Текст книги "За день до нашей смерти: 208IV (СИ)"

Автор книги: Shkom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 51 страниц)

Город преобразился куда сильнее за те одиннадцать лет, чем он предполагал – у края полей начиналась трёхметровая стена, которой служили очень плотно поставленные рядом друг с другом одноэтажные дома. Какие-то – из глины, какие-то – из шлакоблоков, какие-то – из дерева, они стояли цепким полукругом так плотно, что даже машина не проехала бы между ними – хватало места лишь на одного человека, пускай и груженного сумками, и то – то место чаще всего было ограждено высокими дверями с шипами на верхушках.

Люди просыпались рано. На часах было всего шесть и четыре минуты, но у домов уже копошились отчётливо различимые фигуры. Старики, мужчины, женщины и даже дети одевались в незаурядную, пожалуй, для любого времени одежду и медленно выходили за черту города – на поля или ещё куда. Неважные для охотника лица странно косились ему в спину, но в этом не было для него ничего удивительного – город был вполне самостоятельным, а благодаря весьма выгодному расположению, ещё и богатым – кроме энтузиастов-жителей, работающих наёмниками за блага земные, город вполне мог позволить содержать себе отряд-два военных на постоянной основе. Проще говоря, в нём, в меланхоличном и угрюмом старике не нуждался этот «Цветок Оклахомы» – у него были варианты получше.

У самых ворот, коими служила неровно мощёная дорога и наверняка украденные вывески, вывешенные на балке промеж двух столбов, он и остановился. Первой вывеской служил обрезанный дорожный знак: «Welcome to Ok» – Добро пожаловать в Оклахому. И второй: «Labor omnia vincit» – девиз штата в зеленоватой рамке формы полицейского жетона – «Труд побеждает всё». Ехидно усмехнувшись, Хан направился вперёд – на центральную площадь. Ведь из всех историй о Кав-Сити, большинство из которых он поневоле пропускал мимо ушей, ему было доподлинно известно только одно – на центральной площади была карта.

«Чем-то похоже на средневековые города… – думал он, в очередной раз смотря по сторонам. – Город растёт ввысь при отдалении от уязвимых границ – идёт каскадом. Дома фермеров сменяются простыми жителями… Хотя, сомневаюсь, что в таком лакомом кусочке земли можно просто жить – как-то и кто-то да платит свои пошлины. Потом идут вывески – торговцы, скорее всего. Причём, судя по надписям на этих же вывесках, всяким барахлом – еда, вода, жилье, услуги… Думаю, за центральной площадью должно быть оружие или, хотя бы, патроны».

Центр города полностью оправдал ожидания – истоптанная десятками или даже сотнями тысяч ног дорога формой кольца изнывала от осенней грязи и бесконечных, порою пугающих человеческих следов. Над нею, словно стервятники над умирающей добычей, клубились высокие дома, достигающие уже трёх этажей в высоту – смотрели на ту израненную землю сотнями хищных погасших окон, выжидая момента, чтобы обрушиться. Мимо проходили люди в странных, скорее всего, сшитых вручную, одеждах. Выглядели ли подобные наряды топорно – несомненно да, были ли долговечными – кто знает. В лицах же граждан города наёмник не смог прочитать абсолютно ничего – все заняты, все торопились, все жили – никто не желал встречаться взглядом со странником в маске с ружьем или, вернее, ружьями наперевес.

В центре всего того изобилия душ и грязи находилось нечто, похожее на фонтан – криво слепленный и углублённый в землю цилиндр, покрытый зеленью и дождевой водой. В центре цилиндра – гора из камней, в ней – табличка на постаменте: «Kaw-City – Vita hoc laborКав-Сити – Жизнь есть труд».

– «Vita hoc labor»… «Жизнь hoc труд»? «Жизнь – труд»? Ну, и так звучит неплохо, – прочитал Уилл в голос. – Даже девиз придумали. Неужели они действительно надеются, что былые времена когда-нибудь вернутся?

