сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 47 страниц)
«Скука – это, несомненно, одна из форм тревоги, но тревоги, очищенной от страха. В самом деле, когда скучно, то не страшишься ничего кроме самой скуки» (Эмиль Мишель Чоран, «Признания и проклятия»). Бег от скуки приводит к счастью, а в идеалии – суметь невозможное: всё-таки суметь убежать. Более тонко суть скуки передаёт её украинское значение – «нудьга», от слова «нудить», или что более верно – от слова «нужда». То есть скучать – испытывать нужду, какую-либо потребность – здесь кроется наш великий двигатель жизни и пастбище всех человеческих идей. И.., всё от скуки... Понимаете, я, как и вы, «я развитой человек, читаю разные замечательные книги, но никак не могу понять направления, чего мне собственно хочется, жить мне или застрелиться» (Епиходов). И в этом невидимом выборе каждый утешается собственной пилюлей, дающей отсрочку. Но всё это не главное. А главное то, что мы знаем, что «концов счастливых не бывает. Если счастливый, это не конец» (Михаил Жванецкий). Я люблю сравнивать смерть с испарением из чаши воды при нагреве и её превращением в пар. Вроде та же вода, её не стало меньше или больше, она не состоит из чего-то другого, а всё из тех же телес мира... Но она всё же уже другая, другое её состояние, и пройдя некоторый цикл, снова однажды станет жидкой. От того как вода «умрёт», от причины, чаще от неё самой не зависящей, вытекает то, чем она будет после «смерти», если застынет – будет твёрдым льдом, если сгорит – будет лёгким паром. Но всё это, в конечном счёте, не важно, вода всё равно никуда не денется и так и будет крутиться-вертеться, очищаясь от одного мусора, и приобретая другой. И телеса мира, и душа также имеют разные свои состояния. Возможно, умерев, ты прорастёшь травой, распадёшься на тысячи сознаний, или развеешься ветром, – не знаю. Но всё это не главное. А главное то, что мы знаем, что «всё всегда заканчивается хорошо. Если все закончилось плохо, значит это еще не конец» (Пауло Коэльо).
Чтобы узнать внутреннюю природу чего-то сущего, нужно просто оставить его в покое и в родной среде, и посмотреть чем оно будет заниматься. «Для того чтобы человек был счастлив в жизни, его родители должны были понять, за чем ему нравится наблюдать в детстве. Вот, за чем ребенку нравится наблюдать в 4-5 лет, то и есть его призвание. Одному нравится наблюдать, как растворяется сахар в стакане, он может часами сидеть, кидать его в воду и смотреть на процесс растворения, а другому ребенку нравится смотреть, как люди разговаривают. Что подтверждает вывод, который я сделал в предыдущей книге «Как не стать врагом своему ребенку»: призвание – желание, которое надо угадать у ребенка. И когда ты становишься взрослым, надо слышать свои желания, но уметь отличать их от прихоти. В «психофилософии» есть подсказки, как отличить одно от другого. Прихоть – это то, что «было бы неплохо», а желание – то, «без чего я не могу». Вот если ты понимаешь, что ты хочешь того, без чего ты не можешь, желанию надо подчиниться» (Андрей Максимов о педагогике Песталоцци). Существует старая поговорка: «Дальше земли не упадёшь» – именно такой мир мне созвучен. Могу также предложить точку зрения, что нет ничего, что было бы необходимо познавать в этой жизни, или что знание должно иметь адекватный предел. Во-первых, все предметы, о которых ты знаешь, уже не являются прежними, а опыт учит избегать того, что уже не повторится, или хотя бы однажды настанет момент, когда разрешение ситуации привычным образом всё перечеркнёт. Поскольку любая привычка, что означает действие на автомате, исключает разумность, одновременно притупляет осторожность. Во-вторых, никакое знание не эквивалент правильной, или тем более счастливой жизни. Интересно то, что люди, верящие в магические энергии, и никогда не