Текст книги "My Joy (СИ)"

Автор книги: Volupture

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 47 страниц)

– Мой маленький, – выдохнул Доминик, пробираясь пальцами под свитер, задирая его. – Детка… я так хочу тебя.

– Говорите, сэр, – всхлипнул Мэттью, раздвигая бёдра и прижимаясь теснее.

– Я боюсь сказать что-нибудь лишнее, потому что… – он замолчал, и так сболтнув то, что всё ещё должно было быть его секретом.

– Я люблю, когда вы откровенны, – Беллами приподнялся на локтях и заглянул в лицо учителю. – Когда говорите то, что думаете.

– Ты даже не представляешь, насколько откровенным я могу быть, – не остался в долгу Ховард, вновь опуская ладони на спину Мэттью, ведя одной ниже, а второй – выше, зарываясь пальцами во взлохмаченные их действиями и перемещениями волосы.

– Мне бы хотелось узнать, – он улыбнулся, прикрывая глаза, когда пальцы Доминика скользнули ему за ухо, заправляя непослушную прядь и ведя по щеке.

– Тогда я расскажу тебе, – резко меняя положение, Ховард вжал подростка в мягкий светлый ковёр, носом утыкаясь ему в шею. Так было проще собраться с мыслями, беспорядочно кружащими в голове комком непристойных откровенностей. – О самой малости, что бьётся внутри, сжигая от желания сделать хоть что-нибудь с тобой прямо сейчас. О всех вечерах, когда я умирал от желания хотя бы увидеть тебя рядом, и чтобы ты узнал, что именно я делаю, представляя и вспоминая, загадывая наперёд и коря себя за подобные мысли.

Мэттью внимательно слушал, боясь открыть глаза. Он подался вперёд и коснулся подбородком груди Доминика, а тот, не переставая медлительно оглаживать его талию, распахнул рот и проглотил очередные слова, едва не сорвавшиеся с языка. В подобном состоянии сдерживать себя практически невозможно, а тем более – когда под тобой лежит волнующий тебя во всех аспектах юноша.

– Не корите… – всхлипнул Беллами, обвивая руками талию Доминика. – Сейчас – и только сейчас. Доминик…

– Мэттью, – эхом отозвался тот, вновь целуя желанные губы, влажно проникая языком в рот и оглаживая им внутри.

Поцелуй становился горячим и даже развязным – на грани, которую было так легко преступить, на пересечении того самого «нельзя» и куда более желанного «хочу», и перевес в сторону последнего больше не отдавал отголоском первого. Ховард закрыл глаза и вдавил Мэттью в ковёр сильнее, и тот послушно обвил ногами его бёдра, приподнимая таз.

– Я думаю о тебе каждую минуту, – банальные слова смешивались с непристойностями в голове, позволяя срываться с языка любой глупости, – …о том, каково это – почувствовать впервые твои губы там, внизу. Увидеть, как твой язык слизывает первые и последние капли… как ты смущённо будешь вытирать их со своего подбородка, обязательно попытавшись проглотить всё… Мэттью, моя детка.

В ответ ошарашенно выдохнули, и первый же вздох удивления Доминик поймал губами, сцеловывая следующий почти сразу же стон. Ловкие и юркие пальцы скользнули за ворот рубашки, расстёгивая крошечные тёмные пуговицы, и Ховард не остался в долгу, ведя ладонями по животу Мэттью, скользя ими под свитер, который нужно было снять сию же секунду. Он вгляделся в лицо подростка, склонившись нос к носу, чтобы едва различимые черты лица стали видны в непроглядной темноте.

– Ты настолько красивый сейчас, что я… – Доминик запнулся, снова слепо тычась губами в шею, касаясь губами чуть влажной от пота и его собственных поцелуев кожи.

– Только сейчас? – хихикнул Беллами, больше не предпринимая никаких попыток проявить инициативу.

