Текст книги "Сумерки в полдень"
Автор книги: Даниил Краминов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 47 страниц)
Глава девятая
Утром Антон и Елена снова побывали в большом казенном здании, и пожилой чиновник – он и спозаранок выглядел усталым – представил им молодого человека с прилизанными до блеска черными волосами, который тут же повез их в маленький соседний городок со странным названием «Святая Анна на море». Маленький, сплошь кирпичный городок, отделенный от моря узкой грядой песчаных холмов-дюн, поросших кустарником, был уютным и тихим. Осмотрев два отеля, которые власти, как объяснил им молодой человек, предполагали реквизировать для размещения эвакуированных детей дипломатов, они поговорили с экономками о кроватках, одеяльцах, постельном белье и прочем необходимом для детей и, удовлетворенные, вернулись в Блэкпул, чтобы первым поездом уехать. В Лондоне Антон довез Елену на такси до ее дома на Московской улице и заехал в полпредство, чтобы доложить советнику о поездке.
В вестибюле Антона остановил Краюхин и сказал, что ему дважды звонил некто по имени Фокс.
– Он не сказал, зачем я ему нужен?
– Нет, – заверил привратник. – Но сказал, что очень нужен и как можно скорее.
– А не сказал ли, где его найти?
– В кафе каком-то.
– В «Кафе ройял»?
– Похоже на это, очень похоже, – ответил Краюхин, стараясь придать себе уверенность, которой все же не чувствовал.
Коротко рассказав Андрею Петровичу об осмотренных им с Еленой отелях и услышав его нетерпеливое «хорошо, хорошо», Антон покинул полпредство, прошел до конца «частной улицы» и за ее воротами поймал такси.
Шофер, услышав «Кафе ройял», понимающе кивнул. Машина промчалась мимо парка, в потоке машин вырвалась на Оксфорд-стрит и наконец, свернув на изогнутую полумесяцем улицу, остановилась перед серым зданием с большими зеркальными окнами.
По виду «Кафе ройял» мало походило на другие кафе. Это был и большой бар, и дорогой ресторан, и фешенебельный клуб, куда впускали всех, кто имел положение в обществе, располагал толстой чековой книжкой или известным именем, В его залах и комнатах, в роскошных фойе и уютных кабинетах собирались люди, связанные с бизнесом, политикой, прессой, театром и искусством. Тут находила пристанище пестрая человеческая смесь, избавленная от узкой ограниченности общественной касты или профессии, демократичная в поведении, общительная и оживленная.
Антон нашел Фокса в баре. Он сидел за столом с уже немолодым большеголовым крупным мужчиной. Когда же Фокс, представляя ему Антона, поневоле заставил мужчину подняться, тот вдруг оказался, как горбун, низкорослым. Подав Антону толстую, вялую руку, проговорил:
– Лишауэр.
– Один из самых осведомленных людей в Лондоне, – добавил Фокс и, показав Антону на свободное кресло, спросил: – Что будете пить?
И пока Антон ждал заказанный им джин и тоник – самый дешевый крепкий напиток, – Фокс поведал Лишауэру, что встретил мистера Карзанова на вокзале в Берлине, познакомился в Нюрнберге и сдружился в поездке в Берхтесгаден и обратно. Лишауэр выслушал Фокса, не проявив интереса к Антону. Его бледно-голубые глаза оставались холодными, и улыбка ни разу не собрала морщин на большом, обрюзгшем лице. Он не улыбнулся и после того, как Фокс, предложив выпить «за новое знакомство», сказал Антону:
– Советую вам подружиться с мистером Лишауэром. Он знает в Лондоне почти всех и почти все и может быть очень полезен.
– Я с удовольствием, – проговорил Антон, дружелюбно улыбаясь соседу, – с большим удовольствием.
Отчужденное выражение на лице Лишауэра не изменилось.
– Не думаю, что нам удастся подружиться, – процедил он сквозь зубы. – Пока русские не изменят своего поведения, нам, полякам, трудно дружить с ними.
– Вы поляк? – удивился Антон.
– Ах, извините, – виновато произнес Фокс, – я забыл сказать вам, что мой друг – советник польского посольства.
– А как мы должны изменить поведение, чтобы вы стали дружить с нами? – обратился Антон к Лишауэру.
– Не разговаривать языком ультиматумов.
– Но вы же первые предъявили ультиматум Чехословакии.
– Да, но мы хотим возвращения своих земель.
