Текст книги "Правители тьмы (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц)

«Я знаю», – ответила она. "Это все еще не то же самое. Я не хочу причинять боль альгарвейцам, причиняя боль грелзерским предателям. Я хочу причинить боль альгарвейцам, причиняя боль альгарвейцам ". Она пнула землю, как будто это был один из солдат Мезенцио.

Не в первый раз Гаривальд хотел спросить, что рыжеволосые сделали с ней. Не в первый раз он обнаружил, что у него не хватает смелости. Он продолжал идти.

Когда они начали приближаться к Лору, Тантрис подошел к нему и сказал: «Сейчас мы должны сойти с дороги и идти через поля. Если у предателей есть часовые, у них будет меньше шансов обнаружить нас таким образом.»

Он все еще не отдавал приказов. Он, конечно же, утратил часть своего высокомерия. И его совет имел смысл. Гаривальд кивнул и сказал: «Да, мы сделаем это». Он отдавал приказы.

Ни один часовой не бросил им вызов. Уверенность Гаривальда начала расти. Никто не выдал нападение людям, следовавшим за королем Раниеро. Он и его нерегулярные части часто знали, что сделают грелзеры, как только это делали люди Раниеро, но у этой монеты было две стороны. Кто в моем отряде предатель? это был вопрос, который всегда мучил его.

Рассвет только начал окрашивать небо на востоке в серый цвет, когда они подъехали к Лору. Человек из авангарда указал на три или четыре дома. «Это те, которыми пользуются грелзеры», – прошептал он Гаривальду. Он говорил с большой уверенностью. Гаривальд предположил, что кто-то в деревне рассказал ему. Конечно же, это дело гражданской войны было в такой же степени вопросом слушания, как и сражения.

«Вперед!» Негромко позвал Гаривальд, и нерегулярные войска вприпрыжку ворвались в спящую деревню. Залаяли собаки. Маленькая белая тявкая подбежала к Гаривальду и сделала вид, что собирается укусить его за лодыжку. Он выстрелил в нее. Она издала низкий вопль боли, затем затихла. Он отшвырнул его тело в сторону и побежал дальше.

Пара жителей деревни и пара солдат Грелцера вышли посмотреть, из-за чего поднялся шум. В тусклом свете никто из нерегулярных войск не пытался разобраться, кто есть кто. Они просто начали пылать. Это не было сражением. Это было совсем не похоже на битву. Через несколько минут Лор был их.

Выжившие, которых они захватили из отряда Грелзеров, опечалили Гаривальда. Они с такой же легкостью могли сражаться на его стороне, как и за альгарвейского марионеточного короля Грелза. Но они сделали другой выбор – неправильный выбор, как оказалось – и им придется за это заплатить. Тантрис смотрел на него, как будто задаваясь вопросом, хватит ли у него смелости отдать приказ.

Он так и сделал, сказав: «Предайте пламени предателей». Мгновение спустя он добавил: "Предайте пламени и первого человека. Он был в постели с альгарвейцами с тех пор, как они попали сюда ". Это тоже не заняло много времени. Еще до восхода солнца иррегулярные войска были на пути обратно в свою лесную крепость.

Тантрис подошел к нему, сказав: «Очень ловко. Ты видишь, что ты можешь сделать».

Гаривальд кивнул. «Я также вижу, что ты не толкал меня под локоть, как ты делал, когда пытался использовать Садока больше, чем он мог дать».

«Должен ли я еще раз повторять тебе, что все, что ты скажешь, будет запомнено?» Спросил Тантрис.

«Потрудитесь ли вы вспомнить, что я сказал вам правду?» Ответил Гаривальд. Он ускорил шаг. Тантрис не пытался оставаться с ним.

Он догнал Обилот как раз в тот момент, когда солнце покраснело над горизонтом. Ее глаза, как ему показалось, сияли ярче, чем на самом деле. «Мы преуспели там, даже если они были всего лишь грелзерцами», – сказала она.

«Да». Гаривальд кивнул. Ее слова не сильно отличались от того, что сказала ему Тантрис, но согрели его гораздо больше. Он мог бы обойтись и без одобрения завсегдатаев; временами он бы с радостью вообще обошелся без завсегдатаев. Но то, что думал Обилот, имело для него значение. Внезапно, едва соображая, что делает, он потянулся и взял ее за руку.

