Текст книги "За день до нашей смерти: 208IV (СИ)"

Автор книги: Shkom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 51 страниц)

– Завтра, – почти улыбаясь, начал Уилл, повернув голову к собеседнику, – послезавтра или, быть может, неделями позже тебя навестят гости. Такие же два путника, как и я с парнишкой, но только, поверь, – расстояние между двумя мужчинами сокращалось до тех пор, пока оно точно перестало быть комфортным для обоих, – они не будут такими терпеливыми, как я. И если ты знаешь Ворона так хорошо, как рассказываешь, то он хоть раз говорил о них – о дерзком зеленоглазом идиоте испанской внешности и его седовласом братце-няньке, что вечно тенью ходит за ним и латает его железную руку, когда нужно, – хозяин дома не позволял себе даже моргнуть. – Так вот: пускай желания набить прямо сейчас тебе рожу… очень много, я дам тебе совет вместо – стреляй в них первым, потому что, если, повторю: «если» они доберутся сюда и найдут твою лачугу – тебе очень не понравятся их способы благодарности за твоё хвалёное гостеприимство. Постарайся не сдохнуть до моего возвращения.

Хантер посмотрел на Зильбера сверху-вниз и, ухмыльнувшись, вернулся к своему плану. Взяв пару канистр в руки, он открыл дверь лёгким толчком ноги и направился к машине, стоящей под серыми тучами.

– И не обольщайся, – вдруг остановился он. – Ты просто нужен мне живым. Пока что.

Спустя полтора дня где-то на пути в Квебек

– Давай подберём их, Уилл!

– Исключено.

– Но они же остались там – прямо посреди леса!

– Тем более – «посреди леса» – неизвестно, кто они и как там…

– Брось – Ней сам говорил о них позавчера! Это точно они! Да ладно тебе, Уильям! Ты же не бросишь ту девочку на произвол…

– Она с матерью.

– Но ты глянь на неё – она же была вся бледная, а ночью здесь!..

– Раз они как-то добрались до Зильбера, то и дорогу обратно пережить смогут – меньше всего в этом мире нужно доверять детям и взрослым с грудными детьми. Тем более – безоружным.

– Ага. А сам доверился сразу двоим подросткам за последние полгода!

– Не повод гордиться, между прочим – два раза рисковал жизнью, если не больше. Ирен тебя ничему не научил, да?

– Это другое!

– Это тоже самое. Просто смотри шире.

В какой-то момент в машине повисла тишина. Водитель не трогался с места, но и пассажир, судя по его виду, не собирался сдавать позиции.

– Не поеду без них.

– Пойдёшь пешком. Побежишь.

– Я серьёзно! Ты помог… Да почти всем, кого я видел! Дай помочь и мне кому-нибудь!

– Не неси чушь – никому я не помогал. Да и у нас нет на всё это времени.

– У нас никогда нет времени! Мы сбежали из Вашингтона, хотя и тебе там нравилось, сбежали из Техаса, даже не отдохнув, пробыли всего день в Ирене, но успели нажить себе врагов, и полтора – всего полтора дня в том городе-острове – мы никогда!..

– Я об этом тебе уже говорил – мы спешим.

– Ты так говоришь просто из-за того, что не доверяешь им.

– Возможно, – про себя он удивлялся такому росту проницательности и прямоты у Айви.

– Мы ничего не потеряем, если подвезём их. Мы… Да мы спорим дольше! Ты даже не спрашиваешь меня, когда принимаешь решения! Я… Да я!.. Ну вот что с тобой не так, а?! В какой момент твоей жизни уровень доверия ко всем людям стал переходить из крайности в крайность?! Ты же или доверяешь кому-то беспрекословно, или вообще слышать не хочешь! Ты!.. А ты чего замолчал?

