Текст книги "My Joy (СИ)"

Автор книги: Volupture

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 47 страниц)

– Каждый раз я чувствую себя героем шпионского боевика, – он скорчил смешное лицо, забираясь с ногами на диван. – Знаете, вы могли бы остаться здесь, если хотите.

Доминику едва удалось сдержать лицо, прежде чем он склонил медленно голову, усиленно делая вид, что раздумывает над этим волнующим предложением. Мэттью играл с огнём, даже не подозревая об этом, продолжая сидеть рядом на диване и вертеть в руках какую-то книжку, которую ему нужно было прочесть для уроков на следующий день. Кажется, он не вкладывал в свои слова никакого смысла, кроме заботы о том, что Ховарду было нужно собираться и выходить на улицу, заводить машину и ехать домой, чтобы наутро встретиться с Беллами уже в школе. В последний учебный день перед затяжными рождественскими каникулами.

Мысль о том, сколько у Доминика могло бы быть встреч с Мэттью, приятно засосала где-то в желудке, и он вынырнул из своего приятного забытья, моргнув пару раз, даже не представляя, что можно ответить на такое предложение.

– И мы утром могли бы поехать в школу вместе, знаете… – он снова поменял позу, укладываясь головой Доминику на бёдра, давая тому передышку в отчаянных попытках осмыслить своё положение. – Я бы хотел хоть раз добраться туда не на автобусе, а с вами.

Беллами продолжил рассуждать о том, что они могли бы послушать по дороге, будто бы они не делали этого на пути назад, рассказывать о купленном днём ранее диске и воодушевлённо комментировать каждую песню оттуда, позабыв, видимо, о том, что Доминик так и не выказал своего согласия или же отказа.

– …я мог бы его вам включить! – закончил он, резко соскакивая со своего места.

Его ребячество доводило до сладкого исступления своей непосредственностью, и Доминик натянуто улыбнулся ему, кивнув, когда Беллами повернулся, демонстрируя пластиковую коробочку с чёрной обложкой, посередине которой была белая буква «X». Он ринулся к музыкальному проигрывателю и вставил блестящий даже в свете ламп диск, тут же нажимая на кнопку «воспроизвести». Он делал что угодно, лишь бы не отпускать Ховарда домой, и это воодушевляло куда больше всей музыки мира.

Доминика занимала не столько музыка, сколько реакция Мэттью на такое простое явление. Он занимался в музыкальной секции, и это не было большим секретом, который тот оберегал бы ото всех, но и никак не пытался обычно демонстрировать свой талант, лишь однажды сыграв на гитаре, взволновав Ховарда одним только этим.

Беллами замер, когда первая вступительная песня без слов закончилась, и со следующей уже начал изображать игру на гитаре, перебирая пальцами в воздухе, вообразив себя великим гитаристом, коим он мог бы легко стать, если бы задался подобной целью. Он был талантлив в этом, но заниматься саморазвитием ленился, отлынивал изредка от занятий в секции, предпочитая спать по субботам, вместо того, чтобы рано утром вставать и ехать своим ходом на общественном транспорте. Доминик пару раз мягко журил его за подобные прогулы, а Мэттью показывал ему язык и выдавал что-нибудь необычайно прекрасное на простой акустической гитаре, доказывая одним только действием, что ему не нужен был учитель в этом деле.

Утомившись после третьей композиции, он устало опустился рядом с Домиником, убавив громкость музыки, и запрокинул голову на спинку дивана, пытаясь пригладить растрепавшиеся волосы.

– Музыка – не единственное, чем бы мне хотелось заниматься, – внезапно начал он. – Я хотел бы путешествовать, много и часто, но… но все разъезды в моей жизни были связаны исключительно со сменой школ, спортивных и музыкальных секций и передвижений неуёмных мыслей внутри. Моя голова – эпицентр маленькой трагедии, в которой я никогда не хотел принимать участия. А теперь хочу, – он прервался, чтобы глотнуть воздуха. – Если там будете вы.

