Текст книги "My Joy (СИ)"

Автор книги: Volupture

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 47 страниц)

– Какое? – Мэттью начал канючить, но Ховард лишь отмахнулся.

– Ничего интересного.

По приезде домой, Доминик почувствовал непреодолимое желание сказать Мэттью о том, что занимало его мысли. Между ними почти не было секретов – лишь те вещи, которые попросту не принято затрагивать. Он ощутил себя по-новому странно, едва услышав своё имя, произносимое Мэттью на выдохе. До-ми-ник, – тянул тот, заведомо зная, как это подействует на учителя; он умел быть очаровательно соблазнительным, но не пересекать грань, когда детская непосредственность начинала казаться расчётливой игрой.

– Ты манипулируешь мной, сам того не подозревая, – сказал Ховард, аккуратно прикрывая за собой дверь.

– Правда? – в глазах подростка вспыхнул нешуточный интерес.

– Спрашиваешь о совершенно невинных вещах, имея в виду нечто совсем иное, – Доминик резко шагнул к нему и заключил в объятья, тут же прижав к стене. Нависая над ним и тяжело дыша, он чувствовал, как уходит беспокойство относительно собственного контроля, а точнее – возможности его потерять. – А потом смотришь этим вот взглядом, будто бы не понимая, о чём я.

Он провёл ладонью по щеке Мэттью, и тот подался на это касание, ведя плечами. Они оказались совсем вплотную друг к другу – подросток раздвинул ноги, жадно хватая воздух распахнутым ртом и тяжело задышал, заполняя тишину прихожей этими волнующими сознание звуками.

– Я могу сделать для тебя что угодно, – начал Ховард, склоняясь ниже и касаясь губами скул подростка, на которых начали красочно расцветать розоватые пятна. – Всё, чего ты попросишь, едва осмелев. Но ты не делаешь этого, а только дуешься на меня, как девчонка.

– Эй! – Мэттью пихнул его локтем в живот и рассмеялся.

– У тебя хватает духу признаться в том, что ты смотришь порно до конца, но нет смелости сказать о том, чего бы ты хотел получить от меня.

– Мне… – он запнулся, краснея как в их самый первый раз, – так стыдно. Я хочу слишком многого, и понятия не имею, делают ли это настоящие… пары.

– Мы настоящая пара, – охотно подхватил Ховард, увлекая его к себе. – И я хочу донести тебя до спальни прямо сейчас, детка.

Беллами выдохнул потрясённо, и в следующую же секунду его подхватили на руки и сделали пару неуверенных шагов вглубь дома.

– Ты стал тяжелее, – шутливо произнёс Доминик. – Кажется, пора переставить вазочку со сладостями в другое место.

– Очень смешно, – Мэттью фыркнул и обнял учителя за шею, касаясь его щеки губами. – Отнеси меня наверх, Доминик.

Это и стало той самой последней каплей, которая однажды должна была переполнить озеро терпения.

***

– Я хочу, чтобы ты называл меня так всегда, – сказал Доминик, уложив Мэттью на постель и нависнув сверху. – Везде, кроме школы и родительского дома.

– А ты будешь называть меня полным именем?

– Столько, сколько ты захочешь, – он поцеловал его, ощущая то самое тепло в животе, по которому успел смертельно соскучиться.

Запрещая себе самую малость, Доминик лишний раз дразнил собственное либидо, которое изо дня в день не слишком вежливо напоминало о себе. Во снах, приходя в компании сладких воспоминаний; в учебном классе с образом Мэттью, задумчиво закусывающего кончик ручки зубами и глазеющего в окно; дома, когда свитер сползал с его плеча, обнажая светлую – нежную наощупь – кожу. Он умел быть соблазнительным, сам того не подозревая, а вздумав пококетничать, как в этот раз, выдавал себя с головой, но всё же… получая то, чего хотел.