– Слушаю, – спокойно ответил он. – Столько эмоций, столько прямоты, честности… и всё – бесплатно. Не прекращаю убеждаться, что некоторые речи, сказанные мною, ты воспринимаешь слишком буквально. Хорошо, мы решим этот вопрос по-мужски – камень-ножницы-бумага. Нет способа честнее. Смотри: бьешь кулаком о ладонь два раза и потом резко «складываешь» фигуру. Бумага – вот так – бьет камень, камень – просто кулак – ножницы, ножницы – бумагу. Кто победит – того и слушаем.

– «Камень – ножницы, а бумага…» Я понял. Давай!

– Учти – мне часто везёт в этой игре, так что не обижайся, если что. Готов?

– Угу. Вперёд! Раз, два!..

***

Посреди вечнозелёного леса громыхал костёр, шёл совсем редкий снег, больше напоминающий моросящий дождь. Одинокий домик, что Айви почти чудом смог разглядеть между деревьями где-то в половине километра от трассы, раздавило упавшей елью, по видимости, много лет назад – ствол дерева давно высох и облегчал, а интерьер дома был полностью покрыт сыростью, мхом и пожухлой травой. Однако путники всё равно расположились в его остове – просто за тем, чтобы ночной ветер не продувал до костей. Где-то вдалеке было слышно то ли койотов, то ли близких к ним кошачьих или псовых – леса Канады были самыми густонаселёнными в плане животных на континенте – почти некому было на них охотиться.

– Спасибо, что подобрали нас.

Они были одеты явно не по погоде. Женщина носила на себе лёгкую тёмно-синюю парку, рваные чёрные джинсы и светло-коричневые то ли валенки, то ли сапоги, на голове была лишь какая-то тряпка, однако, по уставшему лицу той женщины было видно, что собственное состояние не особо её волновало; девочка на руках была закутана в тонну одежды, но, судя по цвету кожи, это не сильно и помогало.

– Благодари не меня, – кивнул старик на мальчика. – Я бы даже не остановился. Не пойми неправильно, но одинокая женщина с ребёнком на руках в лесу выглядит…

– Подозрительно? – она говорила охрипшим голосом сквозь потрескавшиеся губы. – Да. Возле нас никто не остановился за два дня, хотя проезжало много…

– Вы… Мэм, вы шли всё это время?

– Мы ехали вместе с моим мужем. Вначале…

– А он?..

– С ним случилось то же, что и с этой девочкой, – Уильям кивнул на бледное тельце в пелёнках. – Или мёртвые постарались. Или рейдеры. Или просто голод. Она вообще жива?

– Уильям! – парень возмутился и поразился наглости одновременно.

– Я видел много родителей, не желающих признавать очевидное или, что хуже, пользующихся смертью своих детей – женщина с ребёнком посреди леса порождает больше жалости к себе, чем такая же женщина без него, а твоя девочка всё время спит и ещё не разу не вскрикнула, не потребовала еды, не заплакала, – Айви отстал от своего попутчика и тоже уставился на мать. – Так не ведут себя здоровые дети, хоть и бесят криками.

– Иногда она просыпается… – медленно ответила та сквозь соломенные волосы. – Но не кричит. Не плачет. Просто держит глаза открытыми.

– Долго не протянет, – женщина кивнула в ответ. – Скажи, а почему вы с твоим муженьком направились не в Монреаль к Сопротивлению, а ухватились за непроверенный слух и ещё более фантомный шанс на неведомое спасение?

– А вы? – он немного оскалился – не любил, когда отвечали вопросом на вопрос.

– У нас… исключительное дело, мэм. Но… А вы же знали, что человек, сидящий там, потребует?..

– Ворона? Знали. Мы достали его. Спокойно, не кричите, – она поправила шапку на девочке. – Мы просто думали, что достали его – тот мужчина всю дорогу притворялся «Эмметом Джонсом», а потом… Потом оказалось, что ему лишь платили за то, а он сам очень устал от жизни в метро.

– Хочешь сказать?..

– Да. В Монреале точно несколько «Воронов» – все на разных местах, с разной внешностью, разной историей… Мы ещё тогда удивлялись, что некоторые люди отвечают по-разному, но, думали, те просто путаются – знаете, как это бывает.