Она моргнула. Гаривальд ждал, что произойдет дальше. Если она решит, что ей это не нравится, она может сделать что-нибудь гораздо более решительное, чем просто сказать ему об этом. Но она позволила его руке остаться в своей. Все, что она сказала, было: «Это заняло у тебя достаточно времени».

«Я хотел быть уверенным», – ответил он, хотя это было совсем не так. Затем он убрал руку, не желая давить слишком сильно.

Банда вернулась под деревья, не потеряв ни мужчину, ни женщину. Гаривальд оставил часовых позади, чтобы предупредить о контратаке Грелцеров, если таковая последует. Остальные иррегулярные части вернулись на поляну, чтобы отпраздновать, насколько это было возможно, хотя многие из них не хотели ничего, кроме сна.

Гаривальд снова поймал взгляд Обилота. Он побрел в лес. Если она последовала за ним, то последовала. Если нет… Он пожал плечами. Толкать Обилот, когда ей было все равно, что ее толкают, было хорошим способом закончить жизнь смертью.

Но она последовала. Когда они нашли крошечную поляну достаточно далеко от главной, они остановились и посмотрели друг на друга. «Ты уверен?» Спросил Гаривальд. Он был вдали от своей жены и семьи больше года. Обилот кивнул. Он думал, что у нее не осталось в живых родственников, хотя и не был уверен. Он заключил ее в объятия. Ничто из того, что они сказали друг другу после этого, не имело ничего общего со словами.

***

Пролетая над равнинами южного Ункерланта, граф Сабрино испытал сильное чувство, что уже делал все это раньше. Судя по всему, война против Ункерланта, война, которую альгарвейцы надеялись выиграть в первый сезон кампании, будет продолжаться вечно.

Его рот скривился. Внешность могла быть обманчивой, но не так, как надеялись бы его соотечественники. Если бы они прорвались к Котбусу, если бы они прорвались мимо Сулингена, может быть, даже если бы они вырвали сердце из обороны Ункерлантера в выступе Дуррванген…

Но они этого не сделали. Они не сделали ничего из этого. А сколько альгарвейских бегемотов гниет на полях сражений в выступе Дуррванген? Сабрино не смог бы сказать об этом ближайшей сотне, даже ближайшим пятистам, даже ради спасения собственной жизни. Но он все равно знал ответ. Слишком много.

В эти дни альгарвейцам приходилось крепко держаться за оставшихся у них бегемотов. Если бы они неосторожно выбросили их, у них бы вообще ничего не осталось. О, это было не совсем правдой – но было слишком близко к истине. И пройдет по меньшей мере еще год, скорее всего два или три, прежде чем с племенных ферм появятся новые животные в сколько-нибудь подобном количестве.

Тем временем… Тем временем у ункерлантцев все еще были бегемоты в запасе. И они обращались с ними лучше, чем в начале войны. Почему бы и нет? С горечью подумал Сабрино. Они провели последние два года, учась у нас.

У них были бегемоты. С их племенных ферм постоянным потоком поступали новые. Сколько у них было племенных ферм там, на далеком западе, за пределами досягаемости любого альгарвейского дракона? Те же два слова снова сформировались в сознании Сабрино. Слишком много. У них тоже были пехотинцы в бесконечном изобилии. И у них были маги, готовые быть такими же безжалостными, как – возможно, более безжалостными, чем – любой, кто служил королю Мезенцио.

Тогда неудивительно, что Сабрино в эти дни часто летал к северу и востоку от Дуррвангена. Ункерлантцы были теми, кто сейчас двигался вперед, его собственные соотечественники были теми, кто пытался замедлить их, пытался остановить их, пытался повернуть их вспять. Он хотел бы, чтобы им больше повезло в этом.

Альгарвейцы действительно предприняли контратаку, нанесли удар во фланг наступающей колонне ункерлантера. Сабрино испытывал определенную мрачную гордость, наблюдая, как пехотинцы там, далеко внизу, сминают ункерлантцев. Они все еще были лучше сведущи в искусстве войны, чем люди короля Свеммеля. Там, где они достигали чего-то близкого к локальному равенству, они все еще могли гнать врага перед собой.

