Текст книги "My Joy (СИ)"

Автор книги: Volupture

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 47 страниц)

В звенящей тишине комнаты телефон завибрировал особенно громко, оповещая тихим переливом мелодии о входящем сообщении. Доминик потянулся вновь к мобильному, осторожно обхватывая его пальцами, и открыл мигающий конверт осторожным касанием к экрану.

«Хочу, чтобы вы были рядом»

Доминик вздохнул внезапно тяжко и, уложив телефон аккуратно рядом с собой, спрятал лицо в руках, одновременно чувствуя себя и самым счастливым человеком на планете, и напротив – неприлично несчастным. У него был Мэттью – его Мэттью, луч надежды в темноте бесконечной череды трагедий, его мальчик, готовый отдать ему всё, что только попросишь, но он всё ещё был подростком, с его непостоянством и влюбчивостью, которые могли разрушить их маленькую запретную идиллию в один из дней совершенно внезапно. Он обещал, что никаких последствий не будет, и Доминик верил ему, но справилось бы его сердце с подобной потерей? Очередной несправедливой и грубой, и всё это, случись оно, окончательно сможет уничтожить веру Ховарда не только в себя, но и в остальных людей.

Но Мэттью был с ним, писал трогательные сообщения, целовал осторожно, напрашивался на ласку и принимал смущённо комплименты, опуская глаза и едва ли не краснея от удовольствия. Он был рядом, обещал касаниями очень много и, не клянясь в вечной любви, всё равно дарил её так, как мог – самозабвенно и без задних мыслей о том, что могло бы быть, просто потому, что ему и в голову не приходило задумываться о том, что будет в ближайшем или не очень будущем. Беллами жил одним днём, как и остальные подростки, наслаждался юностью, пускай и немного иначе, чем другие, но всё равно ощущал себя счастливым, несмотря на многие потери для такого юного возраста.

***

Звонок разорвал тишину внезапно, и трель мобильного телефона действовала на нервы крепко спящего Ховарда даже больше утреннего будильника. Он перевернулся на другой бок, хмурясь, и потёр лицо рукой, пытаясь вынырнуть из полупьяного состояния, в которое он себя методично вгонял, глотая рюмку за рюмкой крепкого коньяка, который ему презентовали на работе, нелепо украсив красной лентой, словно он был каким-то двадцатилетним юнцом, предпочитающим широкие жесты и средней шикарности подарки. Хотя, подумал Доминик, в последнее время он вполне успешно радовался и этому, становясь внимательным и жадным до мелочей, касаемых исключительно Мэттью. На экране высветилось именно его имя, демонстрируя фотографию с его довольным лицом. Этот снимок они сделали вместе – Беллами сидел на стуле в зимнем саду, расположившись в откровенно вальяжной позе, и кривлялся, пока Ховард пытался сделать нормальное фото для того, чтобы поставить его на заставку мобильного телефона.

– Алло? – Доминик ответил хрипло, садясь на постели.

– Сэр, – голос Беллами был почти таким же, глухо искажаясь из-за телефонной связи; на заднем плане что-то отчётливо шумело, сбивая с толку.

– Мэттью, – стандартный обмен обращениями был завершён, но столь поздний звонок так и не был объяснён.

–

На часах светилось 01:12 после полуночи, а за окном, в которое Доминик без особого интереса глянул, густел непроглядный мрак, сопровождаемый белыми крупными хлопьями, падающими на и без того мокрый асфальт.

– Я в ванной, – прозвучало внезапно в трубке.

– Боже, – выдохнул Ховард, прикрывая глаза.

Под веками ярко вспыхнули образы – один горячей другого, воспламеняя так быстро, что сил сопротивляться уже не оставалось.

– Мамы нет дома, – Мэттью вздохнул громко, а Доминик невольно раздвинул ноги, укладываясь на спину, – она ушла к миссис Майлз, и у меня есть возможность издавать какие угодно звуки. Мне так хочется ими поделиться с вами.

