Текст книги "За день до нашей смерти: 208IV (СИ)"

Автор книги: Shkom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 51 страниц)

– Уильям из Джонсборо.

Ярко-голубые глаза испуганно глянули на него, широко открывшись. Длинный и худой подбородок, покрытый светлой щетиной, сделался ещё длиннее, а лоб, вернее, заметная из-за волос часть медленно покрылась морщинами.

– Винни. Винни-Салливан Синистра, – наёмник ухмыльнулся и крепко пожал светло-телесную перчатку, за которой едва чувствовалась рука…

***

Костёр приятно потрескивал досками и палками, разрезая ночную тишину. Олениха оказалась довольно вкусной, даже несмотря на то, что Уиллу, разделавшему мясо, было попросту негде вымыть руки.

– А разве животные не заразны? – спросила девушка, откусывая кусок мяса.

– Я слышал много теорий. Одни говорят – заразны, другие – не заразны, а остальные – варьируется. Я придерживаюсь остальных.

– С чего бы… это? – чавкая, спросил Салливан. – Если паразит действует на организм одного вида животных и людей, почему бы ему не воздействовать на все остальные?

– Ну… я принял мнение, что дело в размерах. То есть, смотрите: в первые года бушевания паразита, как мне известно, он выкашивал только людей – повышение кислотности в крови, разъедание стенок артерий… – наёмник решил избежать подробностей, учитывая приём пищи. – Но животных обходил стороной. Понятно, что дело было в генетическом коде – так же, как и раньше токсоплазма воздействовала только на кошачьих. Но болезнь мутировала – все мы это прекрасно знаем. Сначала люди умирали быстро, но потом процесс начал замедляться – несколько лет зараженные люди были бешеными машинами для убийства, брызжущими слюной, потом научились экономить энергию и впадать в «спячки», что ещё больше увеличило их период жизни, а Поколение Четыре, как сами видите, и вовсе очень похоже на нас или на каких-нибудь вампиров – бледное, но почти не гниет. И это всё говорит о том, что болезнь видоизменилась. Так что вполне возможно… Ещё раз: возможно, что теперь есть и заражённые животные – такими становятся, по слухам, те, что имеют более-менее человеческий размер, но лично я ни разу не видел ни лося, ни медведя, ни даже кабана с признаками заражения. Учитывая прародителя нашей «болезни», предполагаю, что на видах, отличных от людей, он просто ведёт пассивный образ жизни.

Звёзды поднялись уже достаточно высоко – ночное небо было ярким и прекрасным. Впервые за сотни лет, когда с Земли перестал доноситься свет, у звёзд вновь появился шанс освещать небо. Хотя бы немного, хотя бы ненадолго…

– Кстати, – сказал мужчина, указав на слово «Жди», – чья идея?

– Моя, – ответил Салливан. – Не слишком-то она вас и удержала от побега, но всё-таки.

– А зачем было запирать меня в вагоне? Просто закрыть дверь было недостаточно?

– Я опасался, что ваш организм не выдержит, и вы начнёте превращаться… «Меры предосторожности» – так это называют там, откуда я пришёл…

– Кстати, и об этом: откуда вы?

– А как думаешь?

– Ну, посмотрим, – Уильяма почему-то потянуло улыбнуться, – Техас или Луизиана? Нет, вряд ли. Не похож никто из вас ни на Кардинала, ни на головореза Чёрного Золота. Простой люд из их убежищ не выпустят, но и на беженцев вы не похожи, – они с небольшой долей удивления смотрели на собеседника. – Гренландия? Нет, вряд ли. Даже если это всё не байка, и этот остров уцелел, что бы тут могли делать выходцы из Гренландии? Запоздалую почту разносить? – его поддержали смешком. – Эволюция? – почти шепнул он, посмотрев на медикаменты, торчащие из сумки у костра. – Одеты в гражданское, но может быть… Может быть… Что вы знаете об Эволюции?

– Ну, это процесс приспособления определённого вида к у…

– Нет-нет-нет, я, конечно, рад, что вы знаете термин, но я о группировке. «Эволюция»? Ну? Она, как и «Единство» известна всем в Штатах.

– Ну, вот ты и вычеркнул ещё одну страну, – легко ответила девушка. – Мы ничего не знаем ни о «Единстве», ни о «Эволюции».

