Текст книги "My Joy (СИ)"

Автор книги: Volupture

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 47 страниц)

– Просто не спеши, – сказал Доминик, улыбаясь чутко и понимающе; ещё бы он не понимал, потому что возбуждение так сильно накатило на них обоих, что хотелось сделать что-нибудь не просто выходящее за рамки приличия, но и грязное, отчего Мэттью бы засмущался до необыкновения сильно, пряча лицо в руках.

– Я просто не знаю, чего хочу. Мне нравится касаться вас, и я чувствую, что вам хочется чего-то ещё, – пробормотал Беллами, отводя взгляд.

– Я хочу. Как я могу не хотеть, если мне так хорошо с тобой? Но мы договорились.

Это было тем вопросом, который им нужно было поднимать достаточно часто. Подростковая гиперсексуальность Беллами делала своё чёрное дело, и именно поэтому Ховард должен был следить не только за собой и своими тёмными желаниями, то и дело терзающими его по ночам на влажных от пота простынях, но и за Мэттью, который мог хотеть большего, но при этом у них не было возможности это сделать.

– Нам некуда торопиться, Мэттью, – он старался звучать успокаивающе и убедительно. – У нас полно времени, и с каждой минутой я чувствую, как былая тоска отпускает меня, и всё это благодаря тебе.

– Иногда мне снится он, – прошептал Беллами, замолкая, но и без каких-либо объяснений было ясно, о ком он говорит. – Я не хотел бы видеть такие сны.

Сердце Доминика сделало пару судорожных ударов и, кажется, остановилось на пару мгновений, пока он пытался побороть в себе ненависть к неизвестному безликому мистеру Андерсону, которому хотелось если не набить лицо, то хотя бы высказать всё, а заодно и пожаловаться куда надо. Но запоздалая мысль о том, что он сам ничем не лучше него, приходит почти мгновенно, отрезвляя и унижая собственное достоинство. Назад пути уже не было, и Ховард отвернулся, пристыженный потоком мыслей в голове.

– Я ничем не лучше него, – сказал он в конце концов, прикусывая нижнюю губу.

Мэттью помолчал с минуту, внимательно разглядывая его, и Доминик даже боковым зрением увидел, сколько нежности отразилось на его детском лице, не отягощённом сложным жизненным опытом, но имеющим проблемы, которые не должны были случаться с подростками в его возрасте. Пытаясь отвлечься от подобных мыслей, Ховард только крепче обнял Беллами, и тот вздохнул порывисто и как-то излишне тяжко.

– Я сам захотел этого, – произнёс он после очередной многозначительной паузы после тяжкого вздоха. – Это всё меняет.

– Это ничего не меняет, – Доминик успокоился и теперь не чувствовал себя так ужасно.

– Какая разница, сколько мне? – Беллами сощурился, сжимая пальцами плечи учителя.

В последние дни Доминик находился в постоянном напряжении, пребывая в нём едва ли не двадцать четыре часа в сутки, и успокоить расшалившиеся нервы и паранойю ничем не удавалось. Он читал смежную с этим щекотливым вопросом литературу, бродил по форумам, вычитывая одну диковинней другой историю, и погружался в пучины отчаяния с каждой строчкой ещё больше. Все, как один, твердили о том, насколько это аморально и неестественно – подобные отношения никогда не приводили к чему-то хорошему, и, в конце концов, зачастую приводили к весьма печальным последствиям, которые можно было бы и не озвучивать.

– Вы слишком много думаете, сэр, – прошептал Беллами, касаясь носом щеки Доминика. – И громко.

Ховард усмехнулся и оставил лёгкий поцелуй ему в щёку, пытаясь этим успокоить мечущееся сознание, хоть шансов обрести покой у него было призрачно мало.

– Должен же хоть кто-то думать о последствиях.

– Мы уже говорили об этом, не будьте занудой, – Беллами нахально прикусил Доминика за подбородок и слез с него, укладываясь рядом, и от этого стало легче дышать.

– Моё занудство должно уберечь нас от необдуманных действий, – пробормотал Ховард, не особенно надеясь, что его услышат.