– Как немцы своих Судет?
– Судеты никогда не были немецкими.
– Тем не менее ваше правительство поддержало немецкое требование.
– Немцы имеют право жить в одной семье.
– А чехи имеют право защищать целостность своей родины.
Фокс замахал руками.
– Перестаньте! Перестаньте! Давайте изымем наш столик из этого спора и сделаем его маленьким островком тихого дружеского разговора.
– Не будете ли вы настолько добры, чтобы разрешить мне присесть к вашему островку тихого дружеского разговора? – спросил звучный голос, раздавшийся над головой Антона.
Оглянувшись, он увидел за своим креслом статного мужчину с красивым, но надменным лицом.
– Садитесь! – обрадованно воскликнул Фокс и, вскочив, показал обеими руками на свое кресло. – Пожалуйста, садитесь, принц!
Статный мужчина предупредительно поднял руку, призывая не беспокоиться о нем, глазами приказал официанту придвинуть кресло от соседнего столика и солидно уселся между Фоксом и Лишауэром, вопросительно поглядев на Антона.
– Разрешите представить, принц, – немного заискивающе произнес Фокс. – Ваш соотечественник… секретарь русского посольства Карзанов.
Мужчина протянул Антону белую руку с пухлой, мягкой ладонью. «Соотечественник» был, несомненно, беляком, знакомство с которым вовсе не радовало Антона, но он все же пожал протянутую руку, не решаясь обидеть отказом Фокса. А тот, одобрительно улыбаясь, повернулся к Антону.
– Принц Люгау – мой давний друг. В журналистских кругах он больше известен как Аргус.
– Никакой я не принц Люгау, а князь Лугов, – усмехаясь, проговорил «соотечественник» по-русски. – Бывший князь, которого в России, видимо, никто уже не помнит и не знает.
– Но Аргус известен и у нас, – заметил Антон. – Наши газеты ссылаются на вас, цитируют.
– Да неужели? – удивился Лугов-Аргус с некоторой нарочитостью.
– Да, да, – подтвердил Антон. – Особенно в тех случаях, когда вы выступаете против сговора с Гитлером. Но почему в последнее время ваши статьи появляются в английских газетах так редко?
– Теперь они совсем не появляются, – с усмешкой уточнил Лугов-Аргус. – Мои статьи не нравятся ни редакторам здешних газет, ни их владельцам. Ныне меня печатают в Америке: там пока нет этого страстного желания обручиться политическим браком с Гитлером.
Он хотел сказать что-то еще, но какой-то неуклюже высокий и худой мужчина нагнулся над их столиком.
– Принц, можно вас на секунду?
И пока Лугов-Аргус шептался у окна с высоким и худым мужчиной, Фокс подвинулся к Антону и торопливо рассказал, что познакомился с «принцем» еще в те времена, когда оба работали в «Таймс». Аргус ненавидел тогда жгучей ненавистью Советскую Россию, но еще больше немцев. Он убеждал всех, кто хотел слушать, что немцы виновны в поражении России в войне: одни воевали против нее, а другие шпионили и занимались интригами при царском дворе. Они помогли и революции, которая лишила отца «принца» большого имения в центре России. Отец разводил скакунов – они славились на всю Европу, – а сын даже теперь не пропускает ни бегов, ни скачек, где бы в Англии их ни устраивали. Правда, он не играет, но непременно расспрашивает жокеев и конюхов о родословной выигравших лошадей и заказывает шампанское, если лошадь оказывается той породы, какую разводил отец.
В газете Аргус был на особом положении: лорд Астор, владевший ею, благоволил к «принцу», которого охотно принимали в таких аристократических домах, куда Асторов приглашали лишь по необходимости. Писания Аргуса воспринимались как вещания оракула: он был близок к хозяину и всегда знал, что думали, чего хотели «наверху». Однако, когда «Таймс» стала проповедовать необходимость тесной дружбы с Гитлером, Аргус ушел из газеты. Он стал лондонским обозревателем большой американской газеты, которой владеет богатая еврейская семья, и главным образом потому, что она относилась к нацистам резко отрицательно. У него широкие связи в среде аристократов, политиканов и бизнесменов, и он знает все, что делается за кулисами. Аргус первым подсказал Фоксу, что Англией правит невидимое и не отвечающее ни перед кем «правительство», которое собирается в загородном дворце лордов Асторов – Кливдене. Раньше он был частым гостем там, но теперь ездит туда изредка, и только затем, чтобы посмотреть на лошадей луговской породы.
