Текст книги "Сумерки в полдень"
Автор книги: Даниил Краминов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц)
Кельнер принес закуски и разлил вино.
Хэмпсон поднял высокий бокал на уровень глаз и посмотрел через него на Елену.
– Предлагаю выпить за здоровье нашей дамы, которая согласилась разделить наше общество и трапезу.
– За нашу даму! – подхватил Антон.
– Нет, я не согласна! – объявила Елена, опуская уже поднятый бокал. – Я предлагаю первый тост за то, чтобы все было хорошо и всем было хорошо.
Хэмпсон засмеялся.
– Что ж, против этого тоста трудно возразить. От души поддерживаю!
Антон тоже охотно присоединился к тосту, и они выпили. Рейнское вино было терпковатым, но приятным на вкус. Кельнер налил снова, спросил у Антона, понравилось ли вино, и, узнав, что понравилось, предложил принести еще бутылку.
– Ну а теперь я предлагаю вернуться к моему тосту, – произнес Хэмпсон по-английски, поднимая бокал. – За нашу даму, которая напоминает мне, как много потерял я, покинув Москву.
– Не печальтесь, Хью, вы еще можете вернуться в Москву, – сказала Елена.
Хэмпсон отрицательно покачал головой.
– В Москву я попаду теперь не скоро, – сказал он, не спуская своих откровенно восхищенных глаз с лица соседки. – Но надеюсь скоро встретиться с вами в Лондоне.
– Чудесно! Вы покажете нам ваш родной город?
– С радостью. И Лондон, и его окрестности – они очень красивы, особенно вдоль Темзы.
– Вы хотите расстаться с мистером Гендерсоном? – спросил Антон.
– Нет, пока нет, – односложно ответил Хэмпсон.
– Мистера Гендерсона переводят в Лондон?
– Нет, его не переводят в Лондон, но скоро ему придется поехать туда. Ему надо серьезно лечиться.
– Неужели посол может оставить свой пост в такое трудное и опасное время? – воскликнул Антон, вспомнив слова Володи Пятова, что Гендерсон скорее предпочел бы умереть, нежели отказаться от своего поста в Берлине.
– Оно скоро перестанет быть трудным и опасным, это время! – сказал Хэмпсон убежденно.
Антон понимал, что более удобный момент узнать замыслы Лондона вряд ли представится за весь вечер, но как подступиться к Хэмпсону? И снова помогла Елена.
– Вы, мужчины, наверно, будете упрекать меня, что я вмешиваюсь в ваши дела, – сказала она, – и, может быть, найдете, что серьезный разговор старит меня, но я все же хотела бы знать, действительно ли трудные и опасные времена скоро останутся позади. Вы спокойны, потому что знаете все, а я ничего не знаю, поэтому не могу найти себе места.
Хэмпсон дотронулся кончиками пальцев до ее руки, лежавшей на столе.
– Вы должны поверить мне, что трудные и опасные времена действительно очень скоро останутся позади. Через два-три дня произойдет такое, что изменит все. Решительно все!
– Невероятно! – воскликнул Антон, решив сыграть на тщеславии англичанина. – В Берлине, по-моему, все убеждены, что уже ничто не может изменить страшный ход событий!
– Может изменить, – проговорил Хэмпсон, с усмешкой посмотрев на Антона поверх поднятого бокала. – Очень даже может.
– Не томите меня, пожалуйста, – умоляюще проговорила Елена. – Если это секрет, не говорите мне, только дайте честное слово, что вы верите в то, что это произойдет.
– Честное слово, – торжественно произнес Хэмпсон. – Я знаю и верю, что это произойдет. И не только я. Сэр Невиль верит в это. Да что там сэр Невиль – сам премьер-министр верит в это.
– Во что «в это»? – спросил Антон, наклоняясь и требовательно заглядывая англичанину в глаза.
Хэмпсон осушил бокал и, поставив его на стол, ответил:
– В то, что им – мистеру Гитлеру и мистеру Чемберлену – удастся изменить ход событий, как только они встретятся лично.
