Текст книги "Сумерки в полдень"

Автор книги: Даниил Краминов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 47 страниц)

Глава семнадцатая

Антон посмотрел в зал и увидел стоявших у стены обособленной группкой Фила Беста с Мартой и Пегги. Пегги улыбнулась ему, а Фил призывно помахал рукой. Антон спустился со сцены и подошел к ним.

– Добрый вечер, миссис Бест! Добрый вечер, Фил! Как самочувствие?

– Прекрасно! – ответил за себя и жену Бест. – А как ваше?

– Чудесно! – воскликнул Антон. – Просто чудесно!

Он был взволнован тем, что увидел и услышал на этом митинге, и неожиданное открытие, что в Излингтоне у его страны так много друзей, обрадовало его, заставив на время забыть неприятности последних дней. Он понимал, конечно, что резолюция, которую только что единогласно одобрили эти люди, не заставит Чемберлена отменить свой полет в Мюнхен завтра утром или срочно направить телеграфное приглашение Москве прислать своего представителя для участия в конференции великих держав. Но протест Излингтона не пропадет бесследно: завтра или послезавтра о нем узнают в других, подобных Излингтону районах Лондона, в других городах – об этом позаботится Фил Бест. Был доволен Антон и собой: он сказал, что следовало сказать, и, судя по аплодисментам, его, как предсказывал Андрей Петрович, поняли.

– Куда вы теперь? Домой? – спросил Бест.

– У меня нет дома, я живу в отеле, – ответил Антон.

– Тогда пойдемте с нами. Зайдем в бар, посидим немного.

Антон заколебался.

– Пойдемте, пойдемте, – решительно проговорила Пегги, беря Антона под руку. – Время еще раннее, что вам делать в отеле?

– Делать, конечно, там нечего, – отозвался Антон. – Но не стесню ли я…

Пегги не дала ему договорить.

– Нисколько. Наоборот, будем рады, – сказала она.

Они вышли на темную улицу. Шарканье многих ног, тихий говор свидетельствовали о том, что улица заполнена людьми, уходившими с митинга. Во тьме сыпался мелкий, холодный дождь.

Пегги свернула в переулок, потом в другой и вывела их на улицу, на углу которой светился большими окнами пивной бар, или, как его сокращенно зовут англичане, «паб» – «паблик бар».

Главное место в ярко освещенном и дымном зале, в который они вошли, занимал большой полукруглый прилавок со сверкающими медью ручками пивных насосов, кружками, стаканами, фужерами и рюмками. Всю стену за прилавком занимали, подобно иконостасу или выставочной витрине, бутылки различных размеров, цветов, фасонов, с различными сортами виски, коньяков, шнапса, водки, джина, вина и других напитков. Сам бар был разделен на несколько закуточков, похожих на купе в общем вагоне, – они также не имели четвертой стенки, обращенной к прилавку. И, направляясь вместе с Филом Бестом, Мартой и Пегги в свободный закуточек, Антон видел, что многие участники митинга уже расположились за столами и столиками, вооружившись большими кружками или стаканами с пивом.

Заняв столик, Бест и Антон отправились к прилавку, чтобы взять пива. Рыжий и веснушчатый бармен ловким взмахом руки надавил медную ручку насоса, подставив под янтарную струю стеклянные кружки, ловко двинул кружки через прилавок и, получив деньги, запустил стоявший в углу музыкальный ящик: звуки вальса наполнили бар. Возвращаясь с двумя кружками пива – для себя и Пегги, – Антон должен был остановиться: двое парней, отступив на средину зала, бросали короткие, острые стрелы в висевший на стене черный круг, из центра которого расходились, подобно лучам солнца, линии с цифрами между ними. Они играли в дартс – популярную среди англичан игру. Словом, тут не только пили и ели сандвичи, но и развлекались, хотя все делалось без шума и шика – по-английски сдержанно. Теперь Антон понял, насколько был прав Бернард Шоу, назвавший английский «паб» «клубом бедноты». В отличие от дорогих, закрытых клубов аристократов и богачей, куда женщин не впускали, простые лондонцы приходили в свои «клубы» с женами, а по праздникам и в субботние вечера даже с детьми – целыми семьями. И женский смех – хмель развязывает языки и облегчает душу – доносился то из одного, то из другого закуточка.

