Текст книги "My Joy (СИ)"

Автор книги: Volupture

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц)

– Так повторялось два года, и это стало привычкой, понимаете?

Доминик понимал. Ведь именно так Мэттью поступил и с ним, только на этот раз именно Беллами удерживал своего учителя до последнего, а после, наговорив на одном дыхании множество слов, исчезал за секунду, несясь по коридору.

…чтобы успеть на школьный автобус.

– Это случилось в прошлом году, второго сентября. Он снова оставил меня после уроков, долго ходил вокруг стола, а потом положил руку мне на плечо, сжимая больно и требовательно, и я попытался высвободиться. Мистер Андерсон ничего не говорил, только держал и не позволял мне встать с места, всё той же рукой усаживая на место.

Закрыв глаза, Доминик опустил голову, не в силах осмыслить получаемую информацию.

– А потом он наклонился ко мне и зашипел прямо в ухо что-то о том, что я наверняка хочу того, что он мог бы мне дать. Я не понимал, о чём он, и не совсем понимаю до сих пор, но его тон заставил меня подорваться с места и исчезнуть в дверях кабинета. После этого я больше не захотел ходить в эту школу, и мама перевела меня туда, где я учусь теперь.

– Почему я, Мэттью? – это было единственным, что Доминик смог выдавить из себя.

– Я не знаю, сэр. Я настолько… настолько привык к этому, что…

Он запнулся и замолчал, но Доминику и без этих невнятных объяснений было понятно всё, что только можно было осмыслить самостоятельно. Привычка оставаться после уроков осталась у Мэттью после прошлой школы, но откуда возникло желание говорить Доминику о том, что он «лучше, чем может себе представить»? И был ли тот месячный перерыв попыткой Беллами отречься от этой дурной зависимости, которая мешала ему наслаждаться юностью. Он не был жертвой конченного извращенца, потому что обстоятельства сложились в его пользу, у него не было моральной травмы – лишь непонятный моцион действий, заставивший выбрать Ховарда.

– Я был уверен, что вам можно доверять. Вы бы никогда… никогда не сделали мне больно.

– Откуда ты знаешь? – Доминик усмехнулся.

– Тогда я не знал, но теперь уверен в этом. Тот, кто пережил сильное потрясение, вряд ли сделает хоть отчасти так же больно тому, кто доверяет ему.

Здесь Мэттью был безоговорочно прав, но эта уверенность, граничащая с юношеским максимализмом, отчего-то вызвала волну возмущения внутри. Доминик резко встал и последовал в противоположный угол комнаты, застывая рядом с очередным высоким горшком с цветком, оглаживая его пыльные листья пальцами.

========== Глава 6 ==========

– Вы были лучше остальных только потому, что не позволяли себе быть грубым ни с кем, и мне это понравилось, – Беллами вздрогнул, когда палочки в его пальцах разъехались, и лапша упала обратно в коробочку.

– Это не делает меня особенным, Мэттью, – Доминик отодвинул от себя свою порцию еды и посмотрел во внимательные глаза Беллами; тот смотрел как заворожённый, даже забывая привычно улыбаться, и ждал чего-то. – Так должны поступать все учителя – быть вежливыми, доносить знания до учеников и… на этом их полномочия заканчиваются. Они не имеют права ничего требовать от тебя, понимаешь?

– Именно поэтому я и остался тогда впервые – это был вторник, пятнадцатое сентября.

– Я веду себя точно так же, как и десятки других учителей, и это…

– Вы ошибаетесь, сэр, – то, с какой уверенностью Мэттью произнёс эти слова, заставило Доминика замолчать, потому что он и в самом деле не знал, что себе позволяли другие учителя, как вели себя с учениками на факультативных занятиях, как мотивировали учеников посещать благотворительные акции, какими способами призывали к тишине на уроках.

Всего этого Ховард и в самом деле не знал, потому что раньше не особенно интересовался, предпочитая участвовать в школьной жизни по минимуму, не обмениваясь с другими преподавателями «ценным опытом» где-нибудь во время обеда в столовой. А после наступил тот самый критический момент, когда его и вовсе перестали волновать чужие переживания – он просто вёл занятия, относился совершенно наплевательски к посещаемости, а потом хладнокровно расставлял неудовлетворительные баллы, чем и вызывал уважение учеников – он не давил на них, не заставлял учить свой предмет, а попросту ставил всем то, чего они заслуживали, никогда не повышая голос.