– Они встречаются? – спросил Антон, стараясь скрыть удивление. – Встречаются через два-три дня?
– Даже раньше, – уточнил Хэмпсон. – Послезавтра.
– Послезавтра? Где?
– В Берхтесгадене.
– Ваш премьер-министр отправится к Гитлеру, а не Гитлер к нему?
– Наш премьер-министр сказал, что готов отправиться куда угодно и встретиться с кем угодно, лишь бы помешать войне в Европе.
– Но ведь одной готовности отправиться куда угодно и встретиться с кем угодно недостаточно, чтобы помешать войне, – торопливо напомнил Антон. – Нужно, чтобы результаты встречи…
– За результаты встречи не беспокойтесь, – перебил его Хэмпсон с самодовольной ухмылкой. – Сэр Невиль говорит, что он сделал все, что нужно, чтобы встреча закончилась успешно. С его планом согласны Геринг и сам рейхсканцлер. Согласен с ним и премьер-министр. А коли так – разве можно сомневаться в успехе?
На прямой вопрос Антона, каков же план сэра Невиля, Хэмпсон ответил, что не знает, но уверен: план хороший. Тогда Антон спросил: почему все-таки премьер-министр отправляется к Гитлеру, а не наоборот?
Хэмпсон выпил еще бокал вина и рассказал, что послу очень хотелось, чтобы рейхсканцлер полетел в Лондон. Он на двадцать лет моложе премьер-министра, не летавшего в самолете еще ни разу, и посол пытался доказать Гитлеру, что его великодушие было бы высоко оценено Лондоном. Он говорил, что люди, давно симпатизирующие фюреру в Англии, а таких много, особенно в высшем обществе будут чрезвычайно рады видеть его рядом с королем в королевской карете, запряженной четверкой белых лошадей. Идея триумфальной поездки по улицам английской столицы, визит в Букингемский дворец понравились Гитлеру, но «интриганы» – посол подозревал завистника Риббентропа – убедили его: пусть старик летит к фюреру, а не наоборот. Посол предложил пригласить вместе с премьер-министром его жену, но «интриганы» вмешались и тут: чопорная англичанка, намекнули они Гитлеру, может намеренно унизить Еву Браун, на которую за границей смотрят как на содержанку. Предложение встретиться на нейтральной территории или хотя бы на границе тоже было отвергнуто: чем дальше полетит англичанин от Лондона, тем яснее будет, кто к кому отправляется на поклон. В Лондоне кое-кто оценил это как путь в Каноссу, но сам премьер-министр не видит в такой поездке ничего унизительного: во имя сохранения мира он готов не только на неудобства, но и на жертвы. Хэмпсон, как и сэр Невиль, одобрял мужество премьер-министра: пусть все видят, на что способна страна, которую так несправедливо зовут коварным Альбионом! Посол собирался выехать завтра вечером вместе с Хэмпсоном в Мюнхен, чтобы встретить своего премьер-министра на аэродроме.
Антону захотелось сейчас же покинуть «келлер» и помчаться в полпредство, чтобы рассказать Володе, если он еще там, или самому Двинскому о предстоящей встрече глав двух правительств. Однако бросить ужин было немыслимо. Им только что принесли рыбу и новую бутылку вина. За рыбой подали козу, приготовленную по-мексикански, потом перепелки, затем мороженое и под конец кофе с ликером. Они выбрались из ресторана около одиннадцати часов вечера. С трудом поймав такси, они высадились у «Наследного принца» в полчаса двенадцатого, и Антон отказался от мысли навестить в столь поздний час полпредство: его могли принять и выслушать только утром.
