Текст книги "My Joy (СИ)"

Автор книги: Volupture

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 47 страниц)

– Или в те дни, когда ты начал оставаться после уроков, – прошептал Ховард, кончиками пальцев коснувшись обветрившихся губ. Должно быть, он и в самом деле выглядел хуже некуда, раз даже Мэттью, распахнув дверь, посмотрел на него так, будто увидел призрака.

Осмыслив произнесённые слова, Доминик покачал головой. Даже если бы ему предложили безнаказанно изменить прошлое, он ни в коем случае не вычеркнул бы Мэттью из своей жизни, так же как и Хейли, столь безрассудную и в данный момент раздражающую одним только воспоминанием о себе. Беллами подарил ему незабываемые месяцы счастья.

Наверное, в последнее время они стали куда меньше скрываться и часто преставали перед требовательным обществом в виде влюблённой парочки. По крайней мере Мэттью перестал стесняться того, что его часто принимали за младшего родственника Доминика, и часто, гордо задрав нос, сообщал, что они не родня – и слава богу. При этом на его лице образовывалась до того смешная гримаса, что сомнений, почему именно «слава богу» ни у кого не должно было возникать.

Избавившись от неусыпного контроля матери, Мэттью стал ещё самостоятельней и увереннее в себе. Она перестала названивать ему по сто раз на дню и часто, вместо личной встречи, перечисляла сыну деньги на карманные расходы на счёт Ховарда, тем самым выражая доверие не только ему самому, но и Доминику, который, конечно же, всегда был рядом с Беллами.

Поэтому решение отправиться к Мэрилин стало для Доминика последним шансом вернуть всё назад. Ему было хорошо известно её рабочее расписание, потому что волей-неволей он поддерживал общение с Робертом, хотя тот поначалу не горел большим желанием лично видеться из-за того обеда, за которым Пол успел уличить Доминика в непотребных, на его взгляд, вещах. Со временем Роберт всё же сменил неловкость безразличием, однажды так и сказав: «Это не моё дело», пригласив Ховарда к себе в клинику и по старой дружбе предложив кофе, десерт и полное обследование организма задаром.

Мэрилин любила смс-сообщения даже больше телефонных разговоров. Она могла писать их десятками и сотнями, ловко перебирая пальцами по сенсорному экрану и отправляя по несколько штук в минуту. Доминик не был большим любителем телефонного общения и подобной техники в целом, предпочитая личные встречи безликим беспроводным разговорам.

На удивление Ховарда, Мэрилин не ответила не только на три его текстовых сообщения, но и на телефонный звонок, повторённый три раза для верности. Оставалось только отправиться прямиком в клинику – уж Роберт бы ни за что не отказал ему в визите.

***

– Рад тебя видеть, старина.

Роберт вышел из-за своего рабочего стола и шагнул навстречу Доминику, сиротливо стоявшему возле двери. Они пожали друг другу руки и присели на небольшой диванчик. Роберт тут же принялся предлагать ему, как полагается, чай или кофе и что-нибудь на перекус, но Ховард, в горло которого редко лез кусок, вежливо отказался от съестного и попросил стакан воды, почти мгновенно получив его из рук симпатичной помощницы директора клиники.

– Что тебя привело, Дом? Ты захворал? Выдели в своём плотном расписании всего день и уже через двадцать четыре часа ты получишь все результаты…

– Я здесь не для этого, – осторожно прервал его Доминик. – Я заглянул в надежде застать и тебя, и Мэрилин. Она не могла бы составить нам компанию?

Роберт нахмурился и поставил свою кружку на столик. Он некоторое время молчал, над чем-то усиленно раздумывая, после чего неуверенно произнёс:

– У неё сегодня две операции подряд… Ты мог бы заглянуть ближе к позднему вечеру, если это так важно, а лучше завтра, она будет здесь на дежурстве.

– Она не хочет видеть меня, да? – без обиняков предположил Доминик. Ему не нравилось ходить вокруг да около, особенно теперь, когда от того, состоится встреча с миссис Беллами или нет, зависело так много.