– Именно ваше безразличие и делает вас лучше остальных.

– Со временем твоё мнение изменится, потому что равнодушие тоже бывает разным.

– Может быть, и так. Но пока что я думаю, что ваша холодность имеет право восхищать меня.

Мэттью во всей своей непредсказуемости был необъяснимо последовательным, объяснял свою точку зрения бегло и поверхностно, но при этом умудрялся звучать уверенно.

– Может быть, вы неидеальны, – продолжил он, вставая со своего места. – Может, не слишком разговорчивы и скрываете свои истинные чувства даже от самого себя.

Знал ли Беллами?

– И я не могу сказать, как бы мне ни хотелось, что я вижу вас насквозь. Вы непонятны мне настолько же, насколько вам неясны мои мотивы. Но их нет – я весь открыт перед вами, как чистая книга, из которой одним движением вытряхнули все буквы; и обстоятельства, события и эмоции заполняют меня, делают живым и честным перед вами. Мне нечего скрывать.

Нет, не знал.

Стоило Беллами закончить свой монолог, его телефон откуда-то глухо заиграл незнакомой Доминику мелодией. Тот метнулся в прихожую, и послышалось только судорожное шуршание одежды, пока он искал разрывающийся мобильный в недрах верхней одежды.

– Мама, – он вернулся обратно, и Доминик с удовольствием отметил то, как тот улыбался, заслышав её. – Я у Криса, – он снова врал, и делал это с таким видом, что Ховард не сдержался и фыркнул, отворачивая голову, позволяя Мэттью закончить разговор хотя бы без пристального надсмотра. – Я вернусь, когда ты скажешь. Хорошо. Спасибо, мам!

И, уже обращаясь к самому Доминику, скептично глядящему в ответ, он произнёс:

– Не смотрите на меня так, сэр. Я обязательно расскажу ей, но пока что мне не хочется беспокоить её.

– Думаешь, что я – повод для беспокойства?

– Нет, но… она почти ваша ровесница, знаете?

Доминик не знал, но догадывался.

– И… наверное, вы и сами уже поняли, что папа с нами не живёт, они вроде как в разводе.

Догадка пришла не внезапно, и Ховард сжал пальцы на собственном колене от одной только мысли, что ему пришлось бы уходить от навязчивых желаний напоить его чаем, заехать вечером пятницы к ним на ужин, а после отвезти миссис Беллами куда-нибудь в торговый центр, потому что ей совершенно некому было ещё помочь…

Доминик не был бесчувственным эгоистом, думающим только о себе и о том, как подобраться ближе к какому-нибудь ученику, втеревшись в доверие. Он вообще никогда не задумывался даже о том, что могло бы быть, если бы случайно обнаружил в себе не только желание обучать учеников, но и оберегать, всячески избавляя от мелких или не очень проблем, а после найти в себе внезапное вожделение, находящееся до сих пор, к счастью, на том уровне, когда его можно было подавить парой посторонних мыслей.

– Думаю, вам было бы неловко, если бы ма начала проявлять интерес по поводу вашей личной жизни.

– У меня нет личной жизни, – Доминик усмехнулся, и Мэттью выгнул одну бровь, смешливо улыбнувшись.

– Кажется, именно я мешаю вам её налаживать, – этот ответ удивил и насторожил. – Вы говорили, что бываете в барах. Не то чтобы я знал, где знакомятся люди.

– Люди могут познакомиться где угодно.

– Так уж вышло, что вы познакомились с Джимом именно в баре, – он грустно улыбнулся.

– Так уж вышло, что я никогда не хотел познакомиться с кем-то, с кем провёл бы столько времени, – заметил Доминик. – Тебе пора домой.

– Да, – Беллами кивнул, вставая и отряхивая свои брюки от крошек, насыпанных от пиццы. – До каникул осталась всего неделя, – добавил он с хитрой улыбкой.

