел, падает Байрашевский, падает револьвер и падает сама Качка на кровать вследствие быстро наступившего истощения нервной системы с упадком психических и физических сил. Остановившись, далее, на понятии аффекта, эксперт формулировал свой ответ на заданный судом вопрос следующим образом: Прасковья Качка находилась во время совершения убийства под влиянием патологического аффекта – в припадке умоисступления.

На вопрос защитника о значении изданного еще в 1835 году Высочайше утвержденного мнения о правилах, которыми следует руководствоваться при освидетельствовании лиц, которые в припадке учиняют убийства, эксперт заметил, что эти правила и до сих пор остаются без изменений, что он не может сказать, что он руководствуется этими правилами, но в них есть определения довольно старые, которые не соответствуют новой науке.

Суд после допроса экспертов постановил дополнить судебное следствие еще некоторыми следственными действиями, которые произвести при закрытых дверях. Председательствовавший объявил постановление суда об освидетельствовании подсудимой через акушерку. Услышав это, подсудимая истерически зарыдала.

Публика была впущена после того, как был прочитан протокол освидетельствования подсудимой, и затем обвинитель был приглашен произнести речь.

Обвинительная речь прокурора П. Н. Обнинского

Господа присяжные заседатели! 15 марта прошлого года вечером в меблированных комнатах Квирина на Басманной был убит выстрелом из револьвера бывший студент Медико-хирургической академии дворянин Бронислав Байрашевский. Убийство совершено в номере студента Гортынского в то время, когда у него собрались товарищи и знакомые; между ними находилась и девица Прасковья Качка, тут же сознавшаяся в этом убийстве, но объяснившая, что открыть причину убийства она не желает.

Предварительным следствием было между прочим обнаружено, что Качка и Байрашевский познакомились в Москве еще в 1878 г. Почти одинаковый возраст, общая цель – подготовить себя к предстоящей деятельности научным образованием, наконец, совместное жительство на общей квартире,– все это не могло не способствовать сближению молодых людей. Научные занятия шли без всякого руководства, без достаточной к тому подготовки и потому, вместо желаемой цели, привели к совершенно иному результату: молодые люди полюбили друг друга.

Зародившись в дружбе, любовь эта скоро, в Качке по крайней мере, перешла в страсть: обещание Байрашевского жениться на Качке давало полный простор такому чувству. По отзывам свидетелей, Качка перестала заниматься; появились перемены в характере, привычках, и она, видимо, находилась под гнетом какого-то страстного беспокойного влечения, с резкими переходами от беспредельной веселости к мрачному настроению, как это часто случается у влюбленных. Байрашевский, напротив того, начал заметно охладевать к Качке, избегал даже встречаться с ней, откладывал свадьбу и т. п. И это уже после того, когда взаимные отношения их достигли того предела, за которым подозревалась возможность сделаться матерью.

В этом периоде их взаимных отношений, когда страстное чувство Качки достигло своего высшего напряжения, Байрашевский изменяет ей и становится женихом другой девушки, ее же подруги – Ольги Пресецкой, которая также одновременно жила и занималась с ними на общей квартире.

Сначала только подозревая измену, но вскоре убедившись в этом, Качка начинает жестоко страдать, ищет выхода в мысли о самоубийстве, решается покончить и с Байрашевским, покупает револьвер, но еще колеблется в своем решении. Через неделю, именно 15 марта, узнав о приезде из Петербурга Ольги Пресецкой, с тем, чтобы ехать с Байрашевским к родителям его и обвенчаться там, Качка вечером того же дня убивает Байрашевского в то время, когда все окружающие наслаждались ее пением.

Вот и вся история несчастной любви Качки и того трагического исхода, который привел ее сегодня на скамью подсудимых. Уже из моего короткого рассказа, основанного на бесспорных фактах судебного следствия, вы, господа присяжные заседатели, могли убедиться, что дело идет об одном из обыкновеннейших убийств с обыкновеннейшим мотивом – ревностью, т. е. о деянии, хотя и несомненно преступном, но вызванном и обусловленном логическим ходом событий, последовательным развитием страстей, присущих каждому и умственно здоровому человеку, а стало быть, о деянии психически нормальном.

