Текст книги "My Joy (СИ)"

Автор книги: Volupture

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 47 страниц)

Вокруг было полно народу, но никто, кажется, не обращал на них никакого внимания. Хотелось расслабиться со своей порцией горячительного, непринуждённо общаясь на отстранённые темы, но приходилось то и дело вырывать свои пальцы из цепкого захвата и переживать о том, кто может его здесь увидеть. Это мог оказаться кто угодно – от родителей учеников и до соседей, и всем этим людям было ни к чему знать, как он проводит свои выходные. А особенно – от чьего именно внимания уже третий час пытается отбиться. Мужчина, сидящий напротив, в очередной раз склонился к нему совсем близко и прошептал:

– Мы могли бы поехать ко мне, здесь совсем рядом.

Упрямо мотнув головой, Ховард в очередной раз сообщил, что он безнадёжно занят.

– Я начинаю чувствовать себя закомплексованным школьником, получая второй раз отказ, – пошутил Том, а Доминик вздрогнул, услышав слово «школьник». – Ты уничтожаешь мои самолюбие и гордость, Доминик, – он облизал губы, с удовольствием затягиваясь сигаретой.

– Сожалею, раз дал повод думать, что меня можно снять на одну ночь.

– Глупости, – в ответ только фыркнули. – Всё гораздо проще, если не задумываться так сильно.

– Если не задумываться, последствия могут быть необратимыми.

– Ты чертовски верный, не так ли? Готов поспорить, что все годы, проведённые в этих отношениях, ты ни разу не ходил «налево», – Том усмехнулся и прикурил очередную сигарету. – Если бы я обладал хоть толикой этого качества, у меня бы не сложилось всё здесь так хорошо, потому что я сидел бы рядом с тем козлом, каждый день думая – а не выставит ли он меня на следующий день. Теперь я свободен, у меня есть работа и интересная жизнь.

– Рад за тебя, – Доминик и правда был рад. Но более счастлив он стал бы, если мужчина перестал делать попытки зазвать к себе в гости. – Свобода – иногда это всё, что нужно, но это явно не мой случай. Мне нравится окружать себя обязательствами, в том числе и перед дорогими мне людьми. Это удерживает на плаву, не позволяя вдаваться в крайности; в двадцать лет я бы с радостью согласился на твоё предложение, вне зависимости от последствий.

– Сколько тебе? – Том сощурился, выпуская дым тонкой струйкой.

– Тридцать шесть.

– Мне тридцать стукнет в сентябре – и неужели я стану таким же правильным занудой?

– Кто знает, – беззлобно огрызнулся Ховард. Он не считал себя занудным, но и распутным растяпой тоже никогда не слыл.

– Хорошо, я сдаюсь, – после продолжительной паузы изрёк мужчина. – Но если вдруг надумаешь, звони. Против ещё одного в постели я возражать не буду, кем бы он ни был, – он подмигнул и поднялся.

Клочок бумаги лежал перед самым носом. Том исчез эффектно и почти незаметно, уходя по-английски. Местные традиции он впитывал быстро и так же резво ими пользовался. Только вот извиняться он точно не умел, а тем более – без повода, как это любили делать местные жители, стоило им едва коснуться прохожего на улице. Доминик поднялся и покинул бар, оставляя листок с номером телефона там, где он лежал.

Субботний вечер плавно подходил к концу, и можно было собой гордиться – множество дел разрешено, глупостей не совершено, а на душе спокойно, потому что есть ради кого защищать своё личное пространство. Ни с кем не хотелось находиться в том самом смысле, и даже пребывание рядом с излишне откровенным (очень даже симпатичным) мужчиной не трогало ничего в душе, лишь только ревностно отгораживая всеми возможными способами самое искреннее и чистое внутри. Доминик прошёл мимо магазина, где оставил машину, и побрёл дальше, прекрасно зная, что даже после одной кружки пива не стоит садиться за руль. Он вышел на центральную магистраль, шагая по тротуару, и чувствовал себя отлично, вдыхая чуть морозный влажный воздух через нос. В кармане завибрировало, требуя к себе внимания. Достав телефон, Ховард помедлил, разглядывая фотографию контакта, желающего ему сообщить нечто в смс сию же секунду.

