Текст книги "Рифейские горы (СИ)"
Автор книги: Александра Турлякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 52 страниц)
_______________
Чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд, Айна тут же открыла глаза, просну-лась неожиданно. Лидас сидел полубоком на краю ложа, в ногах, смотрел серьёзно, без тени улыбки, чуть склонив голову к левому плечу.
– С добрым утром,– поприветствовал первым, но лицо и взгляд остались прежними, ни чёрточки не смягчилось.
– Ты... что здесь...– Айна всеми силами старалась выглядеть спокойной, думала лишь об одном: не выдать себя ничем не выдать. Украдкой глянула по сторонам: ни следа присутствия другого мужчины в спальне, даже одеяло с левой стороны ложа расправлено и выглядит нетронутым. Успокоилась немного, но сердце продолжало бешенно колотиться. Такого ужаса Айна ещё ни разу в жизни не испытывала. Когда он ушёл? Почему я ничего не слышала?
– Вообще-то я у своей жены, и вопрос, что ям тут делаю, неуместен,– Лидас чуть качнулся вперёд, будто придвинуться хотел поближе, но просто потёр пальцами шрам на горле.
"Да он же пьян! До сих пор не протрезвел,– отметила Айна с облегчением.– Потому и храбрый такой. Заговорил таким тоном..."
– Ты ещё пьян. Пойди проспись,– Айна чуть повысила голос, до той ноты, после которой Лидас обычно повиновался беспрекословно.
– Давно он ушёл?– Лидас будто и не услышал её. Не готов он был подчиняться.
– Ты что? Ты о ком вообще?– Айну больше последнее разозлило, чем какие-то подозрения. Она сидела на ложе, придерживая одеяло одной рукой у груди, прядки волос падали на открытые плечи, чёрные на белой коже, они змеились, чуть завива-ясь.
– Я знаю. Мне уже сказали. Он только после второй стражи ушёл.
– Ты про Адамаса, что ли?– догадалась Айна, рассмеялась с внутренним облегчени-ем.– Что за чушь?! Как ты мог вообще заподозрить такое?! Ты, видно, выпил лишне-го...
– Ну да! Думаешь, я забыл, как вы в первый раз переглядывались? Думаешь, я не видел, как ты на него вчера за ужином смотрела? Я всё видел!
– Ах ты, Отец-Создатель!– ревность Лидаса веселила Айну ещё больше тем, что направлена она была совсем не на того. Но не меньше её удивлял и тон, каким гово-рил с ней тихоня Лидас. И откуда что взялось?– Примеряла собака волчью шкуру...
Иди-ка ты лучше отсюда. Ведь сам же потом прощения просить будешь.
– Мужа из спальни гонишь?– Лидас пересел поближе, взглянул исподлобья. Нет, он был не настолько пьян, каким показался поначалу. Но сердит, раздражён и обидчив, что бывало с ним частенько с тяжёлого похмелья. Наверняка, и голова болит зверски.
Сам виноват! Нечего пить было. Силой же никто не наливал.
– Иди поспи, потом приходи, поговорим. Тогда и претензии выскажешь. А сей-час...– Айна выбросила руку, пытаясь оттолкнуть Лидаса от себя толчком в грудь, но тот поймал её за запястье, потянул на себя, прижавшись к щеке губами, зашептал:– Чужому можно, да? Пользуешься тем, что он гость, и я не могу наказать его...
– Пусти!– Айна вырвала руку довольно легко, откачнулась назад, натягивая сполз-шее одеяло.
– О, раньше ты меня не стеснялась,– заметил Лидас с усмешкой.
– Иди отсюда! Хочешь, я слуг позову? Тебя силой уведут,– Айна сохраняла при-вычную властность в голосе, но сама немного запаниковала. Лидас впервые вёл себя вот так, настойчиво, почти агрессивно. Неужто всё дело в ревности?
– Я ведь знаю, чего ты хочешь. Я знаю, что тебе нравится. Тебе сила нравится. Нравится, когда больно, когда подчиняют. Так ведь?– Лидас рывком дёрнул одеяло на себя. Айна взбрыкнула с испуганным визгом, пытаясь оттолкнуть мужа ногой, но промахнулась и упала на спину...
– Ну, будешь звать на помощь?– Лидас приподнялся на локтях, чуть-чуть уменьшая тяжесть тела.