Глава пятнадцатая
Утром, направляясь в полпредство, чтобы рассказать Пятову или Двинскому о вчерашнем разговоре с Хэмпсоном, Антон был остановлен криком газетчика: «Энглендэр флигт цу фюра!» («Англичанин летит к фюреру!») Толстенький белобрысый мальчишка, сверкая покрасневшими коленями, – утро было пасмурным и зябким – бежал по самой кромке тротуара и размахивал газетой: «Энглендэр флигт цу фюра!» Антон перехватил его. Мальчишка сунул в его руку газету, которой размахивал, опустил монетку в карман коротких кожаных штанишек, сказал «Данке зэер!» и, выдернув из брезентовой сумки следующий экземпляр, побежал дальше.
На первой странице газеты крупно и жирно извещалось, что премьер-министр Англии «герр Чемберлен» прибывает в Германию, чтобы встретиться с рейхсканцлером и обсудить европейский кризис, созданный вызывающим поведением чехословацкого правительства. С явной гордостью и даже хвастовством указывалось, что это первый за многие десятилетия визит главы британского правительства; он свидетельствует о возрождении величия Германии и о признании Европой ее главенствующей роли. Далее рассказывалось, хотя и более мелким шрифтом, что «герр Чемберлен и сопровождающие его лица» прилетят самолетом на другой день в Мюнхен, откуда отправятся в Берхтесгаден.
Новость, которую спешил сообщить Антон, была уже известна всему миру, и он опять подумал о коварстве сынов Альбиона: Хэмпсон выдал ему «секрет», который через несколько часов предполагалось объявить во всеуслышание. Правда, англичанин не говорил, что это «секрет», и, может быть, Антону самому захотелось увидеть тайну там, где ее не было, но от этого разочарование не стало меньше. Антон заколебался: ехать в полпредство или вернуться в отель? Постояв в нерешительности несколько минут перед навесом над ступеньками, ведущими под мостовую, – по обеим сторонам навеса крупно выделялись слова: «Унтергрундбан» – «Подземка», – он спустился в метро, решив все же добраться до полпредства и, по крайней мере, пожаловаться Володе на новую неудачу с Хэмпсоном. Вместе с берлинцами, скопившимися на простой, как подмосковные платформы, станции, он вошел в поезд и занял свободное место.
Снова развернув газету, Антон перечитал сообщение о предстоящем визите «герра Чемберлена» и углубился в передовую, которая, выделяя жирным шрифтом строки, настоятельно подчеркивала «гроссе бедойтунг» – большое значение этого события. Так же броско были выделены слова: «В Германию едет человек, который во имя соглашения с авторитарными государствами поставил на карту свое политическое имя». На второй странице публиковалось длинное интервью, которое Риббентроп дал английскому журналисту Прайсу. Министр также славословил визит, так же говорил о его «гроссе бедойтунг» и расхваливал Чемберлена и самого себя: английского премьер-министра – за «реальную политику», себя – за «умение вовремя обнаружить и оценить проницательного государственного деятеля».
Газета окончательно испортила Антону настроение: Хэмпсон разговаривал с ним, как с простаком, который, может быть, и знает немножко историю, но ничего не смыслит в нынешней политике. В самом деле, кто, кроме простака, мог поверить, будто Чемберлен и Гитлер так «повернут события», что все опасности и тревоги «останутся позади»? Кто, кроме «дипломатического недоросля», мог возомнить себя хитрецом, который умело выведал у подвыпившего Хэмпсона тайный замысел английского посла добиться поворота в отношениях между Англией и Германией, уговорив своего премьер-министра отправиться в Берхтесгаден? Только невежественный провинциал мог поверить словам молодого англичанина настолько, что провести беспокойно ночь в ожидании утра, когда об этом «открытии» можно было бы рассказать Пятову или Двинскому. Действительно, простак, провинциал, недоросль!..
Уже на Унтер-ден-Линден, в двух домах от полпредства, Антон решил повернуть назад, чтобы не смешить Володю своей жалобой на вероломство Хэмпсона. Однако, повернувшись, он встретился почти лицом к лицу с Тихоном Зубовым.
– Ты чего тут? – удивился Тихон.
– В полпредство шел… – смущенно ответил Антон.
