Текст книги "За день до нашей смерти: 208IV (СИ)"

Автор книги: Shkom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 51 страниц)

– Нихрена себе.

– Представь? Взрослые едва-едва живут десять – если им очень сильно везёт – живут, а этот мелкий… – Вейлон рассказывал всё с лёгкой улыбкой на устах, держа глаза внизу – подальше от вопросов. – В итоге, здесь он и умер. Мы шли с очередного задания, как он просто упал – сердце не выдержало. Ничего примечательного, ничего пафосного, опасного или героического – в полной тишине, на обрывке какой-то нелепой фразы. Помню, в тот момент, для меня весь мир оборвался на секунду, словно и держался на нём… Прозвище мне дали из-за его имени в первый же год. Теодор – Тедди – лучшее имя для маленького медведя. Его так и звали: Тедди. Меня же, из-за роста и телосложения, прозвали Папа-Медведь – прижилось.

– Сочувствую, – коротко ответил Уилл. – Я не…

– Незачем сочувствовать. Если этот мальчишка чему-то меня и научил, так это не горевать по смерти. В любом случае, тебе сюда идти со мной не обязательно – просто в этом году это как… вынужденная мера, обстоятельства. Да и прошлое лучше не держать в секрете – однажды ты бы всё равно задал мне вопрос, на который я не смог бы ответить, утаивая, – тишина какое-то время заполнялась только шумом ветра. – Помню, он когда-то мне сказал одну фразу – в самом начале нашего пути… Такое мог сказать только ребёнок – ещё не понимающий ценности слов, но уже знающий, как работает мир. Догадаешься, что он сказал?

– Может?..

– «Все умрут, – он сразу дал понять, что вопрос был риторическим. – Рано или поздно. Готов ты к этому или нет. Так что лучше просто помнить эту мысль – с ней всегда будет проще: все когда-нибудь умрут».

Через несколько минут Уильям из Джонсборо и Папа-Медведь двинули обратно. И пускай первый ничего не сказал, но именно в тот день младший из них понял, что Теодор Ромеро, кроме всего прочего, стал переломным человеком и в его жизни – именно благодаря тому мальчику один очень-очень чёрствый наёмник привык к тому, что рядом кто-то был, а следующим «кем-то», благодаря фатуму, стал именно он – Уилл Хантер. И именно в тот день родилась одна из его мыслей, ставшая после столпом мышления: «Всё рождено из эгоизма».

***

– Настолько устал, что тянет всё время спать?

Парень протёр заспанные глаза и посмотрел в окно – день уже завершал этап сумерек, а впереди только чёрная, почти зимняя ночь. Они с Уильямом стояли на небольшой развилке – от основного шоссе шёл небольшой, даже узкий поворот влево и, судя по направлению колёс, туда водитель и собирался.

– Мы уже в другом… штате?

– Нет – всё ещё Миссури. Впереди – относительно небольшой безымянный городок. Вернее, он просто не подписан на этом куске дерьма, – ткнул тот в самодельную карту. – В любом случае, его мы пересечём завтра. А сегодня…

– Спать? – подхватил собеседник, всё ещё зевая.

– Именно. Вон в том направлении, – указал он на градусов тридцать левее от дороги, – дом. Относительно далеко от проезжей части, так что в нём и переждём ночь.

Путники проехали чуть более половины километра и действительно наткнулись на двухэтажный деревянный дом с тёмно-зелёной, скорее всего, черепицей. Хантер сразу же приметил гараж, но, открыв его, обнаружил, что тот был занят заржавевшим автомобилем. Вытолкнув развалюху на дорогу, он загнал мустанг в помещение и уже было пошёл к главному входу, как его попутчик занервничал:

– В этом доме кто-то есть.

– Бред, – тут же ответил Уилл, но револьвер достал. – Тут не может…

– Клянусь – я слышу кого-то. Такое, как… не человек. Давай… осторожнее.