получавшие поддержки общества, затем открывают, например, электрическую энергию. А выражение «выход в эфир» утратило сам смысл слова «эфир», которым объяснял действие радиоволн сам изобретатель, говорит Алексей Золотарёв. Попутно, следуя фрейдовским теориям, травмическую подоплёку можно найти в глубинах психики к чему угодно, тем самым оправдав наличие или отсутствие любой черты характера. Это не проверяемо, как не проверяема до конца и астрологическая теория, составляя двойственность. В то же время, как видно из интервью с Карлом Юнгом, теория Фрейда, в своём обобщённом виде, обществом полюбилась налегке. Ведь он говорил о зависимости всего лишь от воспитания, а значит, жизнь вокруг так или иначе можно контролировать, следовательно, это даёт надежду, что можно создать условия абсолютной безопасности и стабильности – мечта о золотом мире. В противном с трудами Фрейда, например, не был согласен другой человек – Карл Юнг говорит о врождённых задатках. В этом, казалось бы, противоборстве гигантов этологии и бихевиоризма мы вновь сталкиваемся с какой-то абсурдностью. Славой Жижек в книге «Как читать Лакана» (перевод Александра Кипара) пишет, как «Фрейд, разрабатывая свою теорию травмы, изменил своё понимание травмы. Фрейд начинал с понимания травмы как чего-то внешнего, вторгающегося в нашу психическую жизнь, и нарушающего её баланс, приводя в беспорядок символические координаты, организующие нашу жизнь. Но позже Фрейд сделал выбор в пользу противоположного подхода. Его анализ Человека-Волка, известного русского пациента Фрейда, раскрыл факт того, каким образом ранний травматический опыт отмечает нашу последующую жизнь, в случае Человека-Волка речь идёт о том, что он был свидетелем «coitus a tergo» его родителей. Когда эта сцена предстала перед глазами ребёнка, в ней не было ничего травматического. И потому она просто запечатлелась в его памяти как некое событие, смысл которого для него был неясен. И лишь спустя годы, когда ребёнок столкнулся с вопросом о том, «откуда появляются дети», и начал развивать свои инфантильные сексуальные представления, он вызвал из памяти то воспоминание, чтобы использовать его как травматическую сцену, воплощающую в себе загадку сексуальности. Это воспоминание стало травмирующим, но уже задним числом, так как оно использовалось для того, чтобы выйти из тупика символической системы ребёнка, чтобы справиться с его не способностью найти ответ на загадку сексуальности. Мы видим, что действительным фактом является несоответствия в символических представлениях, а травматическое событие восстанавливается из памяти для того, чтобы исправить их». То есть, по существу, именно природные задатки человека задают предмет травмического переживания: что из пережитого для человека окажется травмой, а что нет, и что травмирует одного, не травмирует другого. А значит, предмета спора как такового просто нет, оставляя согласие на стороне этологии. «Вся история науки на каждом шагу показывает, что отдельные личности были более правы в своих утверждениях, чем целые корпорации учёных или сотни и тысячи исследователей, придерживающихся господствующих взглядов», – говорит В.И. Вернадский. Кроме того, «любая физическая теория, – дополняет Стивен Хокинг в «Краткой истории времени», – всегда носит временный характер, в том смысле, что является всего лишь гипотезой: вы никогда не сможете её доказать. Сколько бы раз ни констатировалось согласие теории с экспериментальными данными, вы никогда не можете быть уверены, что в следующий раз не получите результат, противоречащий ей... Всякий раз, когда новые эксперименты подтверждают предсказания теории, теория демонстрирует свою жизненность, и наша вера в неё крепнет. Но если хоть одно новое наблюдение не согласуется с теорией, нам приходится либо отказаться от нее, либо модифицировать».