Он принимал ласки покорно и с удовольствием, отдавался им старательно и не требовал уделить ему положенной доли верховодящего положения. То ли в силу возраста и неумелости, то ли характера – это было неважным, особенно когда Мэттью распахивал рот так широко, дыша сбивчиво и хрипло, когда стонал протяжно, заходясь мычанием, а грудная клетка наполнялась воздухом до отказа, и его уже через несколько десятков секунд переставало хватать… Доминик целовал жадно, не забывая самостоятельно избавляться от одежды, и первая деталь гардероба отправилась в сторону – рубашка легла причудливой, слегка мятой волной на спинку дивана. Свитер Беллами последовал за ней, и тот повёл плечами и отвернул голову.

– Сегодня я могу наговорить лишнего, – сказал Доминик, опуская ладонь ему на грудь, – поэтому ты можешь прерывать меня, когда только пожелаешь.

– Вы знаете мой ответ, – незамедлительно отозвался Мэттью.

Он стыдился многого, но отчаянно желал казаться смелым и готовым на всё. Горячая голова не способствовала скромности, да и не хотелось предаваться ей в такой момент. Под руками Ховарда будто бы искрилась белоснежная кожа, стоило только коснуться её подушечками пальцев, провести по щеке, ключице и ниже, обводя маленькие тёмные и твёрдые соски. Мэттью хихикнул, запрокидывая руки назад, и в очередной раз подался бёдрами вперёд, без каких-либо слов намекая на продолжение более ощутимое, нежели почти невесомые ласки. Он и сам, как видно, изнемогал от нетерпения, стараясь всё же не раззадоривать и без того разгорячённого Доминика, а тот, задыхаясь от уже почти неконтролируемого желания, принялся расстёгивать пуговицу и ширинку на брюках Мэттью. Коварная молния, как это часто бывало, поддалась не сразу, и непослушные пальцы безуспешно скользили по металлическому «язычку», дразня ещё больше. Беллами вскинулся в очередной раз, и Ховард, плюнув на это дело, опустился вниз, утыкаясь носом в его живот.

– Не шевелись, – прошелестел он, обеими руками обхватывая Мэттью за талию, поглаживая и успокаивая. – Я всё сделаю сам.

В этом можно было не сомневаться, но успокоить подростка было сложно – он непослушно вывернулся и опустил ноги Доминику на шею, а тот, разомлев от подобной смелости, сразу же расправился с молнией на брюках, начиная их нетерпеливо стаскивать. Слов, которые было нужно произнести в такой момент, в голове не оказалось, и Ховард сглотнул ком предвкушения, когда Беллами, спрятав лицо в ладонях, раздвинул бёдра в стороны, демонстрируя всего себя. Это было его привычкой, очаровательным ритуалом, лишним напоминанием о запретности происходящего. Доминик не мог позволить себе остановиться в такой момент, да и вряд ли бы был прощён, потому что, как бы Мэттью ни смущался, он жаждал продолжения ничуть не меньше. Его живот подрагивал от нетерпения, а на плавках выступила первая капелька, которую так хотелось попробовать на вкус. Вспомнить – каково это, сравнить с тем, что они делали до сегодняшнего дня, представить то, что будет в дальнейшем. Загадывать наперёд не хотелось, а жить минутой и даже секундой – очень даже.

Зацепив пальцами резинку белья, Доминик потянул его вниз, раздевая Мэттью до конца. Теперь никакая одежда не мешала наслаждаться его телом, хоть темнота, опустившаяся на них с закатом, и лишала возможности любоваться всеми подробностями. Но даже подобный расклад вызывал у Беллами стыд, и он, продолжая прятать лицо за руками, согнув их в локтях, застонал, когда Ховард коснулся его паха, убирая поспешно пальцы. Его тело хотелось изучать и запоминать. Ласкать и вырывать с губ тихие стоны, переходящие в непристойное завывание от удовольствия. Его хотелось всего и полностью, и почти всё Доминик мог получить этой ночью. О том, как далеко можно зайти, он старался не думать – установленные в голове чёткие рамки вполне ограничивали полёт фантазии, но количество алкоголя в крови вынуждало подавлять изощрённые мысли куда активнее. Мэттью хотел этого ничуть не меньше, но боялся всего того, что в один прекрасный день сможет получить. Возможно, фантазии, приходящие по ночам, сковывая всё тело неконтролируемым возбуждением, пугали его, а быть может и напротив – он ждал их, наутро стыдясь посмотреть себе в глаза, когда умывался перед зеркалом. Обо всём этом он не хотел говорить, смущаясь и прерывая Доминика, но, стоило только чувственной волне накрыть обоих, никаких слов больше было не нужно.