– Варвар. Дикарь бешенный,– Айна обиженно поджала исцелованные до боли гу-бы.– Для таких дел ночи созданы.
– Ничего. Я и ночью приду,– Лидас перекатился на спину, поправляя на себе пат-тий.– Ты же скучала по мужу, правда?
– Да иди ты к демонам,– Айна отвернулась, натягивая на себя одеяло, устало при-крыла глаза, даже не стала упираться, когда Лидас, приобняв её за плечи, оставил на губах короткий благодарный поцелуй.
* * *
Ирида заподозрила что-то неладное позднее, чем в первый раз, поняла, что забере-менела снова не по собственным ощущениям, а по тому новому к себе отношению со стороны Альвиты и её прислужниц.
После выздоровления прогулки разрешили вместе с остальными девушками, сей-час же из комнаты выпускали только рано-рано утром или поздно вечером, так, чтоб никому лишний раз не попадаться на глаза.
Альвита знала, как наказывать своих подопечных за строптивость, Ириду она нака-зывала полным одиночеством. Даже господин Кэйдар перестал приходить в её ком-нату, хотя его-то ей меньше всего хотелось видеть.
Приступы слепого отчаяния и бессилия перемежались состоянием полной апатии и равнодушия. Разве можно что-то сделать, когда за каждым шагом следят? Осматри-вают одежду, проверяют комнату, даже есть приходится в присутствии двух служа-нок. Ножа не припрятать: они, забирая посуду, всё пересчитывают, а потом доклады-вают Альвите.
О, Альвита! Её Ирида особенно ненавидела. Про неё говорили, она вольноотпу-щенная, из наложниц самого Правителя, но предпочла остаться здесь, управительни-цей на женской половине Дворца, домой, получив свободу, она вернуться не захоте-ла.
Глядя на эту женщину, Ирида невольно задавалась вопросом: "А куда пойдёшь ты, когда получишь свободу?" Кэйдар обещал отпустить, если родится мальчик. Даже если он когда-то родится, то куда идти? Дома же нет! Никого больше нет! Ни отца, ни брата, ни мужа. Ни одного виэла из твоего племени не осталось. Ни одного род-ного лица в этом мире. Для чего тогда жить? Для кого? Для Кэйдарова змеёныша? Ну, уж нет! Я задушу его своими же руками, если он всё же родится, а потом убью и себя.
Брошусь с лестницы! Есть откажусь! Удавлюсь! Хоть как, но он не получит своего.
Думая о своём положении в этом доме, о своём будущем, Ирида невольно начинала плакать. Слёзы отчаяния и злости страшнее слёз горя, они не приносят облегчения и успокоения, они лишь на время помогают забыться сном, не дающим покоя.
Ирида молилась Матери-Создательнице, просила у Неё невиданного: смерти для ещё не рождённого ребёнка и для себя.
Нет худшей доли: дожить до минуты, когда смерть кажется избавлением от мук жизни.
Но даже Богиня-Мать не слушала её, отказывала в исполнении единственной просьбы.
Ирида продолжала жить. Похудела, подурнела, по мнению служанок и самой Аль-виты, но жила.
Несколько попыток самоубийства удалось пресечь в первый месяц весны.
Сначала виэлийка чуть не прыгнула со второго этажа галереи, но её успели остано-вить, и Альвита после этого запретила всякие прогулки для неё. Полутёмная комнат-ка с заколоченным окном стала для неё как тюрьма для преступника.
Вторая попытка убить себя была более удачной. Ирида разорвала одно из своих платьев на полосы, тайком сплела верёвку и повесилась на потолочном крючке, куда в другие времена вешали на цепях чаши с живым огнём для тепла и света. Но рабы-ня-надзирательница вовремя подняла тревогу. Виэлийку спасли, и даже на беремен-ности это никак не отразилось.
Альвита отдала следующий приказ: сменной одежды рабыне не давать ни под каким предлогом. Одно лишь платье без пояса и нательной нижней рубашки разре-шалось носить ей. А постельное тоже на день уносили, оставляли тюфяк и подушку.
В другой раз Ирида расцарапала себе вены на руках застёжкой от платья, но и тогда служанки оказались рядом.
Альвита запретила ей пользоваться пряжками, углы платья на плечах Ирида стала связывать узлом, но желания сделать по-своему не умерила.