***

На улице было уже непроглядно темно, и Доминик включил фары, стоило Беллами устроиться на соседнем сидении, тут же скидывая свои ботинки и сгибая ноги в коленях, притягивая их к груди. Он вёл себя иногда даже диковато, но при этом умудрялся оставаться безупречно вежливым, влезая в дела Ховарда своим смешным носом и после делая вид, что он ничего дурного не делал.

– Мы увидимся завтра, сэр?

Вопрос не звучал глупо, учитывая, что по понедельникам у Доминика были уроки только у старшеклассников, и им не доводилось обычно видеться и вообще как-то пересекаться; Беллами заканчивал до обеда и уезжал домой. Ховард и сам бы не отказался хотя бы подвезти Мэттью до дома или, может быть, снова нарваться на чашку чая, но при этом не отказываться от неё. Пытаясь избегать мысли о том, что Доминику нравится быть с Мэттью наедине, он невольно представил себе не только пятичасовой чай с молоком, но и то, что миссис Беллами не будет дома. Что из этого могло бы последовать, он старался ещё меньше обдумывать.

– Обязательно, Мэттью, – ответил он, не сомневаясь в своих словах.

На подъезде к дому Беллами Доминик ощутил невероятное желание закурить, и сделал это тут же, выбравшись из машины. Он опёрся на неё локтем и с наслаждением закурил, выдыхая дым и понимая, что не делал этого несколько дней, пока боролся с самим собой и своими неправильными желаниями.

Доминик не был дураком, думающим, что нынешние дети остаются глубоко невинными и посещающими церковь с родителями каждые выходные. Большинство из них курило, не особенно прячась на задворках школы, а некоторые красочно описывали на переменах свои похождения по девчонкам, и девяносто процентов этих историй были абсолютной ложью. Ховард не помнил, каким был в пятнадцать, но его первый опыт, случившийся годом позже, достаточно чётко зафиксировался в воспоминаниях. И при этом его сознание не было непорочным, потому что гормоны играли в крови так, что не было сил их сдержать, оставалось только воровать у отца журналы и запираться в своей комнате.

Мэттью стоял рядом с машиной, опершись обоими локтями на неё так же, как и Доминик, и внимательно наблюдал. Кажется, он даже не моргал, пока Доминик втягивал дым в лёгкие, крепко зажав сигарету в пальцах. Когда фильтр начал опасно дымиться, он выбросил окурок в сторону, не испытывая никаких угрызений совести, и глянул наконец в глаза Беллами.

– Уже поздно, – отметил Доминик.

– Вы очень наблюдательны, сэр, – огрызнулся Беллами.

На улице было ощутимо холодно, и поднявшийся внезапно ветер ерошил непокрытую ничем голову Мэттью, и Доминик кивнул ему на дом, без слов намекая быстрей очутиться внутри, чтобы не заболеть и не проваляться всю неделю с температурой. И, обойдя машину, Ховард положил руку ему на плечо, сжимая пальцы на мгновение, прежде чем убрать и, пытаясь придать голосу хоть какую-то уверенность, произнести:

– Иди домой, Мэттью.

– С Днём Рождения, сэр, – быстро пробормотал Мэттью, и сердце Доминика зашлось судорожным темпом, а тепло в груди грозило растопить не только его личные льды, но и всю Антарктику.

– Откуда ты узнал?

Беллами ничего не ответил, только быстро вынул руки из собственных карманов и быстро просунул их в карманы пальто Доминика, согревая и себя, и его, улыбаясь и глядя прямо в глаза. В этом жесте было гораздо больше доверия, чем в любых словах, и Ховард зажмурился, чувствуя себя не по-зимнему горячо, ощущая эту приветливую волну, щекочущую где-то в районе копчика и поднимавшуюся с каждой секундой выше. Со стороны можно было подумать что угодно, и Доминик с радостью ухватился за эту мысль, предполагая, когда он сможет себе позволить что-то большее, чем контакт с тёплыми пальцам Мэттью – коснуться его щеки ладонью, взъерошить наверняка мягкие волосы, обрамляющие его лицо, и скользнуть на шею сзади, исчезая тут же. Все фантазии Доминика были такими лёгкими и невинными, что это удивляло его самого. Он мог вообразить себе что угодно, но с Мэттью не выходило иначе.