– А отчего так рано? – спросил Тихон, пожимая ему руку. Тихон поднял воротник легкого пальто, спасаясь от холодного ветра, но голова оставалась непокрытой, и его кудри буйно дыбились, делая голову неправдоподобно огромной. – Вызвали, что ли?
– Нет, не вызвали, – ответил Антон, не решаясь рассказать Тихону ни о том, зачем спешил в полпредство, ни о том, почему повернул назад. – Рано проснулся, а заняться нечем…
– Я редко просыпаюсь рано, – признался Тихон и, посмотрев в низкое, облачное небо, добавил: – Особенно в такую погоду.
– Так почему же не спал? – неосторожно спросил Антон и тут же пожалел: показав на окна полпредства, к которому они уже подошли, Тихон объявил, что ему позвонили отсюда ни свет ни заря и сказали, чтобы он немедленно явился. Антон поспешно приложил палец к губам и повел глазами в сторону «шупо» и крепких парней в просторных плащах, стоявших у полпредских дверей и смотревших на друзей испытующе и строго.
Тихон махнул рукой.
– А дьявол с ними! Они прослушивают наши телефоны и уже знают, что меня вызвали сюда.
– Кому и зачем я потребовался? – спросил Тихон дежурного, когда тот впустил их.
– Григорию Борисовичу, – ответил дежурный. – Но сейчас он наверху, подожди.
Дежурный повернулся к Антону с вопрошающим и требовательным ожиданием: мол, а тебе чего тут надо? Антон виновато пробормотал, что хотел бы видеть Пятова. Тот еще не пришел, и дежурный посоветовал Антону подождать в приемной. Друзья уселись в низкие старые кресла, обитые красным плюшем, и стали перебирать положенные на столик свежие московские газеты и журналы. Центральное место в газетах занимали события в Чехословакии, где чешские немцы-нацисты устроили в Судетской области настоящий путч. В течение одной ночи после яростной речи Гитлера в Нюрнберге они захватили вокзалы, почту, телеграф, прервали связь всех судетских городов с Прагой. На помощь им через границу были переброшены две тысячи вооруженных германских эсэсовцев под командованием офицеров. Нацисты разгромили полицейские участки, захватили оружие, заняли ратуши и стали полными хозяевами городов с значительным немецким населением.
– А из Лондона все это кажется поворотом событий в лучшую сторону, – раздраженно сказал Антон, швырнув газету через столик Тихону.
Тот удивленно уставился на Антона, ничего не понимая. Бросив взгляд на газету, Тихон снова поднял теперь уже обеспокоенные глаза на друга.
– Ты еще не доехал до Лондона, – проговорил он в недоумении. – Как ты можешь знать, что и как кажется Лондону? Наитие? Или что?
– Нет, не наитие, – ответил Антон, криво усмехаясь. – Вчера мне почти целый вечер доказывали, что события повертываются в лучшую сторону и все опасности вот-вот останутся позади.
– Кто же эти оптимисты? – уже не скрывая насмешки, полюбопытствовал Тихон Зубов. Выслушав Антона, коротко изложившего разговор с Хэмпсоном, осуждающе заметил: – Он или глуповат, или жуликоват, этот твой англичанин.
– А я ему поверил, – с горечью произнес Антон. – Поверил, как дурак, простак, провинциал, как – ты правильно сказал – дипломатический недоросль.
– Ну я же пошутил.
– Пошутил, а попал в точку.
– Да ну тебя к дьяволу! Сказал тебе, что пошутил. Я вовсе не думаю, что ты недоросль. Ты просто новичок, которому предстоит еще многому научиться.
Их разговор прервал Двинский. Появившись в дверях приемной, он неторопливо оглядел поднявшихся друзей, хотел что-то сказать Зубову, но промолчал и показал толстопалой, с перстнями рукой на Антона.
– А вас кто вызвал?
