Текст книги "Сумерки в полдень"
Автор книги: Даниил Краминов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 47 страниц)
Лошади не волновали Антона, но Кливден, давший название «кливденской клике», которая играла большую и столь трагическую роль в судьбе Англии и Европы, интересовал его.
– Кливден – наследственное поместье лордов Асторов? – спросил он.
Лугов-Аргус пренебрежительно фыркнул.
– У выскочек не может быть ничего наследственного.
– Асторы – выскочки?
– Да еще какие! Их так называемому графскому титулу всего-навсего двадцать лет.
– А за что же они его удостоены?
– За деньги! – не скрывая презрения, проговорил Лугов-Аргус и тут же более спокойно добавил: – Правда, за большие деньги. Старый Уолдорф Астор вывернул наизнанку карманы нью-йоркской бедноты. – Лугов-Аргус еще раз оторвался от дороги, чтобы взглянуть на Антона, и, поймав его недоуменный взгляд, пояснил: – Разве вы не знаете, что Асторы – нью-йоркские домовладельцы? Да, да. Старый Уолдорф понастроил в Нью-Йорке огромные каменные ульи, именуемые домами, и населил их разной нищей мелкотой – мастеровыми, поденщиками, проститутками. Дешевые дома оказались выгоднее дорогих палацев, и старик до самой смерти хвастался, что «сумел открыть золотые россыпи в дырявых карманах». – Лугов-Аргус снова помолчал, потом добавил: – Хваткий был старик, ловкий делец. Умел делать деньги и пользоваться ими.
Переселившись в Англию, – продолжал Лугов-Аргус, – старый Уолдорф купил не самые крупные, но самые влиятельные газеты – «Таймс», «Обсервер», несколько журналов и стал «творцом общественного мнения», важной фигурой за кулисами английской политики.
«Ягуар» свернул на узкую дорогу, которая привела в деревню из красно-кирпичных домов, окруженных садами. За изгородями ее палисадников доцветали осенние цветы, пылавшие радостно и ярко под лучами солнца, вдруг пробившегося сквозь низкую серую пелену облаков. Дорога привела к высокой ограде, за которой плотной стеной возвышались мощные клены и дубы. «Ягуар» сбавил скорость и проехал еще минут десять, пока не остановился перед большими воротами. Лугов-Аргус снял руки с руля.
– Приехали.
Сторож приблизился к «ягуару», склоняя по пути голову и сгибая спину: дорогая машина внушала почтение.
– Добрый день, принц [2]2
Обращение в Англии, соответствующее русскому «князь».
[Закрыть], – проговорил он поспешно и склонился еще ниже. – Прикажете отворить ворота?
– Да, Стокс, отворяй.
Через минуту тяжелые, хорошо смазанные в петлях ворота тихо разошлись, открыв дорогу через большую лужайку, по другую сторону которой стоял высокий густой лес. «Ягуар» пересек лужайку и углубился в лес, потом свернул направо, затем налево и опять направо и, миновав огромные дубы-великаны, выехал на поляну. Она была заасфальтирована по краям, и на асфальте стояли машины.
– Сегодня мы, как видите, не единственные, – сказал Лугов-Аргус.
Он вылез из машины, жестом пригласив Антона последовать за ним. Антон с удовольствием вдохнул свежий и чистый воздух, напоенный запахом опавшей и уже прелой листвы. Лишь могучие дубы еще хранили свою густо-медную листву.
– Конюшня здесь недалеко. Может, пройдемтесь вместе? – спросил Лугов-Аргус.
Антон поспешно согласился; оставаться одному в этом незнакомом, пустынном парке не хотелось. Они снова вернулись на мокрую асфальтовую дорогу, по которой только что приехали сюда, и, повернув вправо, вышли на большую аллею. Широкая, ровная, как стол, покрытый зеленым сукном, огражденная с обеих сторон стройными деревьями, она вела к дворцу.