Беллами в последний раз сжал пальцы и убрал руки, делая шаг в сторону дома. Он улыбнулся открыто и счастливо Доминику и выдохнул почти неслышно:

– Ночь прекрасна, когда вы счастливы.

И через секунду Доминик уже разглядывал пустое место, только слыша где-то вдалеке шаги, словно это было во множестве километров от него.

Ночь прекрасна, когда вы счастливы, утешительна – когда находитесь в горе, ужасна – когда вы одиноки и несчастны.

Был ли Беллами столь самоуверен, или же просто-напросто надеялся на самый лучший исход? Его оптимизм иногда граничил с безумием, а порой он становился таким же занудой, как и Доминик, ворча всю дорогу до дома о школьном задании, одноклассниках и деньгах, которых ему всегда не хватало. Мама давала ему на карманные расходы не так много, а отец, заезжающий, в лучшем случае, два раза в месяц, и вовсе ничего после себя не оставлял, разве что очередную маленькую дыру в душе, которую ничем нельзя было заштопать, кроме тепла, которое Ховард так хотел ему дать.

Доминик пытался осмыслить себя, прочувствовать момент и прийти к какому-то выводу, чтобы успокоиться окончательно. Был ли он счастлив в этот момент? В его сердце не было ни намёка на грусть, потому что с Беллами все проблемы отходили на задний план, а былое горе – и вовсе забывалось если не насовсем, то хотя бы на целый вечер. Его ночь могла стать утешительной, даже прекрасной, но ни в коем разе не ужасной, потому что с появлением Беллами в его скучной и размеренной жизни что-то ощутимо изменилось – наполнилось чем-то особенным и необъяснимым, хрупким счастьем, обещающим слишком многое, если Доминик будет достаточно терпелив.

Это был день его рождения, ему исполнилось тридцать шесть, и, казалось, что с этого дня должно было что-то измениться, безвозвратно унося с собой всю ту боль, которая преследовала его по пятам столько времени. Доминик не был прожжённым оптимистом, но всё же знал, что мировосприятие меняет человека, делает его более несчастным или же напротив – чересчур счастливым, стоит только поменять взгляд на происходящее вокруг.

Наконец-то в его жизни появился тот, кому хотелось улыбаться, кто не раздражал бы своей навязчивостью и тот, с кем было так легко и радостно. Мэттью делал его лучше, сам того не подозревая.

***

Они могли вести себя как угодно безразлично по отношению друг к другу в школе, но между ними словно витал какой-то секрет, коего и вовсе не было. Мэттью знал о Доминике пару компрометирующих деталей, а тот в свою очередь располагал целым перечнем фактов о болтливом Беллами, не замолкающем в машине, тем самым рассказывая больше, чем он, наверное, планировал. Или же его желание поделиться всеми интересными деталями своей не очень долгой жизни было целенаправленным и обдуманным? Этого Доминик не знал, но каждый раз, проходя мимо Беллами на переменах, едва сдерживался, чтобы не улыбнуться ему по особенному, но вовремя вспоминая, что он и вовсе никогда не позволял себе подобных эмоций в школе.

Ученики знали его как молчаливого и изредка язвящего учителя, и были этим вполне довольны, частенько ворча между собой, как Доминик выяснил позже у Мэттью совершенно случайно, о том, что он бывает излишне придирчив к домашней работе. Но Ховарду не было неловко за собственные методы преподавания, а ещё за то, что ему никогда не приходило в голову заводить себе любимчиков. И Беллами не стал таковым, потому что их общение вне стен школы началось далеко не из-за того, как тот учился. Доминик хоть и хотел, чтобы он получал по всем предметам только высшие баллы, но никогда бы не позволил себе давить из-за этого.