Он застонал в трубку, тонко и как-то по-девичьи нежно, и Ховард задышал чаще, окончательно ощущая, как сон покидает его, оставляя после себя затуманенную желанием и алкоголем голову.

– Говори, детка, – прошептал он, снова зажмуриваясь с силой. Когда дело касалось Мэттью, часто хотелось сделать это, отдаваясь чувству – теперь у него была подобная возможность, и при этом он больше не ощущал тянущего осадка в груди – алкоголь расслабил его окончательно.

– Я не знаю, что… что должен сказать, мистер Ховард, – Беллами дышал часто и громко.

– Ты ничего не должен говорить, просто продолжай делать то, что хочешь. Только скажи – что именно.

– Вы знаете, – дерзко ответил Мэттью.

– Знаю, но это ты позвонил, желая, чтобы я слушал, и я готов делать это всю ночь напролёт.

В ответ многозначительно замолчали, а шум воды, раздающийся на заднем плане, продолжал быть невольным свидетелем их странного ночного диалога. Доминик чувствовал лёгкий туман в голове, и от этого ощущения то ли притуплялись, позволяя расслабиться, то ли обострялись, заставляя чувствовать всё более чётко и честно перед самим собой. И, пока он пытался определить, что именно ощущалось в голове и на сердце, Беллами горячо прошептал:

– Я глажу себя между ног.

– Ты всё ещё одет? – уточнил жадный до подробностей Ховард.

– Да, – Мэттью втянул шумно воздух через нос, и это действо так хорошо представилось в голове.

– Расстегни штаны и сними их.

В трубке тут же послышалось настойчивое шуршание.

– А теперь стащи с себя бельё.

– Я хотел бы, чтобы вы видели это.

– Обязательно увижу, совсем скоро, – последние слова слетели с языка против воли, но при этом отражая самое волнующее желание последних дней: видеть всё, чувствовать под пальцами и губами, ловить языком терпкие капли, раззадоривающие рецепторы.

– Правда? – дыхание Мэттью участилось ещё сильней.

– Я обещаю тебе, – пробормотал Доминик, переворачиваясь на бок.

Хотелось оказаться рядом с Беллами, прижать его к стенке, исцеловать его тонкие обветренные губы и опуститься на колени, чтобы…

– …я буду ласкать тебя ртом, – озвучил Ховард свою мысль, поражаясь тому, откуда у него появилось столько наглости высказать возбуждённому подростку подобное. Но он только начал, а дороги назад, как в последнее время и бывало, уже не было. – Опущусь с поцелуями вниз по твоему телу, поцелую в живот и захвачу тебя в плен рта, оглаживая языком, втягивая щёки, помогая себе рукой… О, Боже, мой мальчик, я так хочу тебя.

Ответом на этот откровенный монолог была тишина, и Доминик напрягся, пытаясь выловить из этого молчания хоть какой-то звук. Он снова перевернулся, но уже на другой бок, ожидая хоть какого-либо шума в трубке.

– Ловлю вас на слове, – дыхание Беллами начинало успокаиваться.

– Всё будет, детка.

– До завтра, сэр, – пробормотал Мэттью в ответ и бросил трубку.

Доминик счастливо рассмеялся, утыкаясь носом в мягкое покрывало, и чувствуя бесконтрольное счастье. Может быть, между ними и была пропасть во всём – возрасте, социальном положении, количестве жизненного опыта, только это было совсем неважным в такие моменты. Ховард хотел от Мэттью не только его невинность, – он был бы рад оставить её подростку, если бы не их абсолютно взаимное желание, – но и быть постоянно рядом, купаясь в его эмоциях, наслаждаясь разговорами обо всём и ни о чём, получая от этого невероятное удовольствие. Беллами стал для него чуть ли не единственной радостью в жизни, принося с собой ещё и ворох проблем, которые вряд ли можно было разрешить в ближайшее время, потому что ему по-прежнему было слишком мало лет, и одна только мысль об этом заставляла беспокойно поглядывать в окно, когда Доминик целовал Мэттью где-нибудь в гостиной, сходя с ума от желания сделать нечто большее.