Он произнес в свой кристалл: «Вперед! Если мы уничтожим их яйцеголовых, наши парни, возможно, смогут прижать ункерлантцев к реке и хорошенько их разжеват.»

Капитан Оросио сказал: «Попытка не помешает. Рано или поздно мы должны остановить этих ублюдков. С таким же успехом это можно сделать сейчас».

"Это верно. Здесь у нас преимущество. Нам лучше воспользоваться этим ". Сабрино ничего не сказал о завоевании. Он ничего не сказал о том, чтобы отбросить врага к Дуррвангену, не говоря уже о Сулингене или Котбусе. Его горизонты сузились. Локальной победы, наступления здесь вместо отступления, на данный момент было бы вполне достаточно.

Он заметил яйцекладущих на том, что раньше было полем ржи, но теперь заросло сорняками. Драконьи крылья его крыла позади него, он спикировал на них. В течение нескольких великолепных минут все шло так же, как в первые дни войны. Один за другим альгарвейцы выпускали свои яйца, а затем снова поднимались в небо. Оглянувшись через плечо, Сабрино увидел, как взрывы колдовской энергии превратили вражеские яйцекладущие корабли и их экипажи в руины.

«Вот как это делается», – сказал он. Врагу будет труднее ранить альгарвейских солдат на земле. Он и его крыло полетели на запад, набирая высоту. Там была река, конечно же. Он снова заговорил в кристалл: «Мы развернемся и сожжем экипажи, по которым могли промахнуться, нашими яйцами. Тогда возвращайся на ферму драконов, и мы немного отдохнем.»

Отдыхайте. Он рассмеялся. Ему было трудно вспомнить, что означает это слово. Он похлопал чешуйчатую сторону шеи своего дракона. Злобному, глупому зверю тоже было трудно вспомнить. Конечно, у него были проблемы с запоминанием всего.

Не успела эта мысль прийти ему в голову, как он заметил ункерлантских драконов, летящих с юга прямо к его крылу. Они были очень быстрыми и летали в хорошем строю – одни из лучших драконопасов Свеммеля, верхом на первоклассных зверях. Это была своего рода честь, хотя Сабрино мог бы обойтись и без нее. Он прокричал в кристалл, предупреждая своих людей.

Ункерлантцы имели преимущество в численности и росте, а также преимущество в свежих драконах. Все, что Сабрино и его люди оставили им, – это преимущество в мастерстве. До сих пор всегда было достаточно позволить им ранить врага сильнее, чем он ранил их, чтобы большинство из них невредимыми вернулись на ту драконью ферму, которую они использовали в тот день.

«Еще раз, клянусь высшими силами», – сказал Сабрино и направил своего дракона к ближайшему ункерлантцу. Каким бы усталым оно ни было, оно все еще ненавидело себе подобных; его крик ярости доказывал это.

Сабрино сбил одного из драконьих летунов короля Свеммеля со спины своего скакуна. Дракон, потеряв контроль, взбесился и набросился на ближайшего к нему зверя, который также был выкрашен в ункерлантский скалисто-серый цвет. Сабрино завопил. Он только что усложнил жизнь врагу.

А затем его собственный дракон изогнулся и забился в конвульсиях под ним, ревя в агонии, которую он причинил стольким своим врагам. Пока он разбирался с врагом перед собой, он позволил ункерлантскому дракону подобраться достаточно близко к его тылу, чтобы тот вспыхнул. В любом равном бою это было бы ошибкой новичка. Несмотря на численное превосходство его соотечественников, это должно было происходить время от времени. Так он говорил себе, во всяком случае. Извинения в сторону, однако, это могло убить его.

Он сразу понял, что его дракон не сможет удержаться в воздухе. Он оглянулся. Конечно же, его правое крыло было сильно обожжено. Единственным утешением, которое он мог извлечь, было то, что она не рухнула на землю сразу, что также немедленно положило бы конец его карьере.