– Особенно учитывая, что вы продумали всё наперёд уже пару десятков раз.

Дерзость Беллами имела свою прелесть, учитывая то, что он позволял себе подобное не слишком часто, и поэтому это звучало очаровательно и возбуждающе – длинный язык Мэттью умело обрекал мысли Доминика в слова, даже не подозревая о том, насколько он был прав. Он всего лишь предполагал, скрывая это за очаровательным кокетством, помешанным со смущением от собственной дерзости, но при этом был настолько близок к разгадке грязных помыслов Ховарда, что становилось неловко. Не то чтобы ему было стыдно за мысли, периодически вспыхивающие в голове, особенно вечером перед сном, или рано утром, когда он просыпался раньше будильника минут на десять… Но в его голове всё ещё крепко держалась маленькая, но стойкая плотина против дурных мыслей, которую должно было прорвать со дня на день, учитывая то, что Мэттью позволял себе вытворять.

Беллами не был слишком настойчив в своих порывах, потому что он и сам смущался больше обычного, когда дело доходило до момента, когда он чувствовал под собой возбуждение Доминика, позволяя ощутить то же самое в ответ. Но он обладал какой-то особенной властью над Ховардом, и каждый раз невольно вспоминалась маленькая и вредная Лолита, крутившая Гумбертом так, как того хотелось исключительно ей. Ассоциации с капризной нимфеткой Доминику не нравились, потому что его Мэттью был совсем другим – чутким и понимающим, ласковым и одиноким настолько, насколько и он сам. И при этом невинным от макушки до пяток.

– Это единственное, что я могу себе позволить, – как ни в чём не бывало произнёс Ховард, проскальзывая ладонью под свитер Беллами, оглаживая горячую и гладкую кожу.

– Думать или… гладить меня вот здесь? – Мэттью надавил пальцами на руку Доминика и прикрыл глаза, придвигаясь ещё ближе, отчего их дыхание резво смешалось воедино.

– И то, и другое. Думать для меня иногда – предел честности перед самим собой.

Фыркнув, Мэттью коснулся носом щеки Доминика и повёл ею ниже, снова заставляя задышать быстрее.

***

Первая неделя каникул подходила к концу, и Беллами стал чаще вытаскивать Доминика на прогулки, а после приглашал к себе домой, наперёд зная, что Пол всё равно не придёт. Последние дни тот отзванивался, чинно обещал, что придёт завтра, а потом всё повторялось, и не то чтобы кто-то особенно расстраивался по этому поводу. У Ховарда была возможность чаще бывать с Мэттью, когда тот говорил, что бывает излишне часто в его доме, и это может вызвать подозрения у наблюдательных соседей; Доминик кивал, слушая сбивчивые объяснения Беллами в трубке, начиная на ходу собираться. Каждый раз, проскальзывая в квартирку, где жила семья Беллами, он чувствовал себя если не преступником, то хотя бы мелким злоумышленником, которому позволили посидеть за праздничным столом, а он после унёс все серебряные ложки.

– Какое дурацкое сравнение, – рассмеялся Мэттью, обнимая Доминика, когда тот оказался у него на пороге. – Наши соседи – это исключительно престарелые дамы с кошками, которые выходят на прогулку только ради воскресной мессы, и то не всегда. Они даже в окна не выглядывают, чтобы посмотреть, кто пытается открыть дверь с утра пораньше, потому что замок так часто заедает…

Доминик кивнул, позволяя Беллами стащить с себя шарф, и приятное трение на шее исчезло вместе с тёплой тканью, уберегавшей его от сильного ветра на улице. Ловкие пальцы скользнули к верхней из пуговиц, на чёрном пальто и принялись вытаскивать одну за другой из петелек, а Ховард заворожённо следил за этим действом, боясь даже лишний раз моргнуть, оглядывая сосредоточенное лицо Мэттью, переводя взгляд на его руки, проворно лишающие его верхней одежды.

– Когда люди перестают быть осторожными, забывая продумывать каждый шаг наперёд, случаются неприятные вещи, – неопределённо произнёс Доминик, проходя вслед за Беллами в гостиную.