– Ценная информация – спасибо.

– Вы будете пытаться отыскать его?

– У нас нет выбора. Лучше скажи, до куда тебя подбросить.

– До плотины. Не пропустите – единственная дорога.

– До плотины? А что там?

– Деревушка под названием «РайParadise» – я там родилась.

– И что? Хочешь там и умереть? Смерть от холода – не самая быстрая штука, пускай таковой и изображается.

– А вам-то какая разница? – в её взгляде читалось полное безразличие. – К тому же, там скоро пройдут последние сборища ходоков – они всегда идут уже ближе к декабрю. Они, думаю, и довершат дело.

– А почему бы не попытаться жить дальше, мэм?

– А ради чего? Вы даже не знаете, что творится у нас. А даже и знали бы – ради чего мне жить дальше? Просто… Забудьте об этом – вам же проще будет.

«Да, здесь она права, – охотник смотрел на маленькую бледную девочку, еле-еле шевелящую губами, и печалился. – Даже если ей и останется, за что держаться, никто не вправе её останавливать – это только её жизнь, что бы она не решила, а если жизнь хуже смерти, то…».

– Без проблем, – он поднялся, как только убедился, что костёр разгорелся достаточно сильно, – я лишь старался поддержать разговор и убедиться, что пацан в тебе не ошибся. Другой вопрос: если эта деревушка стоит на единственной дороге – почему мы не видели её, не видели людей?

– Плотина у дороги. Деревушка чуть дальше – за линией первых деревьев. Вряд ли вы бы обратили внимание на одинаковые и пустые с виду домики, – старик с неодобрением покосился на такой ответ. – Не волнуйтесь – никто из живущих там не смог бы даже сопротивление вам оказать, чего уж говорить о засаде, о которой вы так переживаете.

– Допустим, – помедлив, ответил тот. – Я пойду, попробую подстрелить что-нибудь и, если повезёт, не сломать ещё одну стрелу в процессе. Максимум – на пару часов. Если ничего не удастся поймать – будем ждать до утра. Не давайте костру погаснуть.

– Я могу поделиться с вами! – она привстала со своего места.

– Оставь себе. В твоём рюкзачке явно пайка не хватит на то, чтобы прокормить больше, чем тебя саму, а у тебя ещё один рот. Джей… То есть… Айви, – мальчик поднял взгляд. – Держи пистолет наготове.

– Всё ещё не доверяете мне?

– Конечно нет. Я видел женщину, что бродила с трупом своего ребёнка от села к селу, выдавая его за изголодавшегося и тяжело больного – люди кормили её и давали еды, несмотря на запах гнильцы, который шёл впереди неё на километр. Все думали, что она просто сошла с ума от горя, что ей было больше некуда податься, что единственная её радость была в том смердящем теле… Многие любят паразитировать на детях. Да и я уже говорил: не моим решением было вас подобрать. Пистолет, пацан, – тот достал оружие из кармана и снял с предохранителя. – Не забывай: мы не в городе, не у военных, не в каком-то захудалом селе или Техасе – здесь, на свободе, стреляют в спину. Очень часто.

В тот вечер Уильям «Из Джонсборо» Хантер не поймал ничего – ни дичи, ни засады. Вернувшись, он увидел, как женщина и мальчик сидели рядом у костра, а последний разбавлял тишину старыми детскими сказками, коих, как оказалось, он помнил достаточно много.

***

Бывший пилигрим точно не знал, когда именно идея обосноваться в Монреале и не покидать город-миллионник пришла в голову больше, чем одной тысяче людей. Ему было известно только то, что зимой тридцать седьмого, когда вирус впервые проник в Канаду, бежать было особо некуда. Впрочем, вряд ли большинство пыталось – пандемия быстро заселила мир – быстрее, чем породила массовую панику.