– Кливден… – Лугов-Аргус взмахнул снятой перчаткой. – Когда-то здесь жил герцог Букингем, который, между прочим, украл молодую жену у эрла Шрьюсбэри, а потом и его самого убил на дуэли недалеко отсюда. Жил тут и принц Уэльский. Ему какой-то неизвестный нанес удар в грудь. И это свело принца в могилу. А несколько позже пряталась от своего принца-консорта королева Виктория – одна из самых больших ненавистниц России.
Мимо фонтана с бассейном, в котором плавали желтые листья, они перешли на другую сторону просеки и тропинкой, проложенной в лесу, добрались до конюшни к самому началу вывода лошадей. Конюхи в резиновых сапогах, кожаных куртках и кепках вели их под уздцы к просторной лужайке, расположенной за конюшней. Кони нетерпеливо храпели, косили глазами и норовили укусить конюхов за плечи, за руки, толкнуть грудью. Конюхи покрикивали на них и успокаивающе пошлепывали ладонями по шее. Лишь на лужайке, разведя лошадей в разные стороны, они отпустили их, постепенно удлиняя повода, и кони носились кругами, раздувая ноздри и стеля по ветру свои длинные хвосты.
Антон любил лошадей, как их любят крестьянские дети: лошадь была кормилицей семьи. Ему нравилось наблюдать их стремительный бег на ипподроме, он и теперь с удовольствием смотрел на них. Однако Антон поразился, увидев лицо Лугова-Аргуса: обычно барственно-равнодушное, насмешливо-пренебрежительное, подчас злое, оно сейчас преобразилось, став вдохновенным и нежным, прищуренные глаза не отрывались от озорной гнедой кобылы, которая ухитрялась не только сдвинуть конюха с места, но и проволочить его по мокрой траве. Это была Молния.
У ограды, отделившей лужайку от леса, собралось уже более десяти человек, одетых по-городскому, и Антон с беспокойством присматривался к ним. Тревога его возросла, когда один из них, седой, важно медлительный и надменный, подошел к Лугову-Аргусу и протянул руку.
– Принц! Рад вас видеть снова у нас. Надеюсь, вы не ограничитесь конюшней, а заглянете и в дом.
– Благодарю вас, вы очень любезны, – пробормотал Лугов-Аргус, – я был бы рад, но не хочу стеснять…
– Нас вы никогда не стесняли и не стесните, принц, – быстро проговорил старик. – Нам всегда было лестно иметь вас своим гостем.
– Но у меня очень мало времени, и мне нужно…
– Уйдете в любую минуту, когда захотите, – снова перебив Лугова-Аргуса, поспешил добавить старик. – Только засвидетельствуете свое почтение леди Астор. Ей всегда нравилось видеть вас своим гостем.
– И я не один! – повысил голос Лугов-Аргус. – Со мной…
– Ваш друг! – весело воскликнул старик. – Это же прекрасно. Представим его Нэнси, она будет рада!
Лугов-Аргус поглядел на Антона, и глаза его заискрились.
– Как вам будет угодно… – Лугов-Аргус усмехнулся и покорно склонил голову.
Антону не хотелось ни знакомиться с владельцем Кливдена, ни быть представленным его сумасбродной жене, о которой он уже достаточно наслышался. И, когда старик протянул ему руку, первым желанием Антона было, повернувшись спиной, спастись бегством в лес, но тут же, подчиняясь здравому рассудку, он решил поднести хозяину Кливдена пилюлю. Назвав себя, добавил:
– Из советского посольства.
Старик, к его удивлению, широко улыбнулся и потряс руку Антона.
– Рад! Очень рад! Друзья принца – наши друзья.
Он повлек их за собой, беря под руку то Лугова-Аргуса, то Антона. Они обогнули конюшню, потом странное сооружение, увенчанное башней с часами, и снова вышли на аллею недалеко от дворца. Вблизи он казался еще более импозантным и богатым, хотя непонятное нагромождение пристроек и галерей говорило о том, что многочисленные владельцы старались приспособить его к своим вкусам.