Старик медленно-медленно зашагал к двери, вслушиваясь – он не мог уловить ничего, кроме осеннего ветра, пытавшегося сорвать листья с земли, – лёгкого, неприметного во время разговора, но занимающего весь фон шумов, когда нужно было сосредоточиться. В окнах же не было ничего – столь же пыльные, сколь и целые, они давным-давно не видали человека. Вполне было возможно, что Уильям «Из Джонсборо» Хантер и Айви «Пацан» были первыми за всё время Нового Мира, кто посетил тот дом. Они расположились по обе стороны от входной двери и приготовили оружие – Мальчик неловко, но всё же самостоятельно отвёл затвор и снял кольт с предохранителя. «Он приближается», – шепнул тот, сам же Хантер всё ещё не слышал ничего. Доверившись, он дёрнул что есть силы дверь и тут же прицелился в проём. «Грозный враг» появился спустя секунду, рыжим пятном промелькнув мимо людей и убежав по ступенькам по направлению к лесу, перебирая когтистыми лапками.

– По крайней мере здесь действительно кто-то был, – он спрятал оружие и вошёл внутрь.

– А-а-а-а?.. – смотря то на своего проводника, то на зверя с пышным хвостом, пытался сообразить парень, растягивая удивление. – А что это было?!

– Лис – обычный лесной зверёк. Кстати, тебе повезло – этот дикий, мог и напасть. Пошипеть на тебя, ещё чего-нибудь – ты был в большой опасности.

– Разве звери не спят зимой? То есть… Мне рассказывали.

– Не знает, как выглядит лис, но знает, что звери впадают в спячку – странные у тебя были учебники, – охотник вслушался в тишину и ещё раз убедился, что здание пустовало. – Во-первых, сейчас ещё не зима – спячку не зря называют «сезонной», а во-вторых, лисы не впадают в неё – только некоторые звери спят.

– Как с мёртвыми? На твоей речи – ты сказал, что только?..

– Именно. Очень похожий процесс – и так пониженный уровень метаболизма замедляется ещё сильнее, снижается температура тела, сердцебиение, без того редкое, становится ещё реже – самая натуральная звериная спячка.

Дом оказался практически нетронутым – мебель, вещи, техника – всё было на месте. Даже мох, сырость, грибок и лоза проникали только через входные двери – те, что хозяева в спешке забыли запереть. Первым делом Уильям осмотрел камин – целый, отодвинул заслонку и взглянул вверх – дымоход тоже оказался не засыпанным. «Практически королевские условия, – пронеслось у него в голове. – Теперь осталось…»

– Люди бежали в такой спешке… – голос раздался из-за спины – Айви держал в руках старую семейную фотографию в рамке, коих наверняка раньше было много в каждом доме. – Оставили не только вещи, но и воспоминания, – он вытащил фото и взглянул на дату. – Две тысячи двадцатый. Неужели всё было так плохо?

– Трудно сказать наверняка… Ачхи! – старик утёр нос от пыли и двинулся дальше исследовать дом. – Когда паразит проник в США, все оглядывались на Китай и Индию – на их скорость заражения. Официальный БПР поднимал нехилую панику, так что все те, кто был охвачен паранойей, рванули на север при первой же возможности. Это вполне могла быть семейка из таких, – он открыл подвал и, достав фонарь, медленно пошагал в темноту, слушатель двинулся следом. – И да, БПР – это базовый показатель репродукции – количество людей, которых ты заразишь до того, как умрёшь сам. У токсоплазмы хомус (так назвали) этот показатель в самом начале был более двадцати. Учитывая густонаселённость стран, где впервые обнаружили вирус, это вполне логично, – взгляд Хантера упал на кучу старых досок, валяющихся в углу, – но от паники это не спасло. Тем более, после закрытия границ. Помоги мне вытащить это наверх.

– А почему… Ого – тяжёлые, – парень взял распиленные куски дерева и медленно поплёлся обратно наверх. – А почему ты его называешь то вирусом, то паразитом, то бактерией?

– Потому что я привык, что все знают, что это, так что нет смысла в точной формулировке назва… Ачхи! В действительности это паразит. Вернее, модифицированный одноклеточный паразит, перекочевавший от кошачьих. Просто… Ачхи! Просто привыкаешь со временем, что все вокруг коверкают название, но понимают, о чём речь.