Пегги встретила вернувшегося с пивом Антона благодарной улыбкой.

– Спасибо, Энтони.

– Рад служить, – сказал Антон, опускаясь рядом.

Кончиками пальцев Пегги тронула руку Антона.

– А как проводят вечера москвичи? – спросила она.

– По-разному, – ответил после короткого раздумья Антон.

– Хью Хэмпсон, когда работал в Москве, рассказывал, что никто так часто не ходит в театры, как москвичи, – вспомнила Марта и, взглянув на Антона, добавила: – И еще Хью говорил, что театры у вас действительно хорошие, игра актеров великолепна, и человек забывает, что находится в зрительном зале. Правда это?

– Правда, – подтвердил Антон, – хотя многое, конечно, зависит от человека, от его способности воспринимать.

– Хотелось бы мне побывать в театре хоть разочек, – мечтательно произнесла Пегги.

– Вы не бывали в театре? – удивился Антон. – Ведь в Лондоне много театров.

– Театров-то много, – вяло согласилась Пегги, – да попасть в них трудно.

Антон вспомнил толпы у подъездов московских театров и очереди у касс.

– Трудно достать билеты? Но ведь можно приехать пораньше и постоять в очереди.

Пегги потупилась, а Бест и Марта переглянулись, заставив Антона подумать, что он попал впросак.

– Дело не в очереди, – заметил Бест, – а в билетах. Они у нас кусаются.

– И зло кусаются, – добавила со вздохом Пегги. – Чтобы попасть в хороший театр, надо пожертвовать половиной моего недельного заработка.

Антон не знал, сколько зарабатывает Пегги, хотя и догадывался, что не очень много. Вспомнив ее родителей, брата Тома, двух сестренок и полуподвальную, сырую и холодную комнату, где они жили, он понял, что театральный билет, стоящий половину недельного заработка Пегги, безусловно, недоступен ей. Ему стало жалко девушку, и у него тут же созрел план.

– Как вы считаете, театр «Феникс» хороший или плохой? – спросил он Беста.

– Театр не шикарный, но труппа хорошая, – ответил Бест. – А что? Хотите пойти?

– Да, хотел бы.

– Почему именно в «Феникс»? Есть театры и получше.

Несколько дней назад Антон, возвращаясь в полпредство, проезжал мимо «Феникса», где, судя по крупной недельной афише, шла пьеса Булгакова «Дни Турбиных». Этот спектакль Антон видел несколько раз, знал лучших исполнителей, и посмотреть, как поставили пьесу англичане, было весьма соблазнительно.

– Может быть, другие театры и лучше, – ответил он Бесту, – но мне хочется в «Феникс», там ставят русскую пьесу, и я с удовольствием посмотрел бы спектакль, который здесь называется «Белая гвардия».

– «Белая гвардия»? – удивилась Марта. – Но это же те, кто боролся против Советской России, не так ли?

– Да, это так. Но в этой пьесе показаны бессмысленность и безнадежность этой борьбы, – пояснил Антон.

Он поднял кружку пива и, показав Пегги, что чокается с ней на расстоянии, спросил ее:

– Если бы я попросил вас пойти со мной в «Феникс» на эту пьесу, вы не отказались бы?

Пегги, поднявшая было свою кружку, опустила ее на столик и растерянно посмотрела на Антона.

– Если бы попросили… – повторила она. – Значит ли это, что вы действительно просите? Или?..

– Я прошу, прошу, – поспешно сказал он. – Если вы согласитесь, я достану билеты на ближайший спектакль.

– Я была бы в восторге, – произнесла она едва слышно.

– Ну и великолепно! – воскликнул Антон и снова показал Пегги, что чокается с ней.

Глава восемнадцатая

Все утро – оно было мрачным и промозглым – Андрей Петрович пропадал где-то в городе и вернулся в полпредство еще более злым, чем уехал. Перед отъездом он обругал Краюхина, который напомнил ему, что вчера вечером звонили из Форин оффиса, чтобы сообщить время отлета премьер-министра в Мюнхен.

– Ну и что же? – сердито спросил Андрей Петрович, надевая шляпу.