Он попытался направить его обратно на восток, к альгарвейским позициям. Но, потерявшись в своей личной пустыне боли, дракон не обращал внимания на все более неистовые сигналы, которые он подавал ему с помощью подстрекателя. Он полетел прямо к реке. Вода холодная, должно быть, подумал он. Мне будет хорошо на моем поврежденном крыле.

«Нет, ты жалкая, глупая, вонючая тварь!» Сабрино взвыл. «Ты утонешь, и ты утопишь меня тоже». Он ударил по нему стрекалом.

Может быть, он сделал немного хорошего. Вместо того, чтобы спуститься в воду, дракон приземлился на берегу реки. Сабрино отстегнул свою упряжь и спрыгнул с его спины, когда он вброд вошел в ручей. Только тогда он понял, что она обрушилась на западную сторону реки, отделив этот поток и несколько миль удерживаемой врагом территории между ним и его соотечественниками.

Так быстро, как только мог, он выбрался из мехов и кожи, которые носил, чтобы защититься от холода верхнего воздуха. Влекомые драконом ункерлантские солдаты рысью направлялись к нему. Они прикончили бы его, если бы у них был шанс. Он не хотел им этого давать. Одетый только в подштанники и сжимая в руке трость, он бросился в реку.

Он направился к восточному берегу, плывя так быстро, как только мог. Даже в конце лета вода была ужасно холодной. Ункерлантцы закричали и начали палить. Клубы пара поднимались над рекой недалеко от Сабрино; их лучей было достаточно, чтобы вскипятить ее тут и там. Но они не подходили достаточно близко к кромке воды, чтобы стрелять с какой-либо большой точностью. На какое-то время Сабрино просто смирился с этим. Он не собирался оглядываться назад, чтобы увидеть, что происходит.

Но тогда ему не нужно было этого делать. Рев боли и ярости его раненого дракона сказал ему все, что он хотел знать. Солдатам Свеммеля придется выследить его и убить, прежде чем они смогут слишком сильно беспокоиться о нем. И, хотя он не мог летать, он оставался смертельно опасным на земле. Сабрино подумал, что может спокойно сосредоточиться на плавании.

Он был измотан, когда его выбросило на восточный берег. Он полежал там пару минут, собираясь с силами. Я становлюсь слишком старым для этих игр, подумал он. Но он был не настолько стар, чтобы чувствовать себя умирающим. Как только к нему вернулось дыхание, он поднялся на ноги и направился на восток. Так или иначе, ему придется пройти через линию ункерлантцев и вернуться к своим.

Перво-наперво. Он нырнул за какие-то кусты. Отряд ункерлантцев рысью направлялся к реке. Они указывали на дракона и не видели его. Он предположил, что они собирались немного поразвлечься, паля в него. Они не могли причинить ему большого вреда, не с этой стороны ручья. Конечно, это не могло поджечь их и здесь. Как только они прошли мимо него, Сабрино снова поспешил на восток.

Он нашел Ункерлантца в кустах, едва не споткнувшись о него. Парень сидел на корточках, его туника задралась, его палка лежала рядом с ним на земле. Он уставился на Сабрино с тем же ужасом и изумлением, какие испытал Сабрино, столкнувшись с ним. Затем он схватился за свою палку. Сабрино сверкнул первым. Ункерлантец издал стон и упал.

Сабрино надел свою каменно-серую тунику и сапоги, которые были ему слишком велики. Он совсем не был похож на ункерлантца, но в этой тунике он не стал бы так сильно выделяться на дальней дистанции. У человека, которого он убил, в сумке на поясе было несколько плоских ячменных лепешек. Сабрино проглотил их.

Должен ли я залечь на дно до наступления темноты? он задавался вопросом. В конце концов, он не осмелился. Его дракон нарисует больше Ункерлантеров, так же, как эмбер рисовала перья и кусочки бумаги. Чем дальше от этого он будет уходить, тем лучше. И каждый шаг приближал его на шаг к своим соотечественникам. Он думал, что еще на шаг ближе к основной линии ункерлантцев. Но он продолжал двигаться.