В комнате были плотно задёрнуты шторы, и, несмотря на то, что за окном был день, всё же оказалось сложно разобрать хоть что-то, кроме спины Мэттью, обтянутой светлым свитером, ярко выделяющимся в полумраке. Его хрупкая фигура притягивала к себе, и Доминик не отказал себе в удовольствии прижаться к нему, когда тот склонился над столом, что-то быстро разглядывая, сверяясь с каким-то листком; видел ли он что-то в темноте, было сложно сказать.

– Мы можем быть неосторожными здесь, наедине, как думаете? – прошептал тот, когда Ховард обвил его талию руками, касаясь ладонями живота.

– Именно поэтому я и позволяю себе подобное, когда остаюсь с тобой, – Доминик кивнул и чуть наклонился, чтобы коснуться подбородком плеча Мэттью, прижимаясь щекой к его шее.

Пытаясь изо всех сил вспомнить, с какими ощущениями он принимал от своей первой «любви» внимание в юности, Доминик потерпел маленькое поражение – в голове было девственно пусто, потому что единственным ярким впечатлением за всю жизнь для него оставалось знакомство с Джимом – светлым и чутким, понимающим и поддерживающим в любую трудную минуту, вне зависимости от того, как Ховард себя вёл в той или иной ситуации. И Мэттью не был жалкой заменой ему, потому что оставался особенным, не менее честным и очаровательно невинным в своих поступках, в которых было сложно узреть меркантильный подтекст.

– Что было бы, если бы я не позволил тебе поцеловать себя тогда? – спросил Доминик, замирая, чувствуя, какая под пальцами горячая кожа, и вслушиваясь в дыхание Мэттью.

– Вы бы позволили, – самодовольно ответил тот. – Я чувствовал, что вам понравится, поэтому сделал это. В противном случае, мне пришлось бы приложить очень много усилий, чтобы реже попадаться вам на глаза…

Последние слова Мэттью выдохнул как-то рвано и измученно, словно что-то и в самом деле приключилось плохое, и Доминик поспешил успокоить его едва ощутимым касанием губ к шее, чувствуя, как лицо щекочут сладко пахнущие волосы Беллами, скользящие по щеке и вызывающие желание улыбнуться.

– Хотите досмотреть фильм? – внезапно предложил он, резко разворачиваясь и оказываясь в объятьях Доминика, который был подобному повороту – во всех смыслах этого слова – событий, более чем рад.

– Хочу, – Ховард улыбнулся и бегло поцеловал Мэттью в щёку, отстраняясь, чтобы скользнуть мимо него из гостиной прямиком в ванную комнату.

Он перевёл дух и глянул в зеркало, отмечая, что выглядел до неприличия счастливым, и от этого не тянуло ничего в душе, надрывно стеная о том, что он не имеет права испытывать подобных эмоций, как это бывало ещё пару месяцев назад, когда он, даже улыбнувшись случайному прохожему, начинал думать, что совершил маленькое преступление против совести. За дверью тихо передвигался Мэттью, и уже через пару секунд стало слышно, как тот начал переставлять грязную посуду на кухне, желая разделаться с ней, по всей видимости, заранее, чтобы оставшийся вечер ни на что не отвлекаться. Каникулы шли полным ходом, но домашние обязанности никто не отменял, и откладывать их было себе дороже, учитывая, что вечер обещал быть довольно интересным…

Доминик прервал поток мыслей, встряхнув головой, и умылся ледяной водой, надеясь унять этот пугающий рой предположений, потому что даже думать, в данном случае, было маленьким преступлением против совести, с которой Ховард безуспешно пытался договориться уже какую неделю. Но никаких предупреждающих знаков не вспыхивало в воздухе, и никто не спешил прерывать их уединения, посему чувство мнимой безопасности окутывало с головы до ног, давая им возможность побыть вдвоём, наслаждаясь общением и едва ощутимыми касаниями друг к другу.

