Текст книги "Рифейские горы (СИ)"
Автор книги: Александра Турлякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 52 страниц)
Стифоя покорно опустила вниз голову. Айна по опыту знала: не проболтается. Не решится попросту.
– Помнишь те два страшных шрама у него, внизу живота?– Стифоя неуверенно кивнула, не поднимая головы.– Он был ранен на охоте, ещё подростком. Давно.
– Но это его ребёнок, госпожа. Клянусь вам!– голос рабыни зазвенел с незнакомой ранее силой. Уверенность в собственных словах придала ей сил даже на то, чтобы оспаривать слова собственной хозяйки. Она и взгляд Айны выдержала смело, не дрогнув.
– Я знаю, тебе можно верить. Значит, это он был не прав,– Айна улыбнулась.– Он обрадуется. Я первая поговорю с ним, когда он вернётся. А ты береги себя. Тебе нельзя напрягаться. Тебе самой теперь нужен уход и пригляд. Хорошо. Я прикажу Альвите подобрать себе другую рабыню.
– А как же я? Что мне делать?– Стифоя растерялась. Она за эти месяцы очень при-вязалась к своей хозяйке. А сейчас их отношения могут быть разрушены. А она-то этого и боялась больше всего. Что её теперь ждёт в новой роли?
– Для начала сходи умойся,– ответила Айна, продолжая улыбаться.– И сними этот дурацкий пояс. Ребёнок должен быть здоровым.
– Хорошо, госпожа. Я немедленно!– Стифоя вскочила на ноги прытко, как девчон-ка. И не скажешь, что беременна. Выбежала из комнаты, только занавеска колыхну-лась. Будто и не было её вовсе, лишь лёгкий сквозняк прогулялся по углам.
"Чей же ты ребёнок?! Чей?"– крикнула про себя Айна, положив ладонь на живот. Плод толкнулся, будто отвечая. Он всегда толкался с силой и обычно немного вверх, ближе к рёбрам. Альвита говорит: так толкаться может только мальчик. Ей виднее. Айна и сама хотела мальчика. Думала о нём уже, как о мальчишке. Даже представить себе не могла, что это может быть девочка. Нет, не потому, что рождение наследника почти наверняка гарантировало передачу власти. Об этом Айна думала в самую последнюю очередь. Это раньше хотелось таким образом отомстить брату, да и верховная власть над всей Империей казалась заманчивой целью. А почему бы и нет? Но сейчас, после знакомства и сближения с Айваром, хотелось просто иметь ребёнка от него. Отдать всю свою любовь его сыну и наверняка дождаться взаимного чувства. Любить его в его ребёнке. Зная, что он всегда будет рядом, что его никто забрать не посмеет.
А если это будет ребёнок Лидаса, твоего мужа? Готова ли ты любить его с той же силой? Конечно. Лидас – не Айвар, и никогда им не будет. Лидас всегда рядом, навязчив со своим чувством до назойливости. Он влюбился в тебя сразу же, с первых же дней знакомства. Женился с такой радостью. Думал, глупый, этой любви хватит на двоих.
Айна раньше издевалась над ним и его чувством, знала, что он не посмеет и слова грубого ей сказать. А Создатель, вернее, Его супруга, Нэйт-Ночекрылая, наказала тебя всеми страданиями безответной любви.
Вспомни своего Айвара! Ведь он часто смотрел на тебя таким же равнодушно-спокойным взглядом, как и ты когда-то на Лидаса. Ты и правда вела себя как гуля-щая, порочная женщина, обольщала мужчину всеми немыслимыми способами. Ты же сама вешалась ему на шею! Предлагала себя, и когда он брал, радовалась, доволь-ная.
Да, с сердечным чувством нельзя играть, даже если оно принадлежит другому. Богиня не прощает такого. Это противоестественно!
Поэтому страдай теперь. Без своего любимого. Без любимого мужчины рядом. С другим, к которому сейчас испытываешь лишь сочувствие и понимание, вместо недавней насмешки и желания унизить.
Ты даже тем наказана, что не знаешь истинного отца своего ребёнка. Так и жить тебе сейчас: один мужчина рядом, как муж, другой – в сердце, прикипевший на-смерть.