Уже спустя пять-шесть лет, когда вместо того, чтобы падать замертво, заражённые окончательно превратились в бешеных псов, многие поняли, что настала пора обороняться. Люди, заседающие в своих квартирах, домах, отдалённых от города, далёких-далёких лачугах, расположенных в бесконечных лесах, осознали, что по возвращению в город их всегда будет ждать опасность, а чем она больше, тем меньше и с менее вероятным шансом им удастся чего-то вынести. Канада, как страна, всегда была заселена неравномерно – большинство её населения скапливалось на юге и, соответственно, большинство припасов и вещей, что нельзя было изготовить кустарно, тоже находились там. В итоге, некоторые решили, что проще, чем каждый раз возвращаться в забытый Монреаль, было не покидать его вовсе.

Перед редкими выжившими предстал вопрос – где и как именно обжиться. Вначале, разумеется, это были дома и даже небольшие кварталы – рассказы доходили до бывшего пилигрима, но потом (очень быстро, между прочим) до какого-то отряда дошла смелая и очень рискованная идея – оцепить кусок линии метро.

Монреальский метрополитен был шедевром искусства как в Старом, так и в Новом мире. Около ста двадцати полностью подземных (без исключений), представленных на уровне земли маленькими одно-двухэтажными зданиями, станций, внутри коих часто скрывались два-три подземных уровня торговых центров, магазинов, прилавков, тоннелей, переходов и рабочих помещений – площади, какую было не только выгодно, но и относительно легко оборонять.

Вся та система была практически вековым трудом, служащим ещё очень долго после кончины человечества. На момент осени две тысячи восемьдесят четвёртого, людьми был забит весь метрополитен – семь линий в сумме были подвержены адаптации и модернизации к нуждам и потребностям, хотя и на каждой из них были так называемые «безнадёжные случаи» – станции, подверженные эпидемии или настолько частым нападениям, что использовались исключительно в качестве транзита – восстанавливать подобные разрушения никто не хотел.

В какой-то из моментов дороги Айви спросил Уильяма о том, как сформировалось Сопротивление. Он ответил, что, несмотря на масштабы, в начале истории французско-канадского объединения всё было куда скромнее. Где-то в сороковых годах отряд некоего мародёра по прозвищу де Голль оцепил четыре станции синей ветки с востока острова – ровно до пересечения с голубой. Сварив в тоннеле прочную железную стену и полностью забаррикадировав или даже взорвав некоторые входы наверху, он нарёк те места поэтичным названием «Стикс» – в честь подземной реки, коей в греческой мифологии переправляли души мёртвых. Многие, узнав о настолько надёжном убежище прямо в центре города, возжелали присоединиться к отряду бесславного француза.

Вскоре их известность возросла настолько, что количественно группировка, названная Сопротивлением, начисляла в себе несколько сотен человек. Примерно в пятидесятом было решено расшириться – люди де Голля прошли вперёд и взяли не только соединительную станцию, но и по станции вперёд в каждом направлении (на север и юг по голубой и на запад по синей), чтобы удерживать далеко не абстрактных противников в виде рейдеров, мертвецов и других отрядов, а также взяли себе все оставшиеся станции с севера аквамариновой линии – за год количество подконтрольных группировке «точек» метрополитена выросло с четырёх до одиннадцати.

Одновременно с этим с севера пришла большая и более разношёрстная группа людей, возглавляемых каким-то стариком, прозванным Радиссоном. Они сразу же сказали, что не станут ни примыкать, ни мириться с местными порядками, так как их самих было несколько тысяч – объединение далеких северян-отшельников из малонаселённых районов Канады, где основными проблемами были климат и голод. Впрочем, вначале всё шло хорошо – шаткий мир был установлен на условиях взаимопомощи в случае ЧП и чётком разграничении территории. Так Бродяги к тому моменту, когда Сопротивление владело одиннадцатью станциями, стали владеть шестью – всей оранжевой (кольцевой) линией на острове Лаваль – соседнем с Монреалем.

