Текст книги "Рифейские горы (СИ)"
Автор книги: Александра Турлякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 52 страниц)
Кэйдар отобрал его! Разлучил их! Навсегда разлучил... Он ведь так и сказал тогда.
Ирида плакала поначалу, металась по своей камере-клетке, билась в дверь, но потом устала, поняла, что никто её не слышит и не услышит больше, и впала в зна-комое ей состояние полной отрешённости и апатии. Внешний мир, замкнувшийся для неё на ребёнке, перестал существовать. Она лишилась главного, что давало ей силы жить, что наполняло смыслом её заботы и тревоги.
Если раньше она отказывалась есть потому, что смертью своей и своего ребёнка хотела отомстить Кэйдару, то теперь смерть казалась ей естественным финалом жизни, лишённой смысла.
Откуда ей было знать, что её ребёнок, её Тирон не забыл свою мать? Его еле-еле спасли, еле выходили. Лил три ночи провёл рядом с его кроваткой, почти не отходил, отпаивал мощными лекарствами. Но похудевший, ослабевший ребёнок упрямо отка-зывался принимать кормилицу и няньку. Он почти ничего не ел, много и часто пла-кал и очень плохо спал. Подпускал он к себе только Даиду и Кэйдара. Кухарке един-ственной удавалось хоть немного кормить мальчика, а вот Кэйдара он почему-то принял сразу, на его руках он только и засыпал, начинал плакать без него и успокаи-вался лишь при звучании его голоса. Может быть, он чувствовал кровное родство? Кто его знает? Кэйдар же, видя всё это, тешился глупой мыслью, что сможет заме-нить мать ребёнку, что своей заботой заставит сына забыть её.
Наивный, он и сам думал о ней постоянно, всё время спрашивал, как она там, не просит ли явиться своего господина, не готова ли вымаливать прощение. Разозлился, когда узнал, что Ирида снова отказалась есть, что она не двигается с места и даже не отвечает на вопросы надзирателя.
О, этот извечный конфликт двух сильных личностей! Кэйдар, сам человек с харак-тером, независимый и очень сильный, не осознавая того, стремился и женщину ря-дом с собой видеть под стать себе, сильную, умную, с характером. Но, как всякий мужчина, он не мог терпеть независимость и гордость в женщине, которой обладает, ему хотелось почти инстинктивно подавить эту волю, эту независимость и гордость. Возможен ли компромисс в таких случаях? Вряд ли! Но этого понять они оба не могли... И пока выясняли, кто слабее, страдал их ребёнок. Он ещё не мог говорить, не мог рассказать, как ему не хватает матери, он мог лишь протестовать против той жизни, которая его окружала, протестовать своим поведением, своим равнодушием, своим плачем.
Это долго могло продолжаться, ведь Кэйдар был ещё тот упрямец, но Лил, мудрый, спокойный Лил, при осмотре мальчика сказал то, что запало в душу надолго:
– Тут, господин, никакие лекарства не помогут... Я не смогу заставить его есть силой, не смогу заставить полюбить кормилицу как родную мать... Таких лекарств в природе нет, их никому не придумать... Тут одно лекарство ему поможет – его ма-ма!.. Пока не поздно, пока ему хватает и сил, и здоровья...
– Я обещал ей, что она его больше не увидит,– возразил Кэйдар, поглаживая сидя-щего на ложе малыша по спинке. Ребёнок даже не улыбался в ответ на ласковое прикосновение, с безразличием смотрел на разложенные перед ним игрушки, даже приход Лила встретил равнодушно, хотя за время болезни подружился с ним.
– Видите, господин, это всё от слабости. Он очень плохо питается, не развивается совсем... В таком возрасте для ребёнка каждый день важен... Что дороже вам: соб-ственный сын или желание побольнее ударить его мать?– Лил говорил негромко, он не обвинял, не упрекал, не подчёркивал превосходство своего личного жизненного опыта, говорил ровным мягким голосом, так, как он обычно разговаривал с больны-ми или с детьми.– Она виновата, конечно, этого я не отрицаю, она должна быть нака-зана... Но ведь тут ещё и ребёнок страдает... А он-то в чём виноват? Ему нужна мать... Нужна её забота, её присутствие, её молоко... Без них он не будет нормально расти, нормально развиваться... Правда же, маленький?– Лил улыбнулся, осторожно потрепав мягкие волосы, спадающие мальчику на лоб. Тот слабо улыбнулся в ответ, устало потёр кулачком глаза, зевнул.– Ну, вот, он уже хочет спать... Укладывайте его, господин...– поднялся на ноги уходить.– Я сегодня снова ночую здесь, если что-то понадобится вдруг, зовите...– вышел, Кэйдар проводил его задумчивым, отрешён-ным взглядом, погружённым куда-то вовнутрь.