– Насколько я понял, они хотели, чтобы кто-нибудь из полпредства приехал на аэродром проводить его, – с готовностью пояснил привратник. – Они назвали подъезд и номер выхода. – Он взял со стола листок блокнота и подал советнику. – Тут вот все записано.

– Все записано! – выкрикнул Андрей Петрович. – А за каким чертом?

Краюхин оторопело отступил к своему большому столу, глядя на советника с удивлением.

– Я только хотел напомнить, – виновато и озадаченно пробормотал он.

– Я ночь из-за этого не спал, утром чуть свет поднялся, черт бы их побрал! – раздраженно бросил советник.

Он вышел из вестибюля к ждавшей его у подъезда машине, хлопнув дверью, а вернувшись часа через два, прошел мимо Краюхина с такой сердитой стремительностью, что тот, глядя ему вслед, покачал головой не столько с осуждением, сколько с сочувствием: не в духе старик!

Все знали, советник расстроен, и потому входили по вызову в его кабинет с тревогой и опаской, а выйдя, торопливо и молча покидали полпредство, исчезая в дожде и тумане.

Антон видел, как уехал куда-то Ракитинский, за ним Ковтун, потом ушел Звонченков – ему машина не полагалась, – а за Звонченковым Горемыкин, который вопреки обыкновению не сострил на прощание, лишь сказал, что вернется не скоро. Оставшись в длинной и темной комнате один, Антон продолжал заниматься своим обычным делом – просмотром газет, опасаясь и в то же время страстно желая, чтобы советник вызвал и его. И когда, наконец, его позвали к советнику, он вошел в кабинет с беспокойством и удовлетворением.

Андрей Петрович был действительно хмур, усталое, постаревшее за бессонную ночь лицо побледнело и осунулось. Ответив на «Доброе утро!» Антона легким кивком, он молча указал на стул.

– Звонили друзья, – проговорил Андрей Петрович медленно и тихо, – и благодарили за ваше вчерашнее выступление в Излингтоне. Просили передать благодарность.

– Спасибо! – облегченно и обрадованно произнес Антон.

Андрей Петрович потянулся за конвертом, лежавшим в плетенной из проволоки корзиночке с надписью «Ин» – входящие, и, вынув из конверта фотографию, пододвинул по полированной крышке стола к Антону.

– Получили сегодня авиапочтой из Брюсселя, – сказал он. – В конверте ничего, кроме этой фотографии, не оказалось. Вам она что-нибудь говорит?

На фотографии были запечатлены столики под полосатым навесом на тротуаре у входа в здание с вывеской по обе стороны двери: «Метрополь» – известнейший в Брюсселе отель и ресторан в самом центре города, на пляс де Брюкер. Там Антон обедал с Жаном-Иваном Капустиным и был представлен его девушке Аде Гейс. Вглядываясь в людей, сидевших за столиками, он неожиданно для себя открыл, что лицо одного из них – квадратное, большеносое, с тяжелой нижней челюстью – знакомо: Зюндер, «фон Зюндер», как тот горделиво называл себя, знакомясь с соседями по купе в поезде Москва – Берлин.

– С этим, – Антон указал на Зюндера, – мы ехали из Москвы в одном поезде, а от Негорелого до Берлина даже в одном купе. Я запомнил его лицо и фамилию, но не думал, что это тот самый Зюндер, который вел переговоры от имени Круппа с лордом Овербэрри.

– А второй, надо полагать, и есть сиятельный лорд, работающий на компанию «Виккерс-Армстронг», – предположил Андрей Петрович.

– Надо полагать, – повторил Антон не очень уверенно.

Он не понимал, почему это важное для них доказательство связи двух компаний пришло хотя и быстро, но столь необычным путем. Боясь вызвать недовольство и без того раздраженного Андрея Петровича, Антон высказал недоумение: неужели нельзя было прислать снимок закрытой почтой с необходимыми пояснениями?

– Я думаю, у них не было иной возможности переслать нам фотографию быстро, – сказал Андрей Петрович. – Они решили, что в таком виде без подписей и пояснений она не вызовет подозрений, а мы сумеем разобраться в ней и использовать должным образом. И мы разберемся, – уверенно объявил Андрей Петрович. – Зюндера, как выражаются следователи, мы уже опознали. Осталось опознать его соседа. Вот этим вам и придется сейчас заняться. Вашему приятелю Фоксу нужна фотография, на которой должны быть точно указаны интересующие нас и его лица.