Упоминание о лошадях луговской породы заставило Антона вспомнить, что недалеко от Большанки находится луговский конный завод. В селе Луговом жил до революции помещик князь Лугов, разводивший породистых скакунов. Во время революции имение сожгли, а коней разобрали по крестьянским дворам, но сразу же после гражданской войны их вновь собрали и на месте имения создали конный завод. Хотя о князе Лугове давно позабыли, лошадей по-прежнему звали «луговскими», и они продолжали прославлять породу, выигрывая призы на бегах и скачках.
Лугов-Аргус вернулся к их столику и, усаживаясь, обратился к Антону:
– Вы из каких мест?
– Родился в Орловской области, в последние годы жил в Москве.
– Я тоже из Орловской губернии – тогда в России областей не было, – признался Лугов-Аргус, – но не был в родных местах почти двадцать лет.
– Мы, кажется, соседи, – заметил Антон. – Село Луговое вам знакомо?
– Знакомо! – воскликнул Лугов-Аргус. – Знакомо, да еще как!
– Наша деревня примерно в двенадцати-пятнадцати километрах от Лугового, – сказал Антон, – и наши крестьяне ездили в Луговое на осенние конские ярмарки, которыми село славилось на всю округу.
– Село, наверно, сохранилось, – предположил Лугов-Аргус, хотя и вопросительным тоном, – но, конечно, ни ярмарок, ни коней больше нет?
– Ярмарок нет, – подтвердил Антон. – Но кони сохранились.
– Какие кони?
– Луговские кони. Там теперь большой конный завод, и кони луговской породы известны всей стране. Я сам видел их на московском ипподроме и должен сказать, что кони действительно красивы и быстроноги.
Глаза Лугова-Аргуса засветились.
– Красивы, правда? По-моему, нет ничего красивее бегущей лошади… Бежит по дорожке, согнув гордую шею и выкидывая вперед стройные ноги.
Лишауэр засмеялся.
– Вы говорите о лошадях, князь, – сказал он по-русски, – с таким же восхищением, с каким поэты говорят о красивых женщинах.
Лугов-Аргус взглянул на поляка, но не отозвался. Он снова потянулся к Антону.
– А я-то думал, что с луговскими конями в России все кончено, как с имением князей Луговых.
– Нет, вовсе нет, – заверил его Антон. – Насколько я слышал, коней теперь много больше, чем было раньше. Для них построены новые большие конюшни.
– А дом? Дом не построили?
– Построили дом, и даже не один.
– Хотелось бы мне побывать там, – почти мечтательно произнес Лугов-Аргус. – Хотя бы одним глазом взглянуть.
– Поезжайте, посмотрите.
– Меня не пустят, – сказал Лугов-Аргус. – В Москве ведь знают, что я воевал против Советов – был офицером у Мамонтова, – и помнят мои статьи с призывами к войне против Советской России.
– Но вы же давно не пишете этого, князь, – иронически вставил Лишауэр. – Сейчас вы так трогательно ратуете за союз с Россией, что в Москве не могут не расчувствоваться. Что может быть приятнее для Москвы, чем ваши уверения, будто только совместно с Россией можно спасти Европу от Гитлера?
Насмешливый тон поляка задел Лугова-Аргуса.
– Напрасно иронизируете, Лишауэр, – резко бросил он. – Опыт войны в Испании показал, что русские самолеты лучше немецких, а русские танки быстроходнее и крепче немецких, и в Берлине хорошо знают, что только Россия обладает силой, способной противостоять Германии, и там боятся ее.
– Я думаю, что в Берлине не боятся русских, – возразил Лишауэр.
– Вы, наверно, думаете, что и в Варшаве не боятся русских?
– Конечно, не боятся, – ответил Лишауэр самодовольно. – Почитайте наш ответ на советское предупреждение.
– Ответ, достойный гордой шляхты, но неразумный, – осуждающе произнес Лугов-Аргус. – Таким тоном с соседями не разговаривают, тем более если этот сосед – великая держава.
– А почему бы не указать соседу его место, даже если он и великая держава?
– Почитайте сегодняшнюю «Таймс», – посоветовал Лугов-Аргус Лишауэру, многозначительно усмехаясь.
– А что там такое? Я ничего особенного не заметил.
– Напрасно. Там есть кое-что специально для вас.
– Что же это такое?
