Текст книги "За день до нашей смерти: 208IV (СИ)"

Автор книги: Shkom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 51 страниц)

– Нахрена маска, если живых не оставляете? – брюнет резко поднял голову и, остолбенев, хотел закричать, но не получилось – Хантер перекрыл тому рот рукой, так что вместо крика его пухлые щетинистые щёки лишь немного набухали. – Да, да, да – я тоже рад тебя видеть, – нож у горла заставил рейдера быстро замолчать. – Теперь слушай: я осторожно убираю руку, чтобы ты мог говорить. Захочешь взвизгнуть – перережу горло быстрее, чем ты рот полностью откроешь. Я бы не стал играть в героя ради тех, кто оставил тебя здесь подыхать даже без пистолета, пока сами они то ли дальше пошли, то ли трусливо сбежали. Итак, сколько вас?

– Шестеро, – голос был таким же сиплым и низким, как и кашель.

– Где остальные? – ответчик молчал. – Ну?!

– Бернард… лёг на входе.

– Тогда вас пятеро, а не шестеро – не трать моё время.

– Я… Да… Пятеро. Остальные пошли вниз – в тоннели.

– Куда именно?

– Не знаю.

– Куда именно?!

– Я не знаю! – почти прокричал он и попытался подняться, но лезвие и остановило, и усмирило его пыл. – Не знаю – всего этого не было в плане.

– Ах да – план. Поделись-ка с идиотом вашей мудростью и скажи, зачем нападать на пустую станцию? Стоили пушки и бронежилеты полторы ваших жизней?

– Мы не знали… Не знали, что она пустая.

– Бред да и только.

– Мы были здесь много лет назад! А-а-а, – он выгнулся, хватившись за ребро, и немного осел. – После Крыс, когда многие ушли из-за разрухи и бедности – мы ушли тоже. Только оказалось… А-а-а! – Хану снова пришлось закрыть отвечающему рот рукой, пока тот жестами не остановил его. – Нормально… Фух, нормально… Оказалось, что севернее обжитых городов жизнь тоже не сахар. Особенно зимы – это чистое выживание. Но у нас нет выбора – Сопротивление сослало нас в одно «райское» местечко – наших стариков, наших больных детей, калек, что стали такими после войны – просто выгнало прочь, так как они перестали приносить пользу и прибыль!.. В этом году был неурожай, а на дичь не хватало патронов. Кто мог – ухал на юг. Остальных нужно целую зиму чем-то кормить, чем-то лечить… Вот мы и решили взять справедливость в свои руки, – дыхание мужчины становилось всё тише и тише.

– Сдохнуть здесь самим, чтобы родственники сдохли от голода за тех, кого вы убили здесь. Согласен – очень поэтическая справедливость.

– Иди в жопу. У тебя не умирали на руках дети – ты этого всего не видел…

– Мне нужно хотя бы предположение, куда твои люди могли двинуться.

– Марк… Кажется Марк… Да. Он сказал, что-то про Чоудей – к Монтоморенси быстро пришла бы подмога в случае чего.

– Пошли через тоннели?

– Да. Менее охраняемы, темно, можно застать врасплох, – Уильям взглянул на часы – без пятнадцати десять.

– Вот и хорошо. Пацан, отвернись, – он вдавил нож в шею раненому и посмотрел на него.

– Вот ты сволочь… Я же рассказал всё, что ты хотел!

– Ничего – мне в Аду зачтётся. И, кстати, в чём-то ты прав: дети не умирали у меня на руках – они умирали от моих рук.

Старик надавил на рукоять и одним резким движением перерезал больше половины шеи. Мужчина вначале попытался закричать, но тут же схватился за шею, пытаясь остановить кровь – тщетно. Спустя двадцать или чуть более секунд он покосился на бок и окончательно упал, окунув часть лица в собственную кровь.

– Он бы всё равно закричал?

– Даже если бы и не закричал – его бы убил патруль, что перебьёт его друзей-альтруистов; он бы умер от кровотечения до того, как его друзья нагулялись бы и вспомнили о нём; или и вовсе какой-нибудь случайный мертвец, забредший в эти стены, прервал бы его жизнь – бери любую отговорку, но помни правило: «Если ты подставил нож к горлу человека, с которым у тебя нет минимум доверительных отношений – не стоит оставлять его в живых после». Теперь пошли. И, желательно, быстрее.