– Доминик, – шепнул Мэттью, запрокидывая голову и выставляя шею, обхваченную серебряной цепочкой, – Доминик…

Он словно пробовал имя на вкус, произнося его по слогам, глотая первую букву и выдыхая последнюю в поцелуй. Тоска по тому, кто всегда был рядом, невозможность коснуться – так, как хочется, до дрожи и судорог. И желание, ощущающееся не только в воздухе, и растекающееся по венам, но и горячо упирающееся в бедро. Доминик отстранился и потянул с Мэттью школьную рубашку, оглаживая кожу и оставляя поцелуй в шею, задыхаясь от страсти и не смея решить, чего же он хочет больше; его мальчик был готов к чему угодно – заранее согласен на любой эксперимент. Он лежал на постели и отвечал на поцелуи, стенал совсем несдержанно, и в какой-то момент оказался на Доминике верхом, хватая за руку, пальцами направляя захваченную в плен ладонь к своему паху, и не говоря ни слова, второй рукой расстегнул ширинку на своих брюках и закрыл глаза. Всё происходило в молчании, и его таинство нарушалось лишь звуками, доносящимися из открытого окна, и стонами – тихими или же высокими, с надрывом.

Несколько движений – уверенных, даже властных, и Мэттью оказался вновь прижат к постели, только теперь полностью обнажённый. Намеренно играя в молчанку, он не стесняясь стонал, распахнув рот, и Ховард не спешил давать ему передышку. Подобное можно было со всей уверенностью назвать занятием любовью, самой естественной из всех вещей, которой могли заниматься два человека. Они были влюблены друг в друга без оглядки и испытав тысячу и одно сомнение, но оказавшись в конечном счёте здесь и сейчас – уверенные в своих чувствах и в самих себе. Все беспокойства словно выброшены за борт, оставлены за закрытыми дверями, смыты тёплым весенним дождём, распаляющим ещё больше. Доминик знал, что слова сегодня не нужны, а Мэттью принял это негласное правило с удовольствием, раздвигая ноги и жмурясь от накатывающих эмоций. Ховард отстранился и, дождавшись внимания, принялся раздеваться сам. Рубашка, ремень из петелек, брюки и бельё – всё отправилось на пол; он снова вернулся на постель. Разглядывая красивое тело под ним, он не испытывал ничего, кроме жажды продолжать. Мэттью был откровенен в жестах и желаниях, и Доминик застал его лежащим на спине и облокотившимся на локти, ноги согнуты в коленях, а бёдра раздвинуты… Кажется, возбуждение, и без того сильное, увеличилось в сто крат. Он подобрался к подростку осторожно, улыбаясь и стараясь не демонстрировать нетерпение. Казалось, что лето наступило раньше срока, но они оба знали, что этот вечер не станет тем самым днём. У каждого события есть своё место во времени, и промедление, ровно как и торопливость, может иметь неприятные последствия.

Доминик опустился вниз и, ухватив Мэттью под бёдра, поцеловал в чувствительное местечко под коленкой, о котором помнил и думал чаще положенного. Получив в ответ смущённое хихиканье, двинулся дальше и, оглаживая пальцами гладкую и светлую кожу, прильнул к ней губами, наслаждаясь реакцией. Беллами замолк, задышал чаще и опустил нерешительно руки на голову Доминика, перебирая пальцами светлые спутавшиеся от ветра прядки.

– В такие моменты мне хочется сказать о том, как красиво ты выглядишь, – прошептал подросток, облизывая губы.

– Такие моменты? – беззлобно усмехнулся Ховард. – Их было так мало.

– Все три раза запомнились мне достаточно… отчётливо, – игриво двинув бровями, Беллами попытался притянуть учителя к себе, но тот махнул головой и улыбнулся многозначительной улыбкой.

– Ты должен обещать, что будешь откровенен со мной, – сказал он, касаясь щекой внутренней стороны бёдра подростка.

Возбуждение обоим было игнорировать довольно сложно, и Доминик сдерживался из последних сил. Рука скользнула Мэттью в пах и, пройдясь дразнящим касанием, сжалась пальцами вокруг возбуждённого члена.

– Я обещаю… это, – выдохнул тот и всхлипнул, зажмуриваясь и напрягая бёдра, между которыми расположился Доминик. – Если ты пообещаешь не прятаться от меня до июня.

– Обещаю, детка, – произнёс Ховард и ухватил Мэттью под колени, переворачиваясь вместе с ним. – Давай же, делай что хочешь.