Ховард действовал мягко, даже деликатно, предупреждал о каждом движении невесомым касанием и, дождавшись реакции, смел продолжать. Хрупкость и невинность под пальцами будоражила сознание по-особенному, даря ощущения если не новые, то уж точно не самые обычные. Туман в голове давал возможность импровизировать. Заплетающийся язык от готовых сорваться с него пошлостей, обводил каждый сантиметр кожи влажным касанием, продлевая его дольше необходимого. Мэттью всхлипывал и разводил ноги шире, вскидывался навстречу, ерошил волосы пальцами и наверняка жмурился от удовольствия. Доминик мог только слышать и чувствовать, и темнота, компенсирующая недостаток зрительных образов, подкидывала картинки – одну ярче другой. Порочные, прекрасные, сладостно-запретные. Сопровождаемые самыми прекрасными на свете звуками, звучащими лучше любой самой изысканной музыки. Они были вместе, а ночь, никуда не торопясь, во всём великолепии раскинулась над ними, погружая в свой интимный мрак до самого рассвета.

***

Шум в замке оказался поистине отрезвляющим. Доминик резко приподнялся на руках, рассеянно глядя то в одну сторону, то другую, и, в конечном счёте, уставился на Мэттью, спящего рядом – благо размер дивана позволял устроиться на нём двоим довольно комфортно. От прихожей до гостиной было несколько метров, и необходимость разрешить сразу два вопроса – кто посмел открыть дверь и как избежать ненужных подозрений – подорвала с места, заставляя поспешно натягивать штаны. Человек, явно никуда не торопящийся, остановился в коридоре и даже принялся что-то тихо напевать, и понимание, кто именно это был, пришло незамедлительно. Застёгивая последнюю пуговицу на рубашке, Доминик растряс Мэттью за плечо и приложил палец к губам, шепча едва слышно:

– Сделай вид, что ты спишь. Накройся одеялом.

Тот нахмурился, но послушно кивнул, всё же ответив:

– Как будто бы я не спал до того, как вы меня разбудили.

Ховард прошипел короткое «тшш» и встал с дивана, следуя в коридор. Там он обнаружил крутящуюся возле зеркала Дебору – женщину средних лет, которая по выходным приходила к нему домой и ухаживала за зимним садом. Чаще всего она позволяла себе и остальную уборку, не требуя за это никаких дополнительных компенсаций, и Доминик был ей безмерно благодарен за подобную заботу. У неё есть и дети, и даже внуки, но несмотря на это она всегда умудрялась находить время на то, чтобы привести в порядок и сад, и дом Ховарда.

– Ох, Доминик, мой мальчик, – она вздрогнула, начиная усердно обмахиваться полотенцем, которым стирала пыль с висящего в прихожей зеркала. – Ты меня напугал.

– Прости, Дебора, – он шагнул к ней ближе и осторожно обнял, боясь демонстрировать свой помятый, но несомненно довольный вид. – Ты тоже порядком удивила меня своим появлением.

– Я решила прийти пораньше, чтобы закончить всё к обеду. Давно я не ухаживала за твоим чудесным садом, – она принялась протирать зеркало дальше.

– Он стал чудесным только благодаря тебе.

– Я, наверное, разбудила тебя. Ещё раз извини, но именно сегодня мне нужно убрать весь твой дом, иначе мне будет казаться, что я не отрабатываю свою зарплату.

– Она такая крошечная, что ты могла бы и вовсе не приходить, – отмахнулся Доминик, рассмеявшись, и привалился к косяку, заодно прислушиваясь к происходящему в соседней комнате. В гостиной стояла удивительная тишина – Мэттью справлялся с поставленной целью весьма успешно.

Образы случившегося этой ночью рассыпались рассеянной волной мурашек по спине, а воспоминания о сказанных словах даже немного смутили, – ровно на несколько секунд, пока в голове не всплыли другие подробности, не менее волнующие.

– Не заводи эту тему снова, мой мальчик, – она поправила очки, грозно глянув на Ховарда. – Работы слишком мало, чтобы вообще что-либо получать за это; мне нравится твой сад, да и ты – тоже.