Никогда ещё Альвите не было так сложно на своей должности. Конечно, не будь Кэйдар так заинтересован этой девчонкой, можно было бы наказать её как-то по-строже. Но и не забывать одного: наложница господина не должна получать увечий, её нельзя отправить на порку, как любую другую рабыню. Хотя именно такой приказ Альвите хотелось отдать всё чаще. Но поможет ли плётка тогда, когда даже боль от раздираемых иглами застёжек рук не останавливает?
Вредная своевольная виэлийка! Не даром царская дочка. Потому и нравится Кэй-дару. За своё упрямство, за свой дерзкий характер, за несвойственное другим рабы-ням непокорство и своеволие.
Главное, несмотря на все попытки убить себя, ребёнок с неменьшим упрямством продолжал жить внутри её живота и рос в соответствии со всеми сроками.
* * *
Вира получила на свадьбу от своей госпожи ценные подарки: по два серебряных и золотых браслета, застёжки к свадебному платью и дорогущее ожерелье с жемчужи-нами. Оно особенно хорошо смотрелось на смуглой коже тёмно-русой девушки.
Её же Судас был рад главному подарку: вольной.
Приятно, когда можешь доставить кому-то радость. Вира же в день свадьбы выгля-дела не просто радостной, она была счастлива и этим счастьем даже Айну заразила.
Но после праздника опять наступили будни. Айна заскучала без своей верной служанки. Лидас купил другую рабыню, сделал подарок, но в таком деликатном деле, как приобретение прислуги, он вообще не разбирался. Новая девушка, Утта, утверждала, что она виэлийка, из приморского посёлка, и была она захвачена мор-скими пиратами. Как аэлийку её должно было бы выкупить на свободу государство, ведь по закону, аэл не может быть рабом, но никто из родственников не обратился с жалобой о пропаже, и свидетелей не нашлось.
Утта упорно верила, что рано или поздно она получит свободу и вернётся в своё рыбацкое селение, и эта вера делала её заносчивой и грубой. Она позволяла себе то, что выводило Айну из себя: примеряла украшения и одежду, грубила в ответ на приказы, ворчала и жаловалась, постоянно опаздывала, а потом ещё и пререкалась в ответ на упрёки.
Айна приказала купить себе другую служанку, постарше, но и эта не отличалась расторопностью, и однажды из-за своей невнимательности и вечной сонливости обожгла госпожу щипцами при завивке волос, чем привела Айну в ярость. Тут и Лидасу досталось, и самой служанке.
Впервые за прошедшие полгода Айна впала в депрессию. Дожди, ветер и сырой снег не действовали на неё так угнетающе, как апрельское солнце, тепло и цветение остролистника. А тут ещё и Лидас стал пропадать днями и даже неделями на стройке поместья. Всё бы ничего, но он и Айвара забирал с собой.
Айна скучала. Единственное, чем она себя занимала, был поиск подходящей слу-жанки, а потом – страшные ссоры с ними, и подбор новой кандидатуры.
Всех их привозил с рынка Лидас, но очередная и самая длительная размолвка с мужем вызывала у Айны отвращение ко всему, что он делал.
Айна даже прогулки по саду прекратила, потому что пряный запах остролистника вызывал у неё тошноту и головокружение.
Единственной отрады, способной поднять настроение, не было рядом. А он, глядя, как она мучается и страдает, обязательно бы пожалел, выслушал бы, развеял тоску и скуку. Но Лидас, этот Лидас всё делает назло, даже рабынь покупает одну вредней другой. Неужели всё в этом доме нужно делать своими руками?
* * *
Отец за зиму ещё больше похудел и осунулся, даже приход весны не улучшил Его состояния. Болезнь не хотела проходить сама собой, и лечением Воплощённого занялись лучшие врачи. Кэйдару же пришлось взять на себя бомльшую часть прави-тельственной документации и деловой переписки. С бумажными делами лучше всего справился бы Лидас, но он, так не кстати, уехал из города.
И вот теперь Кэйдару каждое утро доставляли в рабочий кабинет кипы исписан-ных дощечек с письмами, отчётами, приказами, постановлениями и распоряжениями. Многие из них надиктовывал Правитель, но указ без письменной формы и прави-тельственной печати не имел нужной силы и надлежащего влияния.
Какая тоска, прямо-таки смертельная тоска!
Кэйдар потёр лицо ладонями, убирая со лба спадающие вниз пряди волос,– "Будь оно всё проклято!"– откинулся в кресле, давая усталой спине расслабиться.