Боковой галереей хозяин Кливдена вывел их на южную сторону дома, заставив Антона ахнуть от изумления: перед домом была огромная белая терраса, спускавшаяся мраморными лестницами к просторной и длинной, как аллея, лужайке с необыкновенными цветниками. С трех сторон ее окружал густой лес, и лишь в конце лужайки он расступался немного, чтобы дать людям возможность бросить восхищенный взгляд на сверкавшую вдали Темзу.
– Прошу! – сказал хозяин, показав на распахнутую дверь, выходившую на террасу. – Заходите, принц. Плащи и шляпы можете оставить в библиотеке, Бэкстон отнесет их в гардероб.
В небольшой комнате, стены которой были уставлены книжными шкафами, Лугов-Аргус и Антон сбросили на кресла свои плащи и шляпы и, использовав стекло шкафов как зеркало, поправили галстуки и пригладили волосы. Затем, предводительствуемые хозяином, двинулись в соседнюю комнату, откуда доносились голоса. Зал, украшенный гобеленами, был большим и светлым: за огромными окнами виднелся лес, долина Темзы с далекими поселками. Хотя в зале было человек двадцать, он казался почти пустым: гости стояли маленькими группками, потягивали напитки и тихо переговаривались.
Ближайшая к Антону группка окружила Анну Лисицыну. Одетая в синий спортивный костюм, плотно облегавший ее бедра, беглая русская дворянка, пошедшая в услужение к нацистам, смотрела в окно и смеялась. Невысокий плотный мужчина с прямыми и светлыми, как свежая солома, волосами что-то говорил ей, ревниво скосив серые глаза на стоявшего рядом молодого человека. Антон узнал в нем Алека Дугдэйла – личного секретаря премьер-министра и временного начальника Хэмпсона. Центром второго кружка был длинноносый человек с хитрыми глазками и большими залысинами – вездесущий и неутомимый Гораций Вильсон. В третьей группе внимание Антона привлекли два пожилых человека, которые походили друг на друга не только одинаково серыми, в «елочку» спортивными пиджаками и бриджами, заправленными в толстые шерстяные чулки до колен, но и лицами – круглыми, красными, с дряблыми, отвисшими щеками.
– Извините нас, – сказал Антону хозяин, беря Лугова-Аргуса под локоть. – Мы с принцем зайдем к леди Астор.
Он оглянулся по сторонам, словно искал, кому бы передать гостя на попечение. Увидев бледного светловолосого молодого человека, в одиночестве тянувшего виски, он поманил его к себе.
– Займи гостя, – повелительно бросил ему хозяин и повел Лугова-Аргуса к дальней двери.
Молодой человек посмотрел на Антона пьяными глазами.
– Новичок?
– Простите? – произнес Антон, не поняв.
– Новичок? – повторил молодой человек. – В первый раз здесь?
– Да, в первый, – подтвердил Антон.
Молодой человек понимающе ухмыльнулся и посоветовал:
– Сделайте так, чтобы первый раз был и последним.
– Хорошо, постараюсь, – пообещал Антон, вызвав на бледном, худом лице собеседника улыбку одобрения. – Если вам здесь так не нравится, зачем же, позвольте спросить, сами-то ездите сюда?
Молодой человек вздохнул.
– Я не езжу сюда, я здесь живу.
– Простите, пожалуйста, – смущенно пробормотал Антон. – Вы молодой лорд Астор?
Собеседник рассмеялся.
– Я молодой Шоу.
– Шоу?
– Да, да, Шоу, – подтвердил собеседник и пояснил с язвительной усмешкой: – Ведь моя мамаша до того, как стать женой мистера Астора, была миссис Шоу. Мой отец – чудесный человек! – был тогда молод и беден, а мистер Астор далеко не молод, но богат, и моя матушка – она всегда отличалась гибким умом – сумела воспользоваться страстью, которую питают пожилые и толстые дельцы к молоденьким и стройненьким дамам.
Шоу говорил вполголоса, посмеиваясь, но его глаза, перебегавшие с одной группы на другую, оставались обиженными и злыми. Они стали жесткими и ненавидящими, когда в зал, сопровождаемая хозяином и Луговым-Аргусом, вошла маленькая, хрупкая женщина с привлекательным, но хищным лицом: у нее были пытливые круглые глаза, острый птичий нос и тонкие, слишком ярко накрашенные губы. Когда она сжимала их, маленький рот казался свежей, только что переставшей кровоточить раной.