– Всё, что я мог бы тебе предложить, – снежные сугробы где-нибудь на севере, они такие же холодные, как и я пару месяцев назад, – усмехнулся Доминик, чувствуя, что Мэттью готов рассказать ему что-то серьёзное на этот раз, и безудержно хотелось ответить взаимностью.

– Что-то изменилось, сэр?

– Да, и безвозвратно. Ты и сам не подозреваешь о том, сколько тебя во мне – твои мысли, привычки, болтливость, – никогда бы не подумал, что это заразно, – а ещё любовь к жизни, какой бы она ни была: приносящей радость или забирающей последнее. Сейчас я не могу сказать, счастлив ли я целиком и полностью, но что-то подсказывает мне, что ничего бы не изменилось, если бы однажды ты не был по-детски настойчив в своём предложении дружбы.

– Вы любите говорить «по-детски», а сами иногда ведёте себя, как первоклассник, поняв, что с ним общаются не из-за того, что у него есть красивая ручка или пакетик конфет, а потому что с ним интересно. Знаете, дружба – необъяснимая вещь, её нельзя обозначить простыми словами, квалифицировать по степени крепости или что-то такое. Она возникает сама по себе или…

– Или когда её предлагают, протягивая руку, – закончил за него Доминик.

– Верно, – Мэттью рассмеялся совершенно счастливо и сделал то же самое, о чём они только что сказали.

Доминик пару секунд позволил себе рассматривать его тонкие и красивые пальцы, а потом ответил на рукопожатие с довольной улыбкой. Они замерли в этом положении, и Мэттью придвинулся ближе, прижимаясь горячим боком, даря своё тепло и забирая его у Ховарда, чувствующего, как к щекам против воли приливает румянец, когда он опустил руку на плечо Беллами, обняв его.

– Так вы останетесь? – спросил тот.

– Да.

– У нас где-то есть рубашки Пола, он едва ли надевал их хотя бы пару раз, и вы могли бы…

– Хорошо, – отозвался Доминик, ощущая, как его начинало тяготить то, что происходило между ними.

Это была дружба – немного странная, местами навязанная, но от этого не менее трогательная, пока Мэттью продолжал так подсаживаться к Доминику, прижимаясь сбоку, позволяя себя обнимать, и казалось, что большего и не нужно, пока в голову не приходила в очередной раз какая-нибудь дрянная мысль, омрачающая момент целиком и полностью.

И в силах Доминика было терпеть, подавлять свои порывы и принимать инициативу исключительно от Мэттью, – такую, какую он демонстрировал, когда был очень рад или напротив, искал поддержки, душевного тепла и слов ободрения, которые Ховард с радостью мог бы высказывать в любой из требующихся моментов.

========== Глава 7 ==========

– Мама возвращается с работы в девять.

Беллами сообщил это важным тоном и начал носиться по комнате, выключая проигрыватель, в котором диск пошёл на повтор уже в третий раз, отодвигая стул от кровати, стоящей в углу, на которой, предположительно, спала миссис Беллами, и заодно отыскивая свою школьную сумку, чтобы сложить принадлежности для последнего учебного дня.

– Мы уже уедем, – Доминик кивнул.

Они словно разрабатывали стратегию для плана средней коварности, который собирались браво ото всех скрывать, чего бы это им не стоило. Но это было лишь… ночёвкой с Мэттью в одной комнате?

– Я обычно сплю на диване, – тот только лишний раз подтвердил предположение Доминика. – Но вы можете занять его, если хотите, мне не так важно, где ложиться.

Беллами подобрался к кровати, стоящей в углу, и уселся на неё, начиная собирать школьную сумку, складывая туда пару учебников, законченное домашнее задание, которое он сделал, пока Доминик ходил курить на улицу, и всякие необходимые мелочи, старательно всё распределяя в небольшой сумке.

– Я лягу на диване, – кивнул Доминик, вставая, когда Беллами подобрался к нему, чтобы начать расстилать и его, чтобы приготовить для учителя спальное место.

– У нас есть ещё время до того, как мы ляжем спать, – пробормотал Мэттью, заканчивая манипуляции. – Хотите посмотреть фильм? Правда, придётся делать это за компьютером.