Роберт зажмурился и задержал дыхание. Будучи человеком мягким и неконфликтным, он всегда старательно избегал любых неловких ситуаций, поэтому пребывал в видимой нервозности из-за того, что его заставляли врать во имя… во имя чего? Этого Ховард не знал.

– Вообще-то да, – громко выдохнув, всё же сказал он. – Это ситуация не нравится ни тебе, ни мне, ни тем более ей. Я не знаю и половины из всего, что произошло, мне только было велено не лезть не в своё дело.

– Как грубо, – Доминик покачал головой.

– Я не горел желанием совать нос во всё это, поэтому меня оставили в стороне. Прости.

Поболтав с Робертом ещё полчаса, перед этим убедившись, что у того нет важных дел, Доминик покинул клинику, так ничего и не выяснив. Мэрилин что-то знала о произошедшем в феврале и явно была этим недовольна, раз уж так настойчиво избегала встреч. Оставалось только ждать, пока ситуация дойдёт до крайности и кто-нибудь из её участников совершит нечто, выходящее за рамки обыденного.

***

Это нечто произошло через неделю после разговора с Робертом. Доминик, даже не думая терять надежду, в который раз направился к дверям квартиры Мэттью и, заняв выжидательную позицию неподалёку, увлёкся чтением утренней газеты. Через какое-то время дверь распахнулась и из неё, вопреки ожиданиям, вышел незнакомый Ховарду мужчина. Следом за ним выбрался и Мэттью, на ходу поправляющий тот самый шарф, год с лишним назад подаренный Домиником, и застёгивающий куртку. Они о чём-то негромко переговаривались, спускаясь по лестнице, и эта беседа явно нравилась Беллами – он улыбался и даже иногда посмеивался. Вырулив на пешеходную дорожку, мужчина устроил руку на плечах подростка и продолжил ходьбу как ни в чём не бывало, продолжая удерживать пальцами его плечи.

Вопреки одолевшей Доминика злости, он отчаянно силился разглядеть этого человека. На вид ему было не больше тридцати, шевелюра его была чуть темнее, чем у самого Ховарда, но куда более густая и значительная по длине. Являясь точно копией самого Доминика, он одним своим видом выводил из себя, вдобавок ко всему ещё умудряясь лапать Мэттью. Его Мэттью.

========== Глава 38 ==========

Апрель сменился маем, обещая точно столько же уныния, сколько и предыдущие полтора месяца. Разлука с Мэттью затягивалась, Мэрилин по-прежнему не хотела с ним говорить, а Роберт, начавший избегать общения с ним из-за неловкости, всё чаще стал прикрываться делами. Всё катилось в никуда.

Том, то и дело весьма вовремя оказывающийся в пределах досягаемости, всегда как мог поддерживал Доминика, предлагая свою компанию. Они встречались раз в неделю, в единственный выходной Кирка, и проводили время за выпивкой и раскуриванием каких-нибудь необычных сигар, привезённых друзьями Тома из дальних поездок. Он накрепко оброс полезными связями и хорошо зарекомендовал себя в рабочей сфере, чем не раздумывая воспользовался, как только некая крупная компания переманила его к себе.

– Представляешь, – качая бутылкой пива, говорил он, – бывший начальник советовал мне смотреть больше фильмов и сериалов про юристов и адвокатов, чтобы… отточить мастерство! Вот идиот.

– Представляю.

Доминик кивал, и уже через неделю они в самом деле сидели у него в гостиной и смотрели какой-нибудь фильм из тех, что советовали Тому.

– Именно таких говнюков, как ты, – изрядно набравшись, бормотал Доминик, не забывая делать глубокую затяжку, – Мэрилин и обещала натравить на меня, но она этого не сделала.

– Почему? – Кирку всегда и всё было интересно, потому что Ховард редко рассказывал о себе.

– Не знаю. Может быть ей и следовало что-нибудь предпринять тогда, и сейчас я бы не прохлаждался в твоей гостиной, а сидел на заднице ровно, переживая за неё в какой-нибудь из тюрем Её Величества. Как думаешь, я сошёл бы за преступника категории «Б»?