– …во всей Северной Америке! – добавил Хантер.

– Ну, во всей, да не во всей… – ухмыльнулся парень. – Как видишь, у нас счастливая жизнь.

«Да… – подумал он себе. – Невероятно счастливая. Они не знают ни о бандах, ни о группировках… Чёрт, да небось даже о Чёрном Золоте не слыхали… Как же велик этот мир. Ничтожно маленький, но такой необъятный. Но это только, если они не врут».

– Канадцы? – вдруг спросил Уилл. – Аляска? Ну, а что? Одеты «по-погоде»… Хотя там ведь тоже конец света произошёл, а по вам не скажешь. Да, ходячие там явно медленнее, чем здесь, но и живучее… Сдаюсь, откуда вы?

– А это так важно? – вдруг спросила его девушка. – Неужели действительно так необходимо знать, откуда человек? Мне, вот, всегда было интересно, куда он идёт, а не откуда пришёл… Даже ты – «Уильям из Джонсборо» – почему «Из Джонсборо»? Неужели там, откуда ты пришёл, так важно происхождение? Если так – почему название старое? Я слышала, что возле Джонсборо был построен первый крупный город – Хоуп – Надежда. Чем не имя – «Уильям Хоуп»?

– Дело не в городе, – помрачнев, но не отводя глаз от девушки, ответил тот. – Я-то и помню его очень слабыми отрывками. Для меня Джонсборо открылся только призраком, тенью себя – руинами на ещё одних руинах, среди которых гуляла гниль и разруха. Дело в памяти. Смысл послания из прошлого в том, чтобы помнить то, что когда-то существовал город Джонсборо, что он был частью Соединенных Штатов Америки – цивилизованной страны, цивилизованного мира, и что в нём родился я – цивилизованный человек. Человек, что не опустится до поедания себе подобных, человек, что не станет торговать себе подобными, человек, что может убить, если этого жаждет справедливость… Может помочь… – в этот момент Уильяма вновь схватил припадок кашля. На удивление, охотник быстро от него избавился и, незаметно отряхнув кровь с руки, продолжил. – Это имя – иллюзия, горькое напоминание о том, что когда-то был мир, где поступали правильно. Я много лет с гордостью носил это имя, и поступал также. Но потом… потом, всё поменялось, и я стал его стыдиться. Стал настоящим жителем Нового мира…

– А что случилось-то? – почти в один голос спросили они.

– А это важно? – с горькой ухмылкой спросил он. – Важно ведь только то, куда я иду, верно? – он взглянул в глаза Александры и, как ему показалось, увидел в них понимание. – Мой путь лежит на север – в Стилуотер.

– Жаль… Наш – на юг – через Оклахому…

Костёр догорал. Охотник ворошил палкой жар, в надежде увидеть хоть немного света и думал о своём.

– Идём с нами? – вдруг сказала девушка.

– Ал!.. – не успел начать Винни.

– Думаю, что это – отличная возможность нас отблагодарить, – настойчиво и медленно проговорила она, смотря при этом в глаза Салливану, а тот, подумав, не стал возражать. – Я договорюсь с теми, кто нас ждёт, и для тебя найдётся там местечко! «Возьмёшь наш заказ», а? Это ж так называется, да? Станешь временным телохранителем?

Хан улыбнулся. Это всё выглядело слишком хорошо. Он хотел было резко подняться и дать ответ, но стоило ему вскочить с колен, как в голове помутнело, а глаза ушли куда-то вверх… «Не сейчас, – подумал он. – Не сей…»

***

Удар. Он не почувствовал боли. Лишь сухое дерево, накренившись, ещё сильнее нависло над домом. Странная фигура.

– Я могу простить тебе один удар, – склонившись, сказал мужчина лежащему парню, – но не три. Я ухожу. Хочешь жить – догоняй…

На фоне слышался вой и плач Гарсии. Ли не знал, что случилось с Габриэлем – сыном Хозяина, но через гудящую голову отчетливо понимал, что если он позволит себе закрыть глаза, то больше никогда не увидит свет, а его последним видением станут тяжелые сапоги, уносящие за собою пыль. И он помнил. Помнил всю свою жизнь, что тогда, в тот момент, когда внутри всё болело куда сильнее, чем снаружи, он не позволил себе забыться – его глаза остались открытыми…

***

В голову ударил поток холода. Наёмник проснулся и тут же закрыл лицо, уворачиваясь от струй воды.