Подобные темпы роста продолжались ровно до первого противостояния – где-то в середине пятидесятых годов спором двух группировок стала станция Джин-Телон – пересечение оранжевой и синей веток метрополитена. Между лидерами было установлено вполне разумное соглашение – оставить станцию нейтральной территорией и использовать в качестве транзита или для временного пребывания во время тяжких условий, но спустя несколько месяцев после того самого соглашения де Голль был убит. Новый лидер – Верн – тут же объявил о расторжении мира и захватил нейтральную станцию. Новым планом Сопротивления было в кратчайшие сроки занять синюю ветку, чтобы перекрыть своим врагам доступ к дальнейшему беспрепятственному расселению.

Должно сказать, что пускай и ради целей насильственных, но действия нового лидера «французов» натолкнули Новый Монреаль на скачок в развитии – у Бродяг быстро поползли слухи, что он не только смог найти где-то выше по течению несколько работоспособных ГЭС, но и запустить их, перенаправив энергию в город, так что теперь по ветвям Сопротивления могли носиться самые настоящие поезда. Было ли то правдой? Да. Пускай и длилось подобное изобилие очень недолго, но это позволило выполнить план и синяя ветвь быстро была занята и застроена – до шестидесятых.

Первое перемирие настало спустя полгода и было обусловлено, во что никто не верил, далёким Техасом. Во время очередной зимы шестьдесят первого живущие в городе-подземелье были выбиты врасплох ордами – десятками, если не сотнями тысяч мёртвых, что начали курсировать их насиженные места – изменение карт миграции Золотом повлияло на весь маршрут заражённых в целом, так что и расселялись по возвращении они по-другому.

Обе группировки, грызшиеся друг с другом за территорию, объединились перед общим противником и удерживали поток мёртвых душ, пытающихся заполнить Стикс, ценой собственных жизней. Кто-то осмелился бы назвать то, что было, весьма поэтичным, исходя из названий и случайностей, но каждый человек, стоявший у ворот в «царство мёртвых» никогда бы с этим не согласился – он называл бы те осень и весну ужасными, душераздирающими из-за потерь, пустыми, мёртвыми, жуткими, звериными, но точно не поэтичными. В итоге, пережив «кровавый год», люди были настолько ослаблены, что оказались совершенно не готовы к новой угрозе.

Крысы. Как было известно во всём Новом мире, нет лучших паразитов, чем Крысы. Дети анархии, хаоса и недальновидности, они были известны тем, что не создавали ровным счётом ничего – только пользовались местами, куда приходили, а затем исчезали, оставляя после себя разруху и пустошь. Никто точно не знал время основания Крыс, никто не знал их лидеров, никто не знал целей – общество касты было настолько разобщено и неконтролируемо, что даже сравнение с Эволюцией, что часто позволяла своим подчинённым полную свободу до часа нужды, оскорбило бы последних.

Однако в одном им нельзя было отказать – они были жестоки и смертельны, а сражались так же, как и жили – от крайности до крайности. Был известен не один случай (с небольшим метро Детройта, например), когда целую армию Крыс удавалось разогнать, перебив небольшие отряды и повесив их на столбы, предварительно распоров брюхо, но были и такие, какие пришли в Монреаль – подобно инфекции, они быстро заполнили с юга всю континентальную часть метрополитена, а сражались так, словно планировали свою смерть на поле боя долгие-долгие годы.

По слухам, та же самая перемена карт заставила пошатнуться позиции анархистов в Нью-Йорке – городе с самым большим метрополитеном в мире, а военные, Псы Войны и Спецотряд – самые известные группировки тех областей – начали стремительно довершать работу. «Некоторые не любят крыс, – сказал как-то Вейлон Уильяму, – но Крыс ненавидит каждый». В итоге самое большое и самое отвратительное сборище из всех сборищ Нового Мира было выбито на север – в Канаду.