– Если бы сошёл, то я бы бросил все дела и ринулся в суд, чтобы отстоять твои права перед уважаемыми магистрами, – Том говорил необычайно серьёзно.

– Рад слышать, – Доминик кисло улыбнулся и налил себе ещё.

Ему было глубоко плевать, что именно вливалось в его горло, – главное, что все эти жидкости обжигали нёбо и горло, спускаясь горячей волной вниз. На пару секунд становилось почти хорошо, далее же следовало повысить градус и перейти на что-нибудь покрепче.

– Знаешь, я даже скуки ради посетил лекцию какого-то уважаемого в узких кругах профессора, он борется за права детей и подростков, не достигших возраста согласия. Первые полчаса он рассказывал о том, как ужасно поступают с детьми разного возраста, и даже подростки не могут избежать подобного, потому что у них, как и у малолетних, нет никаких прав, либо же они не знают о них. У них есть точно такой же страх перед родителями, которые узнают о том, что они делали с кем-то, думая, что их накажут за это. Ещё у них нет свободы, потому что каждый второй подросток, подвергающийся сексуальному домогательству со стороны взрослых мужчин, реже женщин, живёт с теми самыми родителями и существует за их счёт. Стоит ли говорить, сколько в нашей стране честных католиков, а сколько тех, кому вся эта ерунда до фонаря?

Том пожал плечами, продолжив удивлённо смотреть на Доминика, которого так несло только в случае, если они напивались до потери памяти.

– Не стоит, – сказал он только для того, чтобы услышать продолжение.

– Едва ли не половине плевать, где и с кем их дети гуляют, пока у них лучший балл в классе. Почему они начинают бить тревогу только в случае, если их чадо скатывается в школе? В общем, с этой лекции я ушёл почти сразу. В первый же перерыв, чтобы не показаться невежливым. Потому что я не такой, мне не нужны малолетние дети, мне не нужны подростки, мне никто не нужен. У меня нет предпочтений, нет болезней, нет маний. Я просто любил одного единственного подростка, моего Мэттью. И до сих пор люблю.

Остаток вечера они провели в тишине, продолжив потреблять всё, что попадалось под руку и могло сойти за выпивку. Через неделю Том явился вновь – на машине и при параде.

– Сегодня в Доке будет шумно, собирайся.

Доминик закрыл дверь перед его носом, ничего не сказав. С настроением творилось что-то странное. Он не признался бы даже самому себе, что депрессия подкралась вплотную, устроилась рядом и, как старый друг, обхватила своими холодными пальцами, с уверенностью глядя вперёд. Иногда он даже будто бы видел её лицо – бледное и измученное, и брал с неё пример, становясь таким же безжизненным и лишённым всякого даже желания жить.

– Дом, перестань, я тащился через весь город к тебе! Хочешь, я угощу тебя ужином? Никакого алкоголя, я обещаю.

Том громко кричал, не забыв пару раз требовательно пнуть дверь, чем вызвал интерес некоторых соседей. Доминик стоял в прихожей и смотрел в окно: в доме напротив приоткрылась дверь и из неё выглянула престарелая леди, покачала головой и нырнула обратно, а в доме чуть левее кто-то даже не поленился открыть окно, чтобы крикнуть Тому что-то нелицеприятное, потому что в следующее мгновение послышалось:

– Иди на хер! Я пришёл не к тебе.

Губы тронуло подобие улыбки. Пришлось открыть дверь.

– Так холодно, – Кирк ворвался в прихожую, как маленький ураган. – Ты правда собирался оставить меня на улице? Мог бы и предупредить.

– Не собирался, – Доминик пожал плечами.

Он побрёл в сторону кухни, там вовсю кипел чайник; усевшись за стол, заварил чай и, обхватив кружку пальцами, уставился на хлебную крошку, лежащую на противоположном краю стола, словно она была самым увлекательнейшим зрелищем, которое можно вообразить.

– Ты должен что-то делать, Дом, – Кирк сел напротив. – Должен двигаться дальше, как бы избито это ни звучало.