Это едва не стоило ему жизни. Пара ункерлантцев заметили его и побежали за ним. Он выстрелил в одного из них, а затем побежал сам как угорелый. Но другой солдат, казалось, делал два шага за каждый свой. Я слишком стар для этого, подумал Сабрино, сердце колотилось так, что готово было разорваться.

Ункерлантер продолжал гореть на бегу. При этом он не мог как следует прицелиться; он оставил обугленные полосы в траве и кустарниках вокруг Сабрино. Но затем его луч попал альгарвейскому драконьему летуну высоко в заднюю часть левого плеча. Взвыв от боли, Сабрино упал лицом вперед. С торжествующим воем солдат Свеммеля бросился добивать его – и получил луч прямо в грудь. С выражением абсурдного, возмущенного удивления на лице он рухнул.

«Никогда не пытайся обмануть старого лиса», – тяжело дыша, сказал Сабрино. Прямо сейчас он чувствовал себя самым старым лисом в мире. Он ограбил и этого Ункерлантца, а затем разрезал тунику мертвеца на полосы, чтобы перевязать его рану. Было больно, но он не думал, что это слишком серьезно. Он также набил тканью носки украденных им ботинок, чтобы они лучше сидели.

Теперь он действительно прятался до полуночи. У ункерлантца на поясе был инструмент для рытья траншей. Сабрино нанес себе царапину – неловко и болезненно, хорошо работая только одной рукой – и дождался темноты.

Это произошло раньше, чем могло бы произойти в разгар боев за выступ Дуррванген. Приближалась осень, а затем еще одна жестокая Ункерлантская зима. Когда наступила ночь, он поспешил вперед. Он оберегал свою левую сторону, которая затекла. Каждый раз, когда он слышал голос Ункерлантера, он замирал.

Фронт, к счастью, был подвижным в этих краях. У ункерлантцев и его собственных людей были окопы и аванпосты, а не сплошные линии траншей. Решительный – нет, отчаявшийся – человек мог бы проскользнуть между ними.

Рассвет окрашивал восток в красный цвет, когда кто-то нервно выкрикнул: «Стой! Кто идет?»

Сабрино чуть не заплакал. Вызов был на альгарвейском. «Друг», – сказал он. «Драконий полет пронесся за линией фронта».

Тишина. Затем: «Продвигайся вперед и будь узнан. Руки высоко». Из-за раны левая рука Сабрино не хотела подниматься высоко. Он поднял ее, несмотря на боль. Двигаясь вперед, как будто сдаваясь, он позволил своей собственной стороне захватить его.

***

«Держи, констебль». Пекарь предложил Бембо кусок пирога с сыром. «Попробуй это и скажи мне, что ты думаешь».

«Не возражайте, если я сделаю». Бембо никогда не возражал против бесплатной еды и питья в магазинах и тавернах на своем участке. Он делал это в Трикарико, и здесь, в Громхеорте, тоже. Он откусил большой кусок и задумчиво прожевал. «Неплохо», – сказал он и откусил еще кусочек, чтобы доказать это. «Что в нем такого?»

«Два вида сыра», – начал пекарь. Он хорошо говорил по-альгарвейски.

«Да, я это знаю», – нетерпеливо сказал Бембо. «Что оживляет это?»

«Ну, есть чеснок, лук и порей», – говорил пекарь, и Бембо каждый раз кивал. Затем фортвежец с хитрым видом приложил палец к своему носу. «И есть таинственный ингредиент. Я не знаю, должен ли я говорить тебе или нет».

К тому времени Бембо доедал кусок пирога. «Тебе лучше сделать это», – сказал он с набитым ртом. «Ты пожалеешь, если не сделаешь этого». Неужели сукин сын накормил его мышиным дерьмом или чем-то в этом роде? Конечно, нет – если бы он это сделал, он бы вообще не сказал Бембо.

«Хорошо, я буду говорить», – сказал пекарь, как будто он был пленным, которого Бембо отчитывал. «Это сушеные грибы-лисички».

«Ты шутишь». Желудок Бембо медленно скрутило. Как и все альгарвейцы, он считал грибы отвратительными. Фортвежцы, с другой стороны, были без ума от них и клали их во все, кроме чая. Рука Бембо легла на кожаную рукоять его дубинки. «Я должен был бы выбить тебе зубы за то, что ты кормишь меня этими жалкими тварями».