* * *
Умрсал пятнадцать лет – лучших лет! – своей жизни отдал Правителю и службе в Его Армии. Он участвовал в тех войнах, о которых другие аэлы узнавали лишь пона-слышке. Он воевал с иданами, с вайдарами, ходил в поход против лагадов. Там, в стирингских болотах, Урсал получил своё увечье. Стрела, пущенная варваром, заде-ла сухожилие на левой руке, и рука после этого осталась полусогнутой в локте, поте-ряв свою былую гибкость. Мало того, она начала сохнуть. Тяжёлый армейский щит в такой руке уже не удержать. Поэтому Урсал, получив почетное среди аэлов звание "ветеран", вынужден был уйти на пенсию.
Выбор в его положении был невелик: пожизненная, пусть и небольшая пенсия или кусок земли на захваченных территориях. Крестьянствовать Урсал не умел, он в своей жизни владел лишь одним искусством, но зато владел им в совершенстве.
Умение убивать и сохранять себя в форме, несмотря на увечье, позволило ему в свои тридцать пять три года проработать наёмником у одного потомственного ари-стократа, потерять всякий интерес к охране его тела и перейти на более близкую его натуре работу. Урсал нанялся наставником к Магнасию. Готовить рабов для жерт-венных боёв – это всё равно, что новобранцев обучать. Интересно, часто забавно, так как начинать приходилось с самых азов.
А как они всегда боятся, смотрят с благоговейным ужасом, когда видят в руке профессионала меч, свободно порхающий, как пушинка.
– У вас всего два месяца, чтоб научиться оберегать собственную шкуру. И делать это по-мужски, при помощи меча, а не пастушеской палки.– Урсал беспечно хохот-нул, довольный собственной шуткой. Амит и Нилиан, надсмотрщики, стоявшие ближе всех к наставнику, тоже поддержали его смех.
– Кто-нибудь из вас держал до этого меч в руках? Настоящий! Боевой, а не учеб-ный!– Урсал прошёл немного вперёд, так, чтоб видеть их всех. Магнасий всегда покупает чётное число рабов, чтоб они могли работать в спарке. Их и сейчас было четырнадцать. Все примерно одного роста, молодые, загорелые. Варвары, привезён-ные из разных мест. Вон, тот, крайний, уж больно на лагада похож. Тоже нестрижен-ный, с патлами до плеч. Как баба. Лагады, те всего два раза в году космы свои стригут, приносят жертву своему озёрному богу, просят о мужестве и силе. Если б это ещё могло помочь...
Урсал по понятной причине испытывал к лагадам неприязнь, и этот раб не понра-вился ему сразу. Всё в нём раздражало. Эта нелепая причёска, вернее, её отсутствие. Это спокойное любопытство во взгляде, не страх и даже не та здоровая опаска, какая есть у всякого, попавшего в незнакомую обстановку. А бичом его прежний хозяин хорошо отходил за что-то. Своеволен, значит. А своевольных надо сразу на место ставить.
– Я хочу, чтоб вы запомнили раз и навсегда: трусливого зритель не любит. Желание выжить в бою вас не спасёт. Поэтому нужно бросаться вперёд, на врага. Такая сме-лость награждается всегда. Овациями граждан или быстрой смертью – кому как, но тоже неплохо.
Урсал держал в руке свой меч и, легко перемещаясь по отсыпанной жёлтым песком площадке, сделал короткий красивый выпад в невидимого противника. Все, кто стоял на залитой солнцем тренировочной площадке, зябко поёжились. Надсмотрщи-ки, – потому что слишком хорошо знали, на что способен Урсал в бою; все другие просто не хотели бы оказаться на месте этого противника.
А Урсал рассмеялся, довольный произведённым эффектом. Для всех этих варваров он сейчас недосягаем в своём мастерстве. Кто они? Крестьяне да пастухи! Возможно охотники. Как этот. Тоже, наверно, не против послать стрелу исподтишка. А на честный поединок не способен. Потому, что труслив, как все варвары.
– Эй, дайте этому меч!– Урсал дёрнул подбородком.– Что толку зря болтать, когда в бою всё видно куда лучше.
Сам тоже взял тупой ученический меч, деревянный и потому непривычно лёгкий. Варвара рывком выдернули вперёд, перед всеми, Нилиан швырнул ему меч небреж-но, как палку, плашмя. Варвар поймал его левой рукой, перебросил в правую, приме-рился, чуть покачивая в кисти, разминая запястье.