Улыбка Мэттью согревала.

«Мы в кафе «Каса Миа», не хотите присоединиться?»

Подобное предложение в столь поздний и не очень трезвый час обескуражило, но решение нашлось в момент, и пальцы уже поспешно набирали ответ, ведь им не нужно было задумываться о последствиях.

========== Глава 19 ==========

Серая дорога вела к такому же грязноватого цвета горизонту, разбавленному ярким пятном солнца, из последних сил заливающим небо оранжевым сиянием. Доминик загляделся на это необычайное зрелище, остановившись в метрах десяти от кафе, и вздохнул, чувствуя странное умиротворение. Казалось, что он поступил очень правильно, отказав настойчивому старому-новому знакомому, предпочтя ночному развлечению вечерние посиделки в кафе с Мэттью и мужчиной, который ему не очень-то и приятен. Сигареты скользнули в руку словно сами по себе, уверенно ложась в ладонь и призывно демонстрируя буквы названия марки. Шагов двадцать – и он окажется внутри, где наверняка в десять вечера полно народу и никому нет дела друг до друга. Доминик думает об остальных так же, потому как все мысли крутились вокруг одного мальчишки, а нежность, переполняющая сердце, толкала вперёд. Мелкими шажками, скрупулёзно подсчитывая их, он добрался до входной двери, замирая перед ней, чтобы докурить в две затяжки остаток сигареты.

Дразнящий запах еды тут же скользнул в нос, раззадоривая рецепторы и вызывая обильное слюноотделение – витрину украшали аппетитные на вид пирожные, множество разнообразных видов пиццы, а также блюда, о существовании которых Ховард до определённого момента даже не подозревал, будучи не слишком осведомлённым в области итальянской кухни. Людей, как и предполагалось, оказалось предостаточно. Шумные компании, сбившиеся в кучки, курили и что-то бурно обсуждали, парочки миловались по углам, кормя вторую половинку с ложечки. Доминик скривился, тут же отворачиваясь, и двинулся глубже, пытаясь унять этот порыв. Он всегда был твёрдо уверен, что демонстрировать свои чувства на публике, – неприличное действо, которое, по большей части, неприятно наблюдать другим. Кто-то может завидовать – по разным причинам, – кто-то смущаться столь пылких чувств, а кому-то просто безразлично счастье других, и хочется побыть в общественном месте, не наблюдая за тем, как человеческие особи обмениваются бактериями при множестве себе подобных. В общем, Ховард фанатом публичного проявления любви не был, а причину подобной неприязни искать даже не пытался, потому как склад характера и склонность к ворчливости отвечали на вопрос сами по себе.

Часть семейства Беллами обнаружилась в соседней комнате кафе, расположенной через короткий коридорчик. Здесь висел знак «курить запрещено», и большинство посетителей были семейными парами – кто-то с детьми, а кто-то без. Казалось, что перейдя в другое помещение, Доминик попал в заведение совсем иного формата – с симпатично одетыми людьми, ведущими себя максимально прилично, да и децибел шума от разговоров был близок к самой низкой отметке, что не могло не радовать.

– Хорошо проводите время? – первым делом спросил он, усаживаясь рядом с мистером Беллами, напротив Мэттью.

Подросток не выглядел довольным, но и удручённым его тоже нельзя было назвать – с таким лицом можно принимать неизбежное, данность, факт, чем он собственно и занимался, проводя время с отцом.

– Проще сказать, где мы сегодня не были, – воодушевлённо начал подросток, делая смешные глаза; Доминик знал, что тот изо всех сил старается звучать правдоподобно, на деле же умирая от желания оказаться где-нибудь в тихом и спокойном месте. – Кажется, весь Лидс лёг к нашим ногам, чтобы продемонстрировать себя во всей красе.