Относясь не педантично к выполнению учительских обязанностей, Доминик обращал внимание на другое, что в обычной ситуации бы никогда не заметил, даже если бы задумался намеренно над подобным. То, как Мэттью проводит рукой по крыше машины, прежде чем нырнуть внутрь, то, сколько он болтает по телефону с мамой, пока они едут домой, то, с каким выражением лица приглашает в дом, в очередной раз извиняясь за беспорядок.

– Ты не рассказал ей, верно? – Доминик пытался не звучать нравоучительно, но затея провалилась с крахом.

– Сказал, – Мэттью сел на диван и отвернулся. – Она спросила, был ли я у вас вчера вечером, и мне пришлось рассказать правду.

– Ты слишком часто лжёшь ей, это неправильно, – Доминик сел рядом.

– Я знаю, но это… это выходит само по себе, понимаете? Я люблю маму, и не хочу её расстраивать, но так выходит. Мы видимся так редко, что я не нахожу обычно духу, чтобы что-то рассказать ей.

– Зато со мной ты болтаешь без передыху, мне это нравится.

– Правда? – Мэттью глянул с такой надеждой, будто ему пообещали высший балл по всем предметам.

– Если бы это было не так, я вряд ли стал бы общаться из вежливости.

– В этом весь вы, сэр, – он рассмеялся тихо, устраиваясь головой на подлокотнике дивана, а ноги согнул в коленях, неловко уместив их на свободном участке дивана.

– Отстранённый и принципиальный?

– Нет, назовём это честностью, – он задел коленом Доминика, и тот невольно опустил взгляд туда, куда совершенно не обязательно было смотреть.

Совсем внезапно он вспомнил о том парне из супермаркета. Кажется, его звали Том, и тогда Доминик был абсолютно честен с ним, всеми силами всё же намекая на то, что ему не нужно было то общение, которое предлагал незнакомец. Ховард вполне мог позволить себе отношения на одну ночь, без обязательств и каких-либо претензий после, и это вполне могло бы поспособствовать испарению дурных мыслей из головы. Но Мэттью не спешил покидать его подсознания, проникая глубоко и без надежды на избавление.

Он болтал коленями из стороны в сторону, и каждый раз задевал ими руку Доминика, сидящего рядом, и в какой-то момент тот не выдержал и обхватил его за ноги и с невозмутимым видом уложил их себе на бёдра. Так было и спокойней, и беспокойней одновременно – касание жгло даже через двойной слой ткани.

– Хочешь, мы закажем что-нибудь поесть? – предложил Доминик, мысленно уже прикидывая меню всех двух десятков ресторанчиков, развозящих еду по домам.

– Если это не слишком вас стеснит.

– Вряд ли меня может стеснить желание набить желудок под завязку, – он улыбнулся и Мэттью смущённо отвёл взгляд, чуть двигая ногами, упираясь ими Доминику в бёдра и устраиваясь удобнее.

Диван был катастрофически маленьким, и от этого не становилось легче, а только марш неприличных мыслей в голове начинал своё торжественное шествие. Всё же мысль о похождении на одну ночь была не столь плоха, если бы это и в самом деле избавило от пагубного желания рассматривать Мэттью как… сексуальный объект? Доминик изо всех сил старался не думать об этом, и в своих быстрых фантазиях не заходил дальше поцелуев, которые Беллами наверняка принимал бы, стеная от удовольствия, потому что он весь был как оголённый нерв.

– Телефон справа от вас, – подсказал Беллами, пока Ховард пытался осмыслить всё то, что могло бы произойти, если бы он тогда поддался порыву и прибрал бы парня с собой на ночь.

Стало бы ему легче, если бы подобное желание не сжигало его внутри? Но Мэттью не исчез бы из его жизни так просто, и рано или поздно Доминик всё равно пришёл бы к подобным мыслям, пытаясь первое время сдерживать их, а после отпуская себя и представляя то, как Беллами мог бы касаться своими слегка обветренными губами щеки Доминика, скользя ниже, едва контактируя, но сводя с ума…

– Сэр?

– Да, да, – Ховард спохватился и протянул руку вправо, хватая заветный аппарат.

***

Доминик был готов делать подобное так часто, как получалось, наслаждаясь впоследствии маленьким представлением от Мэттью – пачкающийся острым соусом, приложенным к мексиканским блюдам, облизывающий пальцы и смущённо смеющийся из-за собственных жестов, даже не подозревая о том, какие мысли он вызывал у его учителя.