Беллами растерянно заморгал, покраснев ещё больше. Но, кажется, его руки ничуть не смущались подобного открытого во всех смыслах положения – он ухватил плечи учителя пальцами, вздохнул глубоко и, склонившись к самому уху, прошептал:

– Я хочу снова почувствовать твой язык там, – он прижался теснее, елозя обнажённым телом, и Доминик мог чувствовать всё и сразу, тоже оставшись без одежды. – Вернуться в ту парижскую ночь, когда…

– Нам не нужно прошлое, мой мальчик, – прервал его Ховард, оглаживая выступающие позвонки и лопатки кончиками пальцев. – У нас есть настоящее.

– Только… – Мэттью смутился окончательно, сделавшись пунцово-красным. – Мне нужно в душ.

Доминик рассмеялся и выпустил его из объятий.

– Возвращайся ко мне скорее.

***

Мэттью мог быть ласковым и отзывчивым, смущающимся собственных желаний и тех действий, которые с ним совершали. А мог быть и совсем другим – принимающим с едва скрываемым желанием, жадным до откровенных касаний и будто бы почти развязным. Доминик не разделял для себя две его ипостаси, прекрасно зная, что тот мог задыхаться от ощущений и направлять в нужном положении, нахально орудуя руками, а в следующее же мгновение прятать пылающее лицо в ладонях, смущённо выдыхая и кусая губы.

– Я люблю, когда ты такой, – прошептал Доминик, целуя Мэттью в живот, не прекращая двигать рукой по его члену.

– Какой? – не отнимая рук от пылающих щёк, спросил Беллами.

– Настоящий. Не пытаешься делать вид, что знаешь о том, что будет в следующее мгновение; смущаешься так же, как в первый раз, гладишь меня по волосам, не зная, куда деть руки.

– Я… и в самом деле не знаю, – он опустил ладони Ховарду на голову и повёл ими ниже, соскальзывая кончиками пальцев на шею. – Но мне нравится касаться тебя, когда ты делаешь это.

– Это? – Доминик игриво приподнял брови, облизывая и без того влажные губы. – У всех вещей есть свои имена.

– Пускай и так, – за эту улыбку можно было отдать что угодно, особенно когда Мэттью не желал смотреть в глаза тому, кто, вальяжно расположившись между его бёдер, ласкал его между ног.

Он скользнул языком к головке, прикрыл глаза и позволил себе отдаться ощущениям именно так, как хотел несколько недель подряд. Втягивая щёки, сжимая губы плотным кольцом, не забывая оглаживать Мэттью везде, куда могли добраться пальцы – к соскам, подрагивающему от удовольствия животу, между ягодиц, проходясь дразнящим касанием, но тут же исчезая. Растягивать прелюдию нравилось им обоим – Беллами отталкивал его иногда, тяжело дышал и одними только жестами просил дать передышку, чтобы продлить то, что происходило, как можно дольше. Доминик послушно подтягивался наверх, целовал его до изнеможения, стараясь не наследить, кусал в шею, посасывая чистую до скрипа кожу, и снова возвращался пальцами вниз, раздвигая ягодицы и надавливая указательным пальцем между них.

– Сделай что-нибудь, – требовательно захныкал Мэттью, когда в очередной раз Ховард убрал руку, подхватывая ею его под коленкой.

– Что, детка?

– Ты уже делал это, почти проникал в меня, я хочу… Мне нужно, Доминик.

– Неужели? – тот улыбнулся широкой, почти безумной улыбкой, ощущая, что ещё немного, и он сам потеряет голову от желания, плавящего сознание.

– Ты хочешь пальцы – внутри? – спросил он, выдыхая последнее слово Беллами в губы. Тот распахнул глаза, покраснев, кажется, сильнее, хотя это и не было возможным. – Почувствовать их, смазанные, растягивающие, подготавливающие к самому главному?

– К самому главному? – Мэттью распахнул рот, непонимающе глядя перед собой.

– Я могу показать тебе то, что буду делать совсем скоро. Ласкать тебя языком, смазывая слюной, а после – проникать пальцами, добавляя один за другим и сводя тебя с ума только этим.