– Хозяйка пожаловала, – сказал молодой Шоу и саркастически добавил: – Теперь мельница заработает.
– Какая мельница?
– Сейчас узнаете.
Хозяйка, в длинном платье, с высоким, закрывающим морщинистую шею воротником, двигалась плавно, привычно вскидывая руку, сгибая ее в кисти, и мужчины склонялись над ней, целуя. Она улыбалась, произносила несколько коротких фраз и переходила к другой группе. Она обошла Шоу и Антона, бросив на них неприязненный взгляд, и в ее острых глазах, как и в глазах сына, вспыхнула неутолимая ненависть. Она остановилась в середине зала.
– Джентльмены, – объявила она резким, хрипловатым голосом, – я хочу, чтобы вы помирились с моим давним другом – принцем Люгау. У нас были расхождения, но теперь, когда все осталось позади, мы можем простить друг другу и временную вражду, и крайности нападок.
Пожилые, похожие друг на друга толстяки в спортивных пиджаках и бриджах повернулись к ней – один с вежливой готовностью сделать все, что пожелает хозяйка, другой с сердитым недоумением. Сердитый взглянул на Лугова-Аргуса исподлобья, но тут же опустил глаза.
– Кто это? – шепотом спросил Антон соседа.
– Редактор «Таймса», второе «я» моего отчима, – ответил с ухмылкой Шоу. – Мыслитель и поставщик идей, а также мусорная корзина, куда бросают все, что неугодно моей мамаше.
Замысловатая резкость характеристики озадачила Антона: мыслитель и поставщик идей не мог быть одновременно и мусорной корзиной.
– У нас все может быть, – объявил сосед, по-прежнему кривя рот в иронической усмешке. – Он превозносит в газете все, что одобряют завсегдатаи Кливдена, и не пускает на ее страницы того, что не нравится им.
– Мы добились своего, джентльмены, – продолжала хозяйка. – Им, – она кивнула куда-то в сторону террасы, – не удалось поссорить нас с нашими немецкими друзьями. Не правда ли, мистер Троттер?
Плотный блондин, продолжавший нашептывать что-то Анне Лисицыной, поспешно повернулся к хозяйке и вытянулся.
– Так точно, ваше сиятельство, – отчеканил он с сильным немецким акцентом. – Мы никогда не были столь близкими друзьями, как теперь.
– Да, да, – поддержал его Алек Дугдэйл, одобрительно склоняя свое с мелкими чертами скуластое лицо к левому плечу. – Наши немецкие друзья доказывают сейчас свое расположение к нам как в большом, так и в малом. Вчера вечером фельдмаршал Геринг прислал лорду Галифаксу премиленькую телеграмму: «Приезжайте, как только найдете время, четыре оленя ваши».
Хозяйка подняла на него пристальные глаза и, не дождавшись пояснений, нетерпеливо спросила:
– Олени? И почему четыре?
– Лорд Галифакс и сам до сих пор недоумевает, почему четыре, а не три и не пять, – ответил Алек Дугдэйл, и его глазки, хитро сощурившись, совсем исчезли в глубоких глазницах. – Фельдмаршал пригласил его поохотиться в своих охотничьих угодьях и обещал самого лучшего оленя, если судетская проблема будет решена так, как хочется рейхсканцлеру.
– Фельдмаршал Геринг известен своей щедростью, – громко и четко, словно отрубая каждое слово, произнес Троттер. – После подписания соглашения в Мюнхене он поспешил напомнить о своем прошлогоднем обещании и прибавил еще трех оленей.
Хозяйка поморщилась: она осуждала охоту на зверей и птиц и не раз выступала в защиту бессловесных тварей, созданных господом богом для украшения земли.