«Почему?» – спросил фортвежец с искренним недоумением. «Ты только что сказал, что тебе понравился пирог».

Бембо едва ли мог это отрицать. Он сделал все, что мог: «Мне понравилось, несмотря на грибы, а не из-за них».

«Откуда вы знаете? Будьте честны, констебль. Откуда вы знаете?» Пекарь вытащил гриб из пирога кончиком ножа, которым он его нарезал. Он предложил это Бембо. «Как ты можешь действительно знать, пока не попробуешь?»

«Я бы скорее съел улитку», – сказал Бембо, что было правдой – он очень любил улиток, особенно в масле и чесноке. Фортвежский пекарь скорчил ужасную гримасу. Бембо рассмеялся над этим и погрозил парню пальцем. «Видишь? Я не единственный». Но гриб остался на кончике ножа, немой вызов его мужественности. Он нахмурился, но затем съел его.

Способ маленького мальчика справиться с такой неудачной ситуацией заключался бы в том, чтобы проглотить гриб, не почувствовав его вкуса. Бембо испытывал искушение сделать именно это, но заставил себя медленно и обдуманно прожевать, прежде чем проглотить. «Ну?» требовательно спросил пекарь. «Что ты думаешь?»

«Я думаю, вы, фортвежцы, слишком волнуетесь из-за проклятых вещей, вот что», – ответил Бембо. «Не очень-то много вкуса в любом случае».

«Это всего лишь сушеные грибы», – сказал пекарь. «Когда пойдут осенние дожди и начнут расти свежие грибы, тогда...» Он вздохнул, как Бембо, возможно, вздохнул бы над очарованием красивой женщины. Бембо был убежден, что с красивой женщиной он мог бы получить гораздо больше удовольствия, чем любой фортвежец с грибом.

«Ну, я ухожу», – сказал он, вытирая жирные пальцы о свой килт. «В следующий раз никаких сюрпризов, имей в виду, или тебя ждет сюрприз, который тебе чертовски не понравится». Он пошел своей дорогой, надеясь, что посеял немного страха в сердце пекаря. Сдавленный смешок, который он услышал, закрывая за собой дверь, заставил его усомниться в этом. Обычно он был не из тех, кто вселяет страх в людей. Орасте, сейчас… Орасте даже внушал страх Бембо, его партнеру.

Бембо расхаживал с важным видом, время от времени размахивая своей дубинкой. Орасте в данный момент ни у кого не вызывал страха; он слег с тяжелым случаем гриппа. Бембо надеялся, что он не подхватит это. Хотя он боялся, что подхватит. Люди, которые работали с заболевшими людьми, часто заболевали сами. Никто никогда толком не выяснял, почему. Вероятно, это как-то связано с законом подобия.

Или, может быть, это закон заражения, подумал Бембо. Заражение. Понял? Он рассмеялся. Без Орасте на его стороне ему приходилось рассказывать шутки самому себе. Он нашел их более забавными, чем это сделал бы Орасте. Он был уверен в этом.

Увидев отряд альгарвейских пехотинцев, бредущих к лей-линейному караванному депо, он поднял руку, чтобы остановить движение на поперечной улице. Его соотечественники проклинали его, проходя мимо. К настоящему времени он к этому привык. Они были на пути в Ункерлант, а он остался здесь, в Громхеорте. При том, как обстояли дела в Ункерланте в эти дни, он бы сам не захотел туда ехать.

За альгарвейцами шла другая рота в форме: бородатые фортвежцы, вступившие в бригаду Плегмунда. Их соотечественники, вынужденные ждать на перекрестке, пока они проходили мимо, проклинали их более отвратительно, чем альгарвейские солдаты проклинали Бембо. Дисциплинированные и невозмутимые, новобранцы Бригады продолжали маршировать. Они озадачили Бембо. Если бы какой-нибудь иностранный король оккупировал Альгарве, он не смог бы представить себя добровольцем, сражающимся за этого товарища.

Конечно, я любовник, а не боец, подумал он. Он не сказал бы этого вслух, если бы Орасте шла рядом с ним. Его партнер редко находил его шутки смешными, но Орасте бы взвыл от смеха, услышав это.