Человек стал ждать инструкций, начав бояться боли и утратив способность самостоятельно находить ответы «как надо жить». Боги гласят, что можно делать всё, что хочешь, главное осознанно, и под осознанностью не подразумевается запрет что-либо делать и не подразумевается существование неверного выбора, а означает, о чём скажут индейцы племени Нагуа, задаваться вопросом: «Действительно ли ты хочешь того, что задумал, принесёт ли это тебе удовлетворение?». Даже если собственное удовлетворение заключается в удовлетворении другого человека или подобное тому ценой собственного неудовлетворении. Когда люди начинают лепетать свои «высокие» и «интересные» идеи о духовности, морали, или о чём-то ещё, всякому богу станет по-настоящему скучно. Но почему одни идеи приходят на смену другим, по какому признаку той или иной идее отдаётся предпочтение? Почему одни новые идеи видятся обществу более убедительными, чем другие новые идеи, притом, что будьте уверенны, в каждый период времени в обществе одновременно витают совершенно все возможные идеи, оглашаемые и замалчиваемые, которые можно успешно развивать, лишь отдав своё предпочтение. «Джозеф Овертон описал, как совершенно чуждые обществу идеи были подняты из помойного бака общественного презрения, отмыты и, в конце концов, законодательно закреплены. Согласно Окну возможностей Овертона, для каждой идеи или проблемы в обществе существует т.н. окно возможностей. В пределах этого окна идею могут или не могут широко обсуждать, открыто поддерживать, пропагандировать, пытаться закрепить законодательно. Окно двигают, меняя тем самым веер возможностей, от стадии «немыслимое», то есть совершенно чуждое общественной морали, полностью отвергаемое до стадии «актуальная политика», то есть уже широко обсуждённое, принятое массовым сознанием и закреплённое в законах». Теория Овертона является аналогом описываемого мною механизма скуки, который периодично усиливает то одну, то другую идею по кругу. И тут под стать теория гороскопов как небесная карта всего спектра идей, тайное колесо философий. Какая из них правдива? – Правдива та, что удовлетворяет времени, и прав тот человек, чьё мнение вписано в эпохальный период. Но ничто никакую идею не делает истинной перед другими. Если вы меня читали, то знаете, что я поддерживаю этот взгляд с той разницей, что считаю Окно Овертона механизмом самоуправляемым, то есть механизмом самой природы, рассматривая его как «не спускаемый».
Да, как не сложно догадаться, это обитель логики, к которой сегодня часто можно слышать различные претензии. Тут постараюсь развеять некоторые сомнения относительно применимости и жизнеспособности логического мышления в целом, а именно, открою природу парадоксов. «Если у тебя есть проблемы, значит ты еще жив», – говоря словами Брюса Ли, – собственно, ты живёшь пока умираешь... ты знаешь, что ты ничего не знаешь, как дополняет Сократ, но ответь мне, ты скромный? Если вы спросили такое, решив поставить меня в логический тупик, то будьте готовы смиренно отнестись ко лжи, ведь тут я всегда лгу, и, опять же, говорю ли я правду, утверждая, что я всегда лгу? Напоминает Евбулид. А что делать? Ведь отсутствие шаблонов это тоже своего рода шаблон, и будет ли являться истинным доказательство того, что истины не существует? В этом смысле можно встретить множество бесцеремонных оправданий. Например, повторяя Эйнштейна: «теория – это когда все известно, но ничего не работает. Практика – это когда все работает, но никто не знает почему. Мы же объединяем теорию и практику, ничего не работает и никто не знает почему». Или на ум приходит последнее, где «парадокс – это всегда полуправда и это лучшее, чего мы можем достичь, потому что абсолютных правд не существует», говорит Оскар Уайльд. Нам говорят, что логическая ошибка парадокса в отличие от паралогизма и софизма не обнаружена пока из-за несовершенства существующих методов логики. Но разве это так? Оно так только потому, что все так и хотят заранее удовлетворить решение какой-то выбранной истине, что не отменяет её абстрактности. Вот оно настоящее лицо антиномии, где лицо ошибки, в конечном счёте, это лицо голой истины, которую просто опасно применять в качестве шаблона для жизни. И в этих уже совсем не логический, но утопично-этических рамках Ахиллес никогда не перегонит свою черепаху, а бесконечные точки нулевого размера никогда не сложатся в линию, имеющую длину. Да, такие логические тупики существуют, но существуют они только из-за того, что