Но уже на десятой минуте фильма Мэттью принялся ёрзать и дышать чаще, усиленно делая вид, что его интересовало то, что происходило на экране. Он по-прежнему отказывался приносить стул для себя, предпочитая сидеть на коленях Доминика и обнимать его за плечи. Ховард коснулся носом шеи Беллами, успокаивающе поглаживая пальцами его талию, и прикрыл глаза, втягивая невероятно притягательный запах, к которому он успел настолько сильно привыкнуть, что расстаться с ним было бы тяжелей, чем можно представить.

Единственное напряжение, которое Доминик испытывал рядом с Мэттью, заключалось в желании, которое с каждым днём было всё сложней и сложней скрывать, особенно от самого себя, что и было гарантом успеха или провала в данном вопросе. Стоило себе однажды позволить подумать о чём-то, что выходило за установленные рамки, и это становилось частью тебя, потому что сексуальная энергия имела свойство раскрепощать не только мысли, но и действия. И именно в этот момент, когда Ховард переместил ладонь с талии Мэттью на его живот, тот задрожал и откинулся ему на грудь, прижимаясь спиной, выдыхая протяжно и тут же вдыхая судорожно, опуская руку на бедро Доминика.

Напряжение, повисшее между ними, не удавалось разбавить глупому фильму, который непонятно почему посоветовала посмотреть одна из учительниц, и Доминик чувствовал, как ускользает контроль над ситуацией, сменяясь желанием совершить что-нибудь запретное, но невыносимо желанное. Такое, что не требовало бы от него ничего, кроме молчаливого согласия, которое он невольно дал Мэттью, когда тот вжался в него всем телом, и Ховард расслабил бёдра, раздвигая их чуть в стороны, чтобы тот ощутил всю серьёзность последствий подобных действий.

– Мне так нравится чувствовать это, – прошептал он через несколько мучительно долгих секунд, захлёбываясь последним словом.

– Что именно, Мэттью? – Доминик пытался быть вежливым и тактичным, но с возбуждением бороться не то что не хотелось, а напротив – было желание поддерживать его любым образом, тем более Беллами всячески этому способствовал, ёрзая на нём, а теперь прижимаясь задницей к эрекции, которую невозможно было от него скрыть.

– Это, – повторился он, делая резкое движение, отчего Ховард застонал и уткнулся ему в шею, горячо дыша, вслушиваясь в сбивчивые едва уловимые стоны Мэттью, и фоном им служило бормотание фильма, который подходил к концу.

Невероятно сильно хотелось проскользнуть пальцами ему под кофту, огладить гладкий живот, и без того дрожащий от напряжения, а ещё говорить с ним – о том, что Доминик мог бы сделать, технично описывать каждое движение, которое совершал Беллами, излагая свои пошлые мысли, не боясь быть непонятым. Мэттью бы принял любую пламенную речь, впитал каждое слово, стеная от невыносимого желания позволить учителю сделать всё и сразу, но даже то, что происходило в этот момент, не должно было случиться, и именно поэтому Доминик убрал руку с бедра Беллами, умирая от нетерпения и разрывавших изнутри желаний.

– Мэттью, детка, – вторил ему Доминик, так же тихо и вкрадчиво, пытаясь одной только интонацией успокоить бушующие гормоны не только в самом подростке, но и в себе самом, – мы не должны.

– Вы и сами не верите в то, что говорите, – незамедлительно последовал ответ, и Беллами скользнул свободной рукой, которой не держал Доминика за шею, ему на руку, чтобы в следующую секунду опустить себе на пах, под которым сладко тянуло ощутимое возбуждение. – Просто забудьте хоть на несколько минут об этой чёртовой разнице в возрасте.

Это был первый раз, когда Мэттью позволил себе выругаться в присутствии учителя, и всё это говорило о том, как сильно он не контролировал не только свои мысли, но и тело, которое вполне отчётливо демонстрировало свои желания; ещё с неделю назад они начали проявляться в его движениях. Беллами в очередной раз двинул бёдрами, надавливая на пах Доминика, и тот невольно сжал пальцы, покоящиеся на его ширинке, вырывая чувственный стон из раскрасневшегося подростка, дыхание которого заполонило всё вокруг, и не было шансов спастись от того, что неизбежно накатывало на них двоих.