– Меня никто не вызывал, – ответил Антон растерянно. – Я пришел сам… Хотел рассказать о предстоящем визите Чемберлена, а нынче об этом уже напечатано сообщение во всех газетах.
– А как и что вы узнали о визите?
Антон торопливо рассказал, умолчав о высказанной уверенности и надежде Хэмпсона на благоприятный поворот событий: зачем повторять вранье?
Двинский прищурил свои большие, с красными прожилками глаза, глядя на Антона, но не видя его, – вероятно, мысли советника были далеко от этой приемной. Постояв так с минуту, он улыбнулся весело, даже радостно, словно неожиданно нашел что-то важное и нужное. Будто загребая воздух ладонью, он взмахнул толстой рукой.
– Пошли-ка оба со мной…
В кабинете Двинский указал молодым людям на знакомый им полукруглый диван у низкого столика, а сам снял трубку внутреннего телефона, набрал номер и сказал с той веселой оживленностью, которая поразила в нем Антона там, в приемной:
– Знаешь, оказывается, наш «англичанин», которого мы посылали с Пятовым и Зубовым в Нюрнберг, узнал от секретаря Гендерсона, что тот уезжает сегодня вечером в Мюнхен. Да, да, конечно, это естественно… И Гендерсон берет своего секретаря, с которым, как я говорил тебе, нам удалось установить кое-какие отношения. И я подумал, что хорошо бы послать в Мюнхен вместе с Зубовым и Карзанова. Может быть, ему удастся узнать у своего приятеля кое-что. Да, да, разумеется, это потребует некоторых усилий и расходов. Я думаю, что Пятову удастся устроить это через Баумера – он жаден до водки и икры, а прибавить одного человека к большой группе корреспондентов, которая направляется туда, ему, наверно, удастся без особого труда.
Двинский положил трубку на рычажки и подошел к столику, за которым сидели друзья. Опускаясь в кресло, он поглядел на Антона с виноватой улыбкой.
– Надеюсь, вы не будете сильно обижаться, если мы еще немного поэксплуатируем вас?
– Обижаться я не буду, – отозвался Антон неуверенно, – но…
– Что «но»? Что «но»? – требовательно повторил советник.
– У меня два «но», – сказал Антон, смелея. – Во-первых, на Хэмпсона особых надежд возлагать нельзя.
– Это почему же? – с шутливым удивлением произнес Двинский.
Советник перестал улыбаться, когда Антон начал рассказывать о своих сомнениях и подозрениях в отношении молодого англичанина, а затем даже помрачнел. Выслушав Антона, он помолчал, потер мешки под глазами, потом заговорил медленно, точно думая вслух:
– Возможно, что Хэмпсон намеренно обманывал вас, как и вашу спутницу, а может быть, сам обманывался и все еще обманывается. Возможно, ваш англичанин тоже поверил кому-то и на обнаруженный обман будет реагировать так же резко, как вы. Для него разочарование в тех, кому он верит, может оказаться куда более тяжким, чем ваше разочарование в нем.
Советник нагнулся немного и заглянул в опущенные глаза Антона. Вероятно, он увидел в них что-то такое, что заставило его ободряюще улыбнуться.
– Подождите записывать вашего английского приятеля в разряд обманщиков, рано еще отвертываться от него.
Двинский выпрямился, положил перед собой белые пухлые кисти рук, выровнял пальцы и повелительно сказал Антону:
– Теперь второе «но».
– Второе «но» – это Англия. Мне же надо ехать туда.
– Успеете попасть и в Англию, – сказал Двинский. – Англия от вас никуда не денется. Завтра вы сможете рассмотреть вблизи английского премьер-министра и познакомитесь с тем, что Лондон безусловно считает самым важным в своей политике. По пустякам премьер-министры за границу не ездят.