– Конечно, надеются, – сказала тёмная фигура, встав рядом с ним. – С чего бы им этого не делать? Оглянись – это место изнывает от жизни. Мужчины, женщины, даже старики и дети – все, кто жив и может жить – прямо как в том сообщении из Хоупа. Дети наверняка не покидали город и ещё не знают, что за мир за стенами, старики скоро умрут, и никто не будет помнить о том, что могло бы быть вместо этих стен, а взрослые… они боятся смотреть правде в глаза – тешатся надеждами, мечтами, абстрактными идеями. Да, человек умер, но остался человеком даже после смерти, и никто, сам знаешь, не отберёт у него то, что живёт в сердце, пока он сам этого не захочет – не растопчет в пепле реальности то, о чём так сладко грезил вечерами. Но для них это будет завтра. То самое завтра, когда взойдёт солнце, в их жизни начнутся перемены, а сами они начнут меняться. А сегодня – сегодня они надеются.

Следующие полчаса охотник провёл у карты, что была нарисована на стене одного из зданий, пока за его спиной мелькали фигуры. «Да, действительно чем-то похоже на средневековые города. От запада на восток, – проведя пальцем невидимую линию, рассудил он, – к воде идёт увеличение высоты зданий, да и стенами эти «районы» в форме полу-колец огорожены друг от друга больно ровно, – на карте появилась человеческая тень, которая, в отличие от других, не спешила двигаться. – Правая половина именуется Рассветом, левая – Закатом. При том, что рассвет, судя по всему, обживают богатенькие. Ха… Ладно, поехали слева-направо: ремесленники живут или работают в основном у воды, прикрываясь от остального города полями; у полей стоят дома фермеров или же «селян» – как подписаны они на карте; «жители» – интересно, что это может означать? Ничего не делают? Всё сразу? Ладно – далее: торговцы хернёй – всё понятно, кроме того, зачем им целый район (наверное, я недооцениваю размах здешних услуг); «Зенит» – центральная площадь – смешно и логично, – тень начала приближаться, – снова торговцы, только вот теперь более «интересными» товарами – симметрично выходит, но что дальше – снова жители? Ан-нет – «Первородные»… Родились здесь? – старика, вдруг, пробрало на смех. – «Мэрия»… Нет… Нет-нет-нет… «Мэрия»… Даже «Королевский дворец» звучит не так смешно. И под конец – снова поля, а вернее, болота, и ремесленники. Неужто кто-то книгу по истории нашёл? Древней архитектуре? А рабовладельчество здесь популярно? Феодализм? Трудовая повинность? Послужил недельку у хозяина – живи себе в безопасности… Как-то же нужно было отстроить всё это? Отслужил три года «на благо Родины» – свободен… Звучит логично. И мерзко».

Он было хотел продолжить свой внутренний монолог, но нутро его чуяло на нём подозрительно внимательный взгляд. Хантер медленно повернул голову и увидел перед собою пару удивленных серых глаз, всматривающихся в него почти в упор. Он рефлекторно отошёл, но тут же ухмыльнулся и откинул волосы с лица назад – трудно было перепутать хозяина этого ошеломлённого выражения с кем-то другим.

– …Уильям из Джонсборо? – медленно спросила седая фигура.

– Он самый, друг мой Мафусаил. Или лучше говорить: «Мафусаил из Строббери»?

– Сука… Ха-ха, Уилл, мать его, из Джонсборо! – прокричала хриплым голосом фигура и сжала поднятые руки в кулаки в знак успеха. – Я ещё не ослеп, дери его! Сколько лет, сколько зим!

– Четыре года и… и девять месяцев, престарелый пилигрим, – сказал он, глядя на серые растрёпанные волосы почти до лопаток и короткую, но пышную эспаньолку.

– Что значит «престарелый»?! – возмутился полностью седой мужчина. – Ты себя-то в зеркало видел? – последовал легонький толчок в плечо. – На семь лет младше меня, а похож на постаревшую версию Джона Уика или того мужика из «Плохого Санты»! – Уильям промолчал, ухмыльнувшись – ему недоставало человека, который хоть как-то знаком с прошлым (пускай тот человек и напоминал, в его понимании, Чувака из Большого Лебовски). – Ладно, хрен с ним со всем этим – рассказывай!

– Как ты меня нашёл?