– Так и будешь стоять бараном?– крикнул Урсал.– Нападай! Пошёл на меня, ну!
Но шагнул раб только тогда, когда Амит замахнулся на него виноградной палкой.
Урсал ждал неуклюжих движений, нелепых замахов, грубой и глупой атаки – всего того, что веселит профессионала в новичке. Но по первому шагу противника, чуть скользящему с пружинистой силой, готовой бросить тело вперёд, понял, что варвар этот не так прост и имеет кой-какой боевой опыт. Наверное, был взят в плен в корот-кой стычке на границе.
Урсал прощупывая противника, сделал выпад первым. Рубящий удар в плечо с обманным движением. Деревянные мечи скрестились с глухим стуком.
Ну, что ж, реакция у него неплохая, успел закрыться, хоть и выставил меч на ребро. При таком ударе меч в бою и лопнуть может, пора бы и понимать самому.
Варвар опять отступил, первым оттолкнул от себя его меч, ушёл куда-то вбок. Понимает, гадёныш, где слабое место, уходит под левую руку. Ну, ничего, я тебя и тут поймаю.
Урсал смотрел ему в лицо. Молод. Лет двадцать ему. Скалит белые зубы радостно. Видно сразу: доволен, что появилась возможность взять в руки меч, показать, на что способен.
Ты, может, и молод, в этом твоё преимущество, но я-то опытнее, я старше.
Раб уже сам атаковал. Странным колющим ударом. Такой не отбить. От него лишь отступлением спасаются. Или закрываются щитом.
Урсал отступил на шаг назад и ещё на шаг – влево. Заученным на всю жизнь дви-жением выбросил вперёд и вверх левую руку, будто принимал удар на щит. Повреж-дённый локоть заныл застарелой болью. Ты сделал мне больно, сопляк. Впервые, за все годы моего наставничества кто-то посмел сделать мне больно. Ты пожалеешь об этом!
Всё! Урсал бросил играть, пошёл на раба с таким напором и силой, что тот, закры-ваясь мечом, отступил на шаг, потом ещё на один, чуть не прижимаясь спиной к другим невольникам, наблюдавшим за исходом поединка.
Один из них и выставил осторожно ногу, делая подножку, когда варвар двинулся влево. Раб споткнулся, потерял равновесие, упал на одно колено, зарываясь пальцами в нагретый солнцем песок, как раз в ту долю секунды, когда Урсал, проведя серию обманных движений, последним рубящим ударом подался противнику навстречу. А варвар сейчас внизу был беззащитен перед этим ударом, но и Урсал открылся весь. Раб и ткнул его мечом в живот, ловя на встречном движении.
Хорошо, меч не боевой, хотя укол получился чувствительным. А раб, довольный победой, вскинул вверх обе руки под восторженные вопли и свист своих товарищей. Урсал и ударил его в живот со всей силы, да ещё и дважды помноженной на ярость. Ударил мечом плашмя. Варвар рухнул тут же, так и выпрямиться не успел, скорчил-ся на песке, закрываясь руками, хватая горячий воздух сухими губами, сдирая кожу на щеке о наждак песка.
Все вокруг заткнулись разом, смотрели в немом изумлении. В этой тишине голос Урсала прозвучал с отрезвляющим спокойствием:
– А вот и первый урок для всех, включая самонадеянных мальчиков. Нет ничего хуже недооценивать противника. Тем более выпускать его из виду... Даже если он и ранен смертельно.
Возможно, этот последний удар не очень честен, особенно в поединке среди рав-ных. Стой против него аэл свободнорождённый, Урсал даже и подумать бы о таком не решился. Но этот сопливый варвар должен был быть наказан, наказан на глазах у всех других.
А Магнасий, оказывается, тоже следил за исходом поединка. Сидел под натянутым тентом у себя на балкончике. Он любил понаблюдать за тренировками сверху, иной раз специально приказывал выставить в пару двоих, близких друг другу по силам.
Сейчас же упрекнул при встрече вместо приветствия:
– Ты не отбил ему нутро? А рёбра смотрели? Целые?
– Что с варваром сделается?– Урсал недовольно дёрнул плечом. Будто нет других дел, кроме этого?
– Осторожнее будь в другой раз. Я только за него одного больше двухсот лиг отдал.
Урсал нахмурился. Он не любил, когда его в чём-то упрекали.