Позабытый уже давно фильм закончился, и дыхание Мэттью стало слышно отчётливей, и осознание непозволительности происходящего нагрянуло очередным удушливым потоком, вынуждая распахнуть рот, чтобы глотнуть воздуха, громко вздыхая. Беллами повернул голову и без каких-либо предупреждений накрыл губы Доминика ласковым просящим поцелуем, в котором заключалось слишком много того, что тот не мог переосмыслить так быстро. Но его рука незамедлительно сжалась на ширинке Беллами, и тот застонал в поцелуй, не прекращая обнимать обеими руками за шею, перебирая светлые волосы пальцами. Его проворный язык скользнул в рот Ховарда и замер, и не оставалось ничего другого, кроме как позволить ему делать то, что он хотел, а заодно и совершить очередное движение, после которого не было никаких шансов свести всё это в шутку, уговорить Беллами не продолжать, убедить, что это неправильно… Другими словами, и сам Доминик уже знал, что назад пути нет, что бы ни твердило ему подсознание, царапая цепкими коготками совести.

Перекинув одну ногу через бёдра Ховарда, Мэттью во всех смыслах оседлал его и прижался тесней, демонстрируя своё возбуждение, при этом не позволяя прерывать зрительный контакт, пока он вёл рукой Доминика себе под свитер, позволяя коснуться горячей кожи. От этого прикосновения оба вздрогнули, и Беллами задрожал сильнее, слегка меняя положение, упираясь спиной и руками в столешницу, прикрыв глаза. Он наслаждался этим, не терзаемый муками совести, и руки Ховарда жили отдельной жизнью, проскальзывая пальцами под тёплый свитер, ледяными касаниями прохаживаясь по дрожащему впалому животу, двигаясь выше и замирая в опасной близости от твёрдых сосков, которые видно даже сквозь шерстяную ткань, под которой ничего не было. Доминик, пытаясь отвлечься от этого порочно-прекрасного действа, пытался думать о том, какие неприятные ощущения дарил свитер, скользя по обнажённой коже, но Мэттью не позволил ему абстрагироваться, требовательно сжимая бёдра и резво опуская руку между своих ног, чтобы сжать то, что Ховард второй месяц пытался игнорировать – ноющий от напряжения член, натягивающий собой ткань его чёрных брюк, которые он обычно надевал для выхода «в свет».

– Господи, Мэттью, – разорвал Доминик тишину и застонал, сжимая пальцами его талию.

Беллами был хрупким и мягким, сводил едва уловимыми движениями Ховарда с ума и сам умирал от удовольствия, что было видно по его лицу – раскрасневшемуся и сосредоточенному, потому что он не позволял себе отвлекаться от того, что нравилось ему, и в первую очередь самому Доминику. И тот знал, что назад путь если и был, то дорога туда была закрыта ровно в этот момент, когда он обхватил тонкую кисть руки Мэттью и направил чуть выше, шипя от удовольствия, когда тот сжал ощутимо пальцы. А второй он, поразмыслив ровно секунду, принялся расстёгивать ширинку на школьных брюках Беллами, которые тот носил дома, ленясь стирать джинсы, заляпанные томатным соком. Зацепив маленькую пластмассовую пуговицу, он с великой осторожностью потянул «язычок» молнии, не смотря даже вниз, вместо этого вглядываясь в красивое лицо Мэттью – с растрепавшимися волосами, прилипшими влажными прядками ко лбу, с блаженно полуприкрытыми глазами и улыбкой, уничтожающей последние преграды внутри, которые были настолько шаткими в последнее время, что отказаться от дальнейшего было просто невозможно.

========== Глава 10 ==========

– Ты отдаёшь себе отчёт в том, что однажды я не смогу сдержаться? – спросил Доминик, скользя ладонями по горячим бокам Беллами, перед этим убрав руки с его ширинки под разочарованный стон.

– Да, – выдохнул тот, явно уже ничего не соображая и, тем более, не контролируя свои порывы.