– О, вечно серьёзные люди с пушками… – отпрянул от него товарищ. – Ладно. Ну, вообще история долгая – я уже довольно долго кручусь в этом городе – узнаю все самые сочные слухи первым, и подобная бредятина. Так вот! Так вот… – указательным пальцем сотрясая у глаз, начал он. – Пока ты тут стоял и рассматривал сие творение молодого Пикассо, о тебе уже народ начал болтать – каждый второй жалуется на то, что в город приходит больно много хренов с пушками и в наглую идут на центральную площадь – работу, дескать, предлагать. Вот я и здесь, – развёл он руками и демонстративно повысил голос, – за тем, чтобы проверить – а правда ли это?

– Оперативно слухи работают… – почти шёпотом ответил наёмник. – «Слишком много», – получается, я не единственный хрен с пушками, кого ты встречал за последнее время?

– А последнее «последнее время» на твоём языке означает?.. – крутя кистью руки, поджидал ответа пилигрим.

Только сейчас Уильям посмотрел на своего собеседника и его невзначай пробрало на смешок: тот был одет в тяжёлые осенние сапоги тёмно-жёлтого оттенка, из-за которых виднелись серые носки и шорты выше колен, цвета земли. Довершала всё это незаурядная, чуть темнее шорт, толстовка, которую мужчина предпочитал носить расстёгнутой, выставляя на вид грязноватую белую майку.

– Неделя, – сдавив в себе смех, ответил он.

– Тогда немного. Были тут ребята в военной форме – местные, знаю каждого по именам и то, кто с кем на рыбалку ходит, если ты меня понимаешь, и какой-то стриженый хипарь, похожий на байкера, похожий на скинхэда, похожий на наёмника… хрен его знает в общем, – он неловко запинался, отсчитывая на пальцах.

– Давай про «хипаря».

– Ну, сам-то я его встретить не смог – он пришёл под вечер, а вечерами у меня аншлаг – видел его только мельком: чёрный, в чёрном, чёрные короткие волосы, чёрная короткая борода, чёрное-чёрное-чёрное… Я тебе говорю – то ли байкер, то ли скинхэд, если хоть кто-то из этих отморозков ещё остался. С ним пацан… или пацанка – тоже не понять. Держалсядержалась хвостом, особо далеко не отходила, был или была в капюшоне непонятного мне цвета. Вроде всё.

– Отлично, а теперь… Нет, я не могу… Скажи, тебя ограбили, что ли? – старик провёл по лицу ладонью, уже не скрывая смешков с его стороны. – Нет, я серьёзно…

– Что? Ты это о… А чего не так-то с моим прикидом, а?! – покосив голову, спросил собеседник. – Хрен ты скажешь, когда я в этом барахле, что мне пятьдесят восемь лет, понял? Хрен-то там! Я даже лысеть не начал, чего уж – шляпа не нужна! Кстати о ней…

– Ладно-ладно. Слушай, я думаю поискать этого «хипаря» в каком-нибудь отеле – это мой напарник. Где здесь есть что-нибудь похожее?

– Э, не, – отвлечённо ответил тот, высматривая что-то у входа одного из домов, ближе к земле. – Ты что-то отупел, дружище. Смотри, если сейчас он выходит из города, то ты, – он выставил руку за спину и снова начал считать на пальцах, не разгибая спины, – теряешь время – раз, теряешь напарника – два, теряешь моё уважение – три. А я, как хороший друг, не допущу даже шанса на то, что буду видеть здесь твою рожу больше двух недель подряд. Так что сейчас я возьму какой-нибудь еды, и мы с тобой отправимся к мосту – перехватим его, если выйдет. А вечером уже двинем в отель – мост поднимут и даже при большом желании никто… А, вот она! – он направился к какому-то пьянице и ловким движением сорвал со спящего тела чёрную треуголку с парой нашивок на ней. – Так вот: никто не сможет выйти, – всю последующую к мосту дорогу Мафусаилу из Строббери пришлось выслушивать странные шутки о пиратах.

– И давно ты решил покинуть Джорджию, чтобы взять этот городишко, также, уверен, полный свобод и прав, на абордаж? – опершись на столб у моста, спросил наёмник.