– Мама говорит, что отец постоянно в разъездах – разные города и страны, знаете? Но я не верю ей, потому что уверен, что у него давно уже другая семья, – произнёс он, когда закончил вылизывать липкие подушечки пальцев, вытирая их после о салфетку.

Они сидели на маленькой кухне, и ограниченность пространства нисколько не смущала, а напротив – создавала интимное уединение, о котором Доминик тут же попытался забыть, стоило подобной мысли возникнуть в его голове.

– Ты не должен быть удивлён, это случается в девяноста девяти процентах случаев, – как бы Доминику ни хотелось говорить подобного, эти слова сами сорвались с языка.

– Я знаю. И мне не особенно интересно, есть ли у меня маленькие брат или сестра, – он капризно скривил губы.

– Даже если и есть, ты не обязан с ними знакомиться. У тебя есть мама, этого достаточно.

– И вы.

Это прозвучало неожиданно, и Доминик, не успевший подготовиться к подобному откровению, замер с вилкой во рту.

– С вами мне так легко, – продолжил Беллами, отпивая из стакана то ли чай, то ли сок. – Мэри спрашивает, почему я не хочу сходить с ней куда-нибудь, а мне… мне нечего ей ответить.

– Может быть, стоит хоть раз посвятить время этой милой девушке? – Доминик откровенно кривил душой, называя её подобным образом.

Каждый раз, когда он видел Беллами на переменах или перед уроками с этой девицей, хотелось подойти и заставить их держать дистанцию в, как минимум, метр, а заодно и стереть с её лица тонну косметики, которую она накладывала на себя, чтобы выглядеть взрослее. И это у неё получалось мастерски – при её пятнадцати ей можно было дать все двадцать, но это не делало ей особой чести.

– Я не хочу, – твёрдо ответил Мэттью, и желание сыпать вопросами и предложениями отпало.

Появился только очередной порыв обхватить эти тонкие и длинные пальцы, неловко мнущие салфетку, и не отпускать их до самого ухода.

Доминик недостаточно хорошо помнил себя в возрасте Беллами. Определился ли он тогда точно со своей ориентацией, принял ли её, как нечто само собой разумеющееся, раз в шестнадцать уже имел первый контакт с кем-то своего пола. Но он также и понимал, что все люди разные, и Мэттью мог не желать дружить в более близком плане с Мэри только потому, что ему это было не интересно.

– Ты должен понимать, что твоё нежелание общаться с ровесниками может вызвать подозрение не только у твоей мамы, но и у всех остальных, – обычно Доминик предпочитал не думать о том, как странно было то, что он подвозил Мэттью каждый день до дома, как часто бывал у него в гостях, и что при этом могли подумать болтливые сверхдогадливые школьники и учителя, а заодно и соседи семьи Беллами.

– Почему же, сэр? – Беллами перестал мучить салфетку и внимательно глянул на Доминика.

– Потому что всё своё свободное время ты проводишь со мной, – что он мог ещё сказать?

– Я не вижу в этом ничего странного, – ответил Мэттью и принялся доедать острый соус прямо ложкой.

Доминик не взялся ничего доказывать ему, потому что опасался, что Беллами и в самом деле не думал об их совместном времяпрепровождении чаще, чем это требовалось. Было видно, что он наслаждается обществом Ховарда, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы не задавать неуместных вопросов, а также не пытаться намекнуть ему хоть как-то, к чему это могло привести.

«Кажется, ничего не может быть странней того, что мы оказались в безлюдном лесу вдвоём», – тут же пронеслось в голове, и Доминик едва заметно вздрогнул, прикусывая губу.

Общение с Мэттью и уравновешивало его, успокаивая, и раззадоривало нервы не хуже факта уже совершённого преступления, забирая последний покой. Рядом с ним было уютно, а темы для разговоров если и кончались, то он с лёгкостью переводил беседу в откровенный монолог, болтая о себе. Казалось, Ховард знал о нём всё, но в то же время пребывал в полнейшем незнании относительно элементарных вещей, спрашивать о которых было бы если не подозрительно, то уж точно неловко.