– Спасибо, Дебора.

– А теперь не мешай мне! – она жестом начала прогонять его, и не оставалось ничего, кроме как повиноваться.

Доминик знаком с ней около восьми лет. Когда он и Джим заканчивали строить дом, семья Смит поселилась рядом – тогда их было так много, что Ховард несколько месяцев силился запомнить всех поимённо. Сегодня же все дети и прочие родственники семьи разъехались по городу, и в доме остались только Дебора и её дочь с двумя сыновьями. От былого шума не осталось и следа, а соседская чета Худ и вовсе порадовалась подобным переменам. Будучи редкими снобами, они старались не демонстрировать обществу никаких эмоций, а особенно – тех проблем, которые возникали внутри семьи. Только они забывали следить за своими детьми – дочкой и сыном, – которые то и дело мешали выезжать по утрам на дорогу, то рассевшись рядом с ней с кучей непонятных приспособлений, то играя в мяч прямо на разделительной полосе.

Нырнув обратно в гостиную, Ховард быстро собрал разбросанные вещи и жестом указал Мэттью на лестницу, и тот, повинуясь без каких-либо препираний, накинул на плечи плед и быстро скрылся из виду, едва слышно взбираясь наверх. Его незначительный вес даже не беспокоил половицы, которые частенько жалобно скрипели под чьей-либо тяжестью, особенно если этот кто-то нёс на второй этаж что-то в руках.

Мешать Деборе действительно не стоило. Единственной комнатой, где она не убирала, была спальня, и именно туда Доминик и отправился, окинув последним взглядом гостиную на наличие чего-нибудь… странного. Единственным свидетелем прошедшей ночи в комнате осталась сумка Мэттью, которую он и прихватил, исчезая на втором этаже.

========== Глава 20 ==========

Доминик осторожно приоткрыл дверь в спальню, закрывая её тут же на замок, и увидел, как бессовестно Мэттью продолжил спать, даже не выбравшись из того самого одеяла, в которое он замотался с головы до ног. Кажется, столь ранний подъём не входил в его воскресные планы. Хоть их сон и длился положенные для общего отдыха организма восемь часов, но этого оказалось явно недостаточным, чтобы восстановить силы после насыщенных на события вечера и ночи.

Ховард, беззвучно ступая по ковру, присел на край кровати и чуть склонился, разглядывая его расслабленное лицо. Привычка хмурить брови пускай и делала его лицо более привлекательным, но теперь оно казалось ещё красивее. Беззаботно распахнутый во сне рот, растрепавшиеся волосы, чуть красноватые от поцелуев губы и… обнажённое тело, укрытое одним единственным куском материи, тем самым давая полёт фантазии куда более высокий, позволяя додумать всё, что скрыто от взгляда. Доминик устроился рядом и прошептал:

– Мэттью.

Тот пробурчал в ответ что-то невнятное и придвинулся ближе, утыкаясь носом в шею учителя. Не то чтобы Ховарду хотелось как можно скорее сбросить с себя эту приятную дрёму или выставить Беллами, но напоминание о том, что его необходимо отправить домой, не вызвав никаких подозрений, кольнуло в затылке. Но он также помнил и о трудолюбивой Деборе, уже начавшей уборку во всём доме, и это давало им пару лишних часов на двоих. В голове надсадно звенел выпитый вчера алкоголь, но Ховард старался не обращать на такую мелочь особого внимания, надеясь, что это пройдёт само по себе. Хотя бы потому, что рядом лежал его Мэттью, прикрыв глаза и очаровательно сморщив нос.

– Кто-то пришёл? – спросил он наконец, приоткрыв глаза.

– Дебора, она ухаживает за садом и домом.

– Вы рассказывали о ней, – он кивнул, прижимаясь всем телом к полностью облачённому в одежду Доминику. Если не брать в расчёт то, что все детали гардероба были натянуты как попало и, быть может, даже неверно – сейчас это казалось слишком незначительным моментом.