– Но ведь…

– Слушай, – Уильям бросил доски у камина и размял спину, – давай ты оставишь вопросы по заразе для Вашингтона – там будут те, кто тебе о нём расскажут не только подробнее, чем я, но и правдивее. Был бы у меня мой «Бестиарий» – блокнот, что я таскал с собой – было бы проще. Прямо сейчас я бы не отказался отогреться, поесть и упасть спать, а не языком чесать. Пока я ищу пилу, либо топор, либо колун, если повезёт, ты будешь искать трут – сухие мелкие ветки, кору. Хочешь – пробежись по дому, поищи книги или старые газеты – тоже сгодятся.

– Хорошо. Но… Уильям, из твоей семьи кто-то был заражен этим… паразитом? – наёмник оглянулся, отпрянув от камина и золы. – Если уровень заражения был такой высокий? Ты же… если тебе было четыре на момент начала, то?..

– Сказано же: не болтай. Иди наружу и постарайся найти хоть что-то стоящее, совсем скоро стемнеет окончательно.

В камине приятно трескали доски, высвобождая из себя влагу. В небольшой кастрюле прямо над огнем грелись консервы – мясо и суп. Хантер, сморенный естественной усталостью и работой топором, сидел за дряхлым бордовым креслом, собирая своим плащом пыль, а Айви же, набегавшись по лесу, сидел ближе к самому камину – отогревался.

– Почти как нормальные люди, – шепнул Уилл то ли от удовлетворения проделанной работой, то ли просто из-за хорошего настроения.

– Прибраться бы только, – тут же подхватил собеседник. – Пыль просто ужасная.

– Ещё несколько слоёв, и она обретёт разум… Ты не слышал, как я чихал, пока ты там по лесной свежести прогуливался. Наверное… – он ещё раз почесал нос – тот, казалось, чесался уже просто по-привычке. – Наверное в тех досках хранился запас пыли для какой-нибудь очень маленькой страны. Ватикана или… Кстати, у меня вопрос, – он снял нагревающиеся консервы и подал банку с супом Мальчику, – я видел, как тебя воротит от мяса – даже в Ирене, несмотря на качество приготовления, ты ел его как-то с неохотой – чем ты питался, пока жил в своих четырёх стенах?

– Тоже мясом.

– Оттого и воротит? – он, используя найденную ложку, отчерпывал блюдо. – Странно. А что конкретно так не понравилось? Курятина, говядина, оленина или?..

– Мясо, – вновь коротко ответил собеседник, быстро отпив. – Всё. Смотреть на него не могу. Так что просто мясо.

Охотник пожал плечами и, быстро доев свою порцию, расположился на диване в гостиной. Пацан же занял то кресло, на котором недавно сидел его попутчик – оно оказалось раскладываемым.

– И снова маленький диван? – улыбнулся Айви, смотря на Уилла.

– И снова маленький диван. Я уже как-то ужился в мире до-метра-восьмидесяти-пяти – смирился.

– Но лодыжками – ты всё ещё бунтарь, – парень указал кивком на ноги охотника, свисающие с дивана.

– Ха. А неплохо, неплохо… Завтра нужно будет пополнить запас воды у небольшого озерца к северо-западу отсюда – здесь как раз можно будет прокипятить её. А ещё я нашёл ножницы – в кой-то веки можно будет себе «виски подровнять»… Подстричься, – засыпал он всего с одной мыслью: «А ведь до Джонсборо меньше часа езды…».

На следующий день большая стая, проходившая мимо, заблокировала шоссе с самого утра и, судя по скорости их ходьбы и численности, не собиралась освобождать его ещё минимум несколько часов. Решив воспользоваться удачным стечением обстоятельств, путники пошли к озеру и, набрав достаточно много воды, прокипятили её, использовав оставшиеся дрова. Уильям занимал тишину тем, что объяснял разницу между стоячей пресной водой, солёной и проточной.

Следующим пунктом была стрижка: наёмник стригся так же, как и всегда – длину оставлял до нижней челюсти, местами состригая непослушные пряди – всё для того, чтобы, при надобности, можно было завязать небольшой хвост на затылке, бороду же ровнял совсем немного – ходить бритым он, парадоксально, не любил; для Мальчика тот процесс оказался труднее – он очень долго рассматривал свои длинные чёрные локоны, перекидывая их из стороны в сторону, но, в итоге, состриг их все – оставил совсем немного, сантиметров шесть, так что дуги превратились в торчащие, почти острые пики.