Предпочитая не углубляться в анализ логики пятнадцатилетнего подростка, Доминик встал и под нескончаемый поток информации от Мэттью принялся складывать грязную посуду в раковину, чтобы потом помыть, хоть тот каждый раз и стоял над душой, убеждая, что необязательно это делать. Но Ховард имел много дурацких привычек, в том числе и убирать за собой везде, где ему доводилось учинить беспорядок.

– Послезавтра начинаются каникулы. Почти месяц безделья! – воодушевлению Беллами можно было позавидовать, и Доминик чуть повернул голову, чтобы улыбнуться ему.

– Наши планы в силе? – спросил он ради приличия, прекрасно зная, что тот не переменил бы своего решения, даже если бы его заставили это сделать.

– Вы ещё спрашиваете, – Мэттью растянул губы в улыбке и заправил непослушную прядь волос за ухо, вставая и оказываясь рядом. – Давайте я домою, – он потянулся к тарелке, которую Ховард держал в руках, и неловко попытался забрать её, пробираясь пальцами под струю воды.

– Думаешь, мытьё пары тарелок и вилок утомит меня? – он усмехнулся. – Я не такой старый.

– Вы не старый, – ответил Беллами, не раздумывая ни секунды. – Не то чтобы я особенно разбирался, но мне кажется, что для вас жизнь только начинается.

– Почему ты так думаешь? – их руки пересеклись на одной из тарелок, и Ховард был по-прежнему полон решимости закончить начатое самостоятельно.

– Он много значил для вас, – не было нужды уточнять, о ком именно говорил Мэттью, – и, возможно, боль утраты для вас будет длиться едва ли не больше, чем всё то время, что вы провели вместе…

Доминик молча перекрыл напор воды, и Мэттью безропотно поставил тарелку в раковину, следя внимательно за тем, как Ховард вытирал руки полотенцем, висящим на стене, а после вздрогнул, когда на его плечи опустились ладони, привлекающие к себе. Это объятье было нужно не столько Ховарду, получившему долю утешения, как самому Беллами, понёсшему в жизни какую-то потерю, о которой он до сих пор не рассказал, стойко держа это в себе.

– Мне было нелегко, но… – начал Доминик, чувствуя, как волосы Беллами щекочут подбородок, пока тот прижимался к нему, обняв в ответ. – Всё лучшее от горя хорошеет, и так после всех бесчисленных утрат во много раз я более богат. Кажется, именно так писал Шекспир, – закончил он, прикрывая глаза и обнимая Мэттью крепче, чувствуя, как тот стискивает руки у него за спиной. – Воспоминания – всё, что осталось у меня, и ничто не в силах лишить их меня, потому что они не только в голове, но и в сердце.

Он не переживал об излишней возвышенности собственных слов, зная, что Беллами примет их беспрекословно, и почувствовал, как тот кивает, утыкаясь острым подбородком Доминику в ключицы. Их разница в возрасте и росте позволила проделать подобный манёвр, но Ховард был уверен, что Мэттью вполне смог бы вырасти на голову и больше, даже обогнав его самого по росту.

– Но я не чувствую былой боли, знаешь? – Доминик улыбнулся, ощущая себя счастливым хотя бы на секунду, чувствуя пальцы Мэттью, сжимающие ткань его рубашки на спине.

– Знаю, – тот только кивнул. – С вами так хорошо.

– Как и с тобой. Даже с Хейли я не чувствую себя так свободно.

– Это та самая подруга детства?

– Именно. Она поддержала меня в ту ночь, когда телефонный звонок принёс страшную весть.

– Мне очень жаль, сэр, так жаль… – Мэттью уткнулся носом Ховарду в плечо и втянул воздух через нос, и этот жест так легко было уловить.

– Прошло достаточно времени, чтобы я перестал думать, что жизнь закончилась. Она продолжается, и я не ощущаю больше себя всеми покинутым человеком.

– У вас есть Хейли, – произнёс едва слышно Беллами.

– И ты. Ещё у меня есть ты.

