Текст книги "My Joy (СИ)"

Автор книги: Volupture

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 47 страниц)

Ховард посидел ещё пару минут на скамейке, пытаясь осмыслить ничего не значащее замечание Беллами, а после вспомнил, что прошедший урок был единственным на сегодняшний день, и в его распоряжении оставалось много времени, которое он мог потратить на себя. И это пугало больше всего, потому что только утомлённый за день организм позволял засыпать без внутренних терзаний и воспоминаний, накатывающих тошнотворной волной. Мысли жадно бились в голове, стоило только выдаться свободному часу, и за это время Доминик успевал позабыть о том, что подобные передышки должны были приносить радость.

Он редко читал в последнее время, потому что почти никогда не удавалось вникнуть в смысл написанного, а уж тем более – начать сопереживать искусственным чувствам героев, потому что собственных хватало едва ли не на целый школьный корпус и пару романов в придачу. Хоть иногда и казалось, что все его эмоции были заперты где-то глубоко внутри, грозя однажды прорвать эту ментальную плотину, снося все установленные барьеры, уничтожая собой преграды и выбрасывая на такой же ненастоящий берег – по-прежнему одинокого и беззащитного.

Стараясь не думать о том, что Беллами игнорировал его целый месяц, Доминик встал и направился к машине, чтобы согреться хоть там. Он не любил промозглость ноября, когда неприятно моросил дождь, изредка сменяясь мелкими белоснежными хлопьями, кружащими в воздухе несколько минут, прежде чем упасть на грязный асфальт и растаять. Эмоции внутри были схожи с этим природным явлением – они были так же редки и столь же быстро исчезали с поверхности, тая и испаряясь.

***

В магазине почти никого не было, и Доминик лишний раз глянул на часы, переживая, что он мог доставить своим визитом неудобство спящему где-нибудь в подсобке персоналу. Но приветливо улыбающаяся девушка появилась словно из ниоткуда, поправляя на ходу причёску, лишний раз подтверждая опасения Ховарда, что в одиннадцать утра некоторые люди, работающие сутками, могли желать поспать ещё.

– С вас десять фунтов, что-нибудь ещё? – она никак не выражала своего недовольства, и Доминик улыбнулся ей, отрицательно мотая головой.

В очередь позади него кто-то пристроился, но Ховард даже и не подумал оборачиваться, потому что мог бы посмотреть на этого человека и через дверь магазина, когда ему отдали бы пластиковую карту, по которой он рассчитывался, набирая пин-код, заученный до тошноты наизусть. Это была дата их первого свидания, двадцатое марта. Два, ноль, ноль, три.

Над головой звонко зацепился колокольчик об дверь, оповестив всех присутствующих в магазине, что Доминик выходил из душного помещения. Поднимался сильный ветер, вороша еле как уложенные с утра волосы, и пробирался под шарф, замотанный вокруг шеи. Хотелось мгновенно оказаться дома, избегая дороги, вытянуться на диване и приложиться к бутылке с джином, который согрел бы лучше всего остального.

Иногда Доминик начинал мечтать о том, чтобы все мысли разом исчезли из его головы. Быть глупым, должно быть, было не так уж и плохо, когда единственными желаниями были самые низменные из них – еда и сон. Пирамида потребностей не вовремя всплыла в голове, и Ховард наткнулся на человека, отчего пакет с покупками порвался, высыпая наружу фрукты и овощи, заодно разбивая пару яиц в ячейке.

– Простите, простите, – мужчина начал извиняться, падая на колени, собирая всё обратно, но пакет был безвозвратно порван, и тот достал откуда-то ещё один.

– Ничего, это моя вина, – механически выдавил из себя Доминик, опускаясь медленно рядом, чтобы помочь незнакомцу сложить всё обратно.

– Вы о чём-то задумались, – мужчина улыбнулся, заканчивая и распрямляясь вместе с пакетом, заодно протягивая его Ховарду.