Они спустились на третий уровень и почти бегом рванули на восток – в сторону Монтоморенси, однако уже через пятнадцать минут ходьбы – когда в тоннеле была обнаружена небольшая комната, полностью забитая ржавыми идущими трубами водоснабжения, Уильям сказал остановиться, и они засели там в ожидании.

– Когда я ещё жил у Библиотекарей, был там один «свободовец», любящий поговорить о войне. Он раньше состоял в Сопротивлении, но ушёл оттуда, как только Крысы сбежали из Монреаля – рвался добивать их и гнать всё дальше и дальше на юг. Так вот, он мне много рассказывал об этих местах. Один факт я помню – пересменка у патрулей и охранников происходит между десятью и одиннадцатью часами. Лучшее, что мы можем сейчас сделать – пропустить патруль, а внутренней охране станции сказать, что они нас встретили и дали добро на проход.

– Это хитро.

– Не просто хитро – это единственный вариант. Если действительно встретим людей Сопротивления раньше времени – есть шанс, что мы не успеем затеряться, и тогда трупы на Сувенире скинут на нас. Вернее, и на нас тоже. Так что ждём.

***

– Эй, кто там? – крик шёл со стороны станции.

– Люди, – ответил старик в капюшоне и маске-бандане.

– Ха-ха-ха. Точно люди?

– Точно люди! – глухо подтвердил идущий с ним мальчик.

– А какого хрена дрезиной не воспользовались?!

– Торопимся. Да и не было возможности обменять топливо на… Что у вас тут в качестве валюты?

– А, приезжие! – прямо у конца тоннеля виднелись небольшие ворота, голос раздавался прямо из-за них. – Тогда понятно, почему оба в масках. Эй, мелкий, тебе не жарко в этой херне для хоккея?

– Нормально.

– Ну, нормально, так нормально – чё неразговорчивые такие?.. Эй, Гривс, давай поднимайся! Нет, не опять – снова! Давай, поднимай свою!..

Заграждения медленно раздвинулись и перед двумя приезжими тут же предстала куча людей, стоящих по обе стороны от путей. Кто-то – с пожитками, кто-то – без, но большинство толпилось и толкалось за место на той самой дрезине – довольно широкой, где, учитывая багаж, поместилось бы не больше десяти человек, а нескольким путь явно не понравился бы – машина была на рычажной тяге. Чуть-чуть полноватый мужчина в военной форме с нашивкой подал путникам руку и помог забраться на платформу. Основное освещение составляли тусклые лампы, проведённые прямо на стенах и запитанные невесть какими генераторами.

– Говорил же тебе – всё не так уж и плохо! – охранник обратился к своему напарнику, повёрнутому к миру спиной – худощавому бритоголовому мужичку, что, как только представилась возможность, вновь раскинулся на шатком деревянном стуле, закинув ноги на стол. – Кто-то уходит, кто-то приходит.

– Да, да, да, – голос у него был очень «скрипящим» и высоким – словно бы ему зажали нос прищепкой. – Только уходит сто, а приходят двое. И то – временно. Думаешь, они сюда на жизнь долгую? Спроси. Эй, вы двое! Эй! – старик, поставив канистру с топливом, обернулся. – На сколько вы сюда?

– Тебя не касается.

– Пожалуйста! Как, Райан, всё может быть не плохо, если даже элементарного уважения нет? Раньше эта нашивка много значила, – ткнул он себе в плечо, – а теперь это лишь признак того, что ты впахиваешь за гроши. Чёрт, да раньше мы бы этот сброд даже не пропустили. Идите с глаз моих со своими масками!.. Оба.

– С удовольствием. Но прежде, раз уж заговорили: как здесь проще всего найти человека?

– И пальцем не пошевелю ради…

– А я и не к тебе обращаюсь. Ты, – кивнул Хантер на полноватого охранника и достал клипсу револьверных патронов, – можешь помочь в этом? Представь, что ты жил полноценной жизнью многие годы, а потом тебе пришлось застрять здесь и волочить своё скромное, незаметное для мира существование – что ты бы точно посетил, кем бы стал?