– Я не железный, чтобы игнорировать подобное, и слишком хочу тебя, чтобы удержаться от того, чтобы не… – Доминик облизал губы, продолжая гладить кожу Мэттью и разглядывать его блаженное лицо с полуприкрытыми веками. – Ты слишком красивый, чтобы перестать любоваться.

Поток нежностей не желал иссякать, а Беллами только задышал чаще, опуская свои руки на ладони Доминика, тем самым задрав свой свитер почти до груди. Их пальцы тут же переплелись, и Ховард склонился к нему, чтобы оставить ощутимый поцелуй в живот, мышцы которого дрогнули от нетерпения и возбуждения; последнее ощутимо охватило юношу с ног до головы.

– Я красивый? – в голосе Мэттью скользнуло ощутимое удивление.

– Невероятно. Ты самая безупречная вещь, которую я держал в руках.

– Я не вещь, – отозвался незамедлительно тот, но в его голосе звучала далеко не обида, а только игривость.

– Мне есть с чем сравнивать, – прошептал Доминик, ничуть не смущаясь. – Я умираю от удовольствия, только касаясь тебя, и не могу представить, что будет, когда ты позволишь мне нечто большее.

– Я хочу… так хочу, сэр, – голос Мэттью дрожал, выдавая его с головой. – Я позволю вам, когда вы сами разрешите себе сделать хоть что-нибудь.

Та интонация, с которой он шептал это, сводила с ума и сбивала дыхание, и весь мир Доминика, и без того замкнутый, сузился до этого разгорячённого и растрёпанного подростка, с покрасневшим лицом, призывно распахнутыми губами и пальцами, держащими кисти рук учителя в осторожном захвате.

– Я не могу, Мэттью, потому что тогда моя душа не будет на месте.

– Мне бы хотелось унять муки вашей совести, но я знаю, что это бесполезно. Время исцеляет ваши страхи.

Он говорил удивительные для своего возраста вещи, словно испытав их на себе, и это могло бы быть правдой, учитывая то, что он успел пережить за прожитые годы. Развод родителей, переезд брата, с которым ему было не столь тоскливо, как сейчас; одиночество из-за нехватки родительского внимания и, как завершение, – два Доминика, один из которых был груб и навязчив, и в итоге Беллами невольно принялся искать общества другого учителя – более благородного, по его мнению.

– У меня нет страхов. Они ушли ещё тогда, когда твои губы коснулись моих, и я понял, что моё желание взаимно. Тебе нравится, когда я целую тебя?

Доминик лукавил, прекрасно зная, что Беллами наслаждался всем, что происходило между ними, и свидетельством этому служила выпуклость на его школьных брюках, которые невыносимо хотелось стащить с него и почувствовать всё это без каких-либо преград.

– Пойдём на диван, – сказал Ховард, обхватывая Мэттью за талию и прижимая к себе, и тот послушно обхватил его руками и ногами, укладывая голову на плечо учителю.

Они ничего не говорили друг другу, и следующий час провели в тишине, нарушаемой только тиканьем огромных часов в прихожей и довольным сопением Беллами, обнимавшим Доминика поперёк груди и уложив голову там, где наверняка было отчётливо слышно биение сердца. Было удивительно то, что рядом с Мэттью было спокойно настолько, что это казалось странным, учитывая, насколько щекотливой была ситуация, и что грозило бы Ховарду, если бы хоть кто-то узнал о том, как он проводит своё свободное время. Он не был грязным растлителем малолетних, но и невинной жертвой обстоятельств тоже не посмел бы себя назвать, учитывая мысли, которые вертелись в его голове уже спустя неделю их более близкого знакомства. Всё это ни в коей мере не оправдывало того, что он делал – целовал Мэттью, шептал ему ласковые глупости на ухо срывающимся голосом, гладил между ног, умирая от удовольствия, когда по спине бежали мурашки из-за чувственных стонов Беллами. Страшно было то, что всего этого ему с каждый днём становилось мало, и дикие, тёмные желания одолевали и днём, и ночью, особенно когда он оставался один на один со своими фантазиями.