Тот встал на ноги, отряхивая брюки, и кивнул, забирая свои покупки, пострадавшие в неравном бою с грязно-серым асфальтом.

– Должно быть, именно так, – Доминик посмотрел, наконец, в лицо мужчины, отмечая, что тот был излишне заинтересован в продолжении их общения.

– Вы на машине? – спросил тот, и первым желанием было сказать «нет», но врать желания так же не наблюдалось, и Ховард кивнул, делая шаг в сторону стоянки, невольно ожидая, что за ним последуют.

Что на деле и случилось, и сзади послышались глухие шаги, преследуя Доминика до машины. Он уложил покупки на заднее сидение, стараясь не потревожить хрупкие продукты ещё больше, и закрыл дверь, подходя к багажнику, рядом с которым его ждал мужчина.

– Не хотите угостить меня сигареткой? – его навязчивость не раздражала, потому как удачно отвлекала от скорейшего прибытия домой, несмотря на желание переодеться из официальной одежды в более свободную.

– Конечно, – Доминик потянулся к карману брюк, вынимая оттуда потрёпанную пачку сигарет, и протянул её незнакомцу, который вот-вот должен был представиться, потому что внезапное знакомство затягивалось.

– Меня зовут Том, – он глянул внимательными тёмными глазами и всем своим видом выражал неторопливость, прикуривая сигарету одним вдохом, не сводя с Доминика взгляда.

– Доминик, – прикуривая, Ховард отвернулся и принялся смотреть куда угодно, только не на мужчину.

– Ты выглядишь так, словно тебе нужно внимание этим вечером, – беззастенчиво произнёс тот, делая глубокую затяжку – такую же настойчивую, каким было его внимание.

– Может быть, и нужно, – неопределённо отмахнулся Доминик, затягиваясь сигаретой с силой, и желание закашляться боролось с большим опытом курения и гораздо более крепких сигарет.

– Я мог бы составить тебе компанию, – Том обхватил пачку сигарет крепче, одним только движением намекая на всё то, что он имел в виду. – И обеспечить вниманием.

– Сходи куда-нибудь, развлекись. А меня дома ждёт телевизор и не политая мильтония, которая должна вот-вот зацвести…

Звонкий смех Тома вырвал Доминика из рассуждений, которые он вёл вслух, и которыми он обычно отвлекал себя в течение дня. Каждый будний день приходилось сталкиваться с проблемой неорганизованного досуга, и эти свободные часы выливались в дни, недели и месяцы бесконечного одиночества, приправленного острым сожалением о том, что было, и чего больше нет. И вряд ли когда-нибудь будет, потому что одна только мысль о том, чтобы впустить кого-то в свою скучную жизнь, раздражала и волновала, и эти два противоречивых чувства нервировали ещё больше.

Отчаянно хотелось согласиться на предложение этого мужчины, которому внимание тем вечером нужно было ничуть не меньше. Но привычный образ жизни не желал никого впускать в своё размеренное течение.

– У тебя не местный акцент, – заметил Доминик, пока Том болтал о чём-то не особо важном.

Тот рассказывал о своём переезде в Великобританию и о том, что Англия не встретила его так, как ему обещали и как он себе надумывал, предвкушая райскую жизнь. Мужчина, позвавший его жить к себе, выставил его уже через месяц, и на этом безболезненное существование закончилось, вынуждая искать работу ещё активней, пока сбережения стремительно таяли. Но при этом он даже и не думал напрашиваться пожить к незнакомому мужчине, которым оказался Доминик, расплачивающийся ранним утром картой в супермаркете.

– Эта страна оказалась не столь гостеприимна к жителям Мексики, знаешь, – Том грустно улыбнулся, и Доминик кивнул.

Ему и самому пришлось переехать из одного графства в другое, променяв одну жуткую погоду, моросящую мелким дождём круглый год, на другую, не менее приятную. Его научная работа закончилась там же, где и началась, когда десять лет назад он встретил Джима – такого же молодого, каким был и Доминик, столь же отчаянно импозантного и амбициозного, и это столкновение двух необузданных потоков вылилось в размеренное сожительство, которое и продлилось девять лет, прежде чем не случилось то, о чём Доминик никогда не думал намеренно, потому что непрошеные мысли, так или иначе, всё равно одолевали в самый неподходящий момент.