– Должен, – кивок.

– Поезжай куда-нибудь – в Италию, в Испанию, в Бразилию, куда угодно. Можешь смотаться со мной в Мексику, если хочешь, там сейчас куда теплее, чем здесь.

– Поеду, – ещё один кивок, всё так же на автомате.

– Ты не слышишь меня. Наверное, ты даже мысли свои перестал слушать, потому что в них только сожаление, как будто кто-то, мать твою, умер!

– Не умер, – Доминик поднял глаза и уставился на Тома, – на этот раз никто не умер.

– Вот и славно. Сейчас я уйду, а ты примешь душ, ляжешь спать и назавтра решишь, что делать со своей жизнью, чтобы перестать быть таким мудаком.

Прошествовав мимо, Том двинулся в прихожую, недолго там повозился и ушёл.

***

Доминик хорошо знал, что за депрессией неизбежно следовало принятие. Принятие неизбежного. Случившееся до сих пор не укладывалось в голове, хоть и прошло ни много ни мало два с лишним месяца. Он искал ответ совсем не там, где следовало; потерявшись в однообразных буднях, только и делал, что пил и смотрел телевизор, втайне ожидая выходных, чтобы поболтать хоть с кем-нибудь, и этим кем-то всегда был Том Кирк, в конечном счёте лишившись даже его компании.

На следующий день Доминик поднялся в свой кабинет, где давно никто не убирался, и сел за стол. Включил ноутбук, не забыв смахнуть с него толстый слой пыли, и с непривычки даже поморщился – всё его содержимое казалось чужим и непонятным. Сиротливо ютившийся в углу рабочего стола ярлык под названием «Резюме» так же неизбежно, как и всё остальное в его жизни, привлекал внимание и напоминал о том, что неплохо было бы всё-таки найти работу. Хоть какую-нибудь, временную или постоянную, высокооплачиваемую или волонтёрскую. У него был выбор – продолжать двигаться вперёд или застыть на месте, постепенно скатываясь вниз.

Прошерстив кучу сайтов, Доминик наткнулся на вакансию учителя английского. В конце подробного описания школы для трудных подростков с различными проблемами в жизни значилось: «Мы особенно приветствуем отклики от терпимых ко всему людей, включая этническую принадлежность, пол, трансгендерность, возраст, инвалидность, сексуальную ориентацию или религию»

В следующей вакансии было не менее обнадёживающее:

«Мы поддерживаем разнообразие и хотим иметь рабочую силу, которая будет отражать население Лидса. Принимаются заявки от всех, независимо от пола, сексуальной ориентации, расы, религии, семейного статуса или инвалидности»

От пыли слезились глаза и зудело в носу, поиск работы в самом деле становился чем-то сродни подвигу. На этом сайте имелось полно вакансий от школ с половым распределением, особенно от тех, где учились исключительно мальчики и юноши. Сразу откинув подобные предложения, Доминик продолжил пробираться сквозь дебри букв и цифр, ни на чём подолгу не задерживаясь.

Он даже грешным делом подумал о том, чтобы съездить в старую школу и наведаться к мистеру Брикману – тот уж точно не отказался бы взять его, особенно после фиаско с мистером Андерсоном. Доминику даже на какой-то момент стало интересно, что в итоге произошло с этим отвратительным типом, но узнать о его судьбе было негде. Разве что в самом деле отправиться в школу и уже там, подкараулив Мэттью, узнать… как будто Ховарду было бы дело до какого-то Андерсона, если бы ему позволили сказать Беллами хотя бы пару слов.

Всё-таки оставив отклик по пяти вакансиям, Доминик остался доволен собой. Он даже написал об этом Тому, вскоре получив ответ:

«Так держать!»

Решив не останавливаться на достигнутом, он помучил интернет-поисковик, выдавший множество интересных результатов на его запрос. Если верить карте, то поблизости находилось пять офисов продаж туров в тёплые страны, и, выбрав два, Доминик выписал адреса на листок. Он не был уверен, хочет ли куда-нибудь поехать, ведь путешествия приносили удовольствие только в том случае, если их можно было с кем-то разделить, или на крайний случай – кому-нибудь рассказать о поездке после.