Лугов-Аргус, подняв руку, щелкнул пальцами над головой, и почти тут же официант услужливо склонился у столика.
– Да, сэр?
Через минуту «Таймс», вложенная в изящную кожаную, с золотым тиснением обложку, появилась на столике, и Лугов-Аргус, надев очки, прочитал сообщение корреспондента газеты из Риги: «Громадные силы Красной Армии уже сосредоточены у польской границы, и по своей численности они значительно больше, чем вся польская армия мирного времени. Советские войска способны нанести сокрушительный удар Польше в самый короткий срок. В Киевском и Белорусском военных округах, по оценке специалистов, тридцать пехотных дивизий – примерно триста тридцать – триста пятьдесят тысяч человек, пятьдесят тысяч кавалерии, три тысячи самолетов, три тысячи танков».
Лишауэр нервно заерзал на стуле и странно фыркнул, намереваясь сказать что-то, но Лугов-Аргус остановил, его:
– Слушайте дальше!.. «И каков бы ни был окончательный исход войны, гигантская машина Красной Армии, будучи приведена в движение, не сможет быть легко остановлена где-либо вблизи советско-польской границы».
– Откуда рижский корреспондент «Таймс» знает это? – обеспокоенно воскликнул Лишауэр. – Советское командование не информировало и не информирует его о своих планах. Я думаю, что корреспондент сочинил все сам, и сочинил с большим преувеличением.
– Советское командование, конечно, не информировало корреспондента, но его сообщение недалеко от истины, – сказал Лугов-Аргус.
– Почему вы так уверены, что оно недалеко от истины? – не сдавался Лишауэр.
– Потому что знаю, – ответил Лугов-Аргус, насмешливо посмотрев на поляка. – Джентльмен, который беседовал со мной пять минут назад, сказал, что французы получили от советского командования примерно такие же сведения.
– Как тот джентльмен может знать, что получили французы от советского командования?
– Он из Интеллидженс сервис.
– О-о-о!..
Антон едва не вскрикнул вместе с поляком «О-о-о!». Тайна, которую они с Ковтуном берегли даже от Горемыкина, уже известна англичанам, а те нашли нужным передать ее дальше с явным намерением, чтобы она попала в печать. Правда, сведения, полученные из Риги или сочиненные в Лондоне, чтобы припугнуть поляков да и английских обывателей тоже, несколько отличались от того, что сообщалось в телеграмме советского наркома обороны генералу Гамелену, но расхождение было незначительно.
К столику подошла красивая, хотя уже начавшая увядать женщина, за которой, как баржа за буксиром, следовал рослый молодой человек с костлявым и длинным лицом. Лугов-Аргус тут же встал, заставив подняться и других, и разговаривал с женщиной стоя. Извинившись, что она помешала компании, женщина заговорила по-русски, упрекая Лугова-Аргуса в том, что тот упрямо избегает ее, и он так же по-русски возразил, что избегает не ее, а ее немецких друзей.
– А вы напрасно избегаете их, – сказала женщина, игриво улыбнувшись. – Вы не принимаете приглашений немецкого посла, а ваша покровительница почти каждый уик-енд приглашает его в Кливден.
– У меня нет покровительницы, – отрезал Лугов-Аргус.
– Ах да, мне уже говорили, что теперь вы в Кливдене бываете редко.
– Да, редко, – сухо подтвердил Лугов-Аргус. – А мне сказали, что вы теперь бываете там почти так же часто, как в германском посольстве.
– Что же тут удивительного, князь? – воскликнула женщина. – Друзья моих друзей – мои друзья.
Лугов-Аргус церемонно поклонился.
– С чем вас и поздравляю.
Женщина, перестав улыбаться, кивнула ему, осмотрела стоявших у столика мужчин и отошла, увлекая за собой рослого молодого спутника.
– Вам надо было бы предупредить ее, что за столом есть люди, говорящие по-русски, – сказал Антон Лугову-Аргусу, когда они сели.
– Зачем? – спросил тот. – У меня нет секретов с этой женщиной.
– Кто она?
– Еще один осколок бывшей России. Анна Лисицына, столбовая дворянка и моя дальняя родственница. Раньше встречались и даже бывали друг у друга, пока она не связалась с немцами. Часто навещает германское посольство, говорят, была своим человеком в доме Риббентропа и сожительствовала с его советником. Теперь сошлась с Троттером, советником посольства по должности, тайным полицейским по занятию и личным агентом Гиммлера по положению.