– Почему бы нам не вернуться обратно, как думаешь? – спросил Том, прикуривая вторую сигарету.

– Там меня никто не ждёт, – Доминик горько усмехнулся, думая о том, что смерть преследовала его по пятам, отказываясь забирать его самого в свои холодные объятья, отобрав семью, любимых и друзей.

– Как и меня, – его новый знакомый докурил сигарету в три долгие затяжки и поморщился.

– Мне пора, – соврал Ховард, делая шаг к двери машины, пытаясь на ходу придумать достоверную отговорку.

Может быть, он был бы и рад провести вечер в компании вполне милого молодого человека, но что-то его остановило, кричало внутри и толкало снова вперёд, и Доминик сделал ещё шаг, открывая дверь со стороны водительского места.

– Не смею растягивать твою разлуку с телевизором и комнатным цветком и дальше, – Том отсалютовал ему почти докуренной сигаретой и кивнул, забирая свой пакет с покупками с багажника машины и в последний раз глядя на Ховарда.

У Доминика не было сомнений, что эта встреча – последняя, и продолжать знакомство им обоим было не с руки, но Тома всё ещё держало что-то, хоть он и смирился с тем, что ему ничего этим вечером не обломилось бы.

– Прощай, – Доминик пожал ему руку и забрался в машину, захлопывая дверь, окончательно отметая жалкие попытки подсознания убедить его в том, что не мешало бы расслабиться хоть этим вечером.

Но более тёмные мысли снова завладели им, заволакивая минутную радость привычной тяжестью. Оставалось только выехать на дорогу, внимательно вглядываясь в горизонт, на котором виднелась пара машин, мчащихся с предельно допустимой скоростью.

***

Собака продолжала рыть ямы на заднем дворе, и Доминик в очередной раз сделал попытку прогнать её. Она настойчиво раскидывала сухие комья земли во все стороны, портя газон, и при этом умудрялась приветливо махать хвостом, не распознавая в Ховарде потенциальную опасность для своей мохнатой собачьей задницы. Злобно шикнув, Доминик топнул ногой и быстро двинулся в её сторону, замечая в соседнем дворе миссис Худ, – как всегда доброжелательную и с этой своей идеальной причёской.

– Мистер Ховард, – она улыбнулась и внезапно заметила своего пса, тут же растягивая губы ещё сильнее, и в её глазах скользнуло сожаление, но гордость слишком сильно давила изнутри, чтобы признать, что в их сверхвоспитанной семье завёлся такой нарушитель частной собственности.

– Миссис Худ, – Доминик кивнул.

– Как ваши дела? Алекс не разбудил вас утром? – она смахнула с лица невидимую соринку, продолжая улыбаться, и казалось, её лицо должно было вот-вот разойтись пополам, являя её настоящую сущность.

– Ну что вы, я даже не совсем понимаю, о чём вы спрашиваете, – обмен любезностями выматывал сильней, чем рабочий день.

– Как славно, – она сделала шаг в сторону дома, отходя от забора, разделявшего их дома.

– Передавайте привет Джонатану.

Дом встретил его привычной тишиной, и Ховард быстрым шагом направился в спальню, чтобы переодеться в более подходящую одежду. Он мстительно скинул пиджак, расстёгивая попутно пуговицы, и вгляделся в собственное отражение в зеркале, демонстрирующее ему человека, с которого можно писать эталон усталости. Едва заметные тёмные круги под глазами, немного растрепавшиеся волосы и напряжённый подбородок. Доминик посмотрел себе в глаза, отмечая, что в них нет и тени былых эмоций, которые он испытывал лет пять назад.

Тогда у него был Джим, тогда он чувствовал себя счастливым, тогда почти все дорогие ему люди были живы.