Лидас – счастливчик! Может заниматься тем, что ему нравится.
Сейчас бы на коня – и загород! Чтоб на полном скаку по дороге, мимо остролист-ника. Да, он уже цветёт, а ты ещё ни разу не был на охоте. Не даром говорят: за иглы остролистника зацепилось лето. Через неделю зацветёт каштан, вишня, зазеленеют виноградники. Что может быть лучше весны?!
А ты теряешь такие дни и киснешь в четырёх стенах. Неужели в этом и заключают-ся все прелести жизни властелина и Правителя? Ну, уж нет! Всех разгоню к демо-нам!..
Он рассмеялся, запрокидывая голову. Да, к демонам этих писарей и секретарей. Всю эту бюрократию!
В дверь кто-то постучал, предупредительно и одновременно торопливо.
– Я занят!
Но дверь уже открылась. При виде Альвиты Кэйдар вздохнул, нахмурился недо-вольно, не скрывая вопроса, легко читающегося на его лице: "Ну, что ещё там?.."
– Господин, она отказывается есть...
– Я же уже сказал: кормите силой! Даже разрешил связывать...
– Мы так и кормим,– Альвита поджала губы. Она уже сама порядком устала от частых визитов к господину Кэйдару, от его вечного раздражения и недовольства, устала от выходок строптивой наложницы. Но любое нововведение и тем более ужесточающее правило должны приниматься лишь с ведома хозяина и господина.– Её держут, её связывают, но после она сама вызывает у себя рвоту. Я же не могу держать её связанной постоянно. В её положении это вредно.
Кэйдар задумался. Уж если всегда сдержанная Альвита позволяет себе такой тон, то дело приняло серьёзный оборот.
– И что я должен сделать?– Кэйдар усмехнулся, потирая пальцы и разглядывая аккуратно подрезанные ногти.
– Я не знаю, господин,– прямота Кэйдара озадачила Альвиту сильнее, чем встреч-ный взгляд, брошенный исподлобья.– Может, хотя бы поговорить с ней, пообещать что-нибудь...
– Я уже однажды обещал ей свободу. Та сама видишь, какой ответ последовал.
– Но, господин! Я вообще в отчаянном положении. Я впервые столкнулась с таким непонятным упорством, с таким упрямством... Это нездоровое желание убить себя, прямо-таки маниакальное...
Кэйдар опустил голову, задумался, и тут спросил вдруг:
– Сколько ей ещё ходить?
– Она только на пятом месяце, если верить моим расчётам. Как раз половина срока.
– Ладно,– Кэйдар поднялся.– Пойдём.
___________________
Он остановился у порога, быстрым взглядом окинув комнату. Застал за завтраком.
Виэлийка сидела в глубоком кресле с высокой спинкой. Руки за запястья и до са-мых локтей обмотаны широкими полосами мягкой ткани и накрепко привязаны к подлокотникам. Запрокинутая голова, так, чтоб тяжело было держать челюсти плот-но стиснутыми. Одна из служанок придерживала виэлийку ладонями за голову, не давая отворачиваться от каждой протягиваемой ложки с жидкой кашей.
Так он выглядит – завтрак насильно.
Кэйдар чуть глазами повёл – обе рабыни без единого звука моментально покинули комнату. Подошёл к креслу. Виэлийка сидела, низко опустив голову. Длинные воло-сы собраны в косу, но выбившиеся пряди отросшей ещё больше чёлки почти полно-стью скрывают лицо.
Кэйдар видел, как при его приближении ещё сильнее напряглись её руки в попытке освободиться. Побелевшие от напряжения пальцы стиснулись в кулаки.
– Ну, и как я должен всё это понимать?– Первым спросил Кэйдар. Он стоял, скре-стив на груди руки. Во всей позе – властность, сила, воля. Он не терпел неповинове-ния. Что для него какая-то виэлийская девчонка, будь она хоть трижды царского рода?
– А что? Вам что-то не нравится?– Ирида выпрямилась, глядя на него с яростной усмешкой, у самой на губах свежая кровь, видимо, получила от служанки.