Доминик глянул быстро на часы, отметив, что до привычного отбоя было ещё часа полтора. Обычно он ложился и вовсе в полночь, когда веки сами слипались перед экраном телевизора, пока он бездумно глазел какое-нибудь вечерне-ночное шоу, чувствуя раздражение от такого досуга, но не имея возможности ничего изменить.

– Хочу. Что мы будем смотреть?

Просияв, Беллами принялся копаться в коробочках рядом с компьютерным столом, а Доминик сел за стол и пошевелил мышкой, чтобы убрать заставку на мониторе. Закончив поиски, Мэттью, как ни в чём не бывало, присел ему на бёдра и продемонстрировал найденный диск, тогда как Ховард перестал дышать если не насовсем, то уж точно на ближайшую минуту, пытаясь унять стучащее судорожно сердце. Он не мог взять в толк, строил ли Беллами какие-то коварные планы или же действовал так, как хотел, не терзаясь задними мыслями. По всей видимости, поиском тайного смысла приходилось заниматься только одному Ховарду, не справляющемуся с потоком положительных эмоций и волнующих событий.

– Этот фильм нам посоветовала посмотреть миссис Стаффорд, – начал Беллами, ёрзая и устраиваясь удобнее, совершенно не смущаясь своей позы.

Ховард выдохнул, чуть отвернув голову, и попытался успокоиться, вспоминая, что Мэттью уже забирался однажды к нему на колени, обнимая, успокаивая и приободряя, и даже умудрился при этом уснуть, и ничего страшного тогда не случилось, потому что Доминик и сам уснул, умиротворённый этим теплом и желанием Беллами помочь хоть чем-то, пока он не располагал твёрдой жизненной позицией и не был умудрён опытом настолько, чтобы иметь возможность посоветовать что-то стоящее. Он мог только обнимать Ховарда, касаться осторожно кончиками пальцев и дышать почти неощутимо в шею, вызывая волну мурашек по телу.

Но в этой ситуации было что-то, что пугало, потому что мысли в голове рождались одна неприличней другой, и шансов скрыть собственную реакцию практически не было, но Доминик всё равно неловко обнял его за талию и кивнул, бегло улыбнувшись, когда Мэттью спросил, будут ли они смотреть этот фильм, а сам Беллами закинул ловко руку ему на плечо, словно делал так сто раз, и потянулся к системному блоку, чтобы вставить диск, тут же усаживаясь обратно.

…даже и не думая принести себе стул с кухни.

Доминик одним глазом следил за происходящим на экране, а другим оглаживал взглядом шею Мэттью, не забывая дышать и чувствовать, каким горячим был подросток под его пальцами. Тот был одет в обычную футболку, которая то и дело сползала с его плеча, ярче всяких слов демонстрируя, что она была велика ему на несколько размеров. Фильм неспешно рассказывал о двух друзьях, решивших посвятить свою жизнь религии, и Беллами с неподдельным интересом следил за развитием сюжета, смеясь, когда те попадали в нелепые ситуации, хватая Доминика за шею обеими руками, не отрываясь при этом от экрана.

Сам Ховард, при всём своём желании не заходить в мыслях дальше установленной им самим черты, чувствовал, что с каждой минутой фильма этот барьер начинал если не падать, то хотя бы слабеть на время, потому что неимоверно сильно хотелось коснуться носом шеи Беллами, провести оттуда до уха и прошептать ему что-нибудь, пускай даже ласковое и приличное, но Мэттью всенепременно бы вздрогнул, вжимаясь задницей ему в пах и повернул бы голову, чтобы посмотреть в глаза, одним только взглядом выражая всё то, что нельзя было высказать словами…

Внезапный смех Мэттью вырвал Доминика из фантазии, которая грозила перерасти во что-то слишком вызывающее с секунды на секунду.

– Этот священник и сам не знает, чего хочет, – сказал он, не отрываясь от экрана.

Доминик бездумно кивнул, почувствовав, как пальцы Мэттью начали перебирать его волосы чуть выше шеи. Он редко стригся коротко, попросту ленясь это делать чаще, чем раз в пару месяцев, и от этого волосы прикрывали не только уши, но касались шеи, чуть завиваясь на кончиках.