Затем, поглядывая то на Тихона Зубова, то на Антона, советник заговорил с какой-то необычной дружеской, почти отцовской доверительностью:
– Нам еще вчера сообщили из Москвы, что Чемберлен вылетает к Гитлеру, но с чем он летит – наши лондонские товарищи узнать достоверно не могли. В Лондоне ходят две версии. По одной, Чемберлен хочет предупредить Гитлера, чтобы Германия не трогала Чехословакию, иначе ей снова придется иметь дело не только с чехами, но и с французами, и с англичанами, и, естественно, с русскими. Согласно другой, премьер намерен предложить Гитлеру сделку: Лондон посоветует Праге предоставить Судетской области полную автономию, как хочет Гитлер, в обмен на его обязательство не прибегать к военной силе ни сейчас, ни после.
Тихон Зубов выжидательно молчал, Антон смотрел на пухлые пальцы Двинского. Невольно проследив за взглядом Антона, советник убрал руки и оперся ими о край стола, наклонясь над его зеркальной крышкой.
– У нас есть подозрение, – сказал Двинский с подчеркнутой серьезностью, – что англичане начали какую-то игру с Гитлером. Замысел этой игры пока неясен, а ее конечный результат тем более. В политической игре, как и во всякой другой, нельзя заранее предсказать, чем она кончится: слишком много политических сил, течений, лиц, влияний, симпатий и антипатий вовлекается в игру, и окончательный исход их действий и противодействий может оказаться вовсе не тем, на который рассчитывают зачинатели игры.
– Судя по местной печати, нас хотят вытолкнуть из любой возможной игры, – осторожно заметил Тихон Зубов. – Тут даже пишут, что пришло время «удалить большевистскую Россию из Европы».
– Нас трудно вытолкнуть из любой возможной игры и невозможно удалить из Европы, – возразил Двинский. – Участвуем мы в переговорах, которые ведутся в Европе, или не участвуем, мы все равно присутствуем на них незримо, и наш голос не может быть не услышан и не учтен, если даже мы будем говорить шепотом. Только вчера чехословацкий посланник сказал мне, что по-настоящему Берлин боится лишь нас, той самой «большевистской России», которую им хочется «удалить из Европы» или «закрыть», как тупой щедринский градоначальник хотел «закрыть» Америку. Градоначальник понимал, что «сие от него не зависит», и эти, – советник кивнул на занавешенные окна кабинета, за которыми, казалось, настороженно притаился Берлин, – тоже понимают, что присутствие «большевистской России» в Европе от них не зависит. И этому мешает не только география, но и наша сила, наш вес в международной жизни, с которыми теперь приходится считаться всем – малым странам и большим державам. Нынче без нас нельзя решить не только большой европейской проблемы, но и малого вопроса, выходящего за пределы интересов двух стран. Мы – часть Европы и никому не позволим определять ее судьбу без нас и уж, конечно, против нашей воли…
Пухлые пальцы сжались в кулак, опустившийся несколько раз на полированную крышку столика энергично, хотя и мягко, усталые глаза, смотревшие из-под рыхлых, морщинистых век, засверкали вызовом, и даже покатые плечи советника поднялись, и весь он как-то выпрямился, подтянулся, словно помолодел. Антон почувствовал в этом пожилом и усталом человеке огромную душевную силу, которая благотворно подействовала и на него, будто передалась по невидимым каналам. Он уходил от Двинского с неожиданно и необъяснимо вернувшейся верой, что события все же повернутся в лучшую сторону.
Они зашли к Пятову, чтобы рассказать о предстоящей поездке. Усадив Антона и Тихона у своего стола, Володя признался, что охотно поехал бы с ними посмотреть встречу Чемберлена с Гитлером. До сих пор визиты глав других правительств в Берхтесгаден заканчивались для тех трагически. Полгода назад Шушниг приехал туда австрийским канцлером, а вернулся в Вену марионеткой Гитлера – стал делать все, что ему приказывали из Берлина, и все же вскоре был изгнан из правительства, а Австрию оккупировали немецкие войска и превратили в провинцию Германии.
– Англия не Австрия, и Чемберлен не Шушниг, – напомнил Антон.