Мистер Беллами продолжал молчать, помешивая свой, предположительно, чай и смотря то в лицо сына, то поглядывая на Ховарда, и последний не мог этого увидеть, всецело отдав своё внимание Мэттью, болтающему о прошедшем дне. В его словах он слышал едва скрываемую иронию, коей усердно приправлялось каждое предложение, произнесённое за столом. Услужливая и удивительно молчаливая официантка принесла Доминику меню и испарилась, пообещав подойти через несколько минут. Есть в столь поздний час было преступлением, но после недели в Париже, со всеми вечерними прогулками и вредной пищей то там, то сям, подкрепиться в вечер субботы оказалось не таким уж и страшным деянием. Выпить чего-нибудь крепче, чем предложенный травяной чай, хотелось страшно, но подавать дурной пример и выставлять себя перед отцом Мэттью любителем провести время подобным образом, не было желания. В желудке оставалось выпитое пиво, и разбавлять его чем-либо ещё – не лучшая идея.

Беседа текла неспешно, и говорил в основном Мэттью, даже будучи недовольным прошедшим днём. Ему всегда было что сказать, и сейчас он, ковыряя крохотной ложечкой в своей порции мороженного, отстранённо вёл монолог о школьных буднях и учителях, которые успели достать его за первую неделю учёбы. Доминик слушал внимательно, но кивал невпопад, боясь показаться слишком заинтересованным этой темой. Мистер Беллами продолжал молчать, изредка вставляя какое-нибудь незначительное замечание о чистоте речи сына, но тот, словно не обращая на это никакого внимания, продолжал сыпать нелицеприятными сравнениями и неприличными эпитетами в адрес некоторых отдельно взятых учителей.

– Миссис Стаффорд пытается выглядеть моложе своих лет, и ей это не удаётся.

– Мэттью, – покачал головой Доминик, отчаянно пытаясь не рассмеяться. Он никак не мог позволить себе продемонстрировать одобрения тех слов, которые срывались с языка подростка последние полчаса. Время опасно близилось к одиннадцати, но это, кажется никого не смущало; мистер Беллами и вовсе восседал как изваяние, разглядывая свою кружку, и боковое зрение Ховарда вполне отчётливо давало понять, что его разговор о школе совсем не интересует.

– Она смотрит сериалы – всё, что ей посоветуют девочки из класса, а после, в конце урока, обсуждает это с ними, пока оставшаяся часть класса пребывает в смятении относительно того, чем конкретно она занимает себя по вечерам.

– Что же? – Доминик кивнул в очередной раз подошедшей официантке и заказал всё же пива, опасно косясь на мистера Беллами. – Не хотите присоединиться?

Тот посмотрел странным, даже тяжёлым взглядом, оценивающе глядя то на Ховарда, то на часы, висящие прямо над ними, а после кивнул, чуть улыбнувшись. От сердца тут же отлегло, а кончики пальцев перестало покалывать от напряжения. Алкоголь и сигареты имели какую-то особую ценность в обществе, как повод лишний раз социализироваться или вовсе завести новое знакомство. Иногда было достаточно предложить кому-либо на улице сигаретку, и уже через полчаса вы могли знать друг о друге почти всё. Или же вот так просто позволить себе сделать предложение выпить вместе – с человеком, который был ничем не лучше Доминика, даже учитывая все его недостатки. Мистер Беллами ушёл из семьи, променяв одну женщину на другую, наверняка завёл детей, отдавая им всё своё внимание, а теперь пытался казаться участливым отцом, являясь без предупреждения и приглашения, таская сына за собой весь день по городу. Лидс, безусловно, было сложно обойти за один день – его красота прельщала даже местных жителей, – а огромное количество зелёных зон в этом районе зачастую стопорило местные дороги, не позволяя проехать к дому.

– Мне даже неловко произносить подобные названия, но её не смущает озвучивать их во всеуслышание, – пробормотал Мэттью, косясь на стакан Доминика, к которому тот пока что не смел притрагиваться, ожидая, когда принесут такой же его невольному компаньону по выпивке.

– Ты одновременно и удивительно правильный, – прервал своё молчание мистер Беллами, – и странно абсурдный временами.