Мэттью ничего не ответил, только всхлипнул, когда почувствовал снова то самое давление. Доминик хотел получить разрешение, несмотря на то, что его несло так, что остановиться он бы не смог, даже если бы сильно захотел.

– Ты позволишь мне? – вкрадчиво спросил он, обнимая подростка за плечи и переворачивая на живот. Он прижался к нему сзади и для пущего эффекта навалился сверху, касаясь возбуждённым членом его ягодиц.

– Да, – прошептал почти неслышно Мэттью.

– Ты хочешь этого?

– Боже… – он вытянул руки вперёд и ухватил подушку пальцами, утыкаясь носом в светлую ткань. – Ты знаешь ответ, я хочу этого с Рождества… когда ты гладил меня там, а я не знал, как буду смотреть тебе в глаза наутро…

– Зато я знал, – усмехнулся Доминик, целуя его в шею и чувствуя касание волос ко лбу. Отросшие прядки щекотали кожу, а запах сводил с ума ещё больше. – Знал, что буду думать об этом каждый день, даже тогда, когда убеждал себя почти окончательно, что больше не позволю себе подобного до определённого момента.

– Какого момента? – Мэттью, кажется, успокоился, повернул голову вбок и даже улыбнулся.

– Когда ты захочешь сам, и поймёшь, что готов.

– Я готов, и хочу, и…

– Тсс.

Доминик резко отстранился и ухватил его под живот, ставя на колени. Мэттью удивлённо обернулся, но тут же свесил голову, смущённо стеная, когда Доминик поцеловал его в копчик и раздвинул ладонями ягодицы. Он любовался тем, что видел, представлял и запоминал этот момент вновь и вновь, прекрасно зная, что вряд ли позволит себе ещё раз подобное до начала лета. Впереди были два месяца томительного ожидания, и эти воспоминания должны были стать лучшими спутниками одиноких вечеров.

– Не шевелись, – сказал он и слез с постели. Мэттью кивнул и уткнулся носом в согнутые локти.

Доминик в три шага добрался до шкафа, распахнул его и оглядел полку, пытаясь вспомнить, где может лежать то, что ему, несомненно, сегодня понадобится. Находка обнаружилась не сразу, но возбуждение вряд ли можно было чем-либо унять. Мэттью послушно стоял на коленях, отказываясь смотреть по сторонам и что-либо спрашивать. Он ждал и доверял Ховарду, и тот, оказавшись вновь позади него, прижался сверху, целуя в плечи и успокаивающе поглаживая по спине.

– Я не сделаю ничего из тех вещей, которые тебе не понравятся.

– Я знаю, – Мэттью кивнул. – Но понятия не имею, что мне нравится, а что нет.

– Ты правда так думаешь? – Доминик усмехнулся. – Думаю, тебе определённо нравится это.

Он ухватил Беллами за бёдра, притянул к себе и без каких-либо церемоний провёл языком между ягодиц, задержавшись ненадолго там, где горячая плоть принялась пульсировать, требуя продолжения. Подросток застонал, раздвинул ноги шире и выгнул спину, демонстрируя абсолютную покорность и согласие на что угодно. Движения рождались словно сами по себе – Доминик ласкал его языком, успокаивающе гладил по спине, а после проскользнул к его животу и, пройдясь дразнящим касанием, обхватил уже влажный горячий член; капелька смазки тянулась от головки до самой постели. Доминик ухватил его под бёдра и уложил на спину, незамедлительно беря член в рот и сходя с ума от обилия ощущений. Вкус Мэттью, его пальцы в волосах, бёдра, сжимающие шею, стоны и всхлипы, перемешивающиеся с тяжёлым дыханием… Всё складывалось в невыносимо порочную картину, лишая рассудка и вежливо намекая, что это – только начало. Доминик не прекращал работать губами, прикрыв глаза, и вслепую нашарил крохотную бутылочку смазки, взяв её в руку. Он боялся нарушить созданную идиллию, поэтому действовал незаметно и тихо; выдавил слишком много, пролил на одеяло – но ему было плевать, пока Мэттью так отзывался на лёгкое поглаживание между ягодиц и поцелуи в живот. Аккуратно надавив сразу двумя влажными пальцами, он поднял голову, чтобы проследить за реакцией, которая не заставила себя долго ждать – подросток встрепенулся, свёл ноги вместе и удивлённо уставился на Доминика.