Андрей Петрович снова вложил фотографию в конверт и протянул его Антону:

– Действуйте!

Антон хотел было спросить, как действовать, но маленькие, глубоко сидевшие глаза уставились на него повелительно и сердито, и он, поднявшись со стула, согласно наклонил голову.

– Хорошо, Андрей Петрович!

В своей комнате Антон снова достал снимок из конверта и стал рассматривать его, раздумывая, кто мог бы опознать в соседе Зюндера лорда Овербэрри. Показать фотографию Ангелочку? Нет, этого делать не следовало. Вирджиния не должна знать, кем добыта фотография. Отыскать адрес лорда и самому отправиться к нему под каким-нибудь предлогом? И это, разумеется, не лучший выход: международные мошенники хитры, и лорд сразу догадается, зачем к нему явились из советского полпредства.

Краюхин принес только что доставленные почтальоном еженедельники. Антон начал рассеянно листать «Иллюстрированный Лондон», где наряду со снимками, отражающими текущие события, печатались фотографии свадеб, похорон, помолвок членов сиятельных английских семей: третий барон Чарльз Уилтон, сын виконта и леди Уилтон, обручился с леди Памелой Паркер-Рис, дочерью лорда и леди Паркер-Рис, лорд Брэдли и леди Брэдли, урожденная Катлин Мери Уоллер, праздновали серебряную свадьбу, а Роберт Трэнчил, старший сын сэра Трэнчила, поднимал бокал шампанского, чокаясь со своей нареченной леди Ритчи-Скотт, единственной дочерью второго виконта Ритчи-Скотта.

Журналы, столь старательно и наглядно знакомящие своих читателей со всеми мелочами светской жизни, не могли пройти мимо лорда Овербэрри, даже если у него, кроме титула, ничего не осталось. Антон прилежно и торопливо долистал «Иллюстрированный Лондон» до конца, страстно желая найти в подписях под многочисленными мужскими лицами знакомое имя. Оно не попалось. Не оказалось его и в другом журнале, и в третьем. Вытащив из ящика стола все последние иллюстрированные журналы, Антон перелистал их, потом спустился вниз, где в одной из подвальных комнат лежали старые подшивки советских и английских газет и журналов. Выбрав нужные, Антон вернулся в свою комнату. Он листал журналы, читал подписи и листал снова, но лицо, зафиксированное на снимке рядом с Зюндером, все не попадалось. Антон нашел уже трех лордов Овербэрри, но они даже отдаленно не походили на соседа немца: один был слишком дряхл – он был снят в качалке, другой слишком молод – носил студенческую мантию и шапочку с квадратным верхом, третий не делец, а собачник – его окружала свора легавых.

Обескураженный Антон отнес пыльные подшивки в подвал и, возвращаясь в свою комнату, встретил в холле Гришаева, который тоже был вызван к Андрею Петровичу. В отличие от сотрудников полпредства корреспондент не был прямо подчинен советнику, и, вероятно, поэтому Гришаев вышел из кабинета советника со своей обычной, всепонимающей и всезнающей усмешкой Будды.

– У вас такой расстроенный вид, – сказал он, – будто вам поручили убрать все старье, накопившееся здесь за четырнадцать лет.

Антону хотелось послать «Будду» с его раздражающей усмешкой ко всем чертям, но он воздержался, вспомнив, что однажды Гришаев хвастался необыкновенно богатым досье, к которому имел доступ.

– Мне нужно найти фотографию одного человека, – сказал Антон, игнорируя насмешку.

– Кто же это, если не секрет? – Гришаев смотрел на Антона, продолжая усмехаться.

– Некий лорд Овербэрри. Я просмотрел несколько десятков старых журналов, и все впустую, – сокрушенно признался Антон. – Может быть, в вашем досье есть его фото.

– Возможно, возможно, – ответил Гришаев.

– А мог бы я воспользоваться этим досье? – спросил Антон, следуя за ним.

– Почему бы нет? – просто, уже без усмешки ответил тот.