Неловкая пауза повисла мгновенно. Доминик принялся старательно разглядывать свой стакан, пытаясь делать вид, что его совсем не интересует, что именно произойдёт в следующий момент. Это совершенно не то дело, в которое ему стоит совать нос, но вместе с этим и касается так же и его, раз уж подобный разговор случился в данный момент.

– Никто не знает, какой я на самом деле, – выдал после недолгого раздумья Мэттью. Он смотрел прямо в глаза отцу, а тот одаривал его ответной услугой, и на лице мужчины читались удивительное спокойствие и даже флегматичность.

– Я хотел бы узнать, сынок.

– Правда?

Доминик знал эту интонацию. В ней сочетались затаённая на что-то обида и надежда, которую сложно было чем-то приглушить или унять подчистую. Мэттью мог капризничать и отмалчиваться, демонстративно задирая нос, и делал это сравнительно часто, но недостаточно для того, чтобы это начало напрягать. Терпение Ховарда можно обозначить как поистине безграничное, особенно когда дело касается чужих недостатков, которые таковыми в иных случаях и назвать сложно.

– Правда, малыш. Мне бы хотелось проводить с тобой больше времени, – он замолчал на мгновение и, нахмурившись, продолжил: – Но в этот раз у меня снова всего один день, и уже через час я должен сесть в машину и отправиться домой, чтобы утром поехать на работу…

В его голосе можно было расслышать отголоски сожаления и даже раскаяния, но верить в правдоподобность сказанных слов не хотелось. Доминик отвернулся и уставился на стену, размалёванную причудливым узором. Кухня здесь оказалась отвратной, поэтому он налегал на пиво и сверлил взглядом что угодно, лишь бы не сметь смотреть на Мэттью. Он мог бы с лёгкостью предугадать его реакцию, до мельчайших деталей представить расстроенное лицо – с нахмуренными бровями и поджатыми губами. А ещё предположить, что именно в порыве ярчайшей обиды он выскажет отцу за всё то, что ему пришлось терпеть все эти годы без его участия в его жизни.

– Перестань делать вид, что тебе не всё равно. Будто тебе и правда жаль, что ты переживаешь из-за скорого отъезда.

– Мэттью, не нужно… – мистер Беллами вытянул руку вперёд и попытался обхватить пальцы сына, но тот одёрнул их и прижал к себе, испугано глядя на отца.

– Не нужно и этого, – холодно произнёс он, взяв себя в руки. – Не рань меня больше, пожалуйста.

Мистер Беллами кивнул, отстранённо глядя в сторону. На Мэттью он больше не смотрел, попросту боясь это делать. Доминик по-прежнему старался слиться со стеной, но не в силах справиться с любопытством и собственными внутренними переживаниями, скосил взгляд, чтобы разглядеть всё то, что отражалось на лице подростка. Смятение и отчаянная твёрдость. Он и сам боялся того, что демонстрировал, но отступать не спешил, твёрдо отстаивая давно сформировавшееся мнение. Обида, таящаяся внутри несколько лет, дала трещину в спокойствии, которым он не отличался в принципе, проливаясь хлёсткими словами правды.

– Если ты уходишь, то уходи, отец, – он сжал пальцы и нахмурился сильнее. – Потому что один день рядом – гораздо хуже, чем ничего.

Подобная «подачка» могла ранить куда сильнее, а факт скорого отбытия к своей новой семье и вовсе изничтожала внутри всё самое светлое и прекрасное. Мэттью был ранен глубоко в сердце, и от этой потери нельзя было оправиться так скоро.

– Ты не понимаешь, сынок, – мистер Беллами встал, и на его лице отразилось отчётливо видное искреннее сожаление.

На какой-то момент Доминик даже пожалел его, всё же повернув голову. Может быть, это было и не его дело, но семейная драма разворачивалась на его глазах, и её участники не спешили прятать от него все детали. Тем более что он обо всём и так знал.