– Ха. Охранником на пол ставки, – тут же улыбнулся лысый.

– Завали, Гривс!

– «Завали», – больно, что ли? Мы, по-твоему, были солдатами… чтобы теперь продаваться за горсть патронов?!

– Бордель, – проговорил тот, выхватив клипсу. – Я бы точно посетил бордель на Берри-ЮКАМ. И спросил бы Аврелию. Двенадцать станций на восток от текущей – даже ветку менять не нужно. Можете…

В тот момент худощавый напарник охранника встал со своего стула и направился к путникам. Только в тот момент можно было разглядеть, что всё его лицо было покрыто разными резными шрамами, из которых во многом были составлены оскорбительные слова или словосочетания, а на правой щеке и вовсе отсутствовали части кожи, создавая кривую королевскую лилию. Он вырвал из рук сопротивляющегося Райана клипсу с патронами и бросил её к ногам наёмника.

– Мы не шлюхи, – сказал тот, щурясь. – Ты мог просто и спросить.

– А ты мог воспринять это не как подачку, а как благодарность.

– В гробу я видал твою благодарность. И тебя тоже. Убирайтесь.

– Гордость во время лишений – это почти погибель, – он поднял патроны с пола и кинул в карман плаща.

– Зато она будет полностью моим решением, а не твоей милостыней.

– Ха. Как знаешь. Пошли, пацан.

– Мистер… А вас… Кто оставил на вас… Кто сделал вам эти метки? Что они значат?

– Вы бы действительно шли, – Райан тоже подталкивал. – Не стоило…

– Враги. Кто же ещё? – вновь шагая к стулу ответил Гривс. – Попадаешь в плен, и всё – хороший остаток жизни тебе гарантирован. В лучшем случае, тебя просто быстро убьют, когда вытащат всё, что хотели. Мне не повезло, – Уильям, обернувшись, понял, почему мужчина не покидал пост – он хромал на обе ноги. – Допросив и осознав, что я бесполезен, меня оставили в качестве игрушки. Травили, резали, били, ломали, кормили дерьмом, прижигали. Даже глаза оставили лишь ради того, чтобы изредка мне своё отражение показывать.

– И вы выдержали?

– Я же сижу здесь – что за вопросы? Солдат всегда должен быть солдатом – я лишь хотел немного благодарности за всё то, что пережил.

– А может быть такое… Могут метки поставить те, кто любят?

– Нет. Ни в коем случае.

– Почему? – Хан, понимая, к чему идёт речь, развернулся и попытался отдёрнуть мальчика от беседы – безуспешно.

– Потому что это не признак какой-то там извращённой любви, типа: «Мы с тобой навсегда вместе», – это признак собственности. Так показывают: «Я владею кем-то» или «Кто-то владеет мной». Тот, кто любит, не нанесёт боли без причины, не попытается тебя ограничить или заклеймить. Даже когда мы бранимся с моей дорогой, мы оба чувствуем боль, оба потом извиняемся и жалеем о своих словах, а метки… Хотя, неважно. Ты же просто татуировки у кого-то одинаковые видел, да?

– Почти.

– Ну вот я и говорю… А какого лешего, собственно? Идите уже – твоего старика, небось, тошнит от моих разговоров. Тем более, что это его работа – объяснять подобные вещи. Купи кольцо, если сильно хочешь показать всем, что кто-то с тобой связан, но не меть его на теле – люди очень изменчивы. Давай, седой, бери своего сынишку и проваливайте в ваш бордель – надоедайте тем, кто берёт за это деньги.

***

– Почему он назвал меня твоим сыном?

Дрезина с десятью местами (пять по обе стороны) и большим багажным отделом сзади неспешно двигалась по оранжевой линии вниз по восточной стороне. Стоило добавить немного местной валюты – маркированных гильз – как извозчик тут же принял путников без очереди. Серые, пустые тоннели давили на сознание Уилла немного сильнее, чем само понимание того, где он находился, но от того понимания его успешно отвлекал его попутчик.

– Потому что это самый логичный вариант. Рабство, как и работорговля, здесь запрещены. Любой раб, попавший сюда, тут же может объявить себя свободным (на бумаге). А кто ещё по-твоему, кроме отца и хозяина, будет заботиться о ребёнке?