– Что? – тот улыбнулся, не делая никаких движений. Ему вновь нужно было согласие на продолжение.

– Ты не предупредил меня, – ответил Беллами так серьёзно, что Ховард бы испугался, если не заметил улыбки, которую он так старательно прятал.

– Иди ко мне, – он уселся на постель и поманил Мэттью к себе, и тот послушно забрался к нему на колени, обнимая за шею и прижимаясь горячими губами к уху, почти шипя на него:

– Я готов.

Это звучало куда более многообещающе, чем было на самом деле – так, словно они неведомым образом перенеслись на два месяца вперёд, и он просил о чём-то волнительном и не менее приятном. Но Доминик испытывал трепет и сейчас, обнимая Мэттью одной рукой, а второй в последний раз проводя между ягодиц и решительно надавливая одним пальцем на сжавшийся рефлекторно вход. Он успокаивающе погладил подростка по спине, поцеловал в уголок губ и посмотрел в глаза, надеясь не увидеть в них хотя бы самую минимальную боль.

– Всё хорошо? – спросил Доминик, не делая никаких движений и стараясь вообще не шевелиться.

– Не знаю, – ответил Мэттью, цепляясь с силой за Доминика, прижимаясь ближе и шумно дыша ему в ухо. – Продолжай, сделай что-нибудь, ты…

Не позволив ему продолжить, Ховард скользнул пальцем глубже и накрыл его болтливый рот успокаивающим поцелуем. Это продолжалось не слишком долго, и через несколько минут Мэттью требовательно двинул тазом навстречу, наваливаясь на учителя окончательно и расслабляясь, шепча на ухо смущённое «ещё». И Доминик с радостью дал ему то, чего он просил, проскальзывая уже двумя пальцами, глубже и настойчивей, скользя ими в одном медленном темпе, не забывая давать Мэттью передышку, которую тот тратил на жадные поцелуи. Кажется, что даже температура в комнате поднялась до критической отметки – их тела покрылись потом, а влажные от смазки пальцы одной руки удерживали под ягодицы с трудом. Беллами совершал слишком много лишних движений, тёрся всем телом об Доминика и стонал так, словно они уже…

– Мы словно уже занимаемся этим, – сказал он, будто читая мысли.

– Совсем скоро мы сможем заняться всем, чем ты захочешь, – почти привычно выдохнул Ховард, отвечая на поцелуи, вновь обрушившиеся на него.

Он перевернулся вместе с Мэттью, вжимая его в постель и не прекращая движений пальцев внутри. Желание доставить максимальное удовольствие посылало по спине проворную волну мурашек и кружило голову, горяча и возбуждая до предела. Целуя Мэттью в живот, он спустился ниже, облизал губы и взял его в рот, прикрывая глаза. Тот раздвинул ноги шире, позволяя чуть больше, запрокинул голову и выдохнул совсем сумасбродное:

– Ещё!

– Вот так? – спросил Ховард, выскальзывая пальцами и вновь надавливая на покрасневшую дырочку.

– Нет, – Мэттью закусил губу, опустил ладонь себе между ног и коснулся руки учителя. – Добавь ещё один палец.

– Мэттью, может…

– Пожалуйста.

Спорить с таким Беллами не было никакого желания. Он смотрел на Доминика влажными глазами, словно он только что плакал, улыбался и выглядел совершенно восхитительно – с покрасневшими скулами, искусанными губами и растрёпанными волосами. Чуть выше того места, где на его шее болталась цепочка, красовалось почти незаметное красноватое пятнышко; его можно было с лёгкостью окрестить сыпью или чем-нибудь подобным. Но вряд ли хоть кто-нибудь заподозрил бы, как именно оно появилось. Ховард старался изо всех сил, чтобы не наследить ещё больше, прятал зубы, отстранялся тогда, когда чувствовал, что буквально пара секунд, и он не сдержится, прикусив тонкую светлую кожу. Он послушно выполнил полупросьбу-полуприказ Мэттью, задерживая дыхание и боясь шевельнуться лишний раз. Мэттью лежал под ним так же тихо, цеплялся в простыни пальцами до побелевших костяшек и наконец разразился протяжным стоном то ли разочарования, то ли удовольствия. Ховард убрал руки, прильнул к нему и обнял за талию, вновь утягивая на себя.