– Я думаю, что Судеты с их чудесными горами, лесами и всемирно известными курортами стоят несколько больше четырех оленей, – сказал редактор и вопросительно взглянул на хозяина: то ли, мол, говорю? Морщины на большом серо-желтом лбу остались неподвижными – когда хозяин был недоволен, они собирались на самой середине в гармошку, – и редактор рассмеялся. – Ваш фельдмаршал мог быть немного щедрее, мистер Троттер.
– Да, мог быть значительно щедрее, – насмешливо подхватил сосед и двойник редактора. – Ведь за Судетами, которые вы получили благодаря настойчивости нашего премьер-министра, лежат Карпаты, а за Карпатами – Украина. Она может стать вашей со всеми своими бескрайними полями и неисчислимыми богатствами.
– Но, чтобы захватить Украину, надо одолеть не только Карпаты, но еще и Россию, – проворчал Лугов-Аргус, косо взглянув на толстяка. – А это не удалось даже Наполеону.
– И только потому, что Англия была против него, – напомнил редактор.
– Да, да, – с прежней торопливостью подхватил его сосед и двойник. – Англия была против него. Если Англия не будет против Германии или поможет ей, то России не устоять.
– Вы хотите, чтобы Англия воевала на немецкой стороне? – спросил Лугов-Аргус.
Толстяк замахал руками.
– Что вы, принц! Что вы! Я не хочу, чтобы Англия воевала на чьей-либо стороне, вовсе не хочу. Мы можем двинуть на помощь немецким друзьям, – он поклонился Троттеру с улыбкой, – наши безмолвные, многочисленные и никогда не гибнущие армии – деньги.
На тихий вопрос Антона, кто это, Шоу с той же ухмылкой ответил:
– Еще одно второе «я» моего отчима. Его финансовый гений и банкир.
– Сколько же у вашего отчима вторых «я»? – переспросил Антон.
– Не считал, – односложно ответил Шоу. Он неприязненно посмотрел на отчима, стоявшего в центре зала с величием монумента, и насмешливо добавил: – Тому, у кого много денег, нет нужды работать самому. Его вторые «я» пишут за него умные статьи, произносят вдохновенные речи, занимаются хитрыми политическими махинациями, назначают и смещают министров, послов, выбирают депутатов.
Хозяйка уже несколько раз бросала настороженный взгляд в их сторону: ей явно не нравилось, что захмелевший сын оживленно разговаривает с неизвестным молодым человеком. Она поставила на поднос свою рюмку и направилась к ним, заставив Антона насторожиться. Остановившись в двух шагах от них, она едва заметно наклонила маленькую голову с пышно взбитыми рыжими волосами и улыбнулась Антону, хотя ее глаза остались по-прежнему пытливо-холодными.
– Извините меня, я не сразу заметила нового гостя, – проговорила она. – Вы лондонский друг моего сына?
– Нет, мадам, – ответил Антон, – я встретил вашего сына здесь полчаса назад. Меня привел сюда ваш муж.
– Лорд Астор? – удивилась она. – Вы его знакомый?
– Нет, мадам. Он встретил меня возле конюшни.
Хозяйка тихо рассмеялась.
– Ах, как это похоже на Уолдорфа! – Она посмотрела на мужа укоряющим взглядом и снова повернулась к Антону. – И кто же вы?
Антон назвал себя. Хозяйка отпрянула, словно на нее замахнулись, ее лицо окаменело.
– Вы… вы… – заговорила она, заикаясь, но все же не повышая голоса. – Да как вы посмели переступить порог моего дома?!
– Это помог сделать мне хозяин дома, – сказал Антон, выделив слово «хозяин».
– Он, верно, не знал, кто вы!
– Я этого не скрывал и в гости не навязывался.
– Он туг на ухо, – тем же жестким шепотом произнесла хозяйка, бросив цепкий и быстрый взгляд вокруг, чтобы удостовериться: прислушиваются ли? Она хотела удалить нежеланного гостя, но так, чтобы другие не заметили этого.
– Гость не знал и не мог знать всех физических или душевных изъянов хозяев этого дома, – торопливо вставил Шоу, посмотрев на мать с откровенной насмешкой. – Даже я этого не знаю.