– Вот так! – шептала Алекс. – Живи, Уилл, живи!

Он вновь открыл глаза и увидел её, склонившуюся над ним. Всё ещё веет теплом. «Жив, – прошептал он, пытаясь подняться. – Жив…»

Всё утро и день он провёл в глубоком сне, будучи запертым в вагоне, а когда проснулся, то увидел, как парень пакует свой рюкзак. В небе вновь светили звёзды.

– Пора, да? – сказал он, подойдя к ней и одинокому дереву перед тёмным лесом.

– Ага… – послышался глубокий вздох, сопровождаемый небольшим клубом пара. – Пора. С нами? – она посмотрела на него и слегка улыбнулась.

Теперь глубоко вздохнул уже он. По одному его взгляду было понятно, каким будет его ответ.

– Дорога в Стилуотер – в восьми километрах на восток отсюда.

– Скажи, – спросил вдруг он, – почему я жив? Зачем?

– У меня первая отрицательная. Двести миллилитров теперь плещутся в тебе… – она как-то ощутила, что то было не тем, о чём он её спрашивал. – Не хотела я, чтобы твоя девочка осталась одна. Да, ты бредил, пока спал. Пока я меняла тебе повязки и компрессы. О лесах, о выстрелах, о шансах на то, чтобы жить. О том, что она заслуживает и третий… Бредил, пока мог, а затем – выл. Дергался так, будто тебя избивают и выл, – мир затих, она всё так же смотрела на лес. – Не знаю, что ты пережил или что помнишь, человек из Джонсборо, но взгляни как-нибудь на себя в зеркало – на то, что ты пережил – и спроси, кого там видишь… Кого… узнаешь там.

– Я давно не узнаю того, кто смотрит на меня из зеркала, – он потянул её за плечо и с опаской, развернул к себе, – но и не верю в простую добродетель – я хочу знать точно: почему?

– Не знаю… Чувствовала я что-то в тебе. Что-то странное для здешних мест – живое, бьющееся. Сколько людей не встречала на пути – они все холодные, скрытные, мертвые… Не хотела, чтобы и это угасло вместе с тобой. Хотела, чтобы жил ради той Девочки. И что, что ты убиваешь? – она словно начала отвечать на его аргументы. – Главное ведь не то, что мы делаем всегда. «За день до нашей смерти» – так ты сказал? Это определяет человека? И даже если ты не хочешь видеть в этом добродетель – всегда сможешь «отдать» свой «долг», верно? Отблагодарить позже?

– Верно, – он понимал, что «позже» может и не быть. – Спасибо за ответ. Ну что, я тогда…

– Да, иди. Передай привет той девочке, как увидишь – она наверняка тебя заждалась.

– Если сделаем небольшой крюк – я смогу пойти с вами – отблагодарю за спасение прямо на месте.

– Есть вещи, которые важнее простой благодарности. Если хочешь… Если важнее – иди. Навести это место, когда захочешь вернуть долг. Если не из-за случайного пути, то ради приятных воспоминаний. Вряд ли я к тому моменту… Вряд ли мы с Винни… Неважно. Прощай.

Уильям «Из Джонбсоро» Хантер всю дорогу думал о том, что же пыталась до него донести Александра. Гадал, почему же из всех тех чувств, что он пережил за тот вечер, у него с собой осталось только чувство вины. Спрашивал себя, что произошло в городе Оклахома и, что важнее, что могло бы произойти. И даже если бы он хотел остаться, даже если бы желал – была ещё Девочка. Его сердце, его разум, его тело буквально разрывались в две стороны от тех самых рельс, что вечно разрезали горизонт напополам – одна половина шла на юг, через Оклахому, другая же, завернув в Стилуотер, в ней оставалась. Он не мог быть уверен ни в одном из выборов, но точно знал, что если ему повезёт, если в том гнилом и жестоком мире осталась ещё хоть капля удачи, и ему повезёт – он сможет найти их снова после того, как убедится, что с Девочкой всё в порядке, и не остаться в долгу ни перед кем.