На витрине маленького магазинчика красовалась большая вывеска на неразборчивом фортвежском. Под ней, буквами поменьше, было написано несколько слов на вполне понятном альгарвейском: Исцеляющие чары. Краска, которая служила им фоном, была немного новее, немного чище, чем остальная часть знака. Бембо задумался, говорилось ли то же самое на классическом каунианском до того, как Громхеорт перешел из рук в руки.

Он мог бы пройти мимо, если бы не выбрал этот момент, чтобы чихнуть. Он не хотел провести несколько дней на своей койке, страдая от боли и лихорадки и вообще чувствуя себя так, как будто он ступил под лей-линейный фургон. Если заклинание могло остановить его болезнь до того, как она действительно началась, он был полностью за. Он вошел внутрь.

Двое мужчин и женщина сидели в мрачной, отвратительной комнате ожидания. Все они смотрели на него с разной степенью тревоги. Меньшего он и не ожидал. «Расслабьтесь», – сказал он им, надеясь, что они понимают по-альгарвейски – после пекаря он чувствовал себя избалованным. «Я здесь по той же причине, что и вы».

Один из мужчин пробормотал что-то по-фортвежски. Двое других откинулись на свои места. Женщина нервно хихикнула. Человек, знавший какого-то альгарвейца, спросил: «И почему это?»

«Чтобы уберечь себя от гриппа, конечно», – ответил Бембо. Он снова чихнул. «Силы небесные, я надеюсь, что еще не слишком поздно».

"О", – сказал мужчина. Он перевел еще раз. Другой мужчина что-то сказал. Все они улыбнулись. Мужчина похлопал по стулу рядом с собой. «Вот. Ты можешь идти следующим».

«Спасибо». Бембо принял такие привилегии как должное. Он сел.

Несколько минут спустя дверь в заднюю комнату открылась. Оттуда вышли мужчина и женщина. Мужчина бросил один взгляд на Бембо и проскользнул мимо него, через парадную дверь, на улицу. Бембо это тоже не удивило – парень был из тех, кто и раньше имел дело с констеблями. Женщина тоже оглядела Бембо с ног до головы. После напряженного молчания она спросила: «Чего ты хочешь?» на ломающемся альгарвейском.

Прежде чем Бембо успел заговорить, человек, сидевший рядом с ним, сказал: «Ему нужно ваше знаменитое лекарство от гриппа».

"А". Женщина кивнула. Она указала на Бембо. «Ты пойдешь со мной».

«Да, госпожа», – ответил он и последовал за ней в заднюю комнату. В ней был впечатляющий беспорядок, который он видел раньше среди магов определенного типа, хотя он был бы сильно удивлен, если бы она занимала какое-либо официальное положение. Когда она сделала знак, он сел в одно из кресел. Она села в другое, которое было обращено к нему.

«Грипп, да?» – сказала она.

«Это верно», – согласился Бембо. «Мой партнер сейчас заболел, и я не хочу подхватить это сам».

Снова кивнув, она положила руку ему на лоб. Ее ладонь была прохладной и гладкой. Она прищелкнула языком между зубами. «Ты как раз вовремя, я надеюсь», – сказала она.

«У меня жар?» С тревогой спросил Бембо.

Она подняла большой и указательный пальцы. «Малышка», – ответила она. «Сейчас, малышка. Ты не волнуйся. Я все исправлю». Она потянулась за книгой. Это было, как увидел Бембо, по-кауниански. Он мысленно пожал плечами. Альгарвейские маги тоже использовали классический язык.

После прочтения она порылась в своих магических припасах (не будь она в некотором роде магом, Бембо счел бы их хламом). Она завязала маленький красноватый камешек и немного чего-то волокнистого в шелковый мешочек, затем повесила его ему на шею на шнурке. Затем она положила пару зубов, один похожий на иглу, другой толще, но все еще острый, в другой маленький мешочек и положила его в его нагрудный карман.