Среди вещей было полно и тех, которые вызывали справедливые воспоминания едва ли не чаще, чем фотография, висящая в прихожей. Доминик почти всегда старался заходить в дом, не глядя на противоположную стену, чтобы не мучить и без того израненное сердце, но взгляд всё равно устремлялся туда. На снимке был смеющийся Джим, измазанный то ли краской, то ли отделочной штукатуркой, и выглядел он при этом счастливым – сощуренные светлые глаза, улыбка во все зубы и задний захламлённый план, который в будущем стал их местом обитания.

Джим всю жизнь мечтал стать архитектором, и когда его мечта сбылась, он познакомился с Домиником, и никто из них двоих и подумать не мог, что всё это выльется в то, что случилось с ними в итоге. Он был моложе Ховарда на три года, и по окончании университета, стоило ему устроиться на потенциально привлекательное место работы, увидел его на вечеринке – кристально трезвого, в отличие от остальной толпы, и чуть смущённого собственным одиночеством на таком шумном мероприятии.

Джим каждые выходные что-то менял в их доме, неустанно переделывая всё под себя, не забывая спрашивать и мнения Доминика, не разбирающегося в этих делах от слова совсем. План дома, в котором до сих пор жил Ховард, Джим полностью создавал сам. Наверное, именно поэтому каждый поворот, каждое окно, каждая половица в этом жилище напоминали ему о том, как проходило строительство. Джим суетливо распоряжался рабочими, каждый вечер устало опускаясь на постель, чтобы уснуть в следующую же минуту, а Доминик наблюдал за ним с улыбкой и радовался, что тот целиком и полностью отдаёт себя процессу, получая от этого удовольствие.

Звонок в очередной раз разорвал прихожую своей переливчатой трелью так настойчиво, что не было никакого желания сопротивляться этому зову. Доминик сморгнул оцепенение и направился всё же не слишком торопливо туда, где почти незаметно вибрировал аппарат, истошно вопя и прося внимания.

– Алло?

– Доминик, ты придёшь? – это была Хейли, и не было никакого шанса отвертеться от неё.

– Если ты позволишь мне заскочить за вином и цветами, – он усмехнулся. – И до вечера у меня есть кое-какие дела.

Разговор с ней всегда начинался с внутреннего раздражения, которое уходило так же быстро, как и появлялось. Она надоедала и умиротворяла, и не было в этом мире женщины, которая была бы ближе к Доминику душой, чем она.

– У меня всё есть, и даже больше, чем нужно, – её голос звучал глухо, будто она зажимала пальцами микрофон трубки.

– Чем ты занимаешься?

– Я пытаюсь придать своему лицу симпатичный вид, – самоиронично заметила она.

– Уж не меня ли ты собралась соблазнять?

– Это ведь бесполезно, к чему излишние старания?

– Я приеду в семь, – Доминик кивнул самому себе, глядя на часы. – Чем раньше мы выпьем бутылочку вина, тем быстрей я протрезвею, и завтра не буду мучиться похмельем.

– Твоё занудство имеет свою прелесть, – она рассмеялась, и через секунду трубка начала издавать короткие гудки.

Это должно было быть очередной встречей, которая могла бы отвлечь его от самого себя.

========== Глава 2 ==========

Хейли встретила его в красивом платье, тогда как он сам был облачён в тот же самый костюм, в котором ходил на работу, но она притворно выдохнула, прикладывая длинные и красивые пальцы к ярко-алым губам, и прошептала что-то о том, что он выглядит так, словно пришёл к ней на свидание. Доминик только улыбнулся и протянул ей маленький букет цветов; это была своего рода традиция – делать небольшой комплимент, покуда он был уверен, что в её жизни не было никого ближе, чем он сам.

Их дружбу сложно было назвать образцовой, они ругались так часто, что это было бы неприличным, если бы не сильная привязанность друг к другу. Именно Хейли беспрекословно приняла его в ту ночь, когда телефон разорвал звонок, сообщивший, что Джима больше нет в живых. Тогда холодный и неприветливый голос в трубке звучал в тысячу раз отстранённей, и Доминик едва сдерживался, чтобы не закричать, что это какая-то ошибка.