Кэйдар не видел виэлийку с тех самых пор, как его известили о её беременности, был, правда, в курсе всех дел. Ему даже докладывали, что его любимица сильно подурнела, что суицидальные попытки не прошли даром, да и беременность развива-ется тяжело. Да, похудела, аж скулы обострились, и губы припухшие, искусанные и бледные. Но глаза всё те же: ярко-синие, огромные, насквозь прожигающие, и в них – нескрываемая, живо осязаемая ненависть.
Впервые Кэйдара кто-то так сильно ненавидел: до дрожи, до бешенства, когда один только вид вызывает легко читающееся желание – вцепиться в горло и грызть, грызть.
– Не нравится. Мне многое не нравится.– Кэйдар двумя пальцами поймал её за подбородок, ладонью другой руки стёр с губ кровь. Девчонка извернулась, чуть не схватила за пальцы зубами, прошипела всё с той же ненавистью:
– Не смейте... прикасаться...
Кэйдар успел отдёрнуть руку, замахнулся для ответной пощёчины, но ударить не решился почему-то.
Виэлийка своей яростью, своим безумным блеском в глазах напоминала дикую степную кошку, пойманную в капкан: рвётся из пут, задыхается, шипит и кусается, с ненавистью глядя на протянутую руку. Интересно укрощать такого зверя. И чувство опасности не покидало Кэйдара. А главное – удовлетворение при мысли о том, что сумел-таки овладеть ей и даже ждёшь от неё ребёнка.
– Ты ведь мне мстишь, мне лично, при чём тут тогда этот ребёнок?– Кэйдар схватил её за плечи, встряхнул, выкрикнул в лицо.– ОН – тут при чём?!
Виэлийка вспыхнула, по бледным щекам красные пятна пошли, смотрела, глаз не отводя, даже не моргая.
– Плохо, да? Плохо, после того, когда все вокруг каждому желанию потакают?– она усмехнулась, чуть прищурив глаза, а усмешка злорадная, мстительная.
– Дрянь!– Кэйдар оттолкнул виэлийку, больно отшвырнул на спинку кресла, сам выпрямился, стоял, тяжело дыша, стиснув кулаки до боли в суставах, приказывал себе мысленно: "Спокойно! Спокойно! Держи себя в руках!"
– Он мой, я ведь так когда-то говорила. Мой, пока он во мне. Попробуйте – возьми-те! Даром отдам! Но не вам, господин Кэйдар.– Ирида улыбалась, вызывающе вздёр-нув подбородок.
– Он всё равно родится, как бы ты ни противилась. Убить его я тебе не позволю. Что хочешь, делай, не позволю. Это не тебе решать.
– Ну, это мы ещё посмотрим.– Ирида сидела, упрямо нагнув голову, выставив высо-кий светлый лоб, дышала так, что волосы прядочками в разные стороны развева-лись.– Не получится сейчас, получится позже, когда родится... Жить я всё равно ему не дам... Такого одного в этом мире хватит...
Кэйдар рассмеялся, аж чуть назад качнулся на пятках, сел вдруг рядом с креслом на низенький стульчик-подставку.
– Так ты считаешь меня таким страшным злодеем? Прямо-таки злобный демон в человеческом обличии.– Чуть подался вперёд, заглядывая рабыне в лицо.
– А разве нет?– Ирида отпрянула, отклонилась настолько, насколько позволяли узлы на руках, лицом скривилась, как от отвращения.– Мне даже вид ваш противен...
Кэйдар рассмеялся снова, накрыл ладонью её сжатую в кулак руку.
– Разве я недостаточно симпатичен для тебя? Не настолько молод? Разве я плохой воин? Разве тебе ни разу не было со мной приятно?
– Нет!!!– выкрикнула прямо в лицо, дёрнулась в бесполезной попытке стряхнуть с себя его руку.– Каждый миг, вместе проведённый, проклинаю...
– Почему?– Кэйдар искренне удивился, смотрел, улыбаясь, изогнув левую бровь.– Конечно! Я же убил твоего отца, брата, жениха, вернее, мужа. Я сделал тебя своей рабыней. За это впору возненавидеть. Но я сохранил тебе жизнь. Я мог бы приказать утопить тебя ещё после того раза, с кинжалом. Я позволил тебе жить, в отличие от большинства других женщин твоего селения. А ведь никто тогда не знал, что ты дочь царя. Ты могла бы жить лучше любой другой на этой половине Дворца, то, что с тобой сейчас происходит, полностью твоя вина. Я не терплю упрямых, тем более, если упрямством отличается мой раб.