Они так и продолжали стоять у раковины, обнявшись, в тесной кухне маленькой квартиры семьи Беллами. Тот дышал размеренно и тихо, и сам Доминик изо всех сил пытался делать так же, прикрыв глаза и распахнув рот, радуясь, что Мэттью не мог видеть его лица.

– Ваша сестра, она не навещает вас здесь?

– В последний раз я видел её на похоронах нашей матери. Как я уже говорил, ей больше нравится там, где не идёт круглый год дождь, который не могут предсказать даже метеослужбы, – Доминик попытался ответить позитивно, но невольно горько усмехнулся.

– Пойдёмте в зал, – Беллами оторвался от него резко и исчез в дверях, оставляя после себя только тепло там, где он касался ещё несколько секунд назад.

***

Через час Беллами начал дремать, уложив голову на колени Доминика, пока они сидели на диване и разговаривали о малозначимых вещах. Этот маленький диван стал для них чем-то вроде единственного места, где можно было нормально устроиться в небольшой квартирке, если не брать в расчёт кухню, где помимо утвари для готовки и стола с парой стульев ничего больше не было, да и не вместилось бы.

На часах была половина девятого вечера, и все правила приличия заставляли Доминика думать о том, что он должен начать собираться если не прямо сейчас, то в течение часа точно должен был прибыть домой, успеть почистить зубы и приготовиться ко сну. Мэттью заворочался и уткнулся носом в ткань брюк Ховарда, и от этого мысли с размеренно-бытовых резко сменились чем-то далеко не таким приличным. Но Доминик знал, что стоило себе лишь раз позволить что-то подобное, и назад дороги уже не было бы.

Беллами снова повернулся на диване, прижимаясь ближе и замычал, сонно потягиваясь. Он просыпался медленно, никуда не спеша, а Ховард над ним едва дышал, боясь спугнуть это зрелище – растрепавшиеся тёмно-русые волосы, распахнутые удивлённые глаза и едва заметная улыбка на губах.

– Я снова уснул, – изрёк Мэттью, перевернувшись окончательно на спину и глядя Доминику в глаза.

– Скоро придёт Пол, – напомнил Доминик, растянув губы в улыбке; он и сам бы не отказался, чтобы каждое пробуждение сопровождалось подобным теплом макушки Мэттью на бедре.

– Он всё равно не зайдёт, какая разница?

– И мне пора домой, – говорить это хоть и не хотелось, но фраза сорвалась с языка сама по себе.

– Останьтесь ещё на немного.

Соблазн был слишком велик, и бороться с ним совсем не хотелось. Хотелось остаться как можно дольше, оставаясь в подобной позе ещё, как минимум, часа два, а после оставить сонного Мэттью на этом же диване, касаясь на прощание его волос, выскальзывая после этого за дверь, чтобы уехать в безлюдный и холодный дом, который был слишком велик для него одного.

В дверь позвонили не так уж и внезапно, но Беллами всё равно подорвался и поспешил открыть брату, чтобы совершить свой привычный ритуал. Он каждый раз говорил с ним несколько минут, убеждая, что всё хорошо, а после захлопывал дверь за его спиной и возвращался к Доминику, сидящему в гостиной и чувствующему себя каким-то преступником, затаившимся за занавеской в ванной комнате.

– Почему Полу бы просто не звонить? – проворчал Мэттью уже там, начиная шумно открывать замок на двери.

Этот визит ничем отличался от предыдущих – старший сын четы Беллами дежурно спросил, всё ли в порядке, выдал пакет с продуктами и скрылся в темнеющей дали, где его с нетерпением ждали жена и маленькая Аннабелла. А Доминик продолжал сидеть в гостиной, не издав ни единого звука, и даже боясь лишний раз двигать руками, чтобы случайно не скрипнуть пальцами об обивку дивана. Вряд ли Пол мог предположить, что в гостиной его младшего брата мог сидеть его учитель, задержавшийся до неприличия поздно. Часы показывали девять часов вечера, и домой катастрофически не хотелось, так же как и покидать это уютное насиженное место, особенно когда рядом приземлился Мэттью, тяжко выдыхая.