– Нам незачем делать это, – сказал он, успокаивающе поглаживая Беллами по спине и целуя в солёную от пота щёку. – Всему своё время.

Они пролежали так несколько минут, пока Мэттью не начал ёрзать на нём, ласкаясь словно кот, выпрашивающий внимания у хозяина. Доминик смертельно хотел его, одолеваемый самыми разными желаниями, помешанными с совсем безумными фантазиями предыдущих дней и ночей.

– В тебе слишком много энергии, – пошутил Доминик, вплетая пальцы в его чуть влажные от пота и недавнего душа волосы.

– Можно подумать, продолжение тебя совсем не интересует, – хихикнул тот, устраиваясь коленями на постели и принимаясь двигаться не так уж и невинно.

– Должен признать… – Ховард запнулся, когда увидел, как Мэттью заводит руку себе за спину и тут же ощутил его пальцы на своём члене. Он с почти безразличным видом обхватил его, двинул пару раз рукой и толкнулся назад.

Доминик на несколько секунд перестал дышать, понимая, насколько это положение похоже на то самое – почти заветное. Мэттью вновь двинул тазом, сжимая ягодицами его член, и закрыл глаза, запрокидывая голову. В этом молчаливом действии сексуальности было куда больше чем во всех предыдущих перемещениях по постели – изрядно измятой, надо сказать. Ховард устроил руки на его талии, удерживая в одном положении, и Мэттью, поощрённый и воодушевлённый, продолжил двигаться так, словно уже получил всё, о чём только мог мечтать.

– Вот так мне нравится, – сказал он, смахивая со лба влажную прядку. – И тебе тоже.

– Знал бы ты, насколько, – выдохнул Доминик, со всей ответственностью понимая, что ещё пара мину подобных манипуляций, и он кончит без дополнительных действий.

Мэттью был старательным. Двигался размеренно, сжимал коленями бёдра Ховарда, кусал губы и боялся открыть глаза. И не понятно, было ему стыдно, или настолько хорошо, что хотелось погрузиться в ощущения целиком и полностью. Доминик позволил себе такую же самоотдачу, начиная совершать поступательные движения навстречу, и потерял счёт времени, растворяясь в этом танце, сводящем с ума и рассылающем почти точечные искорки удовольствия по всему телу. Подросток начал двигаться быстрее, навалился на Ховарда сильнее, и тот обхватил его член пальцами, через пару мгновений наблюдая с затаённым дыханием за тем, как из него выплеснулись две белёсые струйки ему на живот. Он тут же упал на учителя, тяжело и сбивчиво дыша, нисколько не заботясь о том, что не все люди в этой комнате получили свою долю удовольствия, опомнившись только тогда, когда Доминик, разморённый произошедшим почти так же, как и сам Мэттью, стал целовать его. Мэттью ответил, и Доминик обхватил его голову ладонями, прижимая к себе и наслаждаясь поцелуями едва ли не больше всего остального. Пальцы подростка оказались там, где надо, сначала нерешительно, а после с завидным рвением начиная ласкать возбуждённый член.

– Кажется, я снова возбуждён, – хихикнул Мэттью, не прекращая движений.

– Посмотрим, что можно сделать с этим, – ответил ему Доминик, ощущая, как оргазм накрывает его с головой.