В то время между монреальцами вновь вспыхивали огни конфликтов – после войны с мёртвыми поднялся вопрос распределения территорий, так как никто особо не смотрел, кто где воевал. В итоге, то привело к симбиозу правил, культур и, разумеется, людей. Поначалу тот симбиоз практически привел к новой войне – консервативные верхушки во главе с тем же Верном просто привыкли жить противостоянием, но мир сохранялся по причине того, что многие не видели врага в новых сородичах.

История Нового Мира знала несколько действительно великих объединений людей: во время падения Стены, когда ещё к молодому Золоту рвались все, в надежде раз и навсегда запереть мёртвых в Мексике; во время битвы за Вашингтон, когда военные, Свобода и Псы Войны всеми силами пытались выстоять против Эволюции; в момент создания того же Золота, как государства, что объединило два штата в один народ; при Резне Призраков Калифорнии, когда после изменения карт огромная орда попыталась пройти через штат и полегла там целиком и полностью; и то, что произошло в Монреале – то, что принято называть «Мышеловкой».

К семидесятому году границы борьбы сместились на три точки пересечений: оранжевая-зелёная, голубая-зелёная и оранжевая-синяя. Крысам в тот момент принадлежала ровно половина метрополитена: вся бирюзовая, вся жёлтая, вся фиолетовая, часть оранжевой, большая часть зелёной и половина голубой ветви, но они слабли из-за длинного застоя. Как было сказано ранее, они ничего не создавали, так что их запасы и запасы тех, кто был найден, допрошен и без жалости вырезан, подходили к своему завершению. Им удалось перерезать линии питания электричества Сопротивления (обе группировки, по итогам переговоров, объединились в одну – с более подходящим названием), то ли уничтожив где-то одну из электростанций, то ли раскопав и расплавив проводную сеть снабжения, тянущуюся на несколько тысяч километров по стране, так что Сопротивление тоже очень быстро истощалось и было готово к решительным действиям ради победы.

Заручившись поддержкой Золота, оно выждало момент и одной декабрьской ночью семьдесят второго начало финальную атаку – ту самую операцию «Мышеловка». Стены на всех трёх точках были подорваны и основные силы ринулись в наступление на дизельных самодельных составах в то время как основные выходы из станций – те самые, что было принято не заваливать, а тщательно охранять – были заняты диверсионными отрядами, выбившими всех – и врагов, и тех, кто пытался дезертировать.

Отступающим анархистам было, буквально, некуда отступать, кроме собственных станций. Подобная тактика давала очень сильный эффект на психику врага – бегущие выжившие рассказывали о многочисленных отрядах противника, патруль с выходов станций не выходил на связь, а единственным ответом на все попытки переговоров были всё новые и новые составы с воинами. Однако худшее ожидало Крыс впереди: как только их всех удалось отогнать на южные материковые и островные станции метро, битвы прекратились – наступило мрачное затишье, среди которого послышались единственные надежды на спасение – согласие на переговоры, что были назначены в тоннелях между спорными – основными и материковыми станциями Монреаля.

У Сопротивления эти переговоры возымели название «Диалог д’Арк», у Крыс – факт поражения. Побеждающая сторона явилась в назначенные точки на составах, начинённых всей взрывчаткой, собранной людьми Верна и Радиссона. Бирюзовая, часть фиолетовой, часть жёлтой и две станции от голубой ветки оказались навсегда отрезанными от островного Монреаля. Говорили, именно Радиссон решил применить такую тактику во избежание больших жертв, но этому не было подтверждений. Оставшиеся на развалинах, что сами же создали, Крысы были вынуждены вернуться на юг, где их ждал новый сюрприз – Война за Вашингтон, совсем скоро заставившая отступить на север всё тех же военных и Псов Войны, к коим также присоединились многочисленные люди Свободы, вследствие чего дети анархии и хаоса были вынуждены бежать очень и очень далеко на юг, чтобы из многочисленной армии бесноватых людей, живущих одним днём, превратиться в бледные тени самих себя – нищих, жалких, жестоких, никому не нужных.