– Он честен перед собой, потому что знает, что нарушит обет, если поддастся чувству, – ответил он, лишь бы не затягивать паузу, и получил в ответ кивок от Беллами.

На середине фильма вполне предсказуемо один из двух главных героев оказался с дамой в закрытом пространстве и тут же потянулся за поцелуем, и от этого стало едва ли более неловко, чем от осознания факта, что Мэттью прижимался к Доминику в самом волнующем месте, при этом не переставая перебирать пальцами его волосы. Его вес совсем не чувствовался, и Ховарда не тяготил, но от этого не становилось легче, пока на экране герой целовал женщину, всеми своими движениями намекая, что вот-вот должны были показать не столь скромную сцену.

– Кажется, единственный нормальный герой останется один, – шепнул Мэттью с таким лицом, словно он съел что-то чересчур кислое.

– Это не самое страшное, что могло бы случиться с ним, ведь он священник, – ответил Доминик так же тихо.

Беллами отвернулся к экрану, когда в фильме начали показывать уже лежащих рядом мужчину и женщину, и та пошло прошептала:

«В последний раз я кричала так, когда была на футбольном матче», и всё остальное додумать было не так уж и сложно, учитывая то, с каким лицом она это произносила.

– Уже поздно, – напомнил Доминик, надеясь, что Мэттью не слишком увлёкся не очень-то интересным фильмом, события в котором развивались до зубного скрежета банально и медленно.

– Всего половина одиннадцатого, – протянул Беллами, хитро улыбнувшись.

– Что насчёт крепкого и здорового сна? – усмехнувшись, Доминик устроил голову на груди Мэттью и чуть раздвинул ноги, отчего тот съехал вниз, удивлённо выдохнув и оказавшись задницей на стуле.

– Если вы не перестанете меня так пугать, то никакого здорового сна не будет, – пробормотал Беллами, но всё же устроился удобнее, продолжая удерживать Доминика рукой за шею, вторую свободно уложив себе на бёдра.

Не то чтобы от этой позы Доминику стало легче, он только закрыл глаза, с ужасом понимая, что ещё несколько минут в подобном положении, и вряд ли он смог бы унять реакцию тела, которое сходило с ума от невозможности сделать хоть что-то. Но он помнил об обещании самому себе не думать ни о чём подобном, но разве запреты нужны не для того, чтобы искать обходные пути? Ховард зажмурился сильней и огладил талию Мэттью пальцами – там, где футболка опасно задралась чуть ли не до рёбер, но тот никак выразил своей реакции, не оглянулся посмотреть на Доминика и, конечно же, не потянулся поправить одежду.

– Я бы не хотел стать священником, потому что это одновременно лишает тебя всех радостей жизни, – произнёс Беллами. – Что? Это же жутко скучно, потому что единственное, что остаётся, – это отдавать всё своё свободное время служению церкви.

Немного детский взгляд Мэттью удивил Доминика, хоть он и не относил себя к излишне верующим людям, предпочитая вообще никак не касаться религий, какими бы они ни были. Беллами в силу своего юного возраста был слабо осведомлён о том, по каким причинам люди посвящали всю свою жизнь Богу.

– Пора спать, – твёрдо сказал Ховард, понимая, что если он не проявит решительности сейчас, Мэттью вообще не ляжет спать, и весь последний день занятий перед каникулами будет клевать носом.

– Да, сэр, – он соскользнул с коленей Доминика и скрылся в ванной комнате, включая сразу же воду.

Ховард побродил по комнате несколько минут, присев на диван, и решил, что душ ему тоже не помешал бы, но это оставалось не критичным, посему он позволил себе раздеться до белья и забраться под одеяло, вдыхая запах, пропитавший его. Сложно было сказать, чем именно пахло постельное бельё, но Доминик отчего-то уже чётко представлял себе почти неуловимый аромат Мэттью, который ему удавалось изредка почувствовать, когда тот обнимал его или забирался вот так на колени и сидел с невозмутимым видом, невесомо касаясь кончиками пальцев шеи.