– Как тебе? – Айви струсил стриженные волосы с головы и выровнялся.

– Лучше, в каком-то смысле – выглядишь теперь на свой возраст. До этого тебе было… хрен его… лет четырнадцать? Большие глаза, длинная причёска, удивлённый и немного растерянный взгляд – очень детское лицо. В любом случае, с возрастом это…

– А как мне… Как мне этими ножницами? – Парень елозил лезвиями по щекам и подбородку, пытаясь состричь редкие темные волосы.

– Ха-ха-ха-ха. Никак – используй нож: возьми немного воды, намочи лицо, подставь лезвия под углом в пятнадцать градусов и…

– Каким углом?

– Как «Каким»?.. А… А, ну да… Смотри, – он достал нож и перевернул его лезвием вверх, – это ноль. Каждый градус – это миллиметр поворота. То есть пятнадцать градусов это, – он тут же правильно развернул лезвие, – примерно полтора сантиметра поворота. Подставь к щеке и сделай так же. Только не порежься, – разумеется, он порезался – больше всего проблем было с нижней челюстью, у перехода к шее.

До следующего тайника по картам было три с половиной часа пути. То снова был небольшой домишко на границе штатов в Эвансвилле – между Сен-Луисом, Иллинойс; Луисвиллом, Индиана; и Кастл, Кентукки. Если первые два были заброшены и являлись исключительно местами для поиска нужных ресурсов, то последний был важной торговой точкой – бывшей резиденцией Единства. Однако он был не единственным препятствием – река Огайо, большая и полноводная, осаженная переправами, также стояла на пути – приходилось ехать по её границам в поисках разрушенной, заброшенной, пустой или дружелюбной точки для пересечения, однако на каждой их отказывались пропускать люди Единства, требуя либо принадлежности к их касте, либо очень большую дань. И только у Уобаша – маленькой речушки, впадающей в Огайо, всё оказалось проще – люди были заняты восстановлением моста из руин, так что запретить проехать было просто некому.

– Слушай, Пацан, – сказал охотник, перед наполовину разваленным мостом, – если твоя метка как-то связана с Единством, или они ищут тебя – сами или вместе с кем-то – самое время сказать.

– Никто меня не ищет.

– Я не шутки тут с тобой шучу, – старик развернул мальчика к себе и взглянул тому в бездонные серые глаза. – Если они посчитают меня или тебя подозрительным или хоть немного важным – один из нас умрёт, а жизнь второго станет хуже, чем смерть.

– Я понял! – тот оттолкнул руку Уильяма. – Сказал же: не ищут они меня – поехали.

«Надеюсь, меня тоже, – пронеслось у водителя в голове. – Хотя, с чего бы им? Братьев же отправили. Но всё равно – рискованный ход».

– Они такие одинаковые, если не присматриваться… Ну – эти… Группы людей. Объединения? Как это сказать? Единство, Золото – они одинаковые, если о них ничего не знать – стоят себе на местах, копошатся, ограждаясь. Делают всё, что…

– Что и любые нормальные люди? – Уильям по сигналу одного из людей медленно и осторожно поехал по мосту. – Да. Большинство из группировок преследуют одну и ту же цель – расширить влияние. Но различаются как методы, так и цели. По крайней мере, для простых рядовых, как эти, – он кивнул на мужчин и женщин, варящих балки. – К примеру: Единство и Эволюция.

И Уильям «Из Джонсборо» Хантер, бывший пилигрим, начал рассказывать о двух организациях, больше всего повлиявших на его жизнь, пока Айви наблюдал за реконструкцией моста. Он был в чём-то прав в своём убеждении – внешне все люди были одинаковые – грязные, уставшие, старающиеся прожить ещё один день. Но, как гласило правило: если живёшь в картине – будь добр присматриваться к деталям.