* * *
Чувствуя свободу, вороной жеребец тут же перешёл на рысь. Несколько раз поры-вался в галоп, но чуткие пальцы с силой укорачивали повод.
Куда спешить? Кэйдар во время своих прогулок никогда не торопился. Он отдыхал вот так, на воле, когда можно мчаться на коне в любом направлении. Сначала по дороге, прочь от города, вдоль побережья, в сторону Иданских гор. Пока поля крестьян не останутся за спиной. Если преодолеть подъём и остановиться у осве-щённой солнцем рощи древнейшего бога Мала, то можно увидеть море. Здесь оно совсем не такое, как в бухте, у столицы. Оно почти всегда спокойное, подёрнутое голубоватой дымкой воздушной перспективы, и бесконечно свободное. Оно манит, обещая новое, незнакомое, новые впечатления. Что-то, подобное последнему походу против виэлов.
Риск собственной жизнью, поединки и сам бой, неизменная победа, и даже новая женщина из пленных – всё теперь, спустя год, вспоминалось, как яркий захватываю-щий сон.
Возможно, Отец ещё выздоровеет, займётся государственными делами Сам и от-пустит тогда в новый поход. Искать этих загадочных марагов, например.
Было раннее утро, росистое и свежее, такое, каким оно и бывает в последних чис-лах августа. Прохладное и очень тихое. Даже птиц не слышно, только шелест ветра в листьях деревьев, растущих вдоль дороги. Ни одного прохожего. Только-только светает. Солнце взойдёт скоро, опять будет жара, она лишь ночью и спадает. Такая погода простоит весь сентябрь. Её сменят дожди, и снова начнётся зима. Всё в при-роде повторяется по одному заведённому Создателем кругу. Людям не дано это изменить, им бы с проблемами в своей короткой жизни управиться.
Ну, вот, всё опять к одному и тому же возвращается. Все мысли об одном. Найдут её! Всё равно найдут. Куда она, беглая, денется? Из Каракаса её никто не выпустит.
Это понятно. Разумом. Но хочется побыстрее.
Она же не просто сбежала, она украла моего ребёнка. Родила сейчас, наверное, неизвестно где. Бродяжничает или нищенствует. С моим сыном! А если он помер при такой жизни? И она вмести с ним? Вот и думай теперь, ломай голову.
Нет ничего хуже неизвестности!
Всердцах ударил коня со всей силы хлыстом. Вперёд! Вперёд! Аж в ушах засви-стело. Плащ, тянуло назад так, что золотая пряжка врезамлась в горло. Стыли зубы, ветром холодило затылок и лоб.
Жеребец мчался по дороге, поднимая пыль. Пора возвращаться. Хватит гулять. Хватит!
Кэйдар резко потянул правой рукой повод. Конь заартачился, присел на задние ноги, выгнул блестящую шею дугой. Мало ему, не нагулялся. Ну, гони тогда! Гони!
– Хэй!– крикнул, ослабляя поводья.
Дорога назад всегда кажется короче. Но Кэйдар и её решил сократить: погнал коня по полю. Просо уже убрали, всё до последней метёлки. Пустая земля с толстыми пеньками стерни заглушала удары копыт. Поле только издали казалось гладким, ровным, на самом деле – сплошные рытвины. Конечно, его же пололи, окучивали.
Хоп! Кэйдар и понять ничего не успел, только почувствовал, что падает, падает вместе с конём. Жеребец испуганно заржал, на полном скаку попав ногой в сурочью нору, полетел через голову, теряя всадника.
Кэйдар открыл глаза, приподнялся на руках, огляделся. Голова болела невыносимо, не моргнуть, и перед глазами всё плыло.
Позор! Какой позор! С коня падал последний раз ещё мальчишкой. Но хорошо ещё, хоть жив остался. Так ведь можно и шею сломать.
Понял, что без сознания пролежал довольно долго, когда увидел на востоке, на фоне тёмных городских стен, таких далёких и таких родных, золотистую полоску облаков, розовеющих снизу. Солнце всходит! Вот это да! Обещал же Отцу, быть у Него с утра пораньше, ещё до завтрака. Он будет ждать тебя со всеми документами на отчёт.
Дёрнулся, рывком перекатываясь на колени, и осел с невольным стоном. Больно!
Перелом или вывих?!