– Но учти, парнишка, – заканчивал Уилл, когда они были в километре от ближайшей станции – «Сувенира» на острове Лаваль. – Культуры этих двух группировок сильно повлияли друг на друга во время продолжительных конфликтов. Сейчас в метро Монреаля хаос – довольно грязные правила жизни, довольно развращённое и анархичное общество, да и оба лидера – Верн и Радиссон – скончались несколько лет назад. Пока они не найдут себе новых – будут разобщены. Да, нам не сильно трудно будет передвигаться по станциям и открыто искать определённого человека, но ещё легче будет найти проблемы в процессе. Даже сейчас, когда мы идём к этой чёртовой станции, я понятия не имею, пропустят ли они нас в… девять тридцать.

– А канистру топлива мы несём, чтобы платить за вход?

– Именно. Мне военные рассказывали про Монреаль до и во время войны с Крысами – под землю не впускали кого попало. Не брали нищих, больных или калек – только тех, кто мог что-то дать или послужить на благо системе. А сейчас… Сейчас посмотрим.

Нужное им двухэтажное здание очень выделялось – среди разрушенных, разобранных каркасов одноэтажных домов, среди разбитых пыльных окон, среди свежих трупов, что ещё целую зиму будут «радовать» глаз местных жителей, то строение выглядело настоящим бункером: примерно пятнадцать на пятнадцать метров вширь, оно было явно построено в стиле модерна – с широкими панорамными окнами, хлипкими рамами и стеклянными раздвижными дверьми, но монреальцы не поленились переделать всё до основания, выбив и заложив окна кирпичом, оставив лишь маленькие бойницы в один кирпичик на уровне глаз, сорвав двери и оставив на их месте узкий, очень легко контролируемый проход, превратив второй этаж здания в настолько хорошую стрелковую точку, насколько позволяли средства спустя тридцать (конкретно то здание было занято именно тогда) лет после апокалипсиса.

Передвигаясь между домов, Уильям посматривал наверх и искал снайпера, стрелка или разведчика, однако из-за темноты он не мог разглядеть практически ничего, так что приходилось осторожничать. Подойдя к крайнему дому, он и Айви встали за углом и вышли на контакт:

– Эй! – прокричал он. – Впускаете ещё? – в ответ из темноты не раздалось ничего. – Эй!

Они ещё пару раз просвистели в темноту – ничего. Спустя минуту, спустя две, спустя три.

– Слушайте! Я сейчас выйду с поднятыми руками и пойду в вашу сторону! – мальчик дёрнул его за рукав, останавливая. – Постарайтесь не стрелять хотя бы первые две минуты! – он оставил канистру пацану и, спрятав револьвер за пояс, медленно вышел. – Ещё ни один человек, идущий с поднятыми руками на стрелка не был застрелен с расстояния ста метров! Соблюдайте традицию – выждите хотя бы до двадцати, пока слушаете, – в ответ всё ещё раздавалась тишина. – Нас двое, вход оплатим топливом, цель приезда: запастись припасами прежде, чем двинуть на север, – расстояние становилось предательски маленьким, но разглядеть внутренности бойниц из-за темноты было нельзя. – Я подхожу! Иду к двери!

Вход представлял из себя очень узкую и толстую железную дверь, через неё в распахнутом состоянии можно было пройти только боком, и ни зазора, ни окошечка не было. «Практично с одной стороны, а с другой… как они туда что-нибудь проносят? Через крышу? Серьёзно – это просто не может… Точно – это не основной вход! Но… Не охраняют спину, не откликаются на человеческие крики? – он вновь взглянул в темноту бойниц. – Что-то здесь не так», – уже не проронив ни слова, Уильям подошёл к двери и потянул её на себя – открыто.

Прямо напротив чёрного входа через двадцать метров здания располагался основной – широкие двойные ворота, распахнутые настежь. Луна хорошо освещала два тела, лежащих у входа, превращая алую кровь в чёрную нефть своим слабым светом. Осознание того, что то была охрана, пришло сразу, но ярким доказательством служила нашивка на правом плече каждого – белая королевская геральдическая лилия – часть флага как провинции Квебек, так и Монреаля.