«Кровавик и морская губка хороши против лихорадки», – сказала она. «Также клыки змеи и крокодила». Она встала и положила обе руки ему на макушку. Часть ее заклинания была на фортвежском, часть – на каунианском. Закончив, она коротко кивнула Бембо и протянула правую руку ладонью вверх. «Одна широкая серебряная монета».

Он начал рычать. Но злить мага, даже низшего, было глупо. Он заплатил. Он не только заплатил, он сказал: «Спасибо».

Это было не то, о чем он думал. Целитель должен был это знать. Но никто не мог обвинить тебя в том, что ты думаешь. Она сказала: «Не за что».

Когда он вышел в переднюю комнату, разговор резко оборвался. Пока маг-целитель помогал ему, вошла пара новых людей. Ему показалось, что они переговаривались по-кауниански, но он услышал недостаточно, чтобы быть уверенным. Он прошел мимо них и снова вышел на улицу.

Однако, чем больше он ходил по своему участку, тем больше волновался. Если это было место, где собирались переодетые каунианцы, пытался ли целитель вылечить его или проклясть? Когда он вернулся в казармы, он задал этот вопрос магу, прикрепленному к полиции.

«Давай посмотрим на амулеты, которые она тебе дала», – сказал парень. Бембо показал их ему. Он кивнул. "Вещества такие, какими они должны быть. Я могу проверить, не было ли заклинание каким-то образом искажено ". Маг произнес заклинание нараспев, склонил голову набок, как будто прислушиваясь, и произнес еще что-то. Он взглянул на Бембо. «Насколько я могу судить, друг, ты вряд ли заболеешь гриппом в ближайшее время. Все так, как и должно быть».

«Хорошо», – сказал Бембо. «При нынешнем положении вещей нельзя быть слишком осторожным».

«Ну, я не собираюсь говорить тебе, что здесь ты ошибаешься», – сказал маг. «Но на этот раз все в порядке».

Бембо намеревался зайти и поблагодарить целительницу – и, вероятно, напугать до смерти ее клиентов, – когда на следующий день будет обходить свой участок. Но когда он подошел к маленькой витрине магазина, дверь была приоткрыта. Он просунул голову внутрь. Дверь в заднюю комнату тоже была приоткрыта. Он вернулся и вгляделся во мрак – теперь лампы не светили. И никакого мусора из колдовской аппаратуры там тоже не было. Маг ушла, и она убрала все свои вещи.

Бембо вздохнул. Он даже не был очень удивлен. Он похлопал по амулетам, которые она ему дала. Она была честна, а потом решила, что должна сбежать. «Показывает, чего стоит честность», – пробормотал Бембо. И если это не была дьявольская мысль для констебля, он не знал, что это было.

***

Спинелло не только хромал по улицам Трапани, он ходил по ним с тростью. Из того, что сказали целители, он мог бы избавиться от трости в один прекрасный день, не слишком затягивая. Хромота, однако, хромота, похоже, никуда не делась.

Были и компенсации. Он ловил на себе жалостливые взгляды женщин, а жалость для предприимчивого человека легко могла смениться каким-нибудь более теплым чувством. Значок за ранение, который он носил на своей тунике, теперь поддерживал золотой слиток. Он был награжден альгарвейским «Солнечным лучом» второй степени за отвагу перед лицом врага в дополнение к медали «Замороженное мясо», и у него были три полковничьи звезды на нашивках на воротнике. Когда он вернется на фронт, он, вероятно, закончит тем, что будет командовать бригадой.

Он попытался выпрямиться и идти так, как будто он не был ранен. Он мог это делать – по паре шагов за раз. После этого стало слишком больно. Он бы променял звание и награды на плавный шаг, которым когда-то наслаждался, в мгновение ока – в пол-удара сердца, благодаря высшим силам, подумал он. Но высшие силы, к несчастью, не заключали подобных сделок.

От подъема по лестнице в Королевский культурный музей у него на лбу выступил пот. К тому времени, как он преодолел все ступени и вошел в огромное здание в стиле рококо, он закусил губу от боли. Продавец билетов, симпатичная молодая женщина, одарила его улыбкой, которая могла бы быть многообещающей. Но когда Спинелло поздоровался с ней, он почувствовал вкус крови во рту. Он прошел мимо, его собственное лицо было мрачным.