Ещё этого не хватало. Объясняй теперь, что на коне не удержался.
Причмокнул губами, подзывая жеребца, позвал:
– Ну, Белолобый, давай сюда. Иди, мой хороший...
Улавливая в голосе хозяина ласку, жеребец жалобно заржал, шагнул к протянутой руке, хромая на правую переднюю ногу. Главное, что наступает. Значит, добраться можно. Шагом, тихонечко, но не самому ковылять.
Поймал повод, гриву, подтянулся на руках, вставая на одну ногу.
– Ничего, сейчас поедем.– успокаивал скорее себя, чем обращался к коню. Навалил-ся грудью жеребцу на спину, оттолкнулся от земли здоровой ногой. Всё тело заныло, все ушибы, и в глазах помутнело. Теперь бы ещё удержаться как-то, ещё на один раз, вот так же садиться верхом, сил уже не хватит.
Конь, при каждом шаге, хромая, вздёргивал голову, звякая бронзой удил, шёл в сторону Каракаса сам, Кэйдар даже за поводья не держался.
* * *
– Вывих, возможно даже и разрыв связок,– ответил Лил на немой вопрос Кэйдара.– Боюсь, хромота останется на всю жизнь. Если будете выполнять все мой рекоменда-ции, она, может быть, станет почти незаметной. Сейчас, главное, не ходить, не на-ступать на повреждённую ногу, до тех пор, пока я не разрешу. Потом с палочкой. И только после всего этого...
– Я – с палочкой?!– Кэйдар со смехом откинулся на жесткий валик подушки, болез-ненно поморщился: каждое движение отдавалось в висках тянущей болью, от кото-рой аж в глазах темнело.
– Что поделаешь? Здоровье важнее. Поймите, господин, Если дать ей полную на-грузку, останется не только хромота, но и боли. К вечеру знать не будете, куда де-ваться,– с неизменным спокойствием и в голосе, и в каждом движении Лил продол-жал перевязывать лодыжку, попутно ведя объяснение. Стягивал тугой повязкой накрепко, и тут спросил, подняв глаза на Кэйдара:– А с головой как? Болит?
– Это ерунда всё!– Кэйдар небрежно отмахнулся.
– Не думаю. Если есть сотрясение мозга, то вам и вправду необходим покой и от-дых.
– Я и раньше-то не уставал особо,– усмехнулся Кэйдар.– Сами понимаете. У меня нет никаких обязанностей. Чем хочешь, тем и занимайся. Так, только, помочь Отцу кое в чём...
Лил улыбнулся с пониманием, кивнул, соглашаясь. Завязав тугой, крепкий узел, поинтересовался:
– Ну, что нашли ту девушку-виэлийку?
В вопросе не было праздного любопытства, может, поэтому Кэйдар не огрызнулся в ответ, хоть эта тема уже порядком и раздражала его.
– Нет,– поправился,– ещё нет. Её видели в восточной части города. Несколько сви-детелей назвали очень точные приметы. Но это было давно... А сейчас никто ниче-го... Даже обещанная награда за поимку увеличена мною лично в три раза. И не помогает,– усмехнулся с горечью, встретившись с Лилом глазами.– А может, она утопилась? Я скорее в это поверю, чем в то, что ей просто кто-то помогает.
– Да-а!– протянул Лил задумчиво.– Такая скорее в воду, чем назад вернуться...
– Какая?– Кэйдар чуть глаза сузил, взглянул с подозрением.
– Гордая,– ответ Лила оказался неожиданно простым.– Слишком гордая, даже так скажу: характерная... Чтоб смириться со своим положением в этом доме. Простая наложница...
– Не простая!– перебил Лила Кэйдар, поднимаясь на вытянутых руках.– Она – моя женщина! Она – мать будущего наследника!
– И при всём при этом всего лишь рабыня,– мягко улыбнулся Лил, глядя на Кэйдара чуть исподлобья.– Каково это, быть рабыней, родившись царевной?
– Ага, царевной в крошечном степном племени,– Кэйдар громко хмыкнул, чуть откидывая голову назад.– Знаете, как я думаю, Лил? Родившийся быть рабом станет им рано или поздно!
– А знаете, как я думаю, господин Кэйдар? Раб – это тот же свободнорождённый, только ему не повезло однажды. Он так же чувствует боль, обиду, так же не выносит унижения, может любить и ненавидеть...