Не думать о Беллами становилось всё сложнее, потому что последний месяц Доминик только и делал, что выслушивал потоки бессвязной информации, утешал его, приободрял или просто был рядом, потому что так было правильно. Ховарда не тяготила эта дружба, которую и дружбой было сложно назвать, потому что хотелось большего, но позволить себе это было нельзя, потому что Мэттью был если не ребёнком, то впадающим иногда в ребячество подростком, открытым и немного наивным в некоторых вопросах.

Доминик успел задремать, несмотря на беспокойные мысли, не дающие покой ни днём, ни ночью, и через несколько минут, будто где-то вдалеке, послышались шаги – Мэттью ходил по комнате, чем-то едва слышно шуршал, а после последовал звук стягиваемой одежды, которую тот зачем-то натянул на себя после душа. Кровать в другом конце комнаты прогнулась под его скромным весом, и через мгновение в квартире воцарилась тишина, только с кухни доносилось мерное гудение холодильника, а компьютер, пошумевший ещё несколько секунд, так же затих.

Снова проваливаясь в беспокойный сон, Доминик перевернулся на бок, укрывшись одеялом. Темнота окутывала, успокаивала, дарила возможность переосмыслить собственное поведение, а сон очищал сознание хоть ненадолго, до того момента, пока снова не приходилось просыпаться, особенно если…

Сбоку прижались, и Ховард вздрогнул, и первой реакцией было соскочить с дивана и найти всеми правдами и неправдами включатель света. Но вместо этого он сглотнул и спросил:

– Мэттью?

– Мне холодно, – ответ последовал незамедлительно.

Было действительно прохладно, потому что они забыли вовремя закрыть окно, и тепло жадно покидало нагретое помещение, наполняя комнату холодным воздухом.

– Иди сюда.

Доминик прошептал это, не зная, на что идёт; он и сам не представлял, как сдержится от чего-либо выходящего за рамки приличия, но Мэттью только прижался к нему, уткнувшись носом в шею, и принялся благодарно сопеть, а уже через минуту его дыхание выровнялось и стало размеренным, что свидетельствовало о том, что он уснул. До самого утра Ховард так и не сомкнул глаз, охраняя сон Беллами и поглаживая его по обнажённому плечу, понимая, что назад дороги нет, потому что они оба делали всё возможное, чтобы пересечь последнюю черту, хоть Мэттью и не догадывался об этом.

***

Пробуждение не было неловким, потому что Доминик нашёл себя под утро одного на диване, и никаких следов пребывания Мэттью рядом он не нашёл. Тот сидел за компьютером и лениво щёлкал мышкой, успевая заодно отпивать из увесистой чашки чай и тихо ставить её обратно. Ховард задремал под утро, и на его плече по-прежнему покоилась тёмная макушка, и можно было почувствовать то, какой он был тёплый, прижимаясь всем телом к Доминику.

– Доброе утро.

Сев на постели, не отпуская одеяло ни на минуту, Доминик почувствовал себя обманутым идиотом, которого, к тому же, мучили не только галлюцинации, но и стеснение его собственного ученика, который сидел уже в полном облачении, готовый к последнему учебному дню в школе. Ховард облизал нервно губы, понимая, что у них будет полно времени, которое они наверняка будут проводить вместе, и от этой мысли почему-то не становилось легче, а напротив – сердце в груди начинало биться сильней, а по спине пробегал холодок, соперничая с жаром, разгорающимся в животе.

– Доброе, – его голос был хриплым после сна.

– Я приготовил вам рубашку, она висит на спинке дивана.

Повернув голову вбок, Доминик обнаружил то, о чём Мэттью говорил, а заодно и свои вещи – брюки и пиджак.

– Спасибо.