– Да, Англия, конечно, не Австрия, – согласился Володя Пятов, – а вот что Чемберлен не Шушниг – это требуется еще доказать.
– Ну уж, наверно, Гитлеру не удастся запугать Чемберлена, как он запугал Шушнига угрозой немедленного вторжения.
– Может быть, пугать его он вообще не будет, – сказал Володя Пятов, – Гитлеру достаточно уже одного того, что Чемберлен сам едет к нему. Английские премьеры не удостаивали визитами даже кайзера, а вот фюрер, говорят немцы, заставил англичан поубавить свою спесь и отправиться к нему на поклон.
– А англичане видят в этой поездке благородный поступок, – сказал Антон и коротко повторил вчерашние доводы Хэмпсона. – Только забота о сохранении мира в Европе заставляет Чемберлена лететь к Гитлеру. И Хэмпсон верит, что Чемберлену удастся остановить опасное течение событий и повернуть его в другую, лучшую сторону.
Пятов недоверчиво покачал головой:
– Он или обманывает тебя, этот Хэмпсон, или сам обманывается.
– Григорий Борисович предполагает последнее.
Тихон Зубов посмотрел на часы и встал, объявив, что ему надо спешить: с отъездом всегда связано много хлопот. Он попросил Володю немедленно сообщить ему, как только удастся договориться с Баумером об Антоне, чтобы вовремя достать два билета на мюнхенский поезд. Пятов тут же позвонил Баумеру и назначил встречу на час дня в каком-то заведении с уютным названием «Птичий уголок». Он вызвался проводить друзей до приемной и в коридоре, почти мимоходом сообщил, что в Берлин приехал Олег Ситковский, возвращающийся в Стокгольм.
– Чего ради понесло его через Германию? – спросил Тихон. – Через Финляндию ближе и дешевле.
– Говорит, нужно встретиться с шефом, или, как он выражается, с мадам-шефом, которая ожидается тут на пути в Женеву, – пояснил Володя. – Она пробудет там сравнительно долго, и он счел необходимым побеседовать с ней здесь, чтобы получить указания, советы, наставления.
– Не может без них? – проговорил Тихон с иронической усмешкой.
– Ну ты же знаешь Олега… Путей к сердцу начальства, говорит он, много, но самый короткий и верный – почаще спрашивать совета, указания, смотреть преданно в глаза и согласно кивать головой.
– Да, Олег и в университете сумел прослыть способным не столько благодаря своим ответам на вопросы профессоров, сколько благодаря своим вопросам. Даже профессор Дубравин, изучивший все трюки студентов, не разгадал Ситковского. Он назвал его «ищущим умом».
– Сначала «ищущим умом», а потом «эластичным молодым человеком», – напомнил Володя Пятов.
– Нищие умом и духом, как сказал один мудрец, всегда эластичны, – ядовито заметил Тихон Зубов.
– Это ты напрасно, – с мягким укором произнес Пятов, – Олег не такой уж плохой, и он, по-моему, становится серьезнее и лучше.
– Кто устоит против лести, как изволил заметить другой мудрец. Чем умаслил тебя Олег?
Пятов поморщился и пожал плечами, словно давая понять, что нет смысла отвечать на неразумные слова. Тихон Зубов, продолжая ухмыляться, протянул ему руку.
– Держу пари, что Ситковский либо привез тебе подарок, либо рассказал, как высоко ценят тебя в московских верхах.
– Да ну тебя к черту! – выругался Володя Пятов, отталкивая руку Тихона и краснея. – С тобой невозможно серьезно разговаривать.
– Вот видишь? – обратился Тихон к Антону. – Не хочет держать пари, потому что Олег, наверно, чем-то умаслил его, и этот «непримиримый якобинец», как звали нашего с тобой друга в университете, готов своими руками посадить Ситковского на пьедестал хорошего человека. Возмутительно? А?
Антон не ответил. Он не понимал, спорят его друзья всерьез или просто дурачатся. Он спросил, что рассказывает Ситковский о Москве.