– Мне иногда кажется, что каждый раз, когда вы молчите, в вашей голове вертятся мысли исключительно о том, насколько ужасно то, что мы делаем.

Исключительная наблюдательность Беллами даже умиляла.

– Что мне ещё остаётся? – рассмеялся Доминик.

– Расслабиться и получать удовольствие?

– Я пытаюсь. С тобой мне слишком хорошо, чтобы постоянно быть огладываемым трагичными перспективами.

– Их не будет, – твёрдо сказал Мэттью, приподнимаясь и глядя прямо в глаза. – Я могу обещать вам: что бы ни случилось, кто бы ни узнал, я буду говорить, что между нами ничего нет и не было, понимаете? У тех недоброжелателей, кто решит влезть в наши дела, не будет никаких доказательств, потому что, зная вас, сэр, мы будем даже излишне осторожными.

Пламенная речь Беллами и отрезвляла, и вселяла надежду, потому что Доминик и раньше был уверен, что случись что угодно, Мэттью никогда не выдаст его, не расскажет о том, что между ними происходило (хоть ничего пока и не случилось), и уж тем более не пойдёт в полицейский участок докладывать о потерянной чести (которая, меж тем, всё ещё была при нём).

– Надеюсь, вам стало хоть чуточку легче, – продолжил тот, не получив ответа. – Потому что мне – да; пока я знаю, что вы подумаете об этом, мне будет спокойней.

– Я подумаю об этом, – эхом отозвался Доминик и кивнул, всматриваясь в красивое лицо Мэттью.

***

Рождество пришло с небывалым морозом, и Доминик, стоя в пробке двадцать пятого числа, на подъезде к центральной площади, включил отопление в машине на максимум, надеясь прогреть озябшие руки. В его планы входило докупить продукты для ужина, а заодно и разыскать в предпраздничной суете ещё пару вещиц для Мэттью. Идея сделать комбинированный подарок пришла к нему утром, когда он проснулся, и первым желанием стало – прижаться к горячему боку Беллами, провести ладонью по его бедру и скользнуть ладонью к паху, утоляя естественную потребность организма с утра пораньше.

Доминик встряхнул головой, чувствуя себя конченым извращенцем, и этот жест помог; все пошлые мысли сменились перспективой покупки подарка – тоже своего рода щекотливого при разных обстоятельствах. Ховард не знал, удастся ли ему вообще сегодня увидеть Мэттью, потому что у миссис Беллами был выходной, и она со своим сыном наверняка была занята на кухне, корпя над праздничным ужином. Предвкушение второго одинокого рождества накатило удушливой демотивирующей волной, и Доминик нахмурился, всё же надеясь вырвать Мэттью из дома хотя бы на час, чтобы подарить ему подарок и пожелать весёлой ночи (которую тот должен был в кои-то веки провести со своей мамой).

Внезапный звонок на мобильный телефон заставил вздрогнуть, и пришлось съехать на удачно подвернувшуюся обочину, чтобы отыскать его во внутреннем кармане пальто.

– Я слушаю, – неопределённо ответил он, не успев разглядеть имени звонящего.

– Мистер Ховард, я не вовремя? – конечно же, это был Мэттью.

– Всё в порядке, я стою в пробке, – он соврал, чтобы не спугнуть и без того отчего-то робкого подростка.

– Сколько бы я ни откладывал это знакомство, оно может состояться сегодня, – начал тот, и Ховард напрягся.

– О чём ты?

– Мама приглашает вас на праздничный ужин.

Если бы Доминик сказал, что удивлён, то он промолчал бы – красноречиво и вызывающе. Подобный поворот событий он даже не рассматривал, да и знакомство с миссис Беллами не входило в его планы, на этот год уж точно. Поэтому он невнятно пробормотал что-то в трубку и снова замолчал.

– Откуда у неё вообще возникла подобная мысль, Мэттью? – он старался звучать спокойно, чтобы не выдать своей нервозности.

– Я иногда рассказывал о вас, но и о других учителях тоже, ведь она спрашивает. Но ма знает, что вы даёте мне дополнительные уроки пару раз в неделю, поэтому ей хотелось бы вас отблагодарить за это…

Это звучало вполне логично, и Доминик расслабился немного, подключая гарнитуру к телефону, чтобы продолжить разговор уже в дороге.