– Ты заботишься?

– Ну, ты сыт, одет, с оружием и небольшой толикой знаний, что тебе так нужны. Это подходит под твоё понятие заботы?

– Да… – чуть более скромно ответил тот. – Хотя мог бы и рассказывать побольше. А что будет, когда… – он подвинулся поближе и перешёл на шёпот. – Когда патруль увидит станцию?

– Думаю, ничего. Я не зря прихватил тебе маску, чтобы ты не светил лицом… Не показывался перед охранниками, то бишь. Кстати, дай её сюда – я выброшу.

Они сошли за одну станцию до нужной и, сняв комнату за пятнадцать гильз, легли спать. Следующим утром их ожидал поход в бордель.

***

– Аврелия? Да ну… А она вам точно подойдёт? – заведующая борделем похабно провела по щеке Хантера рукой. – Такие, как вы, ей… редко интересуются.

– «Такие» – это с деньгами? Давай Аврелию.

Станция Берри-ЮКАМ состояла из четырёх уровней: на трёх нижних, в основном, находились платформы у тоннелей разных ветвей – оранжевой, зелёной и жёлтой соответственно – никаких выделенных мест под магазинчики, лавочки или чего-либо прочего – только небольшой уголок на переходе между оранжевой и зелёной, и тот занимала «госпожа».

Впрочем, любовь, как всегда, нашла выход – все переходы, все повороты и гражданские тоннели у платформ были наполовину сужены – там, где раньше могли пройти восемь человек в ряд, проходило всего три, пока места у стен были забиты маленькими, настолько кустарными, насколько можно было представить, комнатками: хлипкие, тонкие стены, немного дырявые дверцы (если не просто шторы), из-за коих вечно раздавались шёпот, цоканье стекла, крики, стоны, охи, ахи или просто пустые разговоры – удовольствие получалось самыми разными путями. Именно тоннельные переходы было решено отвести под комнаты, а первый уровень под землёй – самый верхний – превратить в большую гримёрку и бар: так «девочки» (и парни) соседствовали с очень большим количеством охраны, что без устали охраняла их и входы в станцию, а также – с многочисленными перспективными или бывшими клиентами, проводящими приятно время вне маленьких комнат.

Аврелия выглядела именно так, как себе её представлял Уильям: худощавая, очень уставшая, с немного засмоленными русыми длинными волосами. Она взглянула на очередного клиента, покосив сероглазый, абсолютно холодный взгляд, и, натянув лёгкую, немного игривую улыбку, поманила пальцем к себе, второй рукой скидывая с плеча кофту. В сравнении с ней заведующая борделем с её формами и лицом выглядела словно греческая богиня, но даже дураку было понятно, по какой причине была такая разница.

– А мальчику? – томным голосом спросила та.

– Ничего.

– Вам одну на двоих? Это стоит дороже.

– Нет. Он не пойдёт со мной и не возьмёт себе заказ.

– Я… Да. Я посижу наверху.

– Уверен? – она взяла руку мальчика и провела по своим бёдрам до талии. – У нас много хороших девочек и мальчиков, а плохих – ещё больше.

– Уверен, – быстро ответил он и, немного покраснев, отдёрнул руку.

– Сама невинность, – она залилась звонким, несравненно умилительным и фальшивым смехом. – Ладно – иди наверх в бар. Я пришлю к тебе кого-нибудь поболтать, чтобы скучно не было, – подмигнув, госпожа вызывающей походкой покинула комнату.

– Она, – потянул мальчик, – она такая…

– Во-первых, она старше, чем хочет казаться. А во-вторых, не забывай: она зарабатывает на этом. Сиди наверху и жди.