Не столь ясным и простым представлялось дело прежде, в начале предварительного следствия: в высшей степени самолюбивая, все еще любящая убитого ею жениха. Качка долгое время не хотела раскрыть причину убийства, ей тяжело было обнаружить поведение покойного, бросить на него тень, сделать ему упрек... Еще тяжелее было ей признать что она, отдавшаяся своему жениху, забыта ради другой, забыта и поругана; ей было больно даже и подумать об этом; понятно, что на первых порах она должна была молчать о причине. Это сообщило загадочность делу. Подозревался болезненный аффект, появились слухи о политической цели убийства... Следствию удалось, однако, доказать как полнейшую несостоятельность этих обоих предположений, так и раскрыть истинную причину убийства. На это, между прочим, потребовалось много времени, и вот почему мы только сегодня приступаем к судебному разрешению события, совершившегося ровно год тому назад,– события, столь несложного по своим внешним очертаниям и, кроме того, засвидетельствованного собственным сознанием обвиняемой. Зато факт, сначала загадочный, низведен был в область понятных для каждого, того искренно желающего, и самых обыкновенных явлений. Доказать это последнее положение составляет в нашем деле главнейшую преобладающую задачу обвинения, так как сама подсудимая и ее защита, как это видно по оконченному судебному следствию, стараются, совершенно для меня неожиданно, вернуть дело снова в ту туманную сферу, из которой оно первоначально возникло.

Для уразумения того, является ли известное деяние свободным продуктом злой воли или совершено оно под гнетом душевной болезни, весьма важно знать повод, вследствие которого возникло первое сомнение относительно умственной состоятельности и свободной воли обвиняемого. Важно это потому, что если повод такой обусловлен каким-нибудь субъективным явлением, обнаруженным в поведении самого обвиняемого, то, естественно, к предположению о его нормальном состоянии мы должны отнестись более или менее доверчиво; если же, наоборот, повод этот стоит вне сферы личных явлений из жизни и натуры обвиняемого и возник по чьему-либо стороннему указанию или по излишней, хотя и весьма почтенной в этом случае, мнительности следователей, то такое обстоятельство может иметь значение только тогда, когда возбужденной по такому поводу врачебной экспертизой подозрения эти в чем-либо подтвердятся. Применяя эти общие положения к рассматриваемому случаю, мы видим, что повод, благодаря которому возникло сомнение в умственном здоровье девицы Качки, должен быть отнесен не к первой, а ко второй категории; он пришел к нам, так сказать, снаружи. Первое сомнение было возбуждено братом подсудимой, заявившим следователю о беременности сестры и о развившемся вследствие этого ее душевном расстройстве; сомнение подкреплялось долгим и упорным молчанием подсудимой об истинной причине убийства. Но когда стараниями следователя была обнаружена эта причина, когда произведена была врачебная экспертиза, то стало несомненным: 1) что заявление о беременности было внушено исключительно чувством братской любви и не имело под собой никакой фактической основы; 2) что мотивом убийства была не душевная болезнь, а просто ревность. И так повод к сомнению, зародившись извне, не получил при обследовании никакого подтверждения.

Результатом освидетельствования явилось заключение врачей о полном умственном здоровье и, следовательно, полной способности ко вменению. Единственным диссонансом в таком гармоническом соглашении представляется мнение врача Державина. Мнение это, основанное не только на кратком, а можно сказать, на мимолетном наблюдении, положительно опровергается как заключением врача Булыгинского, наблюдавшего ее более месяца и, стало быть, изучившего ее природу несравненно основательнее, так и конечным заключением целой коллегии врачей-экспертов, Кетчера, Доброва и Гилярова, свидетельствовавших Качку в судебном заседании. Оба эти акта были прочитаны на суде, и вы могли убедиться в основательности, всесторонности и внимательности, с которыми отнеслись эксперты эти к своей трудной и сложной задаче. Далеко не таково заключение Державина. Державин в своем заключении совершенно игнорирует фактические обстоятельства и говорит лишь о субъективных свойствах обвиняемой, дознанных им из ее же слов. Действительно, если закрыть глаза на отношения Качки к Байрашевскому и Пресецкой, на поведение Байрашевского, на его измену, на силу любви Качки и т. д., тогда, пожалуй, можно приписать убийство душевной болезни, но уже никак не той raptus melancholicus, которую нашел Державин.