Кроме маленького ребёнка Кэйдара, Лил присматривал ещё и за Айной. Она уже выздоравливала и не требовала больших забот. Но был ещё один человек, нуждаю-щийся в помощи, правда, о его существовании Лил узнал случайно, от тюремной охраны, не в меру болтавшей за обедом. Судя по их разговорам, этот больной не мог попросить о помощи, поэтому-то Лил и отправился в подземную тюрьму сам, по своей личной инициативе.
– ...он третий день уже в беспамятстве... Горячий и бредит... И дрожит, как лист... Я постоянно проверяю, не помер ли...– надзиратель шёл впереди, при каждом шаге позвякивая связкой ключей у пояса, держал высоко в руке масляный светильник. Тени, качаясь, плыли по высокому каменному коридору, колеблющееся пламя вы-светляло двери по обеим сторонам. Здесь держали провинившихся рабов, пойманных беглых, наиболее опасных преступников. Лил спустился сюда впервые, но всё равно особого желания оглядеться не испытывал. Сырые холодные стены из плотно подог-нанных друг к другу каменных блоков давили на плечи. А провожатый продолжал спокойно:– Господин Наследник запретил пускать к нему... И Ликсос тоже не захо-дит, говорит, что пока мараг не очухается, ему с ним делать нечего... Да-а,– протянул озабоченно, остановившись перед нужной дверью,– это раньше его все хотели ви-деть... Ликсос, тот по три раза на день приходил...
Лил узнал Виэла сразу же, хотя в жизни лечил и выхаживал многих. Он очень много сил потратил, много времени, чтобы вымходить этого парня, после такого не забудешь. Но сейчас? То, что сделали с ним сейчас, ни в какое сравнение не идёт с тем бичеванием на корабле. И как он ещё жив до сих пор?
Лежал на полу, скорчившись, будто замерзая, спрятав под себя руки, уткнувшись в кулаки лицом. Спина иссечена так, что не прикоснуться, но, кроме хлыста, тут ещё и следы от ожогов, и разрывы крючком, и просто порезы.
Не опоздал ли с помощью, подумал тревожно Лил, осторожно переворачивая ма-рагского царевича. Короткий стон сквозь стиснутые зубы был ответом на движение. Горячий и вправду, не притронуться. Жар, беспамятство, бред – по всем приметам лихорадка.
– Воды горячей неси!– приказал надзирателю, даже головы не поднимая.– И вина на пряностях попроси у Даиды... Она даст, если скажешь, для кого...
А сам быстрым опытным взглядом осматривал Виэла, осторожно прощупывая кости, изуродованные пальцы осмотрел особенно пристально. Ликсос ломал ему пальцы! Как можно? Так уродовать?! Не зря про него говорят, он ненавидит всех, кого Создатель наделил телесным совершенством. Калеча других, он себя человеком чувствует.
– Эх, бедняга...– пожалел Лил варвара, осматривая сместившуюся в месте перелома локтевую кость.– Не везёт тебе совсем...
Конечно, часто появляясь на кухне, Лил был в курсе того, что Наследник выкупил настоящего марагского царевича, что того допрашивают, хотят плыть на поиски марагских земель. Но то, что этот царевич – Виэл, телохранитель Лидаса, Лил только сейчас и узнал. Парень этот и правду оказался не так прост, как считали многие. Лил в нём не ошибся... Хотя сейчас его больше другое волновало: как перенесёт Виэл все эти пытки? Выживет ли? Не сойдёт ли с ума? Он – крепкий и выносливый парень, он должен справиться, но помочь ему всё равно необходимо.
И Лил взялся за привычное ему дело. Промывал и обрабатывал целебной мазью раны на теле Виэла, выправил сломанную руку, перевязал её тугой повязкой. Прово-зился до поздней ночи, аж сам устал. Сделал всё, что мог. А Виэл за это время так в себя и не пришёл, так и не удалось его горячим вином отпоить...