– А этот… с лошадиным лицом? Немец? Или тоже осколок?
– Нет, не немец и не осколок, – пренебрежительно проворчал Лугов-Аргус. – Шифровальщик американского посольства Дент. Влюбленный дурак, который, как сказала мне однажды Анна, может сделать для нее все, что она захочет.
Антон невольно перевел глаза на Анну Лисицыну: та двигалась между столиками, выискивая знакомых, американец следовал за ней, держась позади. Знакомые увядающей красавицы поднимались ей навстречу, разговаривали стоя, улыбались, она улыбалась им, ни разу не оглянувшись на своего спутника, ни с кем его и с ним никого не знакомя, словно тот был слугой или пажом.
Откуда-то из глубины бара появился Барнетт. Его лицо было красно, глаза блестели. Увидев Лугова-Аргуса и Фокса, он повернул к их столику, блаженно улыбаясь: выпившие благодушны.
– Алло, парни! – еще издали прокричал он. – Чем занимаетесь? Пьете? Разговариваете?
– Пьем и разговариваем, – ответил за всех Фокс. – Что нового, Дик?
– Много нового, – провозгласил Барнетт. – Просто гора новостей.
– Не томите, Дик, – попросил Лугов-Аргус. – Я видел, вы сидели там в углу с Мэйсоном, он знает все, что знают черчиллисты, а они многое знают.
– Ни черта они не знают, – с пьяной категоричностью объявил Барнетт. – Перед отлетом в Годесберг премьер советовался с Черчиллем, а после возвращения ни разу не пригласил к себе. Говорят, возмущен заявлением Уинстона, что раздел Чехословакии под англо-французским нажимом означает полную капитуляцию западных демократий перед нацистской угрозой.
– Тогда где же вы раздобыли вашу гору новостей?
Барнетт насмешливо посмотрел на Лугова-Аргуса: меня, мол, так легко не поймаешь.
– Это профессиональный секрет.
– Ну, тогда скажите, что за новости?
– Новости? – переспросил Барнетт, явно наслаждаясь тем, что заставил собратьев по перу заволноваться. Он прищурил глаза. – Новость номер один: наши и французы договорились о совместных действиях.
– Каких? – в один голос спросили Лугов-Аргус и Фокс.
– Политических, дипломатических и военных, – торжественно произнес Барнетт, словно он сам договорился об этом или заставил договориться других.
– И это все? – разочарованно произнес Фокс.
– Пока все.
– А что за этими политическими, дипломатическими и военными действиями скрывается? – спросил Лугов-Аргус.
– Это тоже секрет…
Лугов насмешливо фыркнул.
– А новость номер два?
– Высокопоставленный русский представитель прибыл в Лондон, чтобы вести переговоры с нашим правительством и французами.
– Это действительно новость! – воскликнул Лугов-Аргус, но тут же недоверчиво добавил: – Если только это действительно так.
Фокс направил вопросительный взгляд в лицо Антона.
– Это верно?
Антон смущенно опустил глаза. Он не хотел участвовать в обмане: вероятно, слух, родившийся после встречи Ковтуна с Гамеленом, достиг наконец лондонских кафе и баров. Но и опровергать его он не стал: Горемыкин считал слух полезным.
– Не знаю, – невнятно пробормотал он. – Не знаю.
– Я так и думал, что это выдумка, – уверенно объявил Лугов-Аргус. – Больше всего нынешнее правительство боялось и боится совместных действий с русскими. Оно хочет совместных действий с немцами. С немцами! С немцами против русских.
Лишауэр подмигнул Фоксу.
– Вот вам и весь Аргус. Немцы. Везде немцы и только немцы.
Лугов-Аргус сердито взглянул на Лишауэра, но ничего не сказал. Поднявшись из-за столика, он кивнул всем и, бросив короткое «пока», удалился в глубину кафе.
– Аргус весь тут, – повторил Лишауэр, провожая его насмешливым взглядом. – Весь…
– Но он же прав, – сказал Фокс. – Наше правительство хочет соглашения с немцами, даже не с немцами вообще – оно вовсе не жаловало Веймарскую республику, – а с нацистами, с Гитлером.
– Я всегда доказывал, что это правительство должно быть заменено раньше, чем разразится катастрофа, – сказал Барнетт, отходя от стола.