– Первые – самые лояльные к новоприбывшим из всех, кого я знаю. Эти сволочи могут принять почти кого-угодно, так как ритуал принятия – битва один на один с одним из «врагов веры» – человеком, которого до этого содержали в адских условиях настолько, что он и ходить едва может – благородное зрелище, в общем. Само название «Единство» пропагандирует «враждебность человека к паразиту, единение физическое и духовное против новой угрозы» – люди верят, что болезнь либо можно победить, либо подчинить с помощью веры – отсюда и перебежчики-идиоты, которых в Единстве скромно называют «высшими» – люди, которые смогли попасть в своего рода симбиоз с паразитом. Это сложный процесс, так что давай… – в какой-то момент Хантер переглянулся с вооружённым охранником и, замерев в затишье, поехал дальше. – Давай без подробностей – всё дело в количестве активных и спящих клеток заразы в теле. А ещё… Скажем так: это отличный способ устранять неугодных, так как в процессе ты либо умираешь, либо, в итоге, проживёшь максимум одну декаду, но и ещё более идеальный для сдерживания толпы – показываешь людей, переборовших паразита, ставших сильнее, выносливее, улучшивших почти все свои физические показатели, преподносишь как силу веры – готово. У них всего пара небольших городов в Кентукки и Теннесси, но и куча людей в штате, невольно примкнувших к ним. Такой малый размах дал им возможность систематизироваться – общество поделено на классы. Забудем о том, что делёж совершается главами секты – напыщенными и алчными идиотами – никто из рабочих пчёл не сидит без дела.

Сбоку от машины раздался крик – один из сварщиков сорвался с опоры моста и полетел вниз. Зевающая толпа перегородила дорогу, пока несколько коллег с той же опоры, оставив снаряжение, кинулись в ноябрьскую воду.

– Другое дело – Эволюция, сборище фанатиков-фриков. Эти ставят в основу своих идей, казалось бы, прямо противоположное – всесилие вируса над человеком, полное и заранее известное поражение над ним, но у них есть свои методы борьбы с этим: они считают, что если ты убиваешь человека и ешь его, то ты перенимаешь не только его силу, но и становишься более закалённым – как наработанный иммунитет. Добро пожаловать в вуду-магию двадцать первого века.

– Мерзость.

– Это не самое интересное. В отличии от Единства – миленького, казалось бы, сборища уродов, Эволюция есть почти на всём восточном побережье: Флорида, Джорджия, Южная и Северная Каролина, Вирджиная, Мерилэнд и Делавэр. От походов выше их останавливают только редкие военные, вычищающие подобную шваль, вроде них, и другие группировки – Псы Войны и Свобода. Но такая разница, несмотря на более жёсткие и нецивилизованные методы, всё же весьма объяснима из-за одного простого факта: все те, кто не согласен с проповедями Джорджа Дарвина, хрен знает его настоящую фамилию, попадают на обеденный стол – ты либо свой, либо обед. Общество у них разобщено и, чаще всего, предоставлено само себе – захваты новых территорий вознаграждаются титулами, снабжением и дарственными рабами. Иногда через радиовещание даже собирается жалкое подобие армии, выступающее куда-то на запад, но ничем успешным это ещё не заканчивалось. Захватывают, в основном, ради дани и набора новых кадров, так что и восстанавливаются после нападений очень быстро. Ритуал принятия, разумеется, – трапеза, – человека достали из воды, и старик, воспользовавшись пустотой на дороге, надавил на газ, вылетев из переправы.

– Дважды мерзость, – Айви даже немного потрясло от мурашек по телу.

– Добро пожаловать в реальный мир. В итоге получаем вот что: все хотят власти, все растят фанатиков, и у всех разнятся лишь способы. И если тебе вдруг показалось, что твоё общество не такое, что тебя, в отличие от других, никто не заставлял, но тебе всё нравится – поздравляю, система работает.

Через около половину часа они уже были на месте – в парке Бердетт, запад Эвансвилла, Кентукки. Точно так же, как и в прошлый раз, тайник находился в неприметном домике к югу от ещё более неприметного озера Мейн – того самого, у которого и было решено отдохнуть, когда топливо уже было загружено.

– Красиво здесь, должно быть, летом…

Парень смотрел на листву, покрывшую озеро и на деревья, ветвями протыкающие солнечное небо. На глади воды было идеальное, нереально чёткое отражение. И не было ни единого шума вокруг – словно весь мир замер, ожидая чудес – замер навечно.