– Плохо здесь, сыро и холодно...– заметил Лил, укутывая больного своим плащом. Надзиратель, соглашаясь, покивал головой, сказал:
– Да-а, место не из лучших, уж поверьте мне. Кто сюда по доброй воле хочет?– а потом резко меняя тему разговора:– Вы за этого раба не волнуйтесь, я присматривать за ним буду... И вина дам, когда очухается...
– Я всё равно потом ещё зайду,– Лил поднялся, убирая под мышку коробку с лекар-ствами.– Посмотрю, как дальше дело пойдёт...
– Да, досталось этому марагу, ничего не скажешь,– надзиратель сокрушённо повёл подбородком.– Сам Ликсос пытал... Но теперь-то уж всё... Он,– качнул седой вскло-коченной головой в сторону марага, лежавшего на полу в углу камеры,– обещал помочь с картой, сказал, что укажет дорогу.
Лил на эти слова ничего не добавил, молча перешагнул порог.
* * *
Она дала ему странное имя. Варварское. Оно ничего не значит на языке древних, следовательно, не имеет никакой силы. А имя будущего Наследника должно быть звучным, должно ковать характер.
Вот взять, например, имя Кэйдар, "одарённый отвагой". Хорошее имя, оно подхо-дит воину как нельзя лучше. А Таласий? "Возносимый высоко"! Это имя Правителя, сразу видно. А что такое Тирон? Ничего! В нём есть что-то от птичьего свиста, это не имя героя.
– Я буду звать тебя Тавиний, "дарующий надежду",– Кэйдар прижал ребёнка к себе, и тот, устало и сонно нахмурив личико, положил голову отцу на плечо.– Так звали моего деда, он сорок лет правил Империей. Это был Воплощённый необыкновенной силы... Его всё ещё воспоминают... Да, Он мог управлять живым огнём... Взглядом зажигать вещи и тушить пламя в очаге...– рассказывал, укачивая мальчика на руках, прижимал его к себе, поддерживая одной рукой, ладонь другой – лежала у Тирона на спине.
Малыш весь день вредничал, ничего не хотел есть, попил молока лишь немного, почти всё время плакал, будто у него что-то болело. К ночи немного притих, но заснуть так и не заснул. Да ещё и гореть начал снова.
Кэйдар уже несколько раз посылал за врачом, но днём Лил уходил в город, как сказали, за новыми лекарствами, а потом вообще куда-то запропастился. Вроде, здесь, во Дворце, но где, куда направился – никто не знает!
Кэйдар тревожился, ребёнок не выглядел здоровым, наоборот: казалось, состояние его с каждым часом делается всё хуже. Но и как помочь, тоже не знал. Что у него болит? От самого ответа не добьёшься, мал ещё слишком.
Носил сына по комнате, укачивал, разговаривал с ним, боялся доверить кому бы то ни было: ни прислуге, ни няньке, ни кормилице. Баюкал сам, а в памяти слова из вчерашнего разговора с Лилом вставали: "...Ему нужна мать... Нужна её забота... Её присутствие..." Виэлийка Ирида то есть. Эта упрямица! Пятый день она одна запер-та, ни ребёнка своего не видит, ни света солнечного. А всё равно упорствует, отказы-вается признать свою вину, не молит о пощаде, не раскаивается в своей дерзости... Терпение твоё испытывает!
Вспоминая виэлийку, каждое утро и каждый вечер выслушивая сообщения о ней, он упрямо поджимал губы, лицом каменел, сердился: "Ну, чего тебе ещё сделать, чтоб ты смирилась? Признала мою власть над собой? Как заставить тебя просить меня?.. Как умолять заставить?.."
Она-то упрямится, а ребёнок страдает. Мой ребёнок страдает! Похудел, вон, как, слабенький стал совсем, болезный. Ни о ком, кроме себя, она не хочет думать. Что ей собственный сын? Она же столько раз его убить хотела! Ещё не родившегося, ещё плодом в своём же чреве... Мыслимое ли дело?!
Даида принесла тёплой, чуть подслащенной воды, приняла Тирона – точнее, Тави-ния! – на руки, стала поить из серебряной чашечки с низкими краями, заметила меж-ду делом:
– Горяченький он что-то снова... Не простыл ли?