Все проблемы нужно решать по мере их поступления, напомнил себе Ховард, всё же держа в голове определённое напоминание о том, что было рано совершать необдуманные поступки, последствия которых было бы решить не так просто, как попытка сдержать своё либидо.

***

Ровно в полдень Ховард явился к дверям дома семьи Беллами, предварительно едва не проехав нужную остановку, решив воспользоваться автобусом первый раз за несколько лет. Как правило, он ездил только на работу и в магазин, изредка выбираясь в люди, и всегда делал это исключительно на машине. Дверь распахнулась почти мгновенно, и за ними обнаружились оба из сыновей миссис Беллами.

– Добрый день, сэр, – чинно поздоровался Мэттью, кивая, но сразу же отводя глаза.

Их ночное небольшое приключение переключило в его голове что-то, перестроило на новый лад, но при этом во взгляде Мэттью всё равно можно было уловить удовлетворение, которое можно было с лёгкостью списать на волнения от предстоящей поездки, если бы Ховард не знал их истинной причины.

– Привет, – Доминик протянул руку Полу, а тот её осторожно пожал, отчаянно пытаясь скрыть горящий в глазах энтузиазм.

Сложно было сказать, кто был больше взволнован предстоящей поездкой – Мэттью, Пол или же сам Доминик, слонявшийся без дела весь вечер перед поездкой, переживая на тысячу и одну тему, а заодно и размышляя о том, о чём в дневное время Ховард вообще предпочитал даже не начинать думать, во избежание некоторых неудобств в отдельных областях организма.

Через несколько минут к ним вышла миссис Беллами, добродушно улыбаясь, и она сразу же обратилась к Доминику, стоило ему только открыть рот.

– Называйте меня Мэрилин, пожалуйста.

– Тогда и мне хотелось бы быть просто Домиником, – он улыбнулся ей, а после незаметно глянул на Мэттью, заметив, как тот хитро на него смотрит.

В его голубых глазах плескалось какое-то особенное понимание того, что не только для миссис Беллами пришло время называть Доминика по имени, но и для самого Мэттью. Это было скорее кокетством с его стороны – обращаться к учителю исключительно на «вы», добавляя каждый раз в конце фразы игривое «сэр». Мистером Ховардом он был и на работе, и для родителей учеников, и в банке для сверх меры улыбчивых клерков, и для всех остальных, кто не умел так запретно произносить это короткое слово…

– …сэр?

Ховард вздрогнул, сбрасывая с себя лёгкое оцепенение и отводя взгляд с губ Мэттью.

– У нас есть ещё час, не хотите съездить в магазин?

Пол так же нетерпеливо смотрел, стоя рядом, и только кивнул, подтверждая слова своего младшего брата.

– Хочу, – на автомате произнёс Доминик; он бы согласился на что угодно, если бы Мэттью всегда просил таким тоном.

Тот бывал излишне вежливым нечасто – на людях или же, как сейчас, при матери и брате, которые считали Ховарда чуть ли не святым из-за того, что тот занимался с Мэттью бесплатно в своё свободное время. На деле же всё было… несколько иначе, и Доминик снова ощутил позывы совести, желая поскорей скрыться от добрых и светлых глаз миссис Беллами. Мэрилин – поправил он себя, прочищая горло и кивая ей, когда она показала на часы.

***

– Тебе ведь не нужно ничего в магазине, верно? – спросил первым делом Ховард, стоило ему отойти на несколько шагов от дома, пока Беллами покорно шёл следом.

– Вы напугали меня вчера, когда я позвонил вам вечером. Не ночью… – начал тот и запнулся. – Тем, что мы будем должны целую неделю делать вид, будто нам плевать друг на друга. Поэтому мне жутко захотелось оказаться с вами наедине хотя бы этот час.

– Твоё нетерпение лишает тебя возможности побыть с мамой, – назидательно произнёс Доминик, шагая по дороге. – Советую тебе вернуться, а я буду надоедать тебе всю неделю.

Беллами смиренно кивнул.