– Ты расслаблен настолько, что тебе нет никакого дела до того, что нас могла застукать моя собственная соседка, – Ховард беззлобно фыркнул, ведя ладонью по мягким волосам, убирая их с лица Мэттью и соскальзывая на голое плечо, с которого сползло одеяло. Взгляд тут же устремился именно туда.

– Мне нет никакого дела до этого, – честно сознался Беллами, хитро улыбаясь. – Потому что единственное, о чём я могу думать сейчас, – это прошедшая ночь и то, что вы всё ещё рядом.

– Нам нужно в душ, но я не могу даже представить, как прокрасться мимо Деборы… – Доминик лениво потянулся, снова стаскивая с себя мешающую рубашку.

– Мы могли бы поспать, пока она не уйдёт.

– Ты иногда бываешь столь редкостным лентяем, что я удивляюсь, почему у тебя такой высокий средний балл.

– Наверное потому, что по двум предметам из десяти меня учите вы, – Мэттью закинул ногу ему на бедро и повёл носом по шее, щекотно касаясь ресницами чувствительной кожи.

– Нам нужно больше заниматься, экзамен на сертификат уже в следующем году.

– Вы правда хотите говорить именно об этом сейчас? – подросток усмехнулся и прижался теснее. Его намерения были вполне ясны.

– Ты мог бы продолжить обучение в нашей школе, как думаешь?

Мэттью замолчал и отвернулся.

– Сомнений, что ты сдашь экзамен на самый высший балл, у меня нет.

– У меня тоже нет сомнений относительно того, что я должен делать.

– На самом деле… я бы не отказался поспать часок-другой, а после мы могли бы принять ванную вместе, – решил всё же сменить тему Ховард, пообещав самому себе поднять этот вопрос в ближайшем будущем.

– Разве я смогу теперь уснуть? – Беллами хихикнул, и Доминик позволил себе коснуться его плеча кончиками пальцев.

Если хорошенько приглядеться, можно было разглядеть едва заметные следы от касаний губ и языка на коже, приправленных почти ласковыми укусами зубов. Нужда действовать аккуратно подстёгивала находить всё новые места для поцелуев, импровизируя и давая возможность насладиться процессом целиком и полностью.

– Если ты в силах справиться с утренним возбуждением…

– Эй! – Мэттью тихо рассмеялся и тут же резво забрался на Доминика, устраиваясь у него на животе. – У меня нет утреннего…

– Возбуждения? – подзадорил тот, взглядом отслеживая обнажившуюся грудь; ещё немного – и одеяло, которым подросток так старательно заматывался непонятно зачем, сползёт до пояса. – Я чувствую его.

– Перестаньте, – зажмурившись, Беллами устроил ладони на его груди, по-прежнему с невинной решительностью делая то, чего он больше всего хотел в этот момент, но боялся признаться даже самому себе.

– Ты полностью обнажён, сидишь на мне, прижавшись горячим телом, а я должен перестать? Ты слишком многого требуешь от меня, детка.

Повисла тягучая, как кленовый сироп, пауза, заполняющая пространство между ними. Мэттью двигался почти незаметно, лениво оглаживал кончиками пальцев плечи Доминика, а тот, следящий за его движениями как заворожённый, боялся даже дышать, опасаясь спугнуть момент.

– О чём вы думаете, сэр? – спросил Беллами через пару минут благоговейной тишины.

Доминик выдержал очередную паузу, собираясь с силами, тогда как слова жаждали быть произнесёнными как можно скорее.

– О том, каково это – заставить тебя излиться мне в рот или на пальцы в третий раз за сутки.

– Ох, – Мэттью сжал пальцы на его плечах, причиняя ощутимый укол боли, но это раззадорило куда больше.

– Вспоминаю то, как ты доводил меня до исступления одним только ответным касанием… – Ховард устроил обе ладони на бёдрах подростка, не смея пробраться под одеяло, и тот послушно откинулся назад – на согнутые в коленях ноги учителя. – О том, что ты шептал мне, кончая, и сжимал мою шею бёдрами, стеная так громко, что, кажется, в ушах до сих пор звучат твои стоны. А ещё твоё дыхание – сбивчивое, громкое, срывающееся в судорожном ритме, – я могу слышать его и сейчас.