– Нет, его уже второй день из комнаты не выносим,– Кэйдар, нахмурив брови, сле-дил за кухаркой, за тем, как она укачивает мальчика, посаженного на колени, легки-ми движениями вверх-вниз.– Он хочет спать, но не засыпает почему-то...
– Да, вам бы, господин, и самому не мешало бы прилечь поспать,– Даида подняла на Кэйдара озабоченный взгляд синих глаз; в них он никогда не встречал страха, а сейчас они смотрели с сочувствием, с пониманием, с заботой, но без страха перед строгим хозяином.
– Лил не появился?– Кэйдар на её слова внимания не обратил, о себе он сейчас меньше всего думал.
– Я видела его последний раз ещё днём. Он с обеда на кухне не показывался. Но Ирсавий-привратник не видел, чтоб он покидал Дворец. Он где-то тут, в Доме. Мо-жет объявиться в любое время...
– Но он-то нужен сейчас!– Кэйдар перевёл глаза на ребёнка, и тот вытянул ему ручки навстречу, но не улыбнулся, как обычно в такую минуту, хмурил болезненно маленькое личико.– Вот что с ним? Что?..– оборвал себя сам.– Ладно! Я сам поищу его, раз другие не могут...– вышел стремительным шагом, а Даида, проводив его глазами, только вздохнула.
...Он никак не представлял, как можно искать Лила среди бесконечных коридоров Царского Дома, среди сотен людей, да ещё и поздним вечером, почти ночью. В вы-деленной ему комнатке, недалеко от кухни, на первом этаже, Лила не оказалось, а где он может быть в такое время, Кэйдар не имел понятия. Лил из тех, кто может среди ночи потащиться спасать раба, сломавшего руку, или рабыню-роженицу. Он сейчас, может где угодно оказаться, попробуй-ка его найди!
Кэйдар не нашёл Лила и у Айны, а ведь он часто проведывал её и маленького уб-людка. А больше искать было негде. Понимая это, Кэйдар всё равно не мог успоко-иться, не мог признать свою неудачу. Он шёл по коридорам, по лестницам, по беско-нечным переходам с упорством человека поставившего перед собой цель. Разве мог он быть спокойным, когда ребёнок его нуждался в помощи врача? Поэтому он готов был искать этого врача столько, насколько хватит сил. Он шёл до тех пор, пока не очутился перед первой же камерой в подземной тюрьме. Надзирателя не было рядом, но эта дверь запиралась только на засов. Кэйдар открыл её, перешагнул порог. Тем-нота и сырость дышали в лицо, как из нежилого угла, и Кэйдар позвал тревожно:
– Ирида?
Она не ответила, никак не отозвалась, ни словом, ни движением. Будто и не было её тут, будто она умерла уже, а его продолжают обманывать лживыми заверениями, что всё в порядке.
А может? Нет! Нет, он не ошибся дверью, и плащ – вот он, аккуратно сложен на полу порога.
– Ирида!– снова позвал, уже требовательно и нетерпеливо – и всё так же без ответа. Глаза очень долго привыкали к темноте, он ничего не видел совершенно, шагнул вперёд наугад, выставив руки. ...Она не ест ничего и не пьёт... Не отвечает на во-просы... Она очень сильно ослабела и не понимает, когда с ней пытаются разговари-вать... Да-да, поэтому она и молчит! Даже твоё появление не заставило её проявить желание жить дальше.
Она сидела на полу, в самом дальнем углу, подтянув ноги к груди и обхватив их руками. Голова, опущенная вниз, пряталась лицом в коленях.
– Ирида!..– позвал уже удивлённо и с испугом.– Ирида, ты что?– опустился рядом, схватил за плечи, – какая она холодная, точно неживая! – рванул на себя.– Что с тобой?! Ты что?!
Голова виэлийки тяжело запрокинулась, открылась шея и лицо: закрытые глаза под длинными ресницами, чуть разомкнутые сухие губы, и полоска белых зубов.
– Ирида, милая...
Кэйдар прижал её к груди, пытаясь согреть теплом своего тела, он не на шутку испугался: "Опоздал?! Неужели опоздал?!" Встряхнул осторожно, но с силой, позвал ещё и ещё, а сам глаз не мог отвести с этого лица. В тусклом свете коридорного светильника, попадающем в камеру через дверной проём, оно казалось мертвенно белым, мёртвым даже. И ещё: она никак не отзывалась на звук его голоса!