– Да ничего особенного, – ответил Володя Пятов. – Осень погожая, урожай хороший, настроение приподнятое, и обстановка, в общем, почти нормальная. Беспокоит положение в центре Европы, и поэтому много разговоров о том, будет война или не будет, придется нам участвовать в ней или не придется. В армию в последнее время призывают много молодых специалистов – для усиления технических войск, – а также партийных работников на политработу. Наш друг Ефим Цуканов явился на проводы Олега в военной форме.
– Ефим в армии? Не может быть!
Мешковатый и медлительный Ефим меньше всего подходил для роли командира. Не было в нем ни бодрой подтянутости, ни строгой молодцеватости, присущих военным, а всякая форма вызывала в нем страх. Когда все комсомольцы увлекались юнгштурмовками, Ефим отказался надеть ее, сказав, что «форма на нем – как на корове седло».
– В армии, в армии, – повторил Пятов и, заметив удивление на лице Антона, пояснил: – Ефим – человек дисциплинированный, и для него слово «надо» – закон. Это «надо» заставляло его в студенческие годы проводить вечера в прокуренной комнате факультетского партбюро, пока мы летом протирали подошвы на танцплощадке Центрального парка, а зимой гоняли на коньках. Он отложил «на будущее» мечту об аспирантуре и ученой карьере, когда ему сказали, что «надо» работать в райкоме. Видимо, это «надо» заставило его надеть военную форму, хотя она, по словам Олега, «явно ему не к лицу».
– Ситковский никогда не надел бы формы, которая не шла бы ему, и не сделал бы ничего, что мешало бы его собственным интересам, – язвительно заметил Тихон Зубов. – Такие, как он и его дружок Ватуев, знают, на что соглашаться, а чего избегать. Привыкшие получать от жизни многое, как сказал один философ, не способны пожертвовать даже малым. А кстати, – повернулся он к Володе Пятову, – как поживает наш «околовысокопоставленный»? Хвастается близостью к своему начальнику? И теперь так осведомлен, что знает все, что есть в этом мире, и все, чего в нем нет?
– Язви, язви, – добродушно и насмешливо разрешил Пятов, – а Ватуева только что назначили первым помощником Курнацкого, звезда которого, как говорит Олег, поднимается на московском небосклоне все выше и выше.
Весть о служебном успехе Игоря оказалась неприятной для Антона. Не очень разбираясь в иерархической лестнице, он не завидовал своему давнему приятелю. Неприятно было то, что теперь Игорь, оправдав предсказания Юлии Викторовны, станет еще ближе к семье Дубравиных и, конечно, к Кате. Он опасался этой близости, потому что Катя и раньше немного увлекалась Игорем. Правда, это было, как уверяла она Антона, «увлечение школьницы, следовавшей по стопам пушкинской Татьяны»: она написала Игорю «любовное признание» в стихах и «получила отповедь в прозе». Но увлечения, как и болезни, иногда повторяются и даже дают осложнения… Понимая, что он не в состоянии помешать тому, что может произойти в далекой теперь Москве, он постарался отогнать тягостные мысли, спросив друзей, чем ему заняться, пока они будут устраивать его поездку в Мюнхен. Пятов озадаченно остановился, сдвинув по обыкновению к переносице светлые брови, а Тихон Зубов решительно взял Антона под руку:
– Поедешь со мной. Заберем из отеля твой чемоданчик и будем ждать у нас дома, когда дипломаты сообщат нам о результатах переговоров. Мне еще кое-куда надо заглянуть, а ты побудешь с Галкой.
Пятов нашел, что это самое мудрое и практичное решение, обещал сделать все, чтобы поездка состоялась, и сказал, что приедет на вокзал. Володя проводил друзей до барьерчика, отделявшего дежурного от приемной, открыл дверцу, пропуская их на мраморные ступеньки, ведущие к выходу, и легонько толкнул в спину сначала Тихона, потом Антона.
– Ну, пока, пока… – напутствовал он.