В нужной комнатушке, расположенной где-то в повороте на уровне зелёной станции, стоял тёмно-синий, покрытый редкими пятнами диван – единственное украшение комнаты. Если рассуждать в рамках борделя, то было довольно скромное место для уединения: стены были сделаны то ли из фанеры, то ли какой-то очень тоненькой древесины, неловко сбитой вместе из мелких кусочков; опоры представляли небольшие деревянные брусья, а дверью была тёмно-розовая штора, едва-едва достающая до щиколоток. Однако, несмотря на это, на стене были расположены небольшие фотографии в скромных рамочках; на какой-то из полок, прибитых к углу, стояло зеркальце и масляной фонарь – единственный источник света, а на другой – пепельница; под диваном валялись простыни и одеяла, некоторые части весьма необычной одежды и даже наручники, что старик заметил лишь благодаря тому, что те блеснули в тусклом свете редких ламп, когда штора открылась – работницы по-женски пытались приспособить под себя даже самые жуткие условия.

– Это правда, что ты приехал издалека?.. – она сидела на диване, всё ещё облачённая в лёгкую полосатую кофточку, доходящую ей до середины бедер. – Почему именно я?.. Ты слышал обо мне?.. Кто-то порекомендовал?.. Брось, не молчи – приезжие всегда берут подороже, покрасивее, – он закрыл штору и развернулся к ней. – Как ты любишь? Побыстрее? – девушка поднялась и, подойдя к наёмнику, залезла к тому под рубашку, поглаживая ногтями торс. – Или помедленнее? А, быть может, когда сопротивляются? Я очень маленькая, по сравнению с тобой – сможешь крутить меня, как захочешь, – руки медленно спускались вниз, – уверена, тебе понравится, но учти: ты заплатил только за классику.

– Я здесь не за этим, – Уильям остановил руку Аврелии, когда она уже держала лямку его пояса. – Мне нужна от тебя информация.

– Я что, настолько плоха? – она отпрянула от него. – Или ты хотел посмотреть только на ожоги? Хотел посмеяться?

– Нет, я… – буквально за миг девушка развернулась и, схватив старика за плащ, повалила на диван, сев сверху.

– Или так тебе нравится? Любишь игры? – она склонилась над ним, обжигая ухо своим дыханием. – Притворимся, что тебе всё это не нужно, а потом?.. М-м-м, мне нравится, только ты предупреждай, а не сразу к делу…

– Эммет Джонс, – сказал наконец тот. – Пара слов, и всё.

– Я же говорила – объясни, прежде чем… Погоди, ты серьёзно?

– А тебе не будет приятно отдохнуть час или немного больше заработать вместо того, чтобы ублажать меня?

– Сколько заботы, – она выровнялась, но продолжала сидеть на нём. – Это заводит. Действительно хочешь просто поговорить, а не?..

– Да. Меня ждёт парнишка снаружи.

Перекинувшись, она ловко схватила простыню из-под дивана и, упав рядом, всё так же легко улыбнулась, щекоча его ногтями по щетине.

– Тогда скажи ещё раз, пожалуйста. Пойми правильно: у многих из нас привычка такая – отключать голову во время процесса. А как тебе вообще с таким ростом живётся, а?

– О дверные проемы не бьюсь – давай не будем об этом. Да и скоро стану ниже – старость не радость, в конце-концов.

– А по твоему телу не скажешь… – та вновь приблизилась к его лицу.

– У тебя привычка, что ли?!

– Ну прости, – она по-детстки откинулась подальше на диван и закинула на Уилла ноги. – Знаешь, сколько людей сюда заходят только по-делу? Всего одна, и она берёт с меня деньги, – он улыбнулся. – Давай, рассказывай.

– Эммет Джонс. Мужчина, темноволосый, лет… Нет, возраст не знаю… Тридцати?

– А у тебя много информации… Дай-ка мне небольшую коробочку. Вон – сзади, – Аврелия достала из коробочки карандашик для теней и начала чиркать что-то у себя на предплечье.

– «Эммет Джонс»… – повторила она. – Посиди здесь.

– Разве ты сама не знаешь его?

– Может и знаю – проверю свою записную книжку, поспрашиваю подружек, выпью, – перечисляла жрица любви нарочито томным тоном, – не так уж и часто мне платят за то, чтобы отдохнуть, – он лишь предположил, что чаще, чем кажется – больно быстро девушка сориентировалась. – Жди здесь, а я… Поработаю, – подмигнув, она выбежала и, кинув на Хантера простыню, тут же удалилась.

Прошло пятьдесят пять минут. Жрица любви, вернувшись, куда больше напоминала жрицу любви – облокотившись спиной на верной косяк, она немного съехала по нему вниз и, придерживая себя рукой, поправила растрёпанные волосы, нелепо улыбаясь – она была немного пьяна.