– Здесь всегда красиво. Нужно просто знать, куда смотреть. Вот скоро настанет зима, пойдёт снег, и всё это будет покрыто белой, блестящей на свету коркой. Будет очень тихо, свежо…

– И холодно.

– Да. Ха… Да, и холодно.

Остановились они между Луисвиллом и Хантингтоном, где-то на шестьдесят четвёртом шоссе, проехав поперёк до этого пятьдесят седьмое, шестьдесят девятое, шестьдесят пятое и семьдесят пятое. Точкой для отдыха оказалось такое же безымянное, как и в прошлый раз, но куда более мелкое селение, прямо под развилкой с шоссе на более мелкую дорогу восемьсот один.

– Смотри, Уильям, – дорожный знак. На… юг, правильно? – тот кивнул. – Фармерс, а на север – Шарки.

– Если бы мне это ещё что-то давало… Здесь есть только шоссе, – пробубнел он, пялясь в кустарную карту, – спасибо хоть, что пронумерованы по-старому. В любом случае, мы минули Луисвилл недавно – где-то в часе езды от Западной Вирджинии. Я хочу до завтрашнего вечера прибыть на место.

Укрытие, чтобы расположиться, пришлось искать долго – старый автосалон оказался большим, но пустующим помещением – большинство мест предназначалось машинам, так или иначе исчезнувшим из здания, а остальные помещения представляли из себя обычные офисные кабинеты – тесные, без вентиляции и, если не повезёт, со скрипящими стульями. В конце концов, был найден зал ожидания – просторная комната на втором этаже. Уильям уступил диван попутчику, так как тот оказался ещё короче, чем предыдущий и, усевшись в кресло, тут же приготовился ко сну.

– Знаешь, а ты стал разговорчивее, – вдруг сказал парень сонным голосом. – То есть… Человечнее, что ли?

– Не люблю молчать в дороге. В принципе не люблю.

– По тебе и не скажешь.

– Не было бы тебя – говорил бы сам с собой. В этом и причина того, что я стал для тебя человечнее – ты единственный, с кем я могу говорить, а я – единственный, с кем можешь ты. Мы, считай, в клетке с тобой – я и ты, так что это неминуемо.

– Ну и сравнил.

– Зато правильно. Даже ты за последний день сказал больше, чем за первые три нашего знакомства. Теснота… сближает, в каком-то смысле. Заставляет объединяться.

– Ну, раз уж мы «в клетке», тогда главное – не отвернуться друг от друга. Будет скучно просто стоять и молчать спина к спине.

– Хорошо сказано, – старик лёг на бок и, смотря на ночной горизонт, погрузился в глубокий сон.

***

– Опускайте ниже.

Он открыл глаза и тут же закрыл их обратно, стиснув зубы. «Сон, – повторял он себе. – Сон», – но сколько не открывал после этого – картина не менялась: решётки клетки. Толстые, шириною в три пальца, сваренные в форме, наподобие человеческой стоящей фигуры.

– Но так нельзя, Наставник. Он же только ребёнок. Тем более, что…

Однако, худшее дожидалось внизу, под самой клеткой – гнездо. Совсем небольшое, спрятанное темнотой и холодом старого склада, но смертельно опасное. Единство, в своё время, собственноручно перенесло несколько живых маток в тот склад. Совсем свежих, ещё брыкающихся своими многочисленными глотками в ответ. Поговаривали, всякий житель Хоупа, кто видел то зрелище, опорожнял желудок через несколько секунд. Не верить тому не было причин.

– Это не ребёнок, брат мой! Это враг! Он покусился не только на жизнь наших общих братьев и сестёр, но и на мою! Было бы тебе легче, будь он сейчас наверху, а я – в могиле?

– Никак нет, Наставник.

– Так опускай.

Клетка на цепи медленно начала опускаться вниз – в темноту. Охотник откинулся назад и замер от удивления – он столкнулся спиной с чём-то тёплым. Повернув голову, он увидел высокого, не намного ниже, чем он сам, темноволосого мальчика, сжимающего сталь камеры настолько сильно, что на руках возникали синяки. Исхудавший, избитый, запуганный, он кричал что есть сил о том, чтобы прекратился тот спуск, но ни сам Хантер, ни те, кто был наверху, не слышали этих криков.