Но несмотря на то, что он считал всё, что с ним случилось, тем самым шансом на искупление, который он искал уже более трёх лет, его разум всё равно требовал отдыха, его тело болело от каждого шага, но, что хуже всего, он отлично понимал то, что всё ещё мог всё упустить. Так что на следующий день в старый и одинокий дом в городе Стилуотер завалился угрюмый хромой сталкер.

– Виски, – потребовал тот.

На зов не откликнулись. Лишь старая деревянная дверь, поскрипывая петлями, вела свой незамысловатый диалог с этим миром. Утра не было – небо затянуло осенними серыми тучами, а на землю опустился давящий полумрак. Лишь небольшие стрелки часов, покрытые то ли пылью, то ли люминесцентным напылением, могли сказать о том, какое сейчас время суток. Могли, но кто бы послушал? Только переступив порог, мужчина наткнулся на записку, вбитую в стену. «Кав Сити», – гласила она. «Никого… – подумал он. – Снова я с самим собой…»

Хантер скинул с себя оружие, плащ, перчатки и завалился на пол, попутно задев рукой старый светильник. В его сбитом напрочь дыхании слышалось то, что даже он, увы, не мог распознать. Сердце бешено колотилось, пытаясь проломить рёбра, нога болела. Сквозь пересохшее и уставшее горло он пытался вдохнуть влажный воздух, но тот, казалось, просто осел на зубах, не попадав в лёгкие. Вверху виднелся серый, как те самые тучи, потолок. Монотонный и безликий, он не говорил ровно ни о чём любому живому человеку, но не ему. Он, Уильям из Джонсборо, смотрел на него – на ту серую высь, смотрел сквозь. Его взгляд устремлялся вдаль – через серые тучи и бесконечные капли дождя – лёжа там, на сыром деревянном полу, он знал одну простую истину: завтра будет светить солнце. День за днём и ночь за ночью каждый живой будет что-то приобретать лишь для того, чтобы лишиться этого – порадоваться краткому мгновению триумфа, за которым идёт целая ночь скорби.

«Нужно было пойти за ней, – думал он себе – Пойти, наплевав на всё… Но нет. Вот он я – идиот. Снова в этом грёбаном сером доме с грёбаным серым потолком пытаюсь пялиться на бесцветное небо. Нет, нужно было оставаться в Оклахоме, с Девочкой – плевать, что сам генерал придушил бы меня поясом, плевать, что пырнул бы тот парнишка ради своей же винтовки… О, нет! Сука… Ха-ха-ха… Нужно было отвести Джеймса от того вагона, дать затрещину, будто он должен мне денег, и повести его прочь. О, сейчас бы было гораздо проще. Или если бы пристрелил себя, когда узнал о раке – ещё до той деревушки. Или остался бы с Даной после смерти Алисы, не бросая её, как последний трус. А сейчас… Какое же всё дерьмо. Как же всё закрутилось… Как же, мать его…»

Поднявшись, наёмник из Джонсборо прыгнул в небольшой погребок, предварительно отдёрнув люк. Он-то знал, что было в том доме. Вернее, до чего он и его напарник строго-настрого поклялись не прикасаться до той поры, пока не станет выбор между «этим» и пулей в голову. Достав из полки бутылку мутной жидкости, он всем весом упал на диван.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо, – повторял тот себе, откупоривая бутылку. – Всё дерьмо.

На улице монотонно капали первые капли дождя, что обещали перерасти в крупный ливень. Зелёные, что странно, деревья у дома, поприветствовали наёмника шорохом своей листвы, раскачиваемой умеренным ветром, – им было всё равно – солнце всё ещё светило. Первая бутылка кончилась достаточно быстро, почти мгновенно. Обжигающий и неприятный привкус пошёл по горлу вниз, повело голову. Он сел на диван и смотрел прямо вперёд – на зеркало, что висело у выхода. Треснутое, пыльное, ненужное, важное. Началась вторая.

«Вот бы сдохнуть тогда, – в голову лезли странные, освобождённые от плена сознания мысли, – чтобы потом не разгребать последствия… Вот бы сдохнуть четыре года назад… Или, хотя бы, вчера. Позавчера – вместе с Девочкой… Или самом начале – в бункере… Нет, до него – там, где… где было это «до него»… Пока эта жизнь не превратилась в дерьмо. Пока я не сдох поневоле, загнувшись от чёртового рака. Вот бы сдохнуть… Вот бы…». В отражении над старой раковиной Хан увидел что-то странное – что-то незнакомое и отвратительное. Решив присмотреться поближе, он пошёл ко второму зеркалу – в ванную.