Они завтракали молча, и Ховард только поглядывал на Беллами заинтересованно, пытаясь понять причину подобного поведения. Если бы сам Доминик забрался к нему посреди ночи в постель, прижавшись сбоку, неуютное молчание было бы легко объяснить, но… Было ли стыдно Беллами за этот порыв, и винил ли он себя за несдержанность, проявив подобную слабость? Ему не хватало тепла и заботы – отца у него, фактически, не было, а мать он видел пару раз в неделю, предоставленный самому себе почти всё время. Оставался ли Доминик до сих пор для него лишь заменой родительской заботе, или же здесь было ещё что-то, что сам Мэттью контролировать не мог, постоянно ища поводы коснуться Доминика?

Этот вопрос предстояло разрешать медленно, никуда не торопясь, и Ховард не был уверен, что его выдержки хватит надолго, потому что хотелось… многого.

***

День затянулся до неприличия, но к трём часам после полудня Доминик отбился от дел, разрешив все формальности, и набрал номер Мэттью, но тот не спешил брать трубку. За весь день они так и не увиделись, даже в столовой, что было особенно удивительно, учитывая быстрый обмен веществ Беллами, который переваривал, кажется, всё съеденное за час-другой, начиная мучиться от голода и копаться в сумке в поисках каких-нибудь конфет.

Добравшись до стоянки, Доминик обнаружил там Мэттью, сидящего на скамейке неподалёку и держащего в пальцах телефон.

– Телефон разрядился, – грустно произнёс он, стоило ему заметить Ховарда, подходящего ближе и садящегося рядом.

– Ты мог бы зайти в учительскую и оставить там мне послание, – напомнил Доминик.

– Мне не хотелось беспокоить вас по пустякам.

– Сколько ты здесь сидишь?

– Наверное, полчаса… не знаю, сэр.

– И это ты называешь пустяками? Поехали домой.

Намеренно не говоря, к кому именно домой, Доминик ухватил его за руку, стоило им сесть в машину, и сжал пальцы, чувствуя, какая у Мэттью была холодная кожа. Возможно, он лукавил, говоря, что сидел всего полчаса на улице зимой, а возможно и был честен, но и за такой короткий срок в подобной не слишком тёплой куртке можно было промёрзнуть до костей.

– Ты совсем замёрз, – сказал Доминик, стараясь не звучать нравоучительно, и, кажется, ему удавалось. Он продолжал держать ладонь Мэттью в пальцах и поглаживать её большим пальцем, надеясь согреть хотя бы таким способом.

– Мне уже лучше, – прошептал хрипло Беллами. – С вами всегда всё становится лучше.

Невыносимо хотелось спросить, не приснилось ли Доминику то, что Мэттью всю ночь провёл рядом с ним, горячо дыша в шею, отдавая и забирая тепло, которое так нужно было им обоим, но… В любом случае подобный вопрос прозвучал бы как минимум неловко, и Ховард выехал на проезжую часть молча, сворачивая не привычно налево, а совсем в другую сторону.

– Я рад, что мы поехали к вам, – подал голос Беллами, когда они вышли из машины.

– Почему?

– Здесь вы чувствуете себя свободней, мне это нравится.

Мэттью так часто восхвалял что-либо в Доминике, что это начинало восприниматься, как нечто должное, но всё равно каждый раз дыхание перехватывало, и не было адекватных слов, чтобы ответить на подобные недокомплименты.

– Мама сегодня снова работает в ночь, я звонил ей в обед, – они прошли в дом, и Мэттью принялся стаскивать с себя куртку и скинул ботинки. – Кажется, у неё завтра выходной, мне нужно будет удивить её чем-нибудь.

– Мы могли бы приготовить что-нибудь вместе, хочешь? – предложил Доминик. – А после мы отвезём всё это к тебе домой.

– Звучит здорово! – Беллами просиял, проскальзывая на кухню вслед за учителем.

– Только нам нужно сходить в магазин, здесь недалеко.

***

Доминик изо всех сил пытался вспомнить хоть какой-нибудь приличный рецепт, но потерпел маленькое поражение, потому что ничего сложнее яичницы или пашота он не готовил, ограничиваясь обедами в школьной столовой, а на ужин съедая еду из ресторанчика неподалёку, которую ему оперативно привозили, или же удовлетворяясь чем-нибудь вроде фруктов, которые он всегда покупал в магазине, не совсем понимая, зачем. Он вёл далеко не здоровый образ жизни, куря и выпивая по вечерам, особенно, если это была пятница перед свободной субботой или сама суббота. Желудок был ему за подобное не слишком благодарен, но это было не так уж и важно.