– Около года и шести месяцев назад – весной, – второй сел на землю рядом со столбом и демонстративно почесал бороду. – Хотя, чтоб не соврать, Джорджию покинул я гораздо раньше – спустя неделю, после твоего предложения.

– Что, тебя так испугал сам шанс того, что я возьмусь за оружие, а ты будешь стоять рядом? – посмотрел на него сверху Уилл.

– Нет – то херня… Надеюсь, ты понимаешь, почему я не согласился, да?

– Уже обсуждали, – Хантер сел рядом. – Дерьмо то было, а не предложение. Вообще чёрт его знает, почему я это говорил.

– Не гони…

– Особенно учитывая то, что я сам не хотел становиться шлюхой с пистолетами, – перебил его тот, достав револьвер с кармана, – но пилигримом много не заработаешь, а…

– А рак в лес не убежит.

– Точно. Не пожелал бы тебе такого. Ничего бы вообще не пожелал – ни рака, ни пуль, ни убийств… Вот скажи мне, как мудрец: в чём разница физической смерти человека, – он навёл револьвер на сердце, – от моральной? – и тут же перевёл его на наклонённую голову, упёршись виском в ствол.

– Только в том, – Мафусаил ловким движением выхватил пистолет из рук друга, – что после моральной смерти можно воскреснуть. Не наводи эту штуку на себя почём зря, а если и было какое-то «не зря» – рассказывай, какого хрена ты ещё жив.

Наёмник громко выдохнул и медленно начал рассказывать пилигриму события последних четырёх лет. В них было мало приятного. В какие-то моменты – в те, во время которых Хан глядел на своего товарища сквозь волосы, ему казалось, что глаза того наполнены то ли страхом, то ли сожалением, а, возможно, и тем, и другим. Серые глаза Мафусаила из Строббери тускнели с каждым сказанным Уильямом словом, улыбка медленно опускалась с лица, но не исчезала – превращалась в лёгкую, горькую и опечаленную тень самой себя. Он не задавал вопросов. Мог. Сотни раз мог, но молчал. Тучи летели быстро, слова – нет. Наёмник в какой-то момент перестал быть наёмником, и говорил открыто – не упускал ни одной подробности, ни одной детали, ни одной эмоции – рассказывал так, как переживал это.

– …и вот, я приехал сюда… Не знаю, зачем. Зачем вообще было всё то, что происходило со мной в последние недели – не знаю, – взгляд Хантера был устремлён куда-то вниз – в землю, в кромешный-кромешный ад, где ему, как казалось, было самое место. – Хочу просто собраться с силами и… и попытаться искупить то, что сделал в самом начале, пока ещё не поздно. Если уже не поздно…

Нависла тишина. Хантер закрыл глаза и старался не думать вообще ни о чём – смотреть на пустоту такой, какой она и есть. Он чувствовал, как по спине, где-то в правой её части, бегут мурашки – то ли от озноба, который пробирал его даже в плаще, то ли от мысли, от страшной искры разума о том, что он уже больше четырёх лет не имел возможности так просто говорить кому-то правду о прошлом или будущем – не утаивая. И он рассказал обо всём. Почти.

– Хреново, брат, хреново…

Уильям из Джонсборо обернулся и уставился на своего друга – тот сидел с опущенной головой точно так же, как и он сам. Пожалуй, именно из-за этого он и доверял Мафусаилу – тот сохранил поразительную способность к сопереживанию людям, к их пониманию. Весь последующий день они просидели в тишине – до заката оставалась всего пара часов.

– Что будет, когда ты найдешь их? – вдруг спросил товарищ, смотря на смену часовых у переправы.

– Не знаю… Что должно быть?

– Это ты мне скажи, – он поднялся с земли и медленно зашагал в сторону города – сегодня его не покинет уже никто. – Ты же понимаешь, что Девочке будет безопаснее в башне военных? На авианосце, куда забирают всех детей? В море, где нет ещё трупов?

– Понимаю. Я… Я не хочу забирать её. Не хочу отнимать шанс на что-то более…

– …надёжное?