насильно уведены от реальности, ведь разве вообще возможно человеку всегда лгать, ведь явно чего-то не хватает в условии? Живая логика, в отличие от мёртвой жаждет больше данных, вычленяя малейшие детали из реальной окружающей среды, которая всегда ими богата. Эту кастрированную ерунду, «мёртвую логику» умно, и одновременно стыдливо называют академической. И вот уже кажется, что в этих идеализированных играх возможности человеческого ума зашли в тупик, время ликования тех, кто слаб в размышлении. Но рано ли поздно в этом ликовании всем назло как всегда прозвучат слова: выделить ошибки логики как отдельный логический механизм. Ведь «невозможно решить проблему на том же уровне, на котором она возникла. Нужно стать выше этой проблемы, поднявшись на следующий уровень» (Альберт Эйнштейн). То есть необходимо просто ввести в формулу новую переменную, сместив «центр масс» в сторону. Ведь мир не ограничивается лишь пределами поставленного вопроса, при общении мы смотрим в лицо человеку, на обстоятельства и ситуации, дополняя уравнение всё новыми и новыми данными, автоматически приземляя задачу к земной реальности. Я говорю о «живой» логике. Например, рассматривая утверждение «ел суп вилкой», так называемая «формальная логика», оперирующая моделями-заготовками, не найдя шаблона скажет, что действие нелогично, недопустимо и даже невозможно. «Живая» же логика рассмотрит действие очень даже логичным, допустимым и возможным. Она способна вообразить. Более того, при маловероятности успеха описанного действия не исключит его разумность, напротив, попробует дополнить рассказ недостающими элементами. Логика никогда не уступала ни одному другому стилю мышления, она не сильнее, но и не слабее, какой бы не хотелось её видеть. Более того, эти грани плотно интегрированы друг в друга, вопрос для каждого лишь в том, в каких пропорциях, и в чём человек преуспеет.
Итак, «в пещере, куда не проникает свет, находятся прикованные цепями люди. Они в этом плену давно, с детства. За спиной у них, на возвышении, горит огонь. Между ними и огнем - каменная стена, на которой, как в кукольном театре, шарлатаны двигают сделанные из дерева и камня фигурки людей, зверей, вещей. Двигают и говорят текст, и их слова эхом, в искаженном виде разносятся по пещере. Прикованные так, что могут смотреть только вперед перед собой, пленники видят огромные тени от фигурок на стене пещеры. Они уже забыли, как выглядит мир, свет на воле, и уверены, что эти тени на стене, это эхо и есть настоящий мир вещей и людей. Они живут в этом мире. И вот, один из них ухитряется освободиться от цепей и карабкается наверх, к выходу. Дневной свет ослепляет его, причиняет ему тяжелые страдания. Затем, мало-помалу он осваивается и с удивлением всматривается в реальный мир, в звезды и солнце. Стремясь помочь товарищам, рассказать им об этом мире, он спускается обратно в пещеру. Пробравшись к товарищам, беглец хочет рассказать им о мире, но в темноте он теперь ничего не видит, еле различает мелькающие на стене тени. Вот, рассуждают пленники, – этот безумец покинул пещеру и ослеп, потерял рассудок. И когда он начинает убеждать их освободиться от цепей и подняться на свет, они убивают его как опасного помешанного» («Аллегория Платона»). И говоря о звёздах и Солнце, вроде как не сложно догадаться, что речь идёт об астрологии, то есть о философском понимании мира, охвате и почитании всех идей, по крайней мере, идей более высоких категорий. Это – проведённая мною статистика, где человеку предлагалось выбрать более близкий ему стиль интерьера. Значения (в пунктах) затем были занесены в таблицу. В левой колонке на сером поле указан номер выбираемого интерьера, в правом поле именование, а вверху период рождения опрашиваемого человека, под буквами: м – зимой, к – весной, р – летом, б – осенью. Таким образом, видно, чему было отдано предпочтение людьми каждого из сезонов. Результат, думаю, достаточно характерный. Зимние люди тяготеют к «провансу», который наполнен предметами старины и располагает бытовой, немного детской и в тоже время строгой, холодной атмосферой. Также она будто пропитана правилами. Весенние люди любят некоторую интеграцию этники и техно, что в итоге выливается в «лофт». Летние люди за «классику», уютную, немудрёную, радостную обстановку. Осенние люди выбирают «шебби шик», или всё закручено вокруг него – рюшечки, цветочки, пёстрые кругло-кружевные формы, если «хай-тек» – больше строгости, но зрительно бросаются те же элементы.