– Сейчас и посмотрим, – шипел тот, поднимаясь. – «Кого ты узнаешь в отражении?» – кого, а? Никого, мать твою, – он тяжело и очень медленно шёл к двери. – Я. Не узнаю. Никого. В этом. Грёбаном. Отражении. Нет там меня! И не было. В этом грёбаном зеркале… Ну же, Давай – кто же тут у нас? Кто, а? – Хан рывком отворил дверь и, проведя рукой по пыльному посеребрённому стеклу, взглянул себе в глаза. – Кто?..

Из «другой» стороны на него бледно-карими глазами смотрел некто новый – всё так же знакомый, но новый. То был не он. То был не наёмник из Джонсборо. Уильям Хантер глядел в серебряную гладь и видел самого настоящего старика, чьи серо-черные, как туман, волосы, едва были видны за всеми слоями грязи. Он отряхнул макушку и потянулся к случайной пряди волос. «Седая…» Потянулся к другой, к третьей, к четвертой – с каждой следующей, он не узнавал себя ещё больше, а дождь молотил ещё сильнее. «Седая…» – протяжно тянулась мысль по клубку идей. Он машинально провёл по отросшей щетине, заметив, что лишь небольшая её часть – слева от шрама, ближе к подбородку, отказалась окрашиваться в цвет возраста – была смолистой. По колеям мыслей пробежались последние несколько дней, а одна из фраз молотом ударила по подкорке: «Взгляни как-нибудь на себя в зеркало… спроси, кого там видишь… Кого… узнаешь там». Хан вышел на улицу, достал из плаща коробочку с лекарством и открыл её – по спасительным для него пилюлям капала вода, обтекая всюду герметичные капсулы. Какие-то части коробки начинали шипеть, но звук тут же растворялся в монотонном ритме барабанов.

– Поседел… За пару дней… Все эти таблетки, все попытки выжить, всё… Какой смысл бежать от одной смерти, ради того, чтобы… К чёрту!

Через мгновенье железный прямоугольничек уже тонул в мелкой, но необъятной глубине озерца, шипя различными химикатами, а старик меланхолично шагал в дом, едва перебираясь с ноги на ногу. Его остановила стеклянная, вечно заедающая дверь. Он достал из-за пояса револьвер и навёлся прямо между глаз тому, что смотрел из отражения.

– Ну и в чём суть? – сказал тот опьяневшим голосом, посмотрев вверх. – Какой смысл мне в том, чтобы жить вот так, а?! В чем идея того, что каждый грёбаный момент я могу просто кончиться, не сделав просто ничего?!

Раздался выстрел, грянул гром, треснуло стекло. По ненавистному для мужчины контуру поползли трещины, делая силуэт ещё более неприветливым. Но выстрелы не прекращались.

– Да. Вот так, – Уилл откинул рукой дверь и, под звон осколков, вошёл внутрь, выбросив пистолет на пол.

Прошло ещё около половины бутылки. За огромным желанием напиться и духотой старого погреба, старик, казалось, не слышал больше ничего. «Только бы опять не вспомнить. Только бы не потянуться к курку у виска». Глоток за глотком он пропускал мимо себя знакомые звуки – монотонный, но нарастающий хрип, что затмевал собою ливень. Люк захлопнулся, впрочем, Хану было плевать.

Через несколько часов дом наполнили десятки, сотни одинаковых голосов. Молящих, вопящих, скребущих своими зубами о старый пол, голосов – они искали его (по крайней мере, он был в этом уверен). Слышался треск стекла, звон падающих ваз. Где-то среди огромной лесопилки, в которую, по звукам, превратился дом, был слышен и человеческий крик. Всё равно. Только сегодня? Только ему? Нет. Всем. Всегда. Никто не слышал криков о помощи, никто не хотел видеть медленную и мучительную чужую смерть, потому что шёл дождь – он-то всё равно смоет все следы.