– Мне не нужна такая жизнь,– голос Ириды стал спокойнее, и дыхание – будто чуть ровнее.– Любой человек имеет право умереть тогда, когда сам этого хочет...
– Твоя жизнь мне принадлежит, только мне и решать, когда ты умрёшь,– Кэйдар скривил в усмешке тонкие губы, сидел, свесив руки меж колен.– Тем более, ты но-сишь в себе моего ребёнка...
– Он – мой!– она снова голос повысила.– Только мой, и ничей больше...
– Дети – собственность отца, таков наш закон. Другой закон гласит: ребёнок раба принадлежит господину. Разве у вас, у виэлов, не те же законы?– виэлийка не ответи-ла, промолчала, будто не расслышала, но брови нахмурила и губы поджала.
– Но я обещал тебе однажды: если родится мальчик, ты получишь свободу. Сразу же уйдёшь, когда сможешь или захочешь. Я не буду препятствовать. Помнишь? Я всегда держу слово.
– Я уже тогда вам ответила, мне не нужна свобода такой ценой. Я не позволю, чтоб от меня родился такой... такой...– Ирида не договорила, смолкла, не зная, какое слово подобрать,– гадёныш.– Нашлась-таки, что сказать.
Кэйдар невольно вздрогнул. Это слово его как хлыстом ожгло.
– Прекрасно! Другая вымносит наследника для меня с превеликой радостью. Ты не единственная, ты это знаешь.
– Тогда, может быть, меня наконец-то отпустят? Перестанут унижать?– Ирида рванулась обеими руками, смотрела мимо Кэйдара. Тот тоже поднялся, как будто уходить.
– И ты думаешь, я позволю тебе жить у меня бездельницей? Разрешу жить в своё удовольствие? Публичный дом – лучшее наказание для строптивых и вредных ра-бынь. Там у тебя таких, как я, будет десяток за ночь. Заодно и от живота помогут избавиться...
"Подлец! Подлец, гад и сволочь!"– Ирида смерила его таким взглядом, что большо-го труда не составило прочитать её мысли. Но Кэйдар в ответ лишь рассмеялся, к подобным взорам он уже привык за свою жизнь.
– Тебе решать! Ты же хотела этого: решать за себя сама!
Ирида опустила голову, молчала долго, а потом произнесла чуть слышно:
– Развяжите меня.
В этих словах слышалось согласие, и покорность. Кэйдар потянул кинжал из ножен на поясе. Какие-то двадцать минут назад он им же письма вскрывал, ломал печати, сейчас же легко переремзал ленты, намертво притягивающие руки виэлийки к подло-котникам кресла.
– Мне не нужны глупые выходки, но нужен здоровый наследник.– Протянул рабыне чашку с остывшей кашей. Прежде чем принять из его рук свой завтрак, Ирида бро-сила на Кэйдара долгий протестующий взгляд.
– Ну?
Опустила глаза, со вздохом взяла чашку в одну руку, ложку – в другую, зачерпнула разваренное на молоке просо. Кэйдар отвернулся к столу, скрывая довольную улыб-ку. Главное, – знать, на чтом надавить, и любой, будь он хоть каким упрямцем, сделает так, как захочешь. Порка – хорошее средство, но и она не со всеми и не всегда помо-гает.
А кормит её Альвита не особо, – перевёл глаза на стол. Конечно, свежие фрукты сохранить до весны большая проблема, но ведь даже изюма нет, нет компота из сушёных ягод и фруктов – основного питья простых крестьян. Одна лишь каша и вода, чуть подкрашенная вином.
Надо будет сказать, чтоб разнообразили стол. Наследник должен родиться здоро-вым и крепким...
Он стоял к наложнице спиной, задумался над своими мыслями и даже не услышал ни движения, ни шороха одежды – вообще ни звука! Но почувствовал зато прикос-новение к ножнам у пояса – обернулся стремительно.
Виэлийка уже была на ногах, стояла за спинкой кресла. Кэйдар изумлённо бровями дрогнул, повёл подбородком, невольно улыбаясь:
– Ты что?..
– Не подходите!– девчонка отступила ещё на шаг, так, чтоб кресло оставалось меж-ду ними, смотрела настороженно, следила каждое движение своего господина.
– Что за глупости? Что за выходки опять? Ведь ты пообещала...