– Нормальное, – Хантер поднялся и рывком нагнал собеседника. – Она маленькая. Ещё маленькая. Мне осталось недолго, чего бы я там не думал. Но сколько? Год? Два? День? Месяц? Она не успеет вырасти – не успеет стать самостоятельной и защитить себя. А это будет значить, что я соврал. Соврал не во благо ни ей, ни себе – вообще никому, – мимо с хохотом промчались дозорные – у них начинался выходной. – Хочу лишь убедиться, что с ней всё в порядке.

– А что с Александрой? Нет, я не имею ввиду… Что у тебя с ней? Ты ведь упомянул её лишь одним словом, и то…

– Не знаю.

– Как это? Тут же, обычно, всё просто…

– Нет… Да… Не знаю. Я не знаю. Она спасла мне жизнь, Мафусаил – лишь несколько людей в этом мире были способны на это. Мне достаточно – я ей должен.

– Хм… Предположим, понятно, однако я не…

Но не успел пилигрим пройти и двух метров, как тут же был сметён пробегающим парнем, который, даже не оглянувшись, скрылся в толпе. Наёмник быстро поднял своего друга, пока тот держался второй рукой за плечо да выкрикивал брань, и оттащил с дороги, по которой неслись ещё несколько фигур.

– Ар… Грёбаные фанатики, – процедил сквозь зубы подбитый, – Это догони! – средний палец во всю свою мощь сиял убегающим вдаль силуэтам.

– Что ещё за «фанатики»? – спросил у друга Хантер, поправив тому капюшон.

– Судьи, чёрт бы их побрал, – отряхнулся собеседник и прохрустел позвоночником.

– А вот сейчас ты вообще нихрена не объяснил.

– Ну, судьи. Знаешь, типа: «Я – закон!» – Мафусаил расставил руки и прокричал в небеса фразу. – Эти судьи. Что, нет? Не знаешь? Действительно не интересовался миром, пока стрелял?

– Приходится.

– Ладно… Ладно! – кивнул собеседник. – Тогда пошли в их сторону. Если эти суки бегают – кому-то крышка. А если бегают не в одиночку – намечается тотальный п… Правосудие намечается, – убавил он тон, оглянувшись по сторонам, и зашагал вперёд. – В общем: судьи эти появились около трёх лет назад – когда канал закончили. Мол: «Город закрепляется здесь окончательно – нужно восстанавливать цивилизованное общество». И, как ты понял, начать решили с закона – добавили никем не регулируемых мудаков с хреновыми атрибутами одежды. Казалось бы – неплохая идея, вот только проблема в том, что над судьями действительно практически никого нет – они подчиняются прямиком местному управлению, которое поглядывает в их сторону раз в полгода – когда народ возникать начинает. О, а вот и они… – кивнул Мафусаил, заходя за угол. – Не думал, что мы так быстро придём.

Перед Хантером предстала довольно странная картина: трое фигур с кнутами сцепились в неравной драке против какого-то мужика с серпом. Ухо нещадно резал звук плети, приносящий старику его личную – особенную боль, однако он давно научился подавлять в себе всё человеческое. Общие черты у всех троих нападавших наёмник выискивал долго – один, вернее, одна из них была одета в богато шитый плащ, второй – в сельскую рубаху и широкие штаны, а третий и вовсе носил порванный старый фрак тёмно-бордового цвета и какую-то странную маску. Однако у них было по кнуту, было по пистолету, через плечо была перекинута одинаковых размеров маленькая кожаная сумка, а лица были закрыты масками, капюшонами и шляпами. Только тогда, когда мыльная опера с жестоким избиением кончилась, он заметил странность одежды – у всех на правой руке, от запястья и до локтя, была намотана странная ткань – тёмно-синяя, цвета ночи, с пересекающей её вдоль золотистой линией. В голову лезли ассоциации, но конкретного ответа на то, как же связаны эти цвета, старик не вспомнил.

– Доставайте карту, – сказала девушка в плаще.

– Нету смысла – это Хьюи. Хьюи Ланз, из второго кольца Заката, – сказала фигура в сельской одежде.

– Я сказала: доставайте карту!

Двое наблюдали за всем этим из-за угла дома. Неведение наёмника сопровождалось злой ухмылкой пилигрима, который наверняка успел понять, как работает система.