– З-з-замолчи! И поди прочь!
Шоу засмеялся.
– Ну, меня вы не выгоните из дома, дорогая мамочка, как хотите выгнать гостя, хотя его притащил сюда ваш уважаемый супруг.
– Я не собираюсь выгонять его, – зло прошептала хозяйка. – Откуда ты взял? Пусть остается, если ему здесь нравится.
– Не беспокойтесь, мадам, я не останусь, – сказал Антон. – Я попал сюда случайно, по ошибке, и я готов уйти, потому что мне здесь вовсе не нравится.
Хозяйка презрительно прищурила злые глаза, ее кроваво-красный ротик передернулся в недоверчивой улыбке. Она просто не допускала мысли, что ее великолепный дом – предмет общего восхищения и зависти – мог кому-либо не понравиться.
– Что же вам здесь не нравится?
– Все не нравится, – сдержанно ответил Антон. – Все. И этот дворец, купленный на последние гроши нью-йоркской бедноты. И эти люди, которые распоряжаются чужими землями. И дух ненависти к моей стране, которым пропитаны все ваши слова, мысли, желания…
– А в этом повинны вы сами, – перебила его хозяйка. – Тот, кто вызывает ненависть, достоин ненависти, кто заслуживает любви, любовь и получает.
– Ваша любовь и ненависть вдохновляются одним, мадам, – деньгами. Вы любите тех, кто помогает вам иметь больше денег, и ненавидите всех, кто посягает на ваши доходы.
– Неправда! – зло прошептала хозяйка. – Неправда! Только люди, у которых нет души, измеряют все деньгами. Черствые материалисты не способны понять, что другие могут вдохновляться идеями, рожденными душой и сердцем.
– Какие же идеи заставляют вас ненавидеть нашу страну?
– Вы безбожники! – проговорила хозяйка приглушенно, приложив тонкую и узкую ладонь к своему рту. – Вы атеисты. Вы навязали безверие своей стране и пытаетесь распространить его по всему миру.
– Дорогая мамочка! – патетически воскликнул Шоу. – Вы с одинаковой страстью ненавидите и французов, а ведь они христиане, а не безбожники-атеисты.
– Не называй меня мамочкой! – с трудом сдерживаясь, взвизгнула хозяйка. – И неправда, что я ненавижу французов, хотя их нельзя считать, как и всех католиков, настоящими христианами.
Гости, догадавшись, что между хозяйкой и сыном разыгрывается обычная сцена, и повернувшись к ним спиной, сделали вид, что всецело заняты своей беседой. Лишь Лугов-Аргус бросал на Антона вопросительно-тревожные взгляды, будто спрашивал: что у них там происходит? Не нужна ли помощь? Антон не нуждался в помощи. Возмущенный тем, что услышал здесь, он решил выложить хозяйке Кливдена свое мнение.
– Вы ненавидите нас, мадам, не потому, что мы безбожники, – заговорил Антон, намеренно повысив голос. – В любимой вами Германии тоже много людей, которые не верят в бога, и все же вы пускаете слезу, когда говорите о несчастных немцах, страдающих якобы оттого, что злые чехи не позволяют им соединиться в едином рейхе под властью вашего любимчика Гитлера. Вы ненавидите нас потому, что англичане, не имеющие не только собственных домов в Нью-Йорке, но и своей крыши над головой, здесь, в Англии, хотят последовать и непременно последуют нашему примеру и отнимут у вас этот великолепный дворец, банки, газеты, которыми вы незаконно завладели благодаря богатству, нажитому или награбленному в Америке, в Индии, в Африке, на Ближнем Востоке. Не идеи, не побуждения души и сердца вдохновляют вас в этой ненависти, а страх, самый обыкновенный страх перед своим неизбежным будущим. И любовью к Гитлеру вы воспылали лишь потому, что надеетесь с его помощью помешать приходу этого будущего.
– Да вы просто грубиян! – выкрикнула вдруг хозяйка и, поспешно прикрыв рот узкой ладонью, прошептала: – Заносчивый грубиян!