– Ирида, умереть надумала?! Ты же знаешь, я не позволю... Ты будешь столько жить, сколько я хочу... Тебе не удастся от меня снова сбежать... Даже смерть тебе не поможет...
Он подхватил виэлийку на руки, – какая же она лёгкая! – крепко прижав к себе, пошёл из камеры. __________________
– Господин...– надзиратель появился на пороге неожиданно.– Господин, там вас... вас все спрашивали...
– Лучше помоги мне! Подержать надо!– Лил перебил раба без всяких церемоний, даже будто и не расслышал его слова.– Подойди сюда!..
Лил сменил все свои старые повязки, все раны обработал заново более сильным средством. Ради него он даже домой к себе днём сходил, не пожалел ни сил, ни вре-мени.
А Виэлу заметно лучше стало. Ночь он переметался, перебредил, а сейчас, придя в сознание и всё равно мало что понимая, не подпускал к себе врача из страха перед новой болью. Уговорами и просьбами, приказами и упрёками Лилу удалось сделать перевязки, но руки его подопечный упрямо прижимал к груди, старался спрятать пальцы под мышками. И смотрел исподлобья, как затравленный волк. Так и каза-лось, что сейчас зубами вцепится.
– Его нужно взять за плечи сзади, очень крепко обнять, чтоб и двинуться не мог. Да-да, вот так! Нечего ему в угол прятаться!..– сам Лил, отдавая распоряжения, всем весом своим придавил марагскому царевичу колени, так, что тот оказался, как в капкане. Поймал Виэла за руку, осторожно и крепко. При виде ножа, которым Лил принялся надрезать повязку, мараг судорожно забился в глупой попытке освободить-ся, а потом обмяк, обессилел и просто закрыл глаза.
– Тихо, парень! Чего ты? Никто тебя мучить не собирается... Отмучился ты уже своё – хватит!– тюремный смотритель держал крепко, мёртвой хваткой, а со стороны казался худым – одни жилы!– Он, господин, этой-то ночью ой как метался, бредил всё, звал кого-то, и госпожу нашу тоже звал... Думал, и не доживёт до утра... демо-нам достанется... Так бился, так рвался, всё подняться норовил, да всё на эту, вот, руку опирается...
– Я и вижу, кость опять сместилась,– заметил недовольно Лил.– Держишь хорошо?– не дожидаясь ответа на вопрос, одним рывком выровнял кости. Виэл коротко взвыл сквозь зубы, попытался оттолкнуть Лила, но надзиратель, повисший на плечах, не дал даже сдвинуться.– Терпи! Терпи... Или хочешь калекой на всю жизнь остаться?
– Да он же всё равно ничего сейчас не понимает,– сказал с усмешкой надзиратель, глядя, как Лил приматывает к руке марага деревянную планку влажной тряпкой.
– Всё он понимает! Он ещё шороху наделает, этот мараг... Такого легко не сло-мать...
– А это зачем?– невольный помощник Лила с удивлением смотрел на белые мель-ные капли, выдавливающиеся при перевязке.
– Это горный мел...– ответил Лил, перекрывая влажный бинт сухой тряпкой.– Или гипс... Моя придумка! Ему только высохнуть надо дать, и тогда он твёрдый будет, как камень... Кости не сдвинуться...
– А снимать потом как же?
– А это, точно, потом!– Лил рассмеялся с усталым облегчением.– Ножом можно или ножницами... Не бойся, это не на всю жизнь...
С пальцами на правой руке было посложней. В прошлый раз Лил торопился, повяз-ку наложил наспех. Сейчас же он не спешил, работал аккуратно.
Мизинец пострадал особенно сильно, сустав вообще оказался раздавленным, его уже не вылечить. Он заживёт, конечно, но не будет нормально сгибаться, так и оста-нется полусогнутым. У безымянного пальца очень сильно распух первый сустав. Осторожно прощупав опухоль, Лил с громким хрустом и судорожным воем Виэла вправил кости на место. Здесь всё будет нормально, боль и опухоль пройдут, и не вспомнишь потом.
Средний палец Ликсос при пытке вообще пропустил, а вот указательный был сло-ман в двух местах. Это плохо, хорошо лишь одно, что кости не раздроблены, их можно попробовать залечить.
Лил наложил гипсовую повязку на всю кисть, плотно прибинтовав все пальцы друг к другу. Теперь надо подождать несколько недель, потом видно будет. Как только убедить Виэла, чтоб он не пытался снять всё повязки раньше срока?