– Я вернулась, – шепнула та, смотря на своего «клиента», что снял кофту и плащ, периферийным зрением. – Ну и заставил ты меня попотеть… Поумолять, пошептать, покричать, даже немного постонать и посмущаться – как на работе, – та перекинулась со спины на локоть и, всё ещё улыбаясь, оттянула кофту, показывая на зоне декольте разные надписи карандашиком, – только приятнее.

– Рад, – коротко ответил тот. – Что с информацией?

Аврелия оттолкнулась от дверного проёма и, взяв откуда-то снаружи недопитую бутылку непонятной жидкости, пошла к Уильяму вызывающим шагом. В какой-то из моментов он даже подумал о том, что большего тогда и не хотел бы – весёлая, немного игривая девушка, немного алкоголя и взаимное желание, но его тормозило понимание очевидного, пришедшее к нему если не с возрастом, то с совершением многочисленных ошибок: час, оплаченный им, кончится быстрее, чем она скинет с себя одежду. Как только девушка вновь хотела повалить его на диван, он исхитрился перехватить её и, уложив на спину, склонился над ней.

– Сказала же, – захохотала та, – сможешь вертеть, как захочешь.

– Информация.

– Вот ты как, а? Весь серьёзный такой, бдительный – я чуть не пролила, между прочим, – она поставила бутылку на полку и стянула с себя кофту, оставив руки над головой. – Читай.

Глаза Уильяма случайно, словно подчиняясь какому-то из нелепых инстинктов, опустились вниз: по худощавому, немного подтянутому женскому телу мягко лился свет, скрывая своим углом мелкие, почти полностью выцветшие шрамики, ссадины, едва заметные синяки из разряда тех, при которых кожа только немного желтела, а не покрывалась синевой – многие из тех изъянов очень легко было упустить, не заметить или притвориться, что не заметил в мягкой, почти вязкой темноте; на её левой груди были небольшие красные точки и полосы – следы от зубов, какие-то были даже слишком явные – с посиневшей по контурам кожей, засосы у шеи, ключиц. Всё будто бы говорило о том, что чем меньше цена у девушки, чем более она доступна «местным» постоянным клиентам, тем больше в ней видели не человека, а услугу.

И всё же она улыбалась. Смотря на очередного незнакомца, почти не зная, что можно было ожидать от него, понимая, что с ней могут обращаться, как с куклой для утех, она всё равно продолжала… жить, а не существовать. Тот самый ожог начинался с левого бока и талии и уходил далеко за спину. Он провёл по нему совершенно случайно и тут же отстранился:

– Тебе не?..

– Не больно, – сразу ответила та. – Ты даже не представляешь, насколько он древний.

– Значит, не «на работе» получила?

– Не-а. Не смотри на меня сверху вниз – здесь порядочные клиенты. А если попадаются непорядочные – парни Марии быстро приводят их в чувства.

– Тогда откуда все эти отметины? Синяки, засосы?

– Загорелся, да? – она как бы невзначай потянулась к пуговицам его рубашки. – Мне доплачивают немного. За все эти «развлечения».

– И ты совсем не?..

– Забыл, да? Мозги – щёлк, – чем дальше, тем более тихо звучал её голос.

«Э. Джонс, – гласила первая надпись – самая глубокая. – белый, черноволосый, спортивный, метр семьдесят, боец арены. Э.Джонс – чёрный, седой, метр девяносто, худой, побирушка из Пил. Э.Джонс, – его глаза поднимались всё выше и выше, пока её пальцы ловко расстёгивали пуговицы, – белый, лысый, полноватый, метр семьдесят, охранник на Шибруке. Э.Джонс – белый, черноволосый, бывший челнок на зелёной линии, мёртв».

– Четверо, – произнёс тот, – неплохо.

– «Неплохо»? Даже не удивишься? У меня почти глаза на лоб полезли, когда я узнала от Луиса о том, что таких людей больше двух. И это только то, что я смогла найти за час.

– Найди ещё – я доплачу.

– Не-а, – Аврелия расстегнула последнюю пуговицу и повела руками по торсу.