Вы же, наверняка, знаете: всё, что она делала, – все её попытки самоубийства – всего лишь месть, месть лично вам, господин. Лишить вас самого дорогого: ребёнка. Она и нужна-то вам лишь только как его мать, не более того. Какая женщина согла-сится на такую роль? Да и вообще, кто стерпит, когда его просто используют?
– Я сломал её гордость! Она сдалась после того ранения кинжалом. Вы сами знаете, вы же ходили к ней. Лечили, беседовали о чём-то.
– Женщину не ломают, её любят,– поправил Кэйдара Лил, тепло и ласково улыба-ясь.– Когда любишь, разве захочется делать любимому человеку больно?
– О чём вы, Лил? В своих чувствах к ней я не признавался. Ирида – красивая жен-щина, не спорю. Она нравится мне, но она всего лишь рабыня, не жена мне.
– Мать Ириды тоже была рабыней-наложницей, а стала царицей. Вы знали об этом? Сама Ирида никогда вам этого не говорила? Видите, царя виэлов это не остановило.
– Не пойму, зачем вообще говорить об этом?– Кэйдар недовольно поморщился.– К чему этот разговор? Эта виэлийка – всего лишь одна из многих. Одна из шести дру-гих наложниц. Я никогда не относился к ней по-другому.
– Она – единственная, кого не устраивала жизнь здесь, её участь, её положение. И она сбежала. Скрылась в неизвестном направлении. Пропала так, что её никто найти не может. Несмотря на объявленную награду. Несмотря на то, что за укрывательство беглого положена смерть.
Она добилась своего,– Лил с улыбкой выпрямился, расправил примятое одеяло.– Лишила вас наследника и при этом сохранила себе жизнь. Она стала мудрее... Такая женщина достойна большего...
"Большего? Что может быть больше, чем принадлежать мне, быть моей рабыней?– Кэйдар с невольной обидой поджал губы, оставшись в одиночестве, задумался над недавним разговором.– Ну, да, конечно, покривил душой. Выделял её из остальных. С самого начал выделял. Ходил к ней чаще всего. Даже вспоминал её чаще других, когда хотелось женщину. Но такая своевольная кому хочешь в душу западёт. Вон и Адамасу тогда тоже понравилась. С первого взгляда. Предложил за неё неплохие деньги".
Но чтобы любить?!
И вообще, что значит – любить?
В одном Айна всё-таки была права, он не знает, что это значит. Даже родительской любви на себе не испытывал ни разу. Матери не помнил абсолютно. Отец, Тот нико-гда не выказывал своих родительских чувств. Он – только Правитель для тебя. И в ответ ты тоже не торопился изливать Ему свои сыновьи чувства. Уважение перед сильным человеком, умным и дальновидным государём, и страх, но это с детства. Да, и ещё однажды возненавидел Его до бешенства, до такой страсти, какая не может долго кипеть в душе, не получая выхода. В таком состоянии люди обычно либо делают непростительную глупость типа покушения, либо смиряются под давлением доводов. Кэйдар смирился. А что он мог тогда сделать, в шестнадцать-то лет? Хотя причина-то какая была. До сих пор, как вспомнишь, зубы сами собой стискиваются до боли в скулах.
Её звали Лика. Золотые искрящиеся волосы, длинные, густые, стеной ниже пояса. Она, вайдарка, носила их распущенными, только перевязывала красной широкой лентой через лоб, чтоб не мешали при работе на кухне. Ходила в коротком паттие, на мужской манер, немногим ниже колена. А когда приказывали переодеться, не свер-кать голыми ногами, стреляла из-под ресниц тёмными дерзкими глазами.
Никто другой не видел в ней этой дикой, вольной красоты. Одну лишь непристой-ность. А ведь она казалась ему, взрослеющему юноше, необыкновенной красавицей. Стройная, с золотистым загаром на открытых гибких руках. О, в этих руках была неженская сила. Кэйдар видел однажды, как эта дикарка ловко кинула нож в смеш-ливого Тира. Раб-истопник издевался над ней, когда та чистила рыбу. Нож воткнулся в дверь у самого лица не потому, что она промахнулась, просто и этого хватило Тиру, чтоб отбить охоту осмеивать странный наряд рабыни.