– Я делаю всё, что могу, и даже чтобы вырваться на один день к тебе, я пожертвовал многим. Мне хотелось увидеть тебя, провести время вдвоём и понять, не изменился ли ты за это время. Не отталкивай меня, – с этими словами он развернулся и, смотря прямо на Ховарда, произнёс: – Позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы Мэттью оказался дома вовремя.

Двусмысленность и нелепость фразы кольнула неожиданно сильно, и Доминик принялся глупо кивать, боковым зрениями видя, как удивлённо смотрит на него подросток. Его отец поспешно покинул помещение, скрываясь из виду. И, кажется, даже остальные посетители стали говорить тише, а ещё минуту назад шумящие дети, перестали хныкать и просить добавки к десерту. Гнетущее молчание прервал сам Ховард, протягивая руку к Мэттью, и тот сам, без каких-либо предупреждений или наставлений, вцепился пальцами ему в ладонь, вплотную придвигаясь к столу, чтобы оказаться ближе. Только он открыл рот, чтобы сказать хоть что-нибудь – слова поддержки, попытки объяснить поведение взрослого человека, те же обвинения, – как сразу же был прерван одним жестом. Беллами покачал головой и глянул напоследок как-то неопределённо.

– Не нужно, сэр, – он горько усмехнулся, и сердце сжалось только от мысли о том, сколько боли могло было быть в этом юном сердце. – Ничего нового не произошло, и я почти не удивлён.

Несмотря на попытки убедить учителя в том, что всё в порядке, Мэттью выдавал голос. Надломленный и хриплый, с нотками обиды и раздражения. Он был зол и раздавлен, но пытался держаться стойко, как и подобает настоящему мужчине. Но мужчиной он не был, особенно когда жмурился вот так, сведя брови на переносице и вызывая жалость по размерам сравнимую с необъятностью земного шара.

– Пойдём домой, Мэттью, – прошептал Доминик, убирая руки. Хотелось держать эти подрагивающие пальцы, не отпуская ни на секунду, но сила обстоятельств каждый раз вынуждала делать то, что необходимо.

– Куда?

– Куда захочешь. Я могу отвезти тебя к себе, как мне и велели, либо же…

– Я хочу к вам. У мамы всё равно сегодня смена, а Полу стало будто бы совсем наплевать после возвращения из Франции…

Доминик промолчал. Оставив деньги на столе, сумма которых наверняка должна была покрыть счёт, он встал и жестом пригласил Мэттью на выход.

***

Прогулка вышла неспешной. Первые несколько минут Беллами молчал, пряча руки в карманы куртки и глядя себе под ноги, а Доминик прислушивался к собственным ощущениям, которые твердили об абсурдности происходящего и неестественности поведения мистера Беллами. Не было известно, как именно он вёл себя днём, пытался ли наладить контакт с сыном, не пытаясь купить ему счастье в виде предметов роскоши или чего-либо ещё, старался ли быть хорошим отцом, участливо задавая вопросы… Но можно легко предположить, что обида Мэттью оказалась гораздо сильнее, чтобы один день в компании мистера Беллами перевесил её, позволяя всем былым расстройствам исчезнуть без следа.

До дома оставалось около трёх кварталов. Доминик вздохнул с облегчением, заметив, что Мэттью принялся вертеть головой из стороны в сторону, разглядывая чужие дворы и промышленные зоны, мимо которых они шли, не торопясь. Достигнув перекрёстка, он уставился куда-то вперёд и, бросив быстрый взгляд на учителя, показал рукой в сторону площади.

– Может быть, мы могли бы сходить туда? – с надеждой спросил он.

– Уже поздно, Мэттью, и я обещал… – принялся вяло оправдываться Ховард, но понимая, что в этот момент угодить подростку нужно было в полной мере; отвлечь, заставить думать о чём-либо другом и, может быть, даже развеселить. Беллами продолжал сверлить его взглядом. – Ох, хорошо.