– Почему?

– А не хочу!

– То есть разрешаешь себя кусать и давить за дополнительную плату, но не хочешь искать человека?

– А может мне приносит удовольствие, когда меня кусают!

– Но не приносит удовольствие, когда пьешь? К тому же, сама сказала, что мозги отключаются во время процесса.

– Я могу сделать исключение… – она подтянула его к себе за воротник.

Он смотрел в её глаза и понимал: нет, не сможет. Даже если она очень сильно постарается изобразить то самое исключение – то будет ложью. Ей всё ещё было максимум тридцать, а ему – пятьдесят один; от неё пахло частым душем и алкоголем, от него – золой из костра, сыростью лесов и потом; она была в хорошей физической форме, почти идеальной; а он был стар. Но было и несколько «но»: она так же была той, которой было это нужно, и он – тоже; она получила бы от того удовольствие финансовое, он – физическое; она настаивала, а он – не сопротивлялся.

– Да ладно тебе, волчонок, – одним лёгким движением жрица любви плотно прижала наёмника к себе, – твой пацан не прождёт долго, обещаю, – Аврелия получила свои деньги за ещё один час, оставшееся после процесса время осталось ей в виде чаевых.

***

– И ты совсем не видела, что снаружи?! – голос мальчика звучал чуть громче, чем обычно.

– Нет, – ответила она. – А что?..

В заполненном верхнем этаже метро скопилась добрая сотня человек. В основном, мужчины, но и женщины, и работники станции с охраной также были в одном большом пабе, протянувшимся вдоль на несколько сотен метров и имеющего, кроме финансовой, также тактическую выгоду – защиту. Большинство жителей Монреаля, как и всего Нового Мира не расставалось с пушками даже во сне – своя лачуга, отдалённый остров где-то у побережья, старый бункер, о существовании коего уже точно никто не знал – неважно. Однако носить ствол тем, кто проводил большую часть дня полуголым или и вовсе обнажённым, было довольно затруднительно, так что было решено, кроме основной охраны, создать защиту гражданскую – запускать тех, кто мог бы себе позволить такую роскошь, как, хотя бы, пистолет. Итог получился не плачевным, но и явно не тянул на успех – завсегдатаям барной стойки и столов было куда проще умереть, чем держать пушку ровно.

Найти Айви было на досаду трудно – он расположился в квадратной комнатушке, что когда-то была одним из многочисленных магазинчиков, а после была превращена в какое-то подобие частного зала: несколько столиков-бочек по краям узких стен, пара стульев, но всё же блаженная, в сравнении с главным помещением-тоннелем, тишина. В тот момент, когда Уильям вошёл, там было практически пусто – восемь незанятых столов на два занятых, находящихся параллельно по краям стен.

– Как «что»?! – продолжал он. – Там так красиво! Просто невероятно! Мы были в Западной Вергилие, и это просто… Это просто!..

Она рассмеялась в ответ, её смех звучал точно так же, как смех Аврелии или госпожи. Прямо напротив мальчика сидела девочка лет четырнадцати-пятнадцати, одетая в вызывающе расстёгнутую рубашку, рваные чулки и короткие шорты. «Вот, кого прислала Мария…».

Они оба поддерживали беседу очень увлечённо, не обращая внимания на окружающий мир. Айви был повёрнут лицом к внутренней стене, а присланная девочка не знала, кто и зачем стоял в двери. Немного подумав, наёмник присел за столиком сзади и решил подождать.

– Я бы… Зачем вообще сидишь здесь? Это же просто дыра…

– Дыра?

– Ну да – здесь сыро, грязно, всегда опасно, плохо пахнет – что здесь такого?

– Сам как думаешь?

– Не знаю… Вот и спрашиваю! Что, семья? Да ты бы не была здесь, будь ты с семьей! Уильям, подобравший меня пару месяцев назад, не отправил бы меня продавать те… нет – сбывать… пере…

– Торговать. Торговать телом.

– Именно! Что тебя здесь держит? Что может держать?! – уже в этот момент Уильям понял, что искусству притворяться и не говорить на личные темы ей нужно ещё поучится, а ему – как эти сами темы не задевать через больные места.

– Дурак ты, – она встала и пошла прочь.