«Не взяли форму, но взяли оружие и патроны. Судя по тому, что нет звуков паники, либо всех перебили, либо станция пустовала изначально. Не поставили охрану снаружи, не убрали тело – не полномасштабная операция, это точно. Тогда остаются… мародёры», – он вышел наружу и взмахами руки подозвал мальчика к себе.

– Ну что тут?

– Рейд. Заходим внутрь. Тихо.

– А нам не проще пойти на другую станцию?

– Пройдём здесь – не нужно будет платить за вход, сможем потратить эту канистру на что-то полезное. К тому же… Неважно. Позже скажу. А сейчас пошли.

Он ещё подошёл к телам и всмотрелся в кровь прежде, чем спускаться вниз: некоторые капли образовали пятна, что обозначало, что после убийства прошёл минимум час, но не больше – кровь была всё ещё вязкая.

Сувенир оказалась очень маленькой, но глубокой станцией – несмотря на отсутствие подземной парковки рядом или обширной площади, спускалась она довольно низко – один неработающий эскалатор уже вёл вниз на добрые двадцать метров. Когда-то белые или, наверное, кремовые стены немного потускнели от времени, где-не-где на потолке виднелись следы сражений – застывшая кровь, которую так и не удалось отмыть, а повсюду царил лёгкий, свойственный Новому миру бардак – пыль, старые бумаги, чьи-то вещи, находящиеся там, где они были, непонятно, зачем; старые и сгнившие рюкзаки, сумки, коробки, бутылки – ничего полезного. «Значит, станция пустовала? Тогда зачем? Нападавшие не могли этого не знать». Турникеты были полностью демонтированы. Небольшая будка, где когда-то сидел диспетчер, пострадала не сильно и превратилась во что-то, очень похожее на каморку, где можно было бы вздремнуть, – один труп, нелепо раскинувшийся на куче стульев и пледов был тому доказательством.

– Смотри – карта, – Айви шёпотом указал на стену, Уилл кивнул в ответ.

Они были на третьей из шести станций на северной стороне кольцевой. В самом начале, когда нужно было выбирать, с какой стороны зайти, наёмник ориентировался исключительно по устаревшей карте, полученной от Библиотекарей – её печать датировалась двадцать каким-то годом, так что многих станций метро на ней помечено не было и был выбор межу тем, чтобы попасть на синюю или зелёную ветви через Монреаль или заехать на Лаваль и попасть сразу на кольцевую Монтоморенси – четвёртую станцию на всё той же оранжевой по северной её стороне. Он выбрал второе, пускай и промахнулся немного.

«Могли пойти как направо, так и налево. Если знали, что здесь пусто – пришли только за пушками и бронежилетами. Вот уж хреновая смерть, не хотел бы я из-за своего плаща сдохнуть. Однако, логичнее будет…» – додумать он не успел – мальчик с ошарашенным видом кивал куда-то в сторону угла.

Второй уровень станции представлял из себя Н-образный этаж, где единственным пустым местом был широкий соединительный тоннель между двумя прямыми, вдоль коих со стороны стен когда-то располагались ряды магазинов, а ближе к окнам, выходящим на третий уровень – уровень метро – лестницы туда же. Холл после эскалатора примыкал к той конструкции как раз по центру, так что единственным, что видел старик до того, был тот самый соединительный коридор и куча поворотов.

Прямо за ближайшим левым углом раздавался сиплый хрип. В одной из «коробок», где, судя по пустоте, когда-то были то ли спальные места, то ли торговые лавки Бродяг, сидел раненный мужчина. Держась за полноватый торс, он задыхался, а под ним собиралась приличная лужица крови. По форме одежды было ясно, что он пришёл снаружи – тёплая куртка, пара штанов, ботинки, но Уильяма смешило другое – пожелтевшая хоккейная маска, лежащая возле него. Он тихо подошёл к раненому, пока тот смотрел в пол, и, достав нож, присел рядом с ним на корточки.