Хейли демонстративно зарылась носом в душистый бутон одной из роз; её абсурдная страсть к этим тривиальным цветам одновременно и умиляла, и заставляла незаметно фыркать. Их ждал ужин, над которым та корпела не один час, а пока она щеголяла по дому в изящном платье с огромным вырезом, и её большая и красивая грудь всенепременно соблазнила бы Доминика, если бы он не был стопроцентным геем, который был прекрасно осведомлён о собственных предпочтениях.

Она была красива настолько, что он не мог бы подобрать слов, чтобы выразить все чувства, овладевшие им в один из моментов, когда она резко повернула к нему голову, небрежно при этом интересуясь, будет ли он что-нибудь пить. Она присела на край дивана, поставив перед этим букет в вазу.

И Доминик сам не был уверен в собственном желании, когда бездумно кивал, пытаясь вспомнить, отчего у них ничего не вышло так много лет назад, но причина была только одна, у неё мужское имя, на букву «Д».

– На самом деле, – он сделал паузу, следуя её примеру, пристраиваясь рядом на длинной софе, – я бы выпил чего-нибудь покрепче.

– Тяжёлый день? – она усмехнулась, но всё же встала со своего места и последовала в угол комнаты, где на комоде располагался ассортимент разнообразных напитков, коими она баловала себя чаще, чем необходимо.

– Каждый мой день – тяжёлый, – уже привычно отмахнулся он, натягивая на лицо подобие улыбки.

Точно так же он улыбался миссис Худ, соседке по дому слева, своим ученикам, которые даже не пытались быть вежливыми, строя дурацкие мины во время занятий, или же вовсе незнакомому человеку, который здоровался с ним где-нибудь на подъездной дорожке к дому. Доминику стало немного стыдно, потому что Хейли не относилась к категории «все», и её поддержка была единственным, что оставалось у него после смерти самых близких людей в его жизни.

Иногда он думал о том, что смерть преследовала его неприметную жизнь по пятам, забывая, что он ничем не заслужил подобное. Этот чёрный рок угнетал, нависая над всем тем, что он успевал сделать или делал, и ничего нельзя было изменить, оставалось только ждать очередного каприза судьбы, в которую Доминик больше не верил. Его религией был реализм, а храмом – дом, который по-прежнему оставался единственным местом, куда он возвращался с удовольствием, несмотря на гнетущие воспоминания. Быть нелюдимым оказалось удобно, и умение самостоятельно скрасить собственное одиночество также было самым полезным навыком из всех имеющихся в его запасе.

– Как дела на работе? – Хейли ловко перевела тему и подала Доминику низкий стакан с алкоголем чайного цвета, и он без труда распознал в нём виски.

– Один ученик сегодня прервал свой обет молчания, заявившись ко мне после занятий, – он сделал почти неощутимый глоток, но этого хватило, чтобы горло обожгло острым послевкусием отменного напитка.

– И что же он сказал тебе? – Хейли возвратилась на своё место и расслабленно откинулась на спинку дивана, прикрывая глаза после того, как один раз приложилась к своему бокалу.

– Не знаю, что он надумал себе, но заявил, что ему не хватает меня. Разве моя компания может быть желанной? – он сардонически ухмыльнулся и скосил взгляд в проём окна, заметив, как было темно на улице; ещё немного, и повалил бы обещанный мелкий снег, потому что осень оказалась неприлично холодная.

– Ты здесь, со мной, мы ведём беседу, и она мне нравится, – предсказуемо отозвались сбоку, прижимаясь ближе. – Ни один мужчина не нужен мне сейчас больше, чем ты.