Схватив плащ и шляпу, Антон выскочил на крыльцо вслед за Гришаевым.

Они прошли по «частной улице» за ее ворота, где ходили автобусы, и, дождавшись нужного, взобрались на второй этаж. Сначала автобус шел вдоль знакомого Антону парка, лужайки которого были изуродованы длинными и глубокими окопами, потом, покрутившись по узким улицам, выскочил на Трафальгарскую площадь с колонной Нельсона, постамент которой был обложен мешками с песком, затем, одолев Стрэнд, пересек невидимую границу между Лондоном – столицей Великобритании и Сити – обиталищем ее денежного мешка. У этой же границы начиналась Флит-стрит – улица газет, журналов, телеграфных агентств.

Гришаев и Антон вышли из автобуса у высокого каменного, почерневшего от времени и копоти здания агентства Рейтер. Привратник в темно-зеленой форме с цветной орденской колодкой на груди – бывший солдат, – увидев Гришаева, откозырял ему по всем правилам воинского ритуала, получив в ответ дружеский взмах руки.

– Хэлло, Рэндал!

На седьмом этаже Антон и Гришаев вошли в большой зал, разделенный на две неравные части: вдоль стены с дверьми тянулся длинный проход, отгороженный от зала деревянным барьером, за которым стояли ящики, полки, стеллажи, забитые книгами, папками, пакетами, и столы; за ними сидели женщины, безжалостно кромсавшие ножницами вороха газет и журналов. Вырезки, помеченные цветным карандашом, передавали дальше, их сортировали и раскладывали по пакетам и папкам.

– Это и есть то самое досье. – Гришаев широким жестом показал на зал. – Лучшее досье в Лондоне.

Он подошел к сидевшей за барьером миловидной женщине, поприветствовал ее с витиеватой галантностью и попросил дать ему досье на лорда Овербэрри. Женщина, приветливо улыбнувшись, поднялась и скрылась за шкафами. Она вернулась минуты через три.

– У нас семнадцать лордов Овербэрри, – сказала она не без гордости. – Все прошлые и все нынешние. Которые вам нужны?

– Нынешние, – решительно ответил Гришаев.

– У нас и нынешних шестеро. Кто же из них?

Гришаев повернулся к Антону.

– Как имя вашего лорда?

– Не знаю. – Антон растерянно взглянул на Гришаева.

Тот, обернувшись к женщине и все так же любезно улыбаясь, проговорил:

– Одну минутку! Сейчас мы уточним.

Он провел Антона в свою комнату, оказавшуюся в самом конце отделенного барьером коридора, и, показав на телефон, стоявший на большом столе, сказал:

– Узнавайте имя!

Антон подумал, что имя лорда Овербэрри могли знать Фокс, Лугов-Аргус, Анна Лисицына, Даули, не говоря уже об Ангелочке. Легче всего было бы спросить Фокса, и Антон, достав из бумажника его визитную карточку, набрал редакционный номер. Веселый мужской голос ответил, что мистера Фокса в оффисе нет и что он, по всей вероятности, находится, как обычно, в «Кафе ройял».

– Нет ли в оффисе мисс Овербэрри?

– Она здесь.

– Могу я поговорить с ней?

– Конечно. – И Антон услышал, как голос повелительно позвал: – Ангелочек! Ангелочек! Некий джентльмен жаждет поговорить с тобой!

Вирджиния удивилась, узнав, кто говорит с ней.

– Никак не ожидала, что вы осмелитесь позвонить мне, – призналась она, хихикнув. – Польщена! Польщена! И что же вы хотите мне сказать? Приглашаете куда-нибудь? На обед? Ужин? Или прием? Страсть люблю ходить на приемы…

– Я буду рад пригласить вас на обед, на ужин и на прием, – заговорил Антон, – но сейчас я только хотел бы знать имя вашего дяди лорда Овербэрри.

– Зачем оно вам? – Вирджиния засмеялась. – Хотите пригласить его вместо меня?

– Совсем нет! – воскликнул Антон. – Извините меня, но я недавно похвастался перед своими друзьями, что знаком с племянницей лорда Овербэрри, самой очаровательной девушкой Лондона. Они спросили, какого лорда Овербэрри, а когда я не мог назвать его имени, высмеяли меня, как враля. Представляете мое положение? Спасти меня можете только вы.