– Погоди-ка. Эй, Ли! – цепь остановилась в десяти метрах над землёй.

– Пожалуйста! Не надо! Не надо!

– Хватит вопить, мальчик мой, хватит, – темнокожий старик медленно присел над пропастью, убрав с головы белую широкую шляпу, – ты сидишь так низко, что никто тебя не слышит, никто не сможет. Лучше скажи: на что ты готов, чтобы подняться наверх? Что ты сделаешь ради этого?

– Я… Я…

Уильям резко повернул голову, краем глаза заметив Джефферсона Смита наверху. «Ублюдок, – пронеслось у него в голове. – Это единственное место, где ты ещё дышишь».

– Стой, – сказал он самому себе из-за спины. – Я знаю, что ты хочешь сказать, и я знаю, о чём ты думаешь, но послушай меня: это обман. Думаю, ты ощущаешь это лучше, чем я – он просто хочет посмотреть, как низко ты падёшь ради спасения. Так же, как и во многие и многие предыдущие разы. Избивая тебя кнутом, тормоша головой твоего папаши перед твоими глазами, заставляя есть помои из собачьей миски – он желал и желает видеть глубину твоего падения, – он положил руку себе на пульс – бешеный темп. – Мы всё равно окажемся внизу, что бы ты ни ответил – не в этот раз, так в следующий. У меня для тебя есть только одно предложение – единственный достойный ему ответ, – Уильям из Джонсборо развернулся и прошептал Стреляному Ли на ухо те слова, что он когда-то сказал Смиту, будучи подвешенным. – По крайней мере, об этом после мы сожалеть не будем.

– Ну так что, Ли?!

– Если меня поднимешь, я… – мальчик снова обхватил решётку и взглянул в глаза своему врагу.

– Ну, говори!

– Я не убью тебя взамен.

– Ха-ха-ха. И ты ещё сомневался, Роджер?! Луи, опускай ты. Я вернусь через пару часов.

– Нет! Нет, пожалуйста!

Пока парень вопил, а цепь медленно-медленно удлинялась, приближая обоих к «неминуемой смерти», Хан смотрел вниз, обхватив решётку руками и повторял себе: «Я в безопасности. Я в безопасности…» – верить в то его разум не хотел.

Три метра – ровно столько оставляли до дна. Подобная процедура в Единстве была более направлена на психологическую атаку – никому не нужны были «враги», если они представляли из себя простых заражённых. Нет, нужен был человек, сломленный морально и изнеможённый физически – само олицетворение отсутствия веры и преданности идеалам. Таких делали именно в подобных местах.

Да, позже Хантер узнал, что того расстояния до гнезда и того количества маток, которые там были, не хватило бы для его заражения – концентрация клеток-паразитов в воздухе становилась крайне низкой на высоте более двух метров, но в тот момент, будучи ещё мальчишкой, он считал, что каждый вздох, каждый взгляд на заражённого мог убить его. И тот, чей мерзкий голос приказывал приближать мнимую смерть, отлично знал о том, используя всякий доступный раз.

Страх, ощущаемый в тот день, Уилл чувствовал даже во сне – сердце колотилось так сильно, словно внутри всего тела, кроме него, ничего не было; руки и ноги были холодными, ватными и непослушными – они не двигались, сколько голова не приказывала; а глаза, пускай и смотрели в одну точку, не видели ничего – хотелось просто бежать, хотелось разорвать клетку и, вырвавшись, устремиться что есть сил куда-нибудь – куда угодно, лишь бы не вниз.

Но никому не уйти от реальности, никому не разжать металл голыми руками, никому не сбежать – синяки на ладонях говорили об этом лучше, чем что-либо. Оставалось лишь просто сидеть и смотреть прямо на свою смерть. Смотреть внимательно и тщательно, так, как никогда в жизни, боясь упустить момент, потому что страшнее взгляда на ту самую смерть была только подлая мысль о том, что стоит отвернуться, как она тут же сделает шаг на тебя.