– …и тогда я обещаю тебе, что у нас обязательно появится возможность остаться наедине, в темноте номера парижской ночи… Пока за окном будет падать снег, а ветер стучать в окно, просясь внутрь.

Беллами закатил глаза, но всё равно захихикал, представив, по всей видимости, то, что ему обещали.

– Тогда жду вас через… сорок девять минут, – он развернулся резво и зашагал в сторону дома, на ходу поправляя шапку, сползшую на нос.

Доминик только покачал головой и направился в сторону супермаркета неподалёку.

***

Всё семейство Беллами ждало его при параде, сидя в гостиной и обманчиво беспечно глазея по сторонам. Пол приглаживал беспрерывно волосы на затылке, Мэрилин грустно разглядывала свои руки, а Мэттью сидел рядом с ней, устроив голову у неё на плече. Этот жест заставил Ховарда в очередной раз улыбнуться, особенно, когда он заметил, как та приобняла сына за плечи, что-то ему прошептав.

– Не забудьте… документы, – она взволнованно всплеснула руками, вставая. – И билеты, и…

– Мам, – Мэттью перебил её осторожно.

– Да, всё в порядке, Доминик уже обо всём позаботился, – она кивнула.

Тот сделал то же самое, а после глянул на часы, обнаружив, что до подачи такси оставалось несколько минут. Но звонок разорвал напряжённое молчание раньше, и Доминик ответил, коротко оповещая водителя о том, что через минуту они выйдут к машине. Было не только неловко молчать, но и прощаться, и у Ховарда возникло – в который раз – странное чувство, словно он не договаривает чего-то, утаивая от миссис Беллами самое главное.

– Пора, – сказал он тихо, и все три взгляда уставились на него.

– Будь осторожен, – прошептала Мэрилин Мэттью, и тот кивнул, опуская глаза, обхватывая её ладони пальцами.

– Я буду.

Доминик стоял в дверях гостиной, сложив руки на груди, и думал о том, как всё пройдёт; это волнение наполняло грудь странным покалывающим трепетом, который кружил голову не хуже первоклассного алкоголя. Удивительность обстоятельств сводила с ума, но он изо всех сил пытался взять себя в руки, не позволяя слишком много думать о предстоящей поездке, а точнее – о вечерах, которые они, правда, наверняка будут проводить где-нибудь на выставках или в театрах, если это вообще будет кому-нибудь интересно. Ховард, приложив руку к сердцу, в любой из моментов был готов признаться, что никакие культурные ценности Парижа на данный момент его не интересовали, он был полностью поглощён размышлениями и предположениями – сосредоточенность на Мэттью была колоссальной, и вряд ли в ближайшее время он смог бы так легко стряхнуть с себя это наваждение.

Солидный мужчина-водитель чинно поздоровался со всеми, помог уложить немногочисленный багаж и сел за руль, дожидаясь, пока пассажиры рассядутся по своим местам. Пол первым делом забрался в угол на заднем сидении и уставился в окно, с делано скучающим видом выводя на нём какой-то одному ему понятный узор. Мэттью приземлился рядом с ним, на автомате прижимаясь ближе, стоило Доминику сесть следом. Он посмотрел учителю в глаза, пару раз моргнул, а после опустил взгляд вниз – туда, где покоилась ладонь Ховарда, и тот тут же сжал пальцы, прекрасно представив себе, о чём думал подросток в этот момент; особенно с такой улыбкой на губах.

Отвернувшись, Доминик попытался сосредоточиться на тусклых пейзажах, проплывающих за окном, но касание пальцев к бедру выбило его из вялотекущих мыслей о бытовых вещах – он думал о том, что во Франции наверняка идёт дождь и дует сильный ветер, и вообще погода мало чем отличается от той, что стояла в северной части Англии, с её извечными пронизывающими ветрами и повышенной влажностью, от которой чёртов насморк не проходил круглый год. Всё это стало неважным в ту же секунду, когда аккуратное прикосновение обозначилось на бедре и исчезло сию секунду, а Доминик только кинул сосредоточенный взгляд вперёд, пытаясь понять, есть ли шанс быть замеченными. Он не собирался ничего делать, но привычка следить за каждым движением и словом вросла под кожу, сопровождая на каждом шагу.