Выехав из гаража, Доминик сверился с листком и только повернул руль, чтобы съехать на объездную дорогу, почувствовал, как в кармане коротко завибрировал телефон. Это было оповещение об оставленном на голосовой почте сообщении. Кто вообще ею пользовался? – подумал он, но всё равно приложил трубку к уху, приготовившись внимательно слушать.

– Эй, привет… – это была Хейли, грустным голосом продолжившая: – Ты, должно быть, возненавидишь меня ещё больше после этого сообщения, но куда уж хуже? Хотела сказать, что всё, что я сделала, причиняет мне не меньшую боль, чем тебе. Я пыталась всё исправить, поверь, и пытаюсь до сих пор. Но, именно за это ты никогда не захочешь говорить со мной, в тот вечер я всё сделала специально. Хотела разозлить тебя, сбить с толку его, довести до точки кипения себя. Я ненавидела тебя в тот момент, потому что ты в сотый раз отверг меня. Когда-нибудь мы встретимся вновь, разбитые на тысячу частей. Эти осколки будут рассеяны по всем городам, где мы хоть раз бывали, но собрать себя воедино мы уже никогда не сможем.

Оператор связи вежливым голосом сообщил, что это и есть конец сообщения, а затем огласил наличие ещё одного, датированного вчерашним днём – девятым мая.

– Доминик, это Глория. Хейли попросила передать тебе послание, что я и делаю, хоть мне и кажется, что она должна была сделать это сама, всё-таки язык у неё не отнялся даже после того, что она пережила. Так вот: твоя дражайшая подруга родила сегодня ночью, несколько раньше срока. Она сейчас в клинике, адрес я сообщу, если ты позвонишь мне.

Она медленно продиктовала номер и бросила трубку. Отношения Доминика и Глории никогда нельзя было назвать хотя бы приятельскими, потому что она недолюбливала всех и каждого, кто имел хоть какие-либо дела её сестрой. Была ли это сестринская ревность или нечто столь же необъяснимое, оставалось неизвестным.

Записанный на том самом клочке бумаги с адресами номер телефона Доминик набрал быстро и без сомнений. На другом конце провода долго играла дурацкая мелодия, пока какой-то мужчина не поднял трубку, после всё же передав её Глории.

Адрес клиники Доминик выспросил, даже не раздумывая о том, поедет он или нет. Он по-прежнему не знал, какие чувства испытывает по поводу предательства Хейли, и не знал, сможет ли когда-нибудь её простить, но также он понимал, что всё это могло стать его последним шансом вырваться из того порочного круга, в который он сам себя загнал. И, конечно же, он хотел увидеть её и ребёнка, несмотря ни на что.

***

Посетив столицу раз пятнадцать за последний год, Доминик даже пару раз вполне серьёзно подумал о том, чтобы тоже перебраться сюда, основательно устроиться и зажить новой жизнью. Он хорошо ориентировался на дорогах, а если и сталкивался с трудностями, то быстро разрешал их благодаря навигатору. Пускай ему и не требовалось большого разнообразия в жизни, всё же отказаться от чего-то нового иногда не мог даже он. Подобным новшеством когда-то стали его отношения с Мэттью, закончившиеся столь нелепо и грубо. Даже в пору пылкой юности Доминик не обрывал связи подобным образом, стараясь держаться достойно и в конечном итоге становясь кому-либо хорошим другом. Хейли считала это весьма полезным умением и хотела уметь так же, но отчего-то умудрялась испортить всё прежде, чем она и её возлюбленный понимали, что всё закончено.