– Бедненький! – с насмешливой жалостью воскликнула Вирджиния и тут же деловито сообщила: – А дядю моего зовут Сидней. Сидней Артур Рэндольф Овербэрри.

Антон горячо поблагодарил девушку и вернулся в справочный зал. Подойдя к женщине, встретившей его блеском черных глаз, Антон назвал длинное имя лорда Овербэрри. Женщина ушла и, вернувшись через несколько минут, вручила ему большой пакет с наклеенной бумажной полоской, на которой заглавными буквами было напечатано: «Овербэрри, лорд, Сидней Артур Рэндольф».

– Могу я взять пакет на несколько минут в комнату мистера Гришаева? – спросил Антон женщину.

– Пожалуйста, – разрешила она.

В пакете хранились вырезки из газет и журналов разных лет: лорд Овербэрри был представлен на старых снимках в мундире офицера йоркширских стрелков, во фраке и цилиндре на похоронах своего отца, седьмого барона Овербэрри, в сером фланелевом костюме бизнесмена и, наконец, в твидовом пиджаке и светлых брюках в роли зрителя на собачьих бегах. На последних двух снимках он был неопровержимо похож на соседа Зюндера по столу в кафе «Метрополь». И все же для большей верности Антон достал из кармана конверт с фотографией, полученной из Брюсселя, и положил ее рядом с вырезками: да, он! На всякий случай спросил Гришаева:

– Взгляните, одно и то же лицо?

– Безусловно.

Антон вернул пакет женщине с еще большей благодарностью и, поспешно выбравшись на Флит-стрит, остановил такси.

– «Кафе ройял», пожалуйста!

В кафе, шумном и дымном, как обычно, Антон сразу увидел Фокса. Запасшись стаканом с виски, тот пробирался от стойки в дальний и еще более дымный угол.

– Эрик! – окликнул Антон.

Фокс обернулся. Недоумение на его лице сменилось улыбкой:

– А, Энтони… Пойдемте со мной, в углу освободился столик.

Официант, прибрав на столике и подвинув им кресла, услужливо склонился к Антону.

– Джин и тоник, – распорядился Антон и, вдруг почувствовав голод – он не ел с утра, – крикнул уходящему официанту: – И сандвич с ветчиной, пожалуйста! Большой сандвич! – Оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что никто за ними не наблюдает, Антон достал фотографию и положил перед Фоксом. Пока тот рассматривал ее, Антон пояснил: – Уличное кафе отеля «Метрополь» в Брюсселе. Столик у самого окна. Левый – немец Зюндер, правый – лорд Овербэрри.

Фокс поправил очки и наклонился ниже, чтобы лучше рассмотреть снимок.

– Да, это лорд Овербэрри, – тихо подтвердил он, выпрямляясь. – Собственной сиятельной персоной…

Он взял фотографию и, спрятав ее во внутренний карман своего рыжего пиджака, заметил:

– Не очень убедительное доказательство, но при умелом использовании пригодится.

– Что вы имеете в виду? – спросил Антон. – Насколько я понял, вы хотели опубликовать эту фотографию, чтобы подтвердить ваши разоблачения.

Фокс, откинувшись на спинку кресла, посмотрел на высокий, затянутый сизым табачным дымом потолок, задумался.

– К этому делу надо подойти, как любят говорить у нас, с хорошей дозой воображения, – сказал он, продолжая глядеть в потолок. – С очень хорошей дозой воображения.

Он помолчал немного, размышляя, потом выпрямился и, придвинувшись к Антону, доверительно проговорил:

– Разоблачение в газете, как и следствие по сложному уголовному делу, должно быть организовано умно. Тот, кого мы разоблачаем, пусть остается в неведении относительно источников, которыми мы располагаем. Сначала мы опубликуем этот снимок. В заголовке намекнем, что речь идет о крупной афере, а в подписи укажем, кто изображен на снимке, и спросим, что свело одного из директоров Виккерс-Армстронга с агентом Круппа Зюндером в Брюсселе? И тут же пригрозим опубликовать другие доказательства этой опасной для Англии сделки между двумя крупнейшими военными компаниями. Вот тут-то и начнется потеха. Заинтересованные лица начнут вилять и петлять, отрицать – и чем больше будут врать, тем больше запутываться.