– Крис и Морган поехали в Лондон на праздники, – невозмутимо произнёс Мэттью. – Мэри уехала в тот самый загородный дом с одним из наших одноклассников, – было не совсем понятно, зачем он вообще всё это говорил, но его привычка болтать обо всём, что было в голове, никуда не исчезала, даже если рядом был брат и незнакомый мужчина.

– Что-нибудь интересное в Лондоне? – попытался поддержать беседу Доминик, заметив, что Пол вообще никак не реагирует на болтовню младшего брата.

– Вряд ли, потому что это их первая вылазка туда, и они наверняка просто будут бегать с родителями по магазинам всю эту неделю, – Беллами скинул ловким и привычным движением ботинки с ног и подобрал колени к груди, упираясь пятками в дверь машины, и из-за этого к плечу Доминика прижалась его спина. Они замерли в подобном положении, пока Мэттью не повернул чуть голову, хитро глядя из-под ресниц, облизывая губы так, чтобы этот жест было видно только одному Ховарду.

– Зато мы, – начал он, отворачиваясь к окну, чтобы не глазеть так откровенно на подростка, – побываем сегодня и в Лондоне, и за городом, и во Франции – но это так, между делом.

Мэттью рассмеялся тихо и очаровательно, запрокидывая чуть голову. Он вёл себя точь-в-точь как неискушённая в подобных делах Лолита, соблазняя тем, чем получалось, заигрывая неловкими касаниями и движениями, облизывая призывно губы и смотря прямо в глаза, пока это не начинало смотреться странно со стороны, но он будто чувствовал это, вовремя меняя положение, садясь нормально, но всё равно касаясь коленкой ноги Доминика.

– Да, – он кивнул и запустил пальцы в карман, извлекая оттуда пачку каких-то орешков, начиная её шумно распечатывать.

Дорога затягивалась, и Ховард нервно глянул на часы, подсчитывая в уме оставшееся до поезда время. Им ещё предстояло добраться до столицы, а уже после пересесть на «Евростар», который за пару с лишним часов донесёт их до не менее беспокойного Парижа. На платформе было много людей, и большинство из них держались небольшими группками – по три-четыре человека, и по их лицам можно было предположить весёлое времяпрепровождение вне дома, ну или же – возвращение в столицу, чтобы уже там, на центральной площади, громогласно кричать под звуки взрывающегося в небе салюта.

Перрон продолжал шуметь, а Мэттью незаметно для брата прошептал Доминику на ухо, стоило тому склониться к своему чемодану:

– Пару дней назад Морган рассказал мне о том, что лишился… невинности.

Ховард выпрямился резко, нервно оглядываясь по сторонам, поправил воротник и шарф под ним и прочистил горло, только теперь позволяя себе осмыслить сказанное. Он бы поморщился, если мог, потому что в голове мгновенно возникли образы неловкого подросткового секса, который грозил каждому, кто не собирался хранить девственность до скончания времён, посвятив свою жизнь Иисусу или кому-нибудь из той же компании. Эта мысль развеселила Доминика, позволяя отвлечься от игр воображения, которое начало беспощадно подкидывать картины одна порочней другой.

Пол вертелся со своим чемоданом вокруг палатки с сувенирами, не обращая ни на что внимания, и уж тем более на то бледнеющего, то розовеющего Ховарда, который хоть и пытался взять себя в руки, но Беллами, вновь прижавшийся сбоку, разуверил его в том, что успокоиться вообще было возможно.

– Он хоть и не гей, но уже кое-что успел попробовать, – шептал Мэттью, очаровательно при этом хлопая ресницами, под которыми то и дело исчезали небесно-голубые глаза, невинно глядящие в ответ. – Нам некуда спешить, но вы обещали мне так много, – завершил он поток откровенностей, и через пару секунд к ним присоединился Пол, сверкая неприлично довольной улыбкой на губах и целым ворохом бесполезной макулатуры, которую он, по его же словам, собирался читать в дороге.