– Но что? Что я сказал не так? Подожди!.. Уильям?

– Советую тебе остановиться и успокоиться.

– Но я!..

– Людей ты знаешь плохо, их чувства – хуже, в девушках и их сердцах не понимаешь вообще. Сядь, – Айви сел. – Лучшее, что нужно вам обоим – время. Кроме того, что вы оба остудите пыл, у каждого ещё и будут слова, которые, как вы посчитаете, нужно будет сказать при следующей встрече.

– Мы вернёмся?

– Да. Я… Попросил Аврелию, чтобы та узнала о Вороне больше. Когда закончатся те варианты, что она нашла сегодня – вернёмся сюда.

– А если один из… «вариантов» будет правильным?

– Исключено. Человек, желающий спрятаться, не будет вести громкую жизнь. А если и будет – не под своим именем. Если он додумался до десятка подставных лиц – додумался и спрятать настоящее. А теперь пошли – у нас есть четыре новых друга…

***

Вой. Истерический крик сотен голосов, слившихся воедино, заполнял пустые тоннели и расходился далеко за пределы небольшой станции. Арена считалась развлечением и способом заработка исключительно для местных по ряду причин: во-первых, мелкий масштаб – всё проводилось на платформе между двумя тоннелями на станции Принца Артура, так что самое большое количество зрителей – человек пятьдесят без учёта ВИП-мест, коими считалась лестница из станции; во-вторых, расположение – жёлтая линия считалась самой маленькой, а после разрыва с материковой частью метрополитена и вовсе воспринималась, как транзитная, так как почти везде пересекалась с другими линиями метро, кроме двух точек, а на одной из них и была арена – не самое популярное, откровенно говоря, расположение; и в-третьих, мелочность – мало кому из местных хотелось погибать или получать травмы, ведущие к риску мутации, за мизерный процент от выигрыша, а чужакам такая идея и вовсе должна была бы быть чуждой (как и смотреть на простой мордобой, столь частый в Новом мире); в итоге, всё свелось к тому, что большинством бойцов были известные и битые профессионалы со своей аудиторией поклонников, а единственный плюс и повод редким новичкам – то, что на них вряд ли кто-то поставит.

– Первый – боец на арене, – они шли по пустому тоннелю – дрезины не ходили по двум «самостоятельным» станциям да и идти было недалеко. – Будем надеяться, что у него здесь есть гримёрка, комната или что-то вроде того – не хочу драться с ним.

– А если нет? Может, проследуем до его… жилища на другой станции?

– Это что, была умная идея? – он улыбнулся. – Нет, тоже не вариант – он может жить в самом отдалённом месте этого муравейника, а все четверо сосредоточены у юго-востока кольцевой. Значит, либо только эти четверо Джонсов были в борделе, потому что им ближе, либо настоящий Ворон тоже где-то здесь.

– Но Уильям… Драться с тем, кто всю жизнь дрался – это не лучшее решение.

– Ха. «Всю жизнь»… В его случае, это десять-пятнадцать лет слабенького и редкого рукопашного боя. От силы.

– Ты так говоришь, будто ты больше дрался… Да ладно?! Когда ты всё это успеваешь?! Где вообще?.. – всю оставшуюся дорогу Айви сетовал на жизненную несправедливость и засыпал Уильяма вопросами о его распорядке дня.

***

– Я хочу выйти на бой. Один раз. Один на один. Мой противник – Эммет Джонс.

Гримёрка действительно имела место быть – одна большая общая комната где-то в бывших рабочих помещениях, куда не пускали кого-попало, а даже если бы и пускали – она всё ещё оставалась общей комнатой. Краем глаза Хантер видел своего будущего противника – такой, каким и описала Аврелия: метр семьдесят, чуть широкоплечий, с выбритыми висками и затылком, но всё ещё темноволосый.

В небольшой кибитке организатора «соревнований» было очень тесно. Фактически, то был просто прилавок, у коего располагалась свиного вида туша, поросшая бородавками и сальной щетиной. Боров с фальшивым безразличием взглянул на наёмника. Было сразу понятно – оценивал. Впрочем, за плащом трудно было увидеть телосложение, а немного впавшие щёки играли старику как раз на руку.