– Здесь я… – шепнул он пьяным голосом, ударив по люку. – Здесь. Пейте со мной! – вновь попытался он поднять люк. – Пейте со мной, паршивые суки! – в одно мгновенье молния и гром ударили совсем рядом. – Пейте со мной!

Пытаясь выбраться, он молотил кулаками по полу… потолку. Молотил в слепой надежде, в диком желании на то, что то дерево разлетится в щепки, что весь мир разорвёт на куски по одному только его желанию, по одному велению. Но нет – мир по-прежнему слушал капли дождя и бесконечный цокот зубов, разрывающий уши. Все его попытки открыть люк не увенчались успехом – на нём явно кто-то стоял, но пленник не собирался сдаваться – в конце концов, в голове старика помутнело, а затылок дал о себе знать ноющей болью в голове. Последнее, что разглядел Хан – треснутая ножка лестницы, где должна была быть его нога…

***

Болела голова, в нос бил прокисший запах алкоголя с примесью свежего воздуха, тишина – было утро. За гудением в собственной голове и отчаянной, почти неутолимой жаждой, не было слышно абсолютно ничего. Он попытался подняться на ноги – бесполезно – даже не чувствовал их. Затылок, кроме всего прочего, кружило ещё и от боли от удара. Трудно было разобраться в том, где было правильное направление – труднее, чем обычно. Конечности не слушались, не слушался разум. Знал, как лучше? Нет, вряд ли. Скидывая пустую тару с полок и опираясь на прогнившие доски, он пытался подняться. Снова треснула доска, но в этот раз – полка, на которую он опирался. Снова заболела голова.

«Знакомый звук. Что-то гудящее… Снова голова? Нет. Нет, что-то другое… Похожее на… машину?..». Немного «поплывшим» зрением старик попытался сориентироваться в пространстве. Было темно. По-прежнему было темно. Быть может, он и не выбирался из той темноты? Если бы – над головой были видны чёткие, ровные, почти симметричные линии света – поры меж досками подвала.

Нужно было как-то подняться на чёртовы ноги. Больно и медленно в конечности возвращалась кровь, больно и медленно сгибались мышцы, суставы, больно и медленно ныла голова от того, что слишком громкий сквозняк сотрясал воздух, больно было на душе, и та боль уходила слишком медленно…

Наверху послышался треск стекла. Ладонь Хантера слетела от неожиданности с шаткой полки, и он снова упал на холодный пол. Снова загудела голова. «Что за хрень?» – едва выдавил мысль из себя наёмник, вновь пытаясь подняться на ноги. Опираясь на узкие стены погребка, ловя в сантиметрах от земли падающие осколки, осыпая себе на голову землю и треснутый от оползни бетон, старик выравнивал свою спину. Ноги вошли в ритм, он упал на одно колено и потряс головой, рукой пытаясь нащупать хоть одну целую бутылку. Есть… Одна, две… Неважно – есть. Уильям выполз наружу и первое, что увидел – своё отражение в целом, среди полного бардака, зеркале.

– Удивлён, что жив, да? – шепнул себе Хан, слегка прищурив глаза от света и отпив, борясь с похмельем. – Я тоже.

Через здание, судя по всему, проходила стая. Судя по крови, проходила, таща с собой наживу. А, судя по трупам, та самая нажива нехило сопротивлялась – несколько заражённых валялись на полу с пулевыми отверстиями в черепе. В одном из трупов показалось, вроде бы, знакомое лицо, но старик даже не хотел вглядываться – ему было плевать.

– Сука ты. Столько жизней мог спасти, – раздалось из отражения в зеркале, – но нет – ты пил – «разбирался в себе».

– Это да – сука ещё та… – меланхолично прошептал охотник, поставив бутылку с виски и сев напротив ванной – на диван. – Больше идиот, конечно… Но всё-таки… – смех из зеркала прервал речь. – Напился до чёртиков только оттого, что рядом не было никого, чтобы выслушать… А я и не стал бы рассказывать, – он пробежался онемевшим языком по зубам и встал перед раковиной, смотря на седину.

– Ну, и что ты будешь делать дальше?

– Не знаю. Знал бы, уже сделал бы.