– Я ничего никому не обещала! А уж вам-то – тем более!– она осторожно пятилась спиной к стене – не к двери, и это немного успокоило Кэйдара. Куда она денется отсюда? Главное – не дать ей в коридор выскочить. А то вдруг опять попытается с лестницы сигануть.
– Я не буду тебя наказывать, если ты вернёшься на место.– Кэйдар выбросил руку пальцами в сторону кресла, туда, где на подлокотнике одиноко примостилась полная чашка. "Паразитка! Она и ложки не съела... Обманщица! Ну, подожди!"– шагнул к виэлийке, обходя кресло.
– Я сказала, не подходите!– выкрикнула Ирида голосом, готовым сорваться на истеричный вопль. Упёрлась спиной в стену между углом и заколоченным окном. Только в эту минуту Кэйдар заметил в руке рабыни свой кинжал. "Нет! Быть такого не может! Чтобы дважды на одну и ту же уловку..." Вскинул руку – точно! Ножны пустые. Вот ведь дрянь и обманщица!
– Ну и что ты собираешься с ним делать? Это не детская игрушка...
– Не надо! Я знаю, чтом это такое.– Кинжал она держала, как все женщины: острием на себя. Ни опыта, ни умения – ничего! Одно лишь желание запугать.
– Отдай его! Просто брось мне под ноги!– коротко и властно приказал Кэйдар.– И я не буду тебя наказывать. Забуду – обещаю! Ты же всё равно сбежать не сможешь. И мне ничего сделать не сможешь. Так что давай без глупостей.
Она стояла так, что Кэйдар мог видеть её всю с головы до ног. Босая, в простом платье из грубой некрашеной ткани, без пояса, без всяких украшений, а на плечах даже не бронза застёжек, – простые узлы. Открытые руки, выступающие ключицы. Похудела сильно, озлобилась, но красивой быть не перестала. Наоборот! Этот про-тест и упорство делали её ещё более притягательной. Притягательной, несмотря на заметно округлившийся живот, выступающий вперёд.
– Отдай мне кинжал! Обещаю: тебя никто больше не обидит. Ты получишь нор-мальную одежду. Будешь гулять, когда и сколько захочешь. Будешь есть, что хо-чешь. Только отдай!– Кэйдар сделал ещё один шаг, уверенный, что виэлийка сама бросится ему навстречу, внутренне приготовился к броску с кинжалом: чуть выста-вил правую руку, закрываясь локтем левой. Неопытный, но отчаявшийся человек иногда способен на неожиданности.
Виэлийка никак не отозвалась на его слова, только вздохнула глубоко, будто ре-шимости набираясь, выбросила вдруг повыше руку с кинжалом.
– Нет!!! Нет!! Не надо!..– Кэйдар догадался моментально, ЧТОм сейчас будет, прыг-нул вперёд. Но не успел. Кинжал вошёл в живот. Правда, не очень глубоко: Кэйдар перехватил руку, рывком дёрнул рукоятку на себя. Закричал так громко, как никогда ещё не кричал.– Врача!!! Врача сюда!
Отец-Создатель! Зачем?! Вот ведь дурочка!
Подхватил обмякшее, бесчувственное тело, бережно и осторожно задавив ладонью и тканью скомканного платья пульсирующую кровью рану, уложил виэлийку на пол, зашептал в отчаянии:
– Зачем? Зачем же так-то?..
Альвита появилась на пороге стояла, ухватившись ослабевшими пальцами за двер-ной косяк.
– Мать-Кормилица! Это что ж такое, господин? Опять, что ли?
– Врача, Альвита!! Врача немедленно!– крикнул ей Кэйдар.
* * *
Лил аккуратно вытирал руки очень мягким полотенцем, хорошо впитывающим воду.
Кэйдар стоял чуть в стороне, ждал спокойно, пока врач начнёт говорить первым. Ждал, хотя внутренне издёргался весь. Мучился, метался, пока шла операция, но сейчас старался сохранить на лице спокойное выражение господского хладнокровия.
– Она оказалась не так глубока, как мне подумалось вначале. Я всё хорошо обрабо-тал, аккуратно зашил, но шрам останется. Извините, но лучше уже не получится...
– А как ребёнок?– перебил Лила Кэйдар.
– Вам повезло, господин. Ребёнок жив и здоров,– Лил улыбнулся,– уже толкается.
– Толкается?– Кэйдар опешил.– Как это?