Тот и в самом деле дышал шумно и не открывал глаз, закусив нижнюю губу. Он запрокинул голову назад, вдыхая полной грудью, и склонился полностью к лицу Доминика, чтобы иметь возможность не упустить очередную непристойную подробность прошедшей ночи. Ховард гладил его по бёдрам, наслаждаясь мягкостью и теплом кожи, но каждый раз натыкался на преграду – то самое одеяло, которое сползло с плеч подростка до пупка, повисая небрежно и прикрывая то единственное, что не было видно, но так отчётливо чувствовалось.

– Ты должен вести себя очень тихо, – Доминик проскользнул пальцами под одеяло и осторожно сжал их, захлопнув глаза – давая волю ощущениям.

Теперь они были на равных, и дыхание Мэттью стало громче сотрясать воздух, наполняя собой тишину. Руки настигли своей цели, и тот всхлипнул, начиная едва заметно двигать бёдрами, слепо водя руками по груди учителя. Пальцы то и дело задевали уже твёрдые от возбуждения соски, кружа вокруг невесомыми касаниями. Доминик старательно изображал ленивое желание, тогда как всё тело держала в непроходящей жажде страсть, охватившая совсем не внезапно. Его мальчик становился смелее, позволяя себе что-то новое, с каждым разом действовал всё решительнее, а сегодняшняя ночь, подарившая им два часа взаимных ласк, раскрепостила его сильнее. В груди копилась сладкая истома, а в голове кружили образы – один ярче другого, напоминая, предполагая, предостерегая. Сомнений почти не оставалось, потому что единожды принятое решение принялось самостоятельно отсчитывать дни в воображаемом календаре, вычёркивая цифры и приближая к заветной дате.

– Я возьму тебя летом, – сказал наконец Доминик, чувствуя, как напрягся Мэттью, поражённо вздохнув. Их взгляды пересеклись. – На исходе девятого июня, если ты по-прежнему будешь этого хотеть.

– Буду, – незамедлительно отозвался тот, сжимая бёдра и протяжно стеная, запрокидывая голову назад. – И сейчас, и завтра, и летом… хочу вас, сэр.

Долгожданные слова достигли ушей Ховарда, и он с облегчением выдохнул, ощущая жар совсем иного толка – возбуждение не давало грудной клетке сделать лишнего вдоха, а Мэттью, сидящий на нём и горячо прижимающийся голой кожей в самых интересных местах явно не служил источником успокоения. Пальцы словно сами по себе, без каких-либо команд двинулись дальше, касаясь ягодиц, ложась крепким захватом – собственническим и уверенным. Мэттью в очередной раз вздохнул судорожно, подаваясь чуть назад, вжимаясь туда, где возбуждение невыносимо тянуло и молило о чём-либо более приятном, чем контакт с неуютной тканью брюк.

– Сможем ли мы так долго ждать? – спросил Беллами, запуская руку себе между ног – она резво скрылась среди складок, в конечном итоге достигая места своего назначения.

Доминик стиснул зубы, почувствовав, что замок на ширинке не торопясь расстегнули, делая из этого очередную своеобразную игру. Мэттью смотрел ему прямо в глаза, на его щеках выступил уже заметный румянец, а лоб покрыла испарина.

– Так нужно, – сказал Доминик вслух то, что повторял про себя, как минимум, десяток раз в неделю, убеждая самого себя в том, что ждать – лучшее, что они могут делать в перерывах между подобными… играми. – Мы говорили об этом, ты ведь…

– Я знаю, – прервали его. – Коснитесь меня. Там.

Мэттью выглядел по-настоящему прекрасно. Растрепавшиеся волосы, спутавшиеся ото сна, распахнутый, хватающий воздух рывками, рот с красноватыми от поцелуев губами, тяжело вздымающаяся грудь и едва заметная дорожка волос, уходящая от пупка вниз, прикрытая одеялом, норовящим сползти окончательно. Руки Доминика сами по себе сжались сильнее на ягодицах, а ширинка, поддавшаяся ласковому напору пальцев подростка, расстегнулась, давая секундное облегчение.

– Здесь? – поддразнил Доминик, наслаждаясь реакцией.