– Хватить ныть. Пожевал сопли и хватит – тебя не услышали, – наёмник меланхолично посмотрел в зеркало и увидел, что силуэт буквально скалится на него. – Вон все те, кто мог слушать – лежат себе с дырой в голове. Хватит растаскивать свои слёзы по полу. Ты выпил? Молодец. Тебе полегчало? Всем плевать. Если ты сейчас не соберешься, если не сожмешь свою руку в кулак, то так и сдохнешь.

– Что ты там понимаешь…

– Думаешь, тебе много осталось? Ты ходишь по выжженной земле с раком лёгких почти пять лет. Думаешь, тот год терапии, что ты провёл, спас тебя? Нет, – охотник немного оскалился. – И больше не спасёт. Тебе давали шанс, Стреляный Ли, годы назад – ты всё просрал. И сейчас, когда нужно было не терять время, когда нужно было бежать в Оклахому за Девчонкой, а потом и за Александрой – ты напился и рыдал, – на меланхоличном лице старика сверкнула недобрая улыбка. – Ты сидел тут и ныл, пытаясь свести счёты с жизнью, причитал, что нихрена не осталось. Да, ты прав – ничего не останется после тебя. Да, мать твою, сдохнешь в одиночестве, а всё, что о тебе будут говорить: «Это тот самый убийца, что вырезал всю деревню». Это же твоя мечта, верно? – Уильям сжал раковину пальцами. – В конце концов, какая к чёрту разница на то, что ты опять просрёшь шанс поступить правильно? Подумаешь, – улыбнулась фигура из зеркала. – Какая-то малолетняя дура и шлюха не пойми, откуда… Всем ведь плевать, да?!

Свист, удар, удар. По потрескавшемуся зеркалу потекли капельки крови. Отряхнув руку, Хан поморщился, ещё раз взглянув на себя в отражении:

– Ублюдок… – шепнул он в зеркало, а тысячи осколков лишь смеялись в ответ.

Старик промчался мимо трупов заражённых, даже не обращая внимания на кровь. Отыскав плащ и перчатки, снайперку и пистолет, он поспешил на выход. «Кав Сити», – звучала мысль в голове. Хантер оказался на пустой улице, окруженный мертвецки тяжелой тишиной. По пустым переулочкам гулял вечно свободный ветер, раскидывая то ли зелёную, то ли коричневую листву, рассвет жёг глаза. Он осторожно подошёл к машине, шум от двигателя которой и раздавался по округе – старый, почти столетний мустанг. «Откуда он?» Дернул дверь – открыто. С большой опаской он сел за водительское сиденье и тут же провернул ключ, обеими руками вцепившись в руль.

– Так… что мы сейчас делаем?

– Мы… мчим в город, забираем Джеймса и валим в Оклахому. Если он не избавился от пацана… Плевать. Ищем Девочку. Ищем Сашу. Живём, мать его, нормально и дохнем с улыбкой на лице.

– Вот это план, – шепнула фигура, ложась на оба задних сиденья и закидывая руки за голову. – Вперёд же. Жми!

Шум мира заглушил звук ревущего двигателя. «Кав Сити, – звучала мысль в голове. – Кав Сити»…

========== Глава 7. Цветок Оклахомы ==========

«Кав-Сити» – от одного упоминания этого места охотника бросало в слабую дрожь – невероятный случай географического везения и сплочённости людей во время паники, окроплённый глупыми решениями, возникшими в следствие той же паники, и вырвавшейся на свободу аморальности. Пока старый мустанг с приятным рёвом гнался вперёд, старик думал только об одном: «Закончили ли?» Чтобы понять размах того технического чуда, стоит упомянуть, что сам город, название которого также решили сохранить, расположен на своеобразном полуострове – небольшом клочке земли, омываемом с трёх сторон рекой Арканзас и озером Кав, через которое и протекает последняя. Ещё около одиннадцати лет назад, когда Уильям «Из Джонсборо» Хантер в последний раз посещал тот город, он был поражен масштабами: небольшое количество первородных жителей смогло сохранить изначальные границы острова в своих владениях, площадь которых составляла примерно пять на полтора километра в самых широких частях, и те самые границы доходили до берегов реки злосчастного штата Оклахома, где и обрывались перед когда-то разрушенным мостом, но то, что решили сделать после наступления Жатвы, то, что предприняли после того, как стены перестали быть столь крепкими, и то, к чему так страстно принуждали делать всех тех, кто бежал на полуостров из Понка-Сити, население которого было примерно в семьдесят раз больше, вызывало только два ощущения: гордость за проделанную работу и страх. Чистый, животный страх от одного осознания того, сколько же человеческих костей было погребено в той самой гордости.