Доминик трепетно оберегал это чувство щемящей нежности внутри, как что-то редкое и едва уловимое, пока Хейли обнимала его за плечи. Их дружба была проверена временем, истрёпана множеством ссор, и от этого она становилась только крепче, не размениваясь на излишние любезности, хлёстко осыпая обидными словами, когда наступал критический момент.

– Кажется, он изо всех сил пытается увидеть во мне что-то хорошее. Жаль, что его в скором времени постигнет разочарование, – Доминик горько усмехнулся и повернул голову, встречаясь с внимательными глазами Хейли, следящими за ним неотрывно.

Она сощурилась и отстранилась, чтобы ухватить бокал со столика и сделать очередной глоток.

– Ты глупый, – это было её коронной фразой. – Разве плохо искать чьей-то компании просто так, без какого-либо злого умысла?

– Я не вижу в поступках своих учеников никакого подтекста, – именно в этот момент Доминик и задумался об этом, вопреки своим словам, начиная размышлять о чём-то ином, не подлежащем даже обсуждению. – Зачем им нужно входить в моё доверие, если они и без моей помощи смогут сдать выпускные экзамены.

– Ты недооцениваешь значимость собственной пользы для них, – Хейли небрежным жестом отбросила свои красиво уложенные крупными кольцами локоны.

Она всегда говорила, что Доминик лучше других, и что его знания помогали ему не только не вляпываться в дурацкие ситуации, но и давать ученикам возможность достойно выпускаться из средней школы, чтобы после пойти в колледж или старшие классы. Он много раз рассказывал об этом Джиму, а тот внимательно слушал, смотря своими светлыми глазами, а потом выдавал что-нибудь о том, чтобы Ховард оберегал собственные нервы тщательней, не пытаясь вникнуть в проблемы каждого встречного.

– И ты просто-напросто не хочешь пускать кого-то в свою жизнь, будь то друг или же… – она не договорила, но в этом не было необходимости.

– Верно, – только и оставалось что согласиться.

***

Ужин прошёл за неспешной беседой, в которой Доминик был скорее не участником, а слушателем. Он изредка вставлял что-то вроде «угу» или «согласен» в монолог Хейли, а та, увлечённая промыванием косточек своему бывшему мужу, не замечала, что её собеседник грозился с секунды на секунду уснуть за бокалом вина. Алкоголь уже давно расплылся по всему телу, и он добил себя не таким крепким напитком, начиная кивать невпопад.

– Ты пьян, – это не удивило Доминика, но он всё равно вскинул голову, изо всех сил пытаясь придать своему взгляду осмысленность; получалось плохо.

Доминик поправил часы на запястье и обнаружил, что время близилось к полуночи.

– А ты будто и не пила… Что там у тебя, сок? – он указал пальцем в стакан Хейли, который та удерживала на весу.

– Потому что напиваться в хлам – это твоя прерогатива, разве я могу лишить тебя этой возможности?

– Твои язвительные комментарии о медлительности моего метаболизма раздражают меня каждый раз с новой силой, – Доминик сердился, но знал, что это чувство пройдёт с минуты на минуту, только потому что в его голове ни одна мысль не задерживалась надолго в подобном состоянии.

– Кто-то же должен напомнить тебе, что занятия завтра начинаются ровно в девять.

– Я не забыл бы об этом, даже если бы захотел, – отмахнулся он, подливая себе ещё.

***

На пороге они долго прощались, и Хейли притянула его к себе для того, чтобы крепко обнять, прикрыв глаза. Доминик неловко обхватил её руками за талию и стоял, боясь лишний раз моргнуть – мутило по страшному, и он обрадовался, что живёт совсем недалеко, в каком-то квартале ходьбы.

– Почему мне кажется, что я не увижу тебя в течение следующего месяца? – спросила она, грустно выдыхая; в её движениях никогда не было притворства, хоть она и держала себя превосходно.

– Я совершенно точно посещу тебя в канун Рождества, Хейли, – Доминик коснулся губами её щеки, но та резко подставила губы, и этот смазанный неловкий поцелуй был похож на детский каприз пятилетней девчонки. – До встречи.