– Русские в таких случаях говорят: «Правда глаза колет», – с усмешкой проговорил Антон.
– Вы наглец! – пробормотала хозяйка из-под пальцев. – Отвратительный наглец!
Шоу рассмеялся.
– Дорогая мамочка, не гость грубиян, а вы, вы, моя мамочка… Гость сказал только то, что все говорят о вас за глаза. В глаза вам сказать не осмеливаются, хотя и думают точно так же. Напрасно вы обозвали его грубияном и наглецом, он верно сказал, что вас ожидает.
– Замолчи! Сейчас же замолчи! Ты такой же грубиян и наглец!
– Яблоко от яблони недалеко падает, моя дорогая мамочка, – продолжая смеяться, проговорил Шоу.
– Уолдорф! – закричала хозяйка, повернувшись к мужу. В ее голосе послышались трагические нотки. – Поди сюда, Уолдорф!
Хозяин, насупившись и собрав морщины на середине большого лба, поспешил к ним. Шоу ждал его, широко расставив ноги, будто готовился к драке, хотя на его лице блуждала довольная пьяная улыбка: он радовался тому, что удалось досадить матери.
– Что здесь происходит, моя дорогая? – спросил хозяин тихо, явно не желая делать семейную ссору достоянием всех гостей.
Хозяйка беспомощно оперлась на него и ослабевшей рукой показала на Антона.
– Скажи гостю, чтобы он ушел, Уолдорф, – едва слышно проговорила она. – Он грубиян.
– Нехорошо, дорогая мамочка, – с веселой ухмылкой вмешался Шоу. – Гость не сказал ни одного грубого слова. Это вы обругали его грубияном и наглецом.
– Нэнси! – укоризненно произнес хозяин. – Как можно? Я же сам привел его сюда, и он наш гость.
– Ты никогда не умел выбирать ни гостей, ни друзей.
– Нэнси!
– Ты его привел, ты и уведи!
– Нэнси!
– Сейчас же скажи Бэкстону, чтобы он проводил гостя до двери.
Хозяин опустил толстые плечи, подозвал слугу, стоявшего у двери, и приказал проводить гостя к выходу. Проходя мимо Лугова-Аргуса, Антон тихо сказал, что его выставляют из дома. Тот удивленно взглянул на Антона, потом на хозяина, говорившего что-то Шоу, и так же тихо посоветовал:
– Ждите меня у машины, я скоро буду…
Удаляясь по аллее, Антон несколько раз оглянулся на дворец, ругая себя за то, что позволил Лугову-Аргусу привезти в Кливден, а старому Астору заманить в дом.
Лугов-Аргус догнал его у машины.
– Что у вас там произошло? – спросил он, включая мотор. – Хозяйка так разозлилась, что даже говорить не могла, и старик увел ее из зала, чтобы помешать ей устроить открытый скандал сыну.
– Никогда не встречал более странных отношений между сыном и матерью, – сказал Антон, уклоняясь от ответа: даже воспоминание о «перепалке шепотом» ему было неприятно. – Кажется, они не терпят друг друга.
– Они ненавидят друг друга, – уточнил Лугов-Аргус. – Давно и страстно ненавидят.
– А зачем живут вместе? Он, видимо, нищий и зависит от нее, но она-то могла бы отправить его в Америку или даже просто выставить за дверь.
Лугов-Аргус посигналил привратнику, чтобы тот открыл ворота, и, остановив машину, повернулся к Антону.
– Леди Астор – артистка в жизни, она давно разыгрывает роль страдалицы, – сказал он, презрительно скривив губы. – Она держит сына при себе, чтобы иметь возможность жаловаться, какой «тяжелый крест» она несет. Как старик стремится прослыть умником и великим политиком, так и ей хочется, чтобы ее считали любвеобильной матерью и великой страдалицей, а не вздорной и тщеславной грешницей, какой она была всю жизнь.
Антон засмеялся.
– Оригинальная семейка!
– Оригинальнее найти трудно, – согласился Лугов-Аргус, выводя «ягуар» на лондонскую дорогу.