Фокса позвали к телефону, и Лишауэр тут же поднялся. Сухо сказав Антону, что рад был познакомиться, он пошел к выходу. Оставшись один, Антон оглянулся по сторонам. Люди, сидевшие за соседними столиками, увлеченно разговаривали, пили кофе, коньяк, вино, потягивая неторопливо, маленькими глотками, словно перед ними была целая вечность. Они не спешили, не волновались и не тревожились. То, что происходило где-то на востоке и юго-востоке Европы, их не касалось.
Вернулся Фокс.
– Мне только что сказали, – проговорил он, опускаясь в кресло, – что Гораций Вильсон, летавший в Берлин с письмом нашего премьера к Гитлеру, вернулся с пустыми руками.
Они посидели немного в молчании, потом Фокс заказал еще по одному джину с тоником, и, пока официант ходил за напитками, Антон спросил, зачем Фокс хотел его видеть.
– Это касается того дела, о котором мы говорили у Фила Беста, – ответил Фокс, доставая из внутреннего кармана записную книжку. – Ангелочек подтвердила, что ее дядя лорд Овербэрри ездил в Брюссель и встречался с каким-то немцем, – сказал он, листая книжку. – Дядя привез ей в подарок набор дорогих французских духов и похвастался, что заключил рискованную, но выгодную сделку. Нам тут, в Лондоне, удалось установить, что фирма «Виккерс-Армстронг» приняла в отдел аккумуляторов инженера-ирландца, который до недавнего времени был представителем Круппа в Ирландии. Но нам не хватает кое-чего, чтобы разоблачить сделку между Виккерсом-Армстронгом и Круппом. Какого-нибудь документа, подписанного обоими участниками встречи. Хотя бы счета из ресторана с их именами или чего-нибудь еще…
Антон растерянно пожал плечами и вздохнул.
– Я, конечно, понимаю, что сами вы ничего не можете сделать, – продолжал Фокс, понизив голос, – но вы можете попросить ваших друзей в Берлине найти какие-нибудь следы встреч Овербэрри с немцами. И найти как можно скорее, чтобы мы могли выступить с разоблачением быстро и убедительно. Даже намек на причастность премьер-министра к этой сделке вызвал бы сейчас огромную сенсацию. Понимаете?
– Понимаю, – тихо подтвердил Антон. – Но я же говорил, что случайно узнал о предложении, которое сделал представитель Круппа своим клиентам.
– Напишите письмо мистеру Пятову, – нетерпеливо посоветовал Фокс. – Я знаю его, он опытный человек, у него большие связи. Или вашему другу, с которым вы были в Берхтесгадене. Журналист найдет следы.
– Хорошо, я напишу, – вяло пообещал Антон. – Но боюсь, что они не помогут нам. Ведь Ангелочек сказала, что ее дядя встретился с немцем в Брюсселе, а Берлин отделяет от Брюсселя не только солидное расстояние, но и граница.
– Не может быть, чтобы они встречались только в Брюсселе! – убежденно воскликнул Фокс. – Такие вещи одной встречей не решаются. Надо только написать вашим друзьям так, чтобы они поняли, насколько важно найти следы этих встреч.
Антон сосредоточенно побарабанил пальцами по столу.
– Эрик, это все, что вы хотели мне сказать?
– Да, Энтони, это все.
– Тогда я пойду.
– Ну что ж, идите, – разрешил Фокс, и, когда Антон подал ему руку, он задержал ее в своих костлявых пальцах. – Между прочим, Энтони, Вильсона в Берлин и обратно сопровождал наш общий друг Хью Хэмпсон. Он, видимо, пошел в гору, коль пользуется таким доверием.
– Возможно, возможно, – проговорил Антон, поднимаясь.
Вернувшись в полпредство, он пошел к советнику и рассказал о встрече с Фоксом. Андрей Петрович задал несколько вопросов и, надев очки, тут же набросал короткую срочную телеграмму с просьбой поручить кому следует в Брюсселе найти что-либо, что связывало бы англичанина Овербэрри с немцем Зюндером, о которых шла речь в телеграмме номер такой-то, и немедленно переслать в Лондон.
– Если немец и англичанин встречались, а это подтверждает теперь и Фокс, – сказал советник Антону, когда шифровальщик унес телеграмму, – они, наверно, оставили какие-то следы.
– Я тоже так думаю, – подхватил Антон, вспомнив встречу с Жаном-Иваном в Брюсселе: ведь странную и страшную сделку Зюндер и Овербэрри заключили в доме отца Ады Гейс, где Жан-Иван, несомненно, бывал многократно.