Залив для верности полный бак на первой попавшейся заправке, Доминик прибавил скорости – хотелось успеть не только доехать быстрее, но и успеть вернуться домой дотемна. Он сумасшедше гнал по дороге, ни о чём не заботясь, и на подъезде к пригороду начал сомневаться. Внезапно, подумав о встрече с Хейли, захотелось развернуться и умчаться обратно, позабыв и о ней, и о ребёнке, который, впрочем, ни в чём не был виноват. Подобное бремя он ни в коем случае не мог сбросить с себя, да и не слишком-то и хотел. Если бы не тот злополучный вечер, он, скорее всего, навещал бы Хейли в последние недели беременности намного чаще, под конец которой вовсе бы остался жить у неё, чтобы удостовериться в том, что всё в порядке. Но обида оказалась сильнее, чем все возложенные на него обязательства.

Преодолев весь путь, Доминик припарковался недалеко от больничного двора и выбрался из машины, начав жадно рассматривать незнакомые ему виды. Впечатление от унылого фасада здания клиники компенсировало общее впечатление от района, украшенного не только одной из самых красивых церквей, расположенной аккуратно напротив, но и разбитым рядом парком с множеством ярких и даже редких цветов. Здесь хотелось остаться ненадолго, но время поджимало.

Очередной приступ нерешительности настиг Доминика уже на лестнице, благодаря которой он мог взобраться на третий этаж без простоев перед лифтом. На подходе к палате он для верности ещё раз сверился с показаниями разума и неловко повернул дверную ручку. Хейли была, конечно же, там. Она выглядела устало и хорошо одновременно, потому что вся светилась счастьем, держа в руках малыша, и можно было уловить её шёпот, предназначенный кому-то крошечному и всё равно ничего не понимающему.

– Это мальчик, – вместо приветствия сказала она, не поднимая глаз. Её, должно быть, оповестили о том, что с минуты на минуту в палате должен возникнуть посетитель. Может быть, даже сказали его имя, раз уж она не выказала ни толики удивления.

– Мальчик, – прошептал Доминик, прикрывая глаза.

Он никогда не чувствовал ничего подобного. Это ощущение нельзя было назвать ни самым худшим и не самым лучшим в его жизни, оно было просто особенным – таким, какое испытываешь раз или два за всю жизнь. Глаза отчего-то стали влажными, а ладони внезапно вспотели.

– Я решила назвать его Джим.

Большую часть времени Доминику удавалось держать себя в руках, тем самым не давая самому себе совершать странные поступки, какие совершают импульсивные люди в очередном порыве эмоционального срыва. Также он всегда хорошо понимал, что даже для него когда-нибудь настанет исключение.

Рухнув на колени, он накрыл лицо ладонями и расплакался, почувствовав себя абсолютно счастливым, хотя бы на какие-то жалкие тридцать секунд.

***

Теперь, просыпаясь по утрам, хотелось жить. Сменив рефлексию иным, более приятным моционом, Доминик сделал очередной шаг к эмоциональному выздоровлению. Несмотря на все обиды и лишения, он изо всех сил старался вернуться к нормальному образу жизни. Первым делом сообщил Тому, что впредь не будет пить так много и так часто, на что тот ответил: «Тогда выпьем за твоего новорождённого сына» и рассмеялся собственной шутке. Затем Доминик выбрался на улицу и самолично повесил на крохотный заборчик перед домом брезентовый плакат с надписью «Продаётся».

Однажды, только проснувшись, он ясно представил себя в Лондоне. Как и прежде одинокого, извечно ищущего что-то и кого-то и пытающегося разобраться в самом себе. Он знал, что должен распрощаться со своим жилищем, руководствуясь лишь добрыми помыслами. Построенный когда-то по проекту Джима, дом был достоин более добросовестного хозяина, целой семьи – с выводком детишек и каким-нибудь домашним питомцем. Сожалений почти не было, как и радости от проживания одному там, где изначально были двое.

Начав собирать вещи, Доминик с немалым удивлением обнаружил, что ни в одной из вещей, принадлежащей ему, не видел прошлого. Все они стали безмолвными свидетелями его радостей и горестей, и последних, к сожалению, оказалось во сто крат больше. Снова оказавшись рыбкой, выброшенной на берег, он хотел лишь одного – глотка воздуха, желательно нового и такого, какой не напоминал бы о прошлом. Все его воспоминания были при нём, заменить их было нечем. Поэтому собрав пару коробок памятных вещей, среди которых по большей части были одни только презенты на его день рождения, Доминик без сожаления закрыл дом, вручил ключи ответственным за его продажу и сел в машину.