Тот тут же сорвался с места и понёсся к площади, где практически в любой час можно было застать приличное количество народу, особенно в тёплое время года. Весной и летом здесь люди собирались семьями или компаниями, читали книги, сидя под развесистыми деревьями, удобно устроившись на зелёной траве, а те, кому не хватало комфорта из современной жизни, могли пройти чуть дальше, очутившись в зоне небольших магазинчиков, открытых круглосуточно. Именно туда Мэттью и направился, вышагивая быстро и будто бы с какой-то конкретной целью. Колокольчик над дверью звонко оповестил сонного продавца о новых посетителях, и тот оживился, заприметив на пороге ещё одного мужчину – уж у него точно должны были быть при себе деньги, в отличие от подростка.

Они двинулись вглубь, и Беллами, завидев что-то в самом углу, принялся прокладывать себе путь до конца стеллажей. Ухватив маленькую бутылочку с тёмной жидкостью, он продемонстрировал её Доминику, довольно улыбаясь.

– Помните? Мы пили этот сироп в последний день пребывания в Париже.

Доминик не помнил, но всё же кивнул, усердно напрягая извилины. Количество кулинарных изысков, отведанных в столице Франции, с лёгкостью перекрывали все сладкие вредности, испитые между приёмами пищи.

– А это, – Мэттью достал что-то всё с той же дальней полки, – пили вы.

Он продемонстрировал ещё одну бутылку, но название этой Доминик запомнил очень даже хорошо. Желудок свело от одного воспоминания о вкусе этого божественного напитка, а плещущееся внутри пиво тут же принялось просить его к себе в компанию, и прямо сейчас. Побродив между узкими проходами стеллажей несколько минут, они направились к кассе. Мужчина за стойкой, усыпанной разнообразными товарами со всех стран мира, глянул на них с подозрением, задержав особенно пристальный взгляд на Мэттью. Скорее всего, он думал о том, что нерадивый родитель водит своего сына в столь поздний час по сомнительным местам, позволяет покупать то, что вздумается, а также приобретает себе алкоголь – не самый слабый по крепости. Но тактично промолчав, он пробил оба наименования и даже выдал бесплатный пакетик, напоследок натянуто улыбнувшись. Его можно было понять – единственной прихотью в этот час могло быть желание прикорнуть на часок-другой в тёплой и уютной постели.

Выбравшись из тесного магазинчика, Мэттью первым же делом приложился губами к бутылочке, жадно выпивая за раз две трети её содержимого. Кажется, он не притронулся к своему чаю в кафе, а теперь испытывал нешуточную жажду.

– Должен ли я сделать то же самое? – Доминик встал рядом и оглядел свою бутылку.

– Может быть, и должны, – в ответ хитро улыбнулись.

– Я подаю тебе исключительно дурной пример, это начинает меня беспокоить.

– Подобный пример может ожидать меня где угодно, так какая разница, где именно я наберусь дурных привычек?

– У своего учителя, который любит выпить, а ещё…

– Не продолжайте.

Доминик покорно замолк.

На площади никого не было. Погода не располагала к долгим прогулкам, морозя не так сильно, как в декабре, но всё равно по-зимнему прилично. Поздний час добавлял к этим ощущениям ещё и ветер, набирающий свою силу где-то на севере, и продувающий теперь двух людей, бредущих по тротуару, до костей. Нужно было побыстрее оказаться дома, но хотелось растянуть прогулку, потому что с каждым пройденным метром Мэттью оживал всё больше, переставая упорно молчать, начиная неспешно рассказывать о прошедшем дне. На последнем квартале они решили сделать круг и обойти знакомую дорогу, по которой не было никакого желания дефилировать в подобный час, к тому же с алкоголем в руке. Ховард продолжал выпивать из бутылки, то и дело пряча её в широкий карман пальто, чувствуя себя редкостным алкоголиком. Но от этого в голове оставалось меньше беспокоящих ежедневно и ежечасно мыслей, да и отвечать ему ничего не требовалось – Беллами вёл рассказ о прошедшем дне, деликатно умалчивая о своём раздражении, по всей видимости пытаясь абстрагироваться от него. Напомнил заодно и о концерте, который должен состояться завтра, и Доминик кивнул, пытаясь представить – что же будет там происходить, потому что шапочное знакомство с творчеством группы вряд ли могло дать обширные знания о публике, слушающей подобную музыку. Мэттью также не забыл упомянуть и о том, что маме всё же позвонить нужно, и Крис, всегда с радостью его прикрывающий в подобных делах, не станет противиться сделать очередное одолжение.

***

Шумящая от выпитого голова подстёгивала делать глупости, которые наутро могли оказаться огромной ошибкой, ну или хотя бы вылиться в сожаление о содеянном. Мэттью, не успев закрыть за собой дверь, тут же направился на кухню, чтобы позвонить Крису, который в очередной раз должен был стать виновником его ночного приключения, и не сказать, что мистер Уолстенхолм был особенно против этого. По словам Беллами тот каждый раз начинал шутить и очень навязчиво намекать на присутствие в жизни друга подружки, с которой «хотелось уединиться на всю ночь». Оставалось только закатывать глаза, и подобная реакция подростка веселила Доминика, подкидывая воспоминания из прошлого.

Тёплые летние ночи, множество парков и прочих зелёных зон, речка, разделяющая город на две равные части, и посему, куда бы вы ни пошли, всё равно будет шанс застать её спокойное течение. Хейли любила таскать его купаться, а Доминик никогда не сопротивлялся, покорно следуя туда, куда его вели, и сложно было сказать, что это не доставляло ему удовольствие. Невыносимо захотелось вновь ощутить летнее тепло, сощуриться от ярких солнечных лучей и прикрыть лицо от брызг воды, которыми подруга щедро одаривала его с ног до головы, заливисто хохоча. Эти мысли успокоили ровно на минуту, пока Мэттью пропадал на кухне, а его бормотание доносилось оттуда почти неслышно. Воспоминания о ярком и полном впечатлений детстве, плавно перетекающем в юность, сменились образом Беллами перед глазами – с его очаровательной, всегда чуть смущённой улыбкой, светлыми и внимательными глазами, чуть сдвинутыми над переносицей бровями и вечно растрёпанными волосами, обрамляющими его красивое лицо. Тот не заставил себя долго ждать, появляясь в проёме двери, смотря пытливо и ожидающе. Доминик задышал чаще, обнаружив, как причудливо упал свет на плечи Мэттью, облачённого в свитер непонятного цвета и простые чёрные брюки. Верхняя деталь одежды предсказуемо сползала с одного плеча, и это не скрылось от взгляда Ховарда, жадно оглядывающего ключицы и шею, обхваченную подаренной им же цепочкой…

– Сэр? – начал Беллами, делая полшага навстречу.

– Иди сюда, – без всяких предисловий попросил Доминик, сглатывая и распахивая рот. Дыхание перехватило окончательно, а удивлённый и даже чуть испуганный взгляд Мэттью раззадорил ещё больше.

– Куда? – спросил тот, всё же придвигаясь ближе; между ними оставалась пара шагов.

– Ко мне, – озвучил очевидное Ховард, облизывая губы.

В голове гудело и горело, а где-то в затылке сладко тянуло запретным «нельзя», которое одновременно и подталкивало вперёд, и держало на месте; дилемма казалась бы нерешаемой, если бы не количество опрокинутого в себя за вечер алкоголя.

– Ко мне, детка, – повторил он.

Мэттью послушно прильнул к Доминику и замер, боясь, кажется, даже дышать.

– Знаешь, что будет завтра? – спросил Ховард, пытаясь хоть как-то отвлечься. Получалось из рук вон плохо, но попытаться стоило.

Подушечки пальцев жгло в тех местах, где он касался плеч подростка, а тот, уткнувшись носом ему в шею, тихо дышал, руками пробравшись в карманы лёгкой куртки учителя. Совсем как в тот раз, когда они ещё не…

– Неважно, что будет завтра, – выдохнул в ответ Мэттью, горячим дыханием опаляя кожу шеи, – потому что у нас есть несколько минут сегодняшнего дня.

Взгляд по инерции устремился на часы, висящие на противоположной стене. Стрелки словно замедлились, отсчитывая последние минуты этого дня. Беллами любил делать это – высчитывать вплоть до долей секунд, и эта привычка уже казалась чем-то совершенно естественным. А ещё более привычным – тепло его тела, запах волос и смущённая улыбка, которую он каждый раз пытался спрятать, будто бы чего-то стыдясь.

– Вы что-то решили, – прошептал он, ведя носом по шее Доминика, и вдыхая шумно носом. – Расскажите мне.

– Я понял, что ты больше не ребёнок, – начал Ховард, запрокидывая голову и стукаясь ею о стенку. Они по-прежнему находились в коридоре, и не было никакой уверенности, что дверь закрыта.

– Кто же? Я слабый, глупый и…

– Тише, тише, – руки легли на болтливый рот и прикрыли его, и на их место переместились губы. Доминик нагнулся и запечатлел почти невесомый поцелуй. Он прикрыл глаза, держа Мэттью за затылок, и прижал его свободной рукой к себе.

Беллами больше не был маленьким мальчиком, и к этому выводу Ховард пришёл не только для того, чтобы успокоить свою бушующую совесть, по какой-то причине всё ещё запрещающей делать нечто большее. Решив для себя множество, казалось бы, неразрешимых вопросов, он обрёл призрачную и слабую уверенность в том, что он делал и собирается сделать. Можно было упиваться сожалениями, корить себя в содеянном и обещать самому себе, что ничего более не случится в ближайшем и далёком будущем. Но шансы отсрочить их близость уменьшались если не с каждым часом, то день за днём, лишая рассудка в моменты, подобные этому.

Мэттью дышал сбивчиво и нетерпеливо, словно пытаясь надышаться на всю ночь вперёд. Слово «ночь» сладко кольнуло в груди, стекая горячей волной в живот и опаляя ворохом искорок где-то чуть пониже. Руки сами по себе сжались на тонкой талии и притянули ближе к себе. Поцелуй углубился, когда Доминик склонил голову, и пальцы Беллами юрко скользнули выше, вцепляясь в ткань рубашки, выглядывающей из-под куртки. Он без каких-либо предупреждений или вопросов, не поднимая взгляда, расстегнул верхнюю одежду на Доминике и стащил её, а тому только и осталось, что скинуть её на пол, не заботясь о том, насколько она будет мятая наутро.

***

Они упали на ковёр совсем не внезапно – у Беллами словно был какой-то план, сокрытый от него самого вплоть до этого момента. Когда Доминик раздвинул бёдра в стороны, позволяя устроиться на себе, когда почувствовал всё то, что хотели продемонстрировать, когда положили руки по обе стороны от лица Ховарда…

Мэттью прижался сверху, давя своим незначительным весом со всей значимостью собственных намерений. Смотрел своими невероятными и глубокими глазами неотрывно, и казалось, что в них можно прочесть что угодно, и желаемое не стало бы действительным, потому что в первую очередь Доминик видел страсть. Странную, неловкую, столько же нелепую местами, как и сам Беллами, но от этого не менее искреннюю и горячащую нетрезвую голову. Сладковатый поцелуй настиг почти внезапно, когда Доминик чуть повёл носом, пытаясь надышаться запахом его волос. Мягкие губы скользили неспешно, исследуя, будто бы никуда не торопясь – и время было на их стороне, в кои-то веки не подгоняя бесследно иссякающими минутами и секундами. Ночь опускалась на город медленно, забирая последний свет и лишая обзора насовсем. В темноте комнаты светился только циферблат электронных часов, да красная лампочка выключенного телевизора.

Доминик почти не видел, но чувствовал – островатые косточки таза и рёбер, изящный изгиб спины, по которому он вёл пальцами, боясь, что ночное наваждение схлынет в любой момент, оставляя привычные тишину и одиночество – естественных спутников каждого вечера. Ежедневное желание прижаться вот так губами к шее, почувствовать пульс на языке, распробовать вкус кожи – чуть солоноватый от пота и городской суеты.