– Так и есть – Хьюи Ланз, – протерев грязноватую карточку о перчатку, сказал мужчина в костюме. – Тридцать… восемь лет, женат, полноправный житель класса C, второе кольцо Заката.

Все трое уставились на стонущего на полу человека. Судья в сельской одежде, чьё лицо было закрыто чем-то вроде носового платка, а на голове красовалась старая ковбойская шляпа, достал кнут и многозначительно посмотрел на него. Парень в костюме, личность которого скрывалась за старой маской ярости – из греческого театра – достал пистолет и хотел что-то предложить, но вдруг, опешив, спрятал оружие в кобуру, поднял указательный палец у своей головы, провёл им же по шее линию, затянув её над головой в невидимую петлю. Женский силуэт отрицательно покачал головой на оба варианта. Из-под тёмно-синего, в цвет ленте, капюшона в такт голове колыхались светло-каштановые волосы и переливались золотистые узоры на маске, приятно играя цветами вечернего неба. Откинув заклёпку с сумки на бедре, она достала небольшую книгу и подняла её на уровень головы. «Только по закону», – едва услышал её голос Хан и сразу же понял, о чём напоминали ему эти цвета – так была окрашена одна незамысловатая книга в его бункере, хранящаяся на постаменте рядом с флагом, гимном и гербом страны – Конституция США.

– Итак, Хьюи Ланз, вы задержаны по обвинению в краже особо крупных размеров. По законам города Кав, – Хантер усмехнулся при мысли о том, что кто-то либо решил сделать сводку Кав-Сити похожей на Конституцию, либо испортил кучу книг из Старого мира лишь ради того, чтобы вклеить туда мятые страницы своих «справедливых» законов, – первая кража крупных размеров для полноправного жителя класса С карается шестнадцатью ударами кнута и трудовой повинностью сроком от четырёх до восьми месяцев. Вы можете принять наказание, как подобает любому раскаявшемуся жителю этого города, либо заплатить пошлину в размере четырёхкратной стоимости от украденного товара. Крайний вариант: вы можете попытаться сбежать, но тогда этот столб на пару дней будет зарезервирован вами, – девушка взглядом развернула человека прямо на мужчину в костюме, завязывающего свой кнут в петлю, несмотря ни на что. – На вас, кстати, ещё сопротивление аресту.

Охотник отлип от угла и повернулся к выходу. «Пошли, – кивала его голова, – не на что здесь больше смотреть», – но какое-то из чувств старого пилигрима держало его прибитым к стене. Азарт то был или ощущение опасности – неизвестно.

– Так… а за что меня? Какие к чёрту обвинения? От кого?! – спрашивал мужик в рваной и грязной рубахе.

– Анонимный свядетель сообщил данную информацою, – выступил судья в рванье и сельской одежде; говорил он странно. – Покозания, значится, были проверены и подтвердылись – в складских помещениях первого крога недостаёт не токмо несколько мешков с пшоницей, а, что куда ужаснее, одной чотырнадцатой запасов просеянной муки – рямеслянники возмущены!

– Как… как одной четырнадцатой? Это ж три с чем-то мешка, люди! Взгляните на меня – я в карманах их не вынесу!

– Не тры, а два с четвертью, – поправил судья-селянин.

– Да всё равно! У меня же прострел в спине! Вот он – гляньте! Я ж когда у берегов во время налёта… Подожди, «не тры»? Жан? – вдруг уставился избитый на хранителя порядка.

В ответ законник лишь отвернулся спиной, чтобы покрепче затянуть маску. Двое оставшихся переглянулись между собой и уставились на товарища.

– Не отворачивайся от меня, сволочь! – хотел было подняться тот, но тут же схватился за ноющую икру и живот. – Это ж ты, скотина… Сынка своего на моё место поставить хочешь, да?!

– Сэр, я арестую вас за оскорбление должностного лица, – проговорила девушка неспокойным тоном.