Он боялся оглядываться, прошлое тянуло назад и один за другим подбрасывало печальные эпизоды, точно вздумав поиздеваться ещё больше. Так и просидев перед домом часа три, Доминик не сразу среагировал, когда одна из дверей машины открылась, и слева присели, смиренно сложив руки.

– Я узнала, что ты уезжаешь.

Это была Мэрилин. Долгое время игнорировавшая его и никоим образом не помогшая счастливому воссоединению своего сына и Доминика.

Он упрямо молчал, хоть и знал, что от него ждали ответа.

– Я не знала, что сказать тебе. Упорно избегала встречи, не договаривала Роберту и изо всех сил старалась не лезть не в своё дело, – она замолкла и принялась нервно перебирать пальцами белый платок, через пару минут всё же продолжив: – Я знаю, что именно ты натворил, и до сих пор не решила, что думаю по этому поводу. Если бы мне показалось, что ты не сделал ничего дурного, то предприняла бы всё, чтобы Мэтт вернулся к тебе. Но если бы мне пришло в голову, что твой поступок ужасен, то ни за что бы не встретилась с тобой сегодня. Думаю, что однозначные решения принимают только в фильмах, когда герои полны решимости идти убивать или спасать мир.

Она коротко рассмеялась и тут же вернула себе необычайную серьёзность.

– Ты сделал то, что сделал. Ребёнок уже родился?

– Да, три недели назад.

– Рада за тебя и твою подругу. Не оставляй малыша без отцовской заботы.

– Никогда, – Доминик сжал губы и нахмурился.

Доминик хорошо знал, что значит остаться без родных, пускай этот рок и настиг его только ближе к тридцати. Перед его глазами стояли тысячи примеров детей, растущих без родителей или в неполноценных семьях, и он ни за что не позволит своему ребёнку стать одним из них, пускай Джим вряд ли когда-нибудь узнает правду о своём отце. Доминик не переставал надеяться, что Хейли всё же найдёт себе кого-нибудь в ближайшем будущем, ведь она была не только хороша собой, но ещё и искромётно умна.

– Пускай теперь я и не имею права указывать, что делать, – вздохнув, Мэрилин собралась выходить, но замерла и, посмотрев на него, сказала: – У тебя обязательно всё получится. Иногда наши жизненные дороги расходятся, иногда пересекаются вновь, и мы никогда не знаем, чего именно ожидать от завтрашнего дня. Я желаю тебе удачи, борись за своё счастье.

Не дождавшись ответа, она ушла. Осторожно прикрыла за собой дверь, развернулась и пошагала по дороге, пока не исчезла из виду. Она так ничего и не сказала о Мэттью, а Доминик не посмел спросить. В голове засела одна единственная фраза:

«Если бы мне показалось, что ты не сделал ничего дурного, то предприняла бы всё, чтобы Мэтт вернулся к тебе»

Пока всё зависело от Мэрилин, она упрямо не хотела видеться с Домиником. А когда стало слишком поздно, явилась из ниоткуда и принялась сыпать советами, будто он не переступил порог совершеннолетия и нуждался в чьей-либо поддержке именно в тот момент. Когда эта самая поддержка была нужна ему больше самой жизни, никто не спешил её оказывать. Все прятались за делами, принципами и фразой «это не моё дело», так же старательно маскируя свои истинные намерения.

Было слишком поздно что-либо менять, а узнать в один день о том, что Мэттью уже несколько месяцев как встречался с каким-нибудь неприятным типом, Доминик не просто не хотел, он всячески оберегал себя от новых потрясений, снова положившись на безотказное отрицание. Оно было готово принять в себя какую угодно правду, даже такую сокровенную, как неизбежная смерть, которая когда-нибудь явится ко всем и к каждому. Что уж было говорить о каком-то пустяке вроде Мэттью в объятьях другого человека. От одной мысли об этом закружилась голова и вся проделанная работа грозила пойти насмарку.