Он вышел в морозную ночь, запахивая полы шерстяного пальто сильней. Изо рта вырывалось облачко пара и без того лишая обзора, но он чувствовал себя кристально трезвым – каждое напоминание Хейли о том, что в её сердце всё ещё было место для него, очищало мутное сознание с небывалым успехом.

Вышагивая по серому тротуару, он думал о том, сколько часов ему оставалось спать, вспоминал тему завтрашнего занятия, пытался предугадать количество прогульщиков, коих всегда было около пятнадцати процентов. В его мыслях не было ничего отягощающего, а настроение оставалось даже в какой-то мере весёлым. Он добрался до дома за полчаса, попутно свернув за угол справить внезапно настигнувшую нужду, а после уже стоял на крыльце дома, разглядывая прозрачную дверь, за которой виднелась ещё одна – более надёжная.

Сон забрал его в свои туманные объятья так быстро, что он не успел стащить с себя и без того помятую рубашку. Доминик обнял подушку, как когда-то обнимал Джима, и не почувствовал жалости к себе, только шум в голове и сухость во рту, и эти неприятные симптомы перебора алкоголя обрадовали его гораздо больше привычных переживаний перед сном.

***

Доминик не любил опаздывать и делал это достаточно редко, потому что уделять время кому-то ещё по утрам ему не приходилось – холодящее одиночество окутывало его с ног до головы, и кажется, что из этого кокона никогда было не выбраться. Он распахнул глаза, несколько секунд бездумно хлопая ими, а потом повернул голову, чтобы заметить на часах призывные «8:34». До начала занятий было двадцать шесть минут, и всё, о чём он мог думать, – это сон, который мучил его почти всю ночь.

Едва ли он мог с точностью сказать, в какой период его сновидения приняли весьма определённый вид, но всё это благополучно заставило его проспать будильник и после судорожно метаться по комнате в поисках оставленной непонятно где вчера рубашки.

Он никогда не разговаривал сам с собой, считая, что это было прерогативой съехавших с катушек домохозяек. Но он начал невольно ворчать, разбрасывая домашнюю одежду по всей комнате, ища чистую рубашку взамен заляпанной густым соусом вчерашней, нашёл искомое и надел всё в спешке, которая горячила и поторапливала ещё больше. И уже через пять минут он смотрел в зеркало, собранный и сосредоточенный, пускай и не выспавшийся, с пустотой в желудке, но всё это было неважно, пока у него было время на дорогу, чтобы не опоздать на раннее занятие.

Это был вторник, и Доминик корил себя за ненужные надежды, выруливая на главную дорогу, ведущую к школе. И через десять минут он подъехал к корпусу, обнаруживая, что мест на парковке практически нет, что заставило его тратить драгоценное время на поиски идеального расположения автомобиля. Мимо медлительно, никуда не торопясь, привычно плыли ученики, сбитые в малочисленные группки, и среди них Доминик невольно пытался разглядеть Беллами, который всенепременно был бы со своей новой подружкой – блондинкой, имя которой Ховард так и не выяснил, потому что та, на поверку, оказалась ученицей другого класса, у которого он занятия никогда не вёл и вести не собирался.

Доминик выбрался из машины и злобно хлопнул дверью, запуская руки в карманы пальто, чувствуя, как пальцы начинали мёрзнуть от мерзкого и пронизывающего до костей ветра. Внезапно он заметил Беллами, сцепляясь с ним взглядами. В этом не было ничего предосудительного, но всё равно вызывало желание отвернуться, прервать контакт, пойти своей дорогой, сделав вид, что ничего не было.

Но Беллами направился к нему, оставляя свою подружку стоять в стороне.

– Доброе утро, мистер Ховард, – он, кажется, решил восполнить недостаток общения за прошедший месяц на долгое время вперёд.

– Доброе, мистер Беллами, – обмен любезностями был совершён, а времени до начала занятия оставалось катастрофически мало.

– Пройдёмте в аудиторию?