– Нет, гляньте на него – он ещё и закрывается! Гляньте, люди! – улицы пустовали, приближалась ночь. – Я ж… мэм, мисс, это… судья – тут такое дело: я же работаю главным сторожем складских помещений на втором полукруге Рассвета, а эта скотина, – ткнул он пальцем в судью, – мой бывший подчинённый, значится. Мы-то и не особо разнимся: я – люд простой, он – тоже, парни с другой смены – да те вообще со мной рядом живут, но мне-то… – мужчина полез в карман. – Мне-то вот – ключики от складов на ночь дают, ибо надёжный я, значится, человек… И не грабили при мне ничего! – крикнул он отвернувшемуся. – Токмо вот как он в судьи подался – пару лет назад – сына своего как-то устроил! Скажи только: сам устраивал?! «Связи поднимал», а?! Или жена твоя колени протёрла?! – звякнули наручники. – Ладно-ладно!.. Как я с пулею на пару дней слёг – сын его, Матьез, значится, меня и подменял. Что, наживу почуял, да?! – снова обратился тот к своему предполагаемому коллеге. – Наживу, мэм, значится. Слушайте, отпустите меня на сегодня – дома жена, дочки ждут – я ж их обещал на истории интересные от чудака-странника сводить – больно хорошо рассказывает, а завтра… завтра я сам приду – у меня записи есть, – судья в сельском оглянулся. – Подтверждённые свыше, значится, печатью. Но дома они лежат, дома. И при мне, государыня, не воровали ничего – и проверки были, и люд сытый. Оставьте карту себе – не сбегу.

Наступило долгое, напряжённое молчание. Уилл поражался ситуации, череде совпадений и интуиции своего друга, а тот, в свою очередь, был полностью поглощён переулком.

– Да какого хрена мы вообще его слушаем?! – высоким и странно наигранным голосом вдруг сказал судья во фраке. – Может в петлю его, да и все дела – вором больше, вором меньше. Да, крошка? – его лицо, закрытое тёмной, было обращено на женскую фигуру.

– Заткнись, – рубанула та и отвела его подальше. – Если решил самоутвердиться за мой счёт или поиграть гормонами – лучше сними девку, а не болтай ерунды. Да и то… с таким тоном, тебе и шлюху придётся поуговаривать. За дополнительную плату. Итак, Хьюи Ланз… – она опустила голову и смотрела в книгу на протяжении минуты. – Вам назначен допрос на… завтрашнее утро, десять сорок пять. Явитесь в участок и запросите судью с порядковым номером ноль-ноль-четыре. Если в процессе допроса и расследования Ваша невинность подтвердится – Вы сможете предъявить обратные обвинения. Если не явитесь в назначенное время – пойдёте под статью о препятствии расследованию, уклонению от наказания, краже особо крупных размеров и, конечно же, сопротивлению аресту, а штрафы будут выплачивать ваша семья и близкие родственники, если решите скрываться – поблажку я вам даю строго на эту ночь.

– Спасибо Вам, мисс… мэм, – мужчина благодарил девушку и косился в сторону судьи в обмотках. Заходите, как пожелаете, к нам – всегда будем рады. Вот, держите – это вам – номерок дома, значится. А насчёт сопротивления – Вы не серчайте – не видно Ваших этих обмоток в темноте, а никто ж не крикнул, что судьи. Говорил же, сделайте яркое что-то… Спасибо Вам! – мужчина кивнул и быстрым шагом поплёлся прочь.

Но стоило ему пройти пару метров, как в переулке раздался металлический стук. Наёмник обернулся в сторону судей и увидел, что селянин, упав на колени, держится за запястье и за живот, а на полу валяется дамский пистолет. Обвиняемый остановился на секунду, но, завидев сцену, побежал.

– Какой же ты тупой, – сказала фигура в театральной маске гнева. – Предсказуемый до невозможности! – страж в ковбойской шляпе хотел было подняться, но тут же снова получил под дых. – Не-не – сиди, читай. Небось, хотел выстрелить ему в спину и оправдаться попыткой взятки? «Сэр, мистер главный-хер-города, я услышал, как этот человек говорит что-то вроде «держите – это вам» и передаёт судье ноль-ноль-четыре странный предмет. Я счёл это взяткой, а взятка карается смертью без суда и следствия, и бла-бла-бла-бла»… Нет, ты реально тупой. Будь ты персонажем в какой-нибудь книге – сдох бы, не прожив и пару дней. Эй, кроха, – щёлкнул он перед глазами девушки пальцами, – проведи своего новоявленного друга к дому – чтобы с ним ничего не случилось по дороге и возьми прямо там показания.