На щеках Беллами выступили красноватые пятна, а в глазах плескалось желание получить всё и сразу сейчас же, и не было никакой возможности отказать ему в этом. Он надавил чуть пальцами, разводя их в стороны, и подался вверх, едва почувствовав, что брюки чуть сползли, давая столь ожидаемую свободу изнывающему о желании члену. Белья на нём не было, он попросту не успел его надеть, судорожно натягивая одежду в гостиной.

– Коснуться тебя там, где уже однажды побывал мой язык? – его несло, захлёстывая горячкой воспоминаний об уютной парижской ночи. Мэттью упрямо мотнул головой, активно ёрзая и вздрагивая, когда пальцы Доминика достигли своей цели. – Где я гладил тебя, сходя с ума от ощущений, думая лишь о том, когда я смогу сделать нечто более существенное…

– Да…

– Только коснуться?

Мэттью упрямо молчал, кусая губы.

– Хорошо, – Доминик попытался убрать руку, но его тут же ухватили за запястье.

– Нет!

– Что мне сделать, детка?

Доминику нравилось спрашивать. Знать мнение Мэттью на любой счёт, быть направляемым, имея хоть какой-то чёткий и относительно приличный ориентир. Страсть кружила голову, либидо требовало чего-то более существенного, а разум утешал мыслями о лете – горячем, долгожданном, даже немного развратном, и от этого не стало легче. Пальцы скользнули дальше, надавливая, обозначая свои намерения, проникая совсем немного.

– Это может быть приятным, – начал осторожно Ховард, сглатывая скопившуюся во рту слюну, – если расслабиться и отдаться чувству.

– Это странно, – шепнул Мэттью, исследуя лицо Доминика внимательным взглядом, выражающим готовность слушать и даже действовать так, как скажут.

– …и может быть странным, – Ховард улыбнулся. – Ты не обязан любить это, и никто не заставит тебя делать то, чего тебе не хочется.

– Мне… любопытно. И приятно, именно сейчас… – всхлипнув, подросток подался назад на пальцы. – Ох.

Стараясь не делать лишних движений, Доминик надавил чуть сильнее, слегка проникая внутрь, млея от ощущений горячей и тугой плоти, обхватившей первую фалангу пальца. Брюки с него самого медленно, но верно сползали вниз, пока Мэттью беспорядочно вертелся на нём, то стеная, сильно кусая губы, то цепляясь пальцами ему в плечи, чтобы в следующее мгновение совершить очередное поступательное движение. Не нужно было обладать безграничной и уникальной фантазией, чтобы понять и почувствовать, на что именно это похоже. Мэттью извивался всем телом, хрипя и стеная, а Ховард уговаривал себя остановиться и продолжить в более невинном русле. Но пальцы ласкали, надавливали и требовали чего-то большего – того, что они помнили одновременно и так хорошо, и уже почти вовсе позабыли.

– Одного всегда мало, – прошептал он, разглядывая исказившееся от одолеваемых эмоций лицо. – Хочется ещё, чтобы растягивало до предела, до боли и искр из глаз, а бёдра сводило судорогой от желания получить нечто… большее.

– Боже, – застонав, Беллами подался назад, и Доминик убрал пальцы, обхватывая того обеими ладонями за ягодицы, садясь на постели.

– Лето совсем скоро, – многообещающе произнёс он, целуя Мэттью в губы, и тот с радостью обвил его всеми конечностями, жадно отвечая.

– И одновременно так далеко…

***

Горячая вода расслабляла – глаза сами по себе начинали закрываться. Приятная тяжесть на груди держала в сознании, а щекотное прикосновение чужих волос заставляло морщиться и улыбаться, слепо целуя нарушителя спокойствия куда-то в затылок. По лбу стекали капельки пота, следуя по лицу и падая обратно в воду, смешиваясь безвозвратно с ароматным паром, исходящим от неё. Мэттью нежился в его объятьях, ничего больше не смущаясь, запрокинув голову назад, а Доминик водил носом по его щеке, лбу и волосам, устроив ладонь у него на груди.

– О чём ты думаешь?