Мэттью демонстрировал исключительные познания в плане готовки, и уже к шести часам он стоял посреди кухни весь измазанный мукой, но с пирогом в духовке, нарезая что-то некрупной соломкой. Доминик присутствовал рядом исключительно как декорация, изредка подавая Беллами тот или иной предмет, требующийся для готовки, и тот благодарно кивал, улыбаясь. Настроение Доминика было воодушевлённо возвышенное из-за того, что Мэттью был рядом, готовил на его кухне, и от этого было немного неловко, потому что днём ранее Ховард снял рамку с фотографией Джима, оставив её в рабочем кабинете, куда Беллами бы точно не зашёл бы без разрешения.

Мэттью же радостно сверкал глазами, тёр неловко нос, пачкая его мукой, или заправлял выбившуюся прядь за ухо, облизывая губы и продолжая рассказывать о том, что им задали на каникулы. Это был почти месяц отдыха, без четырёх дней, и за это время можно было успеть прочитать не только всю заданную литературу, но и заняться собственными делами, коих у подростков должно было быть достаточно много.

– Я поссорился с Мэри, – неожиданно заявил Беллами, опуская голову, чтобы выловить из разбитого в чашку яйца кусочек скорлупы.

– Из-за чего? – осторожно спросил Доминик, наперёд зная ответ на свой вопрос.

Какой девушке понравилось бы то, что парень, заботящийся о ней, ни в коей мере не проявлял к ней интереса. Ховард не знал, что думать по этому поводу, и могло ли это значить что-то лично для него, если позволить себе только подумать об этом.

– Она накричала на меня сегодня в столовой, перед этим попросив сесть где-нибудь подальше, – это и было причиной, почему Ховард не видел его на обеденном перерыве. – А потом спросила, не хочу ли я сделать что-нибудь особенное для неё. Знаете, сэр, я всегда рад помочь кому-то, но мне совсем не нравится, когда на меня давят…

Доминик кивнул со знанием дела, даже не представляя, о чём толковал Беллами.

– В общем… она предложила мне погостить в её загородном доме, потому что «её родители наслышаны обо мне, и совсем-совсем не против», а мне… Я…

Он запнулся в очередной раз, отводя взгляд. Догадка пришла не так уж и внезапно, но всё равно согрела изнутри лучше глинтвейна в морозный вечер.

– Я мог бы соврать ей, что мне нужно уехать из города к какой-нибудь троюродной тётушке, которой у меня даже нет, мог бы выдумать невероятную историю о том, что в рождественские каникулы мне нужно лечь в больницу, но… – он замолчал на несколько бесконечно долгих секунд, – я просто сказал ей, что мне неинтересно это предложение, как и её компания. Я пытался быть честным, разве это плохо?

– Нет, Мэттью, это не плохо, – поддержал его Доминик, давя в себе желание рассмеяться от счастья. – Ты имеешь право выбирать, с кем тебе проводить время, и проводить ли его вообще.

– Именно поэтому я ещё тогда сказал вам, что хотел бы… хотел бы быть с вами чаще на каникулах. Мне хорошо с вами, и мне кажется, что и вам со мной – тоже.

Это не было излишней самоуверенностью или самодовольством, Мэттью попросту чувствовал ситуацию и знал, что их симпатия друг к другу взаимна. Даже более чем взаимна, если взять в расчёт болезненное желание Доминика, которое то и дело подстёгивал сам Беллами, усаживаясь ему на колени или прижимаясь во сне, а после делая вид, что в этом не было ничего особенного. С чем Ховард был в корне не согласен, но никак не выражал своего недовольства, потому что его и не было – с Мэттью хотелось обниматься, держать его на руках, опекать и защищать, согревать холодной зимней ночью, но при этом не ощущая жгучего стыдливого чувства внутри, разъедающего медленно, но так болезненно.