Она всем казалась легкодоступной, всем взрослым мужчинам, знающим, что это такое – открытая женская ножка с нежно круглящимся коленом. Стоит только руку протянуть...
А он же даже в мыслях такого представить не мог. Для него эта девочка была всем. Ей только любоваться можно было, да и то со стороны.
Со всеми другими Лика держалась строго, не позволяла никаких вольностей, и, лишь встречаясь с ним глазами, теплела взглядом.
Кэйдар днями пропадал на кухне, даже тренировки и конные прогулки забросил. Он от одного присутствия рядом с ней млел от счастья.
Все взрослые вокруг видели и понимали, чтом происходит между этими двумя взрослеющими детьми, впервые столкнувшимися с нежным непорочным чувством юношеской влюблённости. Но дальше этой влюблённости дело не пошло...
Кэйдар в то утро примчался на кухню очень рано, ещё до завтрака. Конечно, они же договорились пойти вместе смотреть на корабли при разгрузке. Даида встретила его взглядом, пригвоздившим к полу, ответила на немой вопрос:
– Её продали. Отец распорядился лично.
А он, глупый, спросил:
– Когда успели?– Не "Как он мог?", не "Почему?", будто это сейчас решало всё.
Да, они попрощались поздно вечером, попрощались как обычно, ведь пережить в разлуке предстояло всего одну ночь.
Отец с утра председательствовал в суде, Кэйдар ворвался прямо в зал с таким кри-ком, почти с мольбой. Но Отец остался невозмутим, приказал охране вывести посто-роннего вон. И только вечером объяснил причину своего решения.
– Ты – сын Воплощённого, возможный Наследник, поэтому должен соответствую-ще оценивать все свои действия и поступки. Думать о любви,– Он первым дал назва-ние всем переживаемым к служанке чувствам,– тебе ещё рано. А хочешь набраться опыта, Я куплю тебе женщину постарше, женщину, способную обучить всему, что необходимо.
Святый Боже, если б он был помладше, он бы расплакался, как позволял себе паца-ном у кормилицы на груди. Сейчас же Кэйдар мог только ненавидеть и страдать от невозможности хоть что-то исправить.
Он до самой зимы мотался по невольничьим рынкам. Искал её. Днями напролёт. Забывая о еде и отдыхе. Возвращался только на ночь, валился без сил на ложе, спал без снов. Она даже не снилась, будто её вычеркнули разом из его жизни.
Только время притупило боль, уменьшило силу отчаяния, помогло преодолеть ненависть к Отцу. Она и сейчас, правда, вспыхивает иногда яркими вспышками, но Кэйдар научился усмирять её.
Да, эта виэлийка напомнила ему ту девочку, и не только внешним сходством, но и всей своей своевольной непримиримостью, вольнолюбием, внутренней свободой и непокорством.
Правда, чувства были уже совсем не те. Времени-то немало прошло, восемь лет. Кэйдар уже научился вести себя с понравившимися женщинами соответственно. Даже силой брать, напором, настойчивостью. Смирять властно, по-мужски, а не по-мальчишески.
Но чувствовал и сам: не хватает чего-то таким отношениям, как если б ел пресный хлеб: с удовольствием, но без насыщения.
Зато одно понял раз и навсегда: никогда не буду вмешиваться в судьбу собствен-ных детей. Пускай живут так, как хотят сами. Взрослому всегда со стороны кажется, что это вмешательство необходимо, что оно поможет преодолеть бомльшую глупость, – неправда. Каждый в этой жизни заслуживает того, чтобы набираться личного опы-та, пускай даже ценой ошибок.
* * *
За месяц своей пока ещё короткой жизни он заметно подрос. Ирида назвала сына в честь отца, собственного отца, Тироном. Конечно, в этом факте был свой определён-ный знак, который сама Ирида увидела не сразу. Ребёнок носил имя деда, который погиб от руки того, кому Ирида была обязана рождением этого ребёнка. Да, Кэйдар убил тогда, в поединке, своего будущего родственника по сыну, своего тестя возможного, потому что ничего между ними общего не было и быть не должно. Чтоб называться друг другу тестем и зятем, надо для начала пройти свадебный обряд, а этого не будет никогда. Никогда!
Ирида даже представить не могла подобного. Что Кэйдар для неё? По его вине пришлось пережить столько боли, унижения, страданий. Его хотелось забыть как можно скорее. Забыть и никогда больше не видеть.