– Ну, вот и всё на этот раз...– Лил ободряюще потрепал своего пациента по плечу. Тот, ещё сильнее ослабев от перенесённой боли, смотрел на него без всякого выра-жения. Сейчас он особенно сильно напоминал себя, пережившего бичевание: безраз-личие ко всему, равнодушие, апатия, тоска во взгляде, смертельная тоска. В про-шлый раз он долго, очень долго выходил из этого состояния, и всё-таки вспомнил своё настоящее имя, свою прежнюю жизнь, перестал быть немым. К лучшему для себя или к худшему – не нам, людям, судить.
Интересно, что на этот раз вынудит его вернуть ясность мысли? А может, она и не вернётся после всего этого?..
– Да, господин, для него сейчас все на одно лицо...– заметил тюремный смотритель, глядя, как Лил укутывает притихшего Виэла своим плащом.– Как бы не свихнулся совсем...
– Не свихнётся!– Лил выпрямился.– Ему, главное, теперь не мешать... Пусть спит как можно больше... Он проспит всю ночь и завтрашний день, я дал ему сонных капель... Поэтому можно сюда и не заглядывать пока...
– Ладно, господин. Я ближе к утру зайду, гляну, мало ли что...
Лил уже собирался уходить, но тут, будто вспомнив о чём-то спросил, круто меняя тему:
– Кто там мог меня спрашивать, на ночь глядя?
– Так наш господин всё искал вас... Господин Наследник... Ещё днём за вами посылали по всему Дому... Я думал, вы знаете...
__________________
Даида удивлённо брови вскинула, встретив Кэйдара с его ношей. Поднялась с края ложа, уступая место. Тавиний на её руках уже успел задремать, поэтому Даида, приложив указательный палец к губам, знакомым жестом предупредила: тише; сама пояснила шёпотом:
– Только-только уснул... А то всё вредничал, плакал даже...
Кэйдар пронёс Ириду через комнату, уложил на ложе, прощупал пульс на запястье.
– Это она, господин, его мать?– Даида с любопытством смотрела через его плечо.– С ней серьёзное что-то, да?
– Я не знаю!– Кэйдар, нервничая, потёр лоб.– Она не ела и не пила ничего уже как пять дней... А Лил так и не появился?
– Не было никого, господин.... Никого, после вашего ухода...– Даида смотрела, как Кэйдар беспокойно и с не свойственной ему заботой тормошит бесчувственную рабыню, пытается расшевелить её, – всё без толку; укрыл свободным краем покры-вала с ложа.
– Что делать?! Что вообще делают в подобных случаях?– поднял глаза на кухарку.
Даида в ответ плечами пожала.
– Ну, если она и вправду так долго не ела, то это может быть от голода... Попро-буйте напоить её чем-нибудь... Горячего молока с мёдом... Компот с пряными тра-вами тоже подойдёт...
– Напоить... Напоить...– Кэйдар повторял одно слово, как заклинание, себе под нос, метнулся к столу, где горой толпились чашечки, мисочки, кружечки с едой и питьём для Тавиния – всё почти не тронутое и давно остывшее. Тёплым осталось молоко в большом кувшине, простое козье молоко, разбавленное кипятком. Кэйдар отлил из кувшина в небольшую чашку с низкими краями, усевшись на край ложа, стал сам осторожно поить виэлийку. Та всё ещё находилась в бессознательном состоянии, но Кэйдар, разжав ей зубы, сумел-таки влить немного молока. Захлебнувшись, Ирида хрипло закашлялась, закрутила головой, судорожными пальцами вцепилась Кэйдару в руку, отталкивая от себя чашку с молоком.
– Пей! Пей, кому сказано!..
Она вряд ли понимала, кто перед ней, но голос узнала сразу – отпрянула, от-толкнулась от Кэйдара, как от заразы, сбрасывая с себя покрывало. Глянула вокруг мутным непрояснённым взглядом, Даиду и ребёнка не заметила вовсе, думала, что до сих пор находится в тюремной камере.
– Может быть, мне попробовать, господин?– осторожно предложила свою помощь Даида.
– Ничего, теперь она и сама сможет,– Кэйдар поднялся, пошёл за новой порцией молока, а Ирида настороженными глазами провожала своего хозяина, каждое его движение ловила. Кэйдар ещё добавил что-то, но слова заглушил плач проснувшего-ся ребёнка.