Кивая как болванчик на каждую фразу, Ховард следовал за Мэттью, который в свою очередь снова вцепился в ладонь брата, и разглядывал его – худые плечи, плавно и даже несколько изящно перетекали в тонкую шею, с выступающими позвонками, которые тот демонстрировал Доминику достаточно часто, чтобы не успевать об этом забывать. А ещё о том, какая нежная и гладкая была его кожа, как звонко скользила подаренная цепочка, нарушая тишину, когда Беллами ласкался, сидя на коленях учителя, каким горячим он мог быть, сам того не подозревая… Необходимость прервать свои рассуждения возникала в последнее время слишком часто, и бесконечное одёргивание самого себя становилось своего рода привычкой.

Мэттью повернул внезапно голову, одаривая Ховарда таким понимающим взглядом, словно он знал о том, какие мысли крутились в его голове. Быть может, половина из них была написана на лице Доминика, поэтому он поспешно отвернулся, вперившись в информационное табло, заученное за этот час наизусть. Сбоку послышалось едва уловимое фырканье, и они оба улыбнулись, пряча эту реакцию как только было можно.

***

Лондон встретил их абсолютным безразличием, овевая точно таким же ветром и одаривая незаинтересованными взглядами прохожих и шумными приветствиями тех, кто кого-то встречал на вокзале. Втроём они выбрались из поезда, проверили наличие всех чемоданов, которые отправились вместе с ними в путешествие из дома, и двинулись на выход, попутно разглядывая великолепный вид, открывающийся со всех сторон. Беллами откровенно глазел по сторонам, не стесняясь открывать рот в удивлении, когда он запрокинул голову, смотря на своды железнодорожного вокзала Кинг Кросс. Казалось, что они очутились где угодно, но только не там, где по определению бывало шумно, грязно и не особенно безопасно, но здешнее окружение вселяло надежду на то, что всё будет хорошо.

Мэттью поправил на плечах рюкзак, ухватил Пола за руку и улыбнулся незаметно Доминику, а тот кивнул ему, продолжая изучать буклет, который ему вручили по пути в столицу – в нём содержались номера телефонов первой необходимости, а также адресов, и одним из них было самое время воспользоваться. У них было ещё добрых два часа до поезда; они оказались в одном из кафе, с приветливо распахнутыми дверьми и заоблачными ценами. Беллами начал нетерпеливо вертеться на своём месте, а Ховард делал всё возможное, чтобы унять стучащее сердце – чем дальше они уезжали от родного дома, тем более расслабленным он себя чувствовал. Это не удивляло, и Доминик позволил себе удобнее устроиться на сидении, опуская взгляд на колено Мэттью, прижимающееся к его бедру. Тот сидел в пол оборота к учителю, жевал жвачку и разглядывал на редкость несимпатичный урбанистический пейзаж за окном, не отличающийся особенным разнообразием, потому как площади на вокзалах никогда не выделялись чем-то завораживающе красивым.

Пол направился искать уборную комнату, напившись в поездке минералки, оставляя их наедине. Ховард наклонился на сантиметр ниже, привлекая внимание Мэттью, а после одними губами прошептал «Ты был неповторим этой ночью», и тот вспыхнул, отворачиваясь и краснея так сильно, что даже подаренный Домиником шарф не мог соперничать по насыщенности цветов с лицом Беллами. Рассмеявшись тихо и пряча улыбку в ладони, Ховард вскинул брови, одним только жестом спрашивая «Что?» у пунцового Мэттью. Тот спрыгнул со своего места, закутался в шарф старательно, пряча щёки и нос, и выскочил на улицу, дожидаясь там остальных.

Пока Доминик расплачивался с учтивым официантом в сером твидовом пиджаке, Пол вернулся из уборной, поинтересовался, куда делся Мэттью, а после вышел на улицу, тут же натягивая на голову младшего брата капюшон от куртки, и отошёл чуть в сторону, чтобы не мешать проезжающим машинам. Мэттью насупился ещё больше, опуская полы капюшона до самого носа, и сложил руки на груди, слепо глядя перед собой. Ховард вышел из кафе и остановился рядом с этим маленьким гордым бунтарём, сдерживая желание расхохотаться в голос.