– О той коллекции фильмов, о которой вы говорили, – лениво меняя положение, ответил Мэттью. – О предстоящем концерте и строчках из песни, которую я так и не смог написать…

– У тебя будет полно времени, чтобы наладить контакт с внутренним творцом, – Ховард решил заострить внимание только на одном вопросе. – И я всё ещё готов помочь, как только ты будешь готов принять мои скромные умения в оборот. В юности я воображал себя великим писателем, марая бумагу чаще необходимого.

– Что вы писали? – в голосе Беллами сквозил едва скрываемый интерес.

– Иногда стихи, реже – прозу. Но вряд ли именно подобное пубертатное графоманство заставило меня переосмыслить свою жизнь и поступить учиться на преподавателя.

– А что заставило? – он снова извернулся и включил воду, чтобы разбавить остывшую.

– Скорее – кто. Мои родители познакомились в университете, постигая все грани эмпатии, другими словами – учась на ту же благородную профессию, коей я могу похвалиться каждому встречному теперь. После они преподавали в одном колледже, и у меня не осталось иного выбора, хоть я и не испытывал дискомфорта от его навязчивости.

– Вам нравится учить? – спросил Мэттью, немного помолчав. – Иногда одноклассники ведут себя действительно неприлично, и мне бывает стыдно за то, что они творят…

– Особенно, когда ты сам принимаешь участие в закапывании учебника по биологии на заднем дворе школы, не так ли? – рассмеялся Доминик, вспомнив один из осенних эпизодов.

– Я… я просто наблюдал, – фыркнул Беллами.

– Миссис Кенниган говорит, что я изменился – в очередной раз. Её наблюдательность утомляет, но нельзя отрицать того, что за полтора года моё внутреннее состояние менялось до неузнаваемости, неминуемо отражаясь на внешних признаках, – вода, ставшая вновь тёплой – и даже горячей – заставила течь мысли в неспешном направлении, давая возможность вспоминать и анализировать. – Я был счастлив, не ожидая очередного удара, а после впал в затяжную депрессию, которая продлилась ровно год. Ты появился в моей жизни спустя триста шестьдесят пять дней после гибели Джима.

Мэттью молчал, внимательно слушая. А Доминик, погрузившийся в раздумья, не спешил продолжать, но всё же сделал это, прочистив горло и вновь коснувшись губами волос подростка, оставляя невесомый поцелуй где-то в районе щеки.

– Всё не так просто, как могло было быть, но ты делаешь меня счастливым, по-настоящему счастливым. Это заметила не только Хейли, но и миссис Кенниган, на днях выловившая меня в учительской. Она спросила, не нашёл ли я себе кого-нибудь, и не собираюсь ли жениться, – он улыбнулся этой мысли. – Мне пришлось ответить, что с женитьбой придётся подождать, как минимум, пару лет, прежде чем невеста будет готова принять моё предложение.

– Невеста?.. – Беллами отстранился и уставился расширившимися от удивлениями глазами на учителя.

– Ты глупый ребёнок, – рассмеялся Доминик, ероша его волосы. – Почувствуй весь мой сарказм, которым я щедро рассыпаюсь перед малознакомыми людьми.

– В этом есть что-то символичное… – успокоившись, Мэттью снова устроился на груди учителя. – Через пару лет мне будет восемнадцать.

– Ты уверен, что через два года ты будешь хотеть видеть рядом с собой меня? Тридцативосьмилетнего учителя английского языка и литературы…

– Я могу задать вам встречный вопрос – уверены ли вы, что я не надоем вам за такое длительное время? – не остался в долгу Беллами. – Это бессмысленно обсуждать, пока мы не знаем, что будет хотя бы завтра.

– Завтра понедельник, и я представить не могу, где отыщу силы, чтобы заставить себя пойти на работу… – ловко перевёл тему Ховард, опасаясь, что разговор повернёт не в то русло.

Опасался ли он, что рано или поздно Мэттью перестанет тянуться к нему, отыскав новый объект для обожания? И снова да – беспокоящее, будоражащее и пугающее. Думать об этом по-прежнему не хотелось, а особенно – в подобном настроении, когда всё тело ломило от истомы, а прижавшийся сверху подросток болтал о чём-то, беспокоя руками воду вокруг себя, то вспенивая гель для душа пальцами, то запрокидывая голову на плечо Доминика, чтобы посмотреть прямо в глаза.