– Тирон!!! Тирон, маленький!..– Ирида чуть с ложа не бросилась. Кэйдар перехва-тил в последний момент, удержал за плечи, сам удивляясь, какая в ней и откуда непонятная для истощенной женщины сила.
Даида шагнула ближе к протянутым рукам молодой матери, подавая ей ребёнка.
– Не надо! Не давай ей!– крикнул Кэйдар, хватая Ириду за руки, заслоняя собой Даиду и мальчика.– Она же искалечит его!.. Или снова убить попытается...
– Ну что вы, господин?– Даида рассмеялась.– Неужели вы сами не видите?– подала ребёнка прямо через Кэйдара, нарушая его приказ, его волю. И Кэйдар сдался, отсту-пил, смотрел со стороны на Ириду, на своего сына в её руках, понимая, что даже его сил теперь не хватит, чтоб опять разлучить мать и ребёнка. Но Тавинию ничто не угрожало, напротив, он и плакать перестал, смеялся, прижимаясь личиком к грязно-му, пропахшему камерой паттию Ириды, ладошками гладил лицо матери, а Ирида шептала приглушённо:
– Тирон, мальчик мой... Мой маленький мальчик... Мама больше никогда не оста-вит тебя... Мама любит своего маленького мальчика...
В эту-то минуту и объявился Лил. Вошёл без всякого предупреждения, так как вся прислуга дворцовая уже спала давно, и вопрос с его губ с его губ не успел сорваться при виде представшей перед ним сцены.
Кэйдар первым опомнился, схватив Лила за плечо, отвёл в сторону, начал:
– Где?.. Где можно было пропадать целый день?.. Я посылал рабов!.. Я сам искал... Тут вообще такое...– дыхание его сорвалось, и Кэйдар замолчал. Лил ответил тут же, воспользовавшись моментом:
– Я был у больного... пленный мараг... Ему нужна была помощь... После всех тех пыток... Изувеченные пальцы, сломанная рука... Всё тело в побоях...
– Не надо мне всё это рассказывать!– Кэйдар рассердился мгновенно.– Я слушать это не хочу! Не собираюсь!.. Моему сыну, моей женщине нужен врач, а вы в это время... Этого марага!..
– Создатель для всякой живой твари отец...– голос Лила звучал, как всегда мягко, успокаивающе, с отеческой заботливостью, с предельным терпением. Его трудно вывести из себя или разозлить, и Кэйдар это знал. Может, поэтому он и умерил пыл, даже голос понизил:
– А если б за это время мой ребёнок умер? Кого мне винить тогда?
– О!– Лил рассмеялся с усталым добродушием.– Да разве этот малыш похож на больного?– он приблизился к ложу, Ирида, баюкая на руках Тирона, взглянула на него с настороженностью и опаской.– Ну, покажи мне его!.. Да не бойся же, я не заберу... Что с ним было?– перевёл глаза на Даиду, потом на Кэйдара.
– Он не спал днём, не ел ничего весь день, всё время плачет... У него жар...– ответила за обоих Даида, глядя, как ловко Лил управляется с ребёнком.– Он попил немного молока и поспал сейчас совсем чуть-чуть...
– Ну-ка, маленький,– Лил сел на край ложа, усаживая Тирона себе на колени, сдавив щёки двумя пальцами, заставил раскрыть рот.– Поздравляю вас, господин Кэйдар! И тебя, красавица!– рассмеялся с облегчением, передавая Ириде расхныкавшегося сынишку.– У нас зуб! Первый зуб появился – вот и всё!
А вот тобой, моя милая, я куда больше озабочен,– придвинулся к Ириде, та отстра-нилась, подтягивая колени к груди, прижала Тирона к себе, будто пытаясь отгоро-диться ребёнком от врача. А Тирон лепетал что-то на своём языке радостным звон-ким голоском. Сейчас его было не узнать. И вся сонливость куда только делась?
Лил осторожно подушечками пальцев коснулся щеки Ириды, словно удостоверить-ся хотел, что перед ним живая женщина. Конечно, после стольких дней голодовки и полной изоляции от мира, можно чего угодно ожидать. Ирида выглядела усталой до изнеможения, предельно ослабевшей, но во всяком случае не близкой к смерти. Лил смерил ей пульс, понаблюдал за тем, как виэлийка играет с ребёнком, спросил у Кэйдара:
– Вы давно её выпустили, господин?