– У меня есть выбор? – спросил он шутливо.

– Нет, сэр, – так же ответил ему Мэттью, игриво протянув обращение. – Мы ждём вас к шести вечера, – после паузы добавил он, – не опаздывайте, иначе мама будет подшучивать над вами весь оставшийся день.

– Хорошо. Её, я так понимаю, ещё нет дома?

– Она вышла в магазин, но у неё сегодня выходной день. И завтра, представляете?

– Это здорово, – Доминик улыбнулся искренне, паркуясь на стоянке перед торговым центром. – Тогда до вечера, Мэттью.

– Только Мэттью? – выдохнули в трубку, и Ховард облизал губы от предвкушения чего-то особенного.

– Детка, – добавил он, прикрывая глаза, смакуя это слово на языке.

– До вечера, сэр, – ответили ему самодовольно и бросили трубку.

Хотелось забыть про все дела и направиться к Мэттью прямо сейчас, обнять его и прошептать это ласковое прозвище на ухо, чтобы оно досталось только ему одному. Но с минуты на минуту должна была вернуться миссис Беллами, а до шести вечера было ещё семь часов. Побродив по торговому центру, то и дело уступая толпам людей дорогу, обходя их, не желая касаться в этот день никого, кроме Мэттью, Доминик завершил сбор своего подарка, жадно всматриваясь в пакет с покупками и предвкушая реакцию Мэттью. Оставалось только выкроить момент, чтобы иметь возможность подарить презент.

Уже дома он принялся перебирать вещи в шкафу, надеясь отыскать там новую рубашку, а заодно и костюм, который он не надевал больше года. И, стоило ему только разыскать всё необходимое для ужина, на телефон пришло сообщение.

«Мама пригласила Пола и свою коллегу, вас это не слишком смутит?

P.S. Не одевайтесь официально, все будут в обычной одежде»

Доминик нахмурился, пытаясь вспомнить, где лежит его свитер, который вполне можно было счесть «обычной» одеждой, в которой было не стыдно заявиться на подобное мероприятие.

«Я люблю ваш серый пуловер!», – пришло через несколько минут, и Доминик счастливо улыбнулся.

***

Волнуясь больше, чем можно было себе представить, Ховард нервно сжал пальцами руль и выдохнул, паркуясь недалеко от дома семьи Беллами; там уже наверняка собрались все гости, ожидая последнего. Подумав с секунд десять, он решил оставить подарок для Мэттью в машине, и захватил другой пакет – с сувенирами и на скорую руку приготовленной закуской. За дверью слышались голоса, и Доминик, неловко посмотрев по сторонам, постучался, дожидаясь ответа. Открыл ему, конечно же, Мэттью, глядя внимательно своими голубыми глазами и улыбаясь при этом.

– Сэр, – он кивнул, хитро сощурившись, и отступил в сторону, жестом приглашая зайти внутрь.

– Счастливого Рождества, Мэттью, – прошептал Ховард, чуть склонившись. – Твой презент ждёт в машине, и я подарю его, если миссис Беллами позволит мне украсть тебя на десять минут.

– Я весь в нетерпении, – так же тихо отозвался тот и кивнул в сторону гостиной, где кто-то тихо переговаривался.

Было откровенно неловко смотреть в глаза этой женщине и к тому же врать о том, что он занимался с Мэттью уроками в своё свободное время. Но куда более странно и до ужаса стыдно, как он и предполагал, было получать благодарность за «всё, что он сделал для их семьи», в том числе и следил за Мэттью во время занятий, а ещё «иногда по вечерам, когда у мистера Ховарда не бывало времени днём». Кивая, сидя за столом перед пустой тарелкой, куда то и дело пытался подложить тушёной курицы Пол, Доминик не знал, куда деть себя, ощущая полнейшее смущение. Ему казалось, что он справился с позывами совести – так оно и было, – но теперь ему приходилось сталкиваться с враньём Мэттью, о котором он даже не знал.