– У вас столько детей было и есть, господин, вам, что, ни разу не доводилось по-держать ладонь на животе будущей матери?– Лил усмехнулся мягко, но это не поме-шало Кэйдару уловить упрёк в его словах.
– Мне приносили их уже после родов.– Ответил Кэйдар, недовольно прикусывая нижнюю губу, похолодел взглядом.
– Она – очень слабенькая девушка. Так похудела за эти пять месяцев. Уж не знаю, как роды перенесёт. Если, конечно, после всего этого не случится выкидыш. Сейчас только время покажет... А упрямства ей не занимать, должна выкарабкаться. Тща-тельнейший уход, хороший сон, сытная еда и никакого беспокойства. Пусть спит как можно больше.
Кэйдар молчал, но видно было, слушает внимательно каждое слово. Лил добавил, уже перед самым уходом:
– Вам и вправду повезло, господин. Вам и вашему ребёнку... Если бы удар был нанесён чуть пониже и обеими руками... Но она такая слабая, одни кости...
Я буду приходить на осмотр почаще, раза два в день. И сегодня зайду, ближе к вечеру. Сейчас она спит, и это к лучшему. Проснётся – всё забудет. Успокоится.– Опять улыбнулся.
* * *
– Она буквально с час, как пришла в себя.– Сообщила Альвита, ответив на привет-ствие Лила коротким кивком головы, только длинные серьги – дорогие, из золота, с зелёным камнем, – качнулись, преломляя солнечный лучик.– Отказывается есть, никого не хочет видеть. Плачет. Даже пыталась сорвать повязку: пришлось привя-зать за руки к кровати...
– А как самочувствие? Жар так и держится? Схватки не наблюдались?– Лил в ответ на сообщение недовольно поморщился, сказанное управительницей его не обрадова-ло. Он прошёл вперёд, шагнул за дверь, предупредительно раскрытую перед ним одной из рабынь-служанок.
Хорошо. Сделали, как распорядился. Альвита позволила раскрыть окно, но остави-ла решётку. Переплетение металлических листьев и стеблей не мешало, правда, слышать шелест садовых деревьев и кустов. И свет проникал в комнату свободно. По гладко отполированному полу скользили зайчики, дробились при малейшем ветерке в кронах деревьев.
И ложе перенесли в другой угол, поставили так, чтоб легко виделся сад из окна, стоит лишь глаза открыть.
Виэлийка лежала, не отрываясь глядя в окно, казалось, и не заметила прихода Лила, но он видел: глазами в его сторону повела, хотя голова, чуть склонившаяся к левому плечу, осталась неподвижной.
– Со дня на день зацветут вишни, абрикосы и персики. А яблони цветущие ты ви-дела? Наверняка, нет.– Лил улыбнулся, осторожно усаживаясь на край ложа.– Обидно смотреть на такое из окна...
– Что вам нужно?– Ирида резко перевела на него взгляд.– Что вам всем от меня нужно?– Дёрнулась, пытаясь сесть, но помешали верёвки на запястьях. Упала голо-вой в подушку.
– Тише! Тебе нельзя напрягать брюшные мышцы,– Лил положил прохладную мяг-кую ладонь на лоб, проверяя температуру, – Ирида протестующее мотнула головой, но глаз не открыла.– Жар не спадает. Я принёс самые лучшие снадобья...
– Зачем вы это делаете? Неужели не ясно, я не хочу жить?!.. Зачем вы заставляете меня жить? Вы постоянно мешаете мне!– она выкрикнула все свои упрёки Лилу в лицо и опять отвернулась, всем видом показывая, что не хочет никого не видеть, ни слышать.
– Я – врач, я должен помогать людям.– Заговорил Лил, оправившись от смущения.
– Мне не нужна ваша помощь! Даже так скажу: ваша помощь мне меньше всего нужна.– Щёки Ириды горели нездоровым румянцем, слабый голос, поднимавшийся чуть выше шёпота, всё же звенел от гнева, и глаза сверкали яростью.
– А ему?– Лил с осторожной улыбкой положил чуткие пальцы на её живот, прикры-тый одеялом. Ирида со стоном втянула воздух сквозь разжатые зубы.
– Это его ублюдок... Он готов на всё ради него. Ему обидно будет, если он его лишится...– ответила не сразу и смотрела мимо Лила. Жгучей ненавистью горели её глаза, и дрожал голос.