– Только что!
– А кормить не пытались?
– Я дал ей немного молока... Совсем чуть-чуть...
Несколько раз кивнув головой с довольным видом, Лил поднялся.
– Сейчас ей нужно дать выспаться. Утром молочной каши с мёдом... Тёртых оре-хов с молоком... Пускай они будут пока вместе...– а Даиде сказал другое:– Приго-товьте ей утром ванну, но не очень горячую... Думаю, назад, в подземелье, она уже не вернётся.
* * *
Глядя в крошечное личико своего сына, Айна всё больше с каждым днём видела его сходство с Лидасом. Маленький, на две недели не доношенный, родившийся раньше срока, никто особо не верил, что он будет жить. Он и при родах-то закричал не сразу. Лилу пришлось сильно ущипнуть его за щёчку: бурое пятнышко синяка различается до сих пор.
Сами роды Айна перенесла тяжело, даже сейчас, спустя неделю, с постели почти не вставала. Но от кормилицы отказалась решительно, несмотря на все уговоры Альви-ты, кормила грудью сама, что для аристократки являлось делом неслыханным. Они и спали вместе на одном ложе. Айна боялась доверить своего мальчика чужим рукам, ночами подолгу не могла заснуть, всё прислушивалась к звукам за дверью, оберегала покой сына и ждала людей Кэйдара.
Так этого братец не оставит, он просто дал ей время расслабиться, потерять осто-рожность, а потом, улучив момент, выкрадет ребёнка, объявит его умершим. Да, он на всякое способен, лишь бы ударить побольнее, заставить мучиться. Связь с Айва-ром он никогда не простит и никогда не забудет. Хотя то же самое можно и про Лидаса сказать. Он с того раза больше и не заходит, забыл будто вовсе, но Айна и сама не хотела бы видеть его лицо, сведённое судорогой разочарования и боли.
Его предала женщина, которую он любил до беспамятства. Может, оно и к лучше-му, что отрезвление всё-таки пришло, пусть и таким способом.
Конечно, Айна интересовалась мужем, его отношение к ребёнку заботило её осо-бенно сильно. Лидас не считает мальчика своим, принципиально отказывается в это верить, хотя Стифоя – единственная нить, ещё связывающая между собой супругов, – пыталась и не раз объяснить всё Лидасу. А может, так оно и лучше будет? Зато в покое оставил, не требует больше никаким объяснений, не навязывается со своей любовью.
Он теперь на Стифою переключился. Завалил её подарками, украшениями из золо-та, серебра и камней, дорогой одеждой, готовит ей вольную. Совсем перепугал дев-чонку своим вниманием. Ей это непривычно: своя комната, слуги, горы дорогих вещей. На любое из подаренных украшений можно купить десяток рабынь, если не больше. Любая бы на её месте уже нос задрала, а эта малышка ко всему относится с мудрым спокойствием и терпением. Ей только любимый мужчина и нужен, а не его подарки. Хоть и довольна, конечно же, всё тащит показать, а вот разговоры общие с Лидасом пересказывает неохотно, смущается, много пытается утаить.
Вот и сегодня с утра принесла показать очередной подарок: ожерелье из белого золота. Красивое, марагской работы. В виде цветов с широкими изогнутыми лепест-ками, сердцевинки набраны зернью из маленьких шариков жёлтого золота. Айна узнала в цветах дикие ромашки, долго держала в руках ожерелье, привычно ощущая прохладную тяжесть золота.
Зависти на сердце не было ни капельки. Ни зависти, ни сожаления. Одна лишь грусть. "Чьи руки делали тебя? О чём думал мастер, припаивая эти шарики ровными рядами? Может быть, мечтал подарить его своей невесте? Преподнести как дар от себя?.. Как он выглядел, этот мастер? Может, он и не так молод, чтоб делать подарок для будущей жены? А может быть, руки Айвара, твоего Айвара, касались этого золо-та? Обтачивали отливку? Прорезали в лепестках жилки? Может быть, он и горбился над этой побрякушкой не один вечер, чтобы какая-нибудь аэлийская модница сунула её в свой ларец к другим таким же, только потому, что появляться на людях дважды в одном и том же ожерелье – дурной тон?"