***

Эта грань между сном и явью почти неощутима, и невозможно понять, пребываешь ли ты всё ещё во сне, или подсознание грубо вытолкнуло тебя из мира, в котором снова можешь видеть его. Это было больше похоже на сон: чёрно-белый, даже тусклый, но Ховард будто бы не замечал этого, обнимая человека, с которым окончательно распрощался – отпустил, позволив самому себе жить дальше, без сожалений. Джим улыбался ему, и в его добрых тёмных глазах плескалось много невысказанных слов; он не спешил делиться ими, только молча наблюдал за Домиником, позволяя под конец крепко себя обнять. А тот, едва почувствовав на своих плечах до боли знакомые руки, обнимающие одновременно и крепко, и ласково, вздохнул тяжело и как в бреду зашептал:

– Джим, Джимми…

Но тот снова ничего не ответил, исчезая окончательно. Он словно прощался, давая своё одобрение, поощряя одним кивком всё то, что происходило и происходит в жизни Ховарда. Быть может, ему не нравилось это, но он не смел выказывать недовольство, улыбаясь, делая шаг назад и растворяясь тускло-серой дымкой, оставляя после себя только витиеватые тени. Их тут же жадно слизал ветер, непонятно откуда взявшийся в доме – том самом, проект которого он нарисовал десять лет назад. Доминик зажмурился, надеясь, что он вернётся, но в гостиной не оказалось никого, кроме него самого, стоящего на коленях и цепляющегося пальцами за тёмный паркет.

***

Он проснулся ближе к пяти, чувствуя странную смесь усталости и удовлетворения. В голове внезапно отдало тяжёлой болью, словно он вынырнул из долгого запоя, приветствуя непрошеное похмелье. Мысли будто бы по собственной воле повернули в иное русло, делая своему хозяину напоминание о том, что было пару часов назад. Доминик улыбнулся, потягиваясь, и чувствуя себя окончательно довольным жизнью. Странное ощущение чего-то забытого беспокоило его недолго, пока он не понял, что Мэттью рядом нет. Он сел, огляделся по сторонам, но не заметил никаких следов пребывания оного, словно его здесь и не было вовсе. Одежда Ховарда была всё так же разбросана по всей комнате, а светлой рубашки, которую он самостоятельно стаскивал с Беллами, он так нигде и не заметил. Вздохнув, Доминик выбрался из постели, отыскал в шкафу домашние штаны, надел их и поспешил вниз, чтобы найти Мэттью, который наверняка ждал его в гостиной, смотря телевизор, или же сидел на кухне, вцепившись в чашку с зелёным чаем. Но его нигде не обнаружилось, и Ховард принялся искать свой телефон, брошенный вместе с сумкой в прихожей. Вещей Мэттью тоже нигде не было видно, поэтому он справедливо решил, что тот уехал домой.

«Где ты?» – сухо написал он, опасаясь добавлять что-нибудь от себя, ведь никогда не знаешь, кто может прочесть сообщение, ему не предназначающееся.

Доминик принялся бродить по кухне, то заглядывая в холодильник, то поглядывая на чайник, который тоже никто не трогал с самого утра – вода в нём была холодная, и желания распивать чай так же не имелось. Чувство странного беспокойства уже давно стало его спутником, а избавиться от него удастся не так скоро, как хотелось бы. Казалось бы, стоит только получить что-то одно, и та, которую мы привыкли называть судьбой, незамедлительно отбирала в два раза больше, не давая как следует насладиться наградой. Думать о плохом не хотелось, но отчёт о доставке сообщения не спешил приходить, освещая погасший экран. Ховард решил убедиться в собственной догадке и, набрав заветный номер, узнал, что телефон Мэттью выключен.

Он мог делать уроки, гулять с друзьями или же просто спать. Но его внезапное исчезновение после такого волнительного… времяпрепровождения беспокоило даже больше отключённого мобильника. Доминик взял себя в руки, решив навести порядок в доме, и увлёк себя этим нехитрым занятием до самого вечера. Перед сном он вновь набрал номер Мэттью, но получил в ответ вполне ожидаемое оповещение. Завтрашняя суббота давала ему право самолично заявиться к нему домой, и уже там выпытать все секреты, которые внезапно возникли у подростка от него.