Мэттью смотрел прямо в глаза, и было неясно, откуда он набрался подобной смелости, потому что целый месяц он даже не смотрел на Ховарда, предпочитая отмалчиваться на занятиях, сбегать из кабинета при первой же возможности, а в перерывах исчезать из поля видимости так искусно, что Доминик даже не успевал замечать этого. Он против воли начинал думать о Беллами чаще, потому что тот вёл себя странно, но выяснять причину подобного поведения не хотелось. Было желание пустить ситуацию на самотёк, дав Мэттью отыскать в себе ещё больше сил для того, чтобы продолжить их еженедельную традицию.

– Пройдёмте, – Доминик даже подумал, что мог бы улыбнуться, но момент уходил, и он, постояв несколько секунд на одном месте, сделал первый шаг, следуя за Беллами к главному корпусу.

Девять лестничных пролётов, семьдесят ступенек, стучащее в два раза быстрее сердце и неловкость, зашкаливающая отчего-то так сильно, словно они что-то друг другу были должны. Доминик испытывал странные чувства – он был удивлён одним только фактом, что он до сих пор был способен что-то ощущать и переживать внутри себя, кроме бесконечной тоски по тому, что было; или по кому-то, кто лишал его этой тяжести в груди.

Занятие началось вовремя, и Ховард натянуто улыбнулся ученикам, рассаживающимся по своим местам, шумно двигая стульями и доставая книгу, которую они должны были прочесть за выходные.

***

День тёк плавно, не позволяя углубиться в себя, потому что перерывы между уроками были короткие, а большая перемена заполнялась рабочими делами и попытками влить в себя суп из столовой. Доминик несколько минут смотрел на жидкость в собственной тарелке и оставил её на столе, направляясь к буфету вновь, чтобы купить вредный сэндвич. У учителей не было никаких привилегий в виде покупки еды без очереди, и поэтому Ховард терпеливо двигался вместе с неторопливым потоком учеников к кассе, чтобы оплатить свою еду.

Сзади него кто-то встал, протягивая руку, – Доминик обладал достаточно хорошо развитым боковым зрением, – и взял поднос, чтобы положить туда баночку йогурта, пару бутербродов и тарелку с чем-то горячим, дожидаясь, пока не сможет пройти дальше и взять ещё что-нибудь. Оборачиваясь, Ховард не испытывал сомнений, и наткнулся на внимательные голубые глаза. В них застыл одновременно и испуг, который Доминику видеть было гораздо привычнее, и удивление, словно они встретились где-нибудь на Аляске. Но они по-прежнему находились в Англии, и школа служила одному местом работы, а второму – святилищем знаний, где учителя делились ими за чисто символическую зарплату.

– Вы так мало едите, – отметил Мэттью почти неслышно. Доминик и вовсе подумал бы, что с ним заигрывает воображение, но Беллами сделал ещё полшага, чтобы оказаться ближе, и добавил: – Можно купить вам кофе?

Застывая в недоумении, Доминик не мог понять, что требуется ответить в этом случае.

– Если позволишь купить тебе чай, – ответил он на автомате, вспоминая подобную же ситуацию из юности, когда сокурсницы в университете отчаянно пытались завести с ним знакомство. Только на этот раз ситуация была несколько другая, но смысл от этого не менялся.

Беллами, довольный своим свершением, юрко проскользнул без очереди вперёд, хватая на поднос кофе и чай, и расплатился быстрым жестом, отсчитывая деньги так, чтобы не было сдачи. Возмущение остальных людей не успело набрать критического значения, как Мэттью уже исчез вместе с едой и напитками в глубине столовой, и Доминику едва удалось проследить траекторию его движения. Оставалось только дожидаться своей очереди, отдавая деньги за сэндвич, а после пойти туда, где исчез его гиперактивный ученик.

Он обнаружился в глубине столовой, где народу было не то чтобы мало, но гораздо меньше, чем там, где доступность буфета была шаговой, и можно было в любой момент докупить что-нибудь ещё, если желудку показалось мало.