– Папа… – шептал Ли, не смыкая век. – Папа… Пожалуйста…

– Наш отец мёртв, – Уильям смотрел на бездну более спокойно, ощущая не только отчаяние, но и смирение. – Эти два часа пройдут быстро, поверь мне.

– Пожалуйста… Папа!

– Я так не могу, Луи! – раздался голос сверху. – Нахер всё – я его поднимаю!

– Ты хочешь висеть рядом с ним, а?! Потому что я вот нихрена не хочу! Сказано же: он – враг!

– Какой, к хренам, враг?! Этого пацанёнка из бункера вытащили! Он всю свою грёбаную жизнь в стенах провёл, а первые люди, что пришли снаружи, расстреляли его отца! Какой враг?! Враг чего?! – клетка медленно начала подниматься.

– Тебя опустят к нему – помяни моё слово. Он же пытался пристрелить…

– Да, а Смит пытался пристрелить его в ответ, так что всё честно. Как только доложат, что кто-то приближается – спустим его обратно. А теперь не будь мудаком – помоги.

«Не будь мудаком», – повторил про себя старик. – Какой же это день? «Не будь мудаком», «не будь мудаком», «не будь…» Сука! – цепь, стремительно поднимающаяся до этого вверх, заклинила, так что камеру немного потрясло. – Нет… Нет, нет, нет…»

– Какого хрена ты остановился?!

– Я? Я думал, это ты.

– Ладно. Поднажали, – наверху что-то явно заскрипело. – Один рывок и…

Уильям вспомнил, что это был за день. Ещё до того, как одиночный металлический звон раздался у самой крыши, а потом, рикошетом от стены, упал на пол; ещё до того, как его камера, почувствовав свободу, стремительно полетела вниз, а он даже не осознал, что произошло – это был тот день, когда он столкнулся с зараженным в первый раз.

Гул металла от удара о пол заполнил голову. Вокруг поднялась странная, немного красноватая пыль, облаком разбредаясь по помещению. Там, среди того красного тумана, послышались неестественные, почти нечеловеческие хрипы. Клетка упала таким образом, что Уильям оказался внизу – ближе к полу, а Ли – наверху – так же, как и в тот день. Старик смотрел на бетон и видел, как растёт та самая тень – от гигантской, гнилой, почти зелёной руки.

Криво сломанные пальцы с висящими напоказ жилами, длинные, поломанные где-попало ногти, вздутые насыщенно-синие артерии. Хантер понимал, что в тот день просто очередная голодная матка подползла к нему, пытаясь отхватить сочный кусок, но то, как он это видел и ощущал, невозможно было передать словами.

Заражённая женщина закрыла своей ладонью свет от дыры наверху, а воображение извращало картину реальности – фигура казалась мальчику гигантской, отвратительной и всесильной, и она тянулась за ним. Казалось, ещё секунда, и она порвала бы в клочья ту самую клетку. Порвала бы, потому что в глазах той женщины отсутствовало что-либо – ни страха, ни боли, ни сомнений – только цель, отражающаяся от бледных зрачков. Ещё секунда, и она дотянулась бы до него, сжала бы и просто проглотила, даже не заметив, даже не пережевав кровоточащими и гнилыми зубами, даже не попробовав на грязный от земли язык.

– Что произошло?!

– Гребучий стопор оборвался! Я тяну – хватай ствол!

О да, ещё ровно один момент – она протянула руку через прутья, Уильям почувствовал, как Ли вжимается в противоположную решётку, вдавливая туда и его самого. Не было сил прокричать, не было сил даже двигаться. Единственная причина, по которой он смог отпрянуть от решётки вниз – та же самая рука просто подталкивала его ногтями, пытаясь зацепиться за рваную кофту. «Ещё ровно один момент». Выстрел.

***

Уильяма «Из Джонсборо» Хантера рывком выбросило из сна. В помещении было так же темно и пыльно, как и вечером. Он взглянул на часы: четыре тридцать утра. Спать не хотелось. Пройдясь по автосалону, он обнаружил, что его попутчик также не спал – сидел у большого панорамного окна и смотрел вдаль – на дорогу и звёзды, совсем скоро исчезающие за тёмным лесом.