Пока Антон закусывал, пригубливая время от времени разбавленный хинной водой джин, Фокс, иронически кривя тонкие губы, рассказывал о торжественных проводах, которые были устроены в то утро улетевшему в Мюнхен Чемберлену. В Хестон явились все министры, все верховные комиссары доминионов в Лондоне, почти все послы и посланники, многие депутаты парламента. Отвечая на пожелания счастливого пути, Чемберлен рассказал что-то вроде притчи. «Когда я был маленьким, – проговорил он, многозначительно поглядев на провожающих, – я часто повторял: «Если ты не добился чего-то с первого раза, то пробуй, пробуй и пробуй снова». Это то, что делаю я сейчас. Когда я вернусь, я надеюсь, что буду в состоянии повторить слова Готспера из «Генриха Четвертого»: «В крапиве опасности мы найдем и сорвем желанный цветок – безопасность».

– Мобилизовал и Шекспира, чтобы оправдать свое желание договориться с Гитлером, – усмехнулся Антон и спросил, есть ли новости из Мюнхена.

Фокс снова откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок.

– Пока никаких! – бросил он, отрываясь от созерцания дымного потолка. – Если не считать того, что штурмовики, доставленные в грузовиках на аэродром, на котором мы с вами были около двух недель назад, встретили нашего премьера дружным ревом: «Хайль Чемберлен!» И по улицам Мюнхена он проехал в стиле, присущем фюреру и дуче, – стоя в машине и вскинув руку вверх в нацистском салюте.

Официант, подошедший к ним, попросил Фокса к телефону. Антон поднялся вместе с Фоксом и, протягивая на прощание руку, сказал:

– До свидания, Эрик. Я должен идти, дела…

– О, понимаю, понимаю, – улыбнулся Фокс. – У русских дело прежде всего.

Он поспешил в глубину кафе, а Антон, лавируя между столиками, направился к выходу. Приблизившись к стойке, он увидел Лугова-Аргуса. Тот стоял, засунув обе руки в карманы брюк, и мрачно смотрел на большой стакан виски, поставленный перед ним барменом. Немного обрюзгшее, но еще красивое лицо Лугова-Аргуса было красно, глаза казались воспаленными, как у человека, пьющего запоем, и Антон, не желая встречаться с ним, попытался проскользнуть мимо. Но Лугов-Аргус заметил его и, опершись спиной о стойку, протянул руку, закрывая Антону проход.

– А, мистер Карзанов! – провозгласил он и по-английски продолжил: – Рад встретиться с вами опять! Как поживаете?

– Прекрасно, – так же по-английски ответил Антон. – А как вы?

– Как утопленник, – сказал Лугов-Аргус, переходя на русский. – Давайте выпьем!

– Спасибо, – также по-русски поблагодарил Антон, – я уже выпил.

Англичанин, услышав такой ответ, принял бы отказ как должное, но Лугов-Аргус, даже прожив за границей почти двадцать лет, оставался русским, он должен был непременно заставить выпить и другого, если пил сам. Лугов-Аргус схватил Антона за плечи и насильно подвинул к стойке, скомандовав бармену:

– Шотландского! Двойную порцию! – Лишь после этого он повернулся к Антону вполоборота, спросив: – Вам с водой? Или без? – И, не дожидаясь ответа, признался: – Сегодня я пью виски без воды.

Он принял из рук бармена стакан виски, разбавленного водой, и подал Антону.

– Пейте, Карзанов! Русские пьют, как говаривали в старину, часто от радости, но от горя – вдвое.

– А у вас горе?

– И у вас тоже, – ответил Антону Лугов-Аргус. – И у вас тоже. Обвели нас англичашки вокруг пальца!.. Обманули, оставили в дураках!

– О чем вы говорите?

Лугов-Аргус сделал плавный жест рукой снизу вверх, изображая полет.

– Три дня назад Москву заставили объявить на весь мир, что она готова к совместным действиям с Англией и Францией против Германии, а сейчас Чемберлен и Даладье сидят за одним столом с Гитлером и, наверно, посмеиваются над русскими… да и над американцами. Рузвельт ведь тоже предлагал если не совместные действия, то совместные обсуждения. Россию и Америку послали ко всем чертям!..