Но это было невозможно. Хотя бы потому, что рядом был его ребёнок. А он с каждым днём всё больше походил на него. Чертами лица, цветом глаз, требователь-ностью крика. Даже сейчас вот, при кормлении, пил молоко с силой, с ненасытно-стью, почти не отдыхая.
Мирна нарадоваться не могла, глядя, как он ест. Проходя мимо с ворохом грязного белья, приостановилась, залюбовавшись, похвалила:
– Хороший мальчик растёт. Мужа порадуешь.
– У меня нет мужа,– Ирида подняла на неё глаза, будто боялась не увидеть ответной реакции.– Мы не были женаты... Он хотел забрать его у меня, сразу же после рожде-ния. Я потому и ушла.
Мирна покачала головой с осуждением. Сказала:
– Неправильно молодёжь живёт. Не по-человечески... сначала свадьбу справляют, потом детей делают...
– Нет, не надо мне такого мужа!
– А что, старый, лысый, безобразный?– скороговоркой на одном выдохе спросила Мирна, ставя корзину на пол.
– Нет, не старый и не безобразный вовсе,– Ирида улыбнулась невольно. Вспомнила своего обидчика и повторила то, к чему пришла сама давно, ещё на корабле посреди моря.– Не всё решает красота лица...
– А что, бил, да?– догадалась Мирна.– Руки распускал?– Ирида не ответила, отвела глаза.– Это плохо, когда грубость себе позволяет. Ведь и не пожалуешься никому. Кто муж для жены? Господин, владыка. Как второй отец.
Когда любит, не позволит себе грубости, это точно.
Им же всем нравится вот так нас держать,– Мирна подняла руку, сжала жилистые пальцы в кулак.– Подчинять себе. Властвовать. Такими их Создатель сделал. А нам, женщинам, что остаётся? Любить их такими, какие есть.
Главное здесь, чтоб уважал! А это дорогого стоит. Мой-то,– Мирна двинула подбо-родком в неизвестном направлении, имея в виду Тутала,– ни разу и пальцем не тро-нул. Уважал. А когда первенца ему, – всё! На руках носить готов был. Дети для них – святое!
И твой изменится, когда сына увидит.
– Не изменится!– Ирида хорошо себе представляла, что такое Кэйдар, потому была так уверена. Он её не простит за этот побег. Сейчас только в руки в нему попади, обо всём забудет. О том, что перед ним всего лишь слабая женщина, не способная дать отпор.
Ирида не верила в какие-то там перемены в характере Кэйдара, слишком уж свежи ещё были в памяти воспоминания прошлого. Да и не собиралась она назад возвра-щаться. Ещё чего! Конечно, он наверняка ищет, из храма не выйдешь. Но поищет и успокоится. Нужно привыкать жить самостоятельно
– Без мужа сложно жить,– Мирна будто мысли её угадала, произнесла со вздохом.– Вдовам пенсия положена. Маленькая, но на хлеб хватает. А ты даже не вдова и не мужняя женщина. Сложно так будет... Тебе, милая, лучше с нами оставаться, здесь хоть крыша над головой. Огородик есть и сад. С голоду не помрём. Для меня ты после всего дороже дочери родной...– перебила саму себя.– А родня какая в городе есть у тебя?
– Нет,– Ирида головой покачала, пересела, укладывая Тирона но бочок, как нужно сразу после кормления.– Нет у меня никого, ни в городе, ни...– Не договорила, при-молкла, закусив губу.
– Ничего!– Мирна ласково потрепала Ириду по голове, убирая пальцами волосы, падающие на склонённое лицо.– Вместе проживём!– рассмеялась очень тихо, подхва-тывая корзину с грязной одеждой.– Он спать сейчас будет, а мы стирать пойдём, правда?
Ирида улыбнулась в ответ, вставая.
* * *
Этот сухорукий чёрт взъелся на него с самого начала. Не ясно, почему. Сам Айвар повода не давал. Ничем из остальных не выделялся. А тот поединок? Но ведь сам же выдернул, похвастаться хотел своим мастерством. Но и отомстил соответствующе. Чего тогда ему ещё надо? Нет же, придирается ко всему. Не так и не там стоишь, неправильно двигаешься, не так выносишь и держишь руку. И чуть что – бьёт своей палкой прямо по рукам, знает, где больнее всего.