Мотор машины принялся требовательно реветь, во всю намекая нерадивому хозяину о бесполезной растрате бензина и бессмысленном простое, тогда как за это время можно было добраться до пункта назначения и даже с комфортом там устроиться. Проторчав у дома ещё немного, Доминик всё-таки тронулся с места, задав максимально разрешённую скорость. Хотелось поскорее добраться до Лондона и встретиться с хозяином квартиры, обещанной ему в аренду.

Отказавшись от трёх предложений по работе в Лидсе, Доминик за неделю до отъезда обзвонил множество школ Лондона, предлагая себя в качестве рабочей единицы. Он настаивал на том, что может работать с утра до позднего вечера, если потребуется, по причине того, что ему совсем нечем занять свои будни, и такое положение дел очень устраивало работодателей. Каждый второй просил минуту ожидания и, сверившись со списком вакансий, давал дальнейшие инструкции. Таким образом Ховард обнаружил, что с начала нового учебного года он всенепременно будет занят в одной из школ; к тому же, ему давали выбор, в зависимости от места жительства, – непозволительную роскошь в современном мире.

***

Контакт с Хейли отказывался налаживаться. Доминик не спешил звонить или приезжать, а сама Хейли, должно быть, попросту не знала, куда и зачем ехать. Всё, чем она располагала, был номер телефона, но Ховард больше не брал трубку, предпочитая держать зудящий телефон либо подальше от себя, либо вовсе выключенным. Иногда его всё же одолевало желание бросить все свои немногочисленные дела и отправиться к некогда лучшей подруге, без которой не так давно не мог представить своей жизни, и справиться с этим приступом удавалось достаточно легко. Он вспоминал о том дне, когда Хейли разрушила не только чужое счастье, но и накликала на себя безразличие со стороны Доминика. Пускай и не проходило дня, чтобы он не думал о маленьком Джиме, побороть себя оказалось не так-то просто.

Доминик постепенно устраивался на новом месте. Квартира была крохотной, если сравнивать с его бывшим домом, и вполне вместительной, если браться сопоставлять её с другими жилыми помещениями. В ней было всё, что требовалось одинокому человеку, твёрдо решившему проводить дома как можно меньше времени: кухня, спальня и гостиная, – в целом, стандартный набор для комфортного проживания. Минимум оставшейся от прежних жильцов мебели обещал в будущем увлекательнейшее путешествие в ближайший магазин, где нужно было приобрести кухонный стол, пару кресел и кровать поприличней. Привычка спать даже одному в двуспальной кровати всё же делала его заложником комфорта. Обставив всё так, как того требовали приличия и темперамент, Доминик в буквальном смысле уселся и принялся ждать. Он и сам не знал, чего именно, но, вспомнив, что сегодня за день, по какой-то причине надеялся на хоть что-нибудь.

На календаре было девятое июня, и день грозился стать не столь радостным, как год назад. Вновь позволив себе погрузиться в воспоминания, Доминик старался думать только о хорошем. Обо всех ухищрениях, к которым ему и Мэттью пришлось прибегнуть, лишь бы встретиться в этот день; о тех обещаниях, что они давали друг другу до шестнадцатилетия Мэттью; об их поистине героическом терпении, разбавленном столь отъявленным нетерпением. Всё то, что тогда казалось достижением, теперь вызывало тоскливую улыбку. Преодолев вместе с Беллами множество проблем, Доминик по большей части каждую из них держал при себе, не желая ввязывать в них впечатлительного подростка. Оказывая ему услугу, Ховард и думать не мог о каком-либо поощрении за это. Мгновенно забывая обо всех проказах Беллами, он чувствовал себя хорошо. Но однажды оступившись, Доминик не получил прощения. Не получил в своё распоряжение ни единой секунды, позволившей ему дать хоть какое-нибудь объяснение произошедшему. Всё это было похоже на дурной сон, от которого хотелось поскорее проснуться.