– Я уже говорил тебе, что мне уютно в твоей компании, – Доминик сложил руки на столе и принялся разглядывать свои пальцы.

– Да, я помню. Но я никогда не устану говорить вам подобные вещи, это поднимает мне настроение, – Мэттью поправил на плече школьную рубашку; иногда казалось, что любая одежда будет спадать с него, насколько бы в пору она ни приходилась.

– Мне приятно это, – улыбнувшись, Ховард подошёл ближе и забрал нож из пальцев Беллами. – Я хочу тебе помочь.

***

К половине восьмого все возможные блюда были приготовлены, а Доминик позволил себе бокал вина, когда они перебрались в гостиную, чтобы устроиться перед телевизором. Мэттью прижимался к нему сбоку, забравшись на диван с ногами и положив голову на плечо Ховарда, и молча наблюдал за экраном. Это было вечернее ток-шоу, и смысл в диалогах ведущего и какой-то второсортной актрисы можно было даже не искать, но Доминик всё равно продолжал с неподдельным интересом вглядываться в их лица, обнимая Беллами рукой за плечи, а другой удерживая бокал, делая раз в пару минут ощутимый глоток.

– Я позвонил Полу, – неожиданно сообщил Мэттью, и Ховард склонил к нему голову, ожидая продолжения. – Он сказал, что не сможет прийти сегодня, но мне удалось убедить его, что всё в порядке, сказав, что в магазин я уже сходил, и занимаюсь домашней работой.

– Ему не показалось странным, что ты делаешь уроки перед первым днём каникул? – усмехнулся Доминик.

– Вряд ли он вообще помнит, когда у школьников каникулы. Мне немного неловко, что приходится врать и ему, – пробормотал он, уткнувшись носом в свитер Ховарда, который тот натянул на себя, когда они закончили воевать с едой на кухне.

Расслабленный после вина, Доминик устроил голову на спинке дивана удобнее, чувствуя себя почти счастливым. Он имел право на это, и совесть не мучила его в тот момент, словно он с лёгкостью променял свою скорбь на возвышенно-мечтательное состояние, когда хотелось не только жить, но и совершать безумные поступки.

– Даже не верится, что мы наконец-то дожили до этих самых каникул, – пробормотал Мэттью едва слышно, потому как продолжал делать это, уткнувшись носом в Доминика. – Я в растерянности, столько свободного времени!

Он так легко произнёс это «мы», словно делал это тысячу раз, и Ховард довольно улыбнулся, допивая из бокала, чтобы потянуться и налить себе ещё. Алкоголь расслаблял, раззадоривал сознание, но при этом утихомиривал нервы, которые Доминик трепал себе, только находясь рядом с Беллами. Желание прижаться к нему сильнее, провести носом по шее и накрыть его губы превосходило остальные, и Ховард почувствовал возбуждение, понимая даже мутноватым сознанием, что ни в коем случае нельзя этого демонстрировать.

– Я совсем забыл, что нужно отвезти тебя домой, – простонал он, прикладывая руку к лицу и начиная тереть лоб.

Беллами ничего не ответил, даже не пошевелился, и Ховард расценил это как знак продолжать свои бессмысленные оправдания.

– Я должен привезти тебя до девяти утра, а ещё нужно разложить еду по пакетам и поставить в холодильник… – он продолжал бормотать, пока Мэттью не перебрался резко ему на колени, как он любил это делать, и не прикрыл его рот рукой.

Доминик только порадовался, что секундой ранее поставил бокал на столик рядом с диваном, и удивлённо глянул в лицо Мэттью, а тот внимательно смотрел ему в глаза и смело держал Ховарда пальцами за плечи, тем самым не позволяя прервать этот контакт. Он решал что-то мысленно для себя, словно взвешивал «за» и «против», или, может быть, готовился произнести грандиозную речь, а Доминик бы только кивал бездумно, соглашаясь со всем, что тот сказал бы. Но вместо этого он склонился ниже и погладил Ховарда по щеке ладонью, сменяя выражение лица с сосредоточенного на расслабленное, одним только видом показывая, что он всё для себя решил.