***

Отсутствие школьной ярмарки было Ховарду на этой неделе вполне на руку. Проснувшись утром неприлично рано, он до полудня слонялся без дела, пытаясь занять себя чем-нибудь, не желая разбудить Мэттью звонком на телефон – если тот вообще включил его. Зная, что Хейли по своей натуре жаворонок, он поболтал с ней о малозначимых вещах, обсудил все последние новости, даже подцепил парочку местных сплетен о соседях, и почти успокоился, устроившись в кресле с книгой, до которой долгое время не доходили руки. Время внезапно перевалило за обед, и напомнило о себе лишь только неприятным урчанием в желудке, который вполне явственно намекал об отсутствии завтрака как такового. Ховард решительно направился на кухню, перехватил там пару вчерашних тостов, ютящихся на тарелке в холодильнике, и направился в спальню, чтобы одеться. Он спустился вниз уже при параде, проследовал мимо гостиной в прихожую и обулся, выскальзывая за дверь, не забыв ухватить с комода две связки ключей – от дома и машины.

Дорога в это время, как правило, бывала почти пустой. Большинство если не отдыхало, то прозябало на работе, получая положенные дополнительные деньги за подработку, а остальные вполне заслуженно ютились в такую дождливую погоду под навесами кафе или где-нибудь ещё – в недоступных взглядам местах. Доминик повернул на широкую улицу, сплошь уставленную двухэтажными домами, поделёнными на две квартиры, и осторожно припарковался, ощущая странный мандраж, который случался с ним в последнее время чаще желаемого. На первый стук в дверь никто не отреагировал, и он разумно решил, что его попросту не услышали. После второго где-то вдалеке квартиры завозились, послышалась едва уловимая речь, и дверь распахнулась. На пороге стоял Пол, видеть которого также не было совершенно никакого желания. Впрочем, в его случае оно было перманентным.

– Доминик, – он кивнул, не спеша приглашать внутрь.

– Пол, – ответная любезность дала Ховарду возможность глянуть за дверь, но он ничего не успел заметить. – Я могу видеть Мэттью?

– Его нет дома, – на его лице не дрогнул ни один мускул.

– Могу я узнать, где он?

– Не можешь, – последовал почти грубый ответ. – Покурим?

С этой фразой были связаны не совсем приятные воспоминания, и первым желанием стало ответить «нет» и отступить назад, пятясь к машине. Но сделать подобного Доминик не мог, и устало кивнул, стараясь не демонстрировать своей нервозности. Пол исчез за дверью, не забыв её закрыть, отсутствовал пару минут, а после спустился по небольшому крыльцу вниз, поравнявшись с Ховардом.

– Вы проводите время с Мэттью? – он сразу же перешёл в наступление.

– Я его учитель, это моя прямая обязанность, – как ни в чём не бывало ответил Ховард, прикуривая свою сигарету, которую хотелось бросить на землю, растереть носком ботинка и уехать куда подальше.

– Что ещё входит в твои «прямые обязанности»? – выделив словосочетание интонацией, Пол двинул бровями, намекая на двусмысленность сказанного.

Доминик устало вздохнул, всем своим видом пытаясь дать понять, что его не интересует продолжение этого разговора.

– У тебя нет никаких доказательств.

– У меня есть все шансы посеять зерно подозрений в голову матери, а она, будь уверен, прислушается к тому, что я скажу.

Подобный поворот событий совсем не вписывался в сегодняшний список дел Доминика. Он сделал глубокую затяжку, подавляя желающий вырваться наружу кашель, и прикрыл глаза, стараясь побороть ту нервозность, что охватила его, с секунды на секунду грозя разразить руки нервным тремором.

– Мэтт обижен на тебя, и я понятия не имею из-за чего, – сказал наконец Пол, смотря на Ховарда пристально и даже оценивающе. Словно выискивал во внешнем виде то, что могло навредить его брату.

– Как и я, – Доминик выдохнул ответ вместе с дымом, щурясь и разглядывая почти докуренную сигарету. Хотелось ещё. – Он не хочет видеть меня?

– Именно.

– Позволь мне поговорить с ним, буквально минуту…

– Уезжай, – прервал его Пол, бросая окурок куда-то вдаль, но ветер подхватил его и бросил к ним под ноги. Дождь продолжал накрапывать неприятными мелкими каплями, нервируя и без того взвинченного Доминика.

– Пол, я в самом деле не знаю, что произошло, – предположения появлялись в голове одно за другим, но ни одно из них не давало однозначного ответа, – быть может, он расстроился из-за чего-то другого, никак со мной не связанного.