– Пока еще неизвестно, что решат в Мюнхене, – заметил Антон.

– Кому неизвестно, а кое-кому известно! – с апломбом объявил Лугов-Аргус. Он отпил из стакана, провел языком по ярко-красным губам, угрюмо добавил: – Мне многое известно. – Лугов-Аргус вглядывался в лицо Антона с пьяной цепкостью. – Мне известно, например, что Гораций Вильсон, который утром улетел в Мюнхен в качестве главного советника премьера, известил Троттера, что Лондон готов полностью принять и поддержать требования Гитлера к Чехословакии, и советовал не обращать внимания на то, что будут говорить французы.

– Троттер – это советник германского посольства? – захотел уточнить Антон.

– Не только советник, но и личный представитель Гиммлера, – пояснил Лугов-Аргус, многозначительно подняв указательный палец. – Фигура более крупная, чем посол.

– И Вильсон поддерживает с ним контакт и выдает ему секреты правительства? – с сомнением переспросил Антон. – Но это может делать только немецкий агент.

– А он и есть немецкий агент, – произнес, понизив голос, Лугов-Аргус. – Анна – помните, подходила к нам прошлый раз? – намекнула мне, что в немецком посольстве на Вильсона смотрят как на своего человека.

Антон не сумел скрыть удивления.

– Вильсон – платный немецкий агент?

Лугов-Аргус брезгливо поморщился.

– Платный или не платный, какое это имеет значение? Главное – посол Дирксен и Троттер считают Вильсона своим доверенным лицом при премьер-министре – ведь Вильсон консультирует премьера, находится постоянно рядом с ним, работает там же, Даунинг-стрит, десять…

Неожиданное откровение Лугова-Аргуса показалось Антону столь невероятным и даже подозрительным, что, освободившись от князя и вернувшись в полпредство, он не решился рассказать об этом Андрею Петровичу, ограничился лишь рассказом о том, как удалось установить, что сосед Зюндера в брюссельском кафе – действительно лорд Овербэрри, а потом и передать фотографию Фоксу. Антон рассказывал кратко, изредка бросая взгляды на Дровосекова, сидевшего на своем обычном месте у стены рядом с Андреем Петровичем. Когда Антон входил к советнику, то, увидев «банкира», подался было обратно за дверь, не желая мешать. Но Андрей Петрович решительно поманил его и, указав на стул, распорядился:

– Садитесь и рассказывайте.

Он не хотел скрывать от Дровосекова дело, которым занимался Антон, а выслушав его, повернулся к «банкиру» и коротко изложил предысторию фотографии.

Спокойное, бесстрастное лицо Дровосекова не изменилось.

– Это похоже на детскую игру, – сказал он, потрогав галстук, обтягивающий крахмальный стоячий воротничок. – Две компании… Сделка на два-три миллиона фунтов… Мелочь по сравнению с тем, что готовится сейчас.

– А именно? – Андрей Петрович не любил недомолвок и намеков и даже поморщился, осуждающе взглянув на «банкира».

Тот остался бесстрастным.

– Знакомый банкир сказал мне, – проговорил Дровосеков после короткого молчания, – что Норман Монтегю намекнул Шахту (я уже говорил тебе о встрече между главными банкирами Англии и Германии) на возможность предоставления немцам огромного займа.

– Что значит «огромного»? – нетерпеливо спросил Андрей Петрович. – Пятьдесят миллионов? Сто?

– Речь идет о сумме в пять и даже десять раз большей.

– Полмиллиарда или миллиард фунтов? – недоверчиво воскликнул Андрей Петрович. – Зачем немцам такая колоссальная сумма?

– Банкиры полагают – для освоения юго-востока Европы. Здесь убеждены, – Дровосеков кивнул на решетчатое окно, за которым раскачивались под ветром мокрые верхушки осеннего парка, – что пока немцы будут готовиться к войне, воевать или осваивать завоеванное, английские банкиры и промышленники будут обогащаться. Не один Виккерс-Армстронг, а многие компании мечтают нажиться на поставках Германии, когда она начнет реализовывать этот полумиллиардный или миллиардный заем.