– Я думал, что ты научился принимать правду, – неопределённо сказал он, подходя ближе к Беллами.

Тот ничего не ответил, стащил капюшон до нормального положения, подумал с секунду над чем-то невероятно важным и проскользнул своими длинными и тонкими пальцами под руку Доминика, цепляясь в его локоть, с невозмутимым видом глядя вперёд – всячески выражая готовность двигаться дальше. Обмен точными и почти незаметными ударами ниже пояса был успешно завершён, и Пол, напомнивший о себе неловким кашлем, зашагал дальше, крепко держа два чемодана – свой и Доминика. Касание Мэттью почти ощутимо жгло ткань пальто, тот держал ловко и уверенно – так, как Ховард любил и помнил, бережно храня в голове воспоминание о том, как впервые почувствовал эти тёплые пальцы на своей руке, а ещё в карманах пальто, когда тот, невинно улыбнувшись, сказал, что ему было холодно.

Их отношения состояли из сочетания чего-то тёплого, ласкового и одновременно яркого – эмоционально и предметно, когда Доминик держал Мэттью за плечи, пока тот пытался наиграть на гитаре что-нибудь своё, не принадлежащее никому другому; когда обнимал осторожно и решительно одновременно, касаясь носом шеи, дышал горячо и сводил с ума запретностью того, что они творили за закрытыми дверьми. Эта смесь уверяла в том, что всё, что они делали и делают, не так уж и плохо, особенно Доминик любил напоминать себе, что он держался и так достаточно долго, прежде чем хотя бы позволить себе коснуться Беллами там, где никто прежде не прикасался. Ховард не был святым, но искать себе оправдания стало для него чем-то вроде ежедневного ритуала, который он совершал либо перед сном, либо моясь в душе, стоя под горячими и упругими струями. Он нарушал закон, скрывал их отношения от общественности, а в частности – от невероятно заботливой и честной миссис Беллами, готовой ради Мэттью на всё. От этого вся эта логическая цепочка, выстроенная с таким трудом, рушилась в мгновение, осыпая острыми осколками совести и переживаний, больно царапая заодно и за то, что Ховард так и не смог отказаться от того, что само пришло к нему в руки.

Он не был дураком, не предполагая ещё тогда, что подобное общение в конце концов сможет перехлестнуть за край, оставляя после себя жгучее желание со стороны Ховарда. Ему по-прежнему хотелось оплакивать прошлую жизнь, но он осознанно и совсем искал выход из этого тупика, блуждая в поисках поводов для радости. И этот повод пришёл к нему сам, глазея невероятно красивыми глазами, наивно выдвигая предположения о том, что Доминик был лучше, чем мыслил. Беллами не знал тогда об учителе ровным счётом ничего, но хотел верить, потому что смело выбрал именно его – по ряду причин, – и, если бы он ошибся, то его ждало бы очередное потрясение, к которому он определённо не был бы готов. Но случайности не бывают случайны, их дороги пересеклись, и Ховард встретил понимающего, яркого и чувственного Мэттью, любящего и ласкового, готового теперь отдать всего себя, не размениваясь на мелочи. А Доминик стал для него надеждой, что не все «те самые взрослые» – конченые негодяи, желающие причинять только боль, что среди всех тех дел, которыми они заняты, есть время и на то, чтобы уделить одинокому подростку час в день. И время, которое они посвящали друг другу, со временем, начало прогрессировать в положительную сторону.

Ховард никогда не чувствовал, что Мэттью мешает ему, принимая его присутствие, уже через несколько дней начиная ждать этих вылазок – совместных прогулок до дома, поездок к родным местам Доминика, походам в кино. Чувства не возникают на пустом месте, и привязанность – тоже, образовываясь незаметно, но крепко и без надежды избавиться от этого стойкого сочетания переживаний и радости. Беспрестанно думать о человеке, предполагать его реакции, выдумывать темы для разговоров, а после делать всё наоборот, получая взамен больше, чем надеялся.