– Нужно минимум двое понятых, чтобы…

– Не тупи – возьми соседей. Или соседей соседей. Чеши отсюда, в общем – я проведу с коллегой разъяснительную работу.

– Я уж думал, что он выстрелит, и дело с концом, – едва слышно прошептал Мафусаил.

– Тоже.

Фигура в красном старинном костюме весело расхаживала вокруг избитого судьи, насвистывая веселые, не под стать маске, мотивы себе под нос, доставая то петлю, то пистолет. Но, в конце концов, как и в прошлый раз, он так и не предложил ни один из вариантов.

– В общем так, пережиток прошлого, – обратился мужчина к избитому. – Сейчас я проведу тебя в нашу тёпленькую, только достроенную камеру, где ты просидишь ровно полтора дня – конец этого и весь следующий, пока моя очаровательная коллега не снимет с твоего гения-сынка показания и не посадит его рядом с тобой. Хотя, «гения» – сильно сказано, ведь гений даже не он – гений ты, в хреновом смысле слова. На что ты надеялся, когда бежал на задержание и прихватил нас? Неужто ты думал, что мы тебя прикроем? Согласимся с бессмысленным убийством, а, старый? Ан-нет, как видишь. Это называется, – он приблизился маской к его лицу вплотную, – читай по губам: «Смена поколений» – появляется больше людей, которые не успели стать дерьмом, знаешь ли.

– Повязло тебе, падла, что лицо твоё закрыто маскою… – прокряхтел избитый судья.

– Мне-то – да, мне «повязло». Тебе – нет, – раздался оглушительный хлопок – звук падающего на пол тела от удара. – Меня-то маска хоть от сотрясения спасла бы.

Наручники приятным звуком щёлкнули на судье, который в одночасье лишился своего статуса, а петля затянулась на его шее. Нет, на удивление Хантера, он не был повешен – парень в красном «загарпунил» его и медленно, но уверенно, повёл в даль.

– Говоришь, всё время кому-то крышка?

– Удивлён не меньше твоего. Впрочем… – пилигрим выглядел по-странному грустно. – Это, скорее, исключение из правил, чем рутина. Что ж, предлагаю направится в отель. Вернее, в отели.

***

– И куда, как ты думаешь, мог заселиться твой напарник? – голоса обоих стариков казались более хриплыми на ночном осеннем морозе. – В Кортез, номер шестьдесят четыре?

– Скорее уж четырнадцать-ноль-восемь, Дельфин. Если и выбираешь из плохого – бери самое худшее – запомнят, как героя, либо забудут, как неудачника.

– Много героев ты знаешь? – собеседник дёрнул головой, задрав её вверх.

– Лучше спроси, скольких неудачников я пытаюсь забыть.

Ночное небо целиком и полностью вступило в свои владения – тёмную землю освещали лишь одинокие масляные фонари на столбах и редкий электрический свет в окнах. Были и звёзды. Сотни, даже десятки тысяч ярких небесных тел витали где-то в космосе, тратя миллионы лет своего существования на то, чтобы их свет когда-то дошёл на неизвестную никому планету. Два друга шли по переулкам Нового мира, вороша своё забытое прошлое. Мощеная дорога, как оказалось, была лишь на главных улицах – тех, что вели к центральной площади или были главной дорогой кольца. Дальше же шла обычная земля, превратившаяся в зыбучую, немного влажную массу, посреди которой где-не-где да лежали доски. Мафусаил не упускал возможности упомянуть о том, что он забыл перенести выступление, всякий раз, когда мимо проходила какая-нибудь фигура, а наёмник лишь замечал то, что от редких полуживых силуэтов этого ночного города всё чаще и чаще несёт кустарной выпивкой.

– Скажи, – заговорил вдруг Хантер, в очередной раз сворачивая за угол, – о чем твои истории? Что такого можно рассказывать людям, чтобы они шли туда семьями?