Старик ехал медленно и, пока его глаза опаливались восходящим солнцем, то и дело посматривал на свои пальцы – слегка подрагивали. Нет, даже несмотря на то, что тот полуостров, судя по чрезвычайно быстрому и громкому течению воды, стал просто островом – одним из безопаснейших мест в США – он всё равно не любил его. Особенно в то время – когда и весь мир то ли от осознания собственной тупости, то ли от дрожания тех самых пальцев, всё ещё казался ему отвратительным. Впереди действительно оказалась стремительная река – небольшой и пустой канал превратился в бурный поток воды, сметающий всё и вся живое и неживое, что посмело опуститься в него. Наёмник подъехал к краю дороги и посигналил поднятому раздвижному мосту. «Ха… – зло усмехнулся он. – Интересно, а мост они на те же «средства» построили?»

Пока его монотонные и надоедающие всякому живому гудки сопровождала лишь тишина, он надел маску и оглянулся по сторонам. Где-то там, на юге, у самого устья реки, которой, как он был уверен, точно присвоили какое-то благородное название, виднелась водная мельница. Кустарная, разумеется, она стояла у самого края новоиспеченного потока воды – на границе с его могучей соседкой, рекой Арканзас. Старик завороженно смотрел на то, как большие деревянные лопасти медленно перебирали воду… или это вода перебирала лопасти – кто знает. Тот кусок канала существовал ещё в былые времена в виде косы, но уже стал самой широкой частью новой речки, которая в некоторых местах сужалась до шести-семи метров в ширь. «Маленькая гидроэлектростанция или кузня? – думал про себя он, постепенно успокаиваясь. – Наверное, кузня. Не пивоварня же… Нужно было сразу ехать в Оклахому. Чёрт, я ведь даже не знаю, где искать Джеймса, а спрашивать у жителей станет только идиот… – вода приятно шумела в ушах. – Нет, точно не пивоварня, – или это была кровь, бурлящая от давления? – Ещё и Девочка… Чёрт-чёрт-чёрт… Ну, а зачем было бы ставить такую огромную мельницу?.. Как-то всё закрутилось… Спонтанно, что ли. Не было такого раньше со мной. Да я и не хотел… Нет, точно не пивоварня…»

Мост медленно опустился, когда смотровые на невысоких, но бронированных вышках, опознали человека. Пройдя серию длинных и, как казалось Хану, ненужных вопросов, он оставил машину и медленно пошёл дальше. Сразу же за мостом начинались поля – большие подготовленные к посеву или жатве площади земли, на которых никто и никогда не построит дом. Между ними же стояли амбары – криво или не очень окрашенные деревянные дома, едва заметные человеческому глазу. Всё это занимало примерно два-три километра от общей площади. Так как начиналась поздняя осень, земля пустовала. Охотник медленно шёл по широкой дороге и, не обращая внимание на столь же медленно растущие впереди дома, вспоминал о том, как он впервые увидел то место.

Ещё в начале, в самом первом, далёком начале, когда он и его спаситель впервые пришли в этот город, Стреляный Ли был сражён – городишко казался ему просто огромным. Особенно для конца света – в его голову просто не могло влезть такое число, как пять километров защищённой земли, но почему – знал только он. Тогда шла вторая половина две тысячи пятьдесят первого года, август, и вся та земля, все те поля, засеянные колосьями, просто дышали жизнью. Тогда-то ему, Уильяму Хантеру, впервые и показалось – пришло осознание того, что если забыть о конце света, если прикинуть хотя бы мизерный шанс на то, что ничего не было, то он и не будет напоминать о себе – всё те же поля всё так же прекрасно, как и много лет назад, будут раскидываться в ширь и длину до самого горизонта, а звуки косы, которые въедаются в голову вместе с приятным ароматом трав, будут звучать вечно. Какая ошибка… Да, в то время он уже понимал это – в позднюю осень, проходя мимо пустых, почти выжженных полей и сырой земли, под серыми тучами, понимал – время сбора урожая должно будет прийти рано или поздно, и если слишком медлить – всё сгниёт.