***

Сент-Панкрас завладел вниманием Мэттью в ту же секунду, когда они оказались в другом здании, выполненном в более современном стиле, приковывающим взгляды случайно или не очень оказавшихся здесь людей. Изящные металлические конструкции, в сочетании с прозрачным стеклом, образовывали высокие своды, уходящие далеко наверх, защищающие уезжающих и провожающих от мерзко моросящего снега, вздумавшего сыпать под конец года, будто бы навёрстывая упущенное за все зимние дни.

– В 1940 году часть вокзала была разрушена, – вспомнил Доминик, также смотря вверх, следя за медленно уплывающим самолётом в небе. – Немецкая авиация бомбила всё, что только могла, пытаясь выразить своё превосходство.

– Никогда не смогу понять мотивов этого мерзкого нациста, – протянул задумчиво Беллами, лишь бы что-нибудь сказать.

– Даже не пытайся. У тебя слишком доброе сердце, – ласково произнёс Ховард, прижимая незаметно руку Мэттью к себе плотней; тот нарочито безразлично отвернулся.

Оставшееся время до поезда они провели в неспешной прогулке по близлежащему торговому центру, перед этим поднявшись на второй этаж вокзала, чтобы исполнить роль прилежных туристов – сфотографироваться с памятником, носившим чёткое и лаконичное название «Место встречи», запечатлевшем мужчину и женщину в далеко не дружеских объятьях. Доминик ничего не знал об этом элементе арт-декора, поэтому деликатно промолчал, сфотографировав Мэттью на его фоне, пока Пол, перевесившись через перила, смотрел вниз – туда, где остальные люди суетливо передвигались по перрону с чемоданами, таща за собой ворох детишек. Количество желающих покинуть старушку Англию на праздники создавало если не хаос, то приличное множество, и Ховард следил за обоими Беллами, боясь в определённый момент потерять кого-то из виду. Старший из сыновей Мэрилин вообще вёл себя отстранённо, и это было далеко не реакцией на общество почти незнакомого ему мужчины в виде Доминика. Он молчал, даже когда Мэттью пытался разговорить его, сдержанно улыбался на шутки, зато, стоило им завидеть что-нибудь необычное, первым нёсся смотреть и фотографировать; немного инфантильное поведение Пола давало Ховарду возможность уделить больше внимания тому, кто и сам ластился под рукой, стоило только выдаться моменту.

Они всё-таки зашли в одно из кафе, наскоро перекусив тем, что официант пообещал принести как можно скорей. Пол, съев всё, что предложили, попытался поддержать беседу, но снова замкнулся в себе, и через пару минут, когда он ушёл в уборную, Мэттью сказал:

– Это временное. Как только мы окажемся за границей, вы его не узнаете.

– Хотелось бы верить, – Доминик улыбнулся, пытаясь представить, каким мог бы быть Пол, если бы не переживал о предстоящем путешествии так сильно, – потому что мне всё ещё кажется, будто он смущается моего присутствия.

– В какой-то мере, – не стал лгать Мэттью, накалывая на вилку кусочек помидора. – Он вас почти не знает, но всё же доверяет, потому что знает о том, сколько времени вы тратите на меня.

– Со стороны я кажусь просто образцовым альтруистом, – покачал головой Ховард, потирая лоб ладонью. – А на деле…

– Не продолжайте, – мягко прервал его Беллами, на долю секунды касаясь пальцами запястья учителя. – Просто не нужно.

В ответ оставалось только кивнуть, пряча улыбку, и продолжить есть свою порцию весьма сытного салата, который Мэттью то и дело таскал у него через весь стол, попеременно сверкая нахальными глазами и показывая язык. Отсутствие брата под боком влияло на него излишне положительно, и Доминик уже начал обдумывать то, что планировал сделать в первый же день по прибытию в Париж. Вряд ли это было чем-то слишком неприличным, но сдерживать своих бесов удавалось всё сложней, да